Текст книги "Формула власти. Первое условие (СИ)"

Автор книги: Zora4ka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Ристинида Ар была почти чистокровным человеком – редкость среди господ. Глядя на Климу, она пыталась понять, нет ли в родословной этой возомнившей себя невесть кем селянки сильфийских корней? Не вырастают у нормальных людей такие длинные носы. Если уроженец Холмов все-таки имел место, бесцветка Климе в ближайшие полсотни лет точно не грозит.

***

Выле посчастливилось натолкнуться на Теньку совсем недалеко от чердака. Взволнованная девушка не могла связать и пары слов, но по ее лицу вед понял: случилось страшное. Без лишних вопросов позволил схватить себя за руку и потащить в нужном направлении. Со стороны это выглядело забавно – Тенька был невидим, точнее, принимал цвет всего, что его окружало. Но Выля бежала быстро, по маскировке проходила рябь, и казалось, девушка тянет за собою сгусток искаженной пустоты.

На чердаке, выслушав сбивчивый рассказ и осмотрев виновницу переполоха, Тенька протянул:

– Надо же, как интересненько получилось…

Выле захотелось стукнуть колдуна чем-нибудь тяжелым.

– Делай что-нибудь!

– А чего вы от меня хотите? – удивился юноша.

– Ты же вед, помоги ей, – ядовито сказала Ристинка.

– Ты же врач, сама помоги! – передразнил Тенька. – С чего вы взяли, что я могу быть полезен?

– Ты знаешь все про обд… – начала Выля.

– Погоди-погоди, это вовсе не так! Мне известно не больше, чем обычному уроженцу той половины Принамкского края. Сказки, легенды, пара-тройка народных премудростей – все! И я, как вы, не знаю, с какой радости Клима вдруг уснула. Вот если б ты мне задачу по астрономии предложила решить, тогда…

– Но ты ведь проводил обряды!

– Выля! Эти, как ты выразилась, “обряды” – суть и основа всего колдовства. Оно и пошло-то от обд. Первые колдуны были ее духовной опорой. А потом уже открылось, что имея навыки “обрядов”, можно творить массу других полезных вещей. Сейчас то древнее колдовство используют как тренировку для новичков. Поэтому, кстати веды, знакомые с таинством колдовства, физически не способны причинить обде зло. Это как клятва, только знак не вырезается на коже, а сам человек становится знаком. Как вы знаете, ни один из умеющих колдовать не примкнул к Ордену. А что сейчас творится с Климой, одним высшим силам ведомо. Эх, знал бы я, что моя жизнь так интересненько повернется, хоть в библиотеке Фирондо помимо книг о ритмике и математике поискал какие-нибудь исторические сводки…

– Неужели ты совсем ничего не можешь сделать? – Выля чуть не плакала.

– Большее, на что я способен, это погрузить ее в более глубокий сон, – проворчал Тенька. – Видели когда-нибудь зимой мороженных кузнечиков?

– А она от этого проснется? Так погрузи, чего ты ждешь!

– И правда, Тенька, – вступила в беседу Ристя. – Делай что-нибудь, если можешь, незачем ломаться.

– Да вы свихнулись, обе! Как можно проснуться от заморозки?! Я сказал так, чтобы подчеркнуть свое бессилие. Но если вам угодно угробить свою обду… Я с мышами уже третий год экспериментирую: усыпить – запросто, а при пробуждении половина взрывается. Там такая интересненькая схема…

– Ты же сказал, что не можешь причинить обде вред, – удивилась Ристинка.

– Так в благих же целях! – Тенька саркастически развел руками. – В отличие от обычной клятвы, верность ведов до ужаса обтекаема. Плохо будет только при осознанном и намеренном предательстве с использованием колдовства.

Выля села у Климиного изголовья и разрыдалась. Тенька поморщился.

– Успокойся. Лучше расскажите мне ваши предположения, и вместе подумаем.

– К-какие предположения? – всхлипнула Выля. Она увидела на Тенькином лице недовольную гримасу и постаралась успокоиться.

– То есть, вы даже не думали, что да как, а сразу побежали за мной?

