Текст книги "Формула власти. Первое условие (СИ)"

Автор книги: Zora4ka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Тенька стоял перед Герой спокойно и даже не навытяжку. Только страдальчески морщился, когда друг повышал голос особенно сильно. Вед не пытался вклиниться в эту экспрессивную обвинительную речь, терпеливо ждал, пока поток оскорблений иссякнет и можно будет, наконец, нормально поговорить. Но Гера только все больше расходился.

– Ты должен был костьми лечь, а ее выручить! Да как только твои бесстыжие глаза посмели явиться сюда, в комнату, где она спрятала тебя от людей Ордена, где пила с тобой молоко и ела хлеб! Как ты можешь так спокойно смотреть и… А какого смерча ты тут ухмыляешься?!

– Стараюсь представить, как в анатомическом смысле выглядят ходячие бесстыжие глаза, – честно ответил Тенька, тщетно надеясь погасить неуместную в такой серьезный момент ухмылку.

Гера побагровел и ударил. Вернее, попытался. Он замахнулся, надеясь хорошенько заехать колдуну кулаком в челюсть, но Тенька, за мгновение до того успевший прочесть намерение в его глазах, сумел принять меры. Он уклонился, уходя из-под удара, и отступая сразу шагов на пять – насколько позволяла ширина чердака. Кулак Геры рассек пустоту.

– Вот только драки нам сейчас не хватало! – раздраженно прокомментировал вед. – Может, ты перестанешь уже давать волю чувствам, начнешь, наконец, думать и здраво рассуждать?

– Вот набью тебе бесстыжую трусливую морду, – угрожающе прорычал Гера, – тогда и поговорим.

– Так я и дал себя бить! Интересненько получается: ты об меня кулаки сбиваешь, а потом мы еще и о чем-то разговаривать должны? Ну, уж нет! Будешь руки распускать, я тебя заколдую. И не посмотрю, что друг, “правая рука”, победитель соревнований и будущий полководец.

Гера прекрасно знал, что заколдовать Тенька при надобности способен. И, в отличие от классических синяков и шишек, последствия его колдовства более разнообразны и менее предсказуемы. Некоторые вед и сам устранять пока не умеет. Да и в чем-то он прав: не время кулаками махать, когда такое творится…

– Ты не просто трусливый предатель, а еще и бесчестный подлец, – сообщил Гера звенящим от ярости голосом.

– Нет, вы только послушайте! – парировал Тенька. – Интересненько получается: если я в кои-то веки безоговорочно подчинился прямому приказу нашей обды, то я предатель, а если при этом еще и не хочу, чтобы мне морду набили – то трус и бесчестный подлец.

– А мне тебя честным назвать после всего, что ты творил?! Ты оставил обду, когда она впервые по-настоящему нуждалась в ком-то из нас, ты заришься на Вылю, точно желаешь потоптать ее, как петух клушу… А Выля не такая! Наши институтские девицы вообще не такие, как у вас в дремучем ведском захолустье!..

Выля ахнула и густо покраснела, Ристинка присвистнула.

– А ну не смей говорить так о Выле, тем более, в ее присутствии, – Тенька не орал, но на шее у него ходили желваки. – В нашем, как ты выразился, дремучем ведском захолустье, не принято топтать девиц без разбору. Выля не такая, я тоже – не такой, и мы сами разберемся, без твоей помощи и медвежьего чувства такта.

Ристинка хихикнула. Гера грозно покосился в ее сторону, и на мешках снова стало тихо.

– Вижу я, как вы разбираетесь! Ты ее зажимаешь по углам, а она и рада! Потому что не знает…

– Гера, мы и правда сами разберемся, – несчастным голосом проговорила Выля.

– Гера у нас за торжество правды над здравым смыслом, – ерничал колдун. – Великий защитник кур от петухов, любитель орать на дождевые тучи, когда по его мнению, не на всех льет поровну, и…

– Тенька, если ты сейчас не заткнешься, я наплюю на все колдовство мира и врежу тебе в нос!

Гера был выше щуплого от природы веда головы на полторы, а из его кулака можно было сложить три Тенькиных. Но веду было все равно – по крайней мере, так выглядело со стороны.

