сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Эрик стоял перед входом в кошерное кафе на 78 улице, засунув руки в карманы пальто. С того самого момента, когда днем зазвонил телефон, он не прекращал сомневаться, было ли хорошей идеей прийти сюда. Весь путь до города он говорил себе, что должен сойти с поезда на следующей станции, затем на следующей, и на той, что будет после нее. Что должен вернуться за город, в Уэстчестер, и пойти домой — туда, где он и должен быть.
И все же он был здесь — стоял в шаге от входной двери и уже пятнадцать минут притворялся, что не собирается заходить.
«Ты не делаешь ничего плохого», — твердил он себе, и это было правдой. Эрик не питал никаких иллюзий на счет того, почему он здесь и что заставило его прийти. В конечном счете, Чарльз поймет не только то, почему он это сделал, но и то, почему ничего не сказал ему заранее. Более того — Чарльз согласится с ним.
И все же его не покидало чувство, что он совершает преступление. Может, так и должно быть — после их резкого, эмоционального прощания...
Он вздохнул и вошел внутрь. Заказал куриный суп с рисом и направился к дальним столикам, приготовившись ждать... но она уже была здесь.
Рейвен сидела в кабинке в дальнем углу. Она всегда одевалась согласно последним веяниям моды, так было и сейчас — только это больше не были дизайнерские вещи. Теперь одежда подчеркивала ее принадлежность к «детям цветов» — тканое пончо, свисающие браслеты, серьги и цветастый шарф, повязанный вокруг головы. Несмотря на яркие оттенки синего, красного и золотого, первым, что бросилось Эрику в глаза, было ее уныние. Она набрала вес, утратила свой цветущий вид и выглядела очень несчастной.
Затем она увидела его и напряглась. Эрик знал, что стоит и смотрит на нее, как идиот с подносом в руках, и подумал, что вместо этого может хотя бы попробовать вести себя, как взрослый человек.
Так что он опустился на стул напротив нее.
— Рейвен. Рад тебя видеть.
— Неужели? — ответила она и замялась. — Прости. Я знаю, что ты хотел... я хотела сказать, что тоже рада тебя видеть.
— Ладно.
Что ж, прошел год с того момента, как она уехала, и за все это время они получили всего три открытки, по которым можно было понять только то, что она жива и шлет Джин всю свою любовь. Но Эрик понимал, что сейчас не время давить на нее. Это приведет только к тому, что Рейвен снова отдалится.
— Ты не звонил Чарльзу, я права? — она на мгновение поймала его взгляд.
— Нет, я сделал так, как ты просила, — но он хотел внести ясность. — Я расскажу ему все, как только вернусь домой.
— Разве это необходимо? Докладывать обо мне? — она больше не смотрела на него.
Неужели она до сих пор в какой-то степени надеялась, что Эрик согласится скрывать что-то от Чарльза, утаивать что-то, связанное с ней?
— Я не докладываю о тебе. Мы с Чарльзом абсолютно честны друг с другом. Ты это знаешь.
Не то чтобы у Эрика был выбор, особенно теперь...
— Но ты не сказал ему, куда идешь. Разве это значит быть абсолютно честным?
— Я могу быть честен с Чарльзом, все еще уважая твои желания. Почему ты споришь со мной об этом? Не думаю, что ты позвала меня сюда для того, чтобы просто ввязаться в спор.
— Иногда ввязаться в спор намного легче, — Рейвен откинулась на спинку стула.
— Я знаю.
Он действительно знал. Эрик часто испытывал вину из-за использования этой тактики — бросаться в бой, чтобы не сталкиваться с трудностями. Чарльз был прав, когда говорил, что они с Рейвен похожи.
Он собирался спросить, как у нее дела, и Рейвен, похоже, поняла это.
— Как Джин? — поспешно спросила она.
— Так выросла, что ты и не поверишь, — за последний год ребенок, которого они с Чарльзом удочерили, превратился в маленькую девочку, которая уже в значительной степени была самостоятельной личностью. — Умная не по годам. Говорит, что когда вырастет, хочет стать врачом или Бэтгерл, — в какой-то момент Рейвен почти улыбнулась. Эрик воспринял это, как признак прогресса. — Усиленно занимается с Чарльзом.
— Что значит — усиленно занимается?
— Ты ушла как раз перед тем, как мы поняли, — сказал Эрик, будто он как-то участвовал в этом понимании. — У нее такой же дар, как и у Чарльза. Способность читать мысли других людей.