– Решили, ты все точно знаешь, – пожала плечами Ристя. – Я оценила общее состояние и поняла, что таких недугов мы не проходили.

– Высшие силы, ну почему большинство девчонок похожи на мою недалекую сестрицу, а не на Климу! Давайте рассуждать. С ней раньше бывало подобное?

– Нет, – очередной всхлип Выля все-таки подавила. – Даже в детстве. Клима говорила, ей всегда требовалось мало времени на сон.

– Так. Значит, при обычном порядке вещей такой вариант хода эксперимента исключается… Да не смотрите так, это я на терминологию сбился, удобнее ведь. Что в последнее время Клима делала такого, чего не бывало никогда?

– Так собрание устроила!

– Выля, незачем орать, почем я знаю, что оно у вас было первое. Значит, раньше она не выступала перед публикой?

– Выступала! Уроки отвечала.

– А используя талант?

– Вербовала сторонников, обманывала наставников.

– И ей случалось использовать талант обды много часов подряд перед толпой больше пары сотен человек?

– Не припоминаю. Такое, как этой ночью, впервые было.

– Значит, – просиял Тенька, – вывод таков: сбой хода эксперимента вызван переменой исходных данных! Причина Климиного сна в собрании!

– Складно, но глупо, – заметила Ристинка.

– Да, – кивнула Выля, – Гера, например, постоянно выступает перед всем Институтом, и ничего. Даже в первый раз с ним все хорошо было. Ну какой нормальный человек…

– Клима – обда, – перебил Тенька. – у нее все по определению не как у людей и сильфов. Я убежден, что она слегла из-за собрания. Не рассчитала силы на первых порах… Точно! Вполне интересненький расклад! Как вам такая теория: обда устает потому, что во время речей призывает высшие силы! Никто этого не делает кроме нее. Певец-любитель может часами драть глотку и ничего ему не будет, а начинающий мастер споет пару песен – и все, голос сел.

– С Климой как быть, теоретик? – сдвинула брови Ристя.

– Подождать, пока выспится. А что мы еще можем? Выля пусть пойдет в вашу библиотеку, поищет чего. Вдруг мы не первые, у кого обда засыпает? Может, наши древние предшественники оставили письменные инструкции.

– Ты полагаешь, я найду все это в библиотеке Института?

– Клима же разыскала когда-то записи про обд! Где они, кстати?

– У нее в кровати, за дощечкой.

– Ну, так принеси.

– А Клима мне потом голову снимет, что я у нее рылась.

– Если проснется, – вставила Ристинка нервно.

Едва успокоившаяся Выля снова начала всхлипывать. Тенька с тоской оглянулся на Климу. Он смутно понимал, что если хорошенько прикрикнуть на обеих, то они сразу же прекратят заниматься глупостями. Но Тенька не любил повышать голос в гневе. Даже когда кому-нибудь удавалось вывести его из себя, вед говорил тихо, но так вкрадчиво, что кровь стыла в жилах. Вот Клима могла наорать в случае чего. А Гера вообще говорил громко, и уж если приходилось ругаться…

– Я, пожалуй, поищу Геру, – решил Тенька. – Надо его тоже известить, – и подумал, что друг лучше него справится с этим сборищем истеричек.

***

– Как спит?!

– Гера, замолчи.

– Почему спит?!

– Мы не знаем, – в который раз повторил Тенька. – Возможно, перетрудилась на собрании.

“Правая рука” шумно втянул носом воздух и резко выдохнул. У колдуна гора с плеч свалилась. Известие было встречено бурно, даже слишком, и Тенька на миг испугался, что Гера тоже начнет паниковать. Но, к счастью, недооценил его. Гера паниковал только по пустякам. А стоило случиться мало-мальски серьезной беде, мигом взял себя в руки.

– Она долго может спать? Ты пытался что-нибудь с этим сделать?

– Поверь, все возможное, – Тенька опустил, что пределом его возможностей были теоретические рассуждения. – Выля сейчас пошла в спальню за Климиными книгами. Если там ничего не найдет – отправится в библиотеку. Но я решил, ты должен знать: в ближайшие несколько часов, а то и дней, обды, считай, нет.