– Да плюй, сколько хочешь, но пока колдовство есть, нос мой будет оставаться целым, а наш спор – бессмысленным. Мы должны придумать, как вызволить Климу…

– После того, как ты ее предал!

– …Как вызволить Климу без потерь, – с нажимом закончил Тенька.

– Без потерь мы ее уже не вызволим, – отрезал Гера, находя в себе силы правильно расставить приоритеты и отложить решение дел сердечных до лучших времен. – Надо объявлять общий сбор и брать числом, напролом идти к директору. Называя вещи своими именами – развязывать в Институте войну.

– И это мне говорит человек с зачатками стратегического таланта! Никакой войны мы устраивать не будем…

– Послушай, Тенька, наша дружба сейчас даже на волоске не висит, а…

– Гера, – Выля встала с мешков и подошла к юношам, вступая в разговор, – Я не думаю, что Клима хотела бы такого. Она даже за надписи ругалась, а что скажет, если мы начнем воевать здесь? Ведь в войне будут жертвы, а Клима обещала всем безопасность в стенах Института.

И вед, и Гера, осекшись, уставились на “левую руку”. Выля нечасто говорила стоящие вещи, предпочитая отмалчиваться. Но уж если скажет…

– И что ты предлагаешь? – ровным голосом осведомился Гера. “Бить морду” Выле он, естественно, не собирался. Но и сразу соглашаться причин не видел.

– Я предлага… – Выля на мгновение смутилась, но взяла себя в руки и продолжила: – Я предлагаю для начала отправить Теньку на разведку. Пусть вызнает, что с Климой, где ее держат, какие планы есть на ее счет.

– Этого предателя – на разведку?!

– Тенька не предатель! Что ему еще было делать?

– Не предатель?! Думаешь, я не видел, чем вы занимались под надписью? Думаешь, я не знаю, что Тенька…

– Это не имеет отношения к делу, – Выля снова начала краснеть.

– И правда, Гера, не надо снова переходить на личности!

– А ты вообще молчи, ведское отродье!

– Перестань меня так называть, презренный орденец!

– Да замолчите вы, оба! – заорала Выля. Юноши снова удивленно уставились на нее. – Еще я хотела сказать, что никто из наших ничего знать не должен.

– А если директор открыто объявит о поимке обды? – покачал головой Гера.

– Мы не можем знать это наверняка, – пробормотал Тенька.

– Вот поэтому и надо организовать разведку! – подытожила Выля.

***

…Символ обды на Климиной коже засветился зеленым и пропал. По кабинету директора разнесся вздох. Но еще раньше заголосила сама Клима:

– А-а-а, что это? Уберите, уберите с меня эту гадость, это же колдовство, проклятое ведское колдовство!

Она так яростно замахала рукой, что остатки изумрудного сияния слетели с кожи крохотными капельками и попали на лоб наставницы дипломатических искусств. Та брезгливо стерла растаявшие уже крупинки света и велела:

– Прекрати паясничать, Ченара. Твои уловки здесь неуместны. Умей достойно проигрывать.

– Какое “проигрывать”? – стенала Клима. – Господа, умоляю, объясните, что происходит? Во мне живет какая-то зараза? Это можно вылечить? Ах, нет, не могу, мне слишком страшно!

И она картинно свалилась в обморок, грохнувшись со стула.

– И что это значит? – нарушил ошеломленную тишину голос наставницы полетов. – Девчонка сама не знала о том, что является обдой?

– Да все она знала, – отмахнулась наставница дипломатических искусств. Но уже не так уверенно. Какая-то поразительная искренность исходила от Ченары.

Сторож подошел к лежащей девушке, осмотрел.

– Обморок. Притом глубокий, без притворства. Вы точно не ошиблись, господа?

– Но порезы на руке…

– Обда могла не знать о себе.

– А на что в таком случае рассчитывали те, кто устроил в Институте древнее беззаконие?

– Ими могла руководить самозванка.

– Самозванка – и такое провернуть? Не обижайтесь, господа, но некоторые вещи под силу лишь истинной обде. А она в Принамкском крае может быть одна – вот эта, которую господин сторож пытается привести в чувство.

– Откуда у вас такие познания? – изумилась наставница полетов.

