Текст книги "Формула власти. Первое условие (СИ)"

Автор книги: Zora4ka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

– Вы не знаете, чей это скелет?

Климэн покачала головой.

– У нас ходят слухи, что где-то под зданием Института замурован его зодчий, хотя сомневаюсь, что это действительно так.

Они немного помолчали. Даша все пыталась представить, каково это: тихо умирать в подземелье, зная, что никто не придет и не спасет, что надежды нет и быть не может, а единственный свет, который еще дозволено видеть воспаленным от сумрака глазам, сосредоточен на фитильке огарка свечи, тающего быстро и неотвратимо, капающего горячим воском на холодные, продрогшие до костей руки… Представлялось, увы, слишком хорошо.

– Как вы полагаете, – неожиданно спросила обда, – захотели бы Холмы со мной дружить?

– Я думаю, что… – начала было Даша, но ее слова прервал чудовищный лязг и грохот. Создавалось ощущение, что в подвале крокозябры мечут чугунную икру.

Климэн вскинулась, что-то быстро просчитывая и соображая, а потом подхватилась, ногой загасила огарок, схватила сокамерницу за шиворот и оттащила к дальней стене, заставляя вжаться в холодные заплесневелые камни.

– Что происходит, что вы себе позволя…

– Тихо. Думается, это за мной. И дверь сейчас будут ломать.

Предчувствия обду не обманули. Что-то загудело, дверь с той стороны ярко осветилась желто-красным, а затем ее буквально смело и расплющило бронированным передом тяжеловика. Даша взвизгнула, настолько страшно и нелепо все это выглядело: подземелье, темень, скелет у стенки и здоровенный тяжеловик, извергающий пламя. Очевидно, визг пришелся точно обде в ухо, потому что она отпихнула сильфиду подальше, с раздражением бросив несколько незнакомых и явно непереводимых словечек по-принамкски.

Тем временем в недрах порыкивающего тяжеловика началось активное движение. Крышка бокового люка чуть приоткрылась, создавая крохотную щелочку, в которую смог бы пролезть в лучшем случае комар, и то без крыльев. Больше открыть не получалось: мешала недоломанная стенка. Зато звук через щелочку проходил прекрасно, поэтому до узниц донеслась забористая Тенькина брань, а вслед ей – возмущенный Герин баритон:

– Следи за языком, тут вообще-то благородная госпожа сверху! Ристя, куда ты нас завела, духов лесных тебе в… гм…

– Эта госпожа, которая сверху, отдавила мне каблуками правый глаз! Я ее благодарить, по-твоему, должен?! – у колдуна голос был более высоким, тихим, вдобавок Тенька имел привычку говорить немного в нос.

– Я не нарочно! И не вижу ничего, темно! Тенька, дай еще огня!

– У тебя в голове ушная сера вместо мозгов? Если мы по интересненькой случайности заехали, куда надо, я же вашу обду к ядреным крокозябрам спалю!

– А чего тогда Гера спрашивает?

– Спрашиваю, потому что ничего не вижу, кроме твоей… гм… Ты же смотрящий, должна ориентироваться!

– Да как здесь вообще можно ориентироваться? И не смей там пялиться на меня!

– Ристь, да тут больше не на что… Ты своим задом весь обзор загородила.

– Тенька! Я же велел тебе быть повежливей!

– А не пошел бы ты со своей вежливостью…

– Куда? – угрожающе.

– Туда! Я из-за твоей драгоценной Ристи без глаза остался… Уй! И без носа. Эй, благородная госпожа, попридержи свои каблуки!

– А ты люк откроешь, наконец?!

– Я пытаюсь! Тут так интересненько получилось… Его заклинило. Может, верхний попробовать?

– Сами пробуйте, я понятия не имею, как его открывать!

– Там слева есть такая лямочка. Потяни ее на себя, а потом…

В тяжеловике что-то обрушилось. Последовала очередная порция брани.

– Тенька, заткнись! Ристя, лямочка СЛЕВА!

– Тут их вообще три…

– Посмотрел бы я, как ты реагируешь, если на тебя в темноте неожиданно падает горелый пыльный мешок и бьет пряжкой по больному глазу!

