Текст книги "Буг в огне
(Сборник)"

Автор книги: А. Крупенников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

М. И. Кудрявцев
В первых атаках

Михаил Иванович Кудрявцев

(1910–1973)

В июне 1941 года – капитан, командир 1-го танкового батальона 44-го танкового полка 22-й танковой дивизии. Война застала в Южном городке Бреста.

15 июля 1941 года, будучи раненным, обессиленным, захвачен в плен. В 1944 году за антифашистскую пропаганду брошен в нюрнбергскую тюрьму, затем – в карательный лагерь Флоссенбург. Освобожден в 1945 году.

Награжден орденом Красного Знамени и несколькими медалями.

Член КПСС.

В послевоенные годы жил в Киеве.

Неспокойно было у меня на душе вечером в субботу, 21 июня. Мы знали о подозрительной возне немцев на границе, и перед сном меня волновали какие-то неясные предчувствия.

22 июня. Проснулся от грохота. Вскочил и глянул в окно. Все стало ясно. Уже горело бензохранилище, горели парки, где находилась вся техника. Рвались снаряды, и по всем направлениям слышалась сильная канонада.

Жена – Любовь Васильевна – оказалась рядом со мной. Помню, я сказал:

– Началось!

– Что началось?! – вся дрожа, спросила она.

– Война!

Тем временем я натянул обмундирование и стал искать пистолет: его не оказалось под рукой. Кто-то со стула, где он обычно лежал, переложил на стол. На поиски ушло 2–3 минуты, но мне показалось, что прошла целая вечность. Не простившись с женой, отцом, который у нас тогда гостил, и дочкой, я с пистолетом в руках выскочил на улицу.

Фашисты пытались артиллерийским огнем отсечь дома командного состава от парков с боевой техникой. Они поставили огневой вал перед домами. Невзирая на это, командиры все время бежали вперед. Перебегая от воронки к воронке, я преодолел заградительный огонь и прибежал в парк. Боевые экипажи, кто остался в живых, были уже на месте и выводили танки на сборные пункты: первый из них находился в районе танкодрома – стрельбище, второй – на шоссе между Брестом и Южным городком.

На ходу отдавая распоряжения, я успел заметить, что воентехник первого ранга П. А. Андреев ранен. Вся рука у него была в крови, но помочь ему ничем не мог: не было ни одной минуты свободного времени. Да и сам Андреев не стоял на месте. Несмотря на сильное ранение, он продолжал руководить выводом танков из парка. Это был боевой командир. Хорошую закалку получил в Испании и теперь в сложной обстановке не растерялся. В значительной степени благодаря его распорядительности нам удалось вывести 16 танков. К сожалению, какова его дальнейшая судьба, не знаю.

На сборном пункте кроме наших машин собрались танки и других батальонов. Здесь я встретил своего командира полка майора И. Д. Квасса. Экипажи накручивали пружины пулеметных дисков: по приказу в обычное время пружины должны были быть ослаблены. Этой работой руководили командиры рот Прохватилов[45]45
  Ныне С. П. Прохватилов – майор в отставке. Живет в Житомире.


[Закрыть] и Зотов. Меня позвал к себе майор Квасс:

– Капитан Кудрявцев!

– Есть!

– Приказываю батальон вывести на границу южнее крепости, уничтожить противника, прорвавшегося через государственную границу, тем самым прикрыть выход полка в район сосредоточения (село Хмелево, северо-восточнее Жабинки) и дать возможность эвакуировать семьи из Южного городка и крепости. Сборный пункт после боя вашему батальону – южная окраина деревни Вулька.

Начальник первой части штаба полка капитан Малинский Д. Л. уточнил все детали предстоящего боя. Его добрые советы вселили уверенность.

Это был первый боевой приказ. Повторив его, я начал действовать. Собрал командиров, отдал им приказ в том же духе, только конкретно поставил задачи командирам рот. К этому времени пружины на дисках были накручены и батальон приготовился к бою.

Противник вел интенсивный огонь по крепости, Северному и Южному городкам. Слышался сильный бой на самой границе.

Итак, батальон в числе первых пошел защищать Отечество!

Боевые экипажи, командиры хорошо подготовлены, так как весь состав участвовал в боях в Финляндии, был, что называется, обстрелян. Правее меня – река Мухавец, левее – какой-то наш танковый батальон[46]46
  Левее батальона капитана М. И. Кудрявцева действовал 22-й мотострелковый полк дивизии.


