Текст книги "Формула власти. Первое условие (СИ)"

Автор книги: Zora4ka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Клима тогда почуяла это мимоходом и забыла.

Тенька прочитал любовь в Вылиных глазах и крепко задумался.

Гера понаблюдал за подругой, сделал верные выводы и пошел все рассказывать Теньке.

– Вы должны объясниться, – втолковывал Гера. – Я не понимаю, почему ты не сделал этого раньше, если, как говоришь, сам давно прочел все по глазам.

– Гера, да ну тебя к крокозябрам! – замахал руками Тенька. – Я это увидел, еще когда она сама не поняла своих чувств. По-твоему, я должен был тогда же, практически при первой встрече заявить, дескать, Выля, я знаю, что скоро тебе сильно приглянусь, но прошу все равно не питать особых надежд? Интересненько это бы вышло!

– А потом-то, потом?

– А потом она пыталась это скрыть. И я, как честный человек, делал вид, что и правда ничего не замечаю. Хотя там даже без дара понятно было…

– “Честный человек”, – передразнил Гера. – Значит так, либо вы объясняетесь сами, либо это сделаю я.

– Выля тебя за это не поблагодарит, – убежденно заявил Тенька.

– Мне не нужна благодарность. Я против всякой недосказанности между соратниками и друзьями. Она вредит делу.

– Гера, ты меня иногда поражаешь! Или до сих пор не заметил, что наша дорогая обда действует исключительно методом недосказанности между всеми вообще и прекрасно себя при этом чувствует.

– Я – не обда, – Гера был тверд. – И ты тоже. И Выля. Она мне почти как сестра, между прочим. Тенька, я настаиваю.

– Сам ее потом утешать будешь, – посулил вед.

…И вот, Тенька с Вылей стояли в коридоре совершенно одни, и между ними повисла многообещающая тишина. Делать вроде бы уже было нечего, но что-нибудь сотворить хотелось. Точнее, вытворить.

– Тенька, – робко позвала Выля.

– М-м-м? – вед видел по глазам, чего она хочет, и вел по этому поводу с самим собой ожесточенную аргументированную полемику.

“Целовать – не целовать…”

– А какое у тебя полное имя?

“С одной стороны – девушка и впрямь красивая. Сама хочет”.

– Артений. Артений Мавьяр, если с фамилией.

“С другой – это будет свинством по отношению к ней. И с Герой потом объясняться неохота”.

– Красиво… А семья у тебя есть?

“С третьей – не будь у меня дара читать по глазам, поцеловал непременно бы, наплевав на Геру”.

– Сестра. Больше никого.

“С четвертой – дар все-таки есть, что накладывает совсем не интересненькие обязательства”.

– Родная, да? У меня отец и мать, сады держат.

“С пятой… Да сколько ж их, этих сторон-то? Невольно вспоминается аксиома гладкого шара, согласно которой каждая точка шара смотрит в определенную сторону, отличную от остальных, а число этих точек стремится к бесконечности”.

– Да какая там родная… Я и сам толком не знаю, кем она мне приходится. Очень интересненько там получилось… В общем, чтобы не путаться, я зову ее сестрой, а она меня – братом.

“И чего она так смотрит… Забыла что ли, как я по глазам ловко читаю? Словно нарочно. И придвигается… Вот же коварное создание! А я еще потом и виноват окажусь”.

– Тенька… А… а у тебя невеста есть?

– Нету.

“Не врать же ей, в самом деле?!”

Пунцовая надпись на белом мраморе, влюбленные карие глаза напротив мечущихся светло-ореховых. И тихо так, что слышна музыка, под которую танцуют пылинки в солнечных лучах.

Она не смеет обнять, только тянется губами, разведя опущенные руки немного в стороны, будто надеется, что сейчас на их месте вырастут пресловутые крылья любви. Она не становится на цыпочки, даже чуть съеживается, чтобы стать ниже – ведь они совершенно одного роста.

И он, не выдержав, обнимает первым, больше не глядя в глаза, вообще никуда не глядя, зажмурившись, чувствуя только обветренные в полетах губы и мягкий изгиб талии под горчично-желтой тканью рубашки.

