Текст книги "Слезами и кровью (СИ)"

Автор книги: Зола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Ты, – с ненавистью сказала девочка, сжимая кулаки.

«Она меня знает? – растерянно подумал Гармил. – Но откуда?» Он замер, прокручивая перед глазами худенькие грязные лица детей из Глотки, тёмно-смуглые и совсем бледные, затуманенные долгими годами и страстным желанием забыть о прошлом. Но вспомнить не успел. В арке, через которую только что пробежала Кимена, загрохотали латы, и во двор протиснулись обозлённые, раскрасневшиеся от долгого бега стражники. В крохотном дворике сразу стало тесно.

Кимена затравленно оглянулась.

– Ну что, – задыхаясь, сказал один из стражников, – набегалась, гадюка? Теперь не уйдешь. Что нам с ней делать, Товис? Отведём туда же, куда остальных арестованных?

Товис медленно покачал головой, сощуренными глазами глядя на девушку, которая медленно отступала к стене.

– Нет, – проговорил он. – Она нам и так всё расскажет. Зачем полезла в оцепленный квартал, с кем виделась… что украла… – он шагнул к девушке, его глаза недобро, хищно сверкнули. Кимена вжалась в стену, её губы сжались так сильно, что совсем побелели.

Раздалось лёгкое шуршание – Гармил спрыгнул на мостовую. Стражники обернулись к нему, словно только что его заметив.

– Иди, куда шёл, приятель, – бросил ему Товис. – Это не твоё дело.

– Если только ты не хочешь посмотреть, – хохотнул второй стражник. – Только тогда придётся заплатить.

Гармил склонил голову набок и улыбнулся дрожащей, робкой улыбкой. Любой, кто хорошо его знал, задрожал бы от одного вида этой улыбки, но стражники видели его впервые.

– Как же мне уйти? – обиженно проговорил он. – Она ведь меня ограбила, добрые господа. Вытащила кошелёк средь бела дня! А я гражданин честный, законопослушный. Это что ж такое происходит-то, а? Средь бела дня, честно, средь бела дня!..

Гармил искренне гордился своим умением раздражать окружающих. На очень похожих, розовых и гладких, лицах молодых стражников появились очень похожие гримасы. Товис нетерпеливо махнул рукой, затянутой в толстую перчатку:

– Вали отсюда, пока цел, идиот!

Гармил ловко увернулся от оплеухи и повис у стражника на руке, канюча так искусно, что не всякий смог бы уловить в его голосе хорошо спрятанную издёвку:

– Да как же так, добрые господа! Трудишься, не покладая рук, бьёшся, как рыба об лёд, налоги платишь, чтоб вам, добрые господа, защитники наши, жалованье платили, а вы позволяете всякой сволочи грабить нас, честных горожан!

– Отцепись, кому говорю! – Товис выхватил пистолет, собираясь ударить Гармила рукояткой. За его спиной второй стражник взревел:

– Куда пошла?! – Кимена, попытавшаяся улизнуть под шумок, вскрикнула, когда ручища стражника вывернула ей плечо и швырнула её в сторону. Девушка налетела на стену и выпрямилась, смахнув чёлку с лица, утирая каплю крови, выступившую на разбитой губе. Зарычав от ярости, Товис ударил Гармила пистолетом… вернее, попытался ударить. Пистолет внезапно повернулся в его руке, рука взлетела вверх, и гладкая рукоятка врезала стражнику прямо в лоб, закрытый полированным шлемом. В воздухе раздался звонкий звук удара, тут же заглушённый визгливым смехом Гармила:

– Зачем же вы себя бьёте, добрый господин, зачем? – вопил он, пока пистолет снова и снова, как заведённый, лупил по шлему. – Ой беда-беда, совсем забегались, перетрудились, ума-разума лишились!

– Колдун, – прохрипел второй стражник. Справившись с изумлением, толкнул Гармила в плечо древком алебарды: – Эй, ты… вы! Магистр! Вам же нельзя магию применять к людям? Нет?

– А я не магистр, – весело улыбнулся ему Гармил. – Я вообще не из Гильдии. – Стряхнув с себя руку Товиса, который наконец-то перестал бить себя и теперь замер, тяжело дыша, он отскочил в сторону. – Ну так как? Всё ещё хотите, чтобы я уходил, пока цел? Или, может, лучше вам уходить, пока целы?

