Текст книги "Слезами и кровью (СИ)"

Автор книги: Зола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

– Дело ясно, как божий день! Это шегонцы! – капитан стражи Лодерон метался туда-сюда по залу ратуши, дорогой паркет стонал под его тяжёлыми сапогами, окна звенели в унисон с длинными шпорами. – Господин градоправитель заверил государя в своей верности короне, и они мстят!

Следователь Гнарри Стольм переступил с ноги на ногу и закатил глаза. Его помощник Глоризель подавил улыбку, заметив раздражение обычно такого сдержанного начальника.

С тех пор, как месяц назад Рудвиана Ги Эллерана, графа Шегонского, уличили в заговоре против короны и казнили, над Тонским королевством нависла угроза мятежа. Король Гордиан созвал в столицу всех графов и всех правителей вольных городов на срочный совет. От графства Ульвельда поехали граф Лиогар Нодер и правитель города Тирля. И Нодер, и Марант поклялись королю, что поддержат его в случае мятежа. Марант сразу после окончания совета поехал обратно, а вот граф Нодер, как слышал Гнарри Стольм, остался в столице. Наверняка всё ещё пытается спасти от казни своего недостойного сына.

– Мы должны немедленно задержать и допросить каждого шегонца в городе, – продолжал Лодерон. – Лейтенант Айлард, лейтенант Кидрик, соберите всех своих людей и отправляйтесь в шегонские кварталы!

Лейтеанты городской стражи неуверенно переглянулись. У каждого из них в подчинении было семьдесят стражников, и даже если учесть, что некоторые сегодня выбыли из-за ранений, им совсем не улыбалось вести в тесные, переполненные улочки шегонского квартала без малого полторы сотни человек.

– Но, ваше превосходительство, – возразил лейтенант Айлард, – для оцепления квартала нужно не больше тридцати человек.

– Не глупите, Айлард, вам понадобятся люди для задержания подозреваемых! А подозреваемые – все жители квартала, понятно вам?

– А кто же будет патрулировать улицы? – вмешался Кидрик.

– С этим вполне справятся мушкетёры.

– Позвольте! – со своего места поднялся второй лейтенант мушкетёров. Гнарри Стольм невольно задержал взгляд на его красивом скуластом лице и светлых, почти прозрачных голубых глазах. Лейтенант Корвилл сегодня лишился своего товарища Дерайли и, по-видимому, командира. Характер у него и так был взрывной, а под действием горя и гнева мог стать ещё хуже. – Мои люди и так работали на износ последние недели, когда треть нашей роты ушла с капитаном в столицу! Я не заставлю мушкетёров выходить в две смены подряд!

– Это приказ, лейтенант! – сверкнул глазами капитан Лодерон.

– Я не подчиняюсь вашим приказам! Я подчиняюсь только капитану Сарлему и его милости градоправителю, а поскольку они оба сейчас отсутствуют, то никому.

– Началось, – пробормотал Гнарри Стольм так тихо, что его услышал только Глоризель. Остальные люди, столпившиеся в зале ратуши – главы Гильдий, представители аристократии и городского совета – молча наблюдали за разгорающейся ссорой.

– Вы забываетесь, лейтенант!

– Нет, это вы забываетесь! Пусть ваши люди сегодня патрулируют улицы, что является их прямой обязанностью, а мои, в том числе и я лично, займутся допросами!

– Вы смеете мне приказывать?!

– Господа! – Гнарри Стольм решительно шагнул вперёд, становясь между спорщиками. – Господа, прошу прощения, но я вынужден прервать вашу дискуссию. Мы теряем драгоценное время, а между тем виновный мог уже давно покинуть шегонский квартал, а может, даже и границы города.

– Мои люди не пропустили бы… – взорвался было капитан Лодерон.

– У меня нет никаких сомнений в бдительности ваших людей, капитан. Но мы упускаем одну важную деталь.

– Говорите яснее, Стольм! – закатил глаза лейтенант Корвилл.

– Я говорил с магистрами Гильдии Чародеев. Взрыв спровоцировало магическое вещество, какое – пока неизвестно. Кем бы ни был злоумышленник, он имел в распоряжении волшебное зелье, а может, и не одно. Магия помогла ему совершить злодейство, магия поможет и вырваться из города и скрыться незамеченным.

