Текст книги "Слезами и кровью (СИ)"

Автор книги: Зола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Ворота отворились, и Отогар отступил чуть дальше в тень, но его горящие глаза не отрывались от группы людей, зашедших внутрь. Полдюжины мушкетёров окружили Рогриана – бледного, без шпаги, с левой рукой, висящей на перевязи, но гордо выпрямившегося, с безумным отчаянным взглядом, по которому сразу было ясно: ему уже всё равно, что его ждёт, у него больше нет надежды. Только Отогар может подарить ему новую надежду, и он подарит, но попозже. Чуть-чуть попозже. Игру нужно довести до конца. Ещё одно лицо мелькнуло среди красно-чёрных плащей, и Отогар вцепился в перила так, что заболели пальцы. Проклятье… что он здесь делает?

– Ваше благородие, – молодой зеленоглазый мушкетёр шагнул вперёд, – рядовой Ги Ванлай оказал сопротивление при аресте. Убиты трое наших людей.

– Где их тела? – спросил Корвилл. Голос его был, как и полагается, спокоен и суров, но в нём сквозил подавленный гнев. Отогар справился с собой и слегка улыбнулся: хорошо играет. Как будто бы не выбрал для ареста Рогриана именно этих людей, как будто не был готов пожертвовать их жизнями, как будто не видел своими глазами, как Отогар достаёт из кармана волшебное зеркало и ищет, где именно в городе скрывается его телохранитель.

– Их унесли в казарму. Мы не успели сообщить их родным.

– Я сам сообщу. Что ещё, Тейнис?

– Мы привели с собой свидетеля, волшебника Гильдии, магистра Энмора Кровеглазого.

– Здравствуйте, магистр, – ровным голосом произнёс Корвилл, никак не выдав, что вообще-то совершенно не рад видеть Энмора, особенно после вчерашнего. – Не могу сказать вам «добрый день», ибо это печальный день для меня и моих людей, особенно для этого несчастного.

Он шагнул вперёд, к Рогриану, слегка разведя руки, точно для объятий – мудрый офицер, огорчённый изменой подчинённого, строгий, но справедливый. Все эти мушкетёры – юные, восемнадцатилетние, и взрослые, на пять или десять лет старше своего командира – смотрели на него с восхищением, с гордостью. Все, кроме Рогриана. Он смотрел на Корвилла с холодной ненавистью, уже не пытаясь узнать в этом чужом надменном лице своего давнего товарища, с которым они вместе убегали из плена. Энмор, стоявший среди мушкетёров, видел этот взгляд, и ему было не по себе. Что-то здесь не так. Что-то здесь совсем не так…

– Зачем вы убили своих сослуживцев, Ги Ванлай? – голос Корвилла звучал спокойно, всё с тем же сдержанным гневом и горечью. Рогриан высоко поднял голову:

– Я не хотел отдавать свою шпагу.

– Но в конце концов вам пришлось отдать её, – Корвилл не глядя протянул руку в сторону, и Френнан Тейнис, разрумянившийся от волнения, вложил в неё эфес окровавленной шпаги. – Трактирщица и её слуга – одно дело, Ги Ванлай, ваши благородные сослуживцы – совсем другое. На вашей совести уже пять смертей.

– Я солдат, лейтенант, – отозвался Рогриан, отчётливо и громко произнеся последнее слово. – На моей совести гораздо больше, чем пять смертей. И совсем скоро прибавится ещё одна. Ваши люди отобрали у меня перчатки, поэтому я скажу прямо: у меня есть к вам дело, не терпящее отлагательств. Отдайте мне мою шпагу, и решим всё прямо здесь, или там, где вам будет угодно, главное – поскорее.

– Вы не потрудитесь назвать причину дуэли? – холодно спросил Корвилл.

– Она вам известна, лейтенант, – с ненавистью ответил Рогриан.

Корвилл слегка сощурился, сжимая шпагу Рогриана, слегка взвешивая её в руке:

– Вы ставите меня в неловкое и оскорбительное положение, рядовой. Вы знаете, что я обязан следить, чтобы в моей роте не было дуэлей, и при этом пытаетесь вызвать меня на дуэль. При этом вы ранены и потеряли много крови. Одержу я победу или потерплю поражение – для меня это станет одинаковым бесчестьем. Но я не поддамся на вашу провокацию. Я поступлю так, как мне велит мой долг офицера.

Он поднял окровавленную шпагу над головой Рогриана, перехватил клинок левой рукой, и сломал его одним движением. Потом бросил сломанную шпагу под ноги. Металл звякнул о камень, и наступила тишина.

