Текст книги "Манга по-русски"

Автор книги: А. Котенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Нет, милая, – тихо сказала Катя в трубку, – твой Костя – слаб.

– Отчего же? – удивление… за сотни километров Дельская чувствовала это. – Он растоптал столько человек.

– Вот именно, растоптал! Будь он силен, он не уничтожал бы, а сражался честно, побеждал бы своими руками! А так… он трус, который просто лишает окружающих самого дорогого, что у них есть. Жаль, что ты, Кристина, бросила творчество. Ты показала ему, что слаба.

– Откуда… – она захлебнулась слезами. – Откуда вам, москвичка, известно о том клипе, что я дарила Косте? Вы его родственница?

Холодный, почти бесчувственный ответ:

– Нет, Кристина. Я из спецслужб.

Гробовое молчание.

– Каратель, то есть Зыков, – словно делая рапорт Шаулину, отчитывалась новобранка, – оказался жертвой преступления. И мы ищем корни. Спасибо за помощь. И мой тебе совет, дорогая Кристина, постарайся перешагнуть ту обиду, что причинил тебе этот человек. Как он перешагнул твою любовь, пытаясь достичь ложного совершенства.

– Я подумаю, – прошептали в трубку.

Огромный неподъемный камень лежал теперь на сердце у Дельской. Все эти Андроновы да Залеские – это мелкие вредители по сравнению с пытающимся самоутвердиться Карателем. Самое главное не то, скольких человек он убил в виртуальном мире. Ужасней всего – он оставался безнаказанным. И если такому человеку в руки достанется оружие, с помощью которого он смог бы убивать на расстоянии, Катя не сомневалась, такой человек поспешил бы им воспользоваться.

'Тетрадь Смерти', страшное аниме, известное своим английским названием 'Death Note', пришло на ум Дельской.

– Не упаси Господи, – шепнула она, – если Карателю в руки попадет эта тетрадка. Мне кажется, что вашим мужьям, девочки, нужна подмога этих… как их там… четырехмерных.

– Богов, что ли? – догадалась Ира.

– Да, – безапелляционно заявила Катя и принялась готовить подробное письмо для Ивана Дурака.

Женщина – самое загадочное создание во всем мире. За сто лет жизни Санджи Киномото познакомился не с одной дюжиной красавиц и мог поклясться, что прекрасно изучил женскую психологию. Никогда не подходи напрямую – правило первое. Только попробуй сказать: 'Дорогуша, давай познакомимся!' – как ты очутишься в черном списке прекрасной незнакомки.

И хватило же ума у Киномото как последнему дураку выложить в тронном зале, что он приехал свататься к прекрасной Кие. На счастье ниххонского наместника в общем переполохе никто не придал его словам должного значения, что очень облегчало задачу. Узнай мать погибшего фараона, что чужестранец явился про ее душу, несладко бы пришлось гостю: и катану вмиг бы измазали кровью, и отсутствием алиби воспользовались, – лишь бы спровадить навсегда из дворца назойливого жениха.

А пока женщина в печали, можно и разузнать чего. И знакомство начинать следует вовсе не с красавицы вдовы (или сестры) господина Тутанхамона, а с его приближенных.

На правах гостя Киномото прекрасно устроился во дворце. Ему и комнату выделили, и костюмом местным снабдили. Только оно Санджи очень не понравилось, так как не понимал наместник, каким образом можно замотаться в предложенную ему белую простыню, да и шелковое кимоно ему нравилось куда больше. В таком наряде куда легче соблазнять красавиц, правда, в дни всеобщего траура глазки наместнику строили только служанки. Симпатичные, надо сказать, девушки, только не за ними прибыл в Уасет чужестранец.

Кия – непреступная крепость. Понял наместник из рассказов советника и военачальника. Эта женщина за всю свою жизнь любила и любит только одного человека, еретика Эхнатона. Да, она не отказывала в ласках и почтенным приближенным ее сына, когда они прятали принцессу Митанни от гонений Меритатон. Но это лишь плата за спасение. Хоремхеб и Сехемра в те дни чувствовали, что Кия не мила к ним и отдается лишь из обязанности.