– Хорошо, – проговорил Лодерон, немного помолчав. – Что вы предлагаете?

– Для начала, необходимо закрыть все ворота, кроме одних. Лучше всего пусть это будут Алые – они расположены удобнее остальных. Выставить усиленный караул, и как можно тщательнее проверять каждого, кто хочет покинуть город. Конечно, ваши стражники будут не одни – с ними будут волшебники Гильдии. Я уверен, магистры с радостью помогут нам.

– Ещё бы им не помочь, – пробормотал Корвилл. Все знали, что Гильдия Чародеев подчиняется королю и его представителям. С радостью или нет, а магистры помогут поймать того, кто попытался убить одного из этих представителей. Потому что это их долг.

Спокойствие, решительность и твёрдое слово, сказанное в нужный момент, способны творить чудеса. Напряжение, воцарившееся в зале ратуши, не ослабло, но стало гораздо менее опасным. Спокойно, без прежних нападок, офицеры и члены городского совета начали обсуждать, что им дальше делать. Гнарри Стольм предложил, что Алые ворота будут открыты круглые сутки, даже ночью, вместо того, чтобы закрываться с заходом солнца, как обычно – ведь теперь это будет единственный выезд из города, а сейчас время сбора урожая, и окрестные кметы ежедневно везут в город телеги, нагруженные овощами. Но члены Совета, поколебавшись, ответили на это решительным «нет». Не менее решительное «да» прозвучало в ответ на предложение (больше смахивающее на приказ) капитана Лодерона: ни при каких обстоятельствах не выпускать из города представителей шегонской диаспоры. Стольм только покачал головой, но возразить ему было нечего.

– Чувствую, нас ждут весёлые деньки, – отвёл он душу позднее, когда вместе с Глоризелем вышел из дверей ратуши. – Мало того, что надо ловить этих фальшивомонетчиков…

– И ещё это убийство на Швейной улице… – сочувственно подхватил Глоризель.

– … и похищение бриллиантов у вдовы Варабис…

– … и ростовщик Неридди жалуется, что за ним следят…

– Ладно, хватит, а то ты меня знаешь: начнём перечислять все беды – ночи не хватит. Иди в участок, захвати ребят, встретимся в шегонском квартале.

Военные и члены Совета постепенно покинули ратушу и растворились в испуганно притихших, уже совсем тёмных улочках города. Никто из них, уходя, не посмотрел наверх, на украшенный статуями карниз здания ратуши, и не заметил, как с плеча одной из скульптур бесшумно слетела летучая мышь-вампир.

Гармил провисел на карнизе вниз головой всё время, пока длилось совещание. Чуткий слух летучей мыши, ещё и усиленный магией, позволил ему услышать каждое слово даже сквозь толстое оконное стекло. Ему не терпелось поделиться услышанным с учителем, но сперва нужно было сделать ещё кое-что.

Он кружил над тёмными улицами и мокрыми черепичными крышами, пока не увидел внизу знакомый белый проблеск. Хлопая тонкими крыльями, Гармил спустился на мокрую брусчатку и превратился обратно в человека. Его сильно шатнуло, и он ухватился за стену дома, борясь с головокружением. Чёрт, он слишком долго провисел вниз головой. Конечно, он был в облике животного, для которого такое положение в порядке вещей, и всё же нужно быть поосторожнее.

В тишине улицы послышалось испуганное фырканье. Бледно-серый конь с белоснежной гривой приподнял уши, встревоженно покосился на длинную фигуру молодого волшебника. Нервно затанцевал на месте, когда Гармил шагнул к нему.

– Ну же, Виконт, спокойнее, – с лёгким раздражением проговорил Гармил. – Спокойнее, тупая скотина.

Виконт протестующе заржал, когда длинные пальцы цепко, по-хозяйски, ухватили поводья, но тут же успокоился и обречённо опустил ресницы. Гармил презирал лошадей и про себя потешался над людьми, которые их любят. Глупые, нервные твари. Огромная сила в сочетании с безграничной трусостью. Но он знал, как их усмирять. Немного магии, немного боли – и любой породистый мерзавец станет смирным, как престарелая деревенская кляча. Виконт уже знал, что от него можно ожидать, но всё ещё временами его не слушался, потому что Гармил старался с ним не переборщить – ну как Рогриан заметит, что с его конём плохо обходятся.

