Текст книги "Слезами и кровью (СИ)"

Автор книги: Зола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Корвилл слегка побледнел.

– Мэйт? – хрипло выдохнул он. Глядя ему в глаза, Отогар медленно кивнул. Корвилл на секунду отвернулся, потом спросил:

– Как вы всё узнали?

– Мой ученик выяснил, что в деле замешана Эдер Хилардан, и что организатором покушения является поклонник этой красавицы. А благодаря этому письму, – он положил на стол улику против Корвилла, – мы узнали, кто именно этот поклонник.

– Поклонник, ха! – зло усмехнулся Корвилл. – Это она – моя поклонница! Готова на всё ради меня, даже на то, чтобы подставить своих родных – правда, они сами виноваты, что довели её… Поверила, что хочу увести её в Шегонию… Женщины, – он презрительно улыбнулся. – Глупые создания. Но если бы они не были так глупы, они бы не любили так сильно нас, мужчин. Правда, магистр?

– Как вам угодно, – наклонил голову Отогар. – Вам хорошо удалось переложить вину на других, капитан, но что вы намерены делать дальше? Дело может обернуться погромом. Сейчас, когда отношения с Шегонией и так обострены до предела, это было бы совсем некстати.

– Признаться, именно погром я и планировал. Заговор знатных семей диаспоры – вполне красивая версия, не находите?

– Нахожу. И всё же я прошу вас не делать этого. Погром сейчас совершенно не к месту. Будет лучше, если всю вину возьмёт на себя семейство Хилардан.

– Старуха Фаилла Хилардан не пойдёт на это.

– Зато её внучка пойдёт. Вы говорили, она готова ради вас на всё? Давайте проверим, так ли это. – Отогар пододвинул к краю стола чернильницу и лист бумаги. – Предыдущее ваше письмо не дошло до Эдер. Я думаю, вам пора написать новое письмо. Ведь когда прекрасная южанка узнает, что вы изменяли ей с какой-то лавочницей, она наверняка рассердится…

Эдер Хилардан тоже не спала этой ночью. Откинувшись на подушки, она смотрела в стену огромными, опухшими от усталости глазами. Кимена сидела рядом с ней, расчёсывала длинные волосы госпожи, зная, что обычно это её успокаивает. Но сколько Кимена ни проходилась гребнем по блестящим чёрным волосам, сколько Эдер ни подносила к носу флакончик с усыпляющим лавандовым маслом, сон всё не приходил.

Беспокоится, поняла Кимена. Из-за этого офицера беспокоится. Она чувствовала вину: ведь она должна была принести госпоже новое письмо. Но когда она пришла к Корвиллу, то застала его нервным и мрачным. Письмо пропало, заявил он, к нему забрался вор или ищейка, так что Кимене нужно затаиться, спрятаться и прийти к нему завтра утром. Кимена укрылась в одном из знакомых подвальчиков в Глотке; там у неё была своя компания, неплохие ребята, но не друзья, так, выпить-повеселиться, и то она почти не пила – ослабляет внимание. Но долго Кимена там не просидела: её тоже мучило беспокойство, и едва на улицы опустились сумерки, девушка направилась обратно в шегонский квартал.

– Он точно ничего не просил передать на словах? – в сотый раз спросила Эдер. Кимена покачала головой и сказала:

– Только чтобы я где-нибудь спряталась.

– И ты пришла ко мне? – Эдер лениво подняла руку, погладила Кимену по щеке и острому подбородку. – Милая моя… Моя верная голубка, ты никогда не оставишь меня…

Сама себе Кимена больше напоминала растрёпанного воробья, чем голубку, но возражать не стала. Только проговорила:

– Да не переживайте вы так. Всё обойдётся.

– Да… да… – пробормотала Эдер, и вдруг её усталые глаза сверкнули: – Говоришь, ты потратила зелье?

– Так получилось, – Кимену передёрнуло, когда она вспомнила, как швырнула на землю флакончик Багровой Пены. Она боялась, что Эдер начнёт её ругать – снадобье стоит дорого, и хоть её возлюбленный не беден, они собираются переезжать в Шегонию, каждая монетка на счету. Но вместо этого Эдер поднялась и погладила её по голове:

– Ты не должна себя винить. Ты защищала свою жизнь. Но теперь ты осталась без оружия, моя милая. Но это ненадолго. Посмотри сюда, посмотри, что тебе приготовила твоя госпожа.

