Текст книги "Kill the Beast (СИ)"
Автор книги: Wind-n-Rain
Жанры:
Остросюжетные любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
– Алло, Юль? Вы ещё там? Он недвусмысленно намекает на то, чтобы продолжить общение у него дома! – судя по фоновым звукам, Дина разговаривает, сидя на толчке.
– Мы здесь, но скоро уже в ледышек превратимся! Я прячусь за грузовиком кока-колы, да, тем самым, у супермаркета через дорогу. Колёса высокие, и из-за них удобно наблюдать за вашей милой беседой. Молодец, что выбрала столик у окна, кстати!
– А Олег где? А Маруся?
– Олег и Маруся надвинули капюшоны до носов – так, что и матери родные не узнают, и сидят сейчас возле входа в кафешку на лавочке, изображая парочку бедных влюблённых студентов. Все остальные будут ждать у Линдеманновского дома – они подтянутся по сигналу, когда придёт время!
Звук спускаемой в унитазе воды оглушительным грохотом травмирует мой слух.
– Дина! Возвращайся давай в зал, хватит в сортире прохлаждаться!
– Иду-иду, кстати, а чем он сейчас занимается?
Интересный вопрос. Вновь выглядываю из-за колеса грузовика, чтобы посмотреть на красующегося в окне Линдеманна.
– Что-то в телефоне набирает. Это уже интересно… Ну давай, удачи!
Отключаюсь и продолжаю наблюдение. Пальцы ног начинают неметь, пальцы рук покраснели и почти не гнутся. Нос хлюпает, под ложечкой сосёт. Сумерки, спустившиеся на город, затрудняют обзор. Перевожу взгляд на своих боевых товарищей – Олег и Мара с напускной неприязнью взирают в мою сторону, на их лицах отчётливо читается раздражение, усталость и нетерпение. Ребята, мне тоже холодно, тоже страшно, да и перед вами стыдно – не нагнетайте! Сию же секунду получаю смс от Маруси: “Ну когда уже? Долго нам тут мёрзнуть?”. Пока думаю, что ответить, вижу, как наша сладкая парочка за стеклом встаёт со своих мест (Линдеманн платит по счету), одевается (Линдеманн подаёт чудо-Дине пальто) и покидает заведение (Линдеманн открывает перед ней дверь и помогает спуститься по обледенелым порожкам). Тот ещё джентльмен, как я посмотрю! Ловит такси, и они покидают нас, уносясь в серую промозглую даль на жёлтом казённом “Форде”. Ну что ж, значит за ними, адрес я знаю – в подъезд, к батарее, греться!
***
Добираемся до его дома на автобусе – спешить некуда, мы уже знаем, что они едут к нему. С Диной мы заранее условились, что как только дело запахнет керосином – в том, что он непременно постарается затащить её в койку, я не сомневаюсь – она выйдет в ванную под предлогом “освежиться”, по пути постарается отпереть входную дверь и черканёт мне смс. О том, что делать, если она не сможет открыть дверь или послать смс, мы не подумали. В этом случае, наверно, она должна просто орать. Или стучаться в окно – мы будем рядом, мы услышим. Но сейчас я об этом не думаю – надеюсь на лучшее, буду ждать сигнала, звука отпираемого звонка в двери Линдеманновской квартиры. А для начала нам ещё нужно попасть в подъезд – на двери кодовый, значит, будем караулить, пока на улицу не выйдет кто-то из лояльных жильцов. Ждать приходится недолго – очень скоро кодовый противно попискивает, и нам навстречу выползает древняя, но крепкая старушка. Пытаемся проскользнуть внутрь – но старушенция перекрывает путь, намертво забаррикадировав дверной проём своими грозными телесами.
– Эй, молодёжь, вы к кому?
– Мы… в тринадцатую! – ляпаю наобум я.
– А… в тринадцатую… Ну проходите. Спортсмены.
Непонимающе переглядываемся с ребятами, тем не менее, не теряем времени и проникаем внутрь. Наконец-то тепло! Так, его окна на третьем этаже, крайние слева. Поднимаемся, ведя счёт лестничным пролётам. По шесть квартир на этаж. Ах, тринадцатая… Это его квартира. Я знаю его окна, а вот просчитать порядковый номер не догадалась. Вот чёрт, перед бабкой-цербером уже спалились. Хотя, рано ещё паниковать. Обосновавшись возле батареи на пролёте между вторым и третьим этажами, ждём.