– Значит, у меня совсем нет шансов, – расстроился Санджи, когда он непринужденно беседовал с Сехемра и Юлей.

Девушка за несколько дней очень сильно привязалась к верховному жрецу, называла его своим спасителем и боялась и шаг ступить в сторону. Покорная жена – так окрестил бы ее Санджи.

– Не против, если я закурю? – чтобы снять напряжение спросил наместник, доставая из рукава пачку.

– Поделись со мной, – вдруг протянула руку Юля.

Сехемра было удивился, но девушка, обняв его за плечо, что-то ласково нашептала жрецу на ухо, и тот смирился и отошел в противоположный угол балкона. Санджи затягивался с превеликим удовольствием. Табак помогал его мыслительной деятельности, а заодно и воодушевлял.

– Юля, а ты сама-то как тут очутилась, зачем пришла?

– За любимым, – потупила черные глаза девушка, – только его… убили.

– Имеешь в виду Ивана? – тут же догадался наместник.

– А откуда вы его знаете?

– Он помог мне добраться сюда, чтобы я смог сосватать себе принцессу Кию! – Киномото понимал, что только один человек во всем городе, Юля, способен понять его.

– Он жив? – тут же выпалила она, а потом в ужасе посмотрела на обернувшегося в их сторону жреца.

Сехемра, насупившись, подошел к мирно разговаривающим чужестранцам и начал выпытывать у Киномото все, что тот знает. Но такого собеседника Санджи иметь очень не хотелось, поэтому хитрый японец, имевший за плечами не один год работы в спецслужбах, лукаво улыбнулся и наплел глубоко верующему жрецу о богах, которые сегодня не в духе и не желают, чтобы их покорный слуга занимался подслушиванием чужих разговоров.

– А лихо ты его, – улыбнулась Юля. – Так, давай в двух словах, Ваня что, жив?

– Конечно, – шепнул Санджи, – и его товарищ – тоже. А то…

Он не договорил… Счастью девушки не было и предела, и она не желала больше ничего слушать. Она чуть ли не хлопала в ладоши и не танцевала на балконе во дворце в дни траура.

– Мне не ведомо, кто те люди, которых похоронят в этом городе, но это какие-то двойники, клоны, или я не знаю, как это еще можно назвать… Ты хоть понимаешь, о чем я?

Юля охотно кивала: во всем этом древнем мире, где каждый встречный готов был в любой момент свалиться на колени и молить о милости богов, она наконец-то встретила родственную душу, розововолосого японца, который мыслил категориями двадцать первого века и вполне адекватно воспринимал ситуацию. Только почему-то этот Санджи на полном серьезе отнесся к пророчеству Тутанхамона насчет замужества, а потом попросил достать листок бумаги или любую другую пригодную для рисования вещь.

– Карманный комп сойдет? – этот вопрос поставил Санджи в тупик.

У него самого было при себе подобное устройство, но он предусмотрительно выключил его, чтобы не расходовать заряд батареек в эре, где отсутствует такое понятие как электричество. Но экран мобильного компьютера и палочка оказались японцу куда более удобными, нежели лист бумаги и ручка.

Следующей приятной неожиданностью для Санджи оказалось то, что его коллега по несчастью, очутившаяся тут волею судьбы, не только прекрасно разбирается в математике, но и работает на 'Отдел странных явлений', кой ему самому пришлось покинуть в середине тридцатых годов. Такой удачи Киномото не мог и ожидать. Сообразительная толковая девушка, которая понимала все с полуслова. А когда речь зашла о Создателе и Лесе Судеб, так и вообще, вступила в такой дискут, что наместник начал чувствовать себя неполноценной личностью.

– В общем, все понятно! – заключила Юля, когда тот закончил свой рассказ. – Мы имеем дело с клонами, которые надо похоронить и объяснить всем в городе, что это настоящие тела их любимого правителя, его советника по безопасности и любовницы, так?

