Текст книги "Слезами и кровью (СИ)"

Автор книги: Зола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

========== Глава 1. Дождливый день. ==========

Жители города Тирль очень любили торжественные шествия. В списке любимых вещей горожан шествия занимали третье место, сразу после сиреневого цвета (в который красили буквально всё – от одежды до крыш) и выпечки с тимьяном (которым пропах каждый закоулок), лишь ненамного опережая четвёртую страсть – спор о том, какие именно из двух курантов, на Старой ратуше или на Зелёной башне, показывают точное время.

В тот осенний вечер в городе тоже намечалось шествие. Не то что бы очень масштабное, хотя и в известной степени торжественное – хотя бы потому, что главной его фигурой был сам градоправитель, Марант. Две недели назад он покинул город, чтобы принять участие в королевском совете, и вот теперь возвращался из столицы. Горожане знали, что Марант испытывает слабость к цветам, флагам и приветственным крикам, и вполне эту слабость разделяли, так что узкие улочки города были тщательно выметены, окна и стены вымыты, а между домами натянуты гирлянды флажков разных цветов (преимущественно сиреневого).

Вот только погода совсем не располагала к веселью. Весь день, пока горожане дожидались своего правителя, небо было затянуто тучами, а когда на Вратах Вечерней зари затрубили фанфары, означавшие, что кортеж градоправителя наконец-то пересёк границу города, над городом уже вовсю моросил дождик.

Те, кто решил остаться дома и понаблюдать шествие из окна, радовались своему благоразумию, остальные поспешили спрятаться под карнизами крыш, навесами крылечек, деревьями и пёстрыми зонтиками. Сбившись у стен или высунувшись из окон, горожане смотрели, как двадцать городских стражников и мушкетёров из городской роты, выстроившиеся красивыми рядами на площади перед Вратами Вечерней зари, дружно отсалютовали Маранту, а потом развернулись и присоединились к кортежу, который сопровождал карету до дворца.

Один из мушкетёров, красивый молодой мужчина лет двадцати шести, с длинными рыжевато-блондинистыми волосами, с сиреневой лентой поверх красно-чёрной формы, направил своего коня вперёд, чтобы возглавить кортеж. Это был лейтенант мушкетёров – Нарсио Дерайли. Седой мужчина с двумя сиреневыми лентами на груди, ехавший перед каретой градоправителя, еле заметно улыбнулся ему.

– Здравствуйте, капитан Сарлем, – сердечно сказал Нарсио Дерайли.

– Лейтенант, – кивнул тот, и огляделся по сторонам, слегка щуря глаза – с возрастом он стал слаб зрением.

– Я рад вернуться в Тирль, – проговорил капитан Сарлем. – Стар я стал для столиц.

– В ваше отсутствие…

– Расскажете позже, Дерайли. Я вызову вас для рапорта утром.

Градоправитель, отодвинув занавеску в окошке кареты, махал жителям затянутой в шёлковую перчатку рукой. Его дорогой кружевной манжет уже промок от мороси, и жалко вздрагивал на ветру. Дождь усиливался с каждой минутой, пропитывая фетровые шляпы мушкетёров и плюмажи из перьев на шлемах городских стражников, и лица у солдат были не молодцевато-бравые, а унылые, с покрасневшими носами и бледными губами.

Одним из тех, кто присоединился к кортежу за городскими воротами, был молодой рядовой мушкетёр по имени Рогриан Ги Ванлай. Пышные кружева его воротника пожелтели от времени, сапоги были так изношены, что ему пришлось замазать потёртости чёрной краской, которая теперь медленно таяла под дождём. Рогриан не хотел признаваться себе, что чувствует себя неловко по сравнению с нарядными сослуживцами, надевшими сегодня свою парадную форму, но всё-таки ему было неприятно, и румянец ярко горел на его смуглых щеках.

