Текст книги "Формула власти. Первое условие (СИ)"

Автор книги: Zora4ka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

– Никого из наших не поймали?

– Разумеется, нет! – Тенька окинул взглядом подставку. – Сейчас кого-то ловить, все равно что искать в бушующем море конкретный водоворот. Которая из досок твоя?

– Вот эта, без лака, со ржавыми креплениями.

– Я так и подумал. Интересненькая у сильфов магия, не находишь?

– Ты сможешь заставить эти дрова летать?

– Попробую, – Тенька поскреб ногтями подбородок, отчего тот покраснел, а редкие светлые щетинки встопорщились. – Хотя обещать пока рано. Тут разбираться надо.

– Где сейчас Гера и Выля?

– Первый в сторожке, командует. А Выля в библиотеке, ищет способ тебя разбудить. Хотела в спальню пробраться, поискать у тебя под кроватью, но кругом постоянно толкался народ.

– А ей лишь бы под мою кровать залезть. Столько раз уже говорила: тайник мой, и копаюсь в нем только я. И если со мной что-то случилось, это не повод рыться в моих личных вещах.

– Зря ты так. Выля больше всех переполошилась, закатила форменную истерику, а все потому, что дурище Ристинке показалось, будто у тебя бесцветка…

Клима скептически фыркнула.

– Ступай на чердак и ни шагу оттуда. Скоро приду, устрою совет.

– Совет или разнос? – Тенька лукаво заглянул обде в глаза.

Клима не ответила. Но веду и не требовались слова.

***

Всякий колдун – вед, но не всякий, кто живет на ведской стороне Принамкского края, умеет колдовать. Изменение естественных свойств – наука сложная. Трудность даже не в том, чтобы изменить эти свойства, а чтобы их разглядеть и просчитать. Если по-особому прищурить глаза, можно увидеть световую модель пространства. У каждого предмета там имеется лишь тонкий контур, словно нарисованный углем. Не видишь контура – не быть тебе колдуном. Ведь именно в переплетениях темных полосок таятся все естественные свойства, которые можно изменять, касаясь их, уговаривая, дрессируя, как цирковых собачек. Чем опытнее колдун, тем четче он видит контуры. А если он начитан, то может сходу подобрать нужные слова и движения, угадать по толщине линий тип и количество свойств, да к тому же добавить пару-тройку собственных.

Тенька для своих лет был очень опытным и начитанным колдуном. К ремеслу его приучил отец. Сначала, разумеется, из-под палки. Кому охота целыми днями заниматься, когда сверстники то бегают на озеро рыбачить, то лезут на крышу старой мельницы ловить диких лебедей, то изобретают разные хитроумные каверзы? До десяти лет Тенька гулял урывками, когда удавалось сбежать. Остальную часть времени мальчик вертелся перед отцом отбитым задом на жестком табурете и с напускной прилежностью косил глазами в разные стороны, отрабатывая свой угол зрения, под которым окружающий мир делался черно-белым и схематичным. Потом отца забрали на войну, и колдовство из мучения превратилось в способ подзаработать. Неожиданно оказалось, что из всей деревни только Тенька может сделать в дом прозрачные тонкие ставни из теплого сухого льда, извести огородных вредителей, замесить чудо-зелье, которое склеивало даже сталь с деревом, соорудить трещотку от воров и запаять прохудившееся корыто. Заказов хватало, иногда приходили люди из соседних деревень, и на радость матери мелкая денежка в доме не переводилась. Простое колдовство стало рутиной, а именно рутину Тенька терпеть не мог больше всего на свете. Втайне он мечтал вырасти, овладеть каким-нибудь другим ремеслом, скажем, кузнеца или землемера, и забросить проклятое колдовство навсегда.