Она вытащила из-под подушек длинный деревянный футляр, открыла его и достала тонкий блестящий стилет, торжественно вложила его в руку Кимены:

– Пусть он послужит тебе хорошо.

Склонив голову, девушка молча любовалась красивым маленьким оружием. Рукоять стилета была украшена эмалевой птицей, раскинувшей крылья в полёте. Стилет был даже не похож на настоящее оружие – скорее на очень длинную и острую заколку или фибулу, которая нелепо бы смотрелась на изношенной одежде Кимены или в её тонких волосах.

Эдер тем временем встала и отошла к окну. Ну вот, уже и рассвет, небо зеленеет над плоскими крышами. Снова она не спала всю ночь, придётся прикладывать к глазам лёд – вечером у неё свидание… Из этих мыслей Эдер была вырвана нагло и бесцеремонно – за раму окна ухватилась чья-то рука, а потом показалась длинная физиономия с широкой ухмылкой.

– Тук-тук, госпожа Хилардан, – нахально сказал Гармил, залезая в окно. Эдер испуганно попятилась назад, Кимена вскочила на ноги, сжимая в руках стилет. Гармил приподнял руки:

– Тихо, тихо. Мы же не хотим перепугать весь квартал, верно? Стражники ещё не ушли отсюда, им совсем ни к чему знать, что здесь происходит.

– Что ты здесь делаешь? – прошипела Кимена. Эдер взглянула на неё тёмными глазами, огромными и испуганными, как у лани:

– Ты его знаешь?

– Да, – отозвалась Кимена, с ненавистью глядя на Гармила. Тот окинул девушку презрительным взглядом:

– А вот я тебя совсем не знаю.

– Брось притворяться, Гармил! Знаешь, просто не помнишь! Зато я помню, что ты выбился в люди, стал учеником волшебника! Я долго тебя не видела, а потом случайно заметила в одном кабаке, ты похвалялся перед шлюхой, что убил Паука!

– Ну, допустим, я его убил, – усмехнулся Гармил. – Ты поэтому на меня злишься? Теперь-то я тебя вспоминаю… Ты ходила у него в любимчиках…. Скучаешь по занавеске?

– Какой же ты идиот, – с горечью сказала Кимена. – Ну убил ты его, и что? Знаешь, сколько таких Пауков сидит в Глотке? Знаешь, кто их покровители? Когда он перестал платить кому следует, кое-кто смекнул, что виноват один из его подопечных. Двух парней убили и выбросили в реку – они были моими друзьями… Эх, жаль, я не смогла тебя прикончить сегодня!

– Хватит, – сказала Эдер. Она надеялась, что её голос прозвучит властно, но на самом деле он прозвучал испуганно и умоляюще. – Кимена, кто это и что он делает в моём доме?

– Вам письмо, госпожа, – Гармил вытянул из кармана конверт и протянул его Эдер широким жестом. – Подпись и печать в лучшем виде, не подкопаетесь.

Протянутая вперёд рука Эдер дрожала, но она всё равно взяла письмо, безошибочно угадав на конверте печать своего возлюбленного. Торопливо распечатав письмо, она пробежала глазами по строчкам:

«Моя милая Эдер!

Мне тяжело писать это письмо. Несколько раз я брал перо и отбрасывал его, не желая писать эти строки, которые причинят тебе столько тревоги и страха! Но я должен быть храбрым. И ты тоже должна быть храброй.

Мои планы почти раскрыты. Один человек случайно узнал о том, что на самом деле произошло. Я сумею заставить его замолчать, но сейчас мне грозит опасность, и только ты одна в силах мне помочь! Мы должны изменить план. Я должен отвести от себя подозрения. Отправляйся к капитану городской стражи. Расскажи ему, что Кимена бросила взрывчатку по твоему приказу. Признайся ему в том, что подбросила зелье своим родственникам. Скажи, что сделала это ради меня, ради того, чтобы помочь мне стать капитаном. Но ни в коем случае не дай ему понять, что я в этом замешан! Пусть он решит, что это была только твоя идея.

