Текст книги "Impossible (СИ)"

Автор книги: WhiteBloodOfGod

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

========== Когда падал снег ==========

В середине февраля в Сан-Франциско вовсю трудилась опоздавшая зима. Как многие случайно опоздавшие люди, она проявляла себя с рвением провинившегося, обильно заваливая не привыкший к такой щедрости мегаполис снегом. Снежинки бесшумно опускались на асфальт, взвихрялись от малейшего ветерка и непривычно скрипели под ногами.

Это была третья джимова весна в Сан-Франциско и самое большое количество снега, когда-либо виденное им в жизни. Забытое где-то в глубоком детстве ощущение праздника накрывало с головой, когда он шагал в главный учебный корпус Звездного Флота, безбожно опаздывая на лекцию. Не то чтобы у него было какое-то официальное оправдание, просто Джим был уверен, что ответ «Там снег идет» будет достаточным.

Потому что снег был волшебен.

Проходя мимо стайки тоже опаздывающих девушек, Джим шумно фыркнул, привлекая внимание, и встряхнулся, как большой пес, щедро окатывая их талой водой. Студентки рассмеялись и прибавили шагу. Снег за окнами продолжал падать, и это было хорошим знаком. Джим ему верил.

В аудитории, где у ксенолингвистов проходил курс ромуланского, стояла деловая и неподвижная тишина; как толстая унылая работница канцелярии, она разложила свои складки по всему просторному классу.

– Вы опоздали, кадет, – сообщил бесстрастный голос незнакомого преподавателя.

Джим едва слышно хмыкнул и кивнул на окно. Он вообще пришел в первый раз.

– Там снег идет.

Лица студентов повернулись к окну, многие сразу же смягчились – о да, они понимали. За закрытыми стеклами аудитории сейчас стояла такая вкусная морозная свежесть, что хотелось немедленно отпраздновать еще одно Рождество: бросаться снежками, лепить снеговиков, носиться по пушащейся снежной глади сквозь непрерывную щекотку медленно опускающихся снежинок и не думать ни о чем.

За несколько секунд согласного молчания Джим успел занять свободное место на первой парте – почему-то сколько бы студентам ни было лет, первая парта суеверно оставалась пустой.

– Вы опоздали к началу занятий на две недели, кадет, – продолжил голос, по-прежнему бесстрастный и едва ли теплее снега.

– Ну так назначьте мне отработку, сэр, – с легкой досадой ответил Кирк (по его мнению вопрос не заслуживал внимания) и наконец поднял глаза на преподавателя.

Худощавый молодой человек лет на пять старше, – понял он, – или даже меньше. Авторитет перед студентами и все дела. Дурацкая стрижка по линейке, темные глаза… для этого тона бы лучше подошли серые, отличное вышло бы соответствие. Преподаватель явно обедал длинными железными прутьями, иначе такую прямую осанку было не объяснить. И… ах, да. Острые уши. Ну, тогда все эти наглухо застегнутые, как корсет средневековой девственницы, пуговицы на кителе очень даже объяснимы.

Вулканец.

Джим не слишком виновато улыбнулся. У него не было желания ввязываться в конфликт, тем более что инспекция аудитории на предмет Ухуры кончилась ничем – знойная красавица, видимо, именно сегодня взяла отгул. Значит, есть время подготовиться.

Он бы вообще не пошел на эти лекции, их не стояло в основном курсе, – зачем командному составу мостика ромуланский, если есть профессиональные офицеры связи? – но так уж вышло, что Джим не привык игнорировать открытые вызовы.

А еще Джим был не дурак повеселиться, в этом-то и было все дело. Среди ксенолингвисток были отличные девушки, а Кирк всегда умел с ними ладить. Не то чтобы ему это было очень нужно, тот самый случай, когда «оно само».

