Текст книги "Формула власти. Первое условие (СИ)"

Автор книги: Zora4ka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

– Кого? – заставил себя спросить Юрген.

– Разумеется, эту потаскухину девчонку с зелеными глазами! Она не должна была родиться, понимаете? Почему вы так побледнели?

– Кажется, вы сказали то, что было мне необходимо… То есть, я понял, как мне подступиться к моему расследованию. Государство вас не забудет, – Липка мог бы сейчас гордиться своим протеже: чувства Юргена выдавал только цвет лица. – Может, вы будете любезны и озвучите точную формулировку проклятия?

– Вам повезло, юноша. Я прекрасно знаю, какое проклятие использовала моя знакомая. Оно гласило, что зеленоглазая девочка двенадцати лет, имеющая старшего брата от иного отца и старшую сестру от иной матери, скончается в страшных муках не позднее первого месяца грядущей зимы.

– Мне нужно лететь, – проговорил Юрген. И мысленно добавил: “Не то я могу не сдержаться и свернуть вам шею”.

***

– Я так понимаю, ты разгадал тайну своей женитьбы, – констатировал Липка, глянув на лицо входящего в кабинет коллеги.

Юрген кивнул и плюхнулся на стул. Говорить не было сил.

– А где пропадал всю ночь?

– Дома, – буркнул Юра. – У родителей. Узнавал, почему моя мама двенадцать лет назад изменила папе с отцом Дарьянэ.

– Всеблагие Небеса! – присвистнул Липка. – Я и не думал, что у тебя настолько запутанные семейные тайны.

– Я тоже.

– И как, узнал?

– Угу. У тебя какая-нибудь настойка от нервов есть?

– Можешь обнять березу. Люди говорят, это способствует единению с покоем природы. Юрка, у нас четырнадцатый корпус, а не придворная аптека! А ты – агент тайной канцелярии, а не впечатлительная девица. Выкладывай, что узнал, и начинай работать по текущим делам. Переживать в старости будешь, если доживешь.

Юрген яростно запустил пальцы в пепельные кудри, словно желал избавиться ни то от первых, ни то от вторых, ни то вообще от всей головы.

– Отец тогда очень сильно обидел мою маму. А она решила ему таким образом отомстить. В результате родилась Рафуша, у которой глаза Дашиного отца. Ну и Дашины тоже. Как я раньше не заметил?! Разгадка перед носом была…

– Хватит себя корить. Ладно бы ты государственную измену проворонил. Просто знай за собой черту не замечать очевидного и впредь будь повнимательней. Однако, каким боком родственные связи твоей сестры относятся к вашей с Дарьянэ свадьбе? И при чем здесь милая старушка Фистерия Урь? Ты ведь явно узнал от нее нечто важное.

– Эта… – у Юры от ненависти перехватило дыхание, – “милая старушка” прокляла мою сестру, чтобы отомстить своему зятю за то, что он имел близость с моей мамой спустя шесть лет после смерти ее дочери.

– Маминой дочери? – вытаращил глаза Липка.

– Нет, дочь, то есть Дашина мать, была у Фистерии Урь. А когда она развеялась, старуха, видимо, совсем стукнулась об тучу.

Юрген пересказал другу все, что наговорила ему Фистерия. Костэн Лэй надолго задумался, а потом спросил:

– Послушай, но разве Дарьянэ официально считалась Рафушиной сестрой?

– Считалась. Никто, кроме родителей, про это не знал. Рафуша записана в книгах учета дважды: как Эв и как Ару. Значит, и я, и Даша официально были ей в равной степени близки. Но потом нас поженили, фамилия изменилась, и теперь по всем документам у Раферии Эв-Ару нет ни братьев, ни сестер. А значит, проклятие не сбудется. Магию слов очень легко обмануть.

– Юрка, но получается, Фистерия Урь совершила уголовное преступление! Ты был вправе задержать ее прямо там, в гостях. Я не могу понять, что тебя остановило. Вижу ведь, как сильно ты ее ненавидишь.

