сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
Отцовская любовь стояла между его дочерью и ее кошмарами. Это было самое прекрасное из всего, что Эрик когда-либо слышал. Он наклонился и поцеловал Чарльза, удивив его так, что тот ахнул. Поцелуй был долгим и глубоким, и когда он закончился, часть уныния исчезла с лица Чарльза, и он улыбнулся.
Спускаясь вниз по лестнице, Эрик думал об этом удивлении. Чарльз все еще не читал его мысли. Эрик понял, что ему это и нравится, и не нравится одновременно. Ему нравилось понимать, что Чарльз соблюдает его личное пространство, нравилось иметь свободу самостоятельно бороться с трудностями в своих мыслях.
И все же он знал, что то, что он считает личным пространством, Чарльз считает изгнанием.
В кухне Эрик увидел сидящую за столом угрюмую Рейвен и Мойру — в пылу спора. Сегодня на Мойре была однотонная голубая футболка, а ее юбка едва прикрывала задницу. И это была очень даже неплохая задница. Эрик поблагодарил Господа за то, что Чарльз был абсолютно гомосексуален, иначе у него были бы причины беспокоиться.
— Я знаю, что это лошадиные таблетки. Уж поверь мне. Но там важные для тебя витамины, так что придется смириться.
— Смириться? Вот с этим? — Рейвен держала в руках нечто настолько огромное, что Эрику понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что это предлагалось проглотить человеку. — А ты сама их когда-нибудь принимала?
Мойра замолчала, и Эрик решил, что это не худший момент, чтобы войти.
— Извините. Прошу прощения.
— Нет. Все окей, — Мойра пожала плечами. — Ты можешь остаться. Вы, парни, были откровенны со мной. И меньшее, что я могу сделать, это ответить вам тем же.
— Подожди, ты принимала их? — Рейвен вспыхнула. Ее изменчивое лицо выглядело более девчачьим, чем полагалось для кого-то настолько беременного. — Витамины для беременных?
— У меня маленький сын, — тихо сказала Мойра. — Его зовут Кевин. Он... нездоров. Я навещаю его дома дважды в неделю.
— О, — Рейвен обхватила руками живот, и это был ее первый материнский, защитный жест, который Эрик увидел.
— Я принимала их, но все равно все полетело к чертям, — Мойра посмотрела на бутылку грустным взглядом, словно все еще хотела уладить все с помощью таблеток и понять, кто виноват. — Беременность — это лотерея, правда. У женщины, которая делает все правильно, может случиться выкидыш или родиться умственно отсталый ребенок. А женщина, которая курит, пьет и жрет хот-доги с Пепси, может родить здорового маленького ангелочка. Так что если случается какое-то дерьмо, не надо винить себя во всем. Но и если твой ребенок идеален — это тоже не награда от Бога. И все же не стоит испытывать судьбу, верно?
— Верно, — Рейвен взяла у Мойры бутылку с таблетками. Эрик начал понимать, что Чарльз в ней нашел.
— Между прочим, — сказала Мойра ему, выходя из кухни и обернувшись через плечо, — также вполне реально находиться с женщиной в одной комнате и не пялиться на ее задницу, — но она смеялась.
Когда Мойра ушла, и ее кислотно-зеленый Фольксваген Жук зашуршал по длинной подъездной дорожке особняка, Эрик сделал им с Рейвен чай. Она всегда любила «Эрл Грей» с молоком. Он предпочитал лимон.
Может, это были последствия пережитой им смертельной опасности, но Эрик больше не видел смысла в светских беседах.
— Рейвен, кто отец?
Рейвен не стала протестовать, не стала уходить от ответа. Он понял, что она ждала, когда кто-то из них настоит на том, чтобы узнать — как доказательство того, что им не все равно.
— Я никогда не знала его настоящего имени. Знаю его только как Азазеля.
— Что?
— Азазель. Знаешь, в нашей группе у всех были кодовые имена. Выбранные имена. Они должны были отражать нашу внутреннюю сущность, — Рейвен иронично улыбнулась — Я была Мистик.
— Эффектно.
— Именно то, что имеет значение, когда грядет революция, — она сделала глоток чая. Они сидели за столом так непринужденно, как это бывало раньше — до того, как Чарльз уехал на войну. — Слушая мои шутки, кажется, что это все больше не имеет значения. Это не так. Но слишком многое кажется странным, когда ты не участвуешь во всем этом. Когда я была с Азазелем, в этом не было ничего странного. Он не был парнем на одну ночь. Мы жили вместе несколько месяцев. Я... Я не люблю его, но могла бы полюбить. Ты меня понимаешь? — Эрик кивнул. — Он попал на видео во время одного из первых ограблений. Пришлось залечь на дно. Так что он даже не знает об этом. Если бы знал... я не хочу сказать, что мы бы поженились и стали вести тихую буржуазную жизнь где-то в пригороде, но он бы позаботился обо мне.