Никто из знакомых Рогриана, его товарищей и недругов, не подозревал, что славный мушкетёр ведёт двойную жизнь, и в свободное от караулов, построений и тренировочных поединков время служит телохранителем у мага по имени Отогар. Вот уже пять месяцев Рогриан работал на волшебника, и все эти пять месяцев Отогар уговаривал его окончательно бросить службу в полку. Но Рогриан не мог этого сделать – он весь был в долгах, и жалованье мушкетёра, пусть довольно скромное, было ему необходимо. Да и жаль ему было бросить службу, которой он отдал целых восемь лет жизни. Он с тихой завистью смотрел на ехавшего впереди Нарсио Дерайли. Лейтенант приветственно махал девушкам, которые любовались им из раскрытых окон; золотисто-рыжие волосы падали на его горделивую спину, пересечённую сиреневой лентой. Всего на два года моложе Рогриана, а уже лейтенант! Хотя ни разу не был ранен в бою, не из такого знатного рода, и вообще – только наполовину тонианец! Нет справедливости на этом свете.

Кортеж свернул на Ореховую улицу, названную так потому, что здесь когда-то находились лавки краснодеревщиков, торговавших изделиями из красивого орехового дерева. Впереди показалась башня ратуши, в ясные дни сверкавшая на солнце своей сиреневой черепицей, а сейчас почти растаявшая в сплошной мороси. Чем ближе к центру города, тем более шумно становилось вокруг; трубачи и барабанщики надрывались, силясь перекрыть крики и аплодисменты толпы. Виконт, конь Рогриана, был молодым и плохо обученным; шум толпы пугал и злил его, он недовольно фыркал и дёргал ушами. Рогриан наклонился, чтобы погладить его по напряжённой шее и успокоить, и на мгновение замер с протянутой рукой.

Он что-то почувствовал. Присутствие чего-то зловещего, раздражающего. Как первые, слабые подёргивания зубной боли. Как запах гниения от забытого где-то кусочка еды. Что-то плохое затаилось рядом, за чисто вымытыми стенами из жёлтого песчаника, за влажными от дождя окнами, под засыпанной растоптанными цветами брусчаткой, среди радостных лиц и широких улыбок. Ему вдруг вспомнилась война: его отряд шёл по зелёному лесу на границе Бернии, только что закончился такой же серый дождь, и умытая трава сверкала под выглянувшим солнцем, кто-то указал на радугу, кто-то затянул песню, и вдруг воздух прорезали дикие крики, а из-за деревьев полилась туча стрел. В тот день в засаде погибли двадцать человек, почти весь его отряд, а сам Рогриан был тяжело ранен и попал в плен. Мучительная боль пронзила его правый бок, четыре года назад превратившийся в сплетение уродливых шрамов. Рогриан затравленно огляделся, пытаясь понять: где опасность?

– Воры! Воры!

Сердитые крики в толпе справа донеслись до Рогриана как сквозь подушку. Встряхнув головой, он велел себе успокоиться. Это его город. Здесь ему нечего бояться. Никто не осмелится напасть на кортеж, который стерегут тридцать девять людей, вооружённых мушкетами и алебардами.

– Эй! Осторожнее! Куда прёшь, старая карга!

Согбенная старуха, закутанная в серый плащ с капюшоном, протискивалась сквозь толпу людей, стоявших у стены. Рогриан не видел её лица, только седые космы, падавшие из-под капюшона на грудь.

– Воры! – басом вопила старуха. – Вон она! Девчонка! Украла! Держите её!

Рогриан посмотрел вперёд – там, рискуя поскользнуться и попасть под колёса кареты, по краю дороги бежала тощая девчонка. В грязном кулаке был зажат вязаный кошелёк. Оглянувшись на крики старухи, девочка резко рванулась в сторону, явно собираясь прошмыгнуть сквозь кортеж на другую сторону улицы, но старуха с удивительной прытью подскочила к ней и схватила за руку. Глаза девочки на чумазом лице сверкнули гневом.

– Подавись ты! – крикнула она, бросила кошелёк в сторону, вырвала руку из пальцев старухи и скрылась в толпе.

Кошелёк упал на брусчатку, и на него опустилось копыто жеребца, на котором ехал Нарсио Дерайли.

И вот тут Рогриан понял, что его паника была не напрасной.