Когда мальчику минул тринадцатый год, мать, втайне безутешно страдавшая от разлуки с отцом, на много месяцев слегла с кашлем. Постепенно простая затянувшаяся болезнь переросла в бесцветку. Только самые лучшие колдуны иногда умеют лечить болезни (если, конечно, имеют при этом дополнительное врачебное образование). А Тенька и просто хорошим-то в те времена не был. Так, колдунишка средней паршивости, самое великое чудо в арсенале – горячий лед…

После похорон матери он разбирал сундук с ее вещами и наткнулся на старые записи отца. Это оказались научные изыскания на тему многообразия естественных свойств, возможностей световой модели пространства и преломления ее лучей под выгодными углами. Не сразу, но у Теньки открылись глаза. Он понял, что колдовство – не примитивная рутина, а интереснейшее из занятий. Мальчик стал учиться всерьез. Он расчистил чердак дома и завел там лабораторию, немыслимыми путями доставал книги по теории колдовства, астрономии, естествознанию, математике, ритмике. Однажды даже съездил в столичный Фирондо поглазеть на Эдамора Карея, величайшего из мастеров современности. Знаний это, разумеется не прибавило, но восторженных воспоминаний хватило на полтора года вперед. С детства приученный к усердию и усидчивости, от природы обладающий неплохими способностями, Тенька делал завидные успехи. К восемнадцати годам ему уже почти не требовалось щуриться, чтобы разглядеть заветные контуры – он видел их постоянно. Это было сродни тому, как опытный портной на глаз определяет размер заказчика, как живописец машинально различает среди июльской зелени сотни оттенков – от красного до синего. Мало того, Тенька научился не просто работать с чужими формулами изменения, а на ходу изобретать собственные. Немногие колдуны могли этим похвастать. Особенно те, кого забрали на войну в мальчишеском возрасте, не дав толком доучиться. Теньку тоже несколько раз хотели забрать, но односельчане выручали – прятали. Да и не только односельчане, в соседних деревнях мальчишку тоже ценили, уважали даже. И полагали, что ведская армия как-нибудь обойдется без него. Дома такой рукастый и головастый больше пользы принесет. К тому же, сестрица у него юная совсем и хороша до невозможности, негоже такую без кормильца оставлять.

Чем больше Тенька узнавал, тем яснее понимал, что ничегошеньки в колдовстве не смыслит. Горизонты заветной мечты становились все выше, великие цели отдалялись, а авторитет всемогущего и загадочного Эдамора Карея рос, как тесто на дрожжах. Но юношу это не смущало, а наоборот, раззадоривало и подстегивало к покорению все новых вершин теории и практики колдовства.

…Крылья были хороши. Снежно-белые, лоснящиеся, огромные. Таким любой гусак позавидовал бы. Да что гусак! Гордая и прекрасная птица лебедь! Вот только досталось сие богатство не птице, а облупленной доске.

– Интересненько это у меня получилось, – констатировал Тенька, задумчиво изучая дело рук своих.

Крылья росли прямо из доски, по длинным сторонам. Вокруг их оснований по дереву плесенью разошелся легкий желтоватый пух. Кое-где он виднелся и на креплениях. Тенька пнул доску ногой. “Дрова” возмущенно закудахтали.

– Тебе не кажется, что если обда выйдет на поле с ЭТИМ, то вызовет подозрения? – Ристинка ядовито прищурилась.

– Клима и от пернатой доски отбрехаться сумеет, – убежденно ответил Тенька, водя над крыльями ладонью. – Не понимаю, какую из линий я сдвинул, что получилось так интересненько? А может, это из-за взаимодействия с сильфийской магией? Она здесь даже видна. Если принять магию за материальный объект, пришпиленный сознанием к исследуемому предмету…

Ристинка посмотрела на веда как на помешанного, но промолчала. Говорить что-либо она считала ниже своего достоинства.

Крылья пару раз дернулись, у носа доски проклюнулось несколько маховых перьев. Тенька звонко прищелкнул пальцами над левым креплением. Перья стыдливо съежились до пуха.

– Если все веды так колдуют, я удивляюсь, почему мы до сих пор не выиграли войну! – все-таки вырвалось у Ристинки.

– Нам Эдамор Карей помогает, – огрызнулся Тенька. – Он ковыряется в носу и орденцы дохнут от эстетического шока.

– А может, от мерзкой вони?

– То есть, ты не отрицаешь, что ваши все равно дохнут?