– Юль, может ребят пока позвать? – Олег отнимает потеплевшие кисти со сбитыми костяшками от липкой батареи.
– Да, зови.
Он спускается вниз, оставив дверь подъезда открытой, делает звонок, и вскоре к нам присоединяются ещё трое пацанов из клуба. Они продрогли покрепче нашего, решаем пока на улице никого не оставлять, толчёмся на лестничной клетке, сперва тихонько перешёптываясь, затем уже переговариваясь вполголоса, а после и вовсе переходим на полную громкость. Нервозность и возбуждение концентрируются вокруг – мы инстинктивно избавляемся от них, изгоняя волнение из себя через активную болтовню. Смски всё нет – начинаю волноваться. Oткуда-то сверху раздаётся заветный щелчок. Замираем, резко умолкнув – а вдруг это кто-то из соседей? А вдруг сам Линдеманн? Но за щелчком ничего не следует – значит, Динке удалось открыть дверь.
– Действуем по плану, – уверенно командую я, хотя прекрасно отдаю себе отчёт в том, что нет никакого плана, есть только ва-банк, пан или пропал, и отступать нельзя – у зверя заложник.
На цыпочках поднимаемся к двери, осторожно берусь за ручку и поворачиваю её. Дверь поддаётся. Один за другим, как есть, вшестером, просачиваемся в тёмную прихожую. Скромно у него, просторно, мебели по минимуму – не похоже на пещеру извращенца, скорее, обычная холостяцкая халупа. Последний из вошедших ребят запирает дверь за собой и остаётся её охранять. Мне по-настоящему страшно. Раньше была игра, а сейчас, кажется, мы доигрались. Ну, в бой.
Врываемся в гостиную с диким топотом, размазывая принесённую на ботинках талую слякоть по паркету, и застаём картину маслом: полуголая Динка полулежит на диване, а разгорячённый Линдеманн в штанах и одной лишь майке, позволяющей в деталях разглядеть могучий рельеф его, чего уж там, прекрасного тела, полунависает над ней. Поднимает глаза на нас – о да, ради такого изумления стоило всё это затевать! Сальная мордаха бывалого героя-любовника мгновенно обретает потерянное, обескураженное выражение, которое так же мгновенно сменяется злобной, неистово злобной маской.
– Ты? – только и в состоянии выдавить из себя он, рассмотрев меня в авангарде вторженцев.
– Ну наконец-то, ещё немного, и мне пришлось бы… – визжит Динка, моментально вскакивая, хватая свои вещи со спинки дивана и спешно одеваясь.
– И ты? – Линдеманн переводит взгляд с меня на неё, затем обратно, затем обводит глазами всех собравшихся, и тут, кажется, до него начинает кое-что доходить.
– И я, – отвечает Динка, – жертва твоего несостоявшегося изнасилования. Заяву напишу легко, с меня станется, так что веди себя хорошо и делай, что тебе говорят, а то загремишь за попытку изнасилования!
Смотрю на неё – подтянутую, резвую, дерзкую, любуюсь и понимаю: она не играет уже. Роль сыграна, а эта безжалостная соблазнительная бестия, словно сошедшая с пин-ап плаката – и есть Динка. Подруга, раскрывшаяся передо мной сейчас с совершенно неведанной доселе стороны. Красивая и свирепая. Всем бояться!
Её слова обрушиваются на Линдеманна сокрушительным ударом – что, не ожидал, Синяя Борода? Наблюдать его таким воистину приятно, я буквально заряжаюсь уверенностью от этого зрелища. Не узнаю себя и вот уже тоном чекистки (в кожаном плаще и пыльной фуражке, всенепременно) командую:
– А сейчас, господин Линдеманн, мы с Вами побеседуем начистоту.
Видимо, уверенный тон влияет на ребят как призыв к действию – Маруся махом завладевает Линдеманновским мобильником, схватив его с тумбочки возле дивана, ещё двое хватают растерянного здоровяка под руки и держат, пока мы с Олегом тащим с кухни стул. Линдеманн вырывается, и он один уже почти одолевает двух молодых бойцов, но Олег вовремя поспевает – ударом под дых он заставляет нашего пленника согнуться, а последующим ударом в челюсть отправляет того прямо в стул, впечатывая его туда и спешно скрепляя силой заведённые за спинку стула руки приготовленной заранее верёвкой.