[Закрыть].

Пройдя Вульку и Волынку, батальон на линии шоссе развернулся в боевой порядок и здесь встретил первые цепи противника. Это были автоматчики с противотанковыми пушками легкого типа. Они открыли ураганный огонь. Но автоматчики для нас были не страшны, и скоро нашим пулеметным огнем большинство из них было уничтожено, а уцелевшие откатились к самой границе и рассеялись в кустах. Но тут от реки Мухавец противник открыл огонь по правому флангу батальона. Несколько танков загорелось, в том числе танк командира роты Н. И. Зотова.

Почти совсем рассвело. Фашисты теперь нащупали нас и открыли прицельный огонь из-за Буга. Больше всего, конечно, меня беспокоил фланговый огонь противотанковых орудий. В такой обстановке перестроить батальон не было возможности. Подаю команду: «Делай, как я!» Танки повернули за мной и вышли на промежуточный рубеж к деревне Волынка. Но не все вернулись на этот сборный пункт. Некоторые уже в первой атаке отдали жизнь за Родину. Не было и командира роты Зотова.

Между тем гитлеровцы начали новое сосредоточение перед фронтом батальона. Сборный пункт подвергся сильному обстрелу. Уже под огнем мне удалось отдать приказ – уничтожить сосредоточившегося противника. Танки устремились во вторую атаку, ведя орудийно-пулеметный огонь с коротких остановок.

Мой танк вырвался на шоссе. Пересек его. И вдруг что-то встряхнуло машину. Она резко остановилась. Потянуло гарью. Подбита! Тут уж раздумывать не приходилось. Ведь Т-26 работал на авиационном бензине и обычно вспыхивал факелом. Вместе с экипажем выскочил из машины. Остановил рядом проходивший танк, пересел в него. И вновь нам удалось частично уничтожить, частично рассеять врага. Для приведения себя в порядок батальон отошел на сборный пункт. И опять не все танки вернулись.

Никаких сведений о наших частях не поступало, и приходилось действовать самостоятельно. Хотя в душе надеялся и ждал, что вот-вот кто-нибудь придет на подмогу, но никто не появлялся. А противник все усиливал нажим. Теперь его скопление было замечено в направлении Бреста. Отдаю приказ уничтожить гитлеровцев, что сосредоточились южнее города.

Начали третью атаку. Противник был рассеян, и мы вышли к Мухавцу. И тут увидели, что по реке плывут лодки, полные гитлеровцев. Сколько было лодок? Некогда было тогда считать. Я понял лишь, что это вражеский десант. Он направляется, чтобы отрезать крепость от Бреста.

Около меня в ту минуту находилось четыре танка. Подаю команду, и все танки открыли пулеметный и артиллерийский огонь. Это был мощный и внезапный удар.

Бой продолжался с возрастающим ожесточением. Мы не замечали, как шло время, хотя солнце уже поднялось высоко. И вдруг слышу тревожный голос башенного стрелка:

– Товарищ капитан, товарищ капитан!

– Что такое?

– Снаряды все!

– Патроны?

– Патронов тоже нет.

От обиды заскрипел зубами. В момент, когда бой так успешно развивался, мы оказались без боеприпасов! Делать нечего – подаю сигнал на отход.

А противник буйствовал, наращивал огонь по крепости и Южному городку, в котором уже слышалась пулеметная стрельба.

На месте, откуда мы начинали первую контратаку, никого не застали. Принимаю решение с уцелевшими танками отходить в район сосредоточения дивизии – Хмелево – Жабинка.

Путь отхода лежал мимо жилых домов, которые теперь обстреливались вражескими пулеметчиками. Мне хотелось хоть на минутку заглянуть к своим, проститься. Поставил танк у дома. Вылез через нижний люк и пробежал прямо в подвал. Здесь встретил все семьи, что жили в подъезде. Тут были и мои – жена, отец, дочка. Бледные, взволнованные, они с надеждой смотрели на меня. Но чем я мог помочь?! Только и сказал, чтобы они не выходили из подвалов и держались как можно бодрее, а мы, мол, сейчас отобьем и выручим вас.