— Ты хочешь попытаться найти его?
На мгновение в ее глазах вспыхнула такая отчаянная тоска, что Эрик был поражен. Но Рейвен сказала:
— Нет. Ему лучше продолжать прятаться, чтобы защитить себя. Мне лучше продолжать прятаться, чтобы защитить себя. Если нам суждено найти друг друга снова, мы это сделаем.
Суждено найти друг друга: это была одна из тех фраз, которые Эрик всегда считал сентиментальными до нелепости. Но в мире, в котором мог существовать Бог — нет, в котором существовал Бог, было место даже для судьбы.
— А ребенок?
Рейвен долго молчала, прежде чем ответить:
— Знаешь, я записалась на прием в клинику. Чтобы сделать аборт, — она держала свою чашку двумя руками, поглаживая ручку большим пальцем. — Все время, которое я провела в комнате ожидания, я слышала в голове голос Чарльза, который называл меня убийцей.
— Он бы никогда не сказал такого.
— Нет. На самом деле это говорила моя собственная католическая совесть. Но она всегда говорит голосом Чарльза.
— Могу в это поверить, — Эрик рассмеялся.
— В общем, когда назвали мое имя, я встала и просто ушла оттуда. Спустя несколько дней я поняла, что поступила глупо. Я собиралась записаться заново и на этот раз пойти до конца, но тогда ФБР прижало нас, пришлось пуститься в бега, и у меня больше не было шанса, пока не стало слишком поздно.
Эрик кивнул и ничего не сказал.
Рейвен посмотрела вниз, на свой выпуклый живот так, словно он вмешался в разговор.
— Я бы не хотела растить ребенка сейчас, даже если бы могла делать это с ФБР на хвосте, а я не могу. Но теперь, приводя кого-то в этот мир, я чувствую еще большую ответственность за то, чтобы сделать его лучше. Я не могу просто остановиться. Просто... менять подгузники, петь песни и делать вид, что все в порядке, — Эрик одновременно полностью понимал эту точку зрения и полностью ее отвергал. Он продолжал молчать. — Но отказаться от ребенка, никогда не увидеть его снова, ни разу в жизни, даже не знать его имени — мысль об этом вызывает у меня тошноту. Так что я не знаю, как поступить правильно. Может быть, в этой ситуации невозможно поступить правильно.
Эта проблема была из тех, которые он не мог решить за нее, и Эрик подумал, что он прожил достаточно, чтобы даже не пытаться. Когда придет время, если его участие понадобится, он сделает все, что нужно. Сейчас же он сказал только:
— Но ты здорова. Чувствуешь себя здоровой.
— Более менее. Завязать шнурки становится почти невозможной задачей. Не то чтобы я могла увидеть, завязаны они или нет, — ее щеки залил румянец, но она улыбнулась. — И... это совершенно неловко... но, Боже мой, я постоянно пукаю, — Эрик начал смеяться. — Это правда! Больше никто тебе об этом не расскажет! Все говорят, что я прямо таки свечусь. Да уж, свечусь от пуканья.
— Я и забыл!
— Забыл?
— Магда, — сказал он. Как они смеялись над этим, когда она была беременна Аней. Однажды ночью, когда стало совсем невмоготу, он размахивал их одеялом и ругался, что это может убить маленькую курицу. Он понятия не имел, откуда взялась эта фраза, или почему это было настолько смешно. Но они смеялись так сильно, что на глазах выступили слезы, а Магда обмочилась и проклинала его на чем свет стоит, пока Эрик стирал ее нижнее белье, а она обнимала его сзади. Через живот Магды он чувствовал, как Аня толкает его в спину.
— Ты улыбаешься, — мягко сказала Рейвен. — Обычно ты не улыбался, когда говорил о ней.
— Я должен чаще улыбаться. Она любила смеяться.
Об этом стоило подумать дольше, но он решил, что сделает это позже.
***
На закате Эрик сидел в саду, который Чарльз считал своим храмом. Для него это все еще были просто растения.