Ничего не бойся, моя дорогая. Через несколько дней я приду за тобой, где бы ты ни была, и мы с тобой навсегда убежим отсюда вместе.

Вечно твой,

Таниэл Корвилл.

P.S.: отошли Кимену из города. Она ни в коем случае не должна попасться в руки стражи. Ты – благородная дама, и тебе не причинят вреда, но если схватят её, то начнут пытать, и тогда она предаст нас».

Эдер была вспыльчивой, временами – истеричной, любая неудача приводила её в гнев или в слёзы, но когда приходит настоящая беда, такие эмоциональные люди иногда проявляют неожиданное хладнокровие. Её волнение выдала только лёгкая дрожь в пальцах, когда она складывала письмо и вместе с конвертом опускала его в маленькую резную жаровню, согревавшую её комнату в эту осеннюю ночь. Затем женщина повернулась к Кимене:

– Ты должна уйти из города, моя голубка. Тебе угрожает опасность.

– Я не могу бросить вас, – Кимена понятия не имела, что происходит, но она с детства привыкла прислушиваться к своему чутью, а сейчас это чутьё предупреждало её об опасности. Эдер снова взглянула на неё, и впервые за всё время их знакомства Кимена увидела в её взгляде раздражение.

– Делай, что я говорю! Вы, сударь, как вас…

– Гармил, сударыня.

– Гармил, помогите ей выбраться из города. Защитите её, если понадобится! Я должна идти… – женщина метнулась к сундуку, вытащила из него плотную накидку.

– Госпожа! – Кимена бросилась за Эдер, но за женщиной уже закрылась дверь. Девушка затравленно оглянулась на Гармила. Тот молча смотрел на неё, ту, которая пыталась убить его мучительной смертью, и по его глазам Кимена поняла: никуда он её не поведёт.

Эдер уже велела хмурым спросонья слугам запрячь ей карету и собиралась выйти за порог, когда на неё упала тень. Женщина обернулась и увидела свою бабушку Фаиллу, которая стояла наверху лестницы, держась за перила. Унизительный обыск, кончившийся арестом обоих сыновей, подкосил старую даму: её руки, вцепившиеся в перила, слабо дрожали, под глазами залегли тени, говорящие о бессонной ночи, но сами глаза продолжали гореть холодным властным огнём.

– Куда ты собралась в такой час? – спросила она. – Мало тебе того, что ты приводишь любовников сюда, позоришь нашу семью и наш дом – теперь ты сама бегаешь по мужчинам, как гулящая девка?

– Оскорбляй меня сколько хочешь, бабушка! – дерзко заявила Эдер. – Ты, и только ты с твой жадностью и спесью превратили меня в гуляющую девку! Но теперь я не такая. Скоро я выйду замуж за мужчину, которого люблю больше жизни, и который любит меня. Ради него я предала братьев моего отца. Я хочу, чтобы ты это знала!

Она распахнула дверь, порыв утреннего ветра распахнул её накидку, заставил свободное платье облепить её фигуру. Старуха Фаилла увидела, что талия её внучки слегка округлилась. Она вскрикнула тихим, сдавленным голосом, и упала с лестницы. Через несколько минут, когда Эдер уже уехала со двора, Фаиллу обнаружили слуги. В доме поднялась суета, кто-то запоздало приказывал позвать лекаря, и никто не слышал ударов и сдавленных криков, доносящихся из комнаты Эдер.

Кимена отчаянно сопротивлялась, несколько раз ударила Гармила подаренным стилетом, но тот был так увёртлив, что она смогла только поцарапать его. Повалив девушку на пол, надавив ей коленом на грудь, Гармил сдавливал ей шею пальцами правой руки, левой удерживая в стороне руку со стилетом. Душил медленно, всё время глядя ей в глаза: пусть хорошенько подумает о том, на какие страдания она хотела обречь его, пусть прочувствует всё до конца. Жаль, что он растратил всю свою магию – с каким наслаждением он убил бы её с помощью волшебства, но и так хорошо, очень хорошо. Кимена долго не продержалась – она тихо, хрипло вздохнула и закрыла глаза. Тогда Гармил взвалил её на плечи, подобрал с пола красивый стилет и вылез через окно.