Рейвен уставилась на него. Она никогда до конца не верила в способности Чарльза. Неудивительно, учитывая то, сколько стараний она приложила, чтобы скрываться от своего брата.
— Ты шутишь?
— Нет.
— Да ладно, она просто притворяется, — Рейвен взъерошила волосы. — Джин очень любит своего папочку. И хочет быть похожей на него. Вот и все.
— Я так не думаю.
Если она и обратила на это внимание, то ничем себя не выдала.
— И они все время говорят об Иисусе. Тебе, должно быть, это нравится.
Они говорили. Ему не нравилось. Но Эрик решил не говорить об этом вслух. Он чувствовал, что сейчас может быть опасно сказать вообще хоть что-то.
Беспокойство, которое медленно росло в Эрике с тех пор, как они узнали о способностях Джин, сейчас подобралось очень близко к поверхности, готовое закипеть в любой момент. Он был так близок к тому, чтобы сломаться, чтобы высказать все те безумные мысли, которые заставляли трещать его голову: «Все не так, как раньше, когда Чарльз просто чувствовал и понимал тебя. Сейчас у него получается намного лучше, и у Джин тоже, потому что они тренируются. Они отвечают на вопросы, которые я не задавал вслух, они просыпаются с криками от моих кошмаров, даже когда я не просыпаюсь. И какой бы сильной ни была моя любовь, я никогда не готовил себя к такому. Как ты блокировала Чарльза? Как? Научи меня!»
Но вместо этого он начал есть свой суп, пока тот не остыл.
Несколько мгновений — на самом деле, минут — они просто молча ели. Вокруг них позвякивали тарелки и бокалы, зимние ботинки стучали по горчичного цвета кафелю, а разговоры на английском и идише звучали достаточно громко, чтобы перекрывать весь этот шум. Эрик несколько раз взглянул на Рейвен; она не смотрела на него.
— Полагаю, Чарльз теперь в порядке, — наконец сказала она.
— Нет, он не в порядке, — это достаточно быстро привлекло ее внимание, хоть Эрик и не пытался специально шокировать ее. Просто это было правдой. — Его здоровье уже не то, каким было раньше. И его легкие не те, какими были раньше. Зимой он часто болеет, в последний раз мы даже опасались, что его грипп может перейти в пневмонию. В конце концов пришлось отвезти его в больницу, — Эрик тяжело вздохнул. — Его колено так до конца и не зажило. Он не может самостоятельно преодолевать даже небольшие расстояния.
Рейвен смотрела на него непонимающим взглядом. Возможно, этого было слишком много для одного раза. Прошло уже больше года, а Эрик сам до сих пор пытался принять все это.
— Он все еще восстанавливается? — это было все, что она смогла произнести.
— Он восстановился настолько, насколько способен, Рейвен. После перенесенного сепсиса его организм больше никогда не будет прежним. Медсестра рассказала мне, насколько редко кто-то выживает с такими повреждениями, как у Чарльза. Большинство из них остаются инвалидами, и очень часто они страдают от повреждений мозга. По крайней мере, Чарльз остался собой.
— Господи, — она на мгновение прикрыла рот ладонью, взволнованная и растерянная. — Как он справляется с этим?
Теперь почти улыбался Эрик.
— Как Чарльз. С благодарностью за то, что имеет. Иногда он такой жизнерадостный, что хочется его встряхнуть. В некотором роде, он стал даже сильнее, но не утратил... — как Эрик мог это описать? У этого качества не было названия, оно просто сияло для Эрика так же ярко и постоянно, как полная луна в ночи, которая иначе была бы непроглядно темной. — Он не утратил это. Все еще надеется на лучшее. Вместо трости ходит с терновой пешеходной палкой, которую ваш дед привез из Шотландии. Говорит, что выглядит стильно, и иногда это так и есть.
— И это значит, что роль злого парня остается тебе.
Рейвен моментально ухватила суть. На мгновение он вспомнил их дружбу — такой, какой она была — интимной, доверительной, полной вот таких откровений, которыми они с легкостью обменивались. И Эрик понял, что намного сильнее скучает по Рейвен сейчас, когда она сидит всего в нескольких сантиметрах от него, чем скучал все то время, что они не виделись.
— Да, — дрожь в голосе удивила его. — Я злюсь за нас двоих.
То, как блестели ее глаза, когда она грустила — будто сдерживала слезы, даже когда это было не так... Как он мог забыть все это?
— Ты в порядке?
Эрик пожал плечами.