– Не пряжкой, а “змейкой”, и не мешок, а Курькина запасная форма… Ристя, самую-самую левую! И откуда там три?

– Да не три, их вообще уже пять… Ой, шестую нащупала…

– Высшие силы, откуда столько?! По плану вообще всегда одна была! Тенька, залезь посмотри, я сейчас подвинусь…

– Я-то залезу, но пусть эта благородная госпожа для начала куда-нибудь денет ее треклятые каблуки! Я уже чувствую, как они мне в челюсть нацелились.

– Куда я их дену, тут тесно, как в могиле!

– Какое точное, интересненькое и, главное, оптимистичное определение…

– Тенька, не паясничай, не смешно!

– Отодвигаю…

– Ай! Куда двигаешь, курица?!

– А кто-то мне говорил, что при благородной госпоже нельзя выражаться…

– Я не выражаюсь! Кем надо быть, чтобы двинуть каблуком в… гм… Тенька, лезешь?

– Уже наверху! Ух, как интересненько тут все устроено…

– ТЕНЬКА! Лямочку нашел?

– Ага! Ага-а… Гера, не хочу тебя расстраивать, но…

– Что еще?

– Тут их двенадцать… И все по левому боку.

– Вы там свихнулись оба? До одного считать разучились? В могилу меня сведете, притом в настоящую! Ристя, лезь на место Теньки, сейчас я сам наверх поднимусь.

– А почему я?

– Потому что если на место вернется колдун, мы наверху с твоей… гм… не разминемся.

Снова загремело, зашуршало и заругалось – происходила очередная рокировка.

– Где там ваша дюжина лямочек?

– Да вот, чувствуешь?

– Идиоты! Об тучу стукнутые! Это не лямочки! Это шнуры зажигания, и их не двенадцать, а тридцать девять!

– А где тогда остальные двадцать семь?

– Вот и разыскивай, пока я буду люк открывать!

– Интересненько это все же сильфы придумали…

Наконец крышка верхнего люка открылась. Видимо, Гера вылез в полный рост и излишне поспешно, потому что послышался глухой удар светлой благородной головы о темный заплесневелый потолок, а затем – сдавленное восклицание в лучших Тенькиных традициях.

– Клима, ты здесь? – это было сказано с надеждой, вполголоса.

– Здесь, здесь, – почти насмешливо сообщила обда. – Вы ничего умнее придумать не могли?

– Мы пытались! – жизнерадостно отозвался Тенька. – Но никто не хотел возиться с трупом.

– Вы еще и убили кого-то? – это прозвучало скорее удивленно, чем возмущенно.

– Не-а. План был настолько жестокий и неинтересненький, что проще и действенней оказалось спереть тяжеловик.

– Одолжить!

– Да, Гера, извини, как я мог оговориться! Конечно, одолжить.

– Клима, как ты? – Гера предпочел игнорировать язву-колдуна. – Не ранена? Сможешь залезть в тяжеловик?

– Все в порядке. Вас там трое? Со мной тут еще посол соседней державы, и тоже на правах пленницы. Мы должны взять ее с собой.

– Так Теньке все-таки не примерещилась сильфида?

– Нет, – обда решительно взяла Дашу за руку и повела к тяжеловику. – Запихните ее как-нибудь, все же не Ристинка, поместится.

– А что опять я?!

– Ничего, – отрезала Клима, запрыгивая вслед за Дарьянэ в квадратное отверстие люка и закрывая за собой крышку. – Все по местам, Ристя, прикрой там сбоку. Сколько осталось горючего и зарядов?

– Полно! Еще и запас есть, – отчитался Гера.

– Хоть тут догадались. Так, пререкания закончили. Я смотрящий, Гера ведет, Тенька стреляет, Ристя с Дарьянэ сидят на месте командира и молчат. Всем ясно? Поехали!..

========== Глава 16. Побег и реликтовое животное ==========

Разбейте сталь моих оков,

Верните мой доспех.

Пусть выйдет десять смельчаков,

Я одолею всех.