У него всего лишь было много любимых тихих мест в студгородке и за его пределами – еще детская привычка обследовать окрестности, чтобы побыть одному. Дефекты в конструкции, непредусмотренные щели между огромными камнями – памятниками погибшим капитанам, цветущие ряской лужи за складами, не самый легальный выход на крышу… Под настроение Джим, порой как огня боявшийся одиночества, тащил туда ту, что оказывалась рядом, и делил с ней разговор, только чтобы не молчать, не слышать тишины, к которой привык за одинокое детство.

Говорил обо всем: о конструкции новых флагманов, о странном обаянии клингонского, об андорианских куртуазных обычаях, об айовских полях, об ионных бурях… Только о себе не говорил никогда. Случайным спутницам нравилось, на какие-то минуты момент духовного единства всегда наступал, и Джим ловил кончиками пальцев тепло чужой кожи, чтобы сказать себе, что может быть не один.

Потом начинались неприятности. Момент единства – хрупкая штука, легко рушащаяся, если только в разговор вклинивается хоть одно «я», хоть чей-нибудь интерес. Вслед Джиму не первый год летели «бабник», «балабол», «чертов эгоист» и мелкие вещи, иногда его собственные. Поэтому они с Боунсом никогда не держали в комнате ничего бьющегося (исключая то, что хранилось в аптечке Леонарда) – рано или поздно оно могло прилететь им в голову.

Сарафанное радио, о котором Джим по какой-то причине не думал, полоскало его по всему женскому общежитию, но без особого толку.

Однажды к ним с Боунсом в комнату, где Кирк мирно пролистывал страницы учебника по тактике, ухитряясь запоминать на лету, а Боунс терпеливо зубрил ускоренный курс ксеномедицины, зашла Ухура. Леонард от неожиданности выронил учебник: эта девушка была едва ли не единственной, так и не подпавшей под обаяние Джима – да вообще ни под чье обаяние.

Кирк хмыкнул и широким жестом предложил ей самой выбрать себе место в этой комнате. Одним тяжелым, как целый корабль, взглядом, Ухура выпроводила Боунса, ворчавшего «Несправедливо», за дверь.

– Есть разговор, Кирк, – отпечатала она, брезгливо смахивая со стула какие-то вещи и устраиваясь на нем.

Они с Ухурой с некоторых пор не особенно ладили, и Джим не старался с ней заигрывать – бесполезно. Так что он мирно потянулся и, сонно моргая, ответил:

– Я вроде не назначал тебе свидания.

– Я бы все равно не согласилась, – тоном Ухуры можно было казнить врагов отечества.

Он хмыкнул.

– Ну да, я ведь не учебник по ксенолингвистике, твоего внимания недостоин.

Она прищурилась, поджав губы, и Джим понял, что его опять за что-то ненавидят. Всего-то сказал правду, все знают, что Ухура карьеристка, влюбленная в инопланетные языки. Кто виноват, что ему не мешают открыто говорить какие-то правила приличия?

– К делу, – начала она. – Объясни мне, будь так любезен, почему все твои брошенные пассии приходят ко мне жаловаться?

– Ты им нравишься? – сделал выпад наугад Джим.

Ухура кисло улыбнулась.

– Попробуй еще подумать, Кирк, если у тебя есть мозги.

– МРТ говорит, есть, а вообще надо у Боунса спросить, – пожал плечами тот и перешел к девушкам. – Может, они считают, что рано или поздно ты набьешь мне морду? Ну вдруг?

– Иногда мне кажется, я так и сделаю, – процедила Ухура. – Мне надоело вытирать им сопли, вызванные тобой.

– Так в чем дело? Попроси их идти к кому-нибудь другому, – не понял Джим.

Ухура зажмурилась, считая про себя все способы убийства, какие она бы хотела сейчас применить. Видимо, это ее успокоило.

– Большая просьба: попробуй гадить не на моем факультете, Кирк, отвлекись куда-нибудь еще.

Джим расхохотался.

