Текст книги "Слезами и кровью (СИ)"

Автор книги: Зола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Прокатись с ветерком! – крикнул он, прежде чем соскочить с горки там, где этот переулок соединялся с другой улицей, и побежать дальше. К тому времени, как Энмор кубарем скатился вслед за ним и поднялся с мостовой, хватаясь за стену, Гармил уже был в конце улицы, но двигался уже не так быстро, как раньше – его шатало из стороны в сторону, он всё время держался за правый бок.

– Стой, или хуже будет! – закричал Энмор ему вслед и сорвался с места, быстро догоняя.

Совсем рядом был маленький рынок – только два ряда прилавков, вытянувшихся друг напротив друга на короткой улице. Туда-то Гармил и свернул, на ходу расталкивая покупателей, которые сердито кричали ему вслед, но не успевали ни схватить, ни ударить. Стремглав пробежав через весь рынок, он взлетел на невысокую лестницу в конце улицы и обернулся. Энмор уже был в начале рынка. Их взгляды встретились, и Гармил коварно усмехнулся.

В ту же секунду рынок, и без того взбудораженный, превратился в настоящий хаос – прилавки сорвались с места, падая и сталкиваясь друг с другом, подпорки тентов затрещали, как спички, по мостовой с грохотом покатились тыквы, яблоки и картошка. Торговцы и покупатели отчаянно закричали, толкая друг друга, оскальзываясь и падая. Рынок складывался, как карточный домик. Не спуская злорадного взгляда с Энмора, Гармил ещё раз усмехнулся, потом круто развернулся и исчез среди домов.

Энмор сдавленно выругался. Догнать Гармила по прямой не было теперь никакой возможности. Он рванулся вперёд, схватил с мостовой упавшую картофелину, соскребая с неё ногтями сухую землю.

– Эй! – отчаянно закричал какой-то кмет. – А ну положи, или плати!

– Да я просто на время взял! – огрызнулся Энмор, роняя картофелину обратно и растирая комочки земли между пальцами.

В следующую секунду, обернувшись вороном, он взмыл над городскими крышами, высматривая Гармила. И почти сразу его увидел – он уходил дворами, именно уходил, хватаясь за бок. Наверное, считает, что оторвался от погони. Как бы не так! Энмор начал снижаться, еле сдерживаясь, чтобы не каркнуть.

Гармил прислонился к стене и перевёл дыхание. Нет уж, хватит с него на сегодня беготни! Зажмурив глаза и снова сжав кулаки, он опять превратился в летучую мышь. Только бы хватило сил на то, чтобы оторваться и спрятаться где-нибудь – а потом как минимум два дня отлёживаться и не колдовать. Он вспорхнул вверх. Свет всё ещё был слишком ярким для его глаз, но Гармил знал, что это ненадолго – он собирался подняться над крышей, снова залететь в какую-нибудь трубу и затаиться там, пока Энмор не уйдёт. Но исполнить свой план он не успел: внезапно его накрыла стремительная тень, в чувствительные уши вонзился зловещий шипящий вопль, а правое крыло пронзила боль.

Энмор плавно опустился на скат черепичной крыши, быстро превратился обратно и широко улыбнулся: на черепице сидел Висельник, хищно сверкая зелёными глазами, а в его зубах трепыхалась и громко пищала летучая мышка.

– Молодец, котик, – похвалил его Энмор, отдышавшись, – а теперь брось бяку.

Висельник выполнил приказ с нескрываемым отвращением. Воздух вокруг мыши зарябил, а когда прояснился, с крыши поднялся Гармил, помятый и злой, ожесточённо вытирающий кровь и слюну с левой руки. Крылья летучей мыши – по сути, те же перепонки между пальцами, только очень большие, так что раны Гармила были не опасны: всего-то крохотный укус на лоскутке кожи между большим и указательным пальцами. Гораздо сильнее пострадало его самолюбие. Размахнувшись, Гармил попытался пнуть Висельника сапогом, но тот ловко увильнул в сторону и сердито зашипел на волшебника.

– Проклятый кот! – прорычал Гармил. – Клянусь, когда-нибудь я сниму с тебя шкуру!