– В таком случае, я беру командование на себя, – решил Гера. – Извещу Вылю, и пусть передаст по своим цепочкам.

– Ты полагаешь, разумно рассказывать всем, что с обдой случилась беда? – прищурился Тенька.

Гера задумался. Он не любил секреты. Но что сейчас важнее: боевой дух организации или его личные пристрастия? “Вот так и становятся грязными интриганами, – с тоской подумал юноша. – Зря я Климу ругал, сам не лучше”. Он не опускал взгляд, даже не вспомнил, что для его собеседника всякие глаза – открытая книга.

– Совершенно зря маешься, – спокойно, но твердо сказал Тенька. – Неужели ты не слышал легенду про битву на Железном поле?

– Если это очередная байка о якобы всемогущем Эдаморе Карее, то нет.

– Она повествует о событиях, случившихся шесть тысяч лет назад. Эдамору Карею, при всем моем уважении к нему, не больше пятидесяти. Я думал, ты знаешь сказки про обд.

– Не все, – смягчился Гера. – Мы все-таки на орденской стороне жили.

– Это рассказ о Ритьяре Танава. Он был обдой, одним из наиболее загадочных. Говорят, когда он почувствовал в себе талант, то бросился под повозку, чтобы его заметили. Впрочем, это слишком давняя история, чтобы судить наверняка. В те времена жизнь тоже не была мирной – с морей часто приплывали захватчики. Да и горцы недолюбливали жителей Принамкского края, это сейчас они чтят и ждут обду больше ведов. В самом начале правления обды Ритьяра Танавы горцы собрали большое войско и пошли на Гарлей. Они продвинулись далеко на восток, аж до самого устья Принамки. Ритьяр Танава ничего не мог поделать – его войска в это время сражались далеко, на Доронском море, в Гарлее оставался один гарнизон. Ну и народное ополчение можно было по окрестностям набрать. По науке, ни один толковый правитель не стал бы соваться в бой с такими малыми силами. Единственный выход – держать осаду. Но Ритьяр Танава, как это бывает и с нашей Климой, чувствовал, что осаду они не высидят. Поэтому он собрал военачальников и дал приказ наступать. Те воспротивились. Тогда молодой обда сказал, будто высшие силы дали ему знак: ни один из воинов обды не умрет в грядущей битве, если они нападут немедля. Но относится это лишь к тем, кто не струсит, не попытается бежать. Обде поверили, и вскоре гарнизон, кое-как укрепленный силами ополчения, выдвинулся против рати горцев. Страшная выдалась сеча. На поле, где она проходила, до сих пор трава растет зеленая и высокая, потому что земля, как гласит легенда, пропитана кровью людей и железом мечей. Потому и зовется то поле Железным. Ни один из верных обде не струсил. И ни один не вернулся. Войско же горцев оскудело наполовину. Они не смогли продолжить наступление: с Доронского моря возвращались основные силы. Ритьяр Танава положил почти всех верных ему людей, а оставшиеся от него отвернулись. Но если бы он не соврал тогда, говоря о бессмертии доблестных, не заставил людей идти сражаться, то Гарлей был бы взят, и весь Принамкский край захлебнулся бы кровью. Обда Ритьяр Танава выбрал меньшее из зол и, соврав, вошел в легенды как спасший нашу родину от захватчиков.

– Но я тут при чем?

– Если ты не соврешь, что с Климой все в порядке, организация распадется. А соврешь – без ее руководства все может пойти наперекосяк.

– Тогда нужно всех отвлечь. Придумать какое-то общее дело, чтобы отсутствия Климы не заметили.

– Устроить открытый мятеж? – иронично поднял брови Тенька.

– Не открытый, а… Точно! Передай Выле… – и Гера быстро зашептал на ухо другу свою идею.