– У меня была подобная мысль, – Юра тяжело вздохнул. – Понимаешь, Липка, она и так уже прозрачная. Ей осталось жить от силы несколько месяцев. Я ведь еще и в библиотеку сходил. Нашел какую-то старинную книгу о проклятиях – обложка плесенью покрыта. И нашел там подтверждение слов Фистерии и своих догадок: лишь обды могли проклинать без вреда для себя, безошибочно угадывая нужный момент и объект. А прочие расплачиваются за отнятие чужой жизни своей собственной. Я не знаю, скольких еще эта мстительная старуха прокляла. Только высшие силы уже вынесли ей приговор. И он меня устраивает, не хочу вмешиваться.

– Не по закону, но здраво, – резюмировал Липка. – Держать ей ответ перед Землей и Водой. И я не уверен, что Небеса за нее заступятся, как это обычно бывает. Они не любят убийств, тем более человеческими методами.

Юрген откинулся на спинку стула, бросая взгляд за окно, где над зелеными холмами плыли тяжелые синие тучи. Собиралась гроза.

– Всеблагие Небеса, я теперь понимаю, почему родители не хотели нам рассказывать! Я не знаю теперь, легче ли мне жить, когда знаю всю правду. Пожалуй, скорее да, чем нет… Хотя, Даше, наверное, лучше не говорить.

Липкины глаза при этих словах сверкнули. Не обычная наивность отразилась в них, а острая, как стилет, тревога.

– У меня предчувствие, Юра, что ты больше ничего не сможешь сказать своей жене…

По подоконнику ударила мокрая дождевая дробь, одновременно с этим полутемный кабинет озарился вспышкой, а обеспокоенный вопрос Юргена утонул в громовом раскате.

========== Глава 13. История о ложках ==========

Вся наша роль – моя лишь роль.

Я проиграла в ней жестоко.

Вся наша боль – моя лишь боль.

Но сколько боли. Сколько. Сколько.

Б. Ахмадулина

Шла первая неделя после собрания. Клима сидела у распахнутого чердачного окна, подставляя загорелое лицо свежему ветру, и без зазрения совести потягивала из кружки молоко, которое Выля еще утром принесла для Теньки. Высокие ботинки обды валялись где-то в углу, а босые ноги подпирали теплую деревянную стенку. Сегодня из уроков был только факультатив по полетам, который Клима, как хорошо сдавшая контрольную, без зазрения совести прогуляла, наслаждаясь теперь редкими минутами заслуженного отдыха.

За окном, если смотреть поверх высокой институтской ограды, открывался захватывающий вид на просторы изумрудных полей и темные щетки лесов. Небо было синее, предгрозовое. Далеко на севере буря уже разгулялась, о чем свидетельствовали размытые белые полосы ливней, тянущиеся к земле от туч. С юга подсвечивало солнце, и земля казалась светлее неба.

Подошел Тенька.

– Как думаешь, сюда непогода дойдет?

– Вряд ли, – Клима отхлебнула молока, по-кошачьи щурясь. – Скорее, к ведам покатится, на запад.

– Не-а, – Тенька сел рядом, задумчиво понаблюдал, как исчезает его молоко, бесцеремонно отобрал кружку и сделал большой глоток. – У нас обычно грозы отводят. Если опасность есть.

– Пока к вам грозу принесет, она успеет на дождик изойти, – Клима смерила колдуна уничижительным взглядом, ничего этим не добилась и попыталась вернуть кружку.

Тенька залпом допил молоко, аж на щеках белые “усы” остались, и с радушнейшей улыбкой протянул обде пустую посудину. Клима фыркнула и не взяла. Не прекращая весело скалиться, колдун поднялся на ноги, прошел к грубо сколоченному столу с инструментами и достал из-под него полный молока кувшин, до поры бывший невидимым. Снова наполнил кружку до краев и принялся со вкусом пить. Клима не обиделась и не рассердилась. На проделки друга, единственного, кто мог себе позволить вот так запросто выхватывать предметы из ее рук, обда смотрела благосклонно, как благородные господа – на домашних шутов. Теньку порой невозможно было воспринимать всерьез.