Глаза Товиса сузились.

– Отступник, – проговорил он и плюнул на мостовую. – Ну, берегись, сволочь, сейчас мы тебя в Гильдию быстренько доставим… Вместе с этой сучкой… Руки вверх!

В полной тишине щёлкнул затвор пистолета, и спустя мгновение тишину пронзил звонкий голос Кимены:

– Назад!

Все обернулись к девушке. Всё ещё держась одной рукой за стену, вторую руку она вскинула высоко вверх. Побелевшие пальцы крепко сжали маленький прозрачный флакон, наполненный багрово-красным порошком. Отчаянные глаза Кимены посмотрели на окаменевшего Гармила, губы скривились, прежде чем она прошипела:

– Ты знаешь, что это такое, не правда ли?

Гармил приоткрыл рот. Он редко терял дар речи. Это был как раз такой случай.

– Знаешь?! – выкрикнула Кимена, повторяя свой вопрос, и мотнула головой в сторону стражников. – Скажи им! Скажи, что будет, если я его брошу!

– С дороги, – прохрипел Гармил. – Делайте, что она говорит!

– Заткнись, отступник!

– Делайте, как она сказала, или мы все умрём! Быстро!

– Время вышло, – презрительно усмехнулась Кимена и разжала пальцы.

Тонкое стекло звякнуло о мостовую, нога Кимены опустилась на него и надавила, раздавливая, как Гармил когда-то раздавил Паука.

Раздумывать было некогда. Наплевав на всё, Гармил рванулся в сторону, зажимая ладонью нос и рот. В воздух поднялось багрово-красное облако, окутав весь крохотный двор, и в этой красной пелене зазвучал жуткий, свистящий хрип, а сразу после него – кашель. Задержав дыхание, крепко зажмурив глаза, Кимена ощупью продвинулась к выходу из двора, и только когда вернулась обратно в переулок, наконец открыла глаза и бросилась бежать. Только оказавшись на другой улице, она наконец остановилась, прижалась спиной к стене и начала дышать, быстро и глубоко.

Багровое облако рассеялось так же быстро, как появилось, бесследно растаяв в воздухе. На залитой тусклым, едва пробившимся сквозь узкий пятачок между крышами, светом дворе неподвижно лежали двое молодых стражников. Они ещё вздрагивали, последние судороги пробегали по их телам, пока изо ртов с хриплым кашлем вылетали клочки багровой пены – всего, что осталось от их лёгких. Из пустых глазниц текла тёмная кровь. Вскоре и они затихли.

Гармила нигде не было видно.

========== Глава 11. Рок истинной любви ==========

Рогриану было нечем дышать. Беспомощно и бесполезно он разевал рот, шевелил пересохшими, потрескавшимися губами. В его груди и животе бушевал пожар, и по лицу струился пот, но в тот же самый момент он чувствовал, что этот пот – холодный, и его била дрожь. Как это странно – гореть в лихорадке и мучиться от холода в один и тот же момент.

Временами он проваливался в сон, и в этом сне видел отца. Отец отдал десять лет жизни той самой войне, в которую судьба забросила Рогриана. Но он вернулся – искалеченный, поседевший, состарившийся в свои неполные тридцать. А вернётся ли Рогриан?

Иногда ему казалось, что ему всё равно. Но каждый раз, когда он погружался в горячую удушливую тьму и безразличие охватывало его полностью, что-то толкало его, возвращало его обратно в реальность.

Он проснулся, хватая воздух ртом. В боку пульсировала раскалённая боль, горло пересохло от жажды. Рогриан попытался успокоиться, заставил себя дышать – сперва часто, неглубоко, потом всё медленнее и спокойнее. Когда ему удалось наконец выровнять дыхание, он попытался приподняться, но тут же его пронзила боль, и, задыхаясь, он медленно опустился обратно.

Когда боль и звон в ушах немного улеглись, он смог уловить отдалённые звуки – треск огня, скрип деревьев, тихий смех и разговоры, в которых бернийских слов было больше, чем тонианских. А потом внезапно раздался крик, полный муки, и сразу после – многоголосый жестокий смех.