– Запомни: ругать моего кота могу только я, – Энмор шагнул к Гармилу, балансируя на крыше, его алые глаза сощурились, не предвещая ничего хорошего. – Зря ты столкнулся сегодня со мной, очень зря.

– Не думаю, – оскалился Гармил, отступая назад. – Лучше бы ты шёл по своим делам, Кровеглазый, потому что я очень, очень занят.

Он быстро щёлкнул пальцами, но ничего не произошло. И без того землистое лицо Гармила посерело, когда он понял, что ему больше не хватает сил на боевую магию. У Энмора, в отличие от него, сил было достаточно, но он замешкался: всё-таки не мог он нападать на фактически безоружного противника, пусть Гармил и заслуживал такой подлости. Поэтому вместо того, чтобы колдовать, он рванулся к нему и схватил его за рубашку, падая вместе с ним на крышу.

Боролись они ожесточённо, но недолго. Гармил быстро оказался сверху, хватая Энмора обеими руками за голову и вжимая лицом в черепицу:

– Что, думал, справишься со мной? Костюмчик бы пожалел! Наверняка, потратил на него сорок пито?

Энмор извернулся, вырвался из рук Гармила и повалил его на спину, врезал кулаком по лицу.

– Сорок пять!

Гармил зашипел, как змея, пнул Энмора коленом в живот, вновь переворачивая его и оказываясь сверху. Тут же ему на спину прыгнул Висельник, вцепившись в неё всеми двадцатью когтями, и Гармил завопил от боли и ярости. Энмор отбросил его от себя, и Гармил упал на спину – Висельник едва успел отскочить прочь, но боевого духа вовсе не потерял, и тут же снова ринулся в бой. Потому что если Энмор был искренне уверен в том, что никто, кроме него, не может ругать его кота, то Висельник был столь же твёрдо убеждён, что никто, кроме него, не смеет нападать на его человека.

– Да что тебе от меня надо?! – завопил Гармил, когда Энмор снова схватил его и толкнул спиной на печную трубу с такой силой, что по штукатурке чуть не пошли трещины.

– Ну, для начала верни мне моё зеркало! – прорычал Энмор.

– Да нет его у меня! – выплюнул Гармил. – Оно у Отогара! На него ты точно не нападёшь, кишка тонка!

– Ах ты… – Энмор не успел договорить. Совсем близко, так близко, что у него слегка зазвенело в ушах, в прохладном осеннем воздухе, пронизанном золотистыми закатными лучами, чисто и звонко прозвучал один удар. Энмор затравленно оглянулся на башню ратуши, тёмную, словно вырезанную из закатного неба. Неужели уже половина седьмого? Ему надо идти к Алым воротам. Нет – ему надо бежать к Алым воротам со всех ног.

Едва он отвернулся, как Гармил улучил момент и резко оттолкнул его. Энмор не удержал равновесие, черепица заскользила у него под ногами, и он закричал, падая спиной вперёд.

Он упал в маленький, тесный двор, ударившись головой так, что у него зазвенело в ушах, но ни позвоночник, ни рёбра не пострадали – под спиной у Энмора оказалось что-то вроде плотной подушки, и он не сразу вспомнил, что это его собственная сумка, которую он совсем недавно закинул за спину, чтобы она не мешала ему бежать.

Коротко встревожено мяукнув, Висельник спрыгнул с крыши на живот хозяину, заставив его недовольно застонать. Убедившись, что его человек всё ещё жив, кот удовлетворённо усмехнулся в усы и отошёл в сторону, чтобы умыться.

Гармил свесился с крыши, сияя широкой ухмылкой.

– Увидимся, деревенщина! – насмешливо выкрикнул он, прежде чем окончательно исчезнуть. Особо не надеясь на то, что тот его услышит, Энмор прохрипел:

– Увидимся, крысёныш.

… Фриггл беспокойно оглядывался по сторонам. Обстановка возле Алых ворот накалялась, воздух звенел возмущёнными криками, ржанием лошадей и скрипучими воплями ослов.

– Куда прёшь, чёрт возьми?!

– Разуй глаза!

– Дорогу! Дорогу!