Ристинка все это время делала вид, что спит, а на деле просто недовольно сопела на мешках, отвернувшись к стенке.

– Меня давно занимает один вопрос, – заговорил Тенька. – Почему в то время, когда ваш Институт обыскивали сверху донизу, сюда ни один человек не заглянул? Место вроде не самое заброшенное, вход рядом с мужским крылом.

– Это же Герин чердак, – Клима отвернулась от окна. Солнце светило ей в спину, от чего казалось, будто над головой обды полыхает золотистый ореол. – Он выпросил его в незапамятные времена, чтобы заниматься исследованием и починкой досок. Гера, наверное, единственный человек в Институте, который иногда способен заставить сломанную доску полететь. При том, что сильфов у него в роду не было. Геру даже директор уважает, поэтому доверие – безграничное. Все знают: заходить на чердак можно лишь по разрешению Геры. И общественность уверена: если бы наш отличник и герой обнаружил у себя что-нибудь противозаконное, то сразу бы сообщил. Сам.

– Интересненько это он устроился, – Тенька опять налил себе молока. – Или ты помогла?

– Самую малость, – призналась Клима. – Раз-другой шепнула Гульке, почему нельзя заходить на чердак.

По лестнице затопотали, и в помещение влетел сам Гера, легок на помине. Было видно, что герой-отличник опять зачем-то устроил марафонский забег через все корпуса.

– Новость! – выпалил он, без сил падая рядом с Ристинкой на мешки. Бывшая благородная госпожа недовольно поежилась, но “просыпаться” не стала.

– Какая страшная беда на этот раз? – скучным голосом спросила Клима.

– Там! Крота в подвале нашли!

– Всего-то? – хохотнул Тенька. – Или кроты у вас настолько большая редкость, что поимка одного – почти как дело государственной важности?

– Да не зверя крота, – с досадой отмахнулся Гера, – а благородного господина помощника заместителя директора. Чем зубоскалить, лучше бы молока мне дал! В горле все пересохло.

– Почему все покушаются на мое молоко?! – возмутился Тенька, протягивая, однако, наполовину полную кружку.

– Нечего им так вкусно булькать, – тут же ответила Клима. – Гера, Крот что-нибудь говорил?

– Откуда я знаю? Я вообще его не видел, только толпу. Как понял, в чем дело, сразу к тебе побежал.

– Тогда какого смерча ты тут сидишь, молоко распиваешь? – Клима ловко забрала кружку прямо из-под носа “правой руки”. – Ты должен был узнать все подробности, а не мчаться ко мне сломя голову.

– Но если он тебя видел…

– Вот и разведал бы! Толку мне с новости, если она ограничивается просто фактом, что Крота наконец-то нашли. Я думала, его быстрее обнаружат…

– Обратно я уже не успею, – упавшим голосом сообщил Гера, глядя как Клима с раздраженным видом пьет молоко, и не решаясь даже попросить кружку обратно.

Тенька заметил метания друга.

– Клима, имей совесть! Ты обда или нет? Дай сперва напиться подданным, а уж потом сама. Ведешь себя не как избранница высших сил, а точно жрица культа крокозябры!

Гера покосился на колдуна с уважением. Спорить с Климой о вопросах чести – одно, а вот пытаться указывать ей в бытовых мелочах – совсем другое, тут надо иметь недюжинную наглость и хладнокровие. Впрочем, Тенька в основном обходился бесшабашностью и чувством юмора.

Клима со вздохом отдала молоко. Теньке. На Геру обда сейчас гневалась, говорила отрывисто и сухо:

– Пойдешь вниз, опросишь очевидцев. Там наверняка толкался кто-то из наших. Узнаешь все, вплоть до того, кто нашел Крота, и в каком состоянии наш благородный господин сейчас. И только потом придешь ко мне с докладом. Ясно?

Гера покаянно кивнул, допивая молоко.