– Я про этих треклятых обд уже лекции смогу скоро читать! – с отвращением выплюнула наставница дипломатических искусств. – С начала лета за ней охочусь, а она все это время была у меня под носом.

– И может статься, – заметил директор, – не догадывалась ни о чем.

– Слишком трудно поверить, – пробормотала наставница полетов. – И одновременно – слишком легко. Я знаю Климу с первого дня в Институте. Она никогда ничем не блистала, а уж на доске – тем более. Несколько раз заходила речь о том, чтобы исключить ее за неуспеваемость или перевести на политическое. Но девочка слишком бедна для их отделения.

– Бедна?! Если верить истории о ложках – а оснований не верить у меня нет – эта пигалица где-то хранит прорву золота, – напомнила наставница дипломатических искусств.

– С семи лет? Она наверняка потратила все на какие-нибудь глупости, – усмехнулся сторож.

– Обда-то? – директор приподнял брови. – Если все, что уже говорилось про таких, как она, правда…

– Все упирается в вопрос: знала Клима о своих способностях или нет?

– Несмотря на все ее уловки, мне почему-то кажется, что да, – у наставницы дипломатических искусств тоже имелась какая-никакая интуиция.

– Тише, господа, она приходит в себя, – объявил сторож.

Падать в обморок Клима умела лет с пяти. Притом, чем старше она становилась, тем натуральнее у нее выходило. Последние несколько лет она могла заставить свое тело перестать двигаться и реагировать вообще, хотя разум оставался бодрствовать, уши прекрасно слышали, а нос чуял запахи. Выводить себя из этого состояния было трудней, поэтому обмороки у Климы получались глубокие, долгие и зачастую приносившие немалый результат. Вот, как теперь. Все успели усомниться в ее виновности, но не успели с этими сомнениями справиться, воззвав к здравому смыслу. Теперь самое время было закрепить результат.

– О-о-о, – томно простонала Клима, чуть приоткрывая глаза и осматриваясь. – Нет, высшие силы, за что вы ко мне так жестоки! Это все-таки был не сон! Господин директор, госпожа наставница, я ничего не могу понять, почему моя кровь светится? Такого никогда раньше не было, клянусь здоровьем господина наиблагороднейшего! – “Чтоб ему поскорее сдохнуть”.

– А ты по-прежнему упорствуешь, обда? – жестко поинтересовалась наставница дипломатических искусств.

– Я не понимаю, – пролепетала Клима, – отчего вы называете меня этим бранным словом? Чем я провинилась?

– Ты? Нет, она еще спрашивает! А из-за кого, по-твоему, весь Институт уже неделю стоит на ушах?

– Из-за незаконного сборища в поддержку обды, – быстро ответила Клима и напоказ осеклась. – Ох, то есть… Нет, я здесь не при чем! Я спала в ту ночь, даже могу рассказать, что мне снилось! Знаете, такая пустыня, а в ней колодец – к чему бы это?

– К тому, что я утоплю тебя, если ты не сознаешься, паршивка!

– Госпожа, не давите на девочку, – вступился за Климу директор. – Посмотрите, она напугана, растеряна. Она и впрямь могла не знать…

– После пыток – заговорит!

– А вот пытать мы ее не позволим, – это уже наставница полетов. – В чем она виновата? В том, что обда? Но ведь она ничего не делала и предана Ордену. Это уж, я надеюсь, ни у кого не вызывает сомнений.

– А история с ложками?

Господа переглянулись над головой подозреваемой.

– Климэн, выйди-ка на минутку и подожди под дверью, – велел директор.

– Но как же… Как я могу…

– Выйди, я сказал!

Клима поднялась на ноги и, чуть пошатываясь, покинула кабинет.

– Ты сошел с ума? – ахнула наставница дипломатических искусств. – Девчонку нельзя отпускать, тем более одну!

– Господин сторож, выйди тоже и присмотри за ней, – распорядился директор. – Итак, что мы имеем?

– Это – обда! – почти в один голос заявили наставницы.

– Но вопрос, была ли она ею прежде? – директор прищурился. – “За” и “против”?

– Склонность к политическому делу, – принялась перечислять наставница дипломатических искусств. – Была замечена в подозрительных местах перед той ночью, свечение, излишне идеальная преданность Ордену, ложки эти, опять же.