Она прижимается к нему, тоже смыкая веки, и мир на краткие мгновения исчезает вовсе: никаких надписей, войны, обд и прочей чепухи, только губы, касания и робкая чистота – истинная для нее и немного виноватая для него…

Гера ворвался в этот потаенный мирок, словно чугунная гиря на полку с фарфором. Тенька и Выля одновременно отпрыгнули друг от друга: Выля пунцовая, как та надпись, Тенька – побледневший, воображая, чего сейчас с ним сделает Гера. Нельзя сказать, что колдун не мог за себя постоять или сильно испугался, но момент вышел и правда неловкий, да и Гера будет совершенно прав, если решит надавать товарищу по шее. Все-таки не стоило целовать…

Но Гера, казалось, даже не заметил, что творится у него перед носом. Он тяжело дышал, и Тенька подумал, что друг наверняка в очередной раз мчался через весь Институт. Интересненько, какова причина теперь?

– Беда! – выпалил Гера, и глаза его были при этом страшные. – Кто-нибудь видел Климу?!

– Здесь ее точно нет, – язвительно проворчала Выля, поправляя косу.

– Катастрофа, – шепотом выдохнул Гера. – Надо срочно ее найти и сказать!

– Что сказать-то? – практично уточнил Тенька.

– Все пропало!

– Перестань паниковать и объясни толком. По твоему виду можно подумать, что о ней ваши наставники узнали.

– Так и есть!

Выля ахнула. Ей внезапно сделалось дурно от страха, и она молча прислонилась спиной к стене, сама едва чувствуя, что сползает на пол. Узнали… Все пропало! В эту самую минуту рассыпается прахом все, на что она положила больше трети своей жизни.

– Причина вывода? – уточнил Тенька. Он отнесся к известию спокойней. Во-первых, знал, что Гера часто склонен драматизировать, а во-вторых, не считал подобное развитие событий крахом всего.

– Я только что видел, как наставница полетов выспрашивала у девчонок с девятого года, где носит Климу, – Гера присел на корточки рядом с Вылей и послал веду грозный взгляд. Мол, сейчас не место и не время, но разборки не миновать!

– И ты на основании этого… – Тенька сделал вид, что ничего не понял, хотя догадывался, что Гера ему все равно не поверит.

– Нет, конечно! – Гера недовольно передернул плечами. – Подошел к Гульке и выспросил, что да как. Гулька у нас все знает. А она сказала, будто Климу вызывают на разговор по делу обды. Я бегом за наставницей. Говорю, мол, я тоже, как и Клима, по делу обды помочь хочу, почему ее вызывают, а меня нет…

– Ты – соврал? Ничего себе.

– Ты ничего не понимаешь! – юноша вспыхнул, по глазам можно было прочитать, что сейчас он пытается оправдаться сам перед собой, – Это была военная хитрость!

– Ну-ну… – Тенька едва удержался от того, чтобы присвистнуть. Все-таки Клима – талант. Приучить к пользе вранья такого принципиального идеалиста и правдолюба, как Гера…

– Не перебивай! Наставница по секрету сказала мне, что Климу считают обдой. И если я ее найду, то должен немедленно доставить к директору!

– Так может, Климу уже поймали, пока ты сюда бежал? Чего мечешься, здесь думать надо.

– Да не поймали еще! Не верю! Мы должны успеть ее предупредить! Выля, вставай, не время отчаиваться и, тем более, думать, действовать надо!

Тенька отметил, что лучше бы Клима приучила Геру размышлять. Видимо, это предстоит сделать ему, поскольку командир, который сначала делает, а потом думает – беда для всех. Думать-то Гера умел, только часто предпочитал мысли действие.

– Выля, поднимайся, не надо истерику устраивать, – буркнул вед, отводя глаза.

Вышло грубовато, Выля вскинула на него непонимающий взгляд. Тенька заставил себя чуть улыбнуться и хитро подмигнуть, мол, и эту беду преодолеем. Гера перехватил взгляд подруги и недовольно обернулся на Теньку. Встал, схватил Вылю за руку, вынуждая тоже подняться.