На серебристо-серой шкуре коня темнели полоски запёкшейся крови – при взрыве его оцарапало осколками. Гармил быстро залечил их. Виконт жалобно фыркал, когда длинные пальцы волшебника прикасались к его ранам.

– Да тихо ты, – бормотал парень. – Глупое животное…

Покончив с этим, он повёл коня по опустевшим улицам. Время от времени неподалёку раздавались гулкие шаги и звон оружия. Сегодня ночью на караул заступило больше стражников, чем обычно. По дороге к дому Гармилу пришлось дважды остановиться и объяснить стражникам, что он слуга магистра Отогара и идёт к себе домой, и к тому времени, как из темноты выступил фасад гостиницы «Горная роза», он уже успел не только вымокнуть, но и здорово разозлиться.

Что-то попало ему под ноги, и Гармил остановился. Он как раз приблизился к концу переулка, соединявшейся с Ореховой улицей, и стоял сейчас совсем недалеко от того места, где несколько часов назад прозвучал взрыв. С улицы уже убрали обломки кареты, трупы людей и лошадей, но о некоторых вещах, с виду бесполезных и ненужных, просто забыли. А между тем одна из этих вещей лежала прямо у него под ногами, отброшенная кем-то в маленький переулок и забытая в тени, у подножия стены. Гармил наклонился, чтобы рассмотреть её.

Это был обгоревший, оборванный, весь заляпанный кровью серый плащ с капюшоном.

========== Глава 5. Неловкие разговоры ==========

Хозяйка гостиницы Мэйт засиделась допоздна, подсчитывая, во сколько «Горной розе» обошлось сегодняшнее происшествие. Девятнадцать простыней были изорваны на перевязки – новых, безупречно чистых простыней из тонкого полотна. Все пустующие комнаты и кровати были заняты, и даже несмотря на то, что половина раненых стараниями магов из Гильдии уже почувствовали себя лучше и разошлись по домам, Мэйт уже пришлось отказать в постое нескольким клиентам. Не говоря уже о пище и вине. Её кухарка и слуги сбились с ног, так что она пообещала им выходной на следующей неделе, чтобы немного их подбодрить.

Она как раз хмуро смотрела на длинный столбик цифр, вертя в длинных пальцах перо, когда до её уха донеслись шаги. Она подняла голову и встретилась взглядом с одним из своих слуг, молодым горбатым парнем, заглянувшим в комнату.

– В чём дело, Рун?

– Госпожа, пришёл волшебник из Гильдии Чародеев.

Мэйт приподнялась:

– Кому-то из раненых стало хуже?

– Нет, он пришёл именно к вам. Насчёт платы.

– А… хорошо.

Рун посторонился. В комнату шагнул молодой волшебник. Смущённо улыбаясь, он положил на стол перед Мэйт тяжёлый вязаный кошелёк:

– Вы и ваши люди сегодня оказали большую помощь моим коллегам. Надеюсь, этого хватит, чтобы купить новое вино и лекарства взамен потраченных?

– Благодарю вас, – улыбнулась Мэйт, беря кошелёк. Волшебники из Гильдии всегда платили вовремя. О городских властях такого сказать было нельзя – власти состоят из аристократов, в глазах которых такие, как Мэйт – просто ещё одни слуги. И капитан городской стражи, и офицеры мушкетёров вполне могут забыть о том, что Мэйт сделала для их подчинённых.

Ещё одна тень мелькнула в холле гостиницы, и Рун метнулся туда:

– Эй! Вы к кому?

– К магистру Отогару. Он ещё здесь, правильно?

Мэйт и волшебник из Гильдии выглянули в холл. К ним обернулись Рун и незнакомый юноша лет двадцати. Вид у него был потрёпанный: просторный плащ вымок от дождя и облепил худые плечи, прямые каштановые волосы выбились из короткого хвостика, на сероватом лице застыло раздражённое и усталое выражение. Мэйт перевела взгляд на свёрток в руках молодого человека, и её чёрные брови сердито сдвинулись:

– Зачем вы принесли сюда эту грязную тряпку?