Он медленно повернул голову. Сквозь дрожащие ресницы пробился свет костра, но он был тусклый и расплывчатый. Рогриану понадобилось несколько раз моргнуть, прежде чем зрение прояснилось, и он смог увидеть, что происходит. И лучше бы он не видел.

Он повидал много ужасных вещей на войне. Видел гниющие раны, оторванные конечности. Но вид своего молодого товарища, привязанного к мёртвому иссохшему дереву, вид костра, разведённого у его ног – это было выше его сил.

Сквозь дикие крики и такой же дикий смех он расслышал тихий вздох позади, и почти с радостью повернул голову влево. Рядом с ним лежал человек. Спутанные, слипшиеся от крови светлые волосы падают на помертвевшее лицо, светло-голубые глаза полны ужаса. Рогриан не сразу смог узнать Корвилла, а когда узнал, ужаснулся: неужели он сам выглядит также, неужели сам превратился в обезумевший от боли и страха призрак?

Пошевелить пальцами руки казалось так же тяжело, как сдвинуть с места свинцовое ядро взмахом ресниц, но Рогриан смог нащупать руку Корвилла и сжать её.

– Мы должны выбраться отсюда, – прошептал он. – Мы должны.

– Проснитесь, сударь.

– Мы должны выбраться отсюда…

– Всё в порядке. Всё хорошо, вы в безопасности.

Рогриан открыл глаза и хрипло застонал, поморщившись от боли в шее. Раскалённая боль пульсировала в правом боку, постепенно утихая, пока от неё не осталось одно воспоминание. Он вдруг осознал, что на самом деле держит кого-то за руку, только эта рука намного тоньше, чем рука Корвилла.

Рогриан перевёл взгляд в сторону и увидел узкое, смуглое лицо с длинным орлиным носом, склонившееся над ним. Большие чёрные глаза были широко раскрыты и смотрели на него с тревогой. Рогриан приоткрыл губы, но ничего не смог сказать. Тут он заметил какое-то движение в стороне, и быстро взглянул туда. В дверях комнаты стоял молодой мужчина в наряде трактирного слуги. Скрестив длинные руки на груди, он мрачно смотрел на Рогриана. Что-то в его крепкой фигуре показалось Рогриану странным, и, присмотревшись, он понял: парень был горбат, одно его плечо было раздуто, как арбуз, и поднималось намного выше, чем другое.

– Всё в порядке, – повторила трактирщица Мэйт. Рогриан вновь посмотрел на неё и понял, что до сих пор стискивает ей руку. Должно быть, ей больно, подумалось ему, и он выпустил узкую ладонь, испытывая лёгкое смущение.

– Прошу прощения, госпожа, – проговорил он, вновь поморщившись. – Я напугал вас?

– Нет, – Мэйт выпрямилась и махнула горбатому юноше, показывая, что он может уходить. При этом она повернулась спиной, и Рогриан смог увидеть её причёску – тяжёлую косу, толщиной с его запястье, чёрную, как вороново крыло, закрученную в узел и закреплённую янтарной заколкой. Эта заколка была единственным украшением в её строгом тёмно-коричневом наряде с белым воротником.

– Почти все раненые уже смогли уйти, и я решила проведать оставшихся, – сказала Мэйт, когда за горбатым юношей закрылась дверь, и присела на кресло у кровати Рогриана. – Я принесла вам воды, и тут услышала, что вы говорите во сне.

– Прошу прощения, – снова сказал Рогриан, откинувшись на подушку и закрыв глаза. Он услышал шорох платья и подумал, что Мэйт собирается уходить. Почему-то эта мысль его расстроила, и ему захотелось снова схватить её за руку.

– Расскажите мне, – тихо сказала Мэйт. Рогриан не отвечал, и женщина нервно заёрзала на кресле:

– Простите, было дерзостью с моей стороны…

– Вовсе нет, – Рогриан открыл глаза. – Мне снилась война, госпожа. Это не то, о чём хотелось бы говорить с дамой.

– Я не дама, – тёмно-шоколадные губы слегка улыбнулись. – Если вы о войне на Западном Рубеже, то я была там.

– Разве? – Мало что могло удивить Рогриана, но сейчас он был так поражён, что даже приподнялся на подушках.