– Можешь дать мне совет. И кстати, я клянусь, что специально никого не тащил к себе в постель – путь туда всегда добровольный.

– И что они в тебе находят? – не выдержала Ухура. – Ты же выпендрежник, тебя на корабль только в охрану и возьмут!

В его голубых глазах зажегся нехороший огонек, его она видела перед тем, как Кирк устроил ту драку в баре с кучей кадетов. Вольно или невольно она задела одну из немногих вещей, по-настоящему важных для него. Тут они сходились.

– Думаешь, я способен только бегать с фазером наперевес по кораблю? – тихо проговорил он.

Ухура брезгливо фыркнула.

– Если тебе кажется, что это не так, тебе кажется, Кирк.

Он поднялся с кровати, в одних шортах, с той самой улыбкой, которая раздражала абсолютно всех, наклонил голову.

– Спорим, я могу обставить тебя в твоем же предмете?

– Ты? – Нийоту несло, но она этого уже не понимала. – Яйца не выросли. Если только ты переспишь еще и с преподавателем, – она стремительно вышла, громко хлопнув дверью.

А Джим задумался.

Он как раз досдал разницу, чтобы перейти на тот же курс, что и она, оставалось еще немного, предметы за предыдущий семестр. Курсы по языкам были уже сформированы, но он использовал все свое обаяние, чтобы получить разрешение ходить на ромуланский – он знал, что Ухура любила ромуланский больше остальных, от ее подружек. И все равно, конечно, опоздал на две недели: отчасти потому что досдавал, отчасти потому что отдыхал вне студгородка, празднуя увенчанные успехом усилия.

Джим старался не задумываться, зачем ему в космос. Его родители дали ему жизнь, а мама постаралась дать какое-нибудь детство, но вот цель в этой жизни ему дать забыли, а сам Джим так себе ее и не придумал. Все было мелко, неинтересно, глупо… Пока не пришел Пайк и не задел его за живое. Доказывать, что он может все – кажется, это и было единственной целью Джима Кирка.

Так Кирк оказался в этой аудитории, за окнами которой танцевал снег.

– Непременно назначу, – кивнул вулканец. – Как ваше имя?

– Джеймс Тиберий Кирк, сэр.

– Вас нет в списках, кадет Кирк, – вулканец даже не посмотрел в свой падд.

Правду говорили, что они живые компьютеры, – подумал Джим.

– Вы ошибаетесь, сэр, – он не удержался от возможности сходу озадачить вулканца. – Просто ваш список немного устарел. Стоит, наверное, обратиться в деканат.

По аудитории пронесся холодок предвкушения. Так всегда бывает, когда происходит что-то неслыханное, и все ждут, чем оно закончится. Вот только Джим не очень понимал причин – обычное легкое хамство в его исполнении, шутка на грани фола, отшутиться очень легко. В конце концов, он не собирался наживать себе врагов.

– Я разберусь, что мне делать, кадет Кирк, – ровно ответил преподаватель, чем, конечно же, не улучшил ситуацию. – Останьтесь после занятия, проверим вашу версию и обсудим причины вашего отсутствия.

Пары профессора Спока, – а именно так звали вулканца, – проходили системно (как будто кто-то ожидал другого), четко поделенные на теоретическую часть с грамматикой, списками лексики, освоением фонетической системы и описанием правильной артикуляции, и на практическую, во время которой студенты, разбившись на пары, составляли диалоги на заданные темы, используя выученные конструкции.

Джим, конечно, пропустил две недели. В глазах остальных это значило, что он полный ноль. Он никого не собирался переубеждать, его же не спрашивали, читал ли он учебную литературу между делом или еще что.

Для диалога к нему подсела зеленокожая орионка – с ней Джим еще не спал, но это значило только то, что с ней спал кто-то другой. Она была красивая, с этими тугими рыжими кудрями и движениями женщины, осознающей свою бесспорную привлекательность.