***

За закрытыми дверями директорских комнат собрался совет наставников. Это был тайный совет, хотя и расширенный, особенно по сравнению с теми, которые проводились в Институте за последние суматошные дни. Не пустовали места помощника заместителя директора, наставницы дипломатических искусств и, главное, самого директора. Он вернулся из Мавин-Тэлэя всего пару часов назад и тут же потребовал ввести его в курс дел. Наставница дипломатических искусств приехала немного раньше, ночью – ее догнали по дороге в родной город и сумели развернуть – но тоже не успела ничего толком разведать и сейчас выжидательно вытягивала шею, с недовольством поджимая губы. Наставница сердилась – не для того Орден доверил ей пост в Институте, чтобы она отлучилась в самый ответственный момент. Не было госпожи помощницы директора во врачевательском отделении. Однако, говорили, “врачиха” уже приходила в себя, хотя и не сумела сказать ничего путного.

На тайный совет позвали только самых доверенных людей – нельзя было рисковать, ведь неизвестно, сколько сообщников среди старших может оказаться у этой самозваной обды, которая якобы вернулась. Вне подозрений были те, кто пострадал перед памятной ночью, лишь заместитель секретаря по-прежнему обретался под стражей (но ввиду совершенно иных причин), а секретарь еще не вернулся с границы. Активной участницей была и наставница полетов, без которой, как признавали все, жизнь Института окончательно полетела бы кувырком. В уголке примостились сторож и толстая ключница. Их обычно не звали даже на простые советы, но сегодня сделали исключение.

– Итак, – директор обозрел комнату и остался удовлетворен увиденным. – Всем, полагаю, известно, какие события послужили причиной этого собрания. Сам я пропустил почти все, поскольку летал в столицу по срочному вызову наиблагороднейшего. Когда я прибыл в Мавин-Тэлэй, выяснилось, что вызов был подделкой. Конверт с письмом подбросили в утреннюю почту, из чего можно сделать вывод, что предатель может иметь связи даже в почтамте. Теперь я прошу всех высказывать мнения и предложения. Если кто-либо знает компетентных свидетелей, то рекомендую вызывать их незамедлительно.

Слово взяла наставница полетов. Это была мускулистая, широкая в кости женщина с волевым обветренным лицом и волосами цвета мокрой соломы, убранными в тугой аккуратный узел. Она пересказала все события минувшей недели, начиная с ночного визита ключницы и до увешивания балюстрады главной лестницы золотистыми ленточками.

– Таким образом, – подытожила наставница полетов, – можно заключить, что обда и ее сообщники действуют с возмутительной наглостью, словно уверенные в своей неприкосновенности. И я не могу пока разобрать: то ли детская наивность тому причиной, то ли их уверенность имеет все основания.

– Судя по тому, что мы до сих пор не поймали ни одного сторонника обды, в наивности их сложно заподозрить, – заметил помощник директора в политическом отделении. – Чувствуется чья-то твердая и решительная рука. А еще хитрый изворотливый ум. Взрослого, а не ребенка.

– Обда все это! – хрипло каркнула из своего угла толстая ключница.

– Последнюю обду Принамкского края подняли на острия ортон и пригвоздили к собственному трону четыреста девяносто восемь лет тому назад, – язвительно напомнила наставница истории.

– Тогда почему вот уже неделю кряду весь Институт гудит о ней? – наставница полетов тоже умела язвить.

– Прекратить пустые споры! – велел директор. – Объявляю голосование: кто считает, что в Институте действует новая обда, со всеми вытекающими последствиями?

Поднялось около пятой части рук. В их числе – руки наставницы полетов и ключницы.

– А кто полагает все речи про обду байкой для поднятия смуты?

На этот раз рук было куда больше половины.

– В таком случае, – подытожил директор, – сейчас мы будем решать…

– Простите, – негромко, но веско перебила наставница дипломатических искусств.

Все прошедшее время собрания она молчала, и в голосовании не участвовала. Однако присутствующие знали, каков на самом деле статус этой незаметной женщины. Ведь это держалось в большом секрете. А, как известно, нет на свете такого «большого секрета», который не знали бы все.

– Да-да? – учтиво кивнул директор, делая вид, что никто его на самом деле не перебивал, а он сам решил вдруг замолчать на середине фразы.