До закрытия ворот оставалось всего полчаса, и возле них образовалась порядочная давка. Десяток стражников сорванными, хриплыми голосами орали на толпу, призывая успокоиться, в ответ получая в лучшем случае смех, в худшем – возмущённые выкрики. Одуревшие от шума, пыли и ударов кнутом, которыми их угощали обозлённые хозяева, волы страдальчески мычали и бестолково толкались; лошади фыркали, а самые норовистые кусались и лягались от избытка чувств. Даже у скромного добродушного Пиона начали сдавать нервы: жеребец недовольно качал головой и топал мохнатыми ногами каждый раз, когда Фриггл в очередной раз натягивал поводья, приказывая ему остановиться и пропустить кого-то вперёд.

Впрочем, это было бы ещё ничего, если бы мастер Энмор не запропастился куда-то. Он должен был появиться у ворот намного раньше: они с Фригглом договорились, что Энмор придёт к воротам заранее и будет дожидаться его здесь. Но сколько Фриггл не вертел головой по сторонам, не приподнимался на облучке, разглядывая толпу, он нигде не видел знакомую фигуру с серым котом на плече.

Он совсем приуныл, когда Энмор неожиданно появился неизвестно откуда, пробился сквозь толпу и взобрался на повозку. Он дышал так тяжело, что сразу было видно – бежал сюда со всех ног.

– Мастер Энмор! – обрадовался Фриггл. – А я уж думал, вы в какую-то переделку попали.

– Так и было, – пробормотал Энмор. – Прости, что заставил тебя ждать.

– Что это? – спросил Фриггл, указав на мокрое пятно, которое расплылось на его штанах и вышитом жилете. Энмор только вздохнул.

– Не знаю, – честно сказал он. Помолчав, добавил: – Но оно было хорошее и крепкое.

========== Глава 16. Валет треф ==========

Ночь принесла с собой ветер и запах дождя. Вскоре первые капли застучали по крышам и мостовой. И без того мутные стёкла полицейского участка стали совсем непроглядными из-за дождя. Такая же холодная муть воцарилась в голове констебля Стольма; сколько он ни пытался собрать в кучу ускользающие мысли, сложить единую картинку из того, что уже было ему известно, дело снова рассыпалось на кусочки.

Стольм распахнул окно, чтобы впустить в комнату немного воздуха. В его возрасте, конечно, осенняя сырость была не особенно полезна для костей, но сейчас ему просто необходимо было немного прохлады и свежести. Сквозь дождь и тьму он разглядел серую реку Дареолу, бурую змею Старого-Моста-Что-Под-Крышей, и потемневшую городскую стену, возвышавшуюся совсем рядом. Полицейский участок находился неподалёку от северо-восточных ворот города – Ворот Крылатой Дамы. Невольно Стольм остановил взгляд на той части ворот, которую было видно из его окна. На вершине арки, над самым проёмом, красовался прекрасный барельеф: молодая женщина с непокрытой головой и печальным лицом держала на руках раненого воина в кольчуге, ещё трое воинов бессильно лежали у её ног. За спиной женщины разворачивались огромные белые крылья, протянувшиеся по всей ширине ворот. Этой женщиной была Святая Мереджина – покровительница города. Как было написано в её житие, Мереджина была молодой целительницей, которая отправилась на войну, чтобы спасать жизни воинов. Одно сражение было настолько кровопролитным, что Мереджина и её помощницы не могли спасти всех. Тогда девушка взмолилась богу о помощи, и он даровал ей крылья, на которых она поднялась в воздух и вынесла из самой гущи боя столько раненых, сколько смогла. Когда закончилась битва, крылья Мереджины растаяли, как дым, и больше чуда не повторилось, но народу было достаточно и этого: целительницу тут же провозгласили святой.

Стольм не отличался религиозностью, и не был уверен, что крылатая Мереджина существовала на самом деле, а если и существовала, то была святой, а не могущественной ведьмой. И всё же он относился к этой святой с куда большей симпатией, чем к большинству остальных. Именно в память о ней кабрианская церковь разрешала женщинам Тонского Королевства заниматься медициной, а значит, святую Мереджину стоило помянуть добрым словом за одно только то, что в его участке работает Ингелла, которой порой достаточно одного взгляда на тело, чтобы определить причину смерти.