– Не волнуйтесь, госпожа, как принёс, так и унесу. Так магистр Отогар здесь?

– Зачем тебе, Гармил? – насмешливо спросил волшебник из Гильдии. Гармил сердито посмотрел на него:

– Я его ученик, если ты не знал, Венселл!

– Ну да, – ухмыльнулся Венселл. – Я давно хотел спросить, когда твой учитель отправит тебя на Испытание? Тебе немного больше шестнадцати, разве нет?

– А ты у него спроси, – прошипел Гармил. – Будешь лезть в дела моего учителя – он и тебя кое-куда отправит!

– Ты мне угрожаешь?

– А ты умён. По тебе и не скажешь.

Мэйт и Рун обменялись встревоженными взглядами. Ещё не хватало, чтобы два волшебника устроили драку прямо в гостинице! Но Гармил лишь скользнул по Венселлу презрительным взглядом и зашагал по лестнице наверх, к номеру, который занимал Рогриан. Венселл проводил его глазами, потом повернулся к Мэйт:

– Жалкое создание. Он даже не настоящий волшебник, не хочу, чтобы про меня говорили, что я дерусь с беззащитными. Доброй ночи, госпожа, – он поклонился и вышел из гостиницы.

Несколько минут спустя Рогриан, ещё раз повертев в руках скомканный плащ, отложил его в сторону и кивнул:

– Да, это он. Старуха была именно в этом плаще, я уверен. По крайней мере, в очень похожем.

Отогар брезгливо тронул плащ носком сапога:

– Кто бы ни носил этот плащ, ему здорово досталось. Столько крови…

– Может быть, его стащили с трупа? – предположил Гармил.

– Если бы кто-то решился раздеть изуродованный труп ради плаща, разве стал бы бросать его в сторону, как ненужную тряпку?.. Ты говорил, что нашёл его в тени стены, наткнулся случайно. Как ты думаешь, его могли пытаться спрятать?

Гармил пожал плечами:

– Если бы хотели спрятать, бросили бы в реку Дареолу, или ещё лучше, в огонь.

– Да, ты прав. Его не хотели спрятать. Кто бы ни бросил этот плащ в переулке, он не боялся, что его найдут. Скорее всего, он даже этого хотел. Много кто видел кричащую старуху в сером плаще, с кошельком, набитым взрывающейся субстанцией. Этот плащ – доказательство того, что она мертва. По крайней мере, в глазах стражников. Если бы на него наткнулись они, а не ты, виновницу уже объявили бы мёртвой.

– А может быть иначе? – глухо спросил Рогриан.

– Возможно, друг мой, возможно, – совсем другим голосом ответил ему Отогар. – Но не думай об этом сейчас, предоставь это властям. Гармил? Будь так добр, отнеси плащ этому следователю, как его, Стольму.

Говоря это, Отогар внимательно смотрел Гармилу в глаза и еле заметно покачивал головой. Это означало: «Ни в коем случае не допусти, чтобы улика попалась Стольму на глаза». Гармил опустил ресницы и позволил лёгкой улыбку тронуть свои тонкие губы:

– Конечно, учитель. А потом, если вы не возражаете, я пойду домой и сделаю небольшую уборку в ваших покоях.

– Моя комната подождёт, – живо откликнулся Отогар. – Иди к себе и отдыхай, тебе пора в постель. Ты хорошо поработал.

Гармилу всё стало ясно: улику отдавать Стольму нельзя, но и выбрасывать пока не нужно. Её надо припрятать, и не в покоях Отогара, а в своей комнатке, куда точно никто не зайдёт. Он снова улыбнулся, отвесил поклон и тихо вышел из комнаты.

Рогриан вздохнул и откинулся на подушки. Какой пакостный случай, и в его городе, где он служил столько лет… Глухой гнев разрастался в нём, когда он думал обо всём, что услышал от Гармила. Он никогда не любил шегонцев, этих высокомерных южан с их огненно-чёрными глазами и мурлыкающим акцентом. Пусть творят что угодно в своём графстве, но как они посмели устроить такое в Тирле?