Взрыв подбросил коня и всадника в воздух. Дерайли врезался в капитана, сбил его на землю вместе с лошадью, и остался лежать на брусчатке с оторванными ногами, истекая кровью. Кони, тащившие карету Маранта, рухнули на мостовую, крича от боли и дёргая ногами; карета вздрогнула и тяжело завалилась набок. Улицу заволокло дымом и грохотом; приветственные крики сменились воплями ужаса, толкаясь и падая, люди разбегались кто куда. Бегущие горожане сталкивались с оглушёнными, ничего не понимающими стражниками и мушкетёрами. Виконт с безумным ржанием поднялся на дыбы, сбросил Рогриана и ускакал прочь.

В тот момент Рогриан не чувствовал ни страха, ни паники. Они унеслись, растаяли вместе с дымом. Боли тоже не было. Только холодная собранность. Из живого человека, обуреваемого завистью, стыдом и тревогой, Рогриан в мгновение ока превратился в холодный отточенный инструмент, у которого только одно назначение – спасти командира.

Капитан Сарлем лежал навзничь на брусчатке. Его правая рука была оторвана по плечо, кровь заливала бок. Глаза без всякого выражения смотрели в небо, неловко смаргивая дождь; губы едва шевелились, из ушей текла кровь – его контузило. Рогриан подполз к нему, рывком расстегнул воротник, сорвал с дрожащей шеи Сарлема тонкий шарф и затянул его вокруг того, что осталось от руки. Потом повернулся к Дерайли. Лейтенант распластался в луже собственной крови. Дождь вперемешку с кровью стекал по лицу. Язычки пламени шипели, догорая, в золотисто-рыжих волосах. Кровь ещё текла из его рта, но он уже давно был мёртв. Совсем рядом стражники, толкаясь и мешая друг другу, распахивали дверцу упавшей на бок кареты, вытаскивали оттуда оглушённого, но живого градоправителя.

Двое мушкетёров подбежали к Рогриану. Один склонился над раненым капитаном и начал испуганно звать врача. Второй схватил Рогриана за плечо, начал взволнованно о чём-то спрашивать. Рогриан только смотрел на него, не понимая ни слова. Его охватила странная, приятная слабость.

Он опустил глаза и понял, что его кружевной воротник весь в крови.

«У меня рана на шее, – понял он. – Почему мне не больно?»

Это было последнее, что он подумал, прежде чем погрузиться во тьму.

========== Глава 2. Два хитреца ==========

Магистр Отогар праздновал свой сорок седьмой день рождения. Он намеревался прожить ещё как минимум вдвое больше, но и теми годами, что остались у него за спиной, он был в высшей степени доволен. В Гильдии Чародеев его уважали и побаивались; он вполне мог рассчитывать на место в Совете – вообще-то, он уже почти получил его несколько месяцев назад, но помешали обстоятельства. Благодаря своему таланту и уму он сколотил хорошее состояние, позволявшее ему жить безбедно, экспериментировать с магией и радоваться жизни. Конечно, так было далеко не всегда. Не раз и не два Отогару угрожала опасность; случалось ему и скитаться, и прятаться, и голодать. Жизнь преподала ему немало уроков, и одним из тех, которые Отогар ценил особенно высоко, был урок вражды.

Вражду часто недооценивают, а ведь это чувство не менее сильно и значительно, чем дружба, а кое в чём и превосходит её. Вражда – это искусство; иметь достойного врага почти столь же приятно, как иметь преданного друга. Разумеется, такая вражда доступна лишь людям зрелым и развитым. Дети и молодёжь неспособны на такие высокие чувства – они слишком эмоциональны, их вражда всегда импульсивна и безрассудна, так же как и их любовь. Отогар и сам испытывал такое недостойное чувство – о своём враге детства Иоле он даже говорить избегал. Но по отношению к врагам, приобретённым в зрелом возрасте, он почти не испытывал ненависти. Гораздо чаще – уважение и чисто спортивный интерес. Одним из таких врагов был магистр Авелон.