– Ты уверена в этом? – спросил Стольм, отворачиваясь от окна. Темноволосая женщина, очень высокая (она была наполовину великаншей), серьёзно кивнула:

– На всех телах, которые я смогла осмотреть, сохранились остатки жёлтого порошка. Конечно, тело лейтенанта Дерайли мне не разрешили осмотреть, его уже отправили родным для похорон, но я уверена, что на нём те же следы. Нет никаких сомнений, что убийцы использовали Велисандерум.

– И именно его обнаружили у всех задержанных, – проговорил Стольм, садясь обратно за стол и потирая и без того красные глаза. Да, на первый взгляд дело было яснее некуда – неудивительно, что градоправитель и офицеры так возмущались, когда он высказал сомнения. И всё же что-то во всём этом было неправильно, подозрительно. И Стольм был уверен, что уже понял бы, что именно, если бы не был таким уставшим.

Ингелла, кажется, тоже это поняла. Сочувственно изогнув брови, она проговорила:

– Вам бы отдохнуть, сударь.

– Я в порядке, – пробормотал Стольм, не открывая глаз. Ингелла усмехнулась:

– Глоризель тоже так говорил. И чем это кончилось?

– Я направил на него пистолет и велел ему убираться домой, пока он не упал в обморок, – отозвался Стольм и рассмеялся.

– Ничего смешного, – отрезала Ингелла. – Не заставляйте меня поступать с вами так же. Господин Марант дал нам двадцать четыре часа, у нас ещё осталось восемнадцать, так что отдохните хоть немного.

– Не могу, – Стольм покачал головой и открыл глаза. – Я не смогу уснуть, слишком о многом надо подумать. Проблема в том, – он откинулся на спинку кресла и посмотрел в потолок, – что я не вижу мотива. Взять хотя бы этих братьев Хилардан. Ну зачем им взрывать градоправителя? Их семья – богатейшая из шегонской диаспоры. Здесь, в Тирле, они могущественнейшее семейство во всём квартале, там, в Шегонии, они были бы только одними из многих. Рискнуть своим имуществом, своим влиянием – ради чего? Ради политики? Да ещё и переступить ради этого через многолетнюю вражду и соперничество? Ведь все остальные, у кого мушкетёры нашли взрывчатку – тоже члены влиятельных семей, торговцы, конкуренты Хиларданов.

– Нет ничего необычного в заговоре влиятельных семей, – задумчиво проговорила Ингелла.

– Разумеется, но… Но слишком уж неосторожно они действовали. Старая Фаилла не допустила бы, чтобы на её семейство пала хотя бы тень подозрения. А между тем Глоризель обнаружил в её доме Велисандерум практически на самом видном месте! – Он покачал головой. – Мне даже немного неловко, что мои люди нашли улик всего ничего, а большую часть обнаружили мушкетёры лейтенанта Корвилла.

– Может, сами мушкетёры их и подбросили, откуда нам знать, – устало пожала плечами Ингелла. Прикрыв рукой рот и зажмурившись, она широко зевнула, а когда открыла глаза, то заметила, что начальник уставился на неё неподвижным испуганным взглядом.

– Что? – сдавленно пробормотал он. – Что ты говоришь?

– Вы говорили, лейтенант Корвилл карьерист, – пожала плечами Ингелла. – А ради карьеры люди способны на многое. Даже на подлость.

– Даже на подлость, – тихо повторил Гнарри Стольм, не спуская взгляда с умного усталого лица своей сотрудницы.

… Тем временем Гармил спешил домой, прячась в тени каждый раз, когда мимо проходил патруль стражников – а прятаться приходилось часто, ведь в эту ночь, как и в предыдущую, караулы были усилены, и проходили чаще, чем обычно. Усталость навалилась на Гармила, как тяжёлое мокрое одеяло, но ещё сильнее, чем усталость, на его плечи давил страх. После того, как ему удалось оторваться от Энмора, он некоторое время отдыхал и приходил в себя, а на улице тем временем неудержимо темнело. У Гармила дрожали руки, его шатало из стороны в сторону, время от времени он прислонялся к стене, борясь с головокружением. Вчера и сегодня он тратил магические силы безрассудно, швырялся ими, не задумываясь, и вот результат – в ближайшее время он не сможет колдовать, а если попытается, то может потерять сознание. И тогда станет лёгкой добычей для убийцы, который – он был в этом твёрдо уверен – следует за ним по опустевшему вечернему городу.