Бывшая благородная госпожа язвительно фыркнула и отвернулась. Тенька продолжил бормотать:

– Ну-ка, посмотрим, что ты за объект такой, сильфийская магия. Какие у тебя свойства есть? Линия воздуха, часть как у свинца – забавное сочетание. А если те три связки местами поменять?..

Доска взвизгнула, затрепыхалась, как выброшенная на лед рыба, крылья местами поголубели. Ристинка напоказ заткнула уши.

– Отрицательный результат – тоже результат, – философски заключил Тенька. И снова протянул: – Интересненько это у меня получилось…

– Высшие силы, избавьте меня от этого психа! – прошипела Ристинка вполголоса.

Тенька понимал, что нарывается на очередную идеологическую полемику, но промолчать не сумел:

– Как у тебя язык поворачивается просить высшие силы, если вы их предали? Талант обды – от высших сил, а Орден сверг ее.

– Я никого не свергала и не предавала, – надменно сказала Ристинка. – Это меня предали. И мою семью.

– Заметь, это тоже сделал твой любимый Орден.

– Ненавижу Орден. Но ведов и обду я ненавижу больше.

– Ты хоть кого-нибудь любишь вообще? – вздохнул Тенька.

– Я любила, – Ристинка цедила каждое слово сквозь зубы. – Родителей, братьев, сестер, жениха – они все сгорели, вместе с домом. Теперь некого любить. А высшие силы мне безразличны. И я им тоже. Поэтому только высшим силам мне осталось молиться. Чтобы не обратили каждое слово во вред.

– Лечиться тебе надо, а не молиться, – колдун покачал головой.

– Тебе тоже. Снабдил доску крыльями и разговариваешь с ней.

– А тебя больше волнует первое или второе?

– Иди к смерчам!

– Значит, просто нервы слабые, – невозмутимо сделал вывод Тенька. Ему надоело, что бывшая благородная госпожа демонстративно презирает ведов (Эдамора Карея в частности) и постоянно строит из себя не пойми что.

Загремела снаружи узкая винтовая лесенка, и вскоре на чердаке объявились Клима, Гера и Выля, благоговейно держащая обду за рукав платья. Ругаться эти трое явно начали еще внизу, а здесь, вдали от лишних ушей, спор разгорелся куда жарче.

– Ты спала! – грохотал Гера. – Беспробудно, как неживая! Что я, по-твоему, должен был делать? Распускать организацию, созданную с таким трудом?!

– А подождать пару дней тебе ортона в заднице мешала? – Клима говорила тише, но в ее речи звучал лютый гнев. – Ладно Тенька, ему лишь бы “интересненькое” замутить, да и порядков наших он не знает, но ты-то должен был понимать! Несколько дней погоды не сделают, а если бы ничего не изменилось, можно было додуматься до более скрытных действий…

– Тебе вечно лишь бы скрываться! Хватит! Тридцать четыре смерча, я пошел за тобой, чтобы воевать! За мир и единство!

– “Воевать за мир”, – едко передразнила Клима. – Хочешь драки – бейся головой об стенку, ей-ей, меньше хлопот! Сколько лет твержу: без моего слова ни шагу! Почему тебя вечно тянет на самодеятельность?!

– А что тебя не устраивает? – Гера встал перед обдой, расправив плечи. Он был выше ее на полторы головы. – Никто не попался, входы и выходы под нашим контролем, все в смятении. Лучшего времени, чтобы заявить о себе, просто не найти!

– Я не хотела пока ничего заявлять! – взорвалась Клима. – Я не готова, понимаешь или нет?! Собрание свалило меня с ног, а что дальше? Тебе следовало затаиться и не дать другим куролесить, а ты сделал все наоборот!

– Подумаешь, не готова она! Зато готовы мы, твой народ! Все твои сторонники поддержали эту авантюру, все до единого писали на стенах “Обда вернулась”. Мы развернули наши знамена и требуем, чтобы ты их несла! Не обда решает, когда ей править, а народ! Мы уже решили, мы хотим, чтобы ты прекратила войну. И ради этого готовы повоевать еще немного. Поэтому, пробуждайся окончательно, Клима, и возглавляй восстание, раз уж созвала его!