Тот день, когда Отогару исполнялось сорок семь лет, преданные соперники провели вместе. Ближе к вечеру они уединились в гостиной дома Отогара, наслаждаясь хорошим вином, табаком и занимательной беседой. Обоим было что рассказать – прошлое у них было великолепным, а планы на будущее ещё великолепнее. Отогар, высокий и плечистый, с густыми чёрными волосами и короткой кудрявой бородой, в роскошном малиновом камзоле и кружевном воротнике, разливал по бокалам вино, громко хохоча над очередной историей гостя. Авелон, худощавый и остролицый, в тёмном плаще, крутил в руках длинную трубку и улыбался тонкими губами, глядя на огонь в камине. Меч, с которым он никогда не расставался, сейчас был прислонен к стене, как того требовали правила хорошего тона; впрочем, и без меча магистр Авелон представлял нешуточную опасность.

– Вот поэтому, дорогой Отогар, мне и пришлось задержаться в Бергассе. Жители города согласились меня отпустить, лишь когда проблема была решена. А произошло это не скоро…

– Ну, они хотя бы вам заплатили! А вот меня однажды попытались надуть. Дело было – не соврать бы – двадцать, нет, двадцать два года назад. В те времена занесло меня в Винкар – сами знаете, что за место. Воров и мошенников – не счесть, полиция там и пальцем о палец не ударит, если украли меньше, чем пятьдесят пито. И вот обратился ко мне местный воровской царёк, дочка у него сбежала из дому с любовником, а когда папенька попытался их задержать, так ножом его по роже хватила, что глаз вон. Простой ритуал – и я выяснил, где скрывается мерзавка. Царёк поблагодарить-то меня поблагодарил, а вот платить не торопился. Пришлось намекнуть ему: дескать, плати, мил человек, а не то сделаю то, что сделал с таким же обманщиком в Волтоне, а мне этого совсем не хочется… Уже на другой день я покинул Винкар с мешком серебра.

– Что же вы такое сделали в Волтоне?

– Что-что… Обругал обманщика последними словами, да домой несолоно хлебавши пошёл, вот что!

Авелон расхохотался, откинув голову назад:

– Ловко! Ничего не скажешь! Вам не занимать остроумия, Отогар! Даже не верится, что вашим учителем был Питтио Чёрный Олень. Более мрачного старика я в жизни не встречал. Хотя магистр Муриен вполне может с ним потягаться…

– Я не виделся с Питтио уже много лет, – покачал головой Отогар. – Нет, я не спорю, он отличный маг. Но характерец у него – будь здоров. Мы с ним вечно препирались. Зато Иол в рот ему смотрел, чуть не поклонялся: учитель то, учитель сё… Старикашка, конечно, кремень, но падкий на лесть.

Слова его сочились ядом. Авелон подавил улыбку: кажется, Отогар до сих пор таит зло на Питтио и на Иола. Забавно, как долго могут жить детские обиды!

– А вот мне с учителем повезло, – задумчиво проговорил он, крутя в пальцах бокал и любуясь, как в его резных гранях вспыхивают разноцветные огоньки. – Его звали Гриффаэль. Слышали?

Отогар не торопился с ответом. Острым ножом он отрезал кусок жареной куропатки, положил его на ломоть пшеничного хлеба и неторопливо отправил в рот. Потом задумчиво произнёс:

– Гриффаэль из Гамарна… Конечно, я слышал о нём. Одни называли его гением, другие – чудовищем, но все сходились в одном: он был странным.

– Все гениальные люди кажутся странными, особенно в глазах посредственности, – махнул рукой магистр Авелон. – А мой учитель был гениальным.

– Если гениальность приводит к таким бедам, что обрушились на вашего учителя, то я не хотел бы быть гениальным, – равнодушно ответил Отогар. – Впрочем, я мало знаю о том, что произошло с ним после изгнания из Гильдии. Одни лишь слухи – да и то половине из них не поверил бы даже ребёнок.

– Мне тоже доводилось слышать многое, – кивнул Авелон, – и также как и вы, я не верю тому, что рассказывают о моём учителе. Большинство волшебников ненавидели его, боялись или завидовали – или же всё это сразу.

– Насколько я знаю, судьба его до сих пор неизвестна, – сказал Отогар.

– Неизвестна, – подтвердил Авелон. – Однако сейчас мне бы хотелось рассказать вам то, что я знаю.

– Извольте, – пожал плечами Отогар. – Если эта история столь же занимательна, что и предыдущие, я с удовольствием выслушаю её.