– С личными делами разберемся потом. Сейчас главное – общее. Я уже сбегал на чердак, но Климы там нет. Ума не приложу, где она может быть! Она ведь способна присутствовать сразу в нескольких местах!

– С чего ты взял? – изумился Тенька, не знавший подобных умений даже за Эдамором Кареем.

– Глядя на некоторые ее выкрутасы, – Гера махнул рукой. – Тенька, ты можешь ее как-нибудь найти, по запаху, например?

– Я похож на собаку-ищейку? Не могу, конечно. Никто не может, включая Эдамора Карея.

– Тогда разделимся и поищем вместе, – это уже было сказано обычным твердым голосом, пусть и взволнованно. – Ты берешь на себя центральное крыло, я – мужское, Выля – женское. Если ничего – встречаемся на чердаке.

– Будет исполнено, командир, – фыркнул Тенька. Выля нервно хихикнула.

– Как ты в такое время шутить можешь? – вскинулся Гера.

– А что еще остается? – вед пожал плечами. – К тому же ты и правда ведешь себя по-командирски.

– Это комплимент или…

– Это – факт!

***

В холле перед дверями столовой было людно. Шныряли младшие воспитанники, над ними возвышались наставники, пытающиеся призвать этот вечный балаган к порядку – порой даже успешно, но ненадолго. Старшегодок тоже хватало. Они ходили поодиночке или небольшими группами, не треща без умолку, а что-то живо, но с достоинством обсуждая. Хотя, известно, что. Институт сейчас лишь про обду и говорил.

Тенька заметил Климу издали: обда была довольно высокой, к тому же обладала приметной внешностью. Колдун не мог похвастать ни тем, ни другим, поэтому попытки махнуть рукой издали ни к чему не привели. Кричать и звать в этом шуме было бесполезно. Тенька принялся пробиваться к Климе сквозь толпу, расталкивая людей локтями и сам получая ощутимые тычки. Получалось быстрее, чем смог бы тот же Гера, менее юркий и более щепетильный к окружающим, но все равно гораздо медленнее, чем хотелось бы. Новенькая врачевательская форма мялась, цеплялась за чьи-то крючки и пряжки, угрожающе треща. На форму Теньке было наплевать: все равно чужая. Когда до Климы оставался какой-то десяток шагов, к ней подошли сторож и наставница полетов. Сказали пару слов – зажатый толпой Тенька не слышал, какие именно, он по глазам умел читать, а не по губам. Затем обду взяли за локти.

«Высшие силы! Неужели я все-таки опоздал?!»

Колдун не увидел, а, скорее, ощутил, как дернулась, стремясь жестко выпрямиться, Климина спина, и как она намеренно ссутулила плечи, отвечая беспечным недоумевающим голосом, заводя какую-то отвлеченную речь, при этом ненавязчиво высвобождая руки. Но что-то пошло не так. Что-то не получилось. Ее снова схватили, держа довольно крепко. Клима еще не вошла в силу, многие вещи, которые играючи проделывали легендарные обды древности, были ей пока неподвластны. Тенька смотрел, как она досадливо морщится, снова вскидывает голову, бегло глядит по сторонам, и…

Обда и вед встретились взглядами.

Тенька подмигнул.

«Сейчас я выручу тебя!» – говорило отчаянное выражение его глаз.

Клима сжала губы и нахмурилась. Она всегда так делала, когда начинала что-то быстро обдумывать.

Доли мгновения на правильный выбор…

Обда чуть качнула головой.

«Нет».

«Почему? Я смогу вытащить нас обоих!» – Тенька неуловимым движением указал на нее и на себя, вопросительно кивнул.

Клима стрельнула глазами в стороны.

«Толпа».

Ну, конечно. Страшно вообразить, что будет, если в холле начнется переполох. Наверняка кого-то затопчут. Или того хуже – схватят виновника. Если на веда навалятся сразу несколько человек, то никакое колдовство не спасет.

Тенька стоял посреди гудящей толпы, не обращая внимания на толчки, и молча бездействовал, глядя как его друга, его обду, надежду на мир в Принамкском крае, уводят под локти враги.