– Надеюсь, виновных найдут как можно скорее, – проговорил он, глядя в окно. Голос всё ещё оставался глухим и хрипловатым, но Отогар сказал, что теперь его горло почти в порядке, и он может разговаривать. Просто ему нужно ещё полежать, пока не пройдёт слабость от потери крови.

– На это брошены все силы, – задумчиво произнёс Отогар и снова поднёс к губам трубку.

– Мерзавцы, – сдавленно сказал Рогриан, морщась от боли и потирая шею. – Убили невинных людей ни за что… Напали на благородного человека за то, что он выполнил свой долг!

– Иногда я думаю, что присоединение Шегонии было лишним, – усмехнулся Отогар. – Нужно было подождать, пока эти варвары станут достаточно развитыми и сами присоединятся к нашему королевству. Бедные невежественные ублюдки обожали своего графа. Они даже называли его своим королём. А этот Ги Эллеран и вся его семейка просто играли их чувствами.

– У них есть только один король – его величество Гордиан! И другого быть не может.

– Разумеется. Король Гордиан, король Рудвиан – нам с тобой это не важно. Мы служим короне и государству. Но чернь наивна и глупа. Простые люди уверены, что есть власть плохая и власть хорошая. И служить хотят только хорошей. Как те повстанцы, с которыми ты сражался на Западном рубеже. Ещё одни наивные идиоты, решившие, что их земле будет гораздо лучше под властью короля Бернии, и поднявшие мятеж против своего законного властелина. И сколько уже длится этот мятеж? Двести лет, Рогриан, двести лет, со времён Лигурда Седьмого, Лигурда Жестокого. То затихает, то разгорается вновь. Наш король против короля Бернии за столом переговоров, а на поле боя тонианцы убивают тонианцев. Ты от этого не устал, Рогриан?

– Что? – непонимающе переспросил мушкетёр.

– Ты не устал от этого? Воевать со своими согражданами, мучиться от ран, и не получать ничего за свою пролитую кровь? Тебе не хотелось бы оставить эту жизнь позади? Навсегда?

– Магистр, – тихо сказал Рогриан, – я уже много раз говорил тебе, что я не могу бросить службу. Мой замок… всё, что у меня есть… практически мне не принадлежит. Мне нужны деньги, очень много. Ты платишь мне хорошо, лучше, чем я заслуживаю. Но я не могу бросить службу. Не теперь, когда решается судьба моей сестры.

Красивые брови Рогриана слегка сдвинулись: он снова вспомнил о бедственном положении семьи Ги Ванлай. Когда-то его семья была одной из богатейших во всём Тонском королевстве, но те времена прошли. Уже при дедушке Рогриана родовой замок был заложен. Отец и мать были людьми расточительными, и, когда они умерли, дети остались фактически ни с чем. Остатки фамильного благосостояния ушли на обучение младшей дочери в пансионе, после которого у неё был неплохой шанс стать фрейлиной при королевском дворе и удачно выйти замуж, а самому Рогриану пришлось вступить в полк мушкетёров, служба в котором не приносила ему ни радости, ни денег, ни карьерного роста. Полгода назад он был вынужден принять предложение Отогара и стать его телохранителем, и, хотя плата за новую работу позволила ему оплатить часть своих долгов, он по-прежнему сомневался, правильно ли он тогда поступил.

Отогар тем временем шустро перескочил на другую тему:

– А сам-то ты жениться не собираешься, Рогриан? Мне весьма не хотелось бы иметь телохранителя, обременённого семьёй.

Рогриан невольно рассмеялся:

– Что такое вы говорите!.. Да какой отец решится отдать за меня свою дочь? Я всего лишь солдат, без состояния, без перспектив…

– И наследник знатного рода, – ввернул Отогар.

Рогриан вновь рассмеялся, теперь совсем невесело:

– От моего знатного рода остались лишь имя и герб… Нет, мастер Отогар: боюсь, история семьи Ги Ванлай прервётся на мне. Видит Бог, не я виноват в этом.

– Рано ещё загадывать! – энергично махнул рукой Отогар. – Ты сегодня прекрасно себя проявил. Уверен, тебя наградят, и когда ты выйдешь в отставку, любая семья будет рада породниться с героем. Ты встретишь девушку, которой не будет дела до твоего состояния, которую ты полюбишь, и тогда…

– Это вряд ли произойдёт, – сопротивлялся Рогриан. – Не думаю, что я способен любить.