Авелон улыбнулся одной из своих непроницаемых улыбок и начал рассказ:

– Когда мне было восемнадцать лет, я отправился в странствие, как того требуют обычаи Гильдии Чародеев. В тот день я вышел на крыльцо, посмотрел на небо – как сейчас помню свою тогдашнюю мысль: «Сегодня дождя не будет» – помахал рукой своему учителю и зашагал прочь. Больше я никогда его не видел.

Помолчав, он продолжил:

– Я решил посетить родину моего учителя – Грондию. Меня приняли в Академию Матавира, где когда-то получал образование сам Гриффаэль, и я был горд и счастлив. Первые три года пролетели как захватывающий сон: я открывал для себя тайны магии, проводил интереснейшие эксперименты, знакомился с лучшими волшебниками Грондии. Обо всём, что со мной происходило, я писал учителю – вас это, возможно, удивит, Отогар, но я был очень почтительным и любезным юношей, а Гриффаэль был для меня почти как отец. Поначалу он отвечал на мои письма вовремя; я видел из этих посланий, что он гордится моими успехами. Но спустя три года письма внезапно перестали приходить. Первые несколько недель я не беспокоился – Гриффаэль наверняка ушёл с головой в один из своих экспериментов, как это часто с ним происходило. Но когда прошло четыре месяца, а учитель всё так же не писал мне, я не на шутку встревожился. Я прервал обучение в Академии и немедленно отправился назад, в Тонское королевство. Когда я наконец приехал в Тирль, где жил в те времена мой учитель, то узнал ужасные вещи. Оказывается, несколько месяцев назад во время одного из заседаний Гриффаэль поспорил с магистром Верольдом. Мало-помалу спор перешёл в ссору, и магистр Верольд позволил себе весьма неосторожные слова. Мой учитель не мог стерпеть оскорбления и вызвал его на дуэль…

– Магистр Верольд оскорбил вашего учителя? – воскликнул Отогар.

– Понимаю, – криво усмехнулся Авелон, – представить что-то подобное весьма сложно. Такой почтенный старец… Магистр Верольд заседал в Совете, когда я ещё пешком под стол ходил. Он наверняка отвык от того, что ему возражают. Не знаю, что точно он тогда сказал, но ему следовало знать, в его-то годы, что грондийцы никогда не прощают оскорблений. Во время дуэли Гриффаэль нанёс Верольду весьма серьёзную рану, почти убил его. Его не только исключили из Гильдии, но и приговорили к заточению. Но уже через месяц он сбежал.

– Не может быть. Ещё никто не убегал из подвалов Дворца Гильдии.

– А вот ему удалось.

– И как же?

– Не знаю, – Авелон продолжал вертеть в руке бокал. – Я искал его долгие годы, но так и не смог найти.

Резкий звук откуда-то снизу, с первого этажа, заставил их прекратить разговор и повернуться к двери. Чьи-то быстрые шаги застучали по лестнице, приблизились к двери, и дверь распахнулась. Гармил, ученик Отогара, застыл на пороге, схватившись за косяк и тяжело дыша; никогда прежде он не позволял себе войти в покои учителя без стука.

Отогар медленно поднялся на ноги и шагнул к ученику. Авелон наблюдал за ними из своего кресла.

– Рогриан! – выпалил Гармил, – Рогриан… ранен!

Краски отхлынули от лица Отогара, но он овладел собой.

– Что случилось?

– Кто-то бросил бомбу под карету градоправителя на шествии! Возле гостиницы «Горная роза».

Тут уже Авелон вскочил на ноги.

– Марант мёртв?!

– Нет… кажется, нет.

– Идём, – сказал Отогар. – Прошу прощения, магистр Авелон, но мне надо спешить.

– Я с вами, – решительно сказал Авелон, вставая на ноги и хватаясь за меч.

========== Глава 3. Забота о подчинённых ==========

Стрелы. Они атаковали их стрелами. Людей, вооружённых пистолетами и мушкетами. Если бы кто-нибудь сказал Рогриану об этом заранее, он бы только посмеялся и отпустил бы шутку о том, что Тёмные века давно закончились, а люди, застрявшие в Тёмных веках – остались. Тогда он ещё умел шутить.