– С каких это пор преданность Ордену стали причислять к подозрениям? – наставница полетов взяла на себя роль защитника. – История с ложками могла быть приукрашена. А еще Ченара в начале лета задержала нарушителя границы, что ранее не удавалось никому…

– И тоже говорит не в ее пользу! Если никому не удавалось – у обды точно должно получиться!

– Но мы ведь и выяснили, что она обда. Только вот не ведская, а наша. Исполнительна, верна, не задает лишних вопросов…

– Ты себя-то слышишь? Верная и исполнительная обда! Да уже то, как она вела себя все эти годы, говорит, что она скрывала истинную сущность! Обды не верны никому. Они исполняют некий мифический долг перед Принамкским краем – то есть, только и надеются прибрать страну к рукам. А если начнут заниматься чем-нибудь другим, талант тотчас же пропадет – а у Ченары вон как царапины сияли! Нет, я теперь уверена, что эта девчонка хитрая и расчетливая сволочь, которая неполный десяток лет водила всех вокруг своего длинного носа и про себя посмеивалась!

– Ну, это ты лишку хватила, – качнула головой наставница полетов. – С семи лет – и водила-посмеивалась? Да ни за что не поверю!

– Допустим, не с семи, – согласилась оппонентка. – Допустим, она была немного старше, когда осознала себя. Но это явно не случилось сейчас, на наших глазах! У нее ни один мускул не дрогнул, недоумение сыграно, как по нотам! Голову даю на отсечение, она точно знала, что сейчас произойдет, и была готова отбрехаться.

– Головы не жалко? – не удержалась наставница полетов.

В этот момент дверь кабинета распахнулась, и в него буквально ввалился запыхавшийся сторож, крепко держащий такую же запыхавшуюся Климу. Руки девушки были заломлены на спину и крепко связаны ее же собственным поясом.

– Насилу догнал, – пояснил сторож. – Убегать, паршивка, вздумала! Эх, а я ее еще на той неделе угощал…

– Отвечая на твой вопрос: не жалко, – торжествующе обратилась к коллеге наставница дипломатических искусств.

***

В подвале полутемно, пахнет затхлым воздухом и мокрой пылью. Белая облицовка стен посерела от темноты и облупилась от сырости. Что-то капает, в щелях затаились крысы.

– Просчиталась ты, обда.

– Просчиталась, – невозмутимо согласилась Клима.

Быстрее бежать надо было. А то целых пять секунд раздумывала, не лучше ли будет совсем уж в наглую подождать. Дораздумывалась. И ведь кричала же интуиция: беги! Нет, разуму надо было медлить, просчитывать все варианты. И когда только такой разумной стать успела? Помнится, раньше, в детстве, никогда не раздумывала подолгу, все на чутье. А сейчас вот выросла, захотелось не просто чувствовать, а еще и понимать. Что ж, допонималась.

Кап, кап, кап…

Половинки колонн тонут во мраке, железные замки, железные двери с налетом ржавчины. Это не самый глубокий подвал Института, но уж точно самый зловещий. Поговаривают, именно в одной из этих крошечных комнат до сих пор висит на цепях скелет зодчего, придумавшего планировку корпусов. Здесь ничего не хранят: крысы. Просто закуток под главным корпусом, коридор, одиннадцать закрытых комнат, в конце – что-то вроде холла, где сейчас стоит стол с жаркой свечой, а на стульях сидят друг напротив друга наставница и воспитанница. Покровительница и верная наушница. Агент орденской разведки и пойманная с поличным обда.

Подвал стерегут – не убежишь, огрев проклятую тетку стулом.

– Кто тебе сказал, что ты обда?

– Ты и сказала. Намедни, в кабинете директора, не помнишь? – Клима была спокойна и чуть усмехалась. В кои-то веки ей не требовалось притворяться. Плечи расправлены, голова гордо поднята, а черные глаза сверлят наставницу дипломатических искусств пристальным взглядом: еще и не понять сразу, кто кого допрашивает. Страха не было – азарт.

– Кто сказал тебе до меня? – а вот госпожа агент в ярости. Злится, пятнами вся пошла. В кои-то веки ее не боятся. В кои-то веки это так необходимо. И необычайно раздражает!

– Никто.