Обда смотрела на “правую руку” так, словно хотела испепелить на месте. У Геры горячо пылали щеки. Выля притихла, как мышь под веником, не отпуская Климин рукав. И в этот момент измененная доска заливисто крякнула. Тенька, смутившись, поспешил схватить результат неудачного опыта и спрятать за спину. Делу это сильно не помогло – пушистые бело-голубые крылья торчали в разные стороны. Теперь казалось, они растут не из доски, а из самого Теньки.

– Это что такое? – почти нормальным голосом спросила Клима.

– А… э… учу доску летать! – нашелся горе-колдун. – Так нагляднее получается.

– Дай-ка попробую, – Гера выхватил пернатую из Тенькиных рук, положил на пол и собрался привычно вставить ноги в крепления.

Но не тут-то было. Едва стопа вместе с тяжестью тела опустилась на облупленную поверхность, доска дико заверещала и забила крыльями, словно гусь, которому едва не переломили хребет. Гера отшатнулся, присутствующие разинули рты.

– Побочное действие, – поспешил объяснить Тенька. – Не те линии не туда изменил… Бывает. Интересненький эффект, но я еще не закончил…

– А в итоге она должна запеть соловьем? – сыронизировал Гера. – Или обругать летчика человеческим голосом?

– Полететь, – вздохнул Тенька.

– В теплые края?

– Интересно, – подала голос Выля, – а если отрезать крылья, потечет кровь или посыплется стружка?

– Одно знаю – визгу бу-удет, – фыркнул Гера.

– Тенька, – с иронией уточнила Клима. – Ты же не рассчитываешь всерьез, будто сегодня вечером я на этом полечу?

– Полетишь. На улучшенном варианте. И вообще, чего вы сюда пришли, ругаться между собой или мои полработы критиковать?

– Никто не ругается, – сухо сказала Клима. – Мы с Герой поговорили и друг друга поняли. Надеюсь, этого понимания хватит дольше, чем на обычные месяц-полтора. Выля, отцепись от меня, наконец. Передай по цепочкам, что повальная порча стен прекращается, иначе на нас ополчатся все чистюли и аккуратисты – когда опомнятся. Пусть теперь люди вяжут на перилах и балюстрах золотые ленточки. И пустишь слух, что ленты – символ моего знамени. Гера, иди на свой пост в сторожке и с него ни шагу. Передавай мне сведения через надежных ребят. Я хочу знать все о перемещениях наставников, их планах, количестве и общих настроениях.

– Как обычно, – буркнул Гера, скрываясь в дверях. Клима послала ему вслед уничижительный взгляд.

– Давно бы так, – Тенька хлопнул обду по плечу. – А то устроила: “Я не готова, как вы посмели…” Не обда, а госпожа-истеричка.

Клима устало плюхнулась на мешки и снизошла до пояснений:

– Пока я спала, все пошло слишком не по плану.

– Эка невидаль! У меня постоянно все не по плану идет, так что теперь, орать на всех?

Клима со смешком покосилась на “окрыленную” доску, мол, заметно.

– Мои задумки обычно воплощаются в жизнь.

– Если это твой первый план, всецело пошедший наперекосяк, за тебя можно только порадоваться.

– Будем надеяться, последний, – вздохнула Клима.

– И не надейся! – с широкой улыбкой сообщил Тенька. – Большее, на что можно рассчитывать в нашем несовершенном мире – это если твои планы будут срываться так же нечасто.

Доска позади дернула крылом. Вед закатал рукава и присел перед ней на корточки, широко раскрыв глаза и что-то бормоча. Клима повернулась к “левой руке”:

– Выля, на досуге уничтожь все тетрадки, в которых я писала указания. Теперь надо либо сочинять новые, либо решать все на ходу. И отпусти мой рукав, наконец, он уже мятый!

– А ты больше не заснешь? – шепотом спросила Выля.

Клима встала, выпрямляясь. День еще не закончился, и дел было невпроворот. Да и поесть что-нибудь не мешало, последний раз обда перекусывала позавчера утром, если не считать чаепития у сторожа.