– Гейла, – представилась она. – Попробуем?

Джим хмыкнул, и они попробовали. Только диалог, а не кто там что мог подумать. Диалог шел хорошо, Гейла, видимо, была прилежной ученицей, чего вообще-то трудно ожидать от орионки.

– А ты молодец, – заметила она, когда он произнес традиционное прощание. – Учился у кого-то?

– У одной ромуланки, проездом была, – улыбнулся Кирк. – Правда, ее уроки состояли в основном из слов «красавец», «за мной», «сильнее» и «еще».

Гейла хихикнула, подтверждая распущенность орионских нравов, чем сразу же Джиму понравилась. Он любил людей, спокойно относящихся к сексу.

– Было еще одно слово, я его так нигде и не нашел, – признался он.

– Какое? – глаза девушки зажглись.

Кирк выдал слово на память, надеясь, что верно передал все звуки. Гейла задумалась на секунду, порылась в конспектах, выискивая какие-то суффиксы и варианты звуков, потом расхохоталась.

– Что? – не выдержал Джим.

– Похоже, это было что-то вроде «мальчик-белый-свет». Среди ромуланцев едва ли найдется много голубоглазых блондинов, – она красиво откинула рыжие волосы за плечо, и Джим поразмыслил о наличии голубоглазых блондинов среди орионцев.

После пары он остался сидеть за партой, пообещав провести время с Гейлой когда-нибудь еще. Как обычно, никаких особенных планов, как пойдет.

– Я сверился со списками деканата, – Спок сидел за своим столом, не глядя на него. – Ваше имя действительно там появилось неделю назад. Однако вы опоздали так или иначе. Каковы ваши причины?

Джим вздохнул. Проклятая дотошность. Просто назначьте отработку и все. Блин.

– Это так важно, профессор?

Спок поднял на него взгляд. Самым лучшим словом, которым можно было бы этот взгляд описать, было бы «никакой». Не заинтересованный, не раздраженный, просто – никакой.

– У вас нет достойного оправдания. Мое предположение верно?

– Смотря какое оправдание вы считаете достойным. Но, судя по вам, мое точно не такое, – позволил себе слегка огрызнуться Джим.

Он не считал кого-то вправе лезть в его причины. Опоздал – опоздал, ставь отработку, была бы причина, я бы тебе сказал – вот и вся последовательность действий. Что же непонятного?

– В нашу следующую встречу вам придется написать два теста по темам, которые я вам дам, – пальцы Спока четкими экономными движениями что-то делали в падде, Кирк даже завис ненадолго. – Список рекомендуемой литературы… – падд Джима пискнул, – уже у вас. Надеюсь, больше такого не повторится, кадет Кирк.

– Надежда умирает последней, сэр, – снова не удержался тот, хмыкнул, заметив приподнявшиеся брови профессора, и слинял из аудитории.

Вулканцы… Вулканцы – это что-то неимоверно скучное, угловатое, непонятное, сухое, как стебель перекати-поля. Этот получше – его хотя бы удалось немного озадачить.

Если можно будет и дальше – будет весело.

========== Когда текли воды ==========

Зима ушла так же быстро, как и пришла, оставив после себя послевкусие в виде тающего снега. Улицы мартовского Сан-Франциско стремительно превращались в реки; живительная молодая вода ласкала проснувшуюся землю влажными пальцами, и та отвечала ей ростками новой жизни.

Джим легкомысленно прыгал через лужи, спеша к корпусу ксенолингвистов – путь лежал через половину студгородка, командный состав занимался совсем в другом корпусе. Юная весна со всей непосредственностью ребенка ставила Джиму подножки и радостно забрызгивала форменные брюки.

Все шло… хорошо. Почти замечательно.

– Джимми! – взвизгнула Гейла, в прямом смысле повисая у него на шее.