С тяжелым сердцем оставлял я семью. Конечно, была возможность посадить всех своих в танк и увезти. Но командирский долг и совесть коммуниста не позволили так сделать, и я уехал.

23 июня дивизия стала отходить. Походная колонна, составленная из всех танков, которые находились в районе Хмелево, во главе с генералом Пугановым вытягивалась на дорогу. Впереди – головная походная застава, батальон капитана Бойцова[47]47
  Ныне подполковник в отставке Н. А. Бойцов живет и работает в Вознесенске Николаевской области.


[Закрыть], за ним следовал наш батальон, сзади другие. В моем танке находился майор Квасс.

К этому времени Кобрин был уже занят противником, и мы находились у него в тылу. Встала задача выйти из окружения.

Внезапно на колонну налетела авиация врага, а с фронта развернутой боевой линией двигались его танки. Батальон Бойцова и мой развернулись для атаки и пошли вперед. Разгорелся встречный бой. Он был настолько неожиданным, что наши задние танки, вероятно, даже не успели развернуться.

Майор Квасс приказал вести огонь с места, чтобы дать возможность задним батальонам выйти из боя. Помню, он в танке крикнул мне:

– Видишь, подбили один танк. Вести огонь по другому, который подходит к домику.

Перенесли огонь. Башенный стрелок подбил и этот. Но тут случилась беда. В нашу машину угодил бронебойный снаряд. Мне разбило голову, загорелась одежда, но я успел выскочить из горящего танка. В это же время один из самолетов бил по нас сверху. Я бросился под танк.

Когда пришел в себя, увидел, что нахожусь метрах в пятидесяти от танка, в пшенице. Кто меня туда перетащил или я сам как-то перебрался, сколько прошло времени – не знаю. Только кругом было тихо.

С трудом поднялся с земли. Осмотрелся. На поле боя около 10 наших подбитых танков и не менее 15 вражеских. Подошел к своему танку. Но в нем внутри ничего не осталось. Все взорвалось и сгорело. Знаю, что майору Квассу не удалось выскочить.

Майор И. Д. Квасс.

Оборванный, черный от копоти, раненный, пошел я на восток. По пути присоединился к группе командиров и бойцов из нашей дивизии и из других частей, которые отходили от Бреста. Шли мы по пинским болотам с боями. С каждым днем я чувствовал себя хуже. В конце концов товарищи вынуждены были нести меня на руках.

В деревню Салон решили зайти за продовольствием. Местные жители радушно встретили нас, накормили. Внезапно появилась колонна немецких войск. Мои товарищи, отстреливаясь, стали отходить в лес. Я двигаться не мог и просил их не беспокоиться обо мне, ведь я был для них обузой. Сам же пополз в овражек. Тут и схватили меня фашисты.

И. И. Воронец
С присягой в сердце

Иван Иванович Воронец

В июне 1941 года – воентехник второго ранга, командир транспортной роты 44-го танкового полка 22-й танковой дивизии. Война застала в Южном городке Бреста. 29 июня 1941 года, будучи тяжело раненным и контуженным, попал в плен. Освобожден из плена 26 апреля 1945 года.

В настоящее время пенсионер. Живет в городе Фрунзе Киргизской ССР.

Разные источники свидетельствовали о приближении грозного события. Подсобным хозяйством нашей дивизии заведовал некто Грушецкий. Однажды нам зачитали примечательное письмо, в котором, в частности, говорилось: «Шепните пану Грушецкому, если он сохранит тракторы и машины, как возвращусь, награжу… Скажите хлопам, я скоро вернусь и всем головы посрываю». Так писал в мае 1941 года бывший хозяин брестской лесопилки.

А вскоре произошел такой случай. В подъезд дома, где на втором этаже жил генерал Пуганов, зашел человек. В это время я с лейтенантами Павлом Козиным и Дмитрием Хрулевым как раз оказался здесь, и нам этот человек показался подозрительным. Мы задержали неизвестного и отправили в особый отдел.

И что же! При обыске у него нашли холодное оружие, план размещения квартир. Квартира генерала была отмечена крестиком. На допросе диверсант признался, что он имел задание заложить взрывчатку в подвале дома…

Я с 21 июня находился в очередном отпуске, на завтра у меня был заказан билет на поезд Брест – Москва. Вечером, возвращаясь домой с концерта самодеятельности, мы с женой строили планы поездки.

Дома, в кроватке, раскинув ручонки, спал наш Славик, ему только исполнилось полтора года, собирались показать его бабушке. Жена долго суетилась, чем-то гремела, готовясь к отъезду. Я было уже задремал.

– Ваня, Ваня! Ты только послушай, что это? – слышу сквозь сон испуганный голос жены и мгновенно вскакиваю. В открытое настежь окно ворвался густой, рокочущий гул множества моторов, похожий на гул самолетов, летящих на большой высоте. Спустя некоторое время все стихло. Потушив свет, улеглась спать и жена. Конечно, в ту минуту просто невероятно было допустить мысль, что это фашистские стервятники понесли смерть на мирно спавшие города дорогой Родины.

Жуткое пробуждение ожидало нас. Отовсюду неслись дикие, неистовые крики перепуганных насмерть женщин и детей.

– Скорее в подвал! – кричу растерявшейся жене. Она, схватив на руки малютку, натыкаясь на чемоданы, пробралась в коридор, а там – бегом в подвал.

Я туда же. Затем, возвратившись, схватил охапку какой-то одежды и опять – в подвал: жена и ребенок были раздеты.

Откуда-то сверху неслись жалобные крики:

– Люди, помогите! Спасите!

Вбегаю на второй этаж. Квартира генерала. Прямо в спальне разорвался снаряд. По счастливой случайности никто не пострадал. Открыв дверь, я увидел поспешно одевающегося генерала.

– Товарищ генерал, живы! Что же произошло? – кричу я, не зная, что говорить дальше.

– Семью в подвал! Сами в полк! – резко бросил он, затягивая ремень. – Это война…

Прибежал в штаб. Там уже было несколько командиров. Но никого не было из холостяков, проживавших в гостинице. Оказалось, что они были кем-то закрыты снаружи. Не имея возможности выйти в дверь, командиры вынуждены были выбираться через окна.

Скоро основной огонь враг перенес на казармы и боевые парки, а жилые дома теперь подвергались минометному обстрелу.

В полку увидел страшную картину: сотни людей лежали в разных позах убитые и раненые, многие из них, истекая кровью, просили о помощи. Собрав всех в местах, где можно было укрыться от огня, приступили к эвакуации раненых и стали спасать военную технику. Все производилось под непрекращающимся обстрелом. Транспортные машины моей роты вывести не удалось. Они уже догорали, стоя на подпорках. По приказу командира полка вступил в командование сборной танковой ротой, потому что прежний штатный состав восстановить было невозможно.

Внезапно обстрел прекратился. Рассеялся едкий дым. Снова запахла цветущая, присыпанная пылью акация. С ее запахом смешивался запах гари, крови. С тех пор я ненавижу акацию, она всегда напоминает мне кошмар первых часов войны.

События разворачивались с необыкновенной быстротой. Разгорались пожары в Волынке, Вульке, Пугачеве и Бресте. Оправившись от неожиданности и внезапности, части дивизии в предбоевых порядках выходили на сборные пункты. К восточной окраине Пугачева стекались пешие. Некоторые несли маленьких детей, вели раненых.

У моста через Мухавец в районе Брест-Полесский стояли насмерть герои из роты лейтенанта Н. И. Пономарева. Очевидцы потом рассказывали, что там остались сожженные танки вместе с экипажами, а вокруг них трупы вражеских мотоциклистов, перевернутые орудия с убитой прислугой.

Около полудня подразделения отходили в район Жабинки. Переправа по мосту через Мухавец была сопряжена с большим риском. Как пишет в своих воспоминаниях старший лейтенант Е. Ф. Анищенков, здесь настоящий подвиг совершил старшина Иван Петров. К мосту подошли цистерны с горючим. Противник ведет огонь. Генерал Пуганов на ходу собрал командиров.

– Кто поведет цистерны?

Вперед вышел старшина Петров.

– Я поведу.

Петров сел в первую машину и на большой скорости повел ее на мост. Враг усилил огонь, но машины продолжали идти. Скоро они вышли из-под огня. И тут мы увидели, что кабина машины, которую вел старшина, вся изрешечена. Петров с трудом выбрался из нее. Он получил 6 ранений. Командир дивизии тут же объявил Петрову благодарность.

– Вы заслуживаете высокой награды, – сказал он герою, – и будете представлены к ней.

Наш отход прикрывала группа танков под командованием воентехника первого ранга М. К. Емельянова.

Моя рота заняла позиции в районе березовой рощи. Здесь появился человек в военной форме. Он интересовался, где сейчас 393-й дивизион артиллерии. Эта часть стояла в крепости, и я потребовал, чтобы он предъявил красноармейскую книжку. Неизвестный полез в карман и выронил патрон для сигнального пистолета.

– Руки вверх! – крикнул я, но он бросился в кусты. Очередь из автомата догнала его…

С рассветом на восток потянулись эскадрильи бомбардировщиков. Огня по ним мы не открывали, так как у нас были слабые зенитные средства, да и не хотели обнаруживать себя. На Брест выслали разведку, которая вскоре вернулась и доложила о продвижении большой танковой колонны и мотоциклистов. Разведку осуществил младший воентехник Михаил Косоплеткин. Ему удалось обстрелять группу гитлеровцев и взять одного. У пленного обнаружили оперативные карты, в том числе Минска.

Из донесения Косоплеткина стало известно, что враг бросил против нас около сотни танков и полк пехоты. Генерал Пуганов собрал командный состав, до командира взвода включительно, на совещание.

– Товарищи, наш долг, пока есть хоть один снаряд и капля горючего, сражаться за Родину. Задержим врага хоть на час – приблизим победу. Будьте готовы ко всему, возможно, к самому худшему. Но даже смерть во имя социалистической Родины – славная!

Моя рота, вернее неполный взвод, в составе 4 машин получила задачу оборонять от просочившейся в тыл вражеской пехоты машины штаба, политотдела дивизии и остатки тылов.

Бой был скоротечный, на встречных курсах и на открытой, ровной местности. В нем наши бойцы и командиры проявили чудеса храбрости, выдержки и хладнокровия. Особенно отличился командир роты лейтенант Михаил Рыльский[48]48
  Ныне М. И. Рыльский – майор запаса, живет в Иркутске.


[Закрыть]. По приказу генерала Пуганова он с четырьмя танками прикрывал отход дивизии из района Жабинки. Но к вечеру получил приказ присоединиться к основным силам в районе аэродрома, где к этому времени уже гремел бой. Рыльский с ходу обстрелял два бронетранспортера и четыре танка, на которых сверху были красно-белые полотнища (для опознавания с воздуха). Танк Рыльского был подбит. Михаил вскочил на корму проходящей двадцатьшестерки, застучал по башне. Люк открылся, и он прыгнул в него. В танке сидел начальник штаба полка майор Сенкевич[49]49
  Полковник запаса В. А. Сенкевич умер в 1961 году.


[Закрыть]. Он дал Рыльскому место у пушки. Впереди были видны два танка. Сенкевич, заряжая, говорил:

– Не волнуйся, Миша.

Рыльский выстрелил.

– Молодец, – похвалил Сенкевич. – Хорошо подбил одного. Давай второго…

Накал боя нарастал. И здесь произошло непоправимое. Когда танки устремились на врага, на тылы дивизии налетели «юнкерсы». Загорелись штабные машины и среди них автобус, в котором хранились часть спасенных документов, денежный ящик и святыня части – боевое знамя. Туда, к автобусу, бросились люди. Кажется, это были старший лейтенант Кречетов[50]50
  Старший лейтенант В. П. Кречетов – командир танковой роты. Ныне живет и работает в городе Горно-Алтайске.


[Закрыть], Юсаненко[51]51
  А. И. Юсаненко умер в 1949 году.


[Закрыть] и капитан Полховченко. Но было уже поздно. Машины – в огне, а рядом весь обгоревший младший лейтенант. Из-под его горящего обмундирования на груди виднелись только остатки знамени…

Так бились, а если надо, погибали советские танкисты за Родину.

Ю. И. Илларионова-Косова
Спасибо, люди!

Юлия Ивановна Илларионова-Косова

(1902–1974)

Жена полкового комиссара А. А. Илларионова – начальника отдела политической пропаганды 22-й танковой дивизии.

В дни оккупации Илларионова-Косова участвует в подполье Бреста. С 1943 года вместе с двумя детьми– в партизанском отряде им. Суворова бригады «Советская Белоруссия» Брестского соединения.