– Именно, – улыбнулся Санджи. – Только, Юля-сан…

Наместник потупился и густо покраснел. Не затем он явился в Уасет, чтобы убеждать кеметский народ в гибели их правителя… Собеседница вся во внимании готова была внимать каждому слову японца.

– Прикурить не хочешь? – он снова достал пачку, и Юля охотно присоединилась.

И только надышавшись табачного дыма, Киномото рассказал о цели своего визита.

– Кие и царице придется рассказать все, как считаешь, они не проболтаются?

– Не думаю, – уверила его гостья из будущего. – Только вряд ли они тебе поверят.

– А если я приду к ним в обличье бога?

Юля пожала плечами:

– А попробуй.

Такого фиаско Санджи Киномото ни разу в жизни не испытывал. Он считал, что учел все до мелочей – изучил все загруженные на компьютер коллеги статьи о древнем Египте, который почему-то называли Кеметом, сварганил себе голову самого симпатичного по его мнению бога и явился в таком обличье к госпоже Анхесенпаамон.

Сокол – птица гордая и вольная. И имя у бога простое и запоминающееся – Ра. Но от лица этого создания рассказать правду наместник не успел. Царица дико заорала, тут же обозвала его посланцем Сета, благо, что запущенный в голову наместника ларец с косметикой не достиг своей цели. Но пинки от стражников – тоже не сахар, особенно, когда при себе нет тюбика с мазью от синяков.

– Наверное, Ваня их чем-то спугнул, – развела руками Юля, когда вечером Санджи, придя в дом верховного жреца, у которого жила девушка, рассказал о своих похождениях.

Хорошо еще, что на голове у влюбленного неудачника в момент изгнания из дворца оказалась маска, не то синяков под глазами и сломанного носа было не избежать.

– Но как мне рассказать царице и Кие, что я знаю? – не унимался Киномото. – Если они поймут, да они станут меня на руках носить! И почему ты, Юля, заставила царицу написать хеттам?

– Так надо, – поджав губу, заявила гостья из будущего.

Она не знала, что ее покровитель, верховный жрец, слышал весь их разговор.

– Значит, Анхесенпаамон желает выйти за хетта? – грозно спросил он, встав между болтающими.

Юле не оставалось ничего, только кивнуть. Она понимала, что сама только что собственными руками подписала смертный приговор хеттскому принцу и Анхесенпаамон. Но так было надо, об этом говорилось в энциклопедических статьях. Гостья из будущего не имела права менять прошлого. Только клоны, могли спасти древнюю царицу.

– Боги, – ухмыльнулся Санджи, ехидно глядя на верховного жреца, – опять на досуге нашептали мне, что сегодня снова выдался неудачный день для подслушивания чужих разговоров.

Уловка работала безотказно, и набожный жрец тут же ретировался. Киномото прекрасно понимал, что тот отправился во дворец готовить заговор против хеттского принца, но историю не обмануть дважды. Если кто-то сумел изъять из этого мира фараона Тутанхамона, то Заннанза – это будет уже слишком. А коли поверить россказням Ивана Дурака, то, спустя некоторое время агенты отдела странных явлений изъяли из этой эпохи и царицу Анхесенпаамон, предварительно превратив толпу стражников в жаб. Да и Санджи явился сюда не покурить с российской подданной, а утащить прекрасную принцессу.

– Заннанзу спасем несколько позже, жалко парня, – протянул наместник Ниххонии, – я намекну Ивану, он посодействует. А пока нам надо соблазнить Кию. Какие предложения?

Юля молча смотрела в потолок и изредка затягивалась презентованной ей наместником сигареткой. Курево на исходе пятого дня пребывания Киномото уже заканчивалось, поэтому к табаку сотрудники ОСЯ прибегали только по мере крайней необходимости в условиях мозгового штурма.

– Вот представь, ты принцесса Тадухеппа из Митанни, у тебя только что погиб сын, и тут к тебе является прекрасный наместник из далекой страны и предлагает руку и сердце, что ты сделаешь?

– Пошлю его на… – четвертое слово Юля сказала тихо, что Санджи его еле расслышал.

– А кого ты не отправишь с столь дальнее путешествие? – не унимался наместник.