– Да, – Мэйт рассеянно провела рукой по простыне, сжала её краешек между пальцами. – В качестве маркитантки. Плясала перед солдатами, чтобы отвлечь их от ужасов войны. Только плясала, – она быстро взглянула на Рогриана, наверняка готовясь встретить презрение в его глазах, – ничего более. Вы мне не верите?

– Я верю, – проговорил Рогриан, – я просто не понимаю, как маркитантка смогла стать хозяйкой гостиницы.

– Это занятная история, которую я вам когда-нибудь расскажу, если захотите, – улыбнулась Мэйт. – Но вы мой должник. Я была с вами откровенна, будьте и вы.

– Что вы ждёте услышать от меня, чего не видели сами? – горько усмехнулся Рогриан. – Война калечит всех одинаково.

– Вы – благородный человек, господин…

– Ги Ванлай, – у Рогриана внезапно пересохло в горле. – Рогриан.

– Спасибо. Вы – благородный человек, господин Ги Ванлай. Один из тех, кто управляет нашим обществом. Наверное, вы лучше меня знаете, как и почему началась эта война. За что умирали все те мальчики, которые смотрели разиня рот на мои танцы. Я никогда не могла понять, в чём её смысл. Расскажите мне.

Рогриан ненадолго прикрыл глаза. Разумеется, он знал, с чего началась война. Он изучал историю, читал хроники. Но с чего начать, не знал. И в итоге решил начать с самого начала.

– Двести лет назад, – заговорил он, – в графстве Идария, что на Западном рубеже, правило семейство Ги Скелливан. У графа была единственная дочь Лирия, которую он очень хотел выдать замуж. Но никто не хотел жениться на ней, несмотря на богатое приданое. Дело в том, что она была уродлива. Перенесла Красную Лихорадку в раннем детстве. Её лицо и всё тело было покрыто шрамами. Но в конце концов графу удалось найти ей жениха. И хорошего жениха. Бернийского принца.

– Неужели? – Мэйт приподняла брови. – Кажется, теперь я вспоминаю эту историю. Слепой принц и больная девушка… Так говорится в пьесе «Зоркое сердце» Мирены Мезорской.

– Мирена Мезорская была талантливой писательницей, не спорю, но в её пьесе правды не так уж много. Начнём с того, что у этой пьесы счастливый конец, а в жизни счастливых концов не бывает.

– Вы так думаете?

– Судите сами. Принц Астиан был самым младшим из двух братьев, шансов стать королём у него почти не было, к тому же он ослеп ещё в детстве. Не самый плохой жених, но и не самый завидный. И всё же маленькая графиня влюбилась в него с первого взгляда, а принц влюбился в неё с первого разговора. После свадьбы молодые переехали из Бернии в Идарию, и вскоре к их двору прибыл волшебник. Это были времена Лигурда Жестокого, и магия в нашей стране была практически под запретом. Тот волшебник – его звали Глорхейм – сильно рисковал, показавшись во владениях знатного королевского министра. Но он считал, что риск оправдан: он научился исцелять слепоту. И хотел помочь принцу.

– В пьесе графиня Лирия боялась, что он разлюбит её, если прозреет, но всё равно привела волшебника к мужу. И когда тот впервые увидел жену, то посмотрел на неё с той же любовью, что звучала в его голосе.

– Да, он был любящий и благородный человек. Астиан Кровеглазый. Так его прозвали.

– Какое странное прозвище…

– Заклятие Глорхейма имеет особенности. Те, кого оно излечивает от слепоты, некоторое время ходят с глазами, налитыми кровью, но это проходит через несколько месяцев, – Рогриан нахмурился. – Странно… Несколько недель назад я встретил одного человека. Его глаза тоже налиты кровью, и его тоже называют Кровеглазым. Я слышал, что он тоже был исцелён от слепоты, но это случилось очень давно, ещё когда он был младенцем… Но я отвлёкся. Принц Астиан прозрел, и пьеса на этом заканчивается. Зрители плачут от счастья и бросают актёрам монеты. И не знают, что эта любовь принесла неисчислимые беды нашей стране… Много лет Астиан и Лирия жили счастливо, воспитывали сына Астигора. Они уже состарились, когда до Астиана дошла печальная весть: в Бернии скончался его старший брат, король. У него не было сыновей. Так и получилось, что сын Астиана и Лирии стал наследником не только идарийских земель, но и бернийского престола. И, конечно, он отправился в Бернию. Вот только отказываться от матушкиного наследства Астигор не собирался. И объявил, что Идария должна отойти Бернии. Лигурд Жестокий не мог этого допустить. Так началась война. Новый король Бернии смог восстановить против Лигурда почти всё население Идарии, ведь Лигурд был тираном. Вслед за Астигором многие идарийцы ударились в ересь, которую исповедуют в Бернии, и подняли мятеж против власти тонианского короля.