«И все же хорошо, что это я, а не Гера. Тот наплевал бы на все и бросился спасать Климу ценой собственной свободы. Я могу заставить себя бездействовать. Гера бы назвал это предательством. Друга. Обды. Родины… А, пошло оно все к крокозябрам!»

Тенька развернулся и поспешил прочь. На чердак.

***

Клима решила тянуть время.

Совершенно ясно, что ее под таким конвоем в кабинет директора привели не «уточнять кое-какие детали показаний». Они о чем-то догадались. А если вспомнить страшные Тенькины глаза – догадались обо всем. Что ж, юная обда никогда не питала пустых иллюзий: это должно было случиться. Жалела только, что она так и не закончила девятый, а там и десятый год. За это время можно было порядком развернуться. Завербовать кого-нибудь из наставников, найти связи в городе – десятигодок иногда выпускали в Кивитэ. Клима испытывала досаду, но просто так сдаваться не собиралась.

“Нельзя позволить разобраться с собой быстро, как они того желают. Чем, дольше, тем лучше. Наверняка Тенька сейчас побежал на чердак, и высшие силы знают, какой переполох там поднимут его известия. Гера захочет тут же мчаться меня спасать. Наивный идеалист! В такие моменты у него напрочь отказывают логика и инстинкт самосохранения. Выля перепугается, как бы очередную истерику не закатила. По сравнению с прочими ласточками она неплохо владеет собой и умеет принимать верные решения. Но порою даже ничтожная слабина может оказаться роковой. А Выля может ее дать. В отличие от Геры, который сразу делает, а лишь потом думает головой…”

Клима порадовалась, что теперь у нее есть Тенька. Этот и надумает толкового, и на рожон не полезет. Тенька хитрый, как лисица. И осторожный. Умеет рисковать, но никогда не делает этого впустую, не взвесив хорошенько все возможные варианты. Что ни говори, на веда можно положиться. Плохо, что он почти не разбирается в жизни Института, но так на то ведь все прочие есть.

Значит, тянуть. Успеет прийти в себя Гера, перестанет паниковать трусиха Выля, Тенька изобретет что-нибудь остроумное. Клима не сомневалась, что в случае полного и бесповоротного провала соратники сумеют ее вытащить. А если хватит ума, то даже не попадутся при этом.

За директорским столом сидела наставница дипломатических искусств. Сегодня она не строила из себя милую женщину, любящую воспитанников. Явно надоевшая маска была безжалостно сорвана и отброшена в сторону: цепкий взгляд, сжатые губы, руки обманчиво расслабленно и спокойно лежат на столешнице. Если бы на месте Климы оказался Тенька, умеющий читать глаза, как открытую книгу, то сказал бы, что наставница сейчас очень и очень зла, ибо чувствует себя простушкой, которую много лет водили за нос. И кто! Сопливая девчонка, пусть и возомнившая о себе невесть что. Какая она обда! Змея, предательница, крокозябра паршивая…

Сам директор статуей застыл у окна, в тени тяжелых синих штор. Эти шторы висели тут всегда. Казалось, они даже старше Института. Казалось, еще обд застали на своем веку. Старые, запыленные, кое-где заботливо подлатанные, даже в сложенном состоянии они не пускали сюда добрых две трети солнечного света, от чего в кабинете директора всегда царил загадочный полумрак. По этой же причине здесь всегда требовалось вдвое больше искусственного света, и комната навсегда пропахла воском свеч и маслом из светильников – как дорогим, кедровым, из Сильфийских Холмов, которое всегда использовали в визиты важных персон; так и обычным, дешевым, купленным за полцены у торговцев в Кивитэ.

– Здравствуй, господин директор, – спокойным недрогнувшим голосом произнесла Клима, чуть склонив голову и опустив глаза. – Здравствуй, госпожа наставни…

– Знаешь, почему ты здесь? – перебила наставница дипломатических искусств. Она выглядела спокойной, но голос так и сочился гневом.

Клима смиренно кивнула.

– Мне сказали, для того, чтобы уточнить некоторые детали.

– О, да, – прошипела наставница дипломатических искусств. – Уточнить. Ничего не хочешь рассказать мне, Клима Ченара? Или следует величать тебя обда Климэн?

Драматической паузы, на которую наставница, несомненно, рассчитывала, не получилось.