И всё же их атаковали стрелами. Полсотни партизан, знавших эти леса и холмы лучше, чем линии на своих ладонях, врасплох напали на двадцать пять мушкетёров. Почти половина погибли сразу, когда стрелы вонзились им в шеи и глаза, оставшиеся похватали мушкеты, и вот тут-то Рогриан понял, что нельзя недооценивать луки. Из мушкета можно выстрелить только один раз, потом надо долго перезаряжать; он хорош в настоящем открытом бою, когда строй стрелков даёт залп и отступает, чтобы дать выстрелить товарищам, пока сами перезаряжают оружие. А на то, чтобы наложить новую стрелу на тетиву, много времени не надо.

Тихий свист стрел потонул в панических криках солдат и ликующих – партизан. Испуганные кони заметались, взвиваясь на дыбы. Рогриан разрядил своё ружьё в голову одного из нападавших, опрометчиво высунувшегося из-за дерева, и вскрикнул, когда острая боль пронзила его правый бок. В следующую секунду земля понеслась ему навстречу – конь сбросил его, и Рогриан упал, упал прямо на тот бок, куда вонзилась стрела, древко обломилось, наконечник глубоко воткнулся в его плоть, и он едва не потерял сознание от дикой боли, но тут же вскочил на ноги.

– Держать строй! – закричал он. – Защищать командира!

Те, кто ещё был жив, бросились к нему, кольцом окружили молодого лейтенанта, который вылетел из седла. На секунду лейтенант благодарно сжал плечо Рогриана. Потом отдал приказ стрелять. Несколько повстанцев, самых отчаянных, выбежавших из леса слишком рано, погибли, пронзённые пулями, но на этом удача закончилась. Их было намного больше, и они пошли врукопашную. Рогриан продолжал сражаться, приклад его ружья разбил головы двум врагам, шпага пронзила ещё двух, прежде чем его обезоружили и повалили на землю.

Он долго сдерживал крики, лёжа на расстеленной ткани в лагере партизан, куда притащили его и других пленников. Стеклянное горлышко бутылки грубо ткнулось ему в зубы, он мотал головой и отплёвывался, но горькая водка всё равно лилась ему в горло.

– Терпи, ваша светлость, – насмешливо сказал лекарь. – Не повезло тебе сегодня, лучше бы ты сразу отмучился.

Окровавленные пальцы погружались в его бок, врач резал и кромсал плоть, пока не ухватился за обломок древка и толкнул его вперёд, пока наконечник не вышел из спины. Рогриан видел всё как в тумане, боль была не убийственной, а просто мучительной, и далёкие крики товарищей доносились как сквозь подушку – алкоголь притупил все его чувства. Кипящее масло полилось на его изрезанную кожу, и он потерял сознание, надеясь, что смерть всё-таки заберёт его прежде, чем он изведает весь позор и унижение плена.

Он был сейчас там, в том промокшем и пропахшем дымом лесу на Западном Рубеже. Его глаза двигались туда-сюда под плотно закрытыми веками, дыхание было еле слышным, почти незаметным. Маленькое пятно крови расплылось на бинтах, которыми ему перевязали шею.

Отогар склонился над своим телохранителем, хмуро глядя в его лицо. Смуглая кожа Рогриана пожелтела, вокруг глаз снова появились тени, которые почти исчезли за последние месяцы, когда на службе у Отогара он стал меньше пить и лучше есть.

– Когда произошёл взрыв, повсюду разлетелись обломки дерева и металла от кареты, – раздался женский голос за спиной Отогара. – Ему повезло, что осколок не задел артерию, но он всё равно потерял много крови.

– Благодарю вас за помощь, госпожа… – проговорил Отогар, оборачиваясь.

– Мэйт, – представилась женщина. – Просто Мэйт.

Южные земли Тонского Королевства были богаты на смуглых черноглазых женщин, но в Мэйт эти черты проявились ярче, чем во многих других. Её огромные глаза были такими чёрными, что белки казались синеватыми; кожа такой смуглой, что цвет губ напоминал о горячем горьком шоколаде. У неё было узкое лицо и длинный крючковатый нос, тонкую длинную шею стягивал строгий белый воротничок. Она совсем не показалась Отогару красавицей. Совсем наоборот. Но было во всей её худобе, резкости, жёсткости что-то удивительно притягательное, и только взглянув ей в глаза, Отогар понял, что: в глазах Мэйт светились ум и решительность, выдающие в ней гордый и твёрдый характер.