– Рядовой Рогриан Ги Ванлай! – прогремел в тишине голос Корвилла. – Вы обвиняетесь в измене, нарушении присяги и убийстве! С сегодняшнего дня вы уволены из роты мушкетёров города Тирля! Вашу участь решит суд! Увести его! Магистр Энмор Кровеглазый, прошу вас позаботиться об арестованном. Окажите ему медицинскую помощь!

– Да, конечно, – отозвался Энмор необычно тихим голосом.

Двое мушкетёров взяли Рогриана под руки. Он не сопротивлялся – не было сил, да и смысла тоже. Он не позволил ни одному мускулу дрогнуть на своём лице. Всю дорогу, пока его вели через двор и потом, по освещённому факелами коридору, он держал голову высоко поднятой и смотрел прямо перед собой. Но с глазами что-то было не так – всё вокруг рябило и расплывалось, и виделось сквозь какое-то горящее кольцо, а потом и вовсе начало темнеть…

Отогар терпеливо дождался, пока Корвилл отдаст прочие распоряжения и поднимется на галерею. Они обменялись сдержанными поклонами, потом Корвилл подошёл вплотную к Отогару и тихо сказал:

– Сегодня после заката я задержу смену караула на десять минут. Если он не успеет, его повесят за измену.

– О, этого времени более чем достаточно, – улыбнулся Отогар. Он всё ещё внутренне кипел от ярости – чёрт бы побрал этого проныру Энмора Кровеглазого! – но не стал выговаривать Корвиллу за то, что оставил Рогриана наедине с учеником Иола. В конце концов, Корвилл ничего не знает об их вражде, да ему и не нужно знать. Он ещё раз пристально взглянул на Корвилла, прежде чем тихо произнести:

– Удачи, капитан.

– Удачи, магистр, – Корвилл слегка поклонился, не опустив головы и не отрывая взгляда от глаз Отогара, потом развернулся и ушёл. А Отогар открыл дверь и углубился в тёмные тюремные коридоры.

Факелы отбрасывали на стены дрожащие пятна света, тень Отогара, попадая в эти отсветы, то удлинялась, становясь огромной, как у великана, то совсем пропадала. Ему не пришлось далеко идти – Корвилл держал своё слово, приказал запереть Рогриана недалеко от выхода. Отогар подошёл к нужной двери, отпер её ключом – об этом он тоже заранее договорился с Корвиллом.

Рогриан вытянулся на тюремной койке, погружённый в глубокий сон. Энмор, до этого склонившийся над ним, медленно выпрямился, увидев Отогара, и отступил к стене. Свет факела отражался в его красных глазах, которые не отрываясь смотрели на Отогара.

– Я всё знаю, – глухо сказал он. Отогар молча притворил за собой дверь.

– Что ты знаешь?

– Он бредил, – тихо сказал Энмор. – Он хотел бы, чтобы всё осталось в тайне, но он бредил, и всё рассказал.

Он на секунду закусил губу, не отрывая взгляда от Отогара. Его правая рука легла на рукоятку кинжала. Пальцы слегка дрожали. И правильно дрожали – знает, гадёныш, что Отогар может заставить его вогнать этот кинжал в собственную глотку, и для этого ему понадобится лишь глазом моргнуть.

– В городе заговор, – проговорил Энмор. – Лейтенант замешан в нём, и вы тоже.

– Ты меня раскрыл, – усмехнулся Отогар и шутливо приподнял руки. – И что ты намерен делать?

– Не знаю, – пальцы Энмора сжались вокруг кинжала.

– Я так и думал. Знаешь, Энмор, у тебя есть редкий талант оказываться не в том месте не в то время. Ну почему тебе не сиделось в Старых Клыках? Картошка сама себя не выкопает, знаешь ли. Нет – лезешь в политику. Государство на грани войны из-за того, что твой учитель отправил тебя помогать тому бастарду, а тебе всё неймётся…

– Хватит болтать! – Энмор резко мотнул головой. – Уйдите с дороги!

Отогар почувствовал себя так, словно его ударили по голове. Череп пронзила боль, перед глазами потемнело. Он слегка покачнулся, но устоял, улыбка исчезла с его губ, глаза наполнились яростью. Силён, паршивец! Тогда, в сентябре, во время их предыдущей встречи, в нём не было такой силы… откуда это? Неважно: всё равно ему не сравниться с Отогаром.

Толстая тупая игла вонзилась Энмору в сердце. От боли у него на глазах выступили слёзы, он попытался вздохнуть, но лёгкие пронзила боль.