– По моим источникам тоже поступали сведения, что в Принамкском крае некоторое время назад родилась новая обда, – наставница дипломатических искусств говорила вроде бы скучающе, но во время ее речи стало так тихо, что из-за закрытых окон было отчетливо слышно, как на летном поле чей-то ломающийся бас от души поминает крокозябру и ее мать. – А совсем недавно было установлено, что девочка получает образование в Институте.

– Откуда это известно? – резко спросил заместитель директора.

Вместо ответа наставница дипломатических искусств с загадочным видом посмотрела наверх. Кто-то сказал: “О-о…”, и все приняли к сведению.

– И сколько же лет должно быть обде?

– Примерно от десяти до двадцати.

– То есть, это четвертый-десятый год. И ты полагаешь, госпожа, что маленькая девочка способна спланировать и удачно осуществить подобное?

– Если она и впрямь обда – то вполне, – это уже сказала наставница истории. И она больше не язвила. – Вы забыли, господа, что такое обда. У нее с раннего детства разум взрослого человека и необычайная интуиция. К тому же, как бы это ни было прискорбно, обде благоволят высшие силы, а с божеством даже наиблагороднейшему не потягаться, да простит меня Орден за эти слова.

– Но ведь свергли обду тогда! – не согласился заместитель директора.

– То уже и не обда была. Высшие силы отвернулись от нее за пятнадцать лет до свержения. Последняя обда нарушила какой-то кодекс или договор, за что поплатилась.

– А наша, судя по всему, ничего нарушать не собирается, – вздохнула наставница полетов.

– Значит, дело за малым, – подал голос сторож, – найти негодяйку.

– Под описание подходит больше тысячи воспитанниц, – охладила его пыл наставница полетов. – А если мы начнем проверять каждую, то виновница непременно что-то заподозрит и постарается скрыться.

– У меня есть еще некоторые сведения, – проговорила наставница дипломатических искусств. – Они не слишком надежны, поскольку получены из низов. Обдой может оказаться девица с седьмого-девятого года. Я не говорю “с десятого”, потому что это выпускной год, она проявила бы себя раньше. И все эти события, судя по логике, имели далеко идущие цели, каких не достичь, если покидаешь Институт спустя несколько месяцев. Ведь июнь уже на исходе, а выпускные экзамены в начале осени. Также обда светловолоса.

– У нас черноголовых – раз, два и обчелся, – хмыкнула на это наставница истории.

Темные волосы – признак уроженца Западных гор, а они находятся в глубоком ведском тылу. Хотя горцы уже множество лет не воюют с Принамкским краем, добровольно к нему присоединившись, покидать владения они не любят. Даже среди ведов черные или каштановые волосы – редкость. А уж на землях Ордена – и подавно.

– Но должны же быть хоть какие-то свидетели, если обда и впрямь все это провернула! – воскликнул наставник политического воспитания.

– Мы уже опросили всех возможных свидетелей, – устало проговорила наставница полетов. – Никто из них не в состоянии сказать что-либо путное. Эта обда – словно дух лесной, да простят меня высшие силы…

– Как же – нет толковых свидетелей? – удивилась молоденькая наставница арифметики. – А эта девочка, длинноносая такая, ее в последнюю очередь вызвали. Я помню, с ней проговорили больше часа. Неужели и она ничего не сумела сказать?

– Какая еще длинноносая? – насторожилась наставница дипломатических искусств. – Ченара что ли?

– Климэн Ченара, летчица, девятого года, – кивнула наставница полетов. – Ее действительно сначала посчитали за ценного свидетеля. Но это было ошибкой.

– Почему же поначалу?..

– Ее имя часто упоминали прочие очевидцы. Именно Клима первой нашла госпожу помощницу директора во врачевательском отделении и подняла шум. Именно от Климы господин сторож узнал о несуществующей эпидемии в Кивитэ. Также некоторые присутствующие здесь господа и заместитель секретаря упоминали о девице с необычайно длинным носом.

– И что же? – спросил директор.