Он радостно вздохнул, когда наконец завидел впереди знакомый дом, по стене которого распластал толстые щупальца чёрный осьминог. В два прыжка преодолев последнее расстояние, Гармил отцепил от пояса ключ. Пальцы, посеревшие от потери магических сил, дрожали, и ключ несколько секунд бессмысленно царапал края замочной скважины, прежде чем проскользнул в неё.

Отогар сидел у камина, глядя в огонь, и медленно пил вино – молодое белое, почти прозрачное. Он знал, что злоупотреблять своим любимым красным выдержанным нельзя – слишком частое употребление Источника запросто может вызвать разрыв сердца даже в его возрасте, когда волшебник достигает пика своих сил. Услышав, что Гармил вернулся, он повернулся к нему:

– Почему так долго?

– Энмор Кровеглазый, – с ненавистью выдохнул Гармил и плюхнулся в кресло. – Увидел меня как раз в тот момент, когда я уходил из дома Корвилла.

Отогар сверкнул глазами:

– Что ему понадобилось в городе?

– Кажется, он чего-то там продал Корвиллу. По крайней мере, когда я на него прыг… в смысле, когда я с ним повстречался, он держал в руках бутылку. Наверное, его учителишка сварил какую-то ерунду и выменял её у Корвилла на бутылку, а сам в город не смог приехать, потому что мучается с похмелья.

– Ближе к делу! Говоришь, он заметил тебя?

– Да, и гнался за мной! Я еле ушёл! Вот, смотрите, что со мной сделал его зверь! – Гармил помахал в воздухе пострадавшей ладонью, но Отогар едва обратил на это внимание. Глядя в огонь, он сжал тонкий бокал так сильно, что кончики его смуглых пальцев побелели:

– Он догадался, зачем ты приходил к Корвиллу?

– Мне кажется, он даже не понял, что я был у него… да какая разница? Он спешил и следил за временем. Наверняка уже покинул город, ворота ведь давно закрыты.

– Что ж, это мы можем проверить позже, – проговорил Отогар, думая о бронзовом зеркальце. – В любом случае, я не думаю, что нам стоит об этом волноваться… Иол ни черта не смыслит в боевой магии, так что наверняка продал Корвиллу какое-нибудь лекарство, ничего более. Кстати, о Корвилле. Ты что-нибудь выяснил?

– Да, – Гармил снова вспомнил о том, что было два часа назад, как он лежал в золе, съёжившись за каминным экраном, и умирал от страха. – Я видел того, кто хотел убить меня. Ну, точнее, лица-то я не видел, только слышал, как он разговаривал с Корвиллом. Это Корвилл приказал, чтобы убийца догнал меня и отобрал тот рваный серый плащ. А потом… потом он сказал, что на этот раз ошибки быть не должно! Этот мерзавец найдёт меня и снова попытается убить, а я даже колдовать больше не могу!

– Прекрати истерику, – сказал Отогар. Его глаза сверкали, но уже не от гнева – в них горел азарт. – Это ведь не всё, что ты выяснил?

– Что… а, да! – в суматохе погони Гармил совершенно забыл о письме, и сейчас его пронзил страх – а что, если он его потерял? После быстрого выворачивания карманов последовал облегчённый вздох – конверт, измятый и грязный, был на месте, и Гармил протянул его учителю, слегка усмехнувшись:

– Знаете, Энмор, конечно, тот ещё козёл, но по крайней мере он отвлёк Корвилла, так что я смог забрать это. Хоть какая-то от него польза!

Отогар не ответил ему. Расширенными глазами он всматривался в конверт, на котором размашистым, летящим почерком было написано:

«Моей милой Эдер»

Самообладание редко покидало Отогара. Вот и в этот раз его пальцы не дрогнули, когда он ломал печать и разворачивал конверт, прежде чем вполголоса прочесть:

«Ничего не бойся, моя дорогая. Всё идёт так, как мы планировали. Я уже знаю, что констебль Стольм арестовал твоих дядей, и всё благодаря тебе – ты сделала всё в точности так, как я сказал! Все подозрения падут на твою семью, но ты останешься чиста перед законом. Просто подожди ещё немного. Я близок к своей цели, ближе, чем когда-либо. Нас отделяет от счастья одна последняя преграда, но я клянусь, что сотру эту преграду совсем скоро. Самое главное, помни, что я говорил тебе: ты должна доверять мне. Мне, и никому другому. Это касается даже Кимены. Когда она принесёт тебе это письмо, не отпускай её от себя и не своди с неё глаз. Конечно, она хорошо справилась со своей предыдущей задачей, и те двое устранены, но она не должна больше попадаться на глаза страже, и уж точно не должна быть схвачена – если она заговорит, мы оба погибли.

Вечно твой,

Таниэл Корвилл»

Оторвавшись от письма, Отогар взглянул на Гармила. Парень застыл на месте с отвисшей челюстью и широко раскрытыми глазами, в которых читались страх и непонимание. Отогар легко поднялся с кресла, подошёл к зелёному столу, с которого всё ещё загадочно и нахально улыбались карты. Отогар взглянул на остроносого, лихо надвинувшего на глаза шляпу с пером, валета треф, перевёл взгляд на светловолосого валета червей, неуловимо похожего на лейтенанта мушкетёров, а потом сдвинул эти карты вместе.

– Так вот он, наш неуловимый валет треф, – тихо и торжественно произнёс он. – Лейтенант Корвилл – вот кто организовал покушение!

– Почему? – севшим голосом спросил Гармил. – Почему вы так думаете?

– Теперь мы точно знаем то, что раньше только подозревали. Это Кимена была той самой воровкой, которая бросила на мостовую кошелёк, полный Смешинки. И из этого письма мы видим, что сделала она это по приказу Корвилла. А все подозрения должны пасть на семейство Хиларданов – и, полагаю, на других шегонцев! Потому-то Корвилл и отправил к Морри за товаром свою сообщницу, которая закрыла лицо капюшоном и говорила с акцентом. И потому он хотел, чтобы его мушкетёры нашли изорванный серый плащ. Конечно, прямо приказать им найти плащ он не мог, поэтому приказал искать старуху. Мушкетёры должны были найти плащ и решить, что его хозяйка мертва. А ведь старухи-то наверняка и не было – даже молодая женщина могла притвориться ей, надев плащ и седой парик, да говоря хриплым голосом. Или даже мужчина.

– Но вы говорили, что он посылал мушкетёров искать её сегодня днём, – пробормотал Гармил. – Зачем ему это делать, если он уже знал, что плаща нет? Что я унес его, а его подручный не смог меня поймать?

– Да мало ли зачем? Хотел показать своё рвение в раскрытии преступления, или надеялся, что ты всё-таки бросил улику по дороге и его люди смогут её найти… сейчас это не так важно.

– Я всё равно не понимаю, – покачал головой Гармил. – Зачем ему это? Зачем убивать градоправителя? И потом, он ведь даже не убил его. Кимена промахнулась, взрыв только перевернул карету. Почему он пишет, что она справилась с задачей, что всё идёт, как они планировали?

– Потому, – произнёс Отогар, глядя на разбросанные по столу карты, – что он с самого начала не хотел его убивать. Он хотел, чтобы все думали, что целью покушения был Марант. А на самом деле он хотел убить офицеров своего полка. Капитана и второго лейтенанта.

Он вдруг рассмеялся, качая головой, и в его смехе звучало восхищение:

– Как ловко! И ведь он сам даже не присутствовал при этом! А как он настаивал на том, чтобы именно его люди проводили обыски и аресты! Магистр Авелон сказал мне, что большинство подозреваемых были арестованы именно мушкетёрами Корвилла… Как ловко! Убрать с пути двух людей, которые мешали ему продвинуться по карьерной лестнице, и обустроить всё как заговор чужестранцев, как неудачное политическое убийство! Должен признаться, наш валет треф – настоящий талант!