– Что ты говоришь, – встревожился Отогар. – Что ж ты сразу не сказал! Не волнуйся, мы тебя вылечим. Знаю я одно средство…

– Да нет же! – воскликнул Рогриан, заливаясь краской от смущения. – Я не про то, совсем не про то! Разумеется, я ходил в весёлые кварталы вместе с товарищами, и всё было нормально!

– А, ну хорошо, – успокоился Отогар. – Но ты сильно рисковал, знаешь ли. В этих весёлых кварталах можно столько всего подхватить…

– Потому я и перестал туда приходить, – мрачно сказал Рогриан. – Я нашёл другой способ зря спускать свои деньги и своё здоровье. Ты знаешь, о чём я.

– Да, да, – кивнул Отогар. – Только всё же я не могу понять: что ты имел в виду, когда сказал, что не можешь любить?

Рогриан посмотрел на него, словно удивляясь его непонятливости:

– То, что обычно именуют любовью, магистр. Восторг от вида любимого существа, желание слиться с ним, соединить с ним свою жизнь. Я никогда в жизни не испытывал ничего вроде этого. И не думаю, что судьба ещё когда-либо даст мне шанс. Я слишком стар для любви.

– Неужели ты никогда не страдал по какой-нибудь девице? В жизни не поверю, чтобы мушкетёр ни разу не поволочился за белошвейкой или лавочницей…

– Нет, Отогар, никаких белошвеек и лавочниц в моей жизни не было. Однажды, впрочем, я пережил что-то, похожее на любовь, но я знаю, что это любовью не было. Знаешь, как это бывает, когда неопытный юноша видит перед собой старшего товарища, который превосходит его во всём? У меня был такой товарищ, когда я только поступил на службу. Он был старше на пять лет, и он был всем, чем хотел быть я. Он был смелым, он был безрассудным, он умел пить, драться и стрелять так лихо, что у меня дух захватывало от восторга. Я хотел быть им. Это было похоже на любовь… на любовь к идеалу, к идолу, ты понимаешь?

– Понимаю, – с серьёзным видом кивнул Отогар. – Но что случилось потом?

– Как ты понял, что что-то случилось?

– Ты говоришь обо всём в прошедшем времени. Явно эта история осталась в прошлом. И в самом деле, сколько тебе тогда было лет? Восемнадцать? Девятнадцать? Твоему идеалу, должно быть, уже идёт четвёртый десяток, он лысеет, пьянствует, и прежней ловкости и силы в нём давно нет…

– Всё не совсем так, – глухо ответил Рогриан, вновь отворачиваясь к тёмному окну, за которым, гремя оружием, прошёл караул солдат. – История действительно осталась в прошлом… Мой друг – а он стал моим другом, и я был безумно рад этому – однажды отправился в какой-то подозрительный кабак. Разумеется, он был не один. С ним был я и ещё несколько мушкетёров. Мы здорово напились, но не безобразничали. А вот другая компания, какие-то чужаки, одетые по-шегонски – они вели себя преотвратно. Надрались, как свиньи, стали орать, задирать юбки служанкам… Девушки визжали от ужаса, а те наступали на них. Мы поняли, что надо вмешаться. Мой друг обнажил шпагу и велел буянам убраться, но они только сильней разъярились. Завязалась драка… Не дуэль, не сражение – настоящая, грязная, ужасная трактирная драка… Моего друга полоснули ножом – неопасно, лезвие лишь слегка задело щёку. Мы прогнали их, в конце концов мы это сделали. Они убрались, сыпя проклятиями. Один из них всё время пьяно хохотал и обещал, что мы пожалеем, что ввязались. Но мы не обратили внимания. Благодарный трактирщик принёс нам ещё вина. Я помню, как мой друг смочил платок в вине и промокнул им рану на лице. Он смеялся. Говорил, что всегда мечтал иметь шрам на щеке. Но через полчаса нам всем было не до смеха.

Рогриан замолчал. Лицо его окаменело. Рот сжался, на лбу затемнела морщина.