— Чарльз держится очень храбро. Это помогает. Джин... я все еще не уверен, что означает этот дар с чтением мыслей, но она восхищается им, — и все же он постоянно беспокоился за Джин, задаваясь вопросом, что может значить для маленького ребенка знать мысли окружающих ее взрослых — их гнев, их цинизм, даже их любовь. Он больше не прикасался к Чарльзу в постели, пока не был абсолютно уверен, что она уснула. — Офис социальной помощи иммигрантам загружен как никогда, но нам нужно адаптироваться. Раньше мы в основном имели дело с европейцами, в частности из Восточного блока. Но теперь большинство людей, которые приходят к нам, выходцы из Азии или Латинской Америки. В данный момент я пытаюсь помочь с трудоустройством человеку, который говорит только на вьетнамском. Чарльз немного выучил язык, пока служил там, но его здоровье не позволяет ему посвящать работе больше времени, чем сейчас.
— И у тебя есть друзья?
— Конечно. Отец Джером. Сослуживец Чарльза — Армандо Муньоз, помнишь, он прислал тогда его вещи? Он живет в Бруклине, мы с ним часто видимся.
— Я имела в виду твоих друзей. Не ваших с Чарльзом. Лично твоих.
«Нет, кроме тебя — никого, — хотел сказать Эрик. Но не стал. Что если Рейвен не так его поймет, услышит больше, чем он скажет? И если он скажет это, то обязан будет сказать и остальное. — Наша дружба значит для тебя хоть что-нибудь? Или это был всего лишь способ стать ближе ко мне на случай, если Чарльз погибнет, способ убедиться, что я достанусь тебе целиком и полностью?»
Он знал, что это не было правдой. Но чувствовал именно так. Даже воспоминания о тех приятных временах, которые он проводил с Рейвен, были для него отравлены. Как бы он ни любил Чарльза, они не могли постоянно быть друг для друга всем. Но он не замечал этих пустот так сильно, пока у него не появился друг, который их заполнил. Когда Рейвен ушла, Эрик чувствовал себя более одиноким, чем когда-либо ранее.
— Они и мои друзья тоже, — сказал он. — Я стал чаще ходить в храм. И у меня есть Чарльз. Этого достаточно.
Она восприняла это как упрек, хотя он не понимал, что это прозвучит так, пока не произнес. Ее голова поникла, как увядший цветок. Какое-то время они молчали. Эрик доел свой суп, Рейвен двигала по тарелке кусочки сэндвича с пастромой, не съев даже половины.
— Ты не сказала, как дела у тебя, — наконец сказал Эрик.
— У меня проблемы.
— Что?
— С законом.
— Что?
— С ФБР. Если быть точной.
Эрик разрывался между двумя одинаково сильными желаниями: задушить ее и рассмеяться.
— Ты позвонила только потому, что пустилась в бега?
— Избавь меня от своего самодовольства, — огрызнулась она. — За всю свою жизнь я выслушала достаточно этого от Чарльза. И не похоже, чтобы в шкафу Джона Эдгара* не было папки и на тебя после всех протестов, в которых мы участвовали.
Он хотел защититься, защитить Чарльза, но решил, что не позволит себя отвлечь.
— Что ты сделала?
— ... Я ограбила несколько банков.
Как бы он хотел верить в то, что она шутит.
— Прости за упоминание очевидных фактов, но ты случайно не забыла, что владеешь миллионами?
Щеки Рейвен залил румянец, а ее изменчивое лицо выглядело жестоким, как у тигрицы.
— Я сделала это не ради денег, Эрик. Ограбления были революционным актом. Атакой на систему. Деньги, которые мы украли, можно использовать против копов, армии и любой вонючей свиньи, которая посмеет встать на нашем пути.
— Ты действительно думаешь, что ограбление банков может изменить мир?
— Я должна что-то делать. Я участвовала в митингах и протестах, я была в Сан-Франциско — в центре всех этих событий, но этого недостаточно. И где-то глубоко внутри ты тоже это знаешь. Я уверена, что знаешь. Я видела это в тебе, Эрик. Ты был бы счастлив разрушить всю чудовищность этого мира, — Рейвен стукнула по столу так сильно, что его поднос задребезжал. — Если ты счастливо живешь внутри жестокой репрессивной системы, то ты тоже часть этой жестокости. Ты — часть репрессий. Я устала быть частью американской системы, которая превратилась в полицейское государство.