– Она непричастна, – уверенно сказала наставница полетов. – Девочка просто оказывалась в ненужное время в ненужных местах.

– Да, Клима Ченара не может иметь к обде никакого отношения, – подтвердила наставница дипломатических искусств. – Она даже и слова такого до недавних пор не знала. Глуповатая, но исполнительная уроженка какой-то отдаленной деревеньки. Отдаленной во всех смыслах: и от войны, и от столицы.

Еще раз обсудили Климу и ее правдивые показания, так ничего и не выяснив. Прошлись по нескольким сомнительным кандидатурам, включая пропавшую в начале лета Ристиниду Ар. Сошлись на мнении, что скорее сильфы станут рыть норы под землей, чем благородная госпожа, пусть и бывшая, заделается обдой.

– Что-то мы упускаем, – задумчиво проговорил директор.

– Так ведь Климу эту! – не выдержала толстая ключница, подхватываясь с места. Ее телеса заколыхались, а под грузной ногой скрипнула половица. – Вы ведь, господа, сами только сейчас говорили: девчонка нужна, светловолосая, не выпускного года, но и не малая совсем, которую кто-то где-то мог видеть! Да неужель вы все поослепли?

– Клима себя полностью оправдала, – возразила наставница полетов. – Хотя… на контрольной она как-то подозрительно летала…

– Это к делу не относится, – поморщилась наставница истории. – У меня на уроках Климэн Ченара всегда показывала наилучшие результаты.

– А ведь сходится, – пробормотал директор. – Мелькала часто перед глазами, девятый год, светловолоса, хорошо подвешенный язык…

– Да не она это! – отрезала наставница дипломатических искусств. – Клима моя давняя подопечная, именно она сообщила мне основные приметы обды.

– И ты поверила ей, госпожа?! – не унималась подозрительная ключница.

– Я ей в глаза, в глаза смотрела! Не может человек с такими глазами лгать.

– Если обда – то может, – возразила наставница истории.

– Но ведь немыслимо! Она в таком случае должна была меня семь лет за нос водить.

– Если Клима и правда обда, то прошу не забывать: она на прошлой неделе организовала прямо в актовом зале тайное сборище, участников которого мы до сих пор не можем найти.

– Что же, еще раз позвать ее для допроса?

– А хоть бы и позвать!

– Но если это не она?

– А если она?

– А если…

– Тишина, – велел директор. Все приумолкли. – Мы и впрямь не можем бросать тень подозрения на ни в чем не повинную девочку. Если воспитанница Климэн действительно является обдой, то за все время обучения она хоть раз должна была себя проявить. Возможно, в первые годы, еще ребенком. Я сомневаюсь, что если девочка или родители знали о ее предназначении, то отдали бы в Институт при Ордене. Куда логичней было уехать к ведам. Значит, о своих способностях она (Клима это или нет) узнала здесь. Вопрос: от кого?

– Ей могли это сказать, когда она уезжала из Института на каникулы.

– Вопрос до поры снимается. Итак, кто-нибудь помнит, была ли Климэн Ченара с летного отделения в чем-то замешана?

– Так ведь ложки, – припомнила наставница полетов.

– Что еще за ложки? – изумилась наставница дипломатических искусств.

– Тебя еще не было в Институте, это произошло давно, – пояснила наставница полетов. – Я прекрасно помню, как восемь лет назад в столовой вдруг начали пропадать ложки.

– Но виновных уже тогда нашли и исключили, – заметил директор, тоже понявший, о чем речь.

– Не исключили, виновных-то, – сказала толстая ключница, тяжело садясь. – Мне главная повариха по большому секрету еще пару лет назад подробности рассказала.

– Ты хочешь сказать, Клима имеет к этому отношение? – наставница дипломатических искусств выглядела очень настороженной.

– Она ведь и разоблачила тех воров! – воскликнул сторож. – Я отлично помню, что именно малышка Клима подала идею обыскать всех на выходе из столовой.

– Неспроста она это сделала! Сейчас объясню. Дело в том, что главную повариху надысь навещали две ее взрослые дочери, которые раньше, мелюзгой еще, подрабатывали в столовой разносчицами. Слово за слово, шутки-байки-прибаутки, и рассказали они матери, что же на самом деле тогда произошло, и куда подевались ложки.