Кимена была маленькая, худенькая, но и Гармил был худой и узкоплечий, а потому он быстро запыхался от своей ноши. Поначалу он собирался сбросить тело в реку, но потом решил, что это ни к чему: лень забираться на крышу, выбираться из оцепленного квартала. Поэтому он спихнул девушку в водосток на краю шегонского квартала и поспешил убраться оттуда. Уже по дороге он обнаружил, что где-то по пути обронил красивый стилет с рукоятью в виде раскинувшей крылья голубки, но махнул рукой: ничего, он себе и получше найдёт.

Дождавшись, пока он уйдёт, Кимена медленно приподнялась на дрожащих руках и села. У неё дико болела голова, горло при каждом вдохе пронзала боль. Девушка поскорее выползла из стока, пока мимо не прошли стражники, и забилась в маленький соседний двор, пытаясь собраться с мыслями и прийти в себя…

А тем временем Эдер уже стояла перед капитаном городской стражи. Тот выслушивал её спокойный, слегка дрожащий голос и чувствовал, как в нём разгорается торжество: он нашёл виновника, он опередил этого нахала Корвилла и утёр нос чистоплюю Стольму. Констебль, совсем недавно явившийся в штаб городской стражи, стоял неподалёку со сконфуженным и непонимающим лицом. Едва Эдер сказала, что подготовила покушение ради своего возлюбленного Корвилла, но ничего ему не сказала, Гнарри Стольм вздрогнул, вспомнив о словах своей сотрудницы Ингеллы: мушкетёры могли сами подбросить доказательства… Действительно ли Корвилл ни при чём? Если он смог подговорить на подлость своих подчинённых, то уж любовницу точно мог убедить в чём угодно! Ох, почему только Эдер не пришла к нему…

– Арестовать! – велел Лодерон.

– Подождите, капитан, – сказал Стольм, и Лодерон вспыхнул:

– Она призналась, что вам ещё нужно?! Чистосердечное признание – лучшее доказательство!

– Госпожа, – сказал Стольм, не думая о том, как багровеет усатое лицо Лодерона, какими неприятностями грозит ему такое нахальное вмешательство в дело, – госпожа, вы не хотите сказать ещё что-то? Может, вы хотели бы поговорить со мной наедине? Может, есть что-то, что я должен знать?

Не глядя ему в лицо, избегая его пристального взгляда, Эдер произнесла спокойным голосом:

– Нет, сударь.

Оцепенение спало с неё только в тюрьме. Оказавшись в своей камере, Эдер медленно прошлась по ней. Два шага в одну сторону, три в другую. Колченогий стол и скамья, накрытая соломой – её будущая постель. Эта убогая обстановка, холод, противный гнилостный запах отрезвили её, привели в ужас. Она чуть не бросилась к решётке, уже готовая кричать, звать на помощь, признать, что всё, что она наговорила – ложь, но ей вновь удалось взять себя в руки. Она опустилась на скамью, говоря себе, что это ненадолго. Всего через несколько дней Таниэл, её любимый, придёт за ней. Он вызволит её из этого ужасного места и увезёт её далеко-далеко, в Шегонию, где они будут счастливо жить на берегу моря. Он обязательно к ней придёт. Нужно только подождать.

Уж что-что, а ждать она научилась.

========== Глава 19. Сломанная шпага ==========

Над крышами Тирля нежно голубело утреннее небо, лучи рассветного солнца блестели на черепичных крышах и золотили стены домов. От ночной непогоды не осталось и следа. Такое же безоблачное настроение было в то утро у Гармила: не испытывая никаких угрызений совести, только облегчение от того, что ни Рун, ни Кимена больше не попытаются убить его, он добрался наконец до постели и лёг спать. Магистр Отогар тоже был в отличном настроении, только спать не ложился: игра ещё не закончена, он должен быть готовым в любой момент подбросить на стол нужную карту. Вздумай Отогар в этот утренний час снова достать из кармана зеркало и произнести в него имя Энмора Кровеглазого, его настроение бы мгновенно испортилось. Потому что, вопреки его ожиданиям, ученик его врага вчера вечером не покинул границ Тирля.