…Тот день выдался одним из самых непростых в истории Института. Когда ранним утром толстая ключница растолкала наставницу полетов, та поначалу не смогла поверить, что все руководство бесследно исчезло и она единственная, кто по должности и выслуге лет может временно принять бразды правления. Но, омыв опухшее и раскрасневшееся со сна лицо холодной водой и вернув разуму надлежащую бодрость, наставница полетов вспомнила несколько важных вещей.

Общеизвестный факт, что вчера днем благородный господин директор сорвался в Мавин-Тэлэй по какому-то срочному делу. Немногим позже за кражу орденских бумаг задержали помощника секретаря, который должен был ехать на границу. Поэтому вместо него отправился сам господин секретарь. Это значит, Институт лишился лидера и тех двоих, что были в курсе всех его дел. Но остались еще двое помощников директора (не считая “врачихи”, до сих пор не пришедшей в сознание), его заместитель и помощник заместителя. По утверждению ключницы, в личных апартаментах их не было, как не оказалось на месте сторожа или хотя бы его помощника. Что-то произошло за минувшие сутки, но наставница полетов поняла это слишком поздно.

Когда она, ведомая ключницей, прибежала в актовый зал, там уже не было ни души. Только осыпались на пол и растворялись в первых солнечных лучиках легкие перышки света. И не требовалось великого ума, чтобы заподозрить в этом светопреставлении ведские проделки. Наставница внимательно изучила прогоревшие до основания свечи, горячие еще масляные лампы и помчалась проверять воспитанников. Вдруг кто не успел вернуться в спальню? Или выдаст себя неосторожным жестом?

Но обход ничего не дал, кроме потери времени. Отчаявшись, наставница полетов отправилась на поклон к своей коллеге, ведущей дипломатические искусства. Всем известно: она шпионит на Орден. Может, присоветует чего.

Наставница дипломатических искусств пропала. К счастью, не совсем бесследно – на столе в ее рабочем кабинете лежало наспех составленное прошение об отпуске.

Сама не зная почему, скорее просто по старой привычке, растерянная женщина вышла на летное поле – то ли воздухом подышать, то ли взять из сарая доску и тоже улететь куда подальше. В упомянутом сарае ее ждало приятное открытие в лице живого и невредимого помощника директора в летном отделении, то есть, прямого начальника. Помощник был зол, как стая голодных крокозябр, хотел спать и выгнать ко всем смерчам того засранца, который пустил слух, якобы минувшей ночью сарай будут грабить. Увы, личность мерзкого шутника оставалась загадкой, хотя он явно был причастен к событиям в актовом зале. Узнав от подчиненной, что в деле замешана обда, помощник директора рассвирепел еще больше и ринулся в Институт.

В вестибюле они с наставницей полетов наткнулись на помощника директора в политическом отделении и заместителя директора. Господа были веселы, пьяны до безумия и сильно потрепаны. Они шли через широкий вестибюль в обнимку, пошатываясь, пританцовывая и громко обсуждая великую победу сил зла в лице городских блудниц над неизвестными “доброжелателями”, любящими писать письма, а также прославляя великую мужскую дружбу, которой не помеха даже бабы и сломанный нос.

Подъем пришлось задержать, поскольку проводить невменяемых господ в комнаты удалось с трудом, а ни один воспитанник не должен был увидеть их в таком состоянии. В конце концов, уставший еще больше и схлопотавший от пьяной парочки в глаз, помощник директора в летном отделении передал все полномочия наставнице полетов и отправился спать, велев тревожить его только если придет весть, будто веды во главе с обдой заняли столицу. Вот так у наставницы появилась власть, но начисто пропало время вести уроки. Подъем прозвонили: задерживать его еще на пару часов было чревато беспорядками, и так воспитанники давно уже не спали. Но привычные занятия начались только у младшегодок, чьи наставники не ездили на границу и не занимали высоких постов. Старшие слонялись без дела, в то время как наставница полетов собрала вокруг себя наиболее опытных коллег и устроила быстрое совещание. Выяснилось, что пропавший сторож на самом деле внезапно поехал в город, к семье; его беспутный помощник убежал в лес, якобы ловить духов. А благородного господина помощника заместителя директора, в просторечии Крота, никто с вечера не видел. Было решено имеющимися силами оцепить Институт и послать кого-нибудь за подмогой, хоть бы в тот же Кивитэ. Заодно сторожа найдут.