– Как называть? – Клима была сама невинность. – Обда – это же вроде совсем нехорошо, ты сама говорила. Зачем ты применяешь ко мне это слово?

– Не будем, признаваться, значит? – наставница дипломатических искусств чуть привстала, держа ладони на столешнице, и вдруг рявкнула: – В глаза смотреть!

Клима для виду вздрогнула, подняла на нее учтивый, малость недоумевающий взгляд.

– Почему ты кричишь на меня? Я сказала что-то плохое, провинилась в чем-то?

– Она еще спрашивает! – вырвалось у наставницы полетов, которая стояла за Климиной спиной, вместе со сторожем отрезая путь из кабинета.

Наставница дипломатических искусств побелела от ярости.

– Ченара, умей достойно проигрывать. Твой заговор раскрыт, сообщники вот-вот будут пойманы. Нет смысла упрямиться. Смолчишь сейчас – я заставлю тебя говорить силой, тогда точно пощады не жди!

«Блефует, – холодно подумала Клима. – Никого кроме меня они не поймают. Да и меня пока лишь прощупывают. Никаких доказательств нет, иначе мне бы их уже предъявили».

– Но я, правда, не могу ничего понять, – девушка заговорила тихо, мягко, но вкрадчиво, чуть заметно отступая к двери. Может, удастся сбежать. – Я вовсе не проиграла и вообще не понимаю, в чем могла кому-то проиграть. Мой единственный сообщник – Орден, и я бесконечно предана его великому делу…

– Молчать! – глаза у наставницы дипломатических искусств были откровенно бешеные. – Я больше не поддамся на твои гладкие речи!

– Пожалуйста, успокойся, – директор отошел от окна, приблизившись к столу. – Так мы ничего не добьемся. Лучше сразу проверить, чтобы знать наверняка и не пугать девочку почем зря. Климэн, подойди сюда.

Клима с сожалением подалась вперед, уходя от двери, к которой уже успела продвинуться на пару шагов.

– Садись, – отрывисто велела наставница дипломатических искусств, доставая длинную острую булавку, явно предназначенную для украшения какого-то нарядного платья. – Дай руку.

– Зачем? – спросила Клима, хотя уже давно догадалась, зачем. И от этого ей стало сильно не по себе. Доказательств-то нет. Пока…

– Делай, что говорят, паршивка!

Они действительно обо всем догадались. Они знают, как добыть нужные доказательства. Откуда? Да важно ли это сейчас! Если уж воспитанница четвертого года сумела отыскать нужную брошюрку в библиотеке…

– Какую руку? – надо тянуть время.

– Любую! Быстро!

Клима протянула левую, и не дрогнув смотрела, как на ее коже вслед за движениями острия булавки появляются тонкие алые царапины. Прямые линии складываются в знакомый до боли знак. Святой для нее и проклятый для Ордена.

Три вертикальные полоски посередине перечеркивает горизонтальная. Знак обды. Знак формулы власти. Три условия, объединенные одним целым – талантом, что даровали высшие силы ради блага Принамкского края. Чтобы богатела и не пустела плодородная земля, не пересохла река Принамка, и ни один захватчик не посмел ступить под сень цветущей красной сирени…

Символ засветился зеленым и пропал.

По кабинету директора разнесся ошеломленный вздох. До последнего никто не хотел верить в то, что обда все-таки вернулась.

========== Глава 14. Недоперевербовка ==========

День без числа.

Верба зачахла.

Жизнь без чехла:

Кровью запахло!

М. Цветаева

Дарьянэ сухо всхлипнула и привычно тронула языком шершавую корку на разбитой недавно губе. Но реветь не стала: вдруг кто услышит. Остатки гордости за себя и отечество не позволяли ей пока распускать нюни перед врагами. А в том, что орденцы сильфам именно враги, Даша уже не сомневалась. Сейчас ей даже удивительно было думать, что кто-то в этом мире до сих пор считает иначе. Измученной сильфиде казалось, что с того мига, как за ней навсегда захлопнулась дверь этого проклятого дома, между Холмами и Принамкским краем снова началась кровопролитная война, точно в дни минувшего. Развеваются на ветру, соперничая с небом в голубизне, длинные сильфийские знамена, звенят мечи, и мертвый туман сильфов клубится над человеческими телами. А ее просто взяли в плен. Но ничего, скоро свои возьмут эту «лесную крепь», распахнут тесный заплесневелый чулан посреди каменного подвала…

Дарьянэ снова всхлипнула и одернула себя. Никто не придет. В сторону глупые детские фантазии, войны нет и быть не может. Столько послов сгинуло, и хоть бы что.