И хотя он был согласен с некоторыми ее утверждениями — даже с большинством, — одно из них Эрик все же не мог оставить без возражения:
— Ты понятия не имеешь, что такое на самом деле полицейское государство. А я — имею.
— Знаешь, то, что ты выжил во время Холокоста, не дает тебе морального права использовать этот козырь каждый раз, когда у тебя заканчиваются аргументы.
Он дернулся, уязвленный ее словами, но не настолько, чтобы промолчать:
— Прости. Я должен преклониться перед твоим моральным авторитетом грабителя банков, — Рейвен нахмурилась, и Эрик понял, что они упустили шанс на хоть какое-то подобие вежливой беседы. Он перешел к сути: — Что тебе нужно от меня?
— Мне нужно спрятаться.
— У тебя есть деньги. Уверен, ты можешь использовать их, чтобы залечь на дно.
— Я отказалась от денег. Порвала все чеки, когда рассталась с прошлой жизнью.
— И вместо этого начала грабить банки. Неужели ты не видишь, как это бессмысленно?
— Я не могу позволить себе вернуться! — теперь выражение ее лица было почти безумным. — Пути назад нет.
— Но ты здесь. Ты уже вернулась, — он с удовольствием произнес эту пусть неприятную, но правду.
— Нет, не вернулась. Я просто... Я не могу сесть в тюрьму, только не сейчас. Эрик, я должна покинуть страну. Просто сделай это для меня, и я позабочусь обо всем остальном. Мне даже не важно, куда я уеду. У тебя есть связи по всему миру. Ты оформляешь визы, документы и все такое — ты можешь сделать это. Я знаю, ты можешь.
Ну конечно. Даже если у Рейвен все еще есть ее паспорт с множеством виз, она не сможет использовать его, не будучи арестованной.
Эрик осадил свой гнев — оправданный, но все равно мелочный — и задумался. Это решение должно быть принято на основе правильных причин.
Одна проблема была больше других и в конце концов перевесила все остальное.
— Рейвен, если я помогу тебе, есть очень большой шанс, что ФБР все узнает, — сказал он. К собственному удивлению, он почувствовал ком в горле. Все, что он помнил сейчас — это их поездку на колесе обозрения, голову Рейвен на своем плече и радостные крики Джин, когда начался вечерний фейерверк. — Если это произойдет, офис социальной помощи иммигрантам закроют. Меня, возможно, посадят в тюрьму и совершенно точно депортируют, когда я отсижу свой срок. Если ФБР проведет тщательное расследование, а я предполагаю, что они это сделают, Чарльза могут сдать в полицию за содомию. Затем они заберут Джин, и ни один из нас больше никогда ее не увидит. Даже если бы риск был маловероятным, я бы не пошел на него. А я не думаю, что он маловероятный. Я думаю, что это чертовски вероятно. Если бы ты хорошо подумала, то поняла бы, что лучше было даже не приходить сюда. Я знаю, что твоей заботы о нас хватило бы на это.
Она не заплакала. Даже не вздрогнула. Ее голос был таким низким, что он с трудом слышал его сквозь шум кафе, когда она сказала:
— Я хорошо подумала. Но я должна была прийти.
Эрик продолжил, отказываясь поддаваться сомнениям:
— Если тебе нужны деньги, я могу дать наличные. Сегодня немного, но завтра — достаточно, чтобы, не знаю, найти хижину в горах Адирондак или Роки-Маунтин. Заляжешь на дно ненадолго. И ты всегда сможешь позвонить или написать, если тебе понадобится больше. Мы никогда тебя не бросим, — Чарльз поддержит его, Эрик заранее знал это. — Но из-за Джин мы не можем так рисковать.
— Я не хотела, чтобы... я просто... черт, — она перевела взгляд в дальний угол кафе, запустив пальцы в волосы и часто моргая. — Я не собиралась взваливать все это на тебя, просто... Я хочу, чтобы ты понимал.
Рейвен откинулась назад на своем стуле и распахнула пончо. Только тогда Эрик увидел, что она не просто набрала вес — она ждала ребенка.
— И не смей жалеть меня, — прошептала она.
Эрик покачал головой, хотя в этот момент он был слишком сбит с толку, чтобы испытывать какие-либо сложные эмоции, вроде жалости. Первым, что он смог произнести, было:
— Как ты смогла ограбить банк в таком виде?
— Никто не заподозрит беременную женщину, — шутка заставила ее на секунду улыбнуться. — Я же мастер маскировки, Эрик. Жаль, что ЦРУ — это чистое зло. Я могла бы стать отличным шпионом.