Он немного помолчал, собираясь с мыслями.

– Они часто захватывают в плен наших солдат, – тихо сказал он. – Офицеров отдают за большой выкуп… но рядовых не щадят. Жгут заживо, как принято в Бернии. В нашей стране эту страшную казнь давно запретили, но в Бернии так расправляются с еретиками. Они еретики, но считают еретиками нас!.. Так погиб мой товарищ, на моих глазах. Та же участь ждала и меня, но мне удалось спастись. Поэтому я говорил во сне… Спасибо, что выслушали, Мэйт.

Он осёкся, поняв, что только что впервые назвал женщину по имени. Оно сорвалось с его губ так легко, словно он произносил его тысячу раз. Рогриан знал, что дворянину вовсе не зазорно обращаться к людям низших сословий по именам, и всё же испытал странное смущение. Смущение исчезло, когда он услышал дрогнувший голос Мэйт.

– Не нужно меня благодарить, – сказала она. – Мне было приятно слушать вас, хоть и говорили вы о страшных вещах. Это я должна благодарить вас… Рогриан.

Их руки и глаза встретились, и не было пути назад.

Комментарий к Глава 11. Рок истинной любви

Прошу прощения за это огромное количество странных имён и названий, с которым вам пришлось столкнуться в этой главе (^o^) вселенная расширяется с такой скоростью, что иногда меня саму это немного напрягает))

========== Глава 12. Двери храма всегда открыты ==========

– Покажи мне Гармила.

Гладкая поверхность зеркальца послушно замутилась, подёрнувшись золотисто-бронзовой дымкой. Но вместо того, чтобы рассеяться и явить Отогару образ его ученика, золотистый туман внезапно потемнел. Вся поверхность зеркала приобрела зловещий багровый цвет, и в этом багровом облаке дрожали и метались чьи-то неясные тени.

Отогар узнал действие Багровой Пены и досадливо нахмурился. Чёрт бы побрал этого Морри! Кем бы ни были организаторы покушения, он продал им чертовски опасную штуку. Неужели Гармил погиб? Это было бы очень некстати.

Попасть в оцепленный шегонский квартал не составило для Отогара ни малейшего труда. Стоило стражникам увидеть маленький красный треугольник на его одежде, как они тут же почтительно расступались в стороны. Сыграло свою роль и недовольное выражение лица магистра, при виде которого у любого бы пропало желание ссориться. Вскоре Отогар добрался до самого центра квартала, где на обширной квадратной площади возвышалось величественное здание, увенчанное высоким куполом – храм.

В Тирле было много храмов, некоторые сохранились ещё с языческих времён, к вящему неудовольствию священников кабрианской церкви. Те были бы рады разрушить или перестроить древние святилища, в которых всё равно никто уже не молился. Но жители Тирля не позволяли трогать старые храмы: они были частью истории города, и, кроме того, в них всегда можно было укрыться от непогоды или патрулирующих ночные улицы стражников, если нет денег на ночлег в гостинице. Храм в центре шегонского квартала тоже не был кабрианским, но в отличие от других, по-прежнему действовал. У главного входа возвышались статуи прекрасных юноши и девушки – Атайи и Атаму, богов-близнецов – у их ног дымились ароматным дымом изящные курильницы. Помимо этих статуй, стены храма не были украшены ничем – ни росписями, ни барельефами. Подобно всем другим зданиям квартала, внешние стены храма были гладкими и глухими.