Р. Бернс (перевод С. Маршак)

В грохоте и лязге крошились ступени под рифлеными колесами, по броне стучала осыпающаяся со стен облицовка, пахло сажей и горелой ржавчиной – тяжеловик медленно взбирался по крутой подвальной лестнице. Тенька бранился, Дарьянэ пищала молитвы Небесам, Гера молчал сосредоточенно, а Ристинка – истерично.

Клима тоже молчала, хотя ей была охота ругаться и молиться одновременно. Вот скажите на милость, великие высшие силы, кто забирается в подвалы на тяжеловиках?! А если уж иного выхода нет, что мешает пригнать по очереди два тяжеловика, сославшись на какой-нибудь приказ руководства. Один громит подвал, тратя горючее, затем спасители и спасенные быстренько поднимаются пешком и садятся во второй. Так выйдет куда быстрее, да и меньше шуму, чем битый час затаскивать эту махину наверх, сворачивая рычаги управления и ломая лестницу.

– Огонь! – приказала обда, и тяжеловик выплюнул средних размеров столп огня.

На мгновение стали видны кривоватые темные ступени, уходящие наверх, закопченный мрамор стен и одинокий скособоченный держатель для факела по правому борту.

– Там еще далеко?! – вопросительно проорал Гера, налегая на рычаги. Приходилось прикладывать немало усилий, чтобы тяга в колесах не пропала, и тяжеловик не скатился к подножию лестницы. Никто иной, кроме многократного победителя соревнований, в том числе и силовых, с этой задачей справиться бы не сумел.

– Поднажми! – ушла от ответа Клима. Далеко. Неровный прямоугольник выхода еле маячил где-то наверху, до него еще многие метры тяжелого пути.

– Когда выберемся, веди через главный холл! – крикнул Гера, с силой выталкивая воздух сквозь зубы. Должно быть, побурел весь от натуги, но во тьме не видать. – Боковой коридор слишком узок!

– Поняла! Еще огня!..

В реве мотора и грохоте рушащихся стен, окутанный пламенем и искрами, местами докрасна раскаленный, местами черный от копоти, тяжеловик, наконец, выехал из подвала на первый этаж. Взвизгнули колеса, оборвался один из шнуров зажигания, внутрь просочился едкий запах копоти. Клима распахнула люк и высунулась по пояс, командуя:

– Направо! Теперь прямо, полный вперед! – она краем уха уловила какие-то неприятные булькающие звуки. – Кто там смеет задыхаться?

– Сильфида твоя! – недовольно отозвалась из недр тяжеловика Ристинка.

– Как же они сами в этих штуковинах ездят, если задыхаются? – проявил любопытство Тенька.

– Они и не ездят почти, нам все продают, – просветила бывшая благородная госпожа, хорошо знакомая с сильфийским бытом. – Или открывают оба люка. И дым внутрь не пускают!

– Ты так говоришь, словно в этом Клима виновата! – взвился Гера.

– Всем молчать! – рявкнула обда, мигом восстанавливая дисциплину и хрупкий мир.

В коридоре начали попадаться люди. Заспанные, в орденском обмундировании, в форме или в ночном белье; наставники, воспитанники и какие-то незнакомые, наверняка конвой госпожи “посла”. Удивленные, озлобленные и даже испуганные лица проносились у Климы перед глазами. И от вида этих лиц в предвкушении замирало сердце. Ее люди. Ее народ. Скоро все будет по-другому!

Между тем народу становилось все больше. Пока люди расступались, не рискуя преграждать путь несущемуся тяжеловику, но долго ли продлится их бездействие? Еще до того, как они выехали в холл, едва не своротя при этом центральную лестницу, Клима знала, что увидит.

Толпа.

Все же они выбирались слишком долго и громко, чтобы успеть проскочить незамеченными. И теперь на неведомый шум сбежался почти весь Институт. Ехать по головам? Учитывая, что треть из воспитанников, находящихся здесь, присягнула ей на крови? Никогда.

– Стой, – приказала Клима, и Гера медленно, с натруженным скрипом отпустил рычаги. По случайному стечению обстоятельств тяжеловик замер в точности под золотым знаменем обды, которое так никто и не снял.