Того, кто воскресит сыновей и мужа. Хороший ответ. Сыновей – пожалуйста, а вот благоверного – увольте, на ком тогда Киномото жениться будет. Оставался один план, который наместник держал на самый последний случай и, похоже, именно его и приходилось осуществить.

Проснувшись утром, госпожа Кия не увидела у подножия своей кровати верных слуг. Зато там, на коленях сидел гость из далекой страны и протягивал ей поделку неизвестного происхождения. Всю свою сознательную жизнь митаннийская принцесса считала, что лотосы растут в водоемах, пальмовые листья – на соответствующих деревьях, а палки используются для того, чтобы их рабы подбрасывали в костер.

Но Киномото нарушал все представления принцессы. Потому что в руках он держал глиняный горшок, из центра которой торчала уродливая общипанная палка, рядом с которой красовался и полузасохший пальмовый лист, а вокруг еще одного такого уродца, взятого невесть с какого дерева, вились лотосы, чьи листочки, словно тряпочки свисали вниз.

– Вы что себе позволяете, чужестранец? – надменно спросила Кия, не очень приветливым взглядом окинув незваного гостя.

Она – дочь короля, жена (не важно, что вторая) фараона, мать теперешнего правителя… а кто он. Говорит – наместник. Таких в Кемете зовут номархами. Не самая высокая должность у этого мужчины в своей Ниххонии. И чего ему надо от нее, недосягаемой и прекрасной.

– Я хотел сделать подарок прекрасной королевне, – закрыв глаза и наклонив голову, тихо сказал Санджи и протянул принцессе свою композицию.

– Дарили мне слуг и рабынь, коней и кошек, золотые украшения и роскошные сундуки с драгоценными камнями из дальних стран. Но ни один, слышите, господин Киномото, ни один чужестранец не приподносил мне такую…

Фигню. Закончил за принцессу Санджи, но Кия сама решила дать точное определение подарку наместника:

– Такую безобразную безвкусную вещицу, которой нет никакого применения!

– Как же? – узкие глаза Санджи расширились по максимуму.

Он теперь неотрывно смотрел на возлюбленную, не понимая, что ей могло не понравиться в икебане, которую он сделал из растений, произрастающих в царском саду. Наместник поставил композицию на пол и принялся объяснять обиженной женщине, что у него на родине икебана – это подношение богам, и что такой подарок возводит госпожу Кию на один уровень с ними.

– О, если боги вашей страны столь примитивны, что в качестве жертв принимают засохшие цветы, то я не хочу становиться рядом с ними.

Укоризненный взгляд выразительных серых глаз, полный ненависти и пренебрежения: Санджи начинал понимать, что сооруженная им за несколько дней икебана совершенно не впечатлила митаннийскую принцессу. Хотя наместник прекрасно осознавал – на то Кия и принцесса, чтобы показывать свой вздорный характер и заставлять ухажера выложиться по полной в демонстрации своих серьезных намерений.

– Это не жертва, – обиженно произнес наместник, поднимаясь и вновь протягивая принцессе подарок, – это знак почтения. Поэтому, о прекраснейшая из прекрасных, я хочу возвести вас в ранг богинь, и хочу каждый день радовать вас своими икебанами. Икебана – это моя душа! Цветок – это символ вечной жизни…

– Ничто не вечно, да будет Анубис свидетелем моих слов… Неужели вы не видели, что погиб мой сын?

Какой хороший повод, чтобы выложить все, что известно наместнику! Довольная ухмылка украсила лицо Санджи, и он выпалил:

– Я видел лишь тело, которое не принадлежало Тутанхамону.

– Ну да, – согласилась принцесса, – душа его спустилась тропами Дуата. Но для нас тут, в Уасете, он умер.

– С этим я соглашусь, а вот насчет Дуата – вы поспешили. Он не там, клянусь всеми фрактальными дырами!