– Ты… сама? Как давно? Где?

– А ты всерьез рассчитываешь, что я тебе отвечу?

– А куда ты денешься!

– Промолчу, – Клима в открытую осклабилась.

– Я тебя запытаю, – посулила наставница.

– И пальцем не тронешь. А знаешь, почему? Если я умру или сойду с ума, родится новая обда, и все начнется сначала. Только ей может повезти больше, чем мне, и родится она на ведской стороне. Или в горах. Знаешь, как горцы скучают по обде? Они до сих пор проверяют всех детей на талант, – про эту полезную традицию Климе рассказал Тенька. Еще колдун говорил, что теоретически Клима может отказаться от дара высших сил, и тогда тоже родится новая обда. Но девушка отказываться не собиралась. Во-первых, ей нравилась такая жизнь, приправленная азартом, интригами и стремлением к великой цели. А во-вторых: кто знает? Вдруг новая обда не родится еще в течение следующих пятисот лет?

– Есть множество мучительных пыток, которые совершенно не угрожают жизни и рассудку, – наставница тоже позволила себе улыбку, но под взглядом Климы невольно стерла ее с лица.

Обде еще не исполнилось двадцать два, но некоторые вещи она уже вполне умела. Например – исподволь, через взгляд и разговор, заставить собеседника чувствовать то, что хочет она.

Смятение. Нерешительность. Страх перед неведомой мощью высших сил, стоящих у девчонки за плечом.

Со страхом Клима все же переборщила. И получила липкую тяжелую пощечину.

Голова мотнулась, подбородок ударился о правое плечо, челюсть неприятно заныла. Клима подняла глаза на наставницу, восстанавливая зрительный контакт, и провела прохладной ладонью по пылающему от удара лицу.

– Когда я приду к власти, – с ледяным спокойствием сообщила Клима, – ты лишишься руки, которую посмела поднять на обду. Разрешаю пока выбрать способ: отрубить или развеять пеплом, как это делают колдуны. А может, лучше перетянуть тебе руку жгутом и дождаться отмирания плоти?

– Ты – маленькое длинноносое ничтожество, – с ненавистью бросила наставница дипломатических искусств, – и ты никогда не придешь к власти. Хочешь Орден захомутать? Не выйдет. Кишка тонка – порвется.

– Орден? – Клима расхохоталась. Женщина вздрогнула. – Да кому он нужен, этот ваш Орден! Совсем скоро в моих руках будет весь Принамкский край. А за свой длинный нос я вдобавок к руке отрежу твой длинный язык.

– Совсем скоро ты предстанешь перед наиблагороднейшим, маленькая хамка, и он решит твою судьбу. Я бы на твоем месте хорошенько покаялась, ибо участь тебя ждет незавидная.

– Ты никогда не будешь на моем месте. Потому что я – обда, избранница высших сил, и мне плевать на твои пощечины, угрозы и оскорбления, – нельзя сказать, что совсем уж плевать, месть все равно будет сладка. Отомстить ей за заблуждения, за преданность Ордену, за поднятую на обду руку, за треклятый длинный нос, тридцать четыре смерча на него! – Нас много, за мною – весь Принамкский край. А за тобой кучка предателей, которые только и способны, что пять столетий кряду вылизывать сильфам зад. Променяли Землю и Воду на паршивые Небеса! Сладок воздух, да не накормит досыта!

– Не поняла до сих пор, да? Ты не выйдешь отсюда на свободу, обда. Ты будешь гнить в тюремных застенках всю оставшуюся жизнь. Долгую, не спорю, Ордену ни к чему лишние хлопоты, но – невыносимую. Ты не сойдешь с ума, не такой ты человек, но изведешь себя ненавистью и бездействием. Однако, если присмиреешь, наиблагороднейший может смилостивиться и разрешить тебе принести хоть какую-то пользу.

– Ты что, пытаешься меня перевербовать? – Клима нехорошо оскалилась. – До чего же идиотская затея.

– Сейчас да. Но я погляжу, как ты запоешь лет через десять…

– Не поглядишь, – обда почти сочувственно прицокнула языком. – Через десять лет у тебя уже не будет руки, языка и, думается, жизни. Ты ведь не надеешься, что я оставлю тебя в живых? Тебе не место в моей стране. И тем, кто предан Ордену – тоже.