– Неужели Клима?.. – наморщила лоб наставница полетов.

– Но девчонка ведь всегда казалась тупее пробки! – вырвалось у наставницы дипломатических искусств. – К тому же ей тогда было…

– Первый год, семь-восемь лет, – быстро сосчитал заместитель директора.

– Девять, – поправила наставница полетов. – Ченара поступила позже, чем следовало.

– Да только все это правда! Обда, я вам скажу – та еще зараза, – проговорила ключница. – Дело было так. Дочерям поварихи тогда сровнялось одиннадцать и тринадцать. Одно время они сильно сдружились с шустренькой такой первогодкой по имени Клима. Девчонка прибегала к ним в столовую после уроков каждый день. Не знаю, чего они там с ней, мелочью, водились, интересно было, наверное. Чем-то привлекла, паршивка. И однажды прибежала она к ним в слезах, насилу утешили. Выяснилось, что три заносчивые второгодки уже месяц ее обижают, всячески измываются, а в особенности смеются над длинным носом.

– Да, носище у Климэн безобразный, – пробормотала наставница дипломатических искусств.

– …Малая, ясное дело, ничего не могла с этим сотворить, зубоскалки-то старше, сильнее, из благородных. А у всяческой деревенской голытьбы на первом году и покровителя даже нет, да и ни у одного наставника она пока в любимицах не ходила, рано еще, и полугода не проучилась. Ну, вы, господа, чай, должны разуметь, как меж детьми здесь все обстоит. А если насмешки не пресечь в самом начале, они не прекратятся еще очень долго, едва ли не до конца Института, а то и дольше, если девки потом окажутся в одном полку. Ясное дело, столовские своей подруженьке захотели помочь. Сейчас дочки поварихи не помнят, кому пришла в голову та идея, но мне кажется, никто кроме обды такую мерзопакость выдумать не мог. Несколько недель кряду девчонки-разносчицы добросовестно таскали из столовой ложки, а эта Клима зарывала наворованное где-то в саду. Дошло до того, что ложек почти не осталось, а новые пропадали каждый день. Тогда решили обыскать воспитанников на выходе из столовой. И в первый же день поиски увенчались успехом: ложки обнаружили у трех второгодок…

– Насмешниц, – кивнула наставница полетов понимающе.

– Вот-вот. Малявки утверждали, что они не при чем, что ложки им подбросили, но некая длинноносая и сознательная первогодка – трудно не сообразить, которая! – рассказала, что видела, как они совали приборы за пазухи. Воровство ж у нас – серьезнейшее из Институтских преступлений, насмешниц исключили, даже благородство не помогло. Пропавшие ложки – почти все, что были – так и не нашли, пришлось выписать новый комплект. А свою добычу настоящие преступницы загнали на ярмарке в Кивитэ и поимели с нее неплохой куш. Выручку, считайте, и не делили, поварихины дочки как-то сами отдали почти все своей пронырливой подружке. А там, если верить рассказу, небольшой кошель золота был. Притом не нынешние монеты, где олово сплошное, а чистые, желтенькие. А вы говорите, обда в детском возрасте ничего не смыслит. Все она смыслит, побольше некоторых. Потому давить гадину надо, и поскорей!

– Если только повариха не соврала, – пробормотала наставница полетов, все еще едва веря, что посредственная летунья Клима, у которой без проблем с доской ни урока не проходит, способна на такое.

На наставницу дипломатических искусств было страшно смотреть. Совет ошеломленно молчал. Сейчас, после истории о ложках, сами собой вспоминались и другие незначительные, казалось бы, детали: случайно перехваченный властный взгляд, необъяснимое порою поведение. За время обучения Климу ни разу не поймали на лжи, хотя ловить случалось многих. Все дети, хоть иногда, но лгут. И Клима лгала, но это никогда не раскрывалось. Даже после совместных проказ она, в отличие от одногодниц, всегда умела избежать наказания. И никто из беседовавших с девушкой даже не усомнился, что она способна где-то приврать, хотя никогда за ней не водилось репутации правдолюбки.