Непонимание, гнев и ярость смешались в душе принцессы, когда она, соскочив с кровати, подбежала к двери и принялась звать стражу. Если верить написанному в статьях у Юли-сан, подумалось Санджи, то мать подумала, будто сердце ее сына сожрало страшилище по имени Амт. Киномото прекрасно понимал, что оказаться в аду не желал никто, а уж мать сыну такой участи явно не хотела. Но все попытки объяснить, что душа могла не попасть ни в рай, ни в ад, а отправиться в Москву на три тысячи лет в будущее, оказались неудачными.

– Забирай свое нелепое подношение каким-то богам и проваливай! – приказала принцесса. – Пока не пришла стража! И чтобы ты мне больше на глаза не попадался, противный наместник, да сожрет и тебя Амт на страшном суде!

Припоминая, что устроила несколькими днями раньше Анхесенпаамон, Санджи решил не рисковать своим здоровьем и исчезнуть из комнаты принцессы до того, как к Кие ворвется с десяток вооруженных охранников.

Таким неудачником Киса себя еще не чувствовал. Впервые женщина назвала икебану нелепицей, отправила его в длительную прогулку по аду и не захотела видеть его персону рядом с собой. И даже Юля не смогла утешить его страдающую душу.

– Проваливай, – фыркнул тот на Сехемра, – не видишь разве, что боги не желают помогать людям.

– Хватит прикрываться чужими богами, человек из далекой страны, – хлопнул его по плечу верховный жрец. – И не притворяйся, что прибыл в Кемет для установления дружественных отношений между государствами. Все я вижу прекрасно… госпожа Кия покорила ваше сердце!

Что скрывать, и сам Сехемра неравнодушно относился к митаннийской подданной. Только в тот день, когда в стране появилась Юля, жреца словно переклинило: он увидел идеал женской красоты, который смог затмить в его глазах непокорную Кию. Но о своих попывтках завоевать сердце матери Тутанхамон жрец все же рассказал, хотя и побаивался, что Юля приревнует и начнет на него злиться.

Эта женщина, дочь митаннийского короля, как следовало из рассказа жреца, любила только Эхнатона. Остальные приближенные, возжелавшие стать ей мужьями и опорой в жизни, становились лишь любовниками, и больше чем на одну или две ночи принцесса их к себе не пускала. Сколько всего испробовал Сехемра с военачальником и регентом юного фараона, чтобы хотя бы привлечь внимание этой женщины – ничто не растопило ее каменного сердца.

Заморские диковинки могли стать хорошим орудием в достижении этой цели. Но если Кия не изошла от радости, когда чужестранец преподнес ей икебану, то вряд ли ей придутся по душе другие странности японца.

– А ты попробуй, Санджи! Попытка – не пытка! – взяла его за руку Юля.

– Пытка, – вздохнул наместник, – скоро стража найдет себе увлекательной занятие, точнее игру – догони Санджи Киномото и поддай ему под зад!

– Третий раз волшебный, действуй! – не переставала пострекать его москвичка.

Да и сам наместник не против, потому что в его голове зрел очередной гениальный план.

Когда на следующее утро Кия выглянула из окна, она не узнала сада. На финиковых пальмах, растущих неподалеку, появилось что-то белое и корявое. Ох уж этот чужестранец, любитель уродливых подарков. Припоминая вчерашнюю икебану, Кия недовольно отвернулась и ушла вглубь комнаты. Но тут же в дверях нарисовался ненавистный ей наместник из далекой страны.

– Как вам оригами, прекраснейшая из прекрасных? – схватив принцессу за руки, он упал на колени, а потом расцеловал ее ладони.

– Этим гнусным словом, порождение Сета, ты называешь развешенные на пальме кусочки папируса? – сощурившись, она смотрела на назойливого чужестранца.

Санджи принял ее игру. Она всеми силамы пыталась унизить его, а он – познакомить с культурой и традициями своей родины.

– Может, для вас, госпожа, это только кусочки папируса, но для меня складывание журавликов обернулось мазолями на пальцах… Какую твердую бумагу вы используете при дворе!!!

И он, закрыв лицо руками, сделал вид, что расплакался. Все сказанное им – чистая правда, но он решил усилить эмоции, демонстрируя принцессе свои страдания.