– Откуда в тебе такая жестокость, Ченара?

– Ты же помнишь, госпожа наставница: я всегда была прилежной ученицей. Даже пошла немного дальше. Нравится, правда?

– Ты отвратительна, – наставница дипломатических искусств скривилась. И как она раньше не распознала в услужливом, вечно опущенном долу взгляде холодную властную жестокость?

– Возмездие всегда отвратительно для таких, как ты.

– И где ты всего этого набралась? Та же поговорка про воздух – она ведская. А не ты ли скрываешь того веда, пропавшего здесь в начале лета? В свете прочего он слишком подозрительно испарился неподалеку от лазарета, где в то время находилась ты.

– Ты от меня признания добиться хочешь? – почти весело уточнила Клима.

– Десять лет, – повторила наставница дипломатических искусств. – Ты будешь молить о пощаде и выложишь все, лишь бы твои страдания прекратились, лишь бы кто-нибудь выдрал, пусть и с мясом, вросшие в запястья кандалы, лишь бы твои глаза увидели хоть лучик солнечного света…

– Пять лет, – перебила Клима. – И я публично казню тебя на главной площади Мавин-Тэлэя. Отрублю руку, язык, а если сумеешь меня умолить – и голову. Пари?

***

Тенька вернулся с разведки поздно вечером – мрачный и загнанный, как лошадь. На чердаке его ждала одна Ристинка: Выля и Гера были вынуждены пойти по спальням, чтобы не вызвать подозрений своим отсутствием. Только вряд ли им удастся уснуть в эту ночь…

– Что узнал? – коротко и будто нехотя бросила Ристинка.

Тенька покосился на нее.

– А ужин ты мне оставила?

– На подоконнике, под тряпицей. Кукурузная каша, не пойми чем разбавленный укропник и нога дохлой курицы.

– Умеешь ты обнадежить, – вед усмехнулся. Хоть что-то не меняется, благородная госпожа Ристинида Ар по-прежнему язвительна и высокомерна.

– Так что узнал? – повторила “благородная госпожа”.

– Тебе правда это интересно? – Тенька откинул тряпицу, хлебнул укропника (вполне сносное пойло, и чего она нос воротит?) и жадно хватанул зубами курицу. Дохлую. Ага, не хватало еще, чтобы живая была.

– Да.

– Ты как всегда поражаешь меня своим красноречием. Ладно. Значит, обду нашу я нашел. Ее держат в подвале и допрашивают. Клима, естественно, ничего по существу не говорит. Об этом даже упоминать нечего, иного от Климы ожидать нельзя. Подгадаем момент и выкрадем. Только я и Гера. Вылю брать не будем… Нет, не надо делать такое лицо! То, что я с ней целовался, не при чем. Выле нельзя попадать под подозрение, она остается за главную после ухода Климы. А Клима именно уйдет, думаю, на нашу сторону, а конкретно – ко мне домой. И ты с нами пойдешь, полагаю. И Гера. Будем среди наших обду продвигать. Веды, хоть и подзабыли, за что воюют, более благодарная публика, нежели орденцы. А чего ты вдруг положением нашей обды озаботилась?

Ристинка не ответила, хмурясь и задирая нос. Тенька обмакнул куриную ножку в кашу, откусил изрядный кусок и с набитым ртом предположил:

– А, от нее же твоя жизнь зависит. Понятно все.

– Жизнь, – Ристинка с брезгливостью глянула на безмятежно жующего колдуна и неожиданно грохнула кулаком об оконную раму. – Да пр-ропади она пр-ропадом, такая жизнь!

– О, это уже интересненько получается, – Тенька даже жевать перестал. – Ты, выходит, жить не хочешь? Так что может быть проще: спускайся с чердака и сдавайся своему любимому Ордену. Они тебя заждались.

Некоторое время бывшая благородная госпожа смотрела на свои окровавленные после удара костяшки. Казалось, она сейчас не видит и не слышит ничего, полностью уйдя в себя.