– Как вы можете? – сдавленно проговорил он, покосившись на Рогриана, и тут же зажмурившись от боли. – Он ваш человек! И вы готовы позволить ему умереть?

– О, я не позволю ему умереть, – покачал головой Отогар, продолжая пристально смотреть на Энмора, и от его взгляда игла вонзалась в сердце глубже, медленно поворачиваясь, причиняя острую, пронзающую с ног до головы боль. – Он мне нужен. А ты – нет.

– Ну, давай, гад, – прошептал Энмор, сжимая кулаки. – Тебя исключат из Гильдии…

– Вряд ли, – Отогар смотрел на то, как Энмор падает на колени и наклоняется к полу, прижимая сжатый кулак к груди, не в силах вздохнуть или что-то сказать. – Видишь ли, Энмор, другие люди умеют врать, и некоторые, в том числе я, делают это очень хорошо. Сейчас я заставлю тебя вытащить свой кинжал и заколоться, а потом выйду отсюда и скажу, что мой несчастный телохранитель окончательно сошёл с ума, выхватил у тебя оружие, когда ты его лечил, и убил тебя. Не беспокойся: вижу, тебя почему-то тронула судьба Рогриана, так вот, за это он наказания не понесёт: я вытащу его. Может, моему рассказу поверят. Может, нет. Может, меня и в самом деле исключат из Гильдии. Но тебе будет уже всё равно. Ты будешь гнить под землёй. Ты этого хочешь?

Энмор не мог поднять голову. Он смотрел на холодный каменный пол, видел, как на него падают тяжёлые капли крови из его носа. Отогару ничего не стоит убить его: он пытался это сделать уже дважды. Надо что-то придумать, надо собраться и дать ему отпор. Какой угодно отпор, даже самый подлый – ударить его магией в сердце или в мозг, вызвать удар, он старик, никто не удивится. Но сосредоточиться не получалось. В голову лезли мысли о Висельнике, который дожидается его снаружи, кружит по пустому и скучному двору, таращится на парящих в небе птиц, и об учителе, которого он больше не увидит. Всё, что он увидит перед смертью – это вот этот грязный, забрызганный кровью пол.

Внезапно боль прекратилось, и Энмор хрипло вздохнул. Сердито утёр кровь с носа. Поднялся на ноги. Отогар смотрел на него всё так же спокойно и насмешливо:

– Ты уйдёшь отсюда и навсегда забудешь эту историю. Перестанешь гоняться за зеркалом, которое больше не твоё. Оно выбрало меня, оно служит мне. Никогда больше не вставай у меня на пути, Энмор. Или я убью тебя.

Энмор слегка усмехнулся и утёр каплю крови, вытекшую из носа.

– Я не забуду, – хрипло сказал он. – И ты это знаешь.

… Солнце поднималось всё выше, день шёл своим чередом. Утренняя тишина сменялась обычным дневным шумом и суматохой, в которой ещё ощущалась нервозность последних дней, но она постепенно проходила, уступая место радостному волнению. Сегодня капитан городской стражи Лодерон торжественно объявил градоправителю Маранту, что виновница покушения явилась с повинной. Арестованных шегонцев выпустили из тюрьмы, они спешили в свой квартал, опустив глаза, боясь поднять головы, но жители Тирля не смотрели на них косо, не бросались в них ни камнями, ни злобными словами – их оправдали, разобрались и выпустили, власти города быстро нашли настоящих виновных, надо радоваться, а не злиться. Сегодня, впервые за последние дни, торжественно открылись все ворота, запертые после покушения. Город возвращался к прежней жизни, хотел верить в прежнюю жизнь. И Кимене, которая медленно шла по давно знакомым улицам, казалось, что только она понимает – прежней жизни уже не вернуть.

Ближе к вечеру она затаилась поблизости от тюремного замка. Стихал городской шум, над крышами заалел закат. Кимена вытащила из-под одежды стилет, который она каким-то чудом сумела найти и вернуть себе. Закатное небо отразилось в тонком клинке и Кимене показалось, что он уже обагрён кровью. Она прижала клинок к губам и поцеловала рукоять в форме летящей голубки. Губы всё ещё дрожали – она до сих пор не могла забыть, как сегодня днём градоправитель во всеуслышание объявил на главной площади, что Эдер Хилардан призналась в своём преступлении и будет предана суду, а Таниэл Корвилл, показавший себя верным слугой города, назначен капитаном роты мушкетёров. Лжец! Подлый лжец! С каким удовольствием Кимена вонзила бы стилет ему в глотку! Но она задушила мысли о мести. Месть не так важна, как надежда. Она не допустит, чтобы её госпожа поднялась на эшафот. Она вытащит её из этой тюрьмы, чего бы ей это ни стоило.

Наконец стемнело. Куранты на башне ратуши пробили шесть раз, и через минуту с другого конца города откликнулись куранты Зелёной Башни. К этому времени Кимена уже тихо, прячась в тени, спустилась к берегу реки Дареолы. Прячась среди скользких, оплетённых водорослями свай, поддерживающих строения на берегу, она проскользнула к арке водостока. Этот водосток давно не ремонтировали; пара прутьев легко отвинчивались в сторону, открывая отверстие, в которое мог пройти взрослый человек. Кимена узнала об этом проходе ещё несколько месяцев назад: по нему можно было попасть в канализацию города, а оттуда – в тюрьму. Как хорошо ни работали воры города Тирля, время от времени кто-то из них попадал в тюрьму, и этот ход становился жизненно необходим. По пояс в грязной, ледяной воде Кимена добралась до скользкой лестницы, приподняла решётчатый люк и выбралась в тёмный каменный коридор. Надо было спешить – смена караула с минуты на минуту, у неё есть совсем немного времени, чтобы найти камеру Эдер, отпереть её припасённой отмычкой (волшебной, обменянной через третьи руки на дорогую серебряную брошь, которую Кимена стянула у зазевавшейся купчихи полгода назад) и выбраться обратно. Утром они уйдут из города – разумеется, не через ворота, проберутся по реке, сквозь шлюзы. Но об этом она подумает позже.

…Рогриан давно пришёл в себя и сидел на кровати, опустив голову. Он понимал, что его дни сочтены, и понимал, что виноват в этом сам. Он отказался сдать оружие и обратил его против собственных сослуживцев – а ведь он хотел их защитить, уберечь от Корвилла! Очередная глупая шутка судьбы. Далеко не первая в его жизни. Но уж точно последняя. С какой-то глухой отрешённостью он думал о жизни, которую прожил. Ему хотелось вспомнить мать и отца, вспомнить молитвы, которым они его когда-то учили, и которые он давно позабыл. Но вместо этого перед его глазами снова возникало бледное лицо Корвилла, раненого, напуганного, каким оно было в ту ночь, когда они бежали из плена. Рогриан закрывал глаза, прогонял образ Корвилла из своей памяти – и вместо Корвилла ему являлся его давний друг, умирающий от отравленного клинка; Мэйт кружилась в танце, красное платье трепетало, как костёр; над ним склонялся Энмор, и в его кроваво-красных глазах Рогриан впервые видел не холодную ярость, а сочувствие.

Замок тихо заскрежетал. Рогриан поднял голову, убрал волосы с лица холодной, всё ещё онемелой от потери крови левой рукой. Неужели так быстро? Он никогда не слышал, чтобы преступников казнили по ночам. Это всегда происходит днём, на глазах у народа. Дверь тихо открылась. На пороге стояли не его бывшие товарищи-мушкетёры. Вместо них Рогриану заговорщически улыбнулся Гармил, и ещё никогда в жизни Рогриан не был так рад его видеть.

… День прошёл, наступила ночь, а Корвилл так и не явился за ней. Под вечер нервы Эдер не выдержали; упав на соломенную подстилку, она плакала, пока не уснула. Пробудилась она в полной темноте; кто-то склонился над ней, поцеловал её руку. Её сердце встрепенулось от счастья.

– Таниэл! – выдохнула она, и с горьким разочарованием услышала в ответ:

– Это я, госпожа.

– Кимена?.. Ты должна была уйти из города!

– Я всё объясню, позже, госпожа. Умоляю, пойдёмте со мной, караул уже сменился, у нас времени в обрез!

Медленно, словно во сне, Эдер поднялась на ноги, подошла вслед за Кименой к двери камеры, и вдруг замерла, замотала головой:

– Нет! Я должна дождаться его!

– Идёмте, госпожа, пожалуйста! – Кимена вцепилась в руку Эдер, взглянула ей в лицо с отчаянной мольбой, но Эдер не ответила на её взгляд. Она прокручивала в памяти строчки последнего письма, которое ей отправил Таниэл Корвилл: она должна доверять ему, и только ему. Кимену могут схватить и пытать, она может их выдать… А что, если её уже схватили? Если враги Корвилла подослали её специально, чтобы заставить Эдер сделать глупость, ослушаться любимого, подвести его?

– Я никуда не пойду! – резко сказала она, вырвав руку. – Уходи. Немедленно!