Отогар вновь рассмеялся, хлопнув ладонью по столу. Но Гармилу было не до смеха. Сжавшись в кресле, обхватив руками отчаянно гудевшую голову, он в ужасе думал о том, что для него ничего не изменилось. Кто бы ни устроил весь этот ужас – лейтенант Корвилл, шегонцы, кто угодно – он, Гармил, по-прежнему в опасности. Отогару нужно, чтобы Корвилл добился своего и стал капитаном, потому что тогда капитаном не станет Рогриан. А значит, все его слова о том, что Гармил должен найти организаторов и помочь выдать их закону для собственной безопасности, ничего не значат. Виновные не понесут наказания. Не то чтобы Гармила интересовала справедливость – его куда больше волновала мысль о том, что его врагом оказался будущий капитан мушкетёров, человек, который не моргнув глазом убил своего товарища и искалечил командира, а значит, убить Гармила для него будет всё равно что прихлопнуть надоедливую муху, которая всё жужжит над ухом, и уже дважды увернулась от занесенной руки.

– Он хочет меня убить, – сдавленно произнёс он. – Он приказал убить меня, я сам слышал.

Эти слова отрезвили Отогара. Оторвавшись от карт, он шагнул к ученику, пристально взглянул ему в глаза:

– Ты уверен, что слышал именно это?

– Да… – Гармил запнулся на полуслове, откинулся в кресле, запрокинув голову назад. Воля Отогара проникла в его разум, как будто тот большой чёрный осьминог, что был нарисован на стене их дома, запустил свои толстые хищные щупальца под кожу его головы, сквозь тонкие височные кости, и бесцеремонно рылся в его мыслях и воспоминаниях. На несколько секунд Гармила охватило туманное оцепенение, а тем временем Отогар оказался в его памяти, в просторной комнате с камином и заваленным бумагами столом, и лейтенант Корвилл, склонившись к расплывчатой фигуре неизвестного убийцы, прошептал:

– И на этот раз никаких ошибок!.. убедись, что он мёртв…

Гармил втянул воздух сквозь открытый рот и закашлялся, тряся головой, когда щупальца наконец покинули его мозг. Внезапно он ощутил обиду на своего учителя – резкую и болезненную обиду, почти что ненависть. Подумать только, сколько раз за последние сутки он трудился, колдовал, рисковал жизнью – а вместо благодарности получает насильственное чтение мыслей! «Никогда больше так не делайте», – захотелось ему сказать. И он скажет. Непременно скажет. Вот сейчас, головокружение пройдёт, и он точно скажет…

– Он не приказывал убить тебя, – заявил Отогар, и Гармил забыл, что он хотел сказать. Он непонимающе уставился на учителя. Тот больше не улыбался, теперь в его взгляде была тревога.

– Он приказал убить другого, – сказал Отогар, вытаскивая из кармана бронзовое зеркальце. Гармил подумал, что учитель спросит у зеркала, где Энмор Кровеглазый, или где лейтенант Корвилл, но вместо этого, глядя в бронзовый кружок из-под нахмуренных бровей, учитель произнёс имя Рогриана.

========== Глава 17. Красный цветок ==========

Давно исчезли последние лучи дневного света. Давно утих шум на улицах, и погасли огни в окнах. Город погрузился в тревожное оцепенение, которое едва можно было назвать сном. Усиленные патрули стражников ходили по улицам, освещая себе дорогу факелами, и впереди них разносился звон их доспехов и шпор, а вслед за ними ползли их длинные тени. Но ни один из патрулей не заметил и не остановил Рогриана на его пути, словно сама удача вела его в эту ночь.

Он удивлялся этому – но удивление было слабым, затуманенным, почти незаметным за тем огромным чувством, которое разгоралось в его груди. Рогриан смотрел по сторонам, на знакомые дома и улицы, поднимал голову и видел в небе знакомые звёзды, сияющие в прорехах знакомых туч – и в то же время ничего не узнавал. Всё вокруг неуловимо изменилось. Впервые в жизни, шагая по улицам Тирля, он не замечал грязи на мостовой, выщербленных стен, трещин на штукатурке. Тревожный восторг переполнял его и передавался всему вокруг, и ночь уже была не холодной, а освежающей, и сырой ветер лишь развевал плащ за его спиной и перья на его шляпе, но не пробирал его до костей, как обычно. Даже воздух стал другим – куда-то исчезли запахи тимьяна и дыма, духов и грязи, воздух был чистым и прозрачным, и Рогриан дышал этим новым воздухом и не мог надышаться.