– Я боюсь смерти, – наконец прошептала она. – И не хочу жить. “Интересненько”, правда? – Ристя криво улыбнулась, снова умолкая. А потом заговорила, ровно монотонно и оттого страшно: – Это утром произошло, на рассвете. Мы с женихом с вечера в лес хотели пойти, там ночевать остаться… Пошли. Остались. Мы часто так делали, отец не запрещал, все уже решено было, да и Квелька ему нравился. Он не благородный был, так. Но хороший. Красивый, сильный, воевал, работа вся в его руках спорилась, да и голова на плечах была. В общем, всех и недостатков, что не благородный. А отцу-то что. Он во мне души не чаял, вот и разрешил. Квелька еще раньше при нем на посылках был, ни одного промаха не допустил за восемь лет – ни с кем такого прежде не бывало… Он, Квелька, меня на пять лет старше, – она машинально вытерла сухие глаза и прибавила: – Был. Мне ночью холодно стало, он в усадьбу за одеялами пошел – там близко, два десятка минут бегом. Пошел – и не вернулся. Я ждала до рассвета, потом извелась вся, пошла его искать. Добралась до усадьбы, а она… – дыхание Ристинки перехватило. – …Горит. Вся горит, черным пламенем. И в огне сестренка кричит. И кто-то еще… Я только сестренку почему-то запомнила, ей в тот день должно было шесть исполниться, хотели в Институт отдать на будущий год… Отец в кустах лежал. А голова – на заборе. А рядом – мамина. И… Квелькина… тоже… Кругом люди суетились, бегали, солому подбрасывали, хотя там хорошо горело. Я узнала многих… И поняла. Не дура… Была, – она сказала это слово с какой-то исступленной яростью. – Я там сгорела, вместе с сестренкой. И моя голова на заборе была, когда я вернулась в лес, вещи пособирала и бежать бросилась. Куда глаза глядят. Ходила долго, пряталась. Куда мне было податься? Пришла в Институт, там должник отца наставником был. Его полгода назад на войну забрали и убили уже, думается. Я без защиты осталась. А тут – обда эта. Зачем мне жить, мертвой? Не знаю. А поди ж ты, хочется… Чего молчишь, колдун?

С задумчивым вздохом:

– А чего здесь ответишь…

========== Глава 15. Маленькие шаги в большой политике ==========

Вот наш удел еще невидим,

В дыму еще не различим.

То ль из него живыми выйдем,

То ль навсегда сольемся с ним.

Б. Ахмадулина

“Ну и на что я рассчитывала?” – мрачно спросила саму себя Дарьянэ, зажатая на узком сиденье кареты между двумя дюжими молодцами. Коллега-агент сидел напротив, с нарочито скучающим выражением лица глядя в окно. Но Даша знала этот взгляд: ее тоже обучали следить за объектом, не подавая виду.

Три дня назад, озвучив свое решение, она, разумеется, не смела надеяться, что ей сразу же поверят. Да, ее тут же накормили, напоили настоящим сильфийским укропником (девушка явственно ощущала привкус какой-то спиртовой настойки, но махнула на это рукой). Ей согрели ванну, переодели в новое платье, ничуть не уступающее по роскошности загубленному в подвале предыдущему, но… На ночь ее опять заперли. Не в тесном чулане, а в знакомой уже уютной комнате без окон, но все равно – заперли. Не доверяли. И ни на мгновение не оставили наедине с собой. Поначалу исстрадавшаяся без общения сильфида этого не замечала, но потом поняла: с нею рядом постоянно кто-то был. Служанка, безымянный мордоворот, сам господин агент – не важно. Она по-прежнему оставалась пленницей и, пожалуй, останется ею навсегда. Глупо было думать, что во всей этой мишуре красивых обещаний может быть хоть доля незамутненной истины.

И вот уже два дня они ехали неведомо куда. Дарьянэ сказали – в Мавин-Тэлэй. А кто знает, как оно на самом деле? Девушка даже в окно толком посмотреть не могла. Вид частично заслоняли шторки, а частью – охрана. Ей был виден только кусочек неба, в котором изредка на пару мгновений мелькали пушистые зеленые верхушки деревьев. Даже облаков на небе все дни пути не было, взгляду зацепиться решительно не за что!

На все попытки агента разговорить ее Даша отвечала односложно, боясь снова сболтнуть лишнего, и постоянно старалась прервать разговор, делая вид, что раздавлена поражением. Вскоре “коллега” уже не порывался с ней беседовать. Дорога протекала в скуке и нерадужных размышлениях.