Вчера, запыхавшись после погони за Гармилом, Энмор рухнул на повозку Фриггла и только тут понял, что во время их потасовки Гармил фактически признал, что Отогар присвоил себе бронзовое зеркало. Энмор задумался над этим. В прошлый раз, когда он сообщил об этом магистру Авелону, тот заявил, что у него нет доказательств. Теперь доказательство у него было – и какое! Чистосердечное признание! Потом Энмор вспомнил ещё кое-что: сегодня воскресенье, а значит, завтра во Дворце Гильдии соберётся еженедельный Совет. После того, как старцы из Совета и высокопоставленные маги обсудят все важные вопросы – а их сейчас немало, от неспокойной обстановки на границе до покушения на градоправителя – придёт время для так называемой Открытой Трибуны, на которой каждый волшебник, независимо от возраста и заслуг, имеет право выступить и попросить помощи. Если он явится на Открытую Трибуну, у него будет шанс восстановить справедливость. Это не аппеляция на досрочное снятие домашнего ареста, на которую он подавал уже дважды и оба раза был вынужден долго ожидать приёма, да и выслушивали его только семь магов Совета. На Открытой Трибуне будут присутствовать множество волшебников Гильдии, у него появится шанс обвинить Отогара и Гармила публично – посмотрим, как они запляшут! Вот почему, едва радостный Фриггл направил Пиона за ворота, Энмор соскочил с повозки, крикнул: «Извини, я вернусь завтра!» – и быстро пошёл прочь сквозь толпу.

На сей раз у него были деньги, так что он не стал проводить ночь в заброшенном храме, а заплатил за койку в маленькой гостинице. На соседних кроватях храпели ещё два постояльца, на груди Энмора оглушительно мурлыкал Висельник, но всё это не помешало ему ещё раз обдумать свою завтрашнюю речь и наконец погрузиться в сон.

Когда Энмор вышел из гостиницы, ему сразу пришлось прижаться к стене – по узкой улочке, грохоча колёсами, проехала карета, выкрашенная в зловещий чёрный цвет. Окошки кареты были забраны решётками и затянуты занавесками из чёрного крепа. Одного взгляда на неё хватило Энмору, чтобы понять – ещё кого-то арестовали. Вчера, бегая от одного заказчика к другому, он на эти кареты насмотрелся досыта. Он и понятия не имел, что в этой карете мимо него проехала женщина, которая полностью взяла на себя вину за покушение на градоправителя.

По дороге Энмор прокручивал в голове всё то, что скажет перед лицом Совета и магов из Гильдии. Он как-то слышал от Иола, что Отогар никогда не пропускает заседания (сам Иол предпочитал их игнорировать, заявляя, что там всё равно ничего интересного не услышишь, а своё дело он и так знает). Его это не пугало. Он никогда не боялся выступать против врага лицом к лицу. Лучше так, чем бояться нападения со спины. Размышляя так, он шагал по пока ещё совсем пустым улицам, а рядом с ним, деловито задрав пушистый хвост, бежал Висельник.

… Рогриан не прикасался к вину уже больше трёх месяцев. Точнее, три месяца и двенадцать дней – он считал. Но в эту ночь, после всего, что произошло в гостинице «Горная роза», он сорвался. Он сам не знал, сколько времени он бродил по ночным улицам, ничего не видя в горе и полубреду, прежде чем оказался в одном из кабаков, знакомых ему с давних пор. Этот кабак прятался в полуподвале одного из домов на улице Лудильщиков, на которой Рогриан жил когда-то. Он всегда был открыт допоздна, даже в такое тревожное время – но в эту ночь его ставни были плотно закрыты, чтобы ни один лучик света не пробился наружу, чтобы стражники, обходившие город, не догадались, что трактир работает, несмотря на запрет. Рогриан постучал в двери, в окошечке мелькнуло чумазое лицо знакомой служанки, которая тут же впустила давнего клиента. В трактире горела всего одна лампа, в её тусклом свете расплывались фигуры пары-тройки постояльцев, в одиночестве пивших за столами в разных концах зала. Как в совсем недавние времена, Рогриан заказал два кувшина вильменского вина и просидел остаток ночи, глядя неподвижными глазами в темноту, выпивая стакан за стаканом, пока сквозь щели плотно закрытых ставен не пробились первые солнечные лучи.