– Нет, я не засну. Мало того, пожалуй, только сейчас я пробудилась по-настоящему.

***

Поруганный и растоптанный восстанием быт Института постепенно налаживался. Вернулся из леса заместитель сторожа, который испуганно косил глазами во все стороны и утверждал, что самолично был свидетелем свадьбы крокозябр и духов. От господина заместителя несло перегаром, но сомнительно было предполагать, что он выпивал посреди праздника потусторонних существ за здоровье молодых. Поэтому заместителя сторожа заключили под стражу, вместе с заместителем секретаря, до выяснения обстоятельств. Или пока не протрезвеет.

Выползли из своих комнат помощники директора в летном и политическом отделениях. Заместитель директора остался у себя – показаться на людях ему мешал компресс на носу.

Прибыла стража из Кивитэ, который, как выяснилось, все это время стоял невредимый и обду с войсками в глаза не видел. Вместе с подкреплением вернулся сторож и дал признательные показания. По его словам выходило, что некая Клима Ченара с летного отделения уверила его, будто в городе эпидемия. Тут же и другие жертвы (включая мающегося похмельем заместителя сторожа) вспомнили, как за день до разрухи встречались и беседовали с девицей-летчицей, имеющей длинный безобразный нос.

В середине дня прилетела вызванная из отпуска наставница дипломатических искусств и устроила большой совет. Наставники и наскребенное по сусекам руководство обменивались сведениями, делились мнениями и опрашивали свидетелей. Вызвали и Климу – слишком часто упоминалось ее имя. Обда виртуозно строила из себя дурочку, пересказала господам ворох сплетен, кое-что приукрасив и добавив парочку от себя, валила любые совпадения на волю высших сил и постоянно держала долу опасные черные глаза.

…В тот день Климе иногда казалось, что она умеет раздваиваться. От одних ребят к другим, потом – в сарай на поле, принимать присягу у новых сторонников, одновременно выслушивать гонцов от Геры и отсылать их к Выле, по пути на совет наставников страховать шестигодок, привязывающих на лестничные балюстры золотистые ленточки; стоя на совете, через окно незаметно делать Гере знаки, что все в порядке. И врать, врать, врать настолько виртуозно, что сама порой начинала верить в свои слова, держать в памяти сотни имен и несколько реальностей: одна настоящая, прочие – вымысел для вранья. Наскоро перекусить вместе с Гулькой, при этом выбалтывая ей сведения для огласки, между делом забежать на чердак и наорать на Теньку, у которого доска полиняла, но вместе с этим обросла колючей чешуей и заржала по-лошадиному. Сделать дубликаты “врачихиных” ключей, а оригиналы подбросить под лестницу, проникнуть в пустую лабораторию, просто так, из дурацкого любопытства: врала Гулька про голову веда или нет? Хозяйка лаборатории до сих пор не очнулась, а когда еще случай представится?

Созерцая зеленоватую заспиртованную голову с закрытыми глазами и зашитым носом, которая могла принадлежать кому угодно, включая сильфа, Клима вдруг поняла, что опаздывает на контрольную по полетам. Чтобы этот глупый визит совсем уж не пропал зря, распихала по карманам первые попавшиеся реактивы – Теньке все сгодится. Затем аккуратно закрыла кабинет и стремглав помчалась на поле через главную лестницу, вся балюстрада которой казалась мохнатой от золотистых ленточек. В ту минуту Клима особенно остро ощущала, что Институт принадлежит ей.

Уже на поле обду настигло осознание: доска осталась на чердаке, а команда строиться уже дана. Клима мысленно обругала себя тщеславной разгильдяйкой, прибавив несколько более крепких словечек. После бега из лаборатории сердце билось у самого горла, а заветный чердак был на другом конце огромного Института.

– Рассчитаться по номерам для сдачи! – приказала наставница. Она выглядела усталой, но решительной. Спуску не даст. – Первый номер – в небо!