– Клинок оказался отравленным, не так ли? – мягко спросил Отогар. Рогриан закрыл лоб рукой.

– Да, – глухо проговорил он. – Через полчаса мой друг начал задыхаться. Его лицо распухло и почернело. Из раны лилась скверная, багровая кровь. Он бился на полу, как пойманная рыба, и из его рта текло вино, а глаза были безумными и круглыми, как монеты… Он умер у меня на руках.

Отогар пристально смотрел на Рогриана. Молодой человек не осознавал, что сейчас, в данный момент, колдун проникает в его мысли и воспоминания, которые до этого всегда были закрыты. На несколько секунд Отогар оказался там, в мире десятилетней давности, в грязном трактире, среди заплаканных служанок и потрясённых мушкетёров. На полу бился молодой мужчина в красно-чёрной форме, его лицо чернело на глазах, из перекошенного рта вместе с вином вырывался безумный хрип. А рядом, держа умирающего за плечи, раскачивался на коленях худой черноволосый паренёк с только-только пробившимися усами. Слёзы кипели в его синих глазах, таких же расширенных и безумных, как у умирающего, и бессвязные крики срывались с побелевших губ.

«Не умирай, прошу тебя! Не умирай! Нет! НЕТ!»

Рогриан вздрогнул – хоть он и не был волшебником и не мог осознать, что кто-то залез в его голову, всё же он чувствовал, что что-то не так.

– За это я и не люблю шегонцев, – глухо произнёс он, справившись со своими чувствами. – Лживые, коварные, подлые люди с чёрными сердцами и ядом в устах! Надеюсь, они поплатятся за всё. За всё, что сделали со мной. С моим другом. С моим королевством.

========== Глава 6. Шаги за спиной ==========

Комментарий к Глава 6. Шаги за спиной

Предупреждение: в этой главе будет упоминаться жестокое обращение с детьми.

Все ворота, ведущие в город Тирль, запирались после заката, но шум на улицах стихал не сразу. Шелковистые южные сумерки постепенно сменялись бархатной темнотой ночи, а город ещё продолжал смеяться, торговаться и спорить – запоздалые торговцы торопливо подсчитывали выручку, кабаки полнились беззаботной молодёжью и усталыми работягами, которым не хотелось идти домой, работники выходили из лавок и мастерских и расходились по домам. Чуть позже улицы становились более тихими и пустыми, и тогда на них можно было заметить измотанных девушек и юношей – молодых приходящих слуг, которые работали в домах слишком небогатых, чтобы позволить себе отдельную комнатку для прислуги: они дожидались, пока хозяева улягутся спать, и потом торопливо возвращались в свои тесные комнатки или углы, чтобы после нескольких часов тяжёлого сна снова бежать по тёмным улицам на работу. А когда и эти усталые тени прятались за стенами, на улочках города можно было встретить лишь городских стражников, совершавших караул, да молодых мужчин в чёрных бархатных плащах или суконных куртках, украдкой пробиравшихся в тени домов на свидания к своим возлюбленным.

Но в тот вечер всё было по-другому. По-другому спешили домой горожане, не задерживаясь на углах улиц и парапетов мостов, чтобы поболтать или поглазеть на сумрачный закат. По-другому, суетливо и нервно, хозяева домов запирали двери и окна. По-другому стучали и щёлкали тяжёлые засовы на Птичьих, Королевских и Белых Вратах, на Вратах Вечерней Зари, Зимнего Ветра и Крылатой Дамы. Все жители города знали: завтра утром эти ворота не откроются. Они будут стоять запертыми, пока капитан Лодерон и констебль Стольм не отыщут виновных в покушении на градоправителя, гибели лейтенанта мушкетёров и ещё двадцати мирных жителей.

Только одни ворота должны были действовать в ближайшее время. Самые большие и широкие, находившиеся в восточной части города, построенные из кирпича, гладко оштукатуренные и выкрашенные красной краской, за что и получили название Алые ворота. Кроме яркого цвета, больше на этих воротах не было никаких украшений – только маленький колокол из красноватой меди на самой высокой точке изгиба широкой арки. Этот колокол звонил дважды в день – когда ворота открывались и когда они закрывались – и издалека походил на крохотный толстенький язычок, который можно увидеть над глоткой, если заглянуть в широко раскрытый рот. Жители Тирля, со свойственным им юмором, прозвали Алые ворота Глоткой, а потом это название перекинулось и на весь квартал, примыкавший к воротам.