Клима оглядела толпу. Она снова чувствовала ниточки, за которые можно тянуть, чтобы управлять всеми, кто здесь собрался, и ее переполнял сумасшедший азарт. Говорят, что-то подобное чувствуют талантливые досколетчики в небе. Стихией же обды была толпа.

– Дай мне нож, – быстро шепнула она Гере, а когда в протянутую ладонь ткнулась простая деревянная рукоятка, выпрямилась, вылезая из люка больше, чем наполовину, задрала рукав и громко произнесла, каким-то чудом перекрывая шум и восстанавливая тишину: – Для тех, кто еще не знает: я – Климэн Ченара, новая обда Принамкского края!

Ножик был маленький, перочинный, но им вполне можно было зрелищно процарапать чуть повыше запястья заветный знак, изображенный на знамени выше: горизонтальная полоса перечеркивает три вертикальных. Едва была проведена последняя линия, кровавые порезы ярко засияли. Клима продолжила:

– Высшие силы избрали меня, чтобы Принамкский край процветал в единстве и достатке! Орден не хочет мира, он хочет войны. Я желаю прекратить войну и смерть. Все, кому противно убивать своих же соотечественников, кто хочет пахать землю и сеять хлеб, кто мечтает любить, растить детей, не боясь, что их убьют на войне, кто ценит мирное небо над головой – встанут под мои знамена!

И не важно, что самонадеянные речи говорила семнадцатилетняя девчонка в измятой форме, с лицом, измазанным кровью и копотью. Никто сейчас не замечал этого. Люди слышали твердый голос, видели, как полыхают черные глаза, отражая зеленоватый свет порезов. Вдобавок, свое дело сотворили слухи, последнее время гулявшие по Институту. Неуловимую обду больше уважали и побаивались, чем ненавидели, Клима хорошо постаралась, создавая себе репутацию.

– Почему война не прекращается уже пятьсот лет? Да потому что никто, кроме обды, не сможет править всей нашей огромной державой, всем Принамкским краем! Но – я вернулась! Дар высших сил в моей крови, и война будет окончена! Наши отцы и деды не видели мира, вы же увидите его, вы будете жить в едином, богатом государстве, потому что я сказала так! Я сказала – и я сделаю, ибо я обда, и выполнять обещания есть мой долг! Орден пытался меня остановить, но вместо того, чтобы гнить в сыром подвале, я свободна, я здесь и говорю с вами! И так отныне будет всегда: обда Принамкского края вернулась, и эта обда – я! Да здравствует единство нашей родины!

И толпа подхватила ее крик. Первыми – те, кто присягал ей, затем прочие воспитанники и даже многие наставники. Клима продолжала говорить, взывать, размахивать руками, а люди слушали и повторяли ее слова. Таков был талант обды, дар высших сил.

– …И бесславно погибнет всякий, кто пойдет против меня! Против высших сил! Против своей родины, свободы, против мира и всего человечества! Нет пощады тем, кто против обды!

– Нет пощады! – повторила толпа.

Многие даже не осознавали, что сейчас кричат, не понимали смысла слов, которые разожгли в сердцах экстатический огонь. Много позже, оставшись наедине со своими мыслями, слушатели смогут все осознать, а некоторые даже устыдятся. Но не сейчас. Сейчас толпой владела воля обды.

– Мое знамя! – Клима указала наверх. – Золото и пурпур, истинные цвета Принамкского края! Его не забыть, не затоптать, оно не горит, потому что само соткано из огня, из солнца и новой надежды, надежды на мир, процветание и единство! Наш герб – это формула власти, моя клятва быть верной вам и стоять до конца за верных мне! А это, – она показала придуманный ею несколько лет назад жест: указательный палец левой руки наперекрест трем пальцам правой, – мой знак. Запомните его, потому что вскоре на главной площади столицы единого Принамкского края в небо взметнутся тысячи рук, изображая его!

Разумеется, где-то в толпе были и директор, и наставница дипломатических искусств, и многие другие, включая даже толстую ключницу. Но никто из них не отважился сейчас подняться на тяжеловик и возразить обде. Во-первых, обаяния с красноречием не хватит. А во-вторых, науськанная толпа даже слушать не станет – сметет и затопчет, а то и вовсе порвет на клочки. Во время долгой речи Климы в рядах ее врагов воцарилось ошеломленное смятение. Такого от посредственной летчицы с девятого года не ожидал никто.