Когда-то он ходил сюда каждую неделю, напивался до полусмерти, потом плёлся на свою квартиру и забывался тяжёлым сном. Так продолжалось до тех пор, пока в этом самом кабаке он не встретил Отогара, предложившего ему работу. И вот уже полгода он вёл двойную жизнь – не то солдат, не то телохранитель. О, почему он не бросил службу ещё тогда? Если бы он вовремя ушёл в отставку, он бы не был замешан во всю эту историю, и Мэйт была бы жива… Он снова и снова говорил себе, что она была преступницей, заговорщицей, что по её вине погиб его товарищ Дерайли, что благородный старый воин Сарлем проведёт остаток жизни беспомощным калекой, что Мэйт заслуживала не быстрой смерти от удара ножом, а медленной и позорной – на виселице, но всё было бесполезно. Её поцелуи всё ещё горели на его губах, её кровь – на его коже. Он продолжал любить её.

Но мало-помалу под действием вина мысли о Мэйт отступили. Чем дальше, тем больше Рогриан думал о Корвилле. Рогриан не хотел быть капитаном, не такой ценой. И несколько часов назад ему казалось, что ему совершенно всё равно, добьётся Корвилл своей цели или нет. Пусть получает свои сиреневые ленты и живёт с невинной кровью на совести. Но сейчас он понял: ему не всё равно. Если Корвилл был готов убить капитана – того, кто стоял выше его, и лейтенанта – равного ему, то что он способен сделать с подчинёнными? Такой капитан никогда не станет заботиться о своих людях. Он и их жизнями пожертвует так же легко, если придётся. Рогриан отодвинул в сторону последний недопитый стакан и тяжело поднялся на ноги. Нет. Он не станет капитаном. Но и Корвилл не станет.

Он дотянулся до висевшего на поясе кошелька, развязал шнурок непослушными пальцами, бросил на стол восемь пито и вышел из кабака. Надо было торопиться – совсем скоро Корвилл покинет свой дом и отправится на службу во дворец градоправителя. Надо застать его прежде, чем он попадёт к Маранту, но не позже, чем он успеет пересечь двор, на котором ещё не сменился караул мушкетёров. Корвилл обязан следить, чтобы в его роте не было дуэлей, но если Рогриан бросит ему вызов на глазах у подчинённых, он не посмеет отказать.

Утренний воздух обжигал холодом, но Рогриан нарочно распахнул плащ, расстегнул крючки жилета, чтобы поскорее протрезветь от прохлады. Он не успел углубиться в узкие переулки, через которые собирался срезать дорогу до дворца градоправителя, как перед ним возникли три фигуры в красно-чёрных мушкетёрских плащах. Один из мушкетёров вышел вперёд, положив руку на своё оружие:

– Рядовой Ги Ванлай, вы арестованы за убийство. Сдайте шпагу.

… Энмор и Висельник свернули в очередной переулок, и внезапно кот остановился, сжался в комок и испуганно зашипел. Энмор тоже остановился, глядя себе под ноги и чувствуя, как к горлу подступает тошнота. По мостовой растеклась лужа крови, тёмные ручейки лениво ползли между камнями, подбираясь к сапогам Энмора. Он посмотрел чуть дальше и увидел мужчину, сидящего на мостовой, прислонившись к стене. Ноги раскинуты, голова свесилась набок, руки, ещё недавно зажимавшие рану в груди, бессильно упали на бёдра. Короткий красный плащ пропитался кровью, вышитый на груди герб Тирля – воробей, держащий в клюве цветок лилии – из жёлтого сделался красным. Кровь всё ещё продолжала вытекать, и Энмор понял, что мужчина был убит совсем недавно.

Совсем рядом, из соседнего переулка, послышался сдавленный крик, зазвенел металл о металл. Кто-то хрипло выругался, и в следующую секунду ругань сменилась хриплым булькающим стоном.

Энмор обернулся на кота.

– Беги отсюда, – тихо сказал он. Висельник вопросительно моргнул. Энмор махнул рукой:

– Быстро!