Ближе к середине дня хрупкий порядок снова разорвало в клочья. На стене перед главной лестницей появилась огромная пурпурная надпись: “ОБДА ВЕРНУЛАСЬ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЕДИНСТВО ПРИНАМКСКОГО КРАЯ!”

Самое поразительное, никто не видел, как и, главное, кем провокационный лозунг рисовался. Яркие ровные буквы словно возникли в одночасье, порождая шквал домыслов и сплетен. Спустя каких-то полчаса в Институте не осталось человека, который доподлинно не знал бы меньше семи запретных вариантов истории Принамкского края и кучи эпических баек про обд в придачу. Багровая от ярости наставница полетов приказала немедленно стереть надпись, но не тут-то было. Краска, не иначе из-за очередного ведского колдовства, впиталась в полированный мрамор, как чернила в рыхлую бумагу. Проще было разломать стену. Выход предложил пожилой наставник политического этикета: занавесить противозаконные слова широкой плотной тканью. Положение это, конечно, мало изменит, но хотя бы проклятая фраза перестанет мозолить глаза.

Пока из актового зала выносили огромный орденский флаг и на “честное слово” прилаживали его к лишенной крючьев стене, пришла весть из столовой, где обнаружили вторую надпись: “ОБДА ЖИВА! ОБДА С НАМИ!” Слухи кругом пошли такие, что даже тех, кто им внимал, можно было запросто казнить за политические преступления. Но наставники ничего не могли поделать – всех голов не срубишь, а заткнуть сплетниц вроде Гульки не могла, кажется, и сама смерть. Тем временем на дверях в директорские апартаменты появилось третье послание: “ОБДЕ – ВЛАСТЬ, РОДИНЕ – МИР!”

Занятия в тот день шли урывками, вместо уроков все обсуждали историю и ведские легенды. К концу дня, когда многочисленные надписи уже никто не считал, наставница полетов собрала весь Институт в холле у главной лестницы, напротив орденского триколора, и толкнула прочувственную речь, призывающую обду сдаться по-хорошему. Преступнице на первое время гарантировалась жизнь, затем дорога под конвоем в Мавин-Тэлэй и беседа по душам с самим наиблагороднейшим. На заманчивое предложение никто не откликнулся. Клима в тот момент тихо-мирно спала на чердаке у Геры.

Под прикрытием толпы незаметный растрепанный мальчишка во врачевательской форме сделал несколько пассов руками и что-то прошептал. Сей же миг триколор опал, рассыпаясь в пепел, а на стене засверкало золотом и пурпуром знамя обды – истинный стяг Принамкского края.

========== Глава 9. Первое задание ==========

Любить грешно ль, кудрявая,

Когда, звеня,

Страна встает со славою

Навстречу дня.

Б. Корнилов

Стихия сильфов – воздух. По легенде, невесомые и прекрасные, они были сотканы из облаков и радужного света. Великие и благостные Небеса вдохнули в них жизнь. Но прочие стихии не приняли детей высоты. Считалось, что возможность летать среди звезд и туч надо заслужить. Тогда любящие свои создания Небеса заключили сделку с высшими силами Земли и Воды. В начале своего пути каждый сильф будет проживать жизнь внизу, да не одну, как люди, а целых две, не имея возможности воспарить. А после смерти Небеса снова заберут детей воздушного народа к себе и подарят участь, уготованную им изначально. Но если сильф, живя на земле, не угодит высшим силам, то не видать ему небесного благоденствия, и вечные скитания в пустоте станут его уделом. Разодетые ветром, сильфы спустились на землю. И с тех пор тоскуют они безмерно по родимым Небесам, но страшатся высших сил, которые в разы к ним строже, чем к людям.