– А теперь я покидаю Институт, – хотя все эти события изрядно вскружили тщеславную голову обды, она все же не потеряла ее окончательно и понимала, что смятение не продлится вечно, а значит, пора закругляться и с достоинством отступать. То есть, поскорей делать отсюда ноги. – Я никогда не забуду прекрасные дни, которые провела в этих белоснежных стенах, не забуду наставников и наших ласточек летчиц. Институт – не зло, зло те, кто сверг обду, кто начал и продолжает войну. И я ухожу, чтобы это прекратить. Да здравствует единый Принамкский край!

– Да здравствует обда! – раскатистым эхом подхватила толпа.

Клима дала пинок сидящему внизу Гере, надеясь, что тот все слышал и поймет правильно.

– Вперед! – скомандовала она сразу для всех, одновременно задавая направление “правой руке” и намечая народу курс на мирное будущее.

Тяжеловик затарахтел, заскрежетал, двинулся с места. Люди расступались, Клима все стояла, гордо выпрямившись, и в ее черных глазах отражались лица тех, кто пойдет за ней до конца, и тех, кто думает, что сумеет ей противостоять. Бледная, но решительная Выля, сплетница Гулька с широко разинутым ртом, рыжая восьмигодка и ее неглупая подружка Лейша Вый, неразлучная троица: Нелька, Вапра и Кезар, тихоня Арулечка с экзальтированным блеском в глазах, багровая от гнева толстая ключница, наставница дипломатических искусств с перекошенной рожей, пребывающая в смятении наставница полетов, совершенно невменяемый на вид директор…

Обда успела юркнуть вниз и захлопнуть крышку люка в самый последний момент, когда тяжеловик, круша стекло и деревянные рамы, покинул Институт по-сильфийски – через ближайшее окно.

***

Тенька начинал склоняться к мысли, что понимает, почему ведские власти отказываются иметь дело с сильфами и их техникой. Ладно, доски, об их полезности для общества еще хоть как-то можно поспорить, но тяжеловик – это же форменное издевательство над человеческой природой. И над сильфийской тоже, если, по словам Ристинки, сильфы на тяжеловиках почти не ездят. При суммировании выводов получалось, что эти обитые броней штуковины, полные дыма и огня – издевательство над природой в принципе.

Сильфида уже не кашляла и не задыхалась, только тоненько сипела. Теньке казалось, она уже давно без сознания. А сам он держится лишь потому, что некоторые результаты его не самых удачных экспериментов порой воняли еще сильнее и мерзопакостнее. Чего только стоит здоровенный кусок измененной серы, оставленный “доходить до кондиции” на солнышке и позабытый дня на три.

Как назло, Тенька сидел у самого источника дыма: тоненькая надорванная трубочка чадила почти перед его носом. Поэтому за четыре с половиной часа поездки колдун надышался больше остальных. Вдобавок, его, непривычного даже к простой езде в карете, основательно растрясло, до малиновых крокозябриков перед глазами. Упомянутые глумливо щелкали хвостами и расползались по блестящей полированной ручке, за которую надлежало дергать при выстреле огнем. Тенька даже дернул раз, надеясь таким образом их согнать, за что спутники на него почему-то наорали. Можно подумать, им нравится, когда по тяжеловику малиновые крокозябрики скачут!

Они остановились по простой причине – закончилось горючее. Требовалась дозаправка.

– Тенька, открывай боковой люк! – велел Гера.

– Куда открывать? – не понял колдун, тщетно пытаясь прихлопнуть особо наглого и румяного крокозябрика.

– Наружу! Все тебе шуточки!

– Нет люка, – рассеянно отмахнулся колдун, стуча по стенке кулаком.

Пока они препирались, Клима распахнула верхний люк и первой вылезла наружу. Затем через все тот же верхний люк вытащили бесчувственную сильфиду. Третьей тяжеловик покинула Ристинка, а следом – Гера. Потом засунул голову обратно.

– Ты здесь что, поселился? Давай, помогу выбраться, совсем тебя в дальний угол затолкали эти девицы.