«Но я-то не посол!»

А кто об этом знает? Только Костя Липка и какое-нибудь высокое руководство. И никто из них не пойдет войной на людские города лишь ради спасения одной самонадеянной дурочки. Даша подергала корку зубами. Еще крепко держится, не зажило. Значит, прошло не так уж много времени.

Первые три дня ее исправно кормили и каждый день водили наверх, где агент орденской разведки пытался силой и уговорами выцарапать из нее согласие. Даше сулили несметные богатства, били, угрожали, пытались запугивать, уговаривать, объясняли, что выбора нет, и рано или поздно ей все равно придется дать согласие. Так незачем усугублять положение, иначе ей придется узнать, как больно получать сапогом в живот, чего господин агент, конечно, совсем не хочет, но вынужден будет продемонстрировать. Но сильфида стояла на своем, и узнавала про сапог в живот, руку в огонь, кулак в нос и многое другое, без чего бы с радостью обошлась, если бы не артачилась. Один раз «коллега» принялся намекать, что им ничего не стоит пригласить в этот же дом Дашиных близких. Ведь у нее есть близкие, не так ли? Но сильфида только рассмеялась ему в лицо. Ей и правда стало смешно, ведь представить, что людям удастся что-нибудь сделать с ее непобедимым отцом или с Юргеном, было просто невозможно. А бабушка потерялась для Даши много лет назад, ее век искать будешь – не найдешь.

На четвертый день после очередного допроса ее отвели не в привычную уже комнатушку без окон, а в тесную темную каменную коробку, размером не больше чулана для половых щеток. И поставили в известность, что пока она не ответит согласием, еды, воды и света не получит. А вот воздуха будет вдоволь, развеяться госпоже послу никто не даст.

Воздуха и в самом деле хватало – по полу гулял ледяной сквозняк, и вскоре Даша отморозила себе весь низ, даже платье не спасло. Человеческая девушка на ее месте уже давно основательно простудилась бы, вплоть до утраты способности иметь детей, но сильфиды были выносливей. На доске в холодную зиму и не так порой продувало.

Она быстро потеряла счет времени. Лишь по тому, как сильно уже хотелось есть и пить, по состоянию корки на губе, да по тому, что уже дважды ее клонило в сон, Даша могла судить, что дня два точно прошло. Или три. Или пять. А может, и суток не минуло. В любом случае, больше пары часов, но меньше недели. Одно время она пыталась оставить на стене какое-нибудь послание непонятно кому. То ли другим узникам, то ли тем, кто, возможно, когда-нибудь придет сюда ее искать, то ли просто врагам, чтобы (она старалась об этом не думать) глумливо посмеялись над такими попытками увековечить свое бедовое имя. Но ничего не вышло: камень ногтями не процарапывался, а чего-то посерьезней у Даши под рукой не было. Положение ее выходило грустным и совсем не похожим на истории из книг. Кстати, о книгах: хоть бы бумагу какую дали, крокозяберьи выкормыши! Скучно ведь! И страшно. И хочется пореветь.

Дарьянэ всхлипнула в третий раз и таки содрала зубами корку на губе. Защипало, язык намочила кровь.

«В который раз я уже так сдираю? В третий? Или в четвертый? Смерчи его знают, может, я тут уже месяц сижу!»

Время шло, вернее, медленно тянулось, невыплаканные слезы стояли в горле, давили на глаза и переносицу. Даша спрятала лицо в коленях, закрыла голову руками и постаралась отрешиться от происходящего.

…Костэн Лэй был как живой. Хотя, почему это “как”? Совершенно настоящий, в новой форме с иголочки, при всех орденах и медалях, с серебряными эполетами на плечах вместо повседневных погон, бравый агент стоял в полумраке у противоположной стены и укоризненно качал головой.