Слишком честно. Слишком убедительно. Слишком… идеально?

– Обду надо изловить, – высказал общую мысль директор. – Она не остановится на достигнутом. Сейчас Институт – что дальше? Мавин-Тэлэй? Она явно хочет власти…

– Над всем Принамкским краем, как в прежние времена… – одними губами прошептала наставница истории.

– Задержать, – прошипела наставница дипломатических искусств, окончательно выходя из образа обычной благожелательной женщины. Настал ее час. – Выбить признание. Под конвоем проводить в столицу. Обда – это серьезно. Нужно поскорее доложить наиблагороднейшему.

– Ты сделаешь это? – спросил заместитель директора.

Вопрос был явно провокационный, но все и так знали, кто тут шпионит на Орденскую разведку.

– Нет, господин директор, докладывать наиблагороднейшему обо всем происходящем в Институте – твоя обязанность. Проморгал обду, вот и отчитывайся, – наставница дипломатических искусств, позабыв о приличиях, запустила пальцы в волосы. – Ченара, уму непостижимо… Это проверить как-то можно?

– Да чего проверять?.. – снова взвилась толстая ключница.

– Нельзя допустить ошибку. Я повторяю, кто-нибудь знает, как выявляли обд прежде? Насколько я помню, новые обды приходили за властью сами, после смерти предшественников или незадолго до нее. В жизни не поверю, что их принимали без какого-нибудь испытания. Даже в те беззаконные времена такого быть не могло. Ну же, господа, не надо стесняться. Кто из вас слушал в детстве ведские сказки? Я сама узнала их немало за последнее время.

– Я… кажется, что-то припоминаю, – робко сказал молодой наставник начертательных наук, один из тех, кто вместе с наставницей полетов и многими другими героически поддерживал порядок все эти дни. – Видите ли, господа, моя семья переехала на Орденскую сторону незадолго до моего рождения. И в детстве мне часто доводилось слушать сказки бабушки, ныне покойной. Она в молодости была знакома со многими колдунами и знала больше прочих. Так вот, она говорила, что у обд какая-то особенная кровь, по которой течет талант, дар высших сил. И его можно увидеть.

– Пустить подозреваемой кровь? – поднял брови директор.

– Нет, это некий особый ритуал. Я не знаю, какой. Вроде бы на лбу… Или на руке? Одним словом, на коже процарапывали сакральный символ, знак. От этого выступившая кровь начинала светиться. Только я совершенно не представляю, что это за знак…

Повисло задумчивое молчание. А потом раздался озаренный голос помощника директора в политическом отделении:

– А не этот ли “сакральный знак” уже почти неделю мозолит нам глаза над главной лестницей?..

***

Тенька, высунув от усердия язык, провел по стене указательным пальцем, и белый мрамор, повинуясь колдовству, приобрел ярко-пунцовый цвет. Получилась толстая четкая линия. Вед отошел на пару шагов, любуясь своим творением.

Линия завершала солидных размеров надпись, выполненную художественно, с росчерками и завитками, чтобы не сильно смущать верных обде эстетов.

“ДА ВЛАСТВУЕТ ЗЛАТАЯ ОБДА ВО ИМЯ МИРА И ВЫСШИХ СИЛ!”

Надпись была откровенно пафосной, но стиль соответствовал, да и способ нанесения экспериментальный, поэтому угрызений совести Тенька не испытывал. Текст выдумал Гера, как, впрочем, и большинство громких красивых лозунгов. На лозунги у Геры был явный талант.

– Никого? – спросил Тенька, оглядываясь на Вылю, которой в этот раз выпало стоять на стреме.

Девушка мотнула головой и смущенно потупилась. Тенька, отвернувшись к надписи, задумчиво закусил губу. Их с Вылей отношения становились все более интересненькими. Только ленивый, вроде не заботящейся об окружающем мире Ристинки, не догадался, что “левой руке” небезразличен шебутной обаятельный парнишка.