Тенька кивнул, схватился за предложенную руку и вскоре оказался на свежем воздухе, которым с непривычки едва не задохнулся. Тяжеловик стоял на опушке по-утреннему голубоватого леса. Приятно шелестели серебристые листики осин, в траве виднелись крупные белые цветы, всегда раздающие свой свежий запах на изломе лета. Звенели в туманных прогалинах прячущиеся от зноя комары, стучал о чем-то в глубине чащи дятел. Здесь, в низине, опушку огибал тоненький мелкий ручеек, берега которого поросли особенно высокой и густой травой, на бархатных темно-зеленых стрелах которой беззвучно танцевали легкие радужные стрекозы. Колеса тяжеловика были мокрыми, очевидно, ручеек пришлось “форсировать”.

– Какой-то ты зеленоватый, – нахмурился Гера, мельком глянув на колдуна, и полез обратно в тяжеловик, за вещами.

Достал пару походных мешков с самым необходимым, зеленую врачевательскую сумку и объемистый угловатый узел из белой казенной простыни. Тенька обратил внимание, как ловко Гера орудует своей дюжиной щупалец, словно они всегда у того были вместо рук. Хотя, подозрительные какие-то щупальца, особенно если на них через колдовской прищур глянуть…

Подошла Клима. Она уже успела смыть холодной проточной водой кровь, грязь и копоть с лица. Жаль только, что так же нельзя было поступить со следами побоев. Били Климу не сильно, так, для острастки, но распухшая щека, синяк под глазом и расквашенный нос (который от этого казался еще более длинным и горбатым) краше от этого не выглядели.

– Что здесь у тебя? – спросила Клима у “правой руки”, указывая на узел.

– Не у меня, а у тебя! – с гордостью ответил Гера. – Выля залезла в твой тайник под кроватью и все сюда выгребла. Даже книги!

– Надеюсь, она понимала, что при ином раскладе я открутила бы ей голову?

– Клима! – воскликнул “правая рука”. – Это же для твоего блага! Выля даже не смотрела ничего.

– Еще бы она при этом смотреть вздумала, – проворчала обда, забирая узел.

Потом Гера внимательнее глянул на Теньку и уточнил:

– С тобой и правда все в порядке?

– Кажется, у меня галлюцинации, – печально вздохнул Тенька. – Иначе с чего бы я не чувствовал естественные свойства твоего правого третьего щупальца?

Гера сначала как-то совсем странно на него посмотрел, а потом вдруг начал похлопывать по щекам, приговаривая:

– Ты сейчас дыши поглубже, легкие проветрятся… И сядь. Ага, вот сюда, прямо на траву. Ристя, подойди-ка, Теньке плохо!

– А сильфиде еще хуже, – буркнула раздраженно бывшая благородная госпожа, тщетно водя под носом дочери Небес палочкой с какой-то модной нынче вонючей настойкой, чтобы в себя пришла. Но сильфида оставалась глуха к нововведениям современной медицины.

Гера все что-то говорил и говорил, но Тенька его не слушал, сидя на траве и отрешенно разглядывая копающуюся в простынном узле обду. Вернее, не столько обду, сколько огромные ветвистые рога, растущие прямо из ее головы. И думал, что это закономерно, и нечего было Климе пить столько чужого молока…

– Тенька! Тенька! Посмотри на меня! – присоски на Гериных щупальцах сочно чпокали перед самым носом, но лицо товарища отчего-то расплывалось.

– Ай, уйди куда-нибудь, – вед мотнул головой, и в ней мелодично зазвенело.

– Тенька! Сколько пальцев видишь?

– Гера, ты свихнулся? Какие пальцы могут быть на щупальцах… Хо-хо, розовенькое прорастает! Интересненько это ты придумал… А где Выля? Я ей забыл сказать… Вот умора, я забыл, что именно забыл ей сказать!

“Правая рука” ненадолго куда-то исчез, а потом вернулся с целым котелком холоднющей воды, которую тут же с чего-то выплеснул Теньке в лицо. От воды колдуну сделалось дурно, на небе проросла молодая зеленая травка, а потом появился огромный малиновый крокозябрик и, гнусно ухмыляясь, погасил свет во всем мире целиком и в самом Теньке персонально.