Сам же он поспешил на шум. Улица была такой узкой, что Энмору пришлось перешагнуть через протянутые ноги мёртвого мужчины, чтобы обойти его. Мертвец был мушкетёром, вне всякого сомнения. Энмор не любил мушкетёров ещё больше, чем городских стражников – к тем он тоже никакой симпатии не испытывал, но с полком мушкетёров у него были личные счёты. Кого попало туда не брали, одного дворянского происхождения было мало, нужны были деньги – форму, снаряжение, боевого коня новобранцы покупали сами. Неподъёмная сумма для бедных дворянских семей. Несколько лет назад девушку, в которую Энмор был влюблён, выдали замуж за богача, годившегося ей в отцы, и всё ради денег, ради того, чтобы её брат смог надеть красивую красно-чёрную форму. И всё-таки он переступил через труп и побежал дальше. Убийство человека из городского гарнизона – это серьёзно, очень серьёзно, особенно сейчас. Волшебник Гильдии такой же слуга государства, как мушкетёр, в такой ситуации он не имеет права пройти мимо.

Свернув за угол, Энмор налетел на ещё одно тело. Неловко взмахнув руками, он упал вперёд, прямо на мушкетёра, свернувшегося клубком на мостовой в луже собственной крови, от острого железного запаха которой у Энмора закружилась голова. Он поднял голову и успел заметить, как двое мужчин отчаянно рубятся на шпагах, как один из них неловко отражает удар и тут же вскрикивает – шпага противника глубоко оцарапала ему левую руку. Раненый отступил назад, чёрные волосы упали ему на лицо, дикие глаза не отрываясь смотрели на усатого мушкетёра, наступавшего на него, направив шпагу ему в грудь.

– Я сказал, – задыхаясь от ярости, проговорил мушкетёр, – сдайте вашу шпагу!

Раненый отступил ещё на один шаг, сам себя загоняя в угол. Шпага в правой руке дрожала, левая рука повисла плетью, распоротый белый рукав на глазах пропитывался кровью, её тяжёлые капли уже повисли на манжете и срывались вниз. Руки Энмора заскользили в крови, когда он оперся на них, чтобы подняться на ноги. Тяжело вскочив, он крикнул:

– Именем Гильдии Чародеев, сдать оружие!

Этот приказ относился к раненому убийце, но вместо него к Энмору повернулся усатый мушкетёр. В следующую секунду раненый сделал быстрое, неуловимое движение. Тишину распорол отвратительный хруст. Глаза мушкетёра широко распахнулись, потеряли всякое выражение. Он осел на землю, рука взлетела к горлу, зажимая его пальцами, светлая замшевая перчатка почернела от крови, которая струйками била между пальцев и брызгала на мостовую.

– Нет… – задохнулся Энмор. Он бросился вперёд, почти машинально выставив перед собой руки. Убийца отлетел на стену и громко застонал, сползая по стене вниз. Энмор схватил умирающего мушкетёра, с трудом разжал пальцы, обхватившие перерезанное горло. Пальцы были холодными, кровь – горячей. Энмор прижал ладонь к ране, сосредоточился на Исцелении, но едва первые золотые искры сорвались с его пальцев, как чья-то рука схватила его за воротник и оттащила в сторону. Мушкетёр бессильно упал на брусчатку, у него уже не было сил зажимать рану, и он только слабо бился, глядя бессмысленным взглядом в пятачок голубого неба между тёмными крышами.

Скользкими от крови пальцами Энмор выхватил кинжал и ударил нападавшего в бок, но лезвие соскользнуло, распоров кожаный жилет. Даже несмотря на потерю крови, убийца был очень силён. Он прижал Энмора спиной к стене и приставил к его шее окровавленную шпагу. Энмор не растерялся и прижал клинок к животу убийцы.

– А, это ты, – хором выдохнули они, разглядев друг друга поближе. Энмор с ненавистью смотрел в красивое смуглое лицо и затуманенные синие глаза, постепенно узнавая этого человека. Телохранитель Отогара. В день их знакомства он врезал Энмору по голове тяжёлым эфесом шпаги, а Энмор запустил ему в глаза едким Порошком Плакальщиков. В общем, отношения не задались с самого начала. Энмор совершенно забыл, как зовут этого типа, но хорошо запомнил его холодный взгляд, его надменный голос. Он чуть глубже вдавил кинжал в прикрытый кожаным жилетом живот противника:

– Прости, забыл, как тебя зовут?

– Рогриан Ги Ванлай. И не смей говорить мне «ты».