Эта часть города была, наверное, самой некрасивой и неустроенной во всём Тирле. До центра было далеко, а до рынка, на который свозили со всей округи мясо и рыбу, и от которого повсюду разносились крепкие запахи, – близко, так что жильё здесь стоило сущие гроши. Люди, гномы, сильфы и даже высокие луноки набивались в тесные дома, как сельди в бочки, резали и делили крошечные комнаты на совсем крошечные углы, а те, кому не хватало места в комнатах, селились в подвалах, на чердаках, в наспех срубленных кабинках, лепившихся к стенам, в палатках и под навесами. Здесь каждую ночь звучали песни, от которых становилось нехорошо на душе, звенело разбитое стекло и плакали женщины. Здесь всегда за случайным и неслучайным путником следили взгляды, острые и скользкие, как смазанные ядом кинжалы. Даже городская стража не пылала желанием навещать улочки Глотки по ночам, а уж добропорядочные горожане и вовсе обходили её за три версты, говоря об «этих чужаках» не иначе как с испугом или презрением.

Гармил вовсе не относил себя к добропорядочным гражданам, но к Глотке особой любви не испытывал. Просто ему уже до скрежета зубовного надоело отвечать на вопросы стражи, а самый короткий путь от «Горной розы» до Кожевенной площади, на которой жил учитель, пролегал как раз через Глотку, вот почему он свернул с широких и худо-бедно освещённых тусклыми фонариками на стенах улиц на узкие, кривые, пропахшие сырым мясом и плохой водкой переулки, которые он знал с детства, и так же долго ненавидел.

Гармил не всегда жил в Тирле. Он попал сюда, когда ему было одиннадцать. С тех пор прошло уже почти десять лет, а он до сих пор помнил, как жил тогда. В те годы он проводил целые дни, слоняясь по Тирлю, дразня стражников и надменных богачей, стреляя из рогатки по кошкам и голубям, срезая кошельки с поясов и вышибая кружки с милостыней из скрюченных пальцев нищих, а под вечер возвращался в Глотку, и ещё издали, завидев впереди широкую, цвета окровавленного мяса, арку Алых Врат, чувствовал, как тяжелеют ноги, словно плохонькие башмаки наполняются свинцом. Здесь, на одной из этих улочек, находился вход в подвал, а в подвале жил Паук – бледный, волосатый, с жирным брюхом и тощими кривыми руками и ногами – который забирал своими длинными волосатыми пальцами всё, что Гармил и другие дети приносили за день. Если Пауку казалось, что Гармил приносил мало, то эти длинные волосатые пальцы нещадно били его по щекам, стискивали его запястья, захватывали кожу на руке или шее и выкручивали до синяков. Гармил знал, что ему ещё повезло – он был слишком некрасивым, тощим, с вытянутым сероватым лицом и тусклыми волосами, и потому Паук только бил и щипал его, но не тащил за сальную занавеску в углу подвала, не заставлял кричать и плакать, не выпускал потом на волю с опухшими губами и красными пятнами на шее, как он делал с некоторыми другими. Потом в один прекрасный – без шуток, прекрасный – день Гармил попытался ограбить не того человека, и этот человек вместо того, чтобы превратить его в таракана или лягушку, сделал своим учеником. Он хорошо его обучил. Когда Гармилу исполнилось шестнадцать, он не прошёл Испытание, которое проходят другие молодые волшебники, чтобы вступить в Гильдию – вместо этого он отправился в Глотку, нашёл Паука и немного его поправил. Сделал его немного поменьше, добавил чуть побольше волос и чуть побольше ног. А когда Паук стал настоящим пауком, и отчаянно заметался по грязному полу, с наслаждением опустил на него подошву башмака и давил, давил, пока на полу не стало одним грязным пятном больше. Он любил вспоминать об этом дне. Его собственное Испытание, которое выбрали для него не выжившие из ума и обсыпанные перхотью старцы из Совета Гильдии – которое он выбрал для себя сам.