– Ай-ай-ай, стажерка, что же ты наделала.

Даша неожиданно обнаружила, что сидит не на холодном полу, а за классической партой, знакомой до боли. За такой же партой она когда-то училась дома чистописанию. Вон, и чернильная крокозябра на крышке нарисована – юная сильфида никогда не была прилежной ученицей.

За партой сразу захотелось оправдываться.

– Я не хотела, – занудила Дарьянэ жалобно. – Я больше не буду, Липка, заберите меня отсюда…

– Не могу, – наставительно сообщил Липка. – Если я так сделаю, ты провалишь экзамен и никогда не станешь настоящим агентом.

– А это разве экзамен?! – опешила девушка, ковыряя крокозябру обломанным ногтем. Это всегда ее успокаивало, что было заметно – на месте четырех задних ножек и хвоста чернила и лак были содраны до чистого дерева.

– Конечно, – Костэн невозмутимо прошелся по узилищу взад-вперед. – Ведь что я тебе говорил про настоящего агента?

– Он не попадает в безвыходные ситуации?

– Нет! Он умеет находить из них выход! Настоящий агент тайной канцелярии должен быть горд, хитер и многофункционален! – на этих словах Липка легко и непринужденно вытянул правый мизинец в длинную веревку, а левый изогнул по форме отмычки. – Его невозможно обезоружить, он сам по себе является оружием, – в подтверждение Костэн без видимых усилий вытащил из уха полноценный двуручный меч, чихнул огнем, словно тяжеловик, вырастил из локтей стальные шипы и продолжил: – Настоящий агент не мается голодом, он ищет еду и везде находит ее! – снял серебряный эполет и сочно им захрустел. У Даши аж слюнки потекли. – И, самое главное, агент всегда может ввести врага в заблуждение. Например, прикинуться девятицветным тетеревом, или каминной кочергой, или пнем в лесу, или рыбой в пруду, или пуговицей у врага на мундире!

Стоит ли упоминать, что Костэн Лэй все это демонстрировал наглядно. Дарьянэ даже крокозябру ковырять перестала.

– Но я так не умею, – робко сказала она. – Меня вы этому не учили…

– Это постигается естественным путем! – объяснил Липка, возвращая себе нормальный облик. Даже шипы из локтей убрал, и форма цела осталась – удивительное дело! – Мне тоже никто ничего не показывал, я до всего додумался сам! И ты сможешь, иначе завалишь экзамен.

– Но что мне делать?

– Прикинься пуговицей на вражьем мундире, а затем в удобный момент испарись, – загадочно подсказал Костэн и развеялся прозрачным дымом.

– Самоубиться что ли? – возмущенно поинтересовалась Даша у пустоты и… проснулась.

Парта пропала, но обломок ногтя, которым Дарьянэ ковыряла чернильную крокозябру, подозрительно саднил. Сильфида задумалась. Сон был явно не из простых. Знать бы, что Липка имел в виду!

“Прикинься пуговицей на вражеском мундире” – легко сказать!

– Настоящий агент хитер, – припомнила Даша вслух. – А что если он говорил не напрямик? Я просто должна догадаться, каков истинный смысл Липкиных слов! Ха, догадаться… Неужели я смогу? А ведь придется “смочь”, иначе не выберусь. Не дура я, в конце концов, уж куда поумнее куриц из пятого и некоторых сгинувших послов. Потому что я буду думать и вернусь.

Даша спохватилась, что ее речи могут подслушать, и дальше думала уже не раскрывая рта.

“Что может означать пуговица? Нет, не так. Что она может значить? Для меня, для врага, в целом? Так, пуговица – это я. Враг меня ценит, потому что благодаря мне его мундир опрятен и застегнут. Я приношу пользу… Точно! Как же все просто, смысл на поверхности лежит! Я должна стать для врагов полезной, они ослабят бдительность и упустят меня из виду. Упустят ли? Нет уж. Не видать мне такого счастья. Неужели в конце меня все равно ждет смерть? Нет, быть не может. А если Липка имел в виду другое? Я должна стать среди них своей, проникнуть в высшие слои руководства, все разузнать, а потом… А потом, через какое-то время, я смогла бы передать эти сведения нашим. Хоть через других послов! Стоп, каких послов, ведь идет война… Нет, опомнись, Даша, никакой войны нет, ты себе все надумала!”