– Я хозяйка этой гостиницы, – продолжала женщина. – Я и мои люди сделаем всё возможное, чтобы позаботиться о раненых. Может быть, вам что-нибудь нужно, магистр?

– Я бы не отказался от вина, госпожа, – улыбнулся Отогар. – Красное, выдержанное.

– Сию минуту, – Мэйт слегка поклонилась и вышла, а Отогар вновь склонился над Рогрианом.

Гостиница «Горная роза», у самых стен которой произошёл недавний взрыв, была спешно превращена в госпиталь. Именно сюда отнесли почти всех раненых, большинство из которых, впрочем, пострадали не от взрыва, а от давки, когда запаниковавшие жители разбегались, толкаясь на узких улочках. В каждом номере, на каждой кровати лежали стонущие и плачущие люди с раздавленными ладонями, поломанными рёбрами, обожжёнными лицами. Над каждым из них склонялись волшебники Гильдии, которых уже известили о случившемся; они брали раненых за руки, прикасались к их ранам и закрывали глаза, приступая к Исцелению. Точно также сейчас намеревался поступить и Отогар. Его широкая смуглая ладонь легла на более узкую руку телохранителя, сжала холодные пальцы. Вторую ладонь Отогар положил ему на шею, ощущая кожей шершавые бинты, более твёрдые там, где на них запеклась кровь.

Он был опытным магом. Ему много раз приходилось лечить, и других, и самого себя. И сейчас он без труда сосредоточился на магии и дал ей проникнуть сперва в своё тело, а потом – в тело Рогриана. Волшебство стекало с его пальцев, как мёд, золотистые искры впитывались в кожу раненого, и мало-помалу дыхание Рогриана стало глубже и ровнее, а веки задрожали, когда он стал пробуждаться от кошмара.

Дверь тихо открылась, и в комнату вошла Мэйт с подносом в руке. Опустив поднос на стол, она откупорила оплетённую соломой бутылку и налила вина в бокал. Отогар разжал руку, сжимавшую ладонь Рогриана, взял бокал и залпом выпил, чувствуя, как всё его тело охватывает жар магии. Красное выдержанное вино было его Источником.

Как раз в этот момент Рогриан проснулся, и его затуманенные болью и слабостью синие глаза встретились с чёрными глазами Мэйт. Трактирщица задержала взгляд на его лице чуть дольше, чем того требовали приличия, потом молча поклонилась и вышла, тихо притворив дверь за собой.

– Магистр?.. – прохрипел Рогриан, переводя взгляд на Отогара. Маг покачал головой:

– Молчи. Тебе пока нельзя много говорить.

Рогриан моргнул. Повёл глазами из стороны в сторону, потом остановил воспросительный взгляд на лице Отогара.

– Ты в гостинице «Горная роза», – ответил волшебник на незаданный вслух вопрос. Помолчав, добавил: – Жить будешь.

– А… капитан? – прохрипел Рогриан, и тут же поморщился от боли и прижал дрожащую руку к шее.

– Тоже, – не моргнув глазом, соврал Отогар. Он понятия не имел, как там капитан Сарлем, да ему, в общем-то, было всё равно. Главное – Рогриан жив, и ему сейчас нельзя волноваться. Лучше всего, если он снова заснёт. Отогар снова склонился над мужчиной, осторожно обхватил его голову руками и помассировал кончиками пальцев виски. Рогриан тут же провалился в сон, и на этот раз Отогар был уверен, что сон будет без сновидений.

Как всегда после использования Источника он почувствовал себя опьянённым собственными силами. Он поднялся на ноги, прошёлся по комнате. Уютная и со вкусом обставленная, в самый раз для достойной гостиницы в центре города, но очень уж маленькая, совершенно не подходит для его, Отогара, высокого роста и размашистой походки. И, кроме того, здесь довольно тонкие стены. Отогар явственно слышал жужжание многочисленных голосов, вздохи, стоны и плач, и вполголоса произносимые заклинания.