Награждена медалью «Партизану Отечественной войны II степени» и двумя другими.

В послевоенные годы жила в Бресте.

Работала я в Южном городке в гражданской амбулатории, которая была организована по просьбе командования дивизии для обслуживания семей командиров и вольнонаемного состава. Предвоенные месяцы для 22-й танковой дивизии были месяцами напряженной жизни. Мужья целыми днями пропадали на службе. Мы видели их мало. Вечером муж приходил с работы не раньше 10, а иногда и 11–12 часов. Мы принимали активное участие в общественной работе, ходили на политзанятия. Соревновались между собой за лучшую казарму, любовно убирая и украшая ее, вышивали салфетки, приносили в казарму комнатные цветы. Как я вспоминаю теперь, у нас была какая-то неуемная потребность что-то делать, помогать нашим мужьям в работе.

В 1940 году наша часть ушла на финский фронт. Ожидая ее возвращения в Южный городок, женщины за неделю навели образцовый порядок в казармах. Мы встречали вернувшихся бойцов как самых близких и больших друзей.

Амбулатория, в которой работали и жены других командиров, включилась в месячник санитарии и гигиены. Мы ходили по домам и квартирам, выявляя лучшие из них по чистоте и сохранности, и все это отражали в дивизионной газете.

Но особенно хочется сказать о художественной самодеятельности. Три года мы держали переходящее знамя по Западному особому военному округу. У нас был прекрасный смешанный хор, в котором участвовало 90 человек. Кроме того, отдельно мужской и женский хоры, танцевальный коллектив, насчитывавший до 40 человек, и другие секции. Начальник ДКА младший политрук А. В. Васин работал с огоньком. Душой самодеятельности были комиссар и командир дивизии. Они уделяли ей много внимания.

…Субботний предвоенный день ничем не отличался от всех остальных мирных дней июня 1941 года. Мужья, как обычно, утром ушли на службу, жены занимались своими делами.

Вечером в Доме Красной Армии демонстрировался фильм, а затем были танцы. Ну, словом, в Южном городке все шло своим чередом. Не думали мы, что завтра на нас обрушится ураган огня и смерти.

Муж пришел домой только в 11 вечера. Пришел очень усталый и, как мне показалось, чем-то встревоженный.

– Что у тебя, Алеша? – спросила я. – Ты чем-то расстроен?

– Ничем я не расстроен, а завтра вместе с командиром мы рано должны быть в штабе, – нехотя ответил Алексей. – Приготовь мне чемодан. Есть ли там все необходимое?

Часов в 12 ночи он пытался позвонить в штаб, но штаб почему-то не ответил.

Глядя на взволнованного мужа, я вспомнила, что как-то в разговоре со мной он сказал: «Не нравится мне это соседство за Бугом. Ох, как не нравится».

И вот теперь эти сборы. А тут еще вечером жена капитана Д. Л. Малинского – она работала в областной больнице– рассказала, что в Бресте в магазинах расхватали соль, спички, мыло, что местное население говорит о скорой войне с немцами. Все это волновало. И я легла спать с какой-то тревогой.

А в 4 часа в нашей квартире вылетели все стекла. Дети прибежали из своей спальни с криком: «Папа, что это?»

– Юля, бери детей и иди с ними в подвал. На нас напали немцы. Приготовь в дорогу себе и детям. Может быть, еще сумеем эвакуировать, – сказал на ходу муж и, застегивая гимнастерку, бросился из дому.

Спустилась в подвал.

Артиллерия била может час, может два.

Часов около 9-10 все стихло. Мы вышли во двор. Тут ко мне обратилась жена сверхсрочника Дина Ивановна Веселюк.

– Юлия Ивановна, там, во ржи, – указала она на ближнее поле, – лежит капитан нашей части Сургайло. Он тяжело ранен. Я пробегала мимо. Вдруг слышу: кто-то зовет. Смотрю – он. Узнал, просил помочь. Разве могла я отказать? Сняла с него знаки различия, взяла партбилет и военную книжку и закопала во ржи. И вот вернулась сюда. Надо помочь человеку.

Раздумывать было некогда. Я взяла санитарную сумку, флягу с водой, надела халат и косынку.

– Идем, Дина.

Мы пошли с ней туда, где лежал раненый. Когда подошли к хлебному полю, там уже были немцы. Одни во ржи, другие прижимались к кустарнику. В руках у них – автоматы, пулеметы.