Отогар прошёл между статуями, оказавшись в прохладном и тёмном коридоре, ведущем во внутренний двор. В храме богов-близнецов не было большого молитвенного зала – шегонцы считали молитву делом сугубо личным, и всё внутреннее пространство храма было разделено на маленькие комнатки, в которых верующие могли помолиться в тишине и одиночестве. Иное дело – внутренний двор храма. Каждый день здесь собирался народ со всего квартала, чтобы обменяться новостями, обсудить важные дела или просто поболтать ни о чём. Сегодня двор тоже был полон народу, но под высоким куполом, украшенным бирюзой и слоновой костью, не звучал весёлый многоголосый гул, а звенела недобрая тишина. В центре двора нервно жались друг к другу две дюжины шегонцев – мужчин и женщин, молодых и старых – у которых при обыске обнаружили взрывчатые зелья. Их охраняли стражники и мушкетёры; они медленно обходили двор по периметру или стояли, прислонившись к колоннам. Тяжёлые шаги, звон шпор и шпаг были единственными звуками, которые можно было услышать здесь. Или почти единственными.

Приближаясь ко двору, Отогар прошёл мимо широкой ниши в стене, и уловил доносящийся оттуда раздражённый голос:

– Чёрт побери, это же просто смешно! Я отправил двадцать человек прочёсывать весь квартал, и вы не смогли найти одну старуху? Немедленно отправляйтесь назад, и не возвращайтесь, пока не отыщете её! Вам понятно?

– Да, лейтенант, – ответил унылый молодой голос, и Отогар посторонился, пропуская наружу мушкетёра – совсем юного, с едва пробившимися усами и слегка раскосыми зелёными глазами, веки которых покраснели от недосыпа. Отогар пропустил его и сам зашёл в нишу.

– Добрый день, лейтенант Корвилл, – улыбнулся он. Корвилл вскинул голову, отрываясь от бумаг, которые он читал. Его шляпа была небрежно брошена на стол, светло-русые волосы в беспорядке падали на плечи. Вид у него был усталый и недовольный.

– Не такой уж добрый на самом деле, – пробормотал он, выдавив дружелюбную улыбку. – Не имею чести быть знаком с вами.

– Магистр Отогар, – представился Отогар. В этот момент дверь в противоположной стороне комнаты открылась, пропуская магистра Авелона. Увидев Отогара, тот удивлённо поднял брови:

– Здравствуйте. Какими судьбами?..

– Могу спросить вас о том же, магистр Авелон.

– Всё то же самое. Пытаюсь выяснить, что произошло вчера.

– Какое совпадение, – улыбнулся Отогар. – Я тоже.

Авелон ответил тонкой, ядовитой улыбкой, которая показывала, что он ни черта не верит Отогару.

– Я полагал, вы всё ещё заботитесь о вашем друге. Лейтенант Корвилл, вы, наверное, не знаете, но магистр Отогар проявил вчера весьма трогательную заботу об одном из ваших подчинённых. Рогриан Ги Ванлай – знаете его?

На усталом лице Корвилла появилась и сразу исчезла улыбка.

– Конечно, – произнёс он смягчившимся голосом. – Я бы сам навестил Рогриана, если бы мог… Как его рана?

– Не опасна, – отозвался Отогар. – Полагаю, он весьма скоро вернётся в строй.

Корвилл откинулся на стуле, задумчиво глядя в пространство.

– Знаете, а ведь Рогриан когда-то спас мне жизнь, – проговорил он. – Мы были на Западном Рубеже и попали в плен. Мы оба были серьёзно ранены, и повстанцы даже не позаботились о том, чтобы как следует нас охранять. Мы дождались ночи и прокрались прочь из их лагеря. Мало того – нам удалось спасти нашего командира. Его оставили в живых, чтобы потребовать выкуп. Я придушил его охранника – он был пьян до полусмерти – а Рогриан вытащил лейтенанта из клетки и взвалил себе на плечи… Так мы и тащили его всю дорогу до своих, и только когда добрались, поняли, что наш бедный лейтенант по пути скончался от ран… Бедняга Рогриан! Ему тяжело далась эта история. Ему дали отпуск и отправили лечиться в его поместье, а я выздоровел гораздо быстрее. Тогда-то я и получил свой чин. Хотя, признаюсь, я считал это несправедливым. Я был уверен, что Рогриан больше, чем я, заслужил посвящение в офицеры.