– Держитесь, капитан, – проговорил кто-то невнятно в соседней комнате, и Отогар тут же шагнул к стене – а ну как Сарлем и впрямь выживет? Ему всегда нравилось, когда он собирался соврать и ненароком говорил правду.

– Плохи мои дела, а, магистр? – услышал он слабый мужской голос. Ему ответил сдержанный, спокойный голос магистра Авелона:

– Отнюдь, капитан. Вашей жизни ничего больше не угрожает. К сожалению, руку вам никакая магия не вернёт. Но при должном уходе вы проживёте ещё много лет. Вам повезло, что вам вовремя наложили жгут. Иначе вы истекли бы кровью прямо там, на мостовой, как тот несчастный молодой человек.

– Нарсио, – пробормотал капитан с болью в голосе. – Нарсио Дерайли. Он должен был стать капитаном после меня.

Несколько секунд в комнате слышался только тихий голос Авелона, накладывающего заклинания. Потом капитан Сарлем снова заговорил. Прочистив горло, чтобы голос звучал внятнее, он произнёс:

– Магистр, я могу вам довериться?

– Если вы считаете нужным, – вежливо отозвался Авелон.

– Меня спас от смерти Рогриан Ги Ванлай. Я узнал его лицо. Это он наложил жгут. По его вине вы возитесь сейчас с жалким стариком, вместо того, чтобы помочь другим несчастным. Прошу вас, магистр… если у вас будет возможность, замолвите за него словечко перед господином Марантом. Пусть Ги Ванлая возведут в чин капитана вместо меня.

– Вы сами попросите об этом, – невозмутимо ответил Авелон. – Не сдавайтесь так рано, капитан.

Отогар услышал достаточно. Легко и тихо – когда ему было нужно, он двигал своё большое тело совершенно бесшумно – он отошёл от стены и пересел в другое кресло, поближе к окну. Сильный дождь заливал мутноватое, забранное свинцовой решёткой стекло.

Рогриан работал на него уже несколько месяцев, и Отогар привык к нему почти так же сильно, как к Гармилу. Так привыкают к хорошему мечу, послушно и легко вынимающемуся из ножен, так привыкают к благородному коню с лёгкой и быстрой поступью. Отогар даже мог бы сказать, что он привязался к этому мужчине, пусть его наивные представления о благородстве и чести и вызывали у Отогара улыбку. Но, самое главное: Рогриан знал.

Знал о планах Отогара вступить в Совет Гильдии и о том, как эти планы провалились. Знал о том, что Гармил продаёт фальшивые лекарства, а Отогар покрывает его. Он смог даже узнать, что Отогар пытался подстроить смерть Энмора Кровеглазого, а вместе с ним нескольких невинных людей. Отогар ему ничего не говорил, значит, мушкетёр узнал обо всём от Гармила. Он до сих пор не разговаривал со своим нанимателем об этом, но Отогар чувствовал, что телохранитель совсем не одобряет эти действия. Рогриан знал чертовски много, и до сих пор Отогара это мало заботило: он был твёрдо уверен, что деньгами можно заткнуть рот кому угодно, а денег у него было предостаточно. Но если Рогриан покинет его ради карьеры, ему незачем будет молчать. Конечно, доносить на бывшего нанимателя он не пойдёт, но если кто-то его спросит, то он наверняка что-нибудь расскажет.

Можно, конечно, попытаться поработать с его памятью, но вот беда: воспоминания невозможно стереть полностью, их всегда может прочесть мощный мыслечтец, вроде того же Авелона – а ведь они с Отогаром, несмотря на всё уважение друг к другу, всё же соперники, не стоит об этом забывать. Нет: этот вариант не годится.

Отогар набил трубку табаком и закурил, глядя в окно. Дождь всё усиливался, с карнизов крыш лились потоки воды. Уже темнело, и огни фонарей, закреплённых у запертых дверей, мутно мерцали сквозь влажные стёкла.

Рогриана отпускать нельзя. Отогар сделает всё, чтобы заставить его остаться. Абсолютно всё, что в его силах. А на силы он никогда не жаловался.

========== Глава 4. У стен есть уши ==========