Говорят, если сильф по-настоящему захочет, то сможет воспарить над землей безо всякой доски. Этим существам подвластны ветра и тучи, они единственные, кто может потрогать радугу и рассказать, какая она нежная и бархатистая на ощупь, и насколько красный цвет горячее фиолетового. Но была и оборотная сторона медали. Ни один сильф, даже самый выносливый и тренированный, не мог задержать дыхание дольше, чем на десять-пятнадцать секунд. Создания Небес чаще всего умирали от удушья.

…Земля падала на лицо, сухая и сыпучая, набивалась за шиворот, запорашивала глаза. Стянутая веревками грудь еле вздымалась, конечности словно отнялись. В висках глухо пульсировал страх. На грязных щеках оставлял прощальные поцелуи ветер. Впрочем, почему прощальные? Вот-вот они станут одним целым…

“О, Небеса, как же я хочу жить! Только бы не заплакать, они не должны потешаться еще и над моими слезами…”

Откуда-то он знал, что сейчас появится Липка, и все будет хорошо. Но друга не было. Сухая земля северного леса все сыпалась в яму, на связанного восемнадцатилетнего мальчишку, у которого хватило дури вообразить себя настоящим агентом тайной канцелярии и полезть на рожон. На поверхности уже остались только нос, рот и половина задранного кверху подбородка. Еще пара взмахов лопатой – не станет и их. Закрытые запорошенные глаза уже давно сочились слезами, благо теперь их никто не мог видеть.

“Я не могу умереть! Он придет! Я ве…”

Колючие комья упали на губы, песчинки всыпались в ноздри. Что-то взорвалось в голове, огнем окатило легкие, и жизнь его оборвалась…

…Юргену показалось, что он проснулся от собственного крика. Но когда сильф обрел способность слышать, было тихо. Некоторое время он неподвижно лежал на боку. Глаза закрыты, дрожащие руки сжимают угол одеяла, сердце колотится, как безумное.

Юра приказал себе успокоиться. Это просто сон. Если не отучиться трястись из-за каждого неприятного воспоминания, то нечего делать в канцелярии, тем более в четырнадцатом корпусе. Те скверные события случились целых четыре года назад, а Липка успел, хоть и в последний момент. Пока прочие агенты вязали разбойников, Костэн раскопал нерадивого протеже (тот уже начал становиться прозрачным), вытряс из него землю, разрезал веревки, кое-как привел в чувство и дико отругал. Ни до, ни после Юрген не слышал от Липки таких слов. Он плохо запомнил дальнейшие события того дня – лишь упомянутые слова, солнце над верхушками кедров и свой великий стыд. Ну а потом был лазарет, толпа обеспокоенных родственников и сочувствующих коллег (особенно сильфид-секретарш), зеленые глаза Рафуши, расширенные от страха и восхищения. Позднее – церемония награждения и еще одна Липкина речь, уже не такая экспрессивная, но тоже не слишком хвалебная. Дескать, пусть Юрка не обольщается на свой счет – медаль ему вручили исключительно за везение, а на самом деле он поступил, как неоперившийся птенец, вздумавший полетать в отсутствие мамаши. Юра от всей души раскаялся и честно согласился, что в одиночку пытаться проследить за бандой, которая уже поймала и убила с десяток более опытных агентов, было глупо и самонадеянно. Липка смягчился и сказал еще очень много мудрых и важных вещей, которые в будущем пошли Юргену на пользу.

Юноша пошевелился, отгоняя воспоминания. Сзади кто-то вздохнул, и Юра вспомнил, что с некоторых пор спит не один.

– Эй, Даша…

– Чего? – буркнула жена.

– Я кричал во сне?

– Нет, – задумчивая пауза. Мрачноватое: – похрапывал только…

Юргена это несколько приободрило. Дурацкий кошмар про закапывание не снился ему уже пару лет. Женитьба виновата, не иначе. Эх, не так представлял Юра свою семейную жизнь. По правде говоря, он вообще никогда ее себе не представлял.