“Что делать теперь? Как исхитриться убить наиблагороднейшего, если и впрямь представится возможность? Что если наврать о каких-нибудь забытых сильфийских традициях клясться на крови? Помнится, в древнем людском культе крокозябры такое было в порядке вещей. Тогда у меня в руках окажется кинжал, который можно будет вместо своей руки вонзить во вражескую шею…”

Даша одернула себя. Люди слишком хорошо изучили сильфийские традиции, особенно если эти люди – выходцы из благородных господ. Просто не поверят. Заподозрят и вообще не дадут ей увидеть наиблагороднейшего. Но что тогда придумать? Задушить или шею свернуть – силенок не хватит. Отравить – яд в ее положении отыскать еще труднее, чем кинжал. Сообщить какую-нибудь невероятную новость, вызвав сердечный приступ? Совсем уж фантастика…

На исходе второго дня карета остановилась раньше обычного, едва только начало смеркаться.

– Приехали, – объявил агент, распахивая дверцу.

– Уже? – не удержалась от иронии Дарьянэ. – В Мавин-Тэлэй? А не быстро?

– Это Институт, – агент подал ей руку, а когда девушка вышла, и не подумал отпускать. – Мы переночуем здесь, а утром снова двинемся в путь.

– Отчего Институт, а не очередной дом благородного господина, как это было вчера?

– До ближайшего города далековато, – “коллега” всегда был безукоризненно вежлив. Даже когда бил пленницу сапогом в живот. – В Институте часто останавливаются те, кто едет от сильфийской границы в столицу. И мы не исключение.

Про орденский Институт Дарьянэ довольно много читала. Это было единственное заведение в своем роде. Чтобы в огромном здании систематически готовили из детей представителей каких-то востребованных профессий… Даже у сильфов такого не было, все предпочитали домашнее обучение. А у ведов вообще с образованием было скверно, особенно в деревнях и маленьких крепостях. От силы пара образованных на деревню была, они же и учили ребятню, если имелось обоюдное желание.

Итак, об Институте Дарьянэ была осведомлена. Знала, что за дисциплины здесь преподают, как зовут директора. И даже видела на картинке рисунок белокаменной громады. Но никогда бы не подумала, что в живую это выглядит настолько внушительно.

Цитадель знаний покоряла и подавляла. Колонны, распускаясь наверху каменными садами, прочно держали анфилады арочных сводов. Корпуса соединялись затейливыми балконами, на шпилях башен и башенок реяли флаги Ордена. Институт был прекрасен, как оживший сон, голубоватый в сухих летних сумерках.

Даша вдруг подумала, что ее мучитель тоже учился здесь. Политическое отделение готовит не только ораторов, руководителей и послов, но и шпионов. И как могли эти прекрасные стены воспитать такую жестокость? Или снаружи все выглядит иначе? Вот взять, например, сильфийско-орденский союз. На бумагах так красиво сказано: сильфы людям технику дают, люди сильфам – золото. Все взаимно клянутся в вечной дружбе. Не счесть случаев, когда сильфийские девицы выходили замуж за людей и переезжали в Принамкский край. Да и наоборот. Тот же Костя Липка – живое подтверждение.

А на самом деле идет война. Люди не хотят платить за доски. Им все нужно даром. А сильфы уже подзабыли, как тяжело жилось на Холмах во времена последних обд. Верховный хочет для подданных лучшей жизни и не без оснований полагает, что они того заслуживают. И доводит этим Орден до отчаяния. А чем иначе можно объяснить творящееся теперь? Люди сидят на богатствах, но не могут расстаться с ними и приходят в отчаяние. Они еще больше сильфов привыкли жить роскошно, каждый день есть хлеб из настоящего зерна, а не лепешки из укропной трухи. Даша, как истинная сильфида, полагала, что люди просто зажрались, и богатствами надо делиться. Тем более, когда при этом еще предлагают взамен что-то полезное. Но девушка могла дать на отсечение голову (все равно дурная, настоящему агенту такая ни к чему): люди думают иначе. И делиться не хотят. Что досталось Принамкскому краю, то лишь его обитателям по праву принадлежит. Жадины…