***

Таиться здесь было не от кого, поэтому Клима развязала простыню, расстелив ее на плоской бронированной крыше тяжеловика, и принялась пересчитывать свои богатства. Самое ценное – диадема власти в квадратной коробке из плотной бумаги. Девушка осторожно достала ее, осмотрела со всех сторон: не помялась ли. Но нет, диадема хорошо перенесла это сумасшедшее путешествие. Велико было искушение надеть ее на голову прямо сейчас. Клима знала от колдуна, что обды всегда коронуют себя сами. Это на Верховного среди белоснежных колонн, убранных изумрудной повителью, возлагает высокую филигранную корону из чистейшего серебра избранная специально для этого сильфида, наиболее искушенная в магии воздуха, говорящая с Небесами. Обда же приходит за властью сама. Испокон веков так повелось. Прежняя обда оставляла кулон и диадему на подушке у трона, или их снимали с мертвого тела и клали туда же. Потом собирался народ – по такому случаю в убранный пурпуром и золотом дворец приглашали всех желающих. Народу набивалось битком, оставалась лишь узенькая дорожка до трона. Обду наряжали в белое, тем самым показывая ее чистоту перед высшими силами и людьми Принамкского края. Она выходила сперва на главную площадь многострадального ныне Гарлея, а тогда – золотой шкатулки, столицы Принамкского края, а затем пешком шла во дворец. Обду осыпали цветами красной сирени и золотистым зерном, ей под ноги бросали шелковые платочки с написанными желаниями. Верили, что если букв желания коснется нога избранницы высших сил, слова обретут суть и форму, воплотятся в жизнь. Тенька, рассказывавший Климе все это, говорил, мол, обычные суеверия, у обды сбывается лишь высказанное вслух. Но ведь пошла отчего-то традиция!

Войдя в тронный зал, обда подходит к подушке, на которой для нее оставлены символы власти. Сначала надевает кулон, затем – диадему. Обычно к тому моменту на оборотной стороне кулона уже видна вся формула власти, а колдунами проведены необходимые ритуалы. Обда поворачивается к народу и говорит речь. Иногда, по желанию, обды зачитывали свою формулу вслух, но обычно она была слишком сокровенна для широкой публики. После обда садилась на трон, и во всем Принамкском крае начинались гуляния. Первый день гуляний в честь новой обды часто совпадал с последним днем траура по предыдущей.

И вот сейчас, держа диадему в руках, Клима представляла, как надевает ее. Она бы разделась до белой нижней сорочки и пешком вышла на середину опушки. Это будет началом ее столицы. Цветы и колосья сами лягут под ноги, склоняясь перед избранницей высших сил. А платочки… Не можно ли счесть платочками те сотни ленточек, что вязали в честь нее на балюстраде институтской лестницы? Ведь каждый узел – желание мира и воцарения обды. Клима наденет диадему, и кулон обретет письмена, и обда непременно зачитает их вслух, в знак своей честности перед соратниками. Лес станет ее дворцом, моховая подстилка – троном, а птицы сложат тысячи хвалебных песен, разнося их по всем уголкам Принамкского края…

Вдоволь намечтавшись, Клима бережно сложила диадему власти обратно в коробку и перевязала бечевкой. Нет. Не будет у новой обды столь легкого пути и столь беспечной коронации. Через пот, кровь и слезы, через бои, предательства и интриги – в истинную столицу. В Гарлей. Только там Клима, как и многие обды до нее, покроет волосы диадемой власти. На меньшее она не согласна. О меньшем можно позволить себе лишь помечтать.

После коробки с диадемой Клима выпутала из простыни инкрустированный перламутром кинжал, который она все эти годы брала на встречи с новыми сторонниками. Теперь нечего его прятать, тем более, оружие не повредит. Клима повесила ножны с кинжалом на пояс.