Зверь обездвижен. Глаза его налиты кровью, он в бешенстве, но он обездвижен. Дабы не растерять боевой настрой, перехожу к сути дела:
– А теперь расскажи-ка мне, что ты сделал с Анькой? Мара, ты пишешь? – оборачиваюсь на подругу, уже вовсю ведущую видеозапись происходящего на свой мобильник.
– Ты ебанутая, – слышу я, и наглая морда в очередной раз сотрясается под ударом Олегова кулака. – Что, это твои методы, сучка, толпой на одного?
– А насиловать беззащитных девчёнок – твои методы? Слушай сюда, гнида, ты расскажешь мне всё! Всё о том, что сделал! А иначе Динка напишет заявление, и обвинение в попытке изнасилование станет толчком к дополнительному расследованию – сам знаешь, что у полицаев ты на карандаше! Рано или поздно они докопаются до всех твоих секретов, им нужно только повод дать – а он, как ты уже понял, у нас есть! Сколько верёвочке не виться… Так что я слушаю!
Переведя дыхание, он долго молчит, и это уже начинает выводить меня из себя. Наконец, он решает говорить:
– Аньку я любил. А ты её портила. Я её потерял. Лучше бы на её месте была ты, бесполезный биомусор.
Пропускаю эту дребедень мимо ушей – пора переходить к сути дела.
– Так любил, что двух месяцев не прошло, как ты уже затаскиваешь в койку очередную молодку? А сколько их было до Динки? Ты всех их убиваешь, или Анька действительно была особенной?
– Я никого не насиловал! Ты же видела фото – разве видно на них принуждение? Или тебя злость берёт, что она была моей? У нас была настоящая, взаимная страсть! Как у мужчины и женщины – тебе не понять, дефективная.
– Ты мне зубы не заговаривай! Говори, зачем ты её убил!
Снова молчит. Жду, Все ждут. Обводит взглядом набитую людьми комнату и самодовольно ухмыляется.
– Вы все сумасшедшие. Стайка бешеных зверёнышей.
Маруся делает шаг вперёд и тычет камерой телефона пленнику в лицо:
– Говори давай на камеру, как ты убивал Аньку, и мы пойдём. Выбора у тебя нет – ответишь за все свои грехи!
Пленник скалится в камеру, будто издеваясь, и медленно, чётко произносит:
– Я никого не убивал.
Олег срывается с места и одним ударом стирает оскал с наглой физиономии, но зверь крепок, и одного удара ему мало. Олега не остановить – он уже вовсю метелит обездвиженное тело по корпусу, и на секунду мне показалось, что умом он не здесь, не с нами, настолько отстранённым был взгляд моего друга. Наконец, ребята оттаскивают его, и теперь со стула на нас смотрит уже не непобедимое грозное животное, а очень даже… победимое. Да, он тоже смертен, хоть и выглядит, как бессмертный, как античный бог. Пришли новые боги и повергли его.
– Вы настолько тупы, что сами роете себе могилы, – еле слышно произносит он и заходится в громком, нездоровом, ненормальном хохоте. Даже со связанными за спиной руками он страшен. Раненый зверь всегда страшнее здорового.
Меня сначала парализует, затем накрывает волной ярости, и вот уже я готова вцепиться когтями в его морду и рвать её, пока от этой наглой физиономии не останется ничего, кроме кровавого месива, как вдруг…
– Что здесь происходит?
Оборачиваемся на голос и видим в дверях Ландерса в сопровождении двух офицеров. Все трое мне знакомы, но… Нет, я решительно ничего не понимаю!
***
Замечаю, что наш пацан, оставленный на шухере, тоже здесь, а на запястьях его красуются наручники. Один из офицеров подходит к Линдеманну и освобождает того от пут – зверь поднимается в полный рост, нависая над всеми нами, набившимися в комнату, как селёдки в банку, окровавленный здоровяк…
– Значит, Юлия, ты меня не послушала и не оставила своих затей. Что ж, очень жаль, – слова принадлежат Ландерсу.
– Господин Ландерс… Что Вы здесь делаете?
– Соседка вызвала полицию, сообщив о шуме в подъезде. Дежурный по участку пробил адрес и выяснил, что именно в этом подъезде проживает свидетель по громкому уголовному делу. Сразу позвонил мне как следователю по этому самому делу – и вот я здесь. Вижу, вовремя подоспел! Хорошо, что вы ещё дел натворить не успели. Хотя на арест вы – вы все – себе уже заработали.
Наблюдаю испуганные лица друзей, их взгляды сосредоточены на мне…
– Это всё я! Моя идея, ребята ни при чём! – воплю отчаянно.
– Я не сомневаюсь, что идея самосуда над невинным человеком – твоя, но закон есть закон. Офицер, вызовите ещё пару машин, нам придётся сопроводить всех этих молодых людей в участок для беседы.
– Не арестовывайте их! Только меня! – я не унимаюсь.
– Разберёмся, – огрызается Ландерс и поворачивается к хозяину квартиры: – А Вам, господин Линдеманн, мы приносим свои извинения. Вы можете засвидетельствовать побои и написать заявление о незаконном вторжении, лишении свободы и нанесении телесных повреждений.
– Уж я напишу, господин Ландерс, я их всех засужу! – Линдеманн говорит неожиданно тихим, даже жалобным тоном, разминая затёкшие руки и утирая огромными ладонями кровь с лица. – Особенно эту психбольную, – он бросает в мою сторону брезгливый взгляд, – и эту шлюху, – смотрит в сторону раскрасневшейся Динки, – и его, – на этот раз взгляд обращён на Олега. – Ты мне за всё ответишь сучёныш, я тебя сгною!
Будто пребывающий в туманном сне до сего момента, Олег выныривает в реальность, и его кулаки снова сжимаются.
– Что… ты сказал? – он вырывается вперёд, на его лице застыла гримаса животной ярости, я вижу разницу, я понимаю, что сейчас он контролирует себя, действует осознанно, и всё может стать ещё хуже… – Ты кого сучёнышем назвал, папаша?
Он бросается на выпрямившегося в полный рост Линдеманна и сходу пробивает тому в скулу. Офицеры не поспевают к эпицентру конфликта – из-за тесноты они оказываются буквально зажаты в людской толчее. Тем временем Линдеманн перехватывает в воздухе занесённую для очередного удара руку Олега, и сам пробивает тому в висок. Олег теряет равновесие и падает, крепко вцепившись в полёте в майку Линдеманна. Несмотря на разницу в весе, здоровяк оказывается неспособен устоять на ногах – он летит вслед за Олегом, в процессе падения бесконтрольно цепляясь за стену. Стена над диваном завешана старомодным узорчатым ковром – такие висели в квартирах наших бабушек и дедушек, то ли для сомнительного декора, то ли для тепла, то ли для звукоизоляции. Странный артефакт в современном жилище, хотя чего ещё ожидать от этого психа – он же старпёр… Захваченный мёртвой хваткой мощных ручищ ковёр не выдерживает веса падающих в единой сцепке тел, срывается с гвоздей и обрушивается на пол, погребая под собой барахтающихся в звериных объятиях мужиков. Упавший ковёр обнажает стену, и не только её – в верхних углах с обеих сторон образовавшегося перед нами пустого прямоугольного пространства мы видим маленькие камеры, вмонтированные в самодельные ниши прямо над диваном. Над тем самым диваном, где совсем недавно валялась полуголая Динка. Камеры… под ковром…
Выпутавшийся из коврового плена хозяин жилища прослеживает наши взгляды и вдруг начинает истерично вопить:
– Это для безопасности! Это моё! Это частная собственность!
– Вообще-то, господин Линдеманн, Вас пока никто ни о чём не спрашивал, – спокойно возражает Ландерс. За сегодняшний день я ещё не видела той волшебной улыбки, которая и делает его простецкое лицо особенным, и кажется, уже не увижу.
Ландерс опускается на пол, совершенно не обращая внимания на отползающего в сторону Олега, спесь с которого, кажется, сошла так же внезапно, как и напала на него. Полицай скрупулёзно ощупывает края ковра, пока, наконец, не обнаруживает две едва заметные дырочки по разным углам полотна. Становится ясно, что миниатюрные глазки камер были искусно замаскированы узором коврища, удачно затерявшись в психоделическом орнаменте и выполняя непонятную нам пока функцию.
– Похоже, господин Линдеманн, Вам тоже придётся проехать с нами в участок, – не поднимая глаз, всё ещё таращась на отверстия в пыльном тканом полотне, проговаривает Ландерс. – А завтра же утром я получу ордер на обыск Вашей квартиры.
========== До свидания ==========
Вот уже битый час томлюсь в полицейском участке. Нас с ребятами развели по разным комнаткам для допросов, но к самим допросам переходить не спешат – отделение на ушах. Насколько я успела понять, Ландерс желает во что бы то ни стало получить ордер на обыск Линдеманновской квартиры до момента, когда того придётся отпустить. Да, зверь тоже здесь. В одной из таких же крохотных комнаток, что и моя. По закону его имеют право держать здесь без предъявления обвинений всего сутки. А для того, чтобы выдвинуть хоть какие-то обвинения, Ландерсу нужны основания, и он планирует получить их в ходе обыска. Сейчас ночь, и судья не очень-то стремится вникать в ситуацию, просит подождать до утра, а время идёт. Пару раз Ландерс заглядывал ко мне – не говорил ничего, лишь принёс водички да проведал, как я здесь. На нём лица нет, видно, что он поставил на Линдеманна, и для него эта зацепка – единственный шанс дать ход заглохшему расследованию. Он боится не успеть, он опасается за свою репутацию. Все эти ошмётки информации доходят до меня через шныряющих туда-сюда офицеров: бродя из комнаты в комнату, наблюдая за нами, задержанными, они тихонько переговариваются друг с другом, а я жадно ловлю каждое их слово. Офицеры взволнованы: всё-таки, дело громкое, они устали, и ещё они не очень-то понимают, зачем здесь мы – семёрка молодых и бестолковых – что с нами делать и куда нас девать. По большому счёту, всем на нас наплевать, но отпустить они нас не могут – несмотря на щепетильность своего положения, Линдеманн, следуя из тех же офицерских перешёптываний, уже успел настрочить целую стопку заявлений и даже засвидетельствовать побои. Неужели он настолько наивный, что пытается таким образом повернуть ситуацию в свою пользу? Не думаю. Мелочный, он просто мелочный. И жалкий. Мне приятно так думать. И ещё я очень боюсь того, что же всё-таки полицаям удастся найти в его квартире. Какие скелеты под коврами? Тяжело вздыхаю и опускаю голову на сложенные у края стола руки. Я устала, и мне ещё придётся за многое ответить. Ожидание убивает.
Наконец, дверь комнаты в очередной раз открывается – снова входит Ландерс, прикрывает дверь, усаживается напротив. Встрепенувшись, сажусь ровно, смотрю на него, не знаю, чего ждать. Долго молчит, а лицо его не выдаёт никаких эмоций.
– В общем, – начинает он, – сама понимаешь, мне сейчас не до вас. Твоих друзей я отпустил, даже того, буйного. Зачем ребятам жизнь ломать арестом? Им ещё учиться, им ещё жить в этом городе. Ответишь за всё сама – как и хотела, как и положено.
Опять молчит. У меня как будто гора с плеч. Ребята… Хвала небесам.
– Спасибо, – шепчу еле слышно обветренными губами.
– Родителям твоим позвонил – они приедут за тобой утром.
– Утром?
– Ну нам с тобой вообще-то ещё разговор предстоит. Я распорядился дать тебе еды и отвести в камеру. Не пугайся! – я ещё не успела ничего сказать, но он прочёл испуг, шок, недоумение в моих расширившихся зрачках. – Поспишь немного, у нас есть пустые одиночки – отдохни. Поговорим, когда вернусь.
– А Вы… куда?
Снова смотрит на меня, вглубь меня, сквозь меня, мимо меня… И вдруг улыбается. Несмело – поводов для веселья нет – слегка, но улыбается. Узнаю Ландерса. Он вернулся.
– Ордер у меня, – улыбается шире и едва заметно подмигивает.
Поднимается и выходит из комнаты, пропуская внутрь молодую женщину-офицера, которой, видимо, и предстоит меня накормить, напоить да спать уложить. В клетку. Глупую зверюшку.
И всё же я не ошиблась в нём. Тогда, на кладбище, в день Анькиных похорон, я было подумала, что он хороший, что он поможет, но вскоре… И всё же я была права. Всё это время он видел во мне соратницу – видит и сейчас. Я точно это знаю. Он дал знак. Всё будет хорошо.
***
Открываю глаза. Мерзкий писк электронного замка камеры пробудил меня от туманного, бессновиденного, болезненного полусна.
– Пойди умойся, я жду в комнате для допросов. Офицер тебя проводит.
Ландерс на пороге – сколько же времени прошло? Проходя мимо него, заглядываю ему в лицо – оно мрачнее тучи. Всё плохо? Они ничего не нашли или… нашли то, чего лучше бы не находили? Что нас ждёт? Нас, всех, жителей этого города, города, ставшего пристанищем для всякого зверья. Та же женщина ведёт меня в туалет по длинному узкому коридору участка – здесь окна, и я вижу свет. Светло уже. Мобильник и часы у меня отняли, когда доставили сюда. Но, судя по низким лучам, рано ещё. Эти люди вообще когда-нибудь спят? Хотя, мне ли думать об этом…
– Присаживайся.
Холодная вода, под струю которой я пару минут назад подставляла своё лицо, окончательно прогнала остатки сонного бреда, и теперь я здесь, в комнате, дрожу от любопытства, от страшного предчувствия. В комнате мы вдвоём.
– Ну что там? Что вы нашли в его квартире?
– Не о нём сейчас речь, а о тебе. Боюсь, судимости не избежать. Я поговорю с прокурором – думаю, удастся свести дело к административке. На полноценный криминал вы конечно не наработали. Не успели просто. Но без наказания я тебя отпустить не могу, сама понимаешь, – выпаливает Ландерс на одном дыхании, кажется, он готовил эту речёвку заранее.
Тихо киваю. Я согласна. Вины не чувствую, но если правосудие иного мнения… Ландерс включает диктофон.
– Просто расскажи, как всё было, и можешь пока быть свободна. Твои родители уже ждут.
Родители здесь? И их подставила. Всех подставила. Подругу не уберегла, товарищей чуть не погубила, родителей опозорила… “Себя позоришь”. Ну да, такая я нелепая. Жалкая.
Наговариваю на диктофон свою версию событий прошлого вечера. Особо подчёркиваю второстепенность участия в них своих друзей. Я их заставила. Обманом туда привела, руководствуясь своими лишь предчувствиями и детской, незрелой жаждой простой человеческой справедливости. Они помочь хотели – разве можно их за это винить? Вините меня, ибо есть за что. К концу рассказа голос уже дрожит, а лицо Ландерса, кажется, чуть смягчается.
– Хорошо, очень хорошо, – говорит он, когда запись официально уже закончена.
Что хорошо? Не знаю.
Выходим из участка под слепящее солнце. Конечно, никакое оно не слепящее – жалкие холодные лучи, пробивающиеся сквозь пенные молочные облака. Ночью был снег, и к утру он даже не растаял. Зима вступает в свои права. Мы все замёрзнем. Скорее бы. Заморозка – это способ анестезии такой.
Родители выходят из своей машины и спешат мне навстречу. На ходу застёгиваю на запястье ремешок только что полученных обратно часов и бегу к ним. Они сердятся, ох как сердятся, особенно мама. Но обнимают меня – а как иначе?
– Дочка… Ну что ты натворила? Как мы теперь? – мама причитает, уткнувшись носом в моё плечо. Её короткие чёрные волосы не пахнут шампунем, хотя всегда пахли. Она ждала меня всю ночь, даже душ не приняла, боялась пропустить звонок, боялась не увидеть, как я вернусь. Прости, мама. Отец слегка приобнимает меня за плечи с другой стороны.
– Ну всё, поехали, люди ждут, – он изо всех сил старается придать голосу твёрдости. Именно старается.
Стоп, люди? Какие люди? Чего они ждут?
Садимся в машину – отец за рулём, мы с мамой сзади, а рядом с отцом Ландерс. Зачем он здесь?
– Я позвонил Аниным родителям, они приедут к вам домой. Решил, что лучше поговорить со всеми вами. Дело такое…
Дело такое, что даже бывалый полицай не осмелился поговорить со своими друзьями, с родителями убитой девочки, наедине? Что же это за дело? Я уже не хочу ничего знать. Не хочу!
Анькины родители ожидают нас у дома. Все вместе проходим в гостиную и рассаживаемся. Все молчат. Взгляды устремлены на Ландерса, а он, кажется, не знает, с чего начать. Но ему придётся – это его обязанность. И я ему не завидую.
– Прошедшей ночью мы провели обыск в квартире Линдеманна. Перевернули всё вверх дном, изъяли жёсткие диски с компьютеров – с ними сейчас работают наши эксперты – и уже есть первые результаты, – он замолкает. Вдруг, глядя в глаза Анькиному отцу, восклицает: – Крепись!
Анькины родители держатся за руки, больно на них смотреть, они такого не заслужили. Они уже получили своё, потеряли дочь – чего же более?
– У Анны действительно был роман с тренером, вы это знаете. Но сегодня мы выяснили, что все их интимные встречи у него дома снимались на камеру… без её ведома. В его квартире в нескольких местах мы обнаружили скрытые камеры.
– Ублюдок! Подонок! Чёртов извращенец! – Анькин отец вскакивает с места, но жена нежно берёт его за руку и опускает обратно в кресло. Она понимает – уже поздно, уже ничего нельзя изменить. Мы все это понимаем.
– Это ещё не всё, – Ландерс жуёт слова, как корова сено, он старается оттянуть момент, но знает, что это бесполезно. – Эти видео он выкладывал в интернет. Нет, не в открытый доступ…
Теперь уже очередь Анькиной мамы истерить: она закрывает рот руками, а лицо её искривляется в гримасе беззвучного крика.
– …Не в открытый доступ, а… В общем, эксперты проследили путь нескольких видео – все они оседали на закрытом форуме каких-то… Мы пока ещё толком не знаем…
Каких-то кого? Пока Ландерс собирается с духом, чтобы продолжить, мы все таращимся в пол – мы не рискуем смотреть ему в глаза, не рискуем смотреть и в глаза друг другу. И никто не рискует произнести и слова – мы будто чувствуем, что полицейского нельзя перебивать, что он и так на грани.
– …Кажется, есть какой-то клуб извращенцев… Мужики со всех уголков Европы соблазняют молоденьких девушек, уговаривают на секс, потом делятся видео…
О чём он, чёрт возьми, толкует? Слова не укладываются в голове – сами слова, голые скелеты, не обросшие смыслом! Наше коллективное сознание не готово воспринимать всю эту дичь!
– …Мы даже раскопали что-то вроде их кодекса. Для того, чтобы вступить в клуб и получить доступ к… коллекции видеоматериалов, кандидат должен предоставить своё видео как гарантию лояльности. Главное требование – на видео сам… хм… автор, девушка, секс и никакого насилия…
Что это значит, никакого насилия? Сборище пикаперов делятся своими “достижениями”? Я всегда знала, что мы живём в мире женоненавистничества. Но это же моя Анька! Она мертва уже много недель, но её не перестают топтать! Когда же вы все нажрётесь, шакалы, потребители женских тел, пожиратели женских душ?
– …И у Линдеманна много этих… видео. И девушек тоже много. Некоторых мы даже узнали, они из нашего города. И мне… ещё предстоит проинформировать их об этом. И их родителей тоже.
Он замолкает, и, как видно, уже надолго, хотя все уже давно перестали его слышать. Мы оглушены, как рыбы динамитом. Плаваем на поверхности – мы больше не жильцы. Нам было достаточно и пары фраз, чтобы умереть. В этой комнате, в моей гостиной, держу пари, сейчас нет ни одного живого человека. И Ландерс – тот единственный, кто должен оставаться в живых во что бы то ни стало, ведь это его работа, но… Он поджимает тонкие губы, ожесточая морщинки вокруг них, отводит взгляд в потолок, глаза его блестят… Он не жив и не мёртв, но он с нами.
Разрезать атмосферный туман тупым лезвием слова призван человек, который вечно всё портит. Я решаюсь, я спрашиваю о главном:
– Господин Ландерс, так это получается, он же и убил… Аню.
Взгляды зарываются в пол, губы закусываются в кровь.
Он расправляет плечи, раскрывая грудную клетку для глубокого вдоха. У оглушённой рыбёшки открывается второе дыхание.
– Следствие это выяснит, Юлия. На данный момент все материалы по данному сообществу извращенцев готовятся к отправке в Европол – у них громадные наработки по делам о распространении порнографии, торговли людьми, сообществам педофилов… Они знают, как распутывать кибер-клубки. Масштабы дела превосходят рамки нашего региона и даже страны. А мы пока сконцентрируемся на дополнительных следственных действиях по раскрытию убийства. Убийств. Я буду держать вас в курсе.
Выдержав паузу, он переводит взгляд на меня.
– А тебя, Юлия, впереди ждут судебные заседания. Держись скромно, отвечай так, как на сегодняшнем допросе, а я сделаю всё возможное, чтобы настроить суд и обвинение на снисхождение. Родители найдут тебе хорошего адвоката. За друга своего драчливого не беспокойся – я созвонился с вашим тренером и договорился, чтобы тот взял его на поруки. Ни к чему парню судимость…
Немного оправившись, если это в целом было возможно, Ландерс и Анькины родители собираются нас покинуть. Я даже представить себе не могу, что их всех сейчас ждёт. Полицая – разговор с жертвами Линдеманна и с их родителями. А осиротевшую семейную пару… ждут их мысли. Я желаю им потерять память. Я желаю, чтобы они навсегда забыли об этом разговоре. А лучше – о том, что у них вообще когда-то была дочь. Такая память убивает покрепче самой смерти. Пока мои родители провожают гостей до порога, я сижу на диване, погружаясь в себя. Вещь в себе – несвежая, невыспавшаяся, растоптанная. А ведь я чуть не подставила Динку, чуть не подложила её, в прямом смысле слова, чуть не окунула во всю эту грязь! И как теперь ребятам в глаза смотреть? Родители возвращаются в гостиную, но опять не одни. С ними Алекс! Зачем здесь тренер?
– Дочка, – заискивающим тоном начинает мама, кажется, это ещё не все новости на сегодня, – мы обсудили ситуацию с Алексом и решили, что для тебя будет лучше покинуть город. Сама понимаешь, что здесь сейчас начнётся. И от тебя не отстанут. СМИ, соцсети, зачем тебе это…
– Как… Вы хотите, чтобы я уехала? Но куда?
Алекс берёт слово. По его лицу можно понять, что он даже не злится. Ещё бы: когда в твоём городе обнаруживают гнездо извращенца, мелкие пакости стайки малолеток, врывающихся в чужие дома, отходят на второй план. Но всё же…
– Юля, я договорился с администрацией Академии, они готовы в качестве исключения принять тебя, не дожидаясь нового семестра. Медкомиссию и тесты пройдёшь уже на месте. Отправляйся в университет, забирай свои документы и… Твои родители хотят, чтобы ты немедленно отправилась в столицу. И я с ними солидарен.
– Но как? Здесь же все!
– Будешь приезжать на каникулы, да и на суды придётся являться. Но в нашем городе тебе жизни не будет. Слишком много всего здесь произошло. Ты молодая, ещё сможешь начать всё заново. Вся жизнь впереди.
– Вот так просто? Вы все, – слёзы наворачиваются на глаза, но в душе теплится огонёк одобрения. Они правы.
***
Искупалась, поела, немного поспала. Собираю вещи. Да, вот так просто. Беру по минимуму. Паковать чемоданы – это способ отвлечься такой. Мне больно, горько и одиноко. А когда было по-другому? Было же… С Анькой было. С Лоренцом было. При мысли о докторе сердце заходится острой болью. Нет, я ничего ему не скажу. Не скажу “До свиданья” – я просто не смогу. Кто мы друг другу? Друзья? Любовники? Близкие люди? Случайные люди? Мне хорошо было с ним, ну и что ж с того. К моменту, когда он наслышится о моих подвигах от болтливой секретарши из деканата, я буду уже далеко. Он даже номера моего не знает, да и сменю я его, свой номер. Был Лоренц, и не будет его. Хороший, нежный, добрый, необыкновенный Кристиан… прости. Ты позабудешь меня скоро – сколько ещё таких будет у тебя? А сколько было? У меня второго такого не будет никогда, потому что не бывает вторых таких. Ты первый и единственный. Ты – моё прошлое. Размазываю нюни по щекам. Поздравляю, Юля, ты повзрослела.