Я боялась, что они нас пристрелят, но все обошлось благополучно.

Капитан лежал на спине и тяжело дышал. У него была прострелена грудная клетка. Пуля прошла немного выше сердца. Рядом валялся огромный убитый немец.

– Я уходил по ржи, – с трудом проговорил Сургайло, – а тут уже немцы. Этот фашист проклятый стрелял в меня из автомата. Но я все-таки успел разрядить в него пистолет.

Оружия около них не было. Мы напоили Сургайло, сняли с него гимнастерку.

Немцы несколько раз подходили к раненому, что-то говорили между собой. Потом они увезли капитана в лазарет, который организовали в наших казармах. Этот «лазарет» превратился в лагерь смерти. Гитлеровцы обнесли его территорию колючей проволокой. В первые дни они не давали военнопленным еду. Голодные, измученные, оборванные и грязные, наши люди гибли там. На них было страшно смотреть.

Женщины подходили к ограде в надежде что-либо узнать о своих мужьях, а главное, передать мученикам поесть. Фашисты гнали нас от проволоки, стреляли вверх, а иногда и по женщинам. А мы снова шли, подбирались к проволоке и передавали съестное.

Муж мой был убит в первые часы войны. После артобстрела и другие женщины находили своих мужей убитыми.

Все семьи военнослужащих Южного городка расселились по близлежащим селам: Вулька, Волынка, Каменица Жировецкая, Романовские хутора.

Черных дней оккупации никогда не забыть. Как-то я пришла в Брест на рынок, что на Московской улице. По рынку ходила женщина. На груди у нее приколота желтая шестиугольная звезда. Фашисты ввели этот знак для людей еврейской национальности. Откуда ни возьмись – машина. Из нее выскочили два гитлеровца. Они подошли к женщине и стали зверски избивать ее резиновыми палками, потом – ногами. И били до тех пор, пока женщина не умерла.

Убить человека за то, что он другой национальности!..

В народе есть поговорка: «Друг познается в беде». Именно в эти тяжелые дни я узнала много настоящих людей из числа местных жителей. Они делились с нами последним куском хлеба, всячески поддерживали. Мне удалось пристроиться в деревне Каменица Бискупская. Жила в этой деревне бедная крестьянка. На руках – четверо детей. Ее хата стояла на самом краю деревни. Звали ее – тетя Гапа[52]52
  Агриппина Ивановна Кобак. В настоящее время живет в Бресте.


[Закрыть]. А я еще зову ее – Друг. Настоящий.

Часто в деревне появлялись наши бойцы и командиры. Они бежали из плена. Приходили голодные, полураздетые, оборванные, раненые. Приходили к нам, женам командиров и политработников. Но мы не могли их оставлять у себя. Ведь мы сами жили вместе с хозяевами, нередко в большой тесноте, впроголодь. Всех приходящих направляли к тете Га-пе. Она укрывала у себя наших бойцов, кормила. Мы помогали ей, чем могли. Доставали одежду, обувь, еду. Воины набирались сил и, окрепнув, уходили на восток или в белорусские леса, где потом вливались в ряды народных мстителей.

А везде висели приказы гитлеровцев: за укрывательство русских военнопленных – расстрел. Тетя Гапа знала это, ее мужа гитлеровцы расстреляли в первый день войны. Знали это все жители села. Хорошо знали.

Поддержка местных жителей помогла мне пережить то тяжелое время. И теперь, хоть прошло уже много лет, я говорю: «Спасибо вам, люди!»

В 1942 году начались массовые расстрелы советских граждан, в первую очередь членов семей военнослужащих. Однажды гестаповцы ворвались и в д. Каменица Бискупская. Женщин, детей, стариков погрузили в машины. Женщины кричали собравшимся людям: «Прощайте! Спасибо вам за хлеб-соль, за вашу ласку!», «Мы погибаем за Советскую власть!» А когда машины тронулись, из них, словно гимн, донеслась боевая советская песня. По суровым лицам жителей деревни текли слезы. Гитлеровцы расстреляли Позднякову, ее пятерых детей и мать, Зину Рожнятовскую с тремя детьми, Марию Кадола с двумя детьми, Клавдию Кудрину с 10-летним сыном и многих других…