Кимена в ужасе посмотрела на неё – что это за внезапное безумие? Она услышала далеко в коридоре звуки чужих шагов – караул сменился, стража тюрьмы вышла на вечерний обход… Нужно уходить, иначе их точно схватят!

– Госпожа, он врал вам! – в отчаянии выдохнула она. – Он не собирался вас выручать! Он специально заставил вас взять всю вину на себя, лишь бы самому выйти сухим из воды! Пожалуйста!..

Она осеклась. Эдер смотрела на неё диким, недоверчивым взглядом. Внезапно на её лице расплылась безумная улыбка, и она рассмеялась. Она всё смеялась и смеялась, из её глаз текли слёзы, и Кимена в ужасе смотрела на неё, не в силах пошевелиться.

Она слышала, что шаги приближаются. Пока что не ускоряются – стражники ещё не думают, что есть причина для паники, безумный смех в этих стенах не редкость. Но совсем скоро они придут сюда, и всё будет кончено. За попытку побега Эдер не простят. Суд не проявит к ней никакого снисхождения. Может, до этого момента она ещё могла надеяться на то, что как знатной даме казнь ей заменят на вечное заключение. Но после неудачного побега её точно удавят, обрекут на мучительную и долгую смерть. И Кимену тоже.

Она вытащила из-под одежды стилет и шагнула к Эдер. Женщина всё ещё смеялась, когда лезвие вошло ей в грудь. В следующую секунду она обмякла, как игрушка, руки бессильно упали, голова завалилась набок. Она всё ещё продолжала улыбаться.

Кимена выскользнула из двери и опрометью бросилась по коридору. Громкий крик стражника, обнаружившего тело, отразился от потолка как раз в тот момент, когда Кимена уронила за собой решётчатый люк и побежала по туннелю, оскальзываясь на скользком камне. Она бежала, сворачивая в известные ей ходы и туннели, пока не добралась до последнего проёма, забранного ржавой решёткой. Протиснувшись сквозь широко расставленные прутья, девушка вброд зашагала по воде, держась за городскую стену – через канализацию она покинула границы города. Только когда она выбралась из реки, чувства вернулись к ней. Она упала на мокрую траву и плакала, пока у неё не заболела голова. А потом поднялась, вытерла лицо и зашагала куда глаза глядят, подальше от города.

… В это время совсем на другом конце города отворились Алые ворота. Пары слов, сказанных высокопоставленным магистром Гильдии, и документа, подписанного лично новоиспечённым капитаном мушкетёров, хватило, чтобы стража без колебаний открыла ворота в неурочный час – правда, выпустив из города карету с плотно занавешенными окнами, они тут же глухо затворились. Возница – худенький молодой человек с сероватым лицом и тонкими каштановыми волосами, убранными в короткий хвост – хлопнул поводьями по спинам коней, и те тут же побежали вперёд, увозя карету в ночь.

– В ближайшее время тебе лучше не возвращаться в Тирль, – произнёс Отогар. – Да и мне бы хотелось переменить обстановку. Я ещё вернусь, чтобы забрать остатки вещей, как только мы обустроимся на новом месте… кстати, у тебя есть какие-то предпочтения?

– Я бы хотел вернуться домой, – тихо сказал Рогриан. – В свой замок. На своей земле дворянин по-прежнему неприкосновенен, хотя бы этот обычай наш король всё ещё почитает.

– Трудные времена настали, правда? – сочувственно улыбнулся Отогар. Рогриан не ответил. Он отодвинул занавеску, чтобы в последний раз взглянуть на городские стены, но они уже растаяли в темноте.

Отогар наблюдал за ним. Он протянул руку в сторону и взял с сидения кареты длинный свёрток.

– Рогриан, – негромко произнёс он. Рогриан повернулся к нему, и его глаза блеснули в полумраке – Отогар развернул ткань свёртка и протянул ему шпагу. В гладко отполированных ножнах, с перевязью, расшитой серебром, эфес не позолоченный, как принято у мушкетёров, а воронёный. Руки Рогриана дрогнули, прежде чем взять оружие. Эфес лёг в его руку легко и удобно, как будто бы он держал эту шпагу уже тысячу раз. По-прежнему не говоря ни слова, он поднял глаза на Отогара. Волшебник смотрел на него спокойно, без улыбки, взгляд его чёрных глаз был торжественен, даже суров.

– Ты больше не будешь служить градоправителю, – произнёс Отогар, – и не будешь служить королю. Скажи мне, Рогриан Ги Ванлай, готов ли ты служить мне?

Всё ещё глядя ему в глаза, Рогриан обнажил шпагу и поднёс её к губам.