Бумаги, бумаги… Очень ценные, надо сказать, бумаги: исторические сводки, законы обд, старые торговые договора с Холмами (по которым выходит, что до гражданской войны в Принамкском крае сильфы у себя откровенно бедствовали), летопись времен последней обды… Непонятно, каким образом это все затесалось на полки институтской библиотеки. На самые дальние, надо сказать, если бы не Климино везение вкупе с безошибочной интуицией, она бы ничего там не нашла. Клима думала, что никогда уже не узнает, кому обязана появлением в библиотеке этой стопочки бесценных бумаг. Может, кто-то из прежних воспитанников тайно интересовался прошлым своей страны, а выпускаясь просто оставил все это тому, кто придет после. Или конфисковали у какого-нибудь веда, перепутали описи и вместо орденского архива или обычного костра отправили в библиотеку Института.

Была среди старинных свитков и новая на вид бумажка – обычный тетрадный лист, рыхлый, сероватый, с казенным штампом в уголке. Лист сплошь был исписан Климиным почерком, острым и летящим: имена, фамилии, буковка в скобках – вид отделения. Список членов тайной организации. Экземпляр десятый по счету. Предыдущие устаревали, переписывались набело, а потом уничтожались. Такой список до недавних пор был только у Климы, а теперь еще и у Выли.

Носовой платок с незатейливой вышивкой крестиком – покойная мама вышивала для отца, а Клима просто стащила из дома на память. Раньше в платок был завернут медный кулон с письменами, теперь же он постоянно висит у обды на шее.

Казенный, как и простыня, чулок. Детский, но застиранный и растянутый до невозможности, а потому огромный, и Гере сейчас велик будет. Весь в заплатках – и не подумаешь, что внутри ценности. Между тем чулок играл роль кошеля – в нем Клима хранила золото, вырученное на авантюре с ложками. Но помимо золотых монет в чулок затесалась одна серебряная. Клима так и не потратила ту старинную монету, которую ей дали еще дома, провожая в Институт. Теперь Клима знала, что на монете изображен профиль предпоследней обды Принамкского края. Это было не слишком сложно выяснить, только и надо, что сопоставить даты. Монете оказалось пятьсот с половиной лет.

Клима хмыкнула, пересчитывая золото. По нынешним ценам этого хватит на покупку домика где-нибудь в глухой деревеньке и безбедную жизнь в течение пары десятков лет. Ну, или на год-другой жизни в городе наподобие Кивитэ. В столице, насколько знала Клима, ей пришлось бы потратить все это уже в первые месяцы. Если экономить – в первый год. Негусто. Власть не домик, за чулок золота не купишь. Власти нужна хорошая казна. И что-то подсказывало Климе: казну ей придется добывать самой. По крайней мере, поначалу.

Как раз в тот момент, когда обда припоминала известные ей способы хорошего заработка в больших количествах и пыталась придумать этим способам хоть немного законные аналоги, к ней подлетел взбудораженный Гера и объявил, что Теньке плохо. Вед нанюхался едкого дыма, бредил, а потом свалился в обморок.

– И что ты от меня хочешь? – нахмурилась Клима.

– Скажи Ристе, что сильфида подождет! – воскликнул Гера. – Она и так не развеивается, а у меня друг умирает! И у тебя, кстати, тоже.

– С чего ты взял, что Тенька именно умирает? – уточнила обда, поворачивая голову в сторону лежащего на травке колдуна. Выглядел тот и впрямь неважно.

– У него дыхание прерывистое, холодный пот на лбу выступил, – принялся перечислять “правая рука”. – Клима, да не стой же столбом, прикажи ей, обда ты или нет? Может, тебя послушает.

– А дым этот ядовитый вообще? – Клима с сожалением завязала простыню в узел и подошла к Теньке, присаживаясь рядом на корточки. Интуиция подсказывала, что Гера в очередной раз преувеличивает.

– В таких количествах дышать им еще никто не пробовал! Да чего же ты медлишь?!

– Ристя, – спокойно позвала Клима, – что тут можно сделать?

– Откуда я знаю? – с раздражением отозвалась бывшая благородная госпожа. – Мы этот раздел отравлений еще не проходили. А сильфийские газы вообще малоизучены.

– Тогда зачем ты квохчешь над Дарьянэ? Да, запомните, нашу сильфиду зовут Дарьянэ Эр, и она утверждает, что является послом Холмов.