Дарьянэ у стенки снова засопела, тихонько и бесстрашно, как могут только спящие. А у Юргена после пережитого кошмара даже глаза не закрывались. Через окна в спальню лился прозрачный голубоватый свет – солнце только начинало всходить. Сильф прикинул, что сейчас часов пять утра, не больше. Вчера ему дали отгул на три дня, и он лег пораньше, надеясь выспаться всласть. Выспался, как же! Мало того, что Даша притопала ложиться заполночь и разбудила мужа, когда перелазила через него на свое место, так еще и сны покоя не дают вкупе с тренированным телом, привыкшим отдыхать по три-четыре часа в сутки. Постель казалась бугристой и неудобной, сопение у стенки раздражало. Уже целую неделю живут вместе, а вторую кровать так и не купили. Некогда, причем обоим.

Юрген сел. Впереди было целых три дня, свободных от работы, и он знал, чем себя занять. Во-первых, надо все-таки съездить к родителям и вытрясти из них правду о проклятии. Заодно сестренку проведать.

Во-вторых, следует слетать во второй корпус Тайной канцелярии, ведающий личными делами граждан Холмов, и сменить фамилию. Когда сильфы женятся, создается новая семья. А двух семей с одинаковыми фамилиями быть не должно. Поэтому пара придумывает себе новую или, что случается чаще всего, гармонично соединяет буквы из прежних фамилий. Например, родители Юргена до брака носили фамилии Эса и Воц, из которых получилась лаконичная Эв.

В-третьих, раз уж начальство в Липкином лице расщедрилось на столько выходных, надо залететь к плотнику и заказать вторую кровать. Юрген смутно чуял, что если не озаботиться этим при первой же возможности, мебельная волокита продлится всю его семейную жизнь.

Итак, куда сначала? В столь ранний час спят все – от плотника до родителей. Впрочем, Рафуша встает как жаворонок, а неспешный завтрак, сборы и полет к отчему дому все равно займут пару часов. Приняв решение, Юрген поднялся и тихонько вышел, притворив за собой дверь спальни.

Полежав для верности пару минут и окончательно уверившись, что осталась в одиночестве, Дарьянэ отвернулась от стены и горестно вздохнула. Ну вот, опять он ушел, не сказав ни слова. Не важно, что она притворялась спящей. Хоть бы поцеловал! Не в губы даже, слишком самонадеянно о таком мечтать, хотя бы в щеку или в лоб. Да мало ли куда можно поцеловать спящую жену! Даша сухо всхлипнула, натягивая на голову одеяло. В спальню пробирался юный солнечный свет, который совершенно не соответствовал мрачным мыслям сильфиды.

Позавчера прошла неделя со свадьбы.

Сегодня неделя как они спят на одной кровати.

Неделю без одного дня Даша тихо сохнет по собственному мужу, а тот в упор ее не видит.

Он улетает на работу в одиночестве, несмотря на то, что им по пути. За весь день он может не сказать ей и пары слов. Когда она забегает в четырнадцатый корпус (официально к Костэну Лэю, готовиться к экзаменам, а на самом деле – взглянуть на объект воздыханий), он всеми силами избегает встречи с ней.

Уже несколько раз Даша отчаивалась. Она пробовала завести с мужем беседу на интересные ему темы. Юрген мало воспринимал ее речи, поспешно находя себе неотложное занятие. Она попыталась приманить его вкусной едой и впервые в жизни пожарила яичницу с укропом. Юрген опасливо изучил расплывшееся по сковороде яйцо пополам со скорлупой, поскреб ногтем горелую черную корку и сказал, что поужинал на работе. Она пробовала спотыкаться и падать у него на глазах, побуждая себя спасти. Первые три раза Юрген вообще не заметил ее попыток, что вылилось в синяк на попе и ссадину на локте. В четвертый раз, когда Даша надумала опрокинуть на себя чайник с кипятком и уже направилась к столу, муж внезапно поднял на нее глаза и предупредил, что чайник горячий, а всю холодную воду он перелил в кувшин. После этого осуществить задуманное значило выставить себя ушибленной об тучу на всю голову, а Юра и так был о жене не слишком высокого мнения.