Вся его душа рвалась вперёд, и всё же он не торопился, шёл медленно и тихо, удивляясь своему новому чувству, этой странной чудесной тоске. Ему вдруг захотелось, чтобы эта прогулка длилась вечно и никогда не заканчивалась. Но вот впереди показалась широкая и пустая Ореховая улица, на которой ещё вчера он лежал при смерти, истекая кровью, но он не смотрел на улицу – он смотрел на здание гостиницы, на единственный маленький фонарь, осветивший вывеску с нарисованной на ней вьющейся розой.

К тому времени звёзды уже скрылись за тучами, зарядил дождь, и Рогриан ненадолго остановился под козырьком крыши соседнего дома. Он отцепил от пояса кошелёк, вытащил оттуда крошечный хрустальный флакон и залпом выпил «Ночную Фиалку». Смесь сладости и горечи – совсем как то, что он ощущает сейчас. Рогриан прижал руку к сердцу, оно билось медленно и спокойно, словно не обращая внимания на всю бурю чувств, которая гремела сейчас в его душе.

Сегодня они с Мэйт проговорили несколько часов, словно знали друг друга много лет, а не половину суток. Вспоминали о войне, рассказывали о погибших друзьях и редких минутах радости. О запахе пороха, крови и гнили, намертво въевшемся в кожу. О том, как быстро превращается в дым память о мирной жизни. Давно, очень давно Рогриан ни с кем не разговаривал об этом – не то чтобы не мог, скорее не хотел. Хотел забыть и отпустить. Но воспоминания не исчезли, лишь затаились где-то в глубине его души, как осколок металла остаётся в глубине плоти, откуда его не может вытащить нож хирурга, и обрастает жёстким мясом, обволакивается тяжёлой кровью. Может, поэтому он чувствовал боль, разговаривая с Мэйт? Может, поэтому его радость и надежда странным образом перемешаны с грустью?

Он ещё раз взглянул на гостиницу, на гостеприимно зажжённый фонарь, мерцающий сквозь пелену дождя, и улыбнулся. Хватит грустных мыслей. Сегодня, впервые за долгое время, он будет счастлив.

Дверь была заперта, но он постучал условным стуком, и ему открыл уже знакомый горбатый парень – Рун, слуга Мэйт. Молча поклонившись Рогриану, он пропустил его внутрь и запер дверь. Сегодня ночью в гостинице «Горная роза» не было ни одного постояльца – всех, кто лечился, отпустили по домам, а новых гостей не принимали. Даже слуг Мэйт распустила, дав всем выходной за тяжёлый вчерашний день, оставив при себе только этого мрачного Руна, который, впустив Рогриана, немедленно скрылся за какой-то дверью.

Рогриан медленно прошёлся по залу. Все столы и стулья были отодвинуты к стенам, в громадном камине, у которого в холодные дни грелись постояльцы гостиницы, танцевали тонкие и редкие языки пламени. Он подошёл поближе к огню, протянул к нему руки, и вдруг его отвлёк слабый звук за спиной – даже не шаги, а какой-то шелест.

Он повернулся, взглянул на Мэйт – и забыл, как дышать. Вместо строгого тёмного наряда с белым воротничком на ней было красное платье из лёгкой, струящейся ткани, всё состоящее из пышных оборок. На платье не было никакой вышивки, единственным украшением был тонкий поясок, стягивавший талию, оно было таким открытым, что обнажало смуглые плечи и руки, и таким коротким, что позволяло видеть лодыжки, такие же тонкие, как запястья.

Мэйт медленно шагнула вперёд, и в её руке звякнул лёгкий бубен. Пронзительно-алый георгин пламенел в её чёрных волосах. Когда она заговорила, её голос был хриплым и дрожащим:

– Хочешь, я спляшу для тебя?

Не отрывая от неё взгляда, Рогриан молча кивнул. Глядя ему в глаза, Мэйт медленно подняла руки вверх и встряхнула бубен. Звон прокатился по комнате, отразился от высокого потолка, и прежде чем звон успел затихнуть, Мэйт пустилась в пляс.