Клима была пятой. Она смотрела, как одногодницы проверяют крепления, сглаживают шкуркой несуществующие щепки и обреченно ждала, когда наставница или любопытная Гулька спросят у нее, где доска.

– Первому зачтено. Оценка – удовлетворительно. Второй номер – в небо!

Нагоняй выйдет знатный – забывать доски перед выходом на поле отучивали еще в первый год обучения. Как бы вымотанная наставница не озлилась настолько, что отказалась принимать зачет. Отчисление из призрачной угрозы переросло в реальную опасность.

– Второму зачтено. Оценка – отлично. Третий номер – в небо!

– Клима, – раздалось над ухом так неожиданно, что обда вздрогнула. – Держи.

Невидимый Тенька сунул ей в руки невидимую доску. На ощупь – гладкую, без чешуи. Клима отошла в сторону сарая, подальше от посторонних глаз. Доска постепенно проявилась – такая же, как раньше.

– Она летает?

– Еще как. Понятия не имею, что я такого сделал. Наверное, со мной приключилось наитие.

– Ветер она хорошо слышит, проверял?

– Какой ветер? – изумился Тенька.

– Доска летает, опираясь на ветра. Искусство летчика – поймать нужный воздушный поток.

– Не знаю, – честно ответил колдун. – Задача стояла – заставить летать. А чувствует она при этом ветер или нет – одним высшим силам ведомо.

– Но я хоть не свалюсь?

– Обижаешь! Кстати, не знаю, как она управлялась раньше, но теперь доска подчиняется мысленным командам.

– Ногами, – прошипела Клима. – Все нормальные доски чувствительны к движениям ног!

– М-да… А я как раз эту функцию убрал, чтоб не верещала… Ну, ничего, в небе разберешься. Ты же обда, значит, везучая.

Дать невидимому Теньке заслуженный подзатыльник Клима не успела – объявили пятый номер.

– Попутного ветра – так у вас, кажется, говорят?.. – немного неуверенно донеслось вслед из пустоты.

Если бы девушка была избалована сильфийскими новинками, она б и пары секунд не продержалась на Тенькиной доске. А так… “Дрова” летали. Очень странно, напрочь игнорируя ветер – но летали! Для виду Клима старательно выполняла предписанные учебником движения рук и ног, а на самом деле напряженно думала: “Вверх, вниз, пике, петля, вверх, кувырок… ох, высшие силы, крокозябру ж твою за ногу и тридцать четыре смерча под зад!”

Ругалась обда больше от страха – в небе она чувствовала себя очень неуютно, особенно на такой доске. Но команды выполнялись исправно, без задержек. Отлетав положенную по контрольной программу, Клима с удивлением узнала, что ей поставили “хорошо”.

========== Глава 12. Раскрытие тайн ==========

Что так Снегурочку тянуло

К тому высокому огню?

Уж лучше б в речке утонула,

Попала под ноги коню.

Б. Ахмадулина

Прежде Дарьянэ видела кареты только на картинках. Но какие то были кареты! Изящные, с круглыми, словно у огромных сладких перцев, боками, золоченые, серебреные, от колес до шпиля на крыше – в резном деревянном кружеве.

Карета же, в которой сильфиде предстояло двухнедельное путешествие до Мавин-Тэлэя, не оправдала ожиданий. Обыкновенная будка о четырех колесах. Сколочена, правда, добротно – щепки не торчат, а аккуратные ряды шляпок гвоздей вполне можно считать за украшения. Карета была новая – желтое с красноватым оттенком дерево еще не успело потемнеть от дорог и непогоды. Внутри тоже неплохо – два мягких широких сиденья темно-бордового цвета и полдесятка шелковых подушечек. Даша поначалу стеснялась, а потом, плюнув на приличия, скинула туфельки и забралась на сиденье с ногами, не забывая, впрочем, чинно держать осанку.