– Полагаю, скоро справедливость будет восстановлена, – сухо сказал Авелон, роясь в бумагах. – Проклятье, ну что за почерк у этого Венселла!.. Магистр Отогар, вы мне не поможете?

– Что? О чём вы говорите? – пробормотал Корвилл, пристально вглядываясь в худое лицо Авелона. Тот бросил на него быстрый взгляд:

– А вы не знали? Ваш капитан Сарлем – теперь уже бывший капитан, я полагаю, – в разговоре со мной сделал весьма любопытное заявление. Он весьма признателен Рогриану Ги Ванлаю за то, что тот вчера остановил у него кровотечение, и намерен просить у его милости градоправителя чин капитана мушкетёров для своего спасителя.

Лицо Корвилла окаменело. Отогар заметил, что тот слегка нахмурился, прежде чем недоверчиво усмехнуться:

– Из рядовых в капитаны? Это невозможно.

– И, однако, прецеденты бывали, – равнодушно сказал Авелон, по-прежнему не отрывая взгляд от бумаг. – Магистр Отогар, как вы считаете, это возможно?

– Весьма вероятно, – спокойно отозвался Отогар. Он склонился над записями, которые силился разобрать Авелон, но краем глаза продолжал наблюдать за Корвиллом. Тот тяжело откинулся на спинку стула, одна его рука крепко сжалась в кулак, дрожащие пальцы второй нервно теребили короткую светлую бородку. После отставки Сарлема и гибели лейтенанта Дерайли Корвилл должен был сам стать капитаном, а теперь этот чин уплывал у него из рук.

Похоже, у Отогара появился союзник.

========== Глава 13. Тучи сгущаются ==========

Короткий осенний день перевалил за половину, и с севера подул сильный холодный ветер. Пригибаясь и придерживая рукой шляпу, констебль Стольм спешил через широкий двор, примыкавший к дворцу градоправителя. Впрочем, «спешил» – слишком громкое слово. Скорее уж плёлся, едва переставляя ноги после бессонной ночи.

Марант находился в своих личных покоях, сидя в глубоком кресле и хмуро глядя на серые тучи, закрывшие ещё недавно совершенно ясное небо. В длинных худых пальцах градоправитель сжимал кубок с подогретым вином, и всё равно руки никак не могли согреться и перестать дрожать. Дрожь мучила Маранта со вчерашнего дня; снова и снова он пытался сосредоточиться на делах, и каждый раз его мысли возвращались к той минуте, когда поблизости прогремел взрыв, радостный гул толпы сменился криками боли и ужаса, а его карету подбросило в воздух, и весь мир перевернулся. Маранту было уже за шестьдесят, но он крайне редко задумывался о смерти, и осознание того, что вчера он находился на волосок от неё, совсем не способствовало хорошему расположению духа. Едва увидев его, Стольм понял: разговор будет тяжёлым. Ещё более не по себе ему стало, когда он заметил у другой стены двух офицеров – капитана стражи Лодерона и лейтенанта мушкетёров Корвилла. Оба выглядели не менее мрачными и усталыми, чем Стольм, при этом было видно, что вспыльчивый Лодерон весь побагровел от злости, а глаза Корвилла чуть ли не метают холодные голубые молнии.

– А, это вы, констебль, – сухо сказал Марант, увидев Стольма. – Надеюсь, вы принесли мне хорошие новости?

– Не думаю, что в сложившейся ситуации возможны хоть какие-то хорошие новости, – со вздохом ответил Стольм. – Под стражу взято двадцать шесть жителей квартала, я лично арестовал двух знатных шегонцев, братьев Хилардан, – «И их матушка чуть не выцарапала мне глаза», – мысленно добавил он, но вслух сказал совсем другое: – Я опасаюсь волнений, ваша милость.

– Волнений! – презрительно сказал Лодерон. – Вам следует опасаться кое-чего другого, господин следователь!

– Объяснитесь, – холодно сказал Стольм, взглянув на него.

– Разумеется. Я уверен, что эти негодяи готовили новое массовое убийство или покушение! Слишком уж у многих были обнаружены опасные зелья!

– Вы бы говорили потише, капитан, – проворчал лейтенант Корвилл. – Большинство тайников с зельями обнаружили именно мои мушкетёры. Ваши же люди проявили поразительную небрежность.