– Эй, мы не виделись всего неделю, – фыркнул он ей в ухо; не без внимания остались ревнивые и заинтересованные взгляды прочего женского цветника.

Ребят среди офицеров связи было немного, всего восемь человек; Джим махнул рукой и сказал «Привет» каждому. Здесь он был почти своим, за месяц к нему привыкли.

Ухура зашла в аудиторию вместе со Споком, о чем-то переговариваясь. Кирк хмыкнул: он бы поспорил на что угодно, обсасывали очередную метафору из домашнего перевода. Самому Джиму перевод определенно удался; наверняка потому что ромуланский способ восприятия мира был очень глубоким и интенсивным, как джимов собственный.

Поймав взгляд чернокожей красотки, Джим состроил милейшую улыбку – Ухуре ответная явно не удалась. За месяц занятий Кирк по успехам дышал ей в спину, что честолюбивую Нийоту очень беспокоило. Нервничая, она подолгу задумывалась над заданиями и допускала больше ошибок, чем обычно. Взгляд коммандера Спока, наполненный если не укоризной, то уж удивлением точно (она всегда была лучшей на курсе), злил ее, но злость она благоразумно переносила на Кирка.

Джим мельком мазнул взглядом по коммандеру Споку; он не без основания полагал, что Нийотины успехи и старания связаны не только с ее честолюбивыми мечтами. Некоторые мечты этой холодной девчонки явно были несколько… остроухими, на такое у Кирка был нюх.

Вулканец ничуть не отличался от себя самого: те же штыри на завтрак, те же непроницаемые черные глаза, та же размеренная походка, в которой каждый шаг будто заранее просчитан и производится с линейкой в руке. С тем большим удовольствием Джим вспомнил ту, первую, историческую отработку, когда он снова вызвал эмоцию на этом постном лице.

На скорость усвоения информации Кирк никогда не жаловался: природные способности, эффективный комплекс витаминов, любознательность и невыполнимое в сантиметре от носа помогли ему сдать нужную разницу и вызвать шквал удивления и восхищения в свой адрес, в том числе в глазах сурового капитана Пайка. Джима уже знали в командующем составе Флота – о, на этом он останавливаться не собирался, это было по меньшей мере весело.

На ту историческую отработку он пришел полностью подготовленным, и о, эти микровыражения, сменяющие одно другое на вулканской невозмутимой роже! Джим знал, что за этим последует: для новичка результат у него аномальный – за девяносто баллов, может даже сотня; Спок непременно решит, что перед ним жулик. Темные глаза действительно впились в Кирка взглядом – испытующим, призывающим сказать правду.

– Сэр? – улыбнулся Джим во все тридцать два.

– Либо вы гений по человеческим меркам, кадет Кирк, либо вы искусный обманщик, – изрек Спок ровно.

– Какой вариант кажется вам наиболее вероятным, сэр?

Джим знал, что его улыбка выглядит раздражающей, убеждает всех и каждого в его жульничестве, но не собирался останавливаться. Не его вина, что все так считают, не его вина, что он не собирается оправдывать ничьи ожидания. Его вина только в том, что он наслаждается чужими трескающимися шаблонами.

Вопрос, казалось, застал вулканца врасплох – вряд ли он входил в стандартный список шаблонных бесед, по которым жил этот живой компьютер, такой же рационалист и любитель шаблонов, как и вся его раса.

– Время покажет, как говорите вы, земляне, – наконец нашел что ответить Спок, и это была единственная возможная победа.

При воспоминании об этом Кирк прямо-таки лучился улыбкой – еще бы, какое удовольствие, плясать на чужих планах относительно тебя, перестраивая их как тебе угодно, и наблюдать, как люди не знают, чего от тебя ждать сегодня. После того, как Спок прилюдно высоко (хотя и безо всякой эмоциональной подоплеки) оценил его учебные качества, ксенолингвисты, один за другим, принимали его.