Шуршание травы заставило его обернуться через плечо и увидеть идущего к нему Чарльза. Теплый оранжевый свет окрасил небо, скрывая его наполовину в тени, подчеркивая кривую линию пешеходной палки, заостряя профиль. В первые дни, когда Эрик еще не привык к травме Чарльза, он часто вставал, чтобы встретить его на полпути, или ругался, что он ходит так далеко. Теперь он лучше понимал его. Эрик улыбнулся и подвинулся, освобождая место на лавке.
— Как Джин? — спросил он.
— Уже немного лучше. Ребенок Рейвен двигается, и Джин прижимается к ее животу, будто пытается подслушивать, — Чарльз улыбнулся, но улыбка вышла печальной. — Это всего лишь отвлекает ее на время. Я пытался поговорить с ней о жизни после смерти, чтобы посмотреть, поможет ли это, но она все еще слишком расстроена.
— Я тоже думал о небесах. На самом деле, я никогда раньше не задумывался об этом, — Чарльз приподнял бровь. Эрик пожал плечами. — Перспектива должна утешать, не так ли? Никогда по-настоящему не умереть. Снова увидеть родителей. Посмотреть, как ты и Магда будете драться за меня.
Это заставило Чарльза рассмеяться:
— Мы определенно сможем оба любить тебя там.
— Тебе лучше надеяться на это. Она была грубой, — он окинул взглядом сад и длинную непрерывную линию горизонта. — Но когда я думаю об Ане, все это прекращается. Что небеса могут значить для младенца? Что осталось от нее, чтобы я мог узнать ее? Все, чего может хотеть младенец — это больше: больше еды, больше сна, больше любви. Больше жизни. Рай может для нее ничего не значить.
Чарльз не стал спорить с этим, но и не согласился. Вместо этого он накрыл руку Эрика своей.
— Помнишь два года назад, когда ты починил садовые ворота? — Эрик кивнул, хотя это показалось ему очень странной сменой темы. — Чугунные. Невероятно тяжелые. Но ты установил их обратно на шарниры.
— Не такие уж тяжелые.
— Именно такие. Или то, как ты можешь поменять колесо быстрее, чем целая ремонтная бригада?
— Это не значит, что я такой быстрый. Это все остальные слишком медленные, — процесс был настолько легким, что Эрик иногда задумывался о том, достаточно ли крепко для безопасности колеса крепятся к машине.
— У тебя талант управляться со всеми механизмами.
Эрик пожал плечами. Они и раньше время от времени шутили на этот счет.
— Ты собираешься попросить меня починить что-то?
— Нет. Я хочу, чтобы ты очень тщательно подумал о том, что я собираюсь сказать, — Чарльз дал ему время сначала подумать об этом, положив подбородок на руку, которой держал палку. Его глаза были цвета темнеющего неба. — Мой дар не пришел ко мне в момент экстренной необходимости. Он был у меня всегда, так же, как и у Джин. Ты думаешь, твои... способности в отношении металла, назовем это так — думаешь, это может быть то же самое?
Это показалось Эрику абсурдным.
— Я никогда не чувствовал их раньше.
— Может быть, это потому, что раньше они никогда не проявлялись так сильно. Я стал намного сильнее с тех пор, как начал практиковаться с Джин. Может, ты тоже сделал рывок вперед после катастрофы.
Это звучало немного правдоподобнее, но все же оставалось маловероятным.
— Тогда давай проведем тест, — Эрик поднял руку и посмотрел на проволочную решетку, которая протянулась между двумя изгородями, увитыми цветущими вьюнками.
Он попытался представить, как тянется к металлу так же, как делал это в случае с самолетом... попытался снова уловить ту странную песню...
... и у него получилось. В этот раз она звучала по-другому, словно в другом ключе, или мягче, но все равно — так же. Проволока изогнулась, переплетения решетки стали четче в его мыслях, и он инстинктивно потянул ее вверх.
Металл заскрипел. Решетка частично вырвалась из земли, а затем медленно отклонилась в сторону.
Чарльз удивленно рассмеялся.
— Ты это видел, — сказал Эрик. Его сердце снова бешено стучало. — В этот раз ты это видел.
— Видел! Эрик... это невероятно!
— Это доказательство, не так ли?
— Да. Вопрос в том, что оно доказывает.
***
В ту ночь Чарльз остался спать на раскладушке в комнате Джин. Ей все еще снились беспокойные сны, и он хотел быть достаточно близко, чтобы сразу же реагировать. Эрик остался один в их кровати, занавески были открыты, так что он мог смотреть вверх, в темное небо.
Он мог двигать металл. Мог контролировать его, изменять его форму, управлять им. Что-то настолько хрупкое, как тонкая проволока, или настолько огромное, как самолет — все это могло стать для него инструментом. Но инструментом для чего?