Сопровождающих было четверо. На козлах – молчаливый грузный мужчина с густой черной щетиной, лохматой шевелюрой и беловатой полосой шрама под левым глазом. Будь на месте сильфиды уроженка Принамкского края, она мигом бы окрестила кучера «разбойничьей рожей» и зареклась приближаться на расстояние меньше десяти шагов. Но в Холмах разбойников представляли иначе: высокими, бритыми налысо и с головы до ног увешанными оружием. Поэтому неприязни к черноволосому мужчине Даша не испытывала. А вот другого спутника, сидящего позади кареты, немного опасалась. Отличаясь низким ростом, он таскал при себе столько всевозможных клинков, стрелок и метательных лезвий, что хватило бы вооружить до зубов небольшой отряд. Дарьянэ сказали, что это обычный охранник, и он должен выглядеть так, чтобы всех защитить. Но девушка почему-то не поверила – больно странно на нее этот «охранник» косился. С каким-то гастрономическим вожделением. Не постоянно, нет, но Даше хватило пары взглядов, чтобы почувствовать себя не в своей тарелке.

Остальные двое спутников были похожи – среднего роста, золотоволосые, кареглазые, с широкоскулыми курносыми лицами. Они представились помощниками благородного господина, занимающегося при наиблагороднейшем ведением иностранных дел. Эти двое ехали с Дарьянэ в карете, устроившись напротив. Поначалу пытались ее разговорить, но заметив, что спутница всецело увлечена видами из окна, умолкли.

Когда карета, сочно поскрипывая на кочках и поворотах, выехала из леса и покатилась между линией деревьев и кромкой зелено-золотого пшеничного поля, Даша едва сдерживала себя, чтобы не высунуться в окно по пояс и визжать от восторга, распахнув глаза и разинув рот.

Принамкский край (в отличие от кареты) превзошел все ее ожидания. Никогда, даже изучая картинки, Дарьянэ не могла вообразить, что бывает на свете такое буйство зелени, красок, такая маслянисто блестящая черная земля под колесами и такие огромные цветы у обочин. Ромашки размером с пол-ладони, синие махристые соцветия на толстых стебельках, колючие кусты, усыпанные ярко-розовым. К Принамкским лопухам Дарьянэ не сумела привыкнуть и час спустя. Она даже представить себе не могла, что знакомые с детства «ушки-лопушки» могут вымахать до размеров широкополых шляп. Да что там шляп! Пары-тройки некоторых экземпляров вполне хватило бы на полноценное бальное платье. А если еще один лопух добавить – со шлейфом. Про пшеницу и говорить нечего, на Холмах она вообще не приживается – слишком промозглые и сильные ветра дуют со стороны кислых северных морей. Теперь Дарьянэ понимала сильфийских владык древности, которые столетиями стремились обладать хоть толикой несметных богатств Принамкской земли. И, надо сказать, лишь появление обд несколько тысяч лет назад помешало им вытеснить людей за Западный горный хребет. Даша украдкой глянула на своих спутников. Ни малейшей враждебности. Теперь сильфы с людьми дружат, посольствами ездят, в браки вступают, обычаями меняются. А раньше – людские хроники даже не сохранили описания тех времен – половина Принамкского края была застроена сильфийскими крепостями, и у подножия этих крепостей кипели такие жестокие сечи, что после над горами человеческих трупов клубился плотный туман развеявшихся сильфов. Рубились на земле, доски-то всего лет триста назад изобрели. Поэтому-то у сильфов и есть поговорка: небо для мира – земля для войны. Это у людей все шиворот-навыворот.

Горизонт ощетинился остроконечными силуэтами сельских домишек. Даша знала, что люди никогда не делают крыши своих жилищ плоскими. Только покатыми, чтобы стекала вода – в Принамкском крае куда чаще идут проливные дожди. Долгое время юная сильфида не могла понять, где же в таком случае устраивают веранду – крыша-то занята. А потом узнала, что веранды у людей обычно закрытые и располагаются на первом этаже. По Дашиному разумению, веранда у самой земли была немногим лучше и понятней, чем балкон в глубоком подвале.

А Принамкский край не переставал очаровывать и поражать. На глаз Дарьянэ прикинула высоту некоторых метелок неизвестной ей сорной по виду травы – получалось, что лохматый кончик метелки колыхался бы над ее головой. И над Юриной тоже.