– Да как вы… – сверкнул глазами Лодерон. Гнарри Стольм задумчиво взглянул на Корвилла. И верно: и стражники, и мушкетёры приложили одинаковые усилия, когда прочёсывали квартал и обыскивали каждый угол. И тем не менее, мушкетёры Корвилла арестовали большую часть подозреваемых. С такими талантами им бы в сыщики идти, а не в солдаты. Но додумать эту мысль до конца он не успел – градоправитель Марант, не желая слышать очередную перепалку, поднял руку и произнёс громким, надтреснутым голосом:

– Перестаньте! Я услышал достаточно. Теперь вам придётся выслушать меня, господа.

Все трое затихли, выпрямившись и навострив уши. Градоправитель отпил немного вина, откашлялся и заговорил:

– Капитан Лодерон, вы были правы с самого начала. Шегонцы подстроили вчерашний взрыв, и готовились устроить новое злодеяние. Я считаю, что наш город достаточно давал убежище этим неблагодарным чужестранцам. Все обвиняемые… я надеюсь, все обвиняемые уже в тюрьме?

– Так точно, ваша милость, – кивнул Лодерон, снова зардевшийся, но уже не от гнева, а от гордости, – мои люди отвели их из языческого святилища в тюремный замок сразу, как только закончился обыск последнего дома.

– Очень хорошо, – кивнул Марант. – Их необходимо допросить, и немедленно. Разумеется, все, кто признают себя виновными, будут казнены. Как и все, на кого они укажут как на сообщников. Бунт надо давить в зародыше, именно так сказал Его Величество, когда я был на совете.

Гнарри Стольм слушал всё это, и цепенел от ужаса – а напугать его было непросто. Он уже знал, чем всё это кончится. Под пытками схваченные шегонцы, естественно, оговорят и самих себя и всех, кого знают. Шегонский квартал и так уже тлеет от ярости и отчаяния, а новые аресты приведут к взрыву. Если шегонцы взбунтуются, солдаты начнут их усмирять, и всё это приведёт к настоящему погрому. Стольм подумал о грабежах, насилиях, поджогах. О новоиспечённой графине Шегонской, Делле Ги Эллеран по прозвищу Злопамятная. О том, как в отместку за насилие над шегонцами она позволит своим подданным грабить и разорять те кварталы шегонских городов, где живут выходцы из северных графств…

– Ваша милость! – громко сказал он, не сумев скрыть мольбы в голосе. – Простите, ваша милость, но я вынужден просить вас об отсрочке. Это дело выглядит слишком запутанным и сложным, чтобы решать его такими крутыми мерами. Под пытками люди могут наговорить какую угодно ложь, и тогда раскрыть правду станет ещё сложнее. Я прошу вас дать мне и моим людям ещё неделю, чтобы найти истинных виновников.

– Вы оспариваете приказы градоправителя? – сверкнул глазами Лодерон. – Это опасно, господин Стольм, очень опасно и самонадеянно.

– И слышать не хочу! – нахмурился Марант. – Бог знает, что ещё они устроят за эти семь дней!

– Тогда пусть будет пять дней, ваша милость.

– Я не тот, с кем можно торговаться, – раздражённо махнул рукой Марант. – Оставьте этот вздор!

– Три дня! – практически взмолился Стольм, стискивая заложенные за спину руки в кулаки. – Три дня, о большем не прошу!

Марант повернулся к нему, его глаза пылали гневом.

– Один день, – отрезал он. – Ровно сутки, не больше и не меньше. Идите, и не испытывайте моё терпение!

Гнарри Стольм медленно поклонился, прежде чем выйти из покоев. Он зашагал прочь из дворца, приказывая себе не впасть в отчаяние. В конце концов, разве это первое сложное дело на его памяти? Множество раз он справлялся с подобными делами. А бывало, что и не справлялся. Но сейчас он старался не думать о своих неудачах.

Вскоре после Стольма ушёл по своим делам и капитан Лодерон, и Марант повернулся к Корвиллу:

– Вы прекрасно проявили себя, лейтенант. Как только со всей этой историей будет покончено, я обещаю, вы будете вознаграждены.