Он представлял разные виды и формы металла, пытаясь думать о возможностях, но их было так много, что Эрик чувствовал себя растерянным. До того момента, когда вспомнил одни металлические ворота, через которые прошел давным-давно. Это был последний путь, который он проделал вместе со своими родителями — путь по грязи, который привел их в Освенцим.
Если бы он мог скрутить этот металл... взять нацистские пушки...
Глаза Эрика расширились, и черное небо служило фоном того, о чем он мечтал. Он мечтал вырвать оружие из рук нацистов, убить их также быстро и жестоко, как они убили его родителей. Отомстить каждому нацисту, повсюду, их оружие, их ножи, их колючая проволока — все это было игрушками в его руках. Но почему только нацистам? Люди, которые в течение десяти лет приходили к нему в офис социальной помощи иммигрантам, рассказывали ужасные истории родом из Вьетнама, Китая, Советов... А что он мог бы сделать с баррикадами на Берлинской стене! Сила дрожала в нем, соблазнительная и наэлектризованная, и на мгновение он был ослеплен ею.
Но это были мечты ребенка, которым он был, когда увидел те ворота в Освенциме. Мальчиком, подростком, даже очень молодым мужчиной — если бы он открыл в себе этот Божий дар тогда, его праведная ярость вспыхнула бы бесконтрольно во всех направлениях. Теперь Эрик был старше. Он знал, что помощь людям меньше связана с игрой в героя-завоевателя и больше — с борьбой против бюрократии. Меньше с тем, чтобы высказываться, и больше с тем, чтобы слушать. Что он никогда не смог бы уничтожить все мировое зло, но что у него есть шанс создать что-то хорошее, чтобы противостоять ему.
Он вздохнул, повернулся в кровати и улыбнулся в подушку, продолжая мечтать.
***
Несмотря на то, что технически Эрик был в отпуске, он решил сохранить выходные дни и вернулся в офис социальной помощи иммигрантам. Когда он вошел внутрь, сотрудники приветствовали его объятиями и слезами облегчения, потому что много, очень много документов требовали его немедленного внимания.
К моменту возвращения домой он был таким уставшим, что его мысли не заходили дальше возможности убедиться, все ли хорошо у Джин, и, может быть, расспросить Чарльза о молитвах и целях, которым они могли бы служить. Но, заехав во двор, он увидел машины на подъездной дорожке — лимонно-зеленый жук Мойры, такси Армандо и даже древний Олдсмобил отца Джерома. Еще там был красный Шевроле Корвэйр, который Эрик раньше не видел. Чарльз устроил что-то вроде вечеринки? Было ли это хорошей идеей, когда в доме находилась беглянка?
— Эрик! — Чарльз подошел к нему в холле, стуча палкой по полу. — Ты опоздал. У нас гости.
— Я заметил. Что происходит?
В гостиной Армандо оживленно обсуждал что-то с Мойрой, отец Джером укачивал Джин на руках, а Рейвен разговаривала с молодым мужчиной в очках в роговой оправе, который таращился на нее так, словно никогда раньше не видел красивую женщину.
— А, отец Эрик, — поприветствовал его отец Джером. — Вот вы где. Теперь, надеюсь, мы можем наконец начать эту таинственную встречу, м-м-м?
Чарльз улыбнулся, проходя в центр комнаты.
— Для тех, кто еще не успел познакомиться — это доктор Генри Маккой из Колумбийского университета.
Молодой мужчина в очках зарделся. Он уже достаточно взрослый, чтобы быть доктором? Эрику он показался едва ли не подростком. Несомненно, это было признаком значительного возраста.
— Хэнк изучает генетику человека — в частности, огромный человеческий потенциал, — Чарльз по очереди посмотрел на каждого из присутствующих. — Я связался с ним в прошлом месяце, потому что мне стало интересно, может ли моя способность или способность Джин читать мысли быть отражена в нашем генетическом коде.
Подождите... Чарльз сомневался в том, был ли его дар от Бога? Эрик никогда не подозревал об этом, ни разу до этого момента. И все же он подумал, что понимает, почему Чарльз не говорил об этом вслух, даже ему, пока не был действительно готов.
Хэнк выпрямился и кивнул, его молодость и нервозность были такими очевидными. Эрик подумал, что он выглядит очень обычным, за исключением огромных ног.
— Верно. Идентифицировать гены не так уж просто, но я пытаюсь разработать способы для этого.
— Все, кто находится здесь, — продолжил Чарльз, — это те, кто знает о моих способностях, или способностях Джин, или о том, что сделал Эрик после крушения самолета.