– Сам разберусь! Тебя зарезать или заколдовать?

Горячая от крови шпага вжалась в его шею, вынуждая задрать голову:

– Брось оружие.

– Ты идиот?! Я и без оружия могу тебя убить!

– Брось свой кинжал и останови мне кровь.

Энмор закашлялся и зажмурился:

– Проклятье, сколько ты выпил?!

– Я сказал, брось оружие, – хрипло выдохнул Рогриан.

– Тебе Отогар приказал их убить?

Шпага надавила ему на кожу, слегка оцарапывая её. Энмор зашипел от резкой боли. Ему захотелось полоснуть гада в отместку по животу, но пальцы почему-то не слушались, похолодели и онемели, как будто с них капала не чужая кровь, а его собственная. Вокруг было тихо. Очень тихо. Как будто у него отказал слух. Нет, этого не может быть – ведь слышит же он оглушительный стук собственного сердца.

– Я не хочу тебя убивать, Энмор Кровеглазый, – хрипло сказал Рогриан. – Останови мне кровь, и я тебя отпущу.

Краем глаза Энмор заметил что-то серое и пушистое. Висельник всё-таки не послушался и побежал за ним. До чего вредный кот: когда нужен, его не дозовёшься, а когда хочешь его прогнать, не уходит. Кот яростно зашипел, кинулся на Рогриана, вцепившись зубами и когтями ему в сапог, но тут же напоролся на шпору и отскочил в сторону, жалобно мяукая. Рогриан на секунду отвлёкся, отвёл взгляд, и Энмор тут же оттолкнул его от себя. Мужчина потерял равновесие, схватился за стену, чтобы не упасть, но окровавленная рука соскользнула, и он сполз на мостовую.

– Висельник! – крикнул Энмор, оглядываясь по сторонам. – Иди сюда. Где больно?

Он подхватил кота на руки, провёл ладонью по животу и шее – крови не было, шпора не пробила густую шерсть. Кот снова мяукнул и от избытка чувств цапнул Энмора за палец.

Где-то в соседнем переулке застучали шаги, забренчало оружие, кто-то крикнул:

– Это Стамори! Он мёртв!

– Тейнис, проверь тот двор!

– О нет, только не Тейнис, – пробормотал Энмор.

Двое мушкетёров, толкая друг друга, забежали во двор и остановились, потрясённо глядя на мёртвых товарищей. Один из мушкетёров, кудрявый, с миндалевидными зелёными глазами, посмотрел на Энмора, изумлённо приоткрыв рот.

– Здравствуй, Френнан, – проговорил Энмор. – Как сестрёнка?

Ещё четверо мушкетёров с оружием наголо вбежали во двор. Пока двое перевязывали сомлевшего от потери крови Рогриана, а остальные мрачно рассматривали мёртвые тела и тихо переговаривались между собой, Френнан Тейнис всё продолжал переводить взгляд с окровавленной шпаги в руке Рогриана на царапину на шее Энмора. Наверняка при встрече с Анорией будет соловьём заливаться о том, как он спас её давнего дружка, с досадой подумал Энмор. Похоже, сегодня ему не удастся попасть на Открытую Трибуну.

… Отогар выбрал себе место на галерее, окружавшей прямоугольный внутренний двор тюремного замка. Там, где он стоял, тень была достаточно густой, чтобы скрыть его массивный силуэт, а вид открывался отличный. Ему был виден весь небольшой двор, вымощенный серыми гранитными плитами, такой же серый камень высоких глухих стен. Солнце уже поднялось высоко, его чистые, по-осеннему прозрачные и бледные лучи заливали всё пространство двора, но оно всё равно казалось тёмным и сумрачным.

У дверей тюрьмы навытяжку стояли двадцать мушкетёров, перед ними неподвижно застыл Корвилл. Полы плаща свободно откинуты назад, камзол пересекает сиреневая лента – пока всего одна, но совсем скоро их станет две, они крест-накрест пересекут его грудь, и на их перекрестье засверкает серебряная капитанская звезда. И никто, за исключением нескольких человек, не будет знать, что эта звезда заработана усилиями двух обезумевших от страсти женщин, слезами одной и кровью другой. Но эти несколько человек будут молчать.