От избытка чувств сильфида встала и прошлась по узилищу взад-вперед, в точности, как Костэн Лэй во сне. Она смутно ощущала, что ей в руки летит какой-то небывалый шанс, просто она пока не в силах его оценить.

“Я буду разведчиком. Шпионом в логове врагов. Наверное, многие годы… Но ведь это все равно плен! А что я хотела, – с горечью вдруг подумала она. – Это ведь четырнадцатый корпус. Интриги, расследования, сверкающие ордена и эполеты – лишь часть правды, притом не самая большая. И как это я раньше видела и не замечала: годы ожидания, отчеты, доносы, грязь, ложь, фальшь – без них тоже никуда! А туда ли я вообще пошла? Не лучше ли было мне остаться в пятом, с курицами?”

И из глубин сознания пришел ответ: не лучше. Потому что служат ведь в четырнадцатом и бравый агент Костя Липка, и лучший в мире парень Юрген Эр, теперь делящий с ней кровать и фамилию… Они не жалуются, хотя не может быть, чтобы не понимали! Значит, ничего плохого в доле агента нет. Такая же работа, как у всех, такой же труд на благо своей холмистой ветреной родины. Может быть, не столь богатой и цветущей, как Принамкский край, но все равно самой любимой на свете. И пусть в закромах не появится золотого принамкского зерна, пока его не купят за сильфийское серебро. Зато это самое серебро в стране не переводится уже пятьсот лет. И явно не без помощи таких агентов, как Костэн Лэй, Юрген, Даша. А еще не без помощи тех, кто умеет делать доски…

Тут Дарьянэ холодный пот прошиб. Навоображала! Долгие годы себе возомнила! А о том не подумала, что ее лживое бахвальство раскроют уже в первые месяцы, сколько бы она ни выкручиваласьь. Потому что на мастера-досочника учиться еще дольше, чем на агента, и куда тяжелее. Таланты-то есть – знаний нет. А ведь именно из-за мифических знаний ее здесь держат.

“Но все же нужно что-то делать. Нельзя сидеть здесь вечно. Пусть и умерев, но принести хоть какую-то пользу родине! Но какую?”

И тут у Даши в голове наконец-то созрел приемлемый и вполне осуществимый план.

Согласиться на “сотрудничество”. Принять все условия. А чтобы не засадили за доски прямо здесь и сейчас, заявить, что присягала на верность Верховному сильфу и не может работать, не разорвав этой присяги. А освободить и принять новую присягу может лишь равный по статусу Верховному, не меньше. Дарьянэ на ум пришла подленькая мыслишка заявить, что лишь обда, единовластный правитель всех людских земель, ровня повелителю сильфийскому. Но потом девушка благоразумно рассудила, что за такие слова орденцы развеют ее на месте, и решила не выпендриваться, просто настояв на встрече с наиблагороднейшим. Ее повезут в Мавин-Тэлэй. И если не получится удрать по дороге – она уничтожит главу Ордена. Пока не важно, как. Детали обдумает на месте. Поскольку самого весомого претендента на власть, Жаврана Ара, убили, то неизбежно начнется грызня. Орден ослабнет, а это будет на руку всем. Такая вот месть за развеявшихся сильфийских послов.

Дарьянэ кивнула своим мыслям и забарабанила в запертую дверь.

– Эй, вы, люди! Открывайте, я согласна работать на вас…

***

– Как ты мог?! – орал Гера. – Трус! Ничтожество! Предатель! У-у-у, ведское отродье! Ты же предал ее, предал! Свою обду!

Заплаканная Выля с настороженной Ристинкой притихли на мешках, сидя рядышком, почти прижавшись друг к дружке. Гнев «правой руки» был направлен не на них, но им все равно было неуютно. Изредка то одна, то другая бросали быстрые оценивающие взгляды на виновника бури: как он там, горемычный? Хоть и предатель, а жалко!