Да как она могла назвать кусочками папируса то, что долгое время считалось в Японии искусством для высшего сословия. Только императоры и их приближенные владели искусством складывания различных фигурок из бумаги. Чем они и радовали не только детей, но и своих возлюбленных. И как эта митаннийская невежда только могла наделить это не самыми лестными жпитетами. Да это оскорбление всему народу, выходцем из которого является Санджи.

– Каждый уважающий себя человек должен владеть искусством оригами, неужели вам этого не понятно?

– Я готова чтить ваши традиции, господин Киномото, – отошла подальше от неместника Кия и посмотрела на висящие на пальмах фигурки, – но при условии, что вы перестанете навязывать мне свою культуру и не будете столь навязчивы во время траура!

Опять та же песня… Что же, Санджи готов продолжать давить на принцессу и пытаться довести до нее то, что ему было известно.

– Но для меня нет траура!

– Значит, у вас нет сердца! – парировала принцесса.

– Оно есть, и оно разрывается от того, что две очаровательнейшие женщины этой страны льют слезы без повода!

– Стража! – завопила Кия, бросив в сторону Киномото полный ненависти взгляд.

Она слишком сильно любила и мужа, и покойных детей, и не могла себе позволить выслушивать пообные циничные заявления от какого-то хамоватого чужестранца.

Третий раз, говорите, волшебный? Санджи понял, что никакой магии число три не имеет. Дальше следовало четыре. В японском этот иероглиф был схож со знаком смерти. И если поддаться суеверию, то не составит трудности догадаться, чем может закончиться очередной поход наместника в покои митаннийской принцессы. Оригами и икебана ее не воодушевили. Остался еще один не менее прекрасный вид искусства, против которого не могла устоять ни одна женщина. Если у нее есть сердце, то она не уйдет равнодушной, прослушав японскую поэму.

Ладно, использую папирус по назначению, решил Санджи, беря у Юли очередной свиток и палочки для письма. Хоть что-то в этом допотопном мире напоминало Киномото инструменты с его родины. Палочка, конечно, не кисточка, но иероглифы ей писать достаточно удобно.

На этот вечер он не стал ныть по поводу неудавшейся любви и непреступной женщины-крепости по имени Кия. Он прошел на крышу дома уважаемого жреца и, расстелив там папирус, принялся вспоминать хокку известных поэтов. Вдохновения у наместника хоть отбавляй – ночь, полная луна, факел на крыше, он, сгорбившийся сидит и чешет палочкой в затылке… и пишет тристишие за тристишием о таинственной незнакомки в черты которой он влюбился, взглянув в глаза ее сына, о женщине, чье сердце и душа переполнены трагедией и горестью утраты, о той, которую он готов забрать с собой и сделать самой счастливой во всех фрактальных аномалиях.

Слова лились рекой… Уж что, а найти объяснение в своих чувствах Киса умел всегда. Но ни одна прекрасная незнакомка до сих пор не ответила ему взаимностью. Кто-то говорил, что ворует он стихи у Басё, некоторые узнавали в словах КИномото стиль Бусона. Однако на этот раз наместник завоевывал сердце не японской женщины, которая не то, что о хокку ничегошеньки не знала, но и оригами да икебану в душе не принимала.

Песня – последнее и самое сильное оружие. И в стихе надобно поведать принцессе всю правду о ее сыне! Только так, думалось наместнику Ниххонии, эта женщина сможет его выслушать и понять. Одно смущало поэта, сочиняющего гениальное произведение в ночной тишине, – читать свиток будут слуги, а им не стоит знать, что господин Тутанхамон жив. Если в стране это станет известно, начнется переполох. Хотя, эта проблема решалась очень просто – прочитать стихи самому, несмотря на страх быть изгнанным и убитым.

Четвертый поход в покои к любимой женщине. Смерть? Нет, разговор о смерти… Это и вынес Киномото в заголовок своей поэмы.

 
Яркий лунный свет!
На циновку тень свою
Бросила пальма.
 

 
Бабочек легкий рой
Вверх летит, – воздушный мост
Для моей мечты.
 