“Вот бы Юргена сюда!” – подумала Даша, с нежностью вспоминая его спящее лицо. Богатая броская красота людских земель разогнала все обиды. Даша представляла, как выглядело бы ее недавно ушедшее детство, расти она не на холмистых бестравных пустошах, а здесь, среди зеленого изобилия. Летала бы точно меньше – к чему забираться в далекие небеса, когда внизу столько интересного? Как, должно быть, привольно живется здешней детворе: и в прятки играть веселее, и дома можно сутками не показываться, ведь еда повсюду растет. О диких зверях, что таятся в лесах и полях, сильфида не подумала – на Холмах не водилось никого крупнее суслика. В кедровых пущах, конечно, встречались и дикие кабаны, и черные саблезубые волки, в устье Сильфуки жили громадные хищные ящерицы. Но звери Холмов не охотились на сильфов – знали, чуяли, что вместо мяса от них остается лишь несъедобное облачко тумана.

Полной грудью Дарьянэ вдыхала Принамкский воздух – влажный, пряный, так пьяняще не пахнут даже грозовые тучи. Да и как можно сравнивать аромат напитавшейся солнцем травы, застарелых и свежих смол, многообразия цветов, плодов и ягод, звериной шерсти, сгорающей на жаре и мокнущей в низинных лужах листвы, мшистых болот и рыбных речушек со строгой свежестью открытого неба? Даше захотелось сказать своим спутникам, как прекрасна страна, в которой им посчастливилось родиться и жить.

– Я иметь великую степень очаровательности на Принамкский край! – выпалила девушка, на миг отворачиваясь от окна, чем вызвала теплые сдержанные улыбки.

– Говорите по-сильфийски, если испытываете трудности с нашим языком, – посоветовал один из спутников.

– О, нет, мне требуется практиковать мои принамкские наречия, – отказалась Даша.

На этот раз из дипломатичности никто не улыбнулся, хотя, судя по всему, очень хотелось. Дарьянэ немного смутилась, но все же осмелилась попросить:

– Если не в труд, делайте правку моих изражений, я быть весьма благодарна.

– Выражений, – тут же участливо поправили ее.

– Спасибо! Я иметь старания выучить Принамкский язык хорошо.

Спутники незаметно переглянулись. В их взглядах проскользнуло необъяснимое сожаление.

Во второй половине дня карета прибыла в небольшой населенный пункт. Даше объяснили, что после обеда они снова выдвинутся в путь и к вечеру доберутся до города Зигар. Если бы Дарьянэ слышала это название в первый раз – непременно удивилась. Ведь “зигар”, а точнее, “фслейга-ар” на древнесильфийском – “лесная крепь”.

Вопреки названию, город стоял не посреди леса, а на опушке. За ним стелились засеянные поля, где-то у самого горизонта, как знала Даша, несла свои воды река Принамка, сейчас алая от закатных лучей. Зигар располагался далеко от ведских границ и давненько уже не знал войны. Поэтому производил впечатление не суровой людской крепости, когда-то с боем отвоеванной у построивших ее сильфов, а огромной расписной корзинки, из которой по-домашнему выкатывались шерстяные клубочки уютных жилых домов, приземистых, с покатыми крышами. Ворот не было – о них напоминали только остатки проржавевших креплений. Стены радовали глаз расцветкой орденского триколора – красные, желтые и зеленые широкие косые полосы. Вокруг города раскинулись уютные жилые кварталы с садами, огородами и крохотными базарчиками. От леса до условных ворот вела широкая мощеная камнем дорога, по обочинам которой росли маргаритки.

Для Даши стало удивлением, что люди Принамкского края живут так близко друг от друга – заборы участков впритык стоят. Сильфы привыкли селиться порознь, у них и городов толком не было. Девушка спросила у спутников причины такого близкого соседства. Люди некоторое время раздумывали (видно, подобных вопросов раньше не слыхали), а потом путано объяснили, что вместе, мол, лучше обороняться от врагов и диких зверей. Больше ничего путного Дарьянэ не узнала.

– А сильфы далеко свои усадьбы ставят? – в свою очередь поинтересовались у нее на языке Холмов.