– Откуда ж ты такой борзый? – подошел к нему после той пары один из ребят.

– С командного, – вздернул брови Джим.

– И что, у вас все такие? – удивился новый знакомец.

– Я единственный и неповторимый. Джим, – протянул руку Кирк.

– Лиам, – отзеркалил его жест ксенолингвист. – Это у тебя вроде кружка?

– Ага, – легкомысленно отозвался Джим. – Нечем было заняться, вот и решил заняться языками.

Лиам покачал темной кудрявой головой; подошло еще трое любопытствующих ребят.

– Зря ты Спока раздражаешь.

– Раздражать? Вулканца? Невозможно! – отбил тот со смехом.

– Так-то оно так, – включился в разговор светловолосый низкорослый парень; теперь Джим знал, что его звали Брэд. – Только вот ходят слухи, что Спок не совсем вулканец. В смысле, наполовину. Говорят, у него мать человек, и он этого даже стыдится.

– Что за херня? Как можно стыдиться своей матери? – искренне обалдел Кирк.

Ему, фактически лишенному обоих родителей (мама предпочла свалить в космос на долгие миссии, чтоб не сидеть дома, и он ее понимал), такое представлялось немыслимым. Но тогда это объясняло, почему Спок все-таки не выглядел таким… пришибленным пыльным мешком, как другие вулканцы. Почему на его лице вообще можно было что-то читать, в смысле.

Ребята пожали плечами и покрутили у виска, мол, вулканцы, что с них возьмешь. Сурак, логика, медитации, унылая жизнь, все дела.

Потом была небольшая пьянка для своих, где его неофициально приняли в группу к ксенолингвистам. В тот же вечер Гейла дала ему экспресс-урок орионского языка и мастер-класс по орионскому сексу; Джим остался более чем доволен, но на ночную прогулку Петровскую все-таки не взял – ночь принадлежала ему одному, такие вещи он не делил ни с кем.

Но, конечно, выводить вулканца из состояния стабильности Джим не перестал. Это было так же интересно, нелегко и познавательно, как выводить из себя Ухуру. Но если ее слабые точки он знал, – достаточно было поцеловаться с кем-нибудь у нее на глазах или спеть ей ромуланскую балладу, намекая на несуществующие чувства (чем талантливее изображена любовь, тем обиднее), – то слабые точки Спока приходилось искать только в учебное время.

Пара проходила гладко – Джим уже начал понимать, что к чему, и старательно накладывал на стандартные конструкции новые метафоры и идиомы. Тема «Космос» и сама по себе привлекала Джима с детства, а, умноженная на благозвучие и гортанную яркость ромуланского, приобрела какие-то уж совсем сказочные черты. Они с Гейлой увлеклись, перейдя от шаблона к попыткам оперировать вне его.

– Я всегда считал космос живым, – осторожно подбирал слова Джим. – У космоса есть характер, есть движение, есть чувствительность…

– Вы имели в виду «чувства», кадет? – Кирк вздрогнул, так неслышно Спок оказался за его спиной.

– Какие чувства? – растерялся он, разворачиваясь, чтобы не слышать голос за спиной; это нервировало.

– Не «чувствительность», а «чувства», другое слово, – терпеливо пояснил коммандер Спок. – Я правильно понял, что вы отошли от шаблона?

– Ага, – рассеяно подтвердил Джим, чувствуя себя неуютно оттого, что остроухий над ним нависает; серьезно, даже такого условного доминирования Кирк не любил.

Гейла замерла, боясь дышать. Спок снизошел не до простого исправления! Обалдеть! Обычно таких снисхождений удостаивалась только Ухура, а тут… Вон она, злая, как сто тысяч тигриц, старательно смотрит в другую сторону и зубрит. Ох, не зря, не зря Нэш Карлини говорила, что Нийота запала на этого вулканца!

Она поспешно закрыла рот и приготовилась впитывать, чтобы потом разнