Текст книги "Impossible (СИ)"

Автор книги: WhiteBloodOfGod

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Он не понимал… или понимал слишком хорошо, что он делает.

– Оденьтесь, кадет, – потребовались усилия, чтобы протолкнуть сквозь непроизвольно сжатые зубы эти слова.

– Опять планируете выставить меня вон, коммандер? Не слишком ли трусливо даже для вулканца?

Поразительно, как быстро менялся тон из игривого в угрожающий. Но это регистрировал лишь один процент разума Спока, остальная часть сосредоточилась на прямой задаче – выставить.

– Не смейте вменять мне в вину желание избавиться от вашего присутствия. Вы являетесь в мою квартиру и ведете себя неприемлемо, не думая о последствиях.

С точки зрения правил и этики, претензия была более чем обоснованной. Кадет явился к нему в неурочное время, без предварительного предупреждения, в нетрезвом виде, применил шантаж для того, чтобы попасть внутрь и воспользовался своей физической привлекательностью, будучи очень настойчивым. Стройная схема приводила лишь к одному выводу – это определенно была вина кадета Дж.Т.Кирка.

– Таких как слухи, порочащие вашу безупречную зеленую задницу? – внезапно заявил Кирк; кажется, он не собирался признавать за собой вину. – Знаете что, мистер «я ни в чем не виноват, меня заставили»? Определитесь со своими инстинктами, окей? Потому что вы и ваш член явно расходитесь во мнениях как вчера, так и сегодня!

Спок не сразу понял, в чем его обвиняют. Сначала он подумал, что Кирк вменяет ему в вину внимание к собственной репутации. Затем – перекладывание вины на него, Кирка. Что тоже было неправдой, разумеется, поскольку это действительно была его инициатива и Спок имел право отказать ему или, согласившись, не принимать никаких других обязательств. И только потом он сообразил, что он, по мнению кадета, виноват в том, что соответствующими образом реагирует на близость! А палец, следовательно…

Смущение, вопреки воле самого Спока, все равно настигло его.

– Я вулканец и способен обуздать свои инстинкты, кадет, – сообщил он, как ему казалось, достаточно спокойно.

– Да неужели? – Кирк наклонил голову и вдруг проговорил в чутко слышащее вулканское ухо, и это слышалось как крик: – Это бред собачий, вы сами знаете!

Он перешел уже все пределы.

– Шаг назад, кадет.

– Или что, блядь? Ударишь меня, а потом притворишься, что я сам напоролся на твой кулак?

Продержаться еще немного. Он провоцирует.

– За последствия отвечаете сами.

– Да я-то способен это сделать, в отличие от тебя! Это же ты делаешь вид, что не виноват и ничего не было?

Спок не успел заметить, как его собственные руки толкнули кадета, а тело приняло стойку охотника, поймавшего дичь. Он стал терять контроль слишком часто, это недопустимо. Нужно придумать иной выход, если кадет отказывается прекратить настаивать на половом акте.

Вот только, что именно, он не знал.

– И что ты сделаешь теперь? – не стал ждать решения кадет. – Когда сам понял, что все твои аргументы – лицемерное дерьмо? Ты же хочешь меня так, будто в последний раз.

В этом имелась доля истины, хотя и была облачена совсем не в те слова. Спок хотел вступить в половой акт – его тело хотело, в конце концов, накануне произошел его первый полноценный секс. Пока мозг искал выход, тело действовало само, наклонившись недопустимо близко и наслаждаясь самим ощущением желания, пронизывающего каждую клеточку.

– Вы испортили многообещающий исследовательский тандем, – проговорил он ровно. – Полагаю, глупо спрашивать, зачем вы это сделали. Люди склонны следовать низменным желаниям.

– Вот только не надо себя от нас отделять. Ты сам наполовину… – положительно, Кирк намеревался спровоцировать его.

– Откуда вы почерпнули данную информацию? – спросил Спок и почти узнал в своем сегодняшнем тоне тот, который старательно держал в разговорах со своими преследователями в школе.

– Слухи, – безразлично отозвался Кирк. – Не отвлекайся. Так ты хотел, чтобы наши отношения оставались в рамках высокоинтеллектуальных бесед о ксенолингвистике?

Вопрос звучал нестандартно, Спок чувствовал за ним иронию, но ничего не мог поделать, Кирк был прав, хотя и в грубой форме. Он хотел найти равного собеседника, установить с ним отношения интеллектуального характера. Тринадцать месяцев назад он был уверен, что такие отношения возможны с кадетом Ухурой, но в последние полгода ее эмоциональные реакции стали слишком интенсивными.

– Это было бы логично и приемлемо, а также в высшей степени продуктивно. У вас прекрасные способности к обучению и изобретательность истинного исслед… – признался он и не стал заканчивать, поскольку Кирк почему-то смеялся.

Опомнившись и стряхнув вязкость момента, Спок принял вертикальное положение, поправил форму и бросил взгляд на кадета. Тот смеялся, разлегшись на кровати.

– Поверить не могу, что ты втюрился в мои мозги. Серьезно, я давно не слышал такого чисто вулканского бреда…

– Вы…

– Ой, да прекрати мне «выкать», и это твое «кадет» действует на меня вовсе не охлаждающе, как ты думаешь. А ты ведь так думал, да?

Спок нахмурился. Он действительно считал, что официальное обращение должно напоминать человеку о субординации. Парадоксальная реакция, о которой Кирк, по всей видимости, догадался.

– На людях можешь называть и так, но в личном общении я предпочитаю слышать свое имя, – кадет поднялся, потянулся и хлопнул по плечу, выражая… панибратство? – Особенно если этот кто-то в шаге от того, чтобы перегнуть меня через стол и трахнуть.

– Я не… – машинально начал он, но тут же увидел эту картину и снова потерял нить поведения; кадету этого хватило, чтобы, похабно ухмыляясь, кивнуть:

– Ага, вот об этом я и говорил. Давай так. Я буду приходить к тебе, и мы будем говорить о чем хочешь хоть по два часа, только сообрази поесть. Но потом мы будем трахаться до потери пульса, ясно? Как тебе такой вариант?

Что ж, это было решением. Едва ли идеальным, поскольку идеальное включало в себя отсутствие Спока в этой ситуации вообще. Но соблазн получать и интеллектуальное, и физическое удовольствие был велик. В конце концов, иных идей, кроме как избавиться от кадета, выгнав его (методика уже показала свою тщетность), у него не было.

– Отлично, – проговорил Кирк довольно. – Встречаться можно у тебя, просто придумай отмазку, что мы работаем над проектом или ты помогаешь мне изучать вулканский… Кстати, как по-вулкански «звезда»?

– Кhio’ri, – ответил Спок машинально и с подозрением уставился на Кирка.

Тот же не думает, что вулканец станет лгать ради него?

– Вот и отлично, – Кирк улыбнулся. – Тогда я пойду, пока никто не проснулся.

С этим Спок был всецело согласен.

Идея сочетать, как говорят земляне, приятное с полезным его неожиданно вдохновила. Он, к тому же, в свое время был очарован идеей изучения языка с полным погружением в культуру, так что потратил два целых три десятых часа на составление списка литературы, минимального словарного запаса, подбор благовоний для создания атмосферы, выбор блюда (разумеется, для более глубокого погружения), интенсивности освещения… Объемы материала оказались столь впечатляющими, что Спок, произведя подсчеты, понял, что из занятий с большой вероятностью придется исключить половой акт.

Проанализировав эту мысль со всех сторон, он счел, что плюсов и минусов наличия такого завершения занятия примерно поровну, следовательно… пусть остается. Тем более, что некоторой части Спока, большую часть времени старательно игнорируемой, было неприятно исключать именно эту часть.

Его увлеченные приготовления прервал сам кадет Кирк, явившийся на следующий день, чем изрядно Спока удивил.

– Мистер Кирк, я полагаю, вы должны были предупредить меня о приходе, – пояснил он поучительно. – К тому же, наши встречи имеют формат занятий, следовательно, максимальная их частота – три раза в неделю. Извольте явиться в понедельник в назначенное время.

Судя по всему, человек был более чем удивлен и недоволен. Спок понял (в основном потому, что в ответ на высланный список литературы Кирк написал «Где здесь вулканская камасутра?»), что ему необходимо сменить тактику поведения, чтобы достичь нужного результата. Нужно обозначить, что то, что здесь происходит, и есть занятие.

Он решил использовать преподавательский тон, которым обычно пользовался в аудиториях. Это было тем труднее, чем чаще Кирк провоцировал его сменить тему. И тем обиднее, чем чаще Спок поддавался на провокации, поддерживая спор о значении евгенических войн в истории Земли, о взаимодействии культур в условиях космополитизма, о литературе орионцев, имеющей специфическое общее качество…

Большим открытием для Спока был секс. Позы отличались разнообразием, удовольствие от стимуляции руками, губами и мышечной оболочкой кишечника было совершенно разным, оно также могло зависеть от угла проникновения или скорости фрикций. Другим открытием было то, что кадет вносил в каждый акт звуковое сопровождение.

Поначалу это Спока раздражало, однако потом он понял, что звуки являются идеальным индикатором степени испытываемого удовольствия, они позволяют видеть и корректировать ситуацию, как точный прибор. Удивительным было также то, что однажды от Спока потребовали тоже как-то обозначать свое удовольствие, что, в конечном счете, было логичным: в акте участвуют двое.

Издавать звуки непроизвольно у него почему-то не получилось и тогда он счел возможным благодарить за удовлетворительный половой акт. Жалобы прекратились, и Спок решил, что все сделал верно.

Он мог собой гордиться: Кирк делал успехи в вулканском, несмотря на массу посторонних бесед, собеседником он был весьма интересным, а секс Споку в принципе нравился. Единственное, что его напрягало – это непрекращающиеся попытки остаться на ночь. Цель ночевки оставалась для Спока загадкой; как ни посмотри, это невыгодно: во-первых, смысл прикрытия в виде занятий сразу же будет нивелирован, и никого не будет волновать, что они и впрямь занимаются большую часть времени; во-вторых, это банально неудобно, касаться друг друга всю ночь (по крайней мере, для Спока); в-третьих, разность температур на два часа и снижение еще на час (секс в жаре мог повредить человеку) – допустимая уступка. Но всю ночь? И в-четвертых, Спок не хотел видеть чужие сны или находиться под их влиянием, а ночью его щиты будут ослаблены, и то и другое вполне возможно. Доселе он тщательно держал щит каждую секунду времени, проведенного с Кирком.

К большому облегчению вулканца, кадет вскоре бросил попытки остаться на ночь, как и попытки коснуться каждой, даже хрупкой и тщательно отполированной вещи в доме. Последнее Спок не мог расценить иначе, чем невежественность и неуважение к его труду (некоторых вещей требовалось касаться исключительно рукой, обернутой тканью).

На некоторое время все это прекратилось, и Спок подумал, что наконец нашел требуемый тон в общении с человеком. Но, как оказалось, это были не все сюрпризы.

Когда Спок впервые увидел Кирка с какой-то девушкой в коридоре, он подумал, что это одна из его обыкновенных привычек – то, что называется «флирт» и концепция чего знакома Споку весьма смутно. «Ритуал ни к чему не обязывающих ухаживаний, не подразумевающих половой акт, хотя и часто приводящий к нему». Фактически, он не обратил внимания.

Когда он во второй раз увидел Кирка в коридоре, уже с молодым человеком, флирт выглядел более интимно. Какая-то часть Спока почувствовала себя нехорошо, но он привычно делал вид, что не существует никаких эмоций. И по-прежнему считал, что это – обыкновенные человеческие ритуалы.

Когда количество таких «встреч» достигло восьми, Спок проглотил то, что неожиданно оказалось в горле, и решил, что, видимо, Кирку требуется больше секса для удовлетворения своих потребностей и, вероятно, он пытается восполнить недостаток. Организм почему-то почувствовал себя не в норме (или Спок просто игнорировал психосоматическую природу недомогания) и, чтобы закончить дела на сегодня, вулканцу пришлось приложить больше усилий, чем всегда.

Ему также потребовалась внеплановая медитация, чтобы привести тело в порядок, и это было непросто. Спок не знал, как называется то, что он испытывает при мысли о том, что кадет Кирк вступает в половой акт с кем-то еще, но это определенно было тем, что следует игнорировать.

И он определенно не знал, что с этим делать.

Кирк явился в пятницу в девятнадцать ноль две, Спок посвятил день делам и не успел провести медитацию (собственно, он не счел ее необходимой). Сердечный ритм стал ускоренным, и Спок не мог объяснить, почему.

– Привет, – беззаботно бросил Кирк, проходя внутрь походкой хозяина. – Я замерз и хочу твой чай из чертополоха.

Он точно знал, как называется этот чай и из чего он состоит. Смысл такого поведения не укладывался в голове вулканца и вынуждал испытывать столь нелюбимое раздражение.

– Ты прекрасно знаешь, что этот чай сделан из растения… – попытался напомнить ему Спок.

Кадет не дал ему закончить, закатив глаза:

– Да-да. Расскажи, как провел день. Все так же скучно и безрадостно? – он совершил странное, почти животное движение, отряхнув дождевые капли; часть попала на кожу Спока, вызвав дискомфорт.

Зачем он пытается показаться невежливым? Зачем задает вопрос, ответ на который ему не интересен? Поведенческая логика Кирка была за гранью понимания.

– Меня и по сей день удивляет привычка людей задавать ритуальные вопросы без желания получить ответ, – сообщил он, пытаясь тем самым объяснить, что мог бы обойтись без этих вопросов.

Кирк схватил заварник, налил себе чаю, нарушив все писаные и неписаные правила гостеприимства и чаепития. Внутри Спока что-то загорелось. Он почувствовал потребность добавить к фразе кое-что еще в попытке выяснить причину явления.

– А также демонстрировать свою разнообразную личную жизнь.

Неприятное самочувствие вернулось, замерев в области груди. Но Спок не мог проанализировать его, он ждал ответ.

– Отсюда поподробнее, – расплылся в улыбке Кирк. – Что тебе не нравится?

– Я вулканец, мне не могут нравиться или не нравиться культурные различия, – пояснил Спок очевидное. – Я лишь пытаюсь выяснить, зачем ты стремишься продемонстрировать мне свои половые связи. Меня они не касаются.

Это был действительно логичный комментарий. Спока и впрямь не касалась личная жизнь кадета Кирка. Их отношения, если так можно было назвать их, держались в рамках встреч для бесед, обучения и удовлетворения общих потребностей, и Кирк никогда не пытался вывести их за эти пределы. И все же комок в горле и тяжесть в груди никуда не делась.

– Правда? Что, тебе нет разницы, что я могу кого-то трахать? – Кирк отодвинул стул, отставил чашку, поднялся и сделал шаг к нему; глаза его были наполнены какой-то очень странной эмоцией, которую Спок не мог прочесть. – Что кто-то может добровольно на это согласиться? Что мне с кем-то лучше, чем с тобой? Или что кто-то еще трахает меня, и я совсем не думаю о тебе? – тяжесть внутри потеплела. – Что я провожу с кем-то целые ночи без опаски, что меня вытурят на улицу? Тебе все равно, правда? Даже если я скажу тебе, что ты мне больше не нужен? – тяжесть внутри Спока жгла так, что он уже не мог игнорировать ее.

В какой-то момент Спок понял, что «проваливается» внутрь себя самого и может только наблюдать. Наблюдать, как он сам делает такое… было почти страшно. Ему нужно было перехватить контроль, чтобы не допустить или хотя бы смягчить последствия. Борьба была трудной, но Спок смог. Тело не слушалось, его состояние было близко к болезненному. Раскинувшийся под ним Кирк, по крайней мере, не выглядел слишком пострадавшим от насильственного полового акта.

Но… это был финал. Ужас настиг Спока так внезапно, что ему пришлось опереться на стену, чтобы выровнять дыхание. Он только что почти изнасиловал человека. Кадета. Кирк теперь имеет все основания для… Не этого ли он хотел? Но почему? Ведь все шло приемлемо и отношения устраивали обоих?

Спок был растерян и эмоционально скомпрометирован. Ему требовалось сорок восемь часов, чтобы хоть как-то прийти в себя.

– Стыдиться меня ты привык, – неожиданно сказал Кирк; он был на удивление спокоен для жертвы. – Я ведь такое дерьмо, если посмотреть, как ты себя со мной ведешь. Ты же всего лишь жертва.

Спок попытался сосредоточиться на претензии и не смог даже понять, в чем его пытаются обвинить.

– Теперь попробуй постыдиться себя. А ведь все могло быть просто офигенно, знаешь, – Кирк, морщась, поднялся с кровати, – если б не твои замашки типа «Вы все дерьмо, а я не такой». Если бы мы нормально встречались. Ты там что-то говорил про то, что вулканцам не все равно, с кем они трахаются. Тут одно из двух, детка, либо не все равно, либо ты – не вулканец.

Смысл фразы едва дошел до Спока. Кирк хотел, чтобы он стыдился себя? Но почему? Их встречи проходили по обоюдному согласию, инициатива исходила от человека, никаких заявлений о том, что отношения должны сменить статус, не поступало, так почему сейчас он говорит, что Спок относился к нему плохо?

И где же Спок сказал, что вулканцам все равно, с кем совокупляться?

Эти мысли озадачили его, поставили в тупик, ему необходимо было время, чтобы прийти в норму и классифицировать поступившую информацию.

Это походило на тот случай в детстве, когда Спок потерял контроль и избил провоцирующих его детей. Он тогда ощущал себя таким же разрушенным и потерявшимся. Все привычные ориентиры куда-то делись.

Кирк, помолчав некоторое время, принялся одеваться. Он делал это медленно, наверное, ему было больно, и вина захлестнула Спока с новой силой.

Нужно было отвести его к врачу, предложить свою помощь… возможно, помощь в написании заявления.

Последняя мысль снова вернула к жизни тот страх потерять карьеру, что он уже испытывал. Ничего, он уйдет в Гол, колинар все еще выход. Почему он раньше не решился? Оставалось выяснить кое-что, однако кадет уже направился к двери.

– С какой целью ты инициировал эту связь, проявляя упорство? – Спок положил руку ему на плечо, чтобы остановить, хотя обычно никогда так не делал. – Чтобы продемонстрировать мою несостоятельность как вулканца?

Это было единственное, что он мог понять в потоке обвинений, высказанных Кирком. Неужели и здесь, на Земле, его пытаются обвинить в том, что он недостаточно вулканец?

Кадет криво улыбнулся. Насколько Спок мог понять, это не значило улыбку. Тот покачал головой.

– Нихера ты не понял.

Спок еще больше растерялся. В поисках ориентиров, он принял привычную позу и попытался сосредоточиться и сохранить остатки достоинства, предложив кадету помощь. Однако тот не позволил, втянув Спока в неожиданный, но странно приятный и совершенно непривычный по исполнению поцелуй.

Спок не знал, что ему думать. Его обвиняли, кажется, ненавидели… Но поцелуй предполагает приязнь и желание.

Он не нашел слов в тех руинах привычного мира, что остались в его голове. Кирк произвел странный звук и ушел.

Как выяснилось, насовсем.

Но тогда Спок не знал, что и думать, не мог предсказать последствия. Он написал в деканат с просьбой заменить его кем-то на лекциях (это был первый раз за все годы, что он тут работал, и просьбу удовлетворили) по состоянию здоровья (он не уточнил, физического или ментального, в большей степени потому, что сам не знал точно). После чего погрузился в глубокий транс, даже не переодевшись в соответствующую одежду и не воскурив соответствующие благовония. Степень его раздрая знающему человеку могло подсказать отсутствие этих действий, поскольку обычно Спок тщательно соблюдал ритуал.

Глубокий транс – это не то, что обычная медитация. Во время транса вулканец в состоянии излечить свой разум и большую часть телесных повреждений; он может исследовать процессы в своей психике и даже рискнуть коснуться эмоционального мира. Спок не касался его с того времени, когда вулканские целители помогли ему максимально запереть эмоции внутри себя.

По большому счету то, что кадет Кирк исчез из его жизни, Спок понял через месяц. Он подозревал, что совершенное им насилие способно отвратить даже такого странного и непостижимого человека, как Джеймс Тиберий Кирк. Тем более, какими бы несправедливыми или наоборот, справедливыми ни были его обвинения, они сами по себе показывали степень недовольства. А в сочетании с тем, что совершил Спок…

Кадет снова не стал предпринимать никаких действий по этому поводу, и Спок подумал, что он считает эти отношения личными, не связанными с Академией, что тоже по-своему правда, но трудно ожидать такой честности от оскорбленного человека.

Надо сказать, что все, что Споку удалось сделать, находясь в глубоком трансе, это обнаружить свернутый в немыслимые узлы клубок эмоций, ужаснуться этому и запереть их сильнее. Никто и никогда не учил его развязывать узлы эмоций, принимать и осознавать их наличие, искать причины. Жизнь действительно стала спокойнее, принимая свое привычное русло, время от времени появляющиеся предательские мысли Спок тщательно запирал.

Он делал это упорно и старательно. Каждый раз. Он делал это даже тогда, когда Кирк проходил его тест. Спок не показывался ему, но наблюдал и ждал, что и здесь кадет покажет свое нестандартное мышление.

Однако Кирк поступил так, как поступают большинство, фактически это был выбор из двух заведомо проигрышных вариантов, но Спок где-то в глубине души все равно ждал чего-то экстраординарного. Когда на экране засветилось «Провал», он даже почувствовал (и тут же пресек) некоторое разочарование.

Впрочем, разочарование было временным. Три раза кадет предпринимал попытки. Три раза его настигал провал. Спок начал считать, что справился со своей скомпрометированностью, поскольку не замечал за собой никаких проявлений приязни к Кирку или желанию поговорить с ним, ограничиваясь наблюдением за попытками. Казалось, его система отсчета вернулась и мир вновь стал понятным.

Пока Кирк, наконец, тест не прошел.

Его решение было гениальным в своем роде, исключительно изобретательным и совершенно неприменимым в реальности. Но оно было. И Спок тоже видел отчет о ювелирных действиях.

Вот только…

Спок знал, что тест непроходим. И ту ошибку, которую нашел в нем Кирк… ее там не было. Он точно знал, что не было. Он только накануне проверял все еще раз. Корабли клингонов видели друг друга и не были запрограммированы стрелять в своих ни под каким предлогом.

Это значит, Кирк взломал тест.

Внезапно, стоя там и глядя на Кирка, гордого своим успехом и триумфом над споковым творением, он понял. Спок понял, ради чего Кирк им заинтересовался и так настойчиво инициировал отношения. Понял, зачем Кирк спровоцировал его на насилие.

Он знал, кто писал тест. Поэтому он хотел остаться на ночь, а потом вдруг перестал сопротивляться тому, что Спок выставлял его за дверь. Он как-то добыл коды Спока. И теперь он знает, что Спок не инициирует слушание против него, потому что… потому что он скомпрометирован этим самым кадетом. Наверняка он сохранил какие-то генетические материалы, он ведь получал их в достаточном количестве, а Спок не был очень внимательным после секса…

Все было спланировано заранее и тщательно претворено в жизнь.

Горячий шар образовался в груди, но Спок его уже не замечал.

Он быстрым шагом шел за Кирком.

Его система отсчета рухнула, чтобы никогда больше не восстановиться такой как прежде.

========== Когда разговаривают глухие ==========

And now when all is done

There is nothing to say

You have gone and so effortlessly

You have won

You can go ahead tell them

Tell them all I know now

Shout it from the roof tops

Write it on the sky line

All we had is gone now

Tell them I was happy

And my heart is broken

All my scars are open

Tell them what I hoped would be

Impossible

James Arthut – Imossible

Ненависть, казалось, имела вкус, он поселился на языке, и Спок больше не мог игнорировать этого. Быстрыми шагами он двигался по кампусу, отыскивая взглядом человека, исключительного во всех смыслах. И в первую очередь, в смысле хитроумия, умения добиваться своих целей и… обмана.

Кирк обнаружился по пути в общежитие, он принимал поздравления, похлопывания по спине и все те человеческие жесты, которые полагаются в таких случаях. Спок видел перед собой только его и требовалось колоссальное усилие воли, чтобы удержать нечто, рвущееся наружу.

Джим был рад. Или не был. Или уже не чувствовал ничего, кроме растерянности.

На эти недели он превратился в луч, летящий к цели, каждая его частичка была напряжена и направлена, каждое усилие было нацелено. И вот, цель достигнута. Он доказал другим, он доказал себе, что проигрыш в основном лишь следствие недостатка упорства и ума. Он не позволил Академии решать за него, какая ситуация безвыходна, а какая нет.

Но он взломал не просто тест, а Спока, мать вашу, тест. Если бы он знал… Джим выдохнул сквозь зубы и снова улыбнулся тем, кто поздравлял его. Что бы изменилось? И изменилось бы что-то?

Он невольно нахмурился. Нет. Хотя, возможно, он бы попытался добиться от Спока ответа, почему он думает, что имеет право не только программировать безвыходные ситуации, но и не давать возможности решить все мирным путем, как полагалось бы в таком случае (и как должны бы мыслить пацифисты вулканцы). Федерация не находится с клингонами в состоянии войны, это, скорее, вооруженный нейтралитет, отношения, держащиеся на взаимных уступках. Это просто глупо, провоцировать их таким образом. К тому же, пограничники не обязательно станут сразу нападать на федеральный пассажирский корабль.

Он хмыкнул про себя. Спок бы ему, конечно, объяснил. Десять раз. Учитывая их отношения, он бы скорее апеллировал к какому-нибудь пункту правил и их непререкаемому авторитету. И Джим все равно сделал бы по-своему. Но если бы…

Если бы их отношения были как-то… теплее, возможно, Спок бы его понял, понял его точку зрения, его убеждение, что нельзя так, ставить кого-то в несуществующие на самом деле границы, так… издеваться.

Нет. Все это его обычные иллюзии и надежды. Спок – вулканец, правила – это то, что заменяет богов в его мире. Он ясно дал понять Джиму, что цена ему и всем его чувствам – грош, что никакой роли все эти чувства не играют.

Уже поздно. Спок не примет его назад, особенно после взлома этого проклятого теста, да и не захочет ничего понимать. Плевать на гордость, но, оборачиваясь назад, Джим мог только печально вздохнуть, пряча эту историю в то место в сердце, где хранились его самые большие проигрыши. Ситуации с грифом “невозможно”, которого, как многие думали, Кирк не знает.

О нет. Он проигрывал не раз. Он рвал жизнь зубами, он пер напролом или крался в ночи, но так и не смог ничего изменить, разве что чуть-чуть, самую каплю, за которую сам каждый раз почти отдавал жизнь.

Смерть отца. Неприятие в глазах брата и матери за то, что он не тоскует по отцу. Близость Вайноны и Сэма, так и не выигранная ни в каких битвах и потерянная, кажется, навсегда. Все те люди на Тарсусе, которых он вытаскивал из-под обломков, пуль и с кем делился последним куском, но так и не спас. И вот теперь – симпатия и уважение Спока.

Столько народу хотело его близости и может даже любви, но все они были Джиму чужими. А те, чьей близости и любви хотел он, отворачивались и уходили или отталкивали его, невзирая на все его усилия. Исключений было прискорбно мало: Пайк да Боунс, может совсем каплю – Гейла, ставшая ближе после истории с тестом.

Он знал, какую боль несет слово “невозможно”. Он ненавидел сдаваться.

Спок настиг его у входа в общежитие и, презрев обычные привычки, хваткой бульдога вцепился в плечо. Первым желанием Джима было ойкнуть, вырваться и как следует обматерить за несоизмерение сил, но кое-что его остановило.

Чистая, ничем не замутненная ненависть, которую излучал вулканец. Парадокс мысли и ситуации Кирка не волновал. Спок был чертовски красив какой-то новой, дьявольской красотой, и эти уши и зеленоватые щеки словно стали атрибутом библейского демона.

– Не могли бы вы уделить мне время, кадет? – проговорил он на удивление ровно, хотя “р” в предложении было несколько больше, чем нужно.

Разозлившись на себя за мягкотелость, за это бездумное любование Споком, оттолкнувшим его, стыдившимся его, Джим задрал вверх подбородок, прищурился и сам не осознал, как перетек в излюбленную обманчиво развязную позу, из которой мог мгновенно нанести удар.

Он кивнул и последовал за своим Вергилием туда, где начался его личный ад – в офицерские общежития, в комнату, наполненную жаром и вулканскими благовониями. Оплот лучшего и худшего, что с ним произошло за последние годы, оплот его “невозможно”…

Спок шел вперед механическими шагами и боролся с застилающей глаза яростью. Мир то мерк, то возвращался с невиданной ясностью. Логика освещала каждый шаг Кирка ярким светом, и Спок поразился собственной слепоте, собственной управляемости. Как легко он попрал все, чего добивался столько лет, только для того, чтобы заглотить приманку. Он должен был понять и должен был что-то сказать…

Дверь захлопнулась.

Они уставились друг на друга с выражением ненависти и настороженности на лицах. Обоих мимолетно поразила горечь одной и той же мысли в разных выражениях.

“Как жаль, что он не чувствует то, что чувствую я, не понимает того, что я понимаю”.

– Зачем? – процедил Спок единственное, что было достаточно коротким, чтобы вместить его негодование и пройти сквозь сжатые зубы.

– Что – зачем? – встрепенулся Джим, щурясь и сдерживая рвущееся дыхание. – Зачем взломал твой треклятый тест? Потому что нет никакого другого способа его пройти, и ты это знаешь! Потому что ты не оставил выбора, а выбор есть всегда! Потому что…

– Зачем ты выбрал такой способ получить коды?! – перебил его Спок, и снова во фразе было больше “р”, чем ей предназначено.

– Чего? – выдохнул Джим. – Я не брал их у тебя!

– Ты врешь! – рявкнул Спок. – У тебя не было других причин резко начинать эти нелогичные отношения, а потом так же резко их прерывать по такой же нелогичной причине!

– Да ты с катушек съехал со своей логикой! – изумился Кирк. – Я не знал, что ты создал этот чертов тест…

– Ты знаешь все до того, как это появляется в официальных источниках, не считая того, что каждый ксенолингвист, с которым ты встречался, знает, что я занимаюсь тестом последние два года, не считая твоих близких отношений с кадетом Петровской, которая…

– Что? Гейла тоже участвует? – очень натурально, но все же слишком поспешно спросил Джим.

Спок принял это за признание.

– Ты знал все с самого начала! Ты начал появляться на занятиях с посторонней целью, начал сближаться со мной под этим предлогом, а затем использовал его, чтобы получить компромат на меня, чтобы я не смог подать иск… – мысли опережали слова, и высказать хотелось слишком много; Спок уже не мог остановиться.