Сейчас у Даши оставалось последнее средство, из тех, до которых она могла додуматься – сказать обо всем прямо. Но казалось, скорее небо упадет на землю, чем Даша наберется наглости такое сотворить. Подобный исход казался ей противоестественным. Ну разве можно, думала она, подойти к Юре и заявить: “Милый, я влюблена в тебя по уши, давай жить как настоящие муж и жена”. Да она уже на первых словах со стыда развеется!

– Какая же каверзная эта штука – жизнь, – вдохнула Даша вслух. – Выдали замуж за такого сильфа! Умного, красивого, доброго, смелого, настоящего агента с медалью и сундуком значков. Живи да радуйся, вроде, все как мечтала. Но только мужу наплевать. И на тебя, и на твои чувства. Даже дружить не хочет. Ах, если бы я имела возможность показать ему, чего стою! Например, оказаться рядом в момент, когда ему будет грозить опасность, и героически выручить.

Дарьянэ вспомнила прошедшую ночь. Юра в этот раз спал тревожно, метался, бормотал, даже плакал. Как хотелось обнять его за плечи, расцеловать, убаюкать, уткнуться носом в лохматые пепельные кудри. Но нельзя. Даша полагала, что если хоть раз позволит себе подобное, то не сможет потом смотреть Юргену в глаза. Он ведь наверняка отвергнет ее! А еще все парни ненавидят ронять при девушках свое достоинство. Хороша была бы Даша, сюсюкающая в ночи над агентом тайной канцелярии! Сильфида догадывалась, какой сон приснился Юре, и это знание парализовывало ее.

Даша встала и подошла к окну. Светало. Прохладный ветер лениво раскачивал тонкие прутики старой изгороди. Внизу, предположительно на кухне, что-то загремело. Значит, Юра еще не ушел. Дарьянэ не хотела показываться ему на глаза, поскольку считала, что ничего хорошего все равно не выйдет. Он снова не обратит на нее внимания, и это принесет ей лишние расстройства, вплоть до рыданий в подушку. А на работу с заплаканными глазами нельзя.

Влюбленная сильфида завернулась в одеяло и устроилась на подоконнике, мечтательно и печально глядя в небеса.

***

Юргена переполнял энтузиазм. В голове вертелись хитроумные планы по вытягиванию правды из родителей, один невероятнее другого. Угнетающий страх ночных видений забылся, и теперь радужного настроения не испортила даже разбитая по неосторожности кружка с горячим укропником. Юра только фыркнул, первой попавшейся тряпкой вытер зеленоватую лужу и решил, что это знак свыше. Значит, завтракать он будет у родителей.

Погода стояла летная. Прохладно, ясно и в меру ветрено. Белая, крытая глянцем доска отражала голубое небо. Юра заставил ее подняться повыше, так, чтобы редкие деревья внизу казались не крупнее укропной поросли, а здания усадеб превратились в игрушечные домики. Потом он сел, свесив ноги в бездну под собой, и от души заключил:

– Небо – это прекрасно!

Юрген любил летать. (Какой же сильф не любит высокого полета?) Притом не стоя, а именно сидя, запрокинув голову и словно растворяясь в благодати Небес. Ветер обдувал прохладой его разгоряченные щеки, играл кудрями пепельных волос. Юра не стриг их коротко, позволяя отрастать почти до плеч, и они казались облаком вокруг его головы.

Небо давало покой и надежду. Оно внушало уверенность и наполняло духовной силой. Земные заботы казались мелочными и глупыми, игрушечными, как и все с такой высоты. В небе не было ни жены, ни страхов прошлого, ни интриг с тайнами и недомолвками. Юра знал, что не одинок в своих ощущениях. У всех его знакомых и друзей небо вызывало похожие чувства. Сильф вдруг подумал о людях, которые приспособили небо под войну. Он представил себя скрывающимся среди туч, выслеживающим противника, ведущим воздушный бой с таким же летучим врагом. И содрогнулся. Если, не допустите Небеса, такой день случится, он станет для Юргена крахом всей жизни. Небо в огне, багровые облака, кровь на досках – ужасно, неправильно, противоестественно. И страшно подумать, что для многих людей сейчас это – повседневность. Небо – для мира и ветра, война – для земли, а иной устрой с трудом укладывается в голове.