 
Санджи на пути!
А в сердце его -
Кия и любовь.
 

Строки, которые в несколько видоизмененной форме в семнадцатом веке напишет Кикаку, очень хорошо подходили под настроение наместника. Он наизусть знал многих поэтов Японии, вспоминать оказалось очень легко, особенно, под влиянием вдохновения. Поэтому, не задумываясь о том, кому на самом деле принадлежало авторство, Санджи выводил на папирусе красивые японские иероглифы.

 
Камнем бросьте в меня!
Цветок лотоса
Я обломал…
 

 
Ради любви!
От нее, недоступной,
Глаз не отвести…
 

Все чувства в слова – иначе она не поймет, опять позовет охранников, и те прогонят чужестранца прочь. И только его происхождение позволяли ему не оказаться на каменоломнях и продолжить борьбу за сердце любимой женщины.

Так, хватит хвалебных речей, пора переходить к делу и открыть все, что известно Киномото. Как там писал Кикаку на смерть жены друга… Стихотворение тут же всплыло в памяти, и Санджи продолжил рисование иероглифов и сопутствующих картинок в стиле манги.

 
Где Тутен? О, что сталось с ним?
Расстался с жизнью, и теперь
Он – как море в тихий день.
 

 
Но это ложь!
Как сакура,
что зацвела зимой.
 

 
Тридцатый после смерти день,
А будто бы вчера его не стало.
Плакучей ивы тень.
 

Нет, что-то не то, не так явно выражены мысли! Куда проще написать об этом в прозе: 'Кия, твой сын живет в Москве, но ему не дозволено возвращаться на родину! То, что вы похороните в Уасете – это фальшивка, подброшенная богами!' Портить стихи столь длинной фразой не хотелось, поэтому наместнику предстояло уложить эту мысль в тристишия, по семнадцать японских слогов в каждом. Жаль, что классикам подобной ситуации не ведомо, придется разбавить чудесную поэму корявым слогом господина Киномото.

 
Боги мудры.
Спася любимчика от смерти,
Придется людям врать.
 

 
Погребение царя.
Плач рабынь разносится
В долине Нила.
 

 
Так надо.
Никто не должен знать,
Что мумия – подмена.
 

 
Не плачь, любимая.
Ты просто человек,
Которому солгали боги.
 

 
И на плечо твое
Опустившись, заснет доверчиво
Бабочка.
 

 
Она знает,
что наместник Ниххонии -
правду сказал.
 

Вроде бы, все. Осталось только одно, самое главное трехстишие. Но стих Бусона так красноречиво выражал схожие мысли…

 
Иду и иду,
А сколько еще идти да идти
По летним полям.
 

'Кия, я без тебя жить не смогу! Неужели ты переживешь смерть еще одного близого человека?' – это уже само легло в оставшемся уголке свитка.

Ох уж этот господин Киномото, говоришь ему – не навязывать свою культуру. А он то уродливый букет тащит в покои, то пальмы украшает скомканным папирусом и называет это журавликами! А на следующее утро он развесил над выходом из комнаты свиток, изрисованный странными значками, в которых не угадывалась ни кеметская, ни хеттская письменность. Интересно, конечно, разглядывать, как черточки, словно гибкие ветки, переплетаются между собой. Только от этого смысл начертанного не становится понятнее.

– Посмотри, Анхесенпаамон, – пожаловалась Кия, показывая невестке очередной подарок заморского гостя. – Мне уже становится интересно, что он приподнесет мне завтра утром.

– Остается только сделать сеппуку и порадовать прекрасную принцессу моими непревзойденными внутренностями! – улыбаясь, вышел из-за колонны Киномото.

– Хорошо, сделаешь, – не долго раздумывая, заявила митаннийская принцесса, – не придется тратиться на услуги парасхита, но прежде, будьте так любезны объяснить, что за сетова грамота висит над дверью?

Две женщины, которым и нужно знать правду, в одной комнате. Рядом с ними слуги – это не проблема. Санджи натренировался на веховном жреце и умел красноречиво изгонять лишние уши. Боги накажут того раба, который услышит то, что они просили передать царям. Отличная отговорка, и пятеро девушек, сопровождавших Кию и Анхесенпаамон тут же удалились. Да, они не собирались бесславно погибать, и это радовало Киномото – настал момент истины.

– Это… правда, – закрывая рот рукой, прошептала Кия. – Все, что ты написал – правда?

Трудно поверить, если не видел собственными глазами.

– Да, почтенные, – поклонился женщинам наместник, – я разговаривал с Тутанхамоном, я держал Ивана за руку, и могу вам поклясться, что они живее всех живых. Но им не позволено возвращаться сюда. Никто не должен знать о подмене Богов. Люди должны верить, что они хоронят настоящего правителя. И только вам, о прекрасные, я раскрыл свою тайну… Как жаль, что вы не хотели меня выслушать сразу!

– Правильно! – фыркнула Кия, поправляя сбившуюся набок прическу. – Господин Киномото, вы прятали свои слова за ненужными красотами. И я вас боялась.

– Красота, – положив руку на сердце, говорил Санджи, – кратчайший путь к сердцу женщины, которую я люблю всей своей душой!

Только взаимности нет. Но про это наместник решил пока умолчать.

С этого дня жизнь во дворце переменилась. Стражникам отдали приказ уступать дорогу господину Киномото, кланяться ему, словно мимо них проходит сам фараон, и ни в коем случае не говорить гостю гадостей и не пытаться прогнать его прочь. Не важно, что Санджи еще не услышал от любимой принцессы заветного 'Я тебя люблю!' это стало лишь вопросом времени. Журавлики из папируса, икебаны из веток пальм и прочие японские украшения теперь появлялись не только в покоях Кии и Анхесенпаамон, но и на кухне и даже в хранилищах зерна. Останься Санджи во дворце чуть дольше, не миновать Кемету очередного культа восходящего солнца. Тогда бы каждой семье приказали бы поставить у входа в жилище по икебане, а в парадных углах развесить папирусных журавликов.

Дальше – намного серьезнее – новая графика, трехстишия и совершенно другие музыкальные инструменты. Но до этого, к счастью, не дошло…

И причиной тому стала госпожа Кия. На третий день после того, как она узнала о том, что сын ее жив, только уехал куда-то далеко, митаннийская принцесса решила возвести Санджи на кеметский престол. Киномото, конечно, особо не противился, он лишь надеялся, что любимая все равно не долго продержит его в должности правителя и вскоре убежит с ним в Ниххонию. Оставалось только дождаться дня похорон поддельного Тутанхамона, каких-то два месяца. А потом – коронация.

Но не все оказалось так просто. Несмотря на титулы, жизнью Кии в Кемете управляли приближенные, в частности, верховный жрец, кой на полном серьезе вознамерился взять в жены девушку из Москвы. Не может чужестранка, хоть и мать фараона, унаследовать престол! Ладно, тогда Кия заявила, что выдаст за Киномото Анхесенпаамон.

Но тут запротивился наместник Ниххонии, и чуть не проболтался, что через два года в страну явится-таки Тутанхамон, чтобы отвезти свою сестру в далекое государство и выдать ее замуж за тамошнего царевича. Да и сама царица не очень радовалась такому исходу событий, так как до сих пор всей душой надеялась выйти за принца Заннанзу. Но и этот миф Санджи развеять не мог. Узнай царица, что ее замысел не удастся и что несколько дней назад Эйе отправил на север небольшое войско с приказом убить жениха-хетта, вся история человечества может пойти совсем другой дорогой. И неизвестно еще, куда эта дорога приведет.

Закончилась эта история тем, что Хоремхеб прелюдно назвал Кию умалишенной, которая тронулась рассудком после смерти сына, и призвал всех не слушать ее речей. Обидно, да. И Киномото, который постоянно следил за своей любимой, не раз снимал ее со стены, когда мать Тутанхамона намеревалась спрыгнуть вниз.

– Я случайно проходил мимо, – до ушей обнимался японец и страстно целовал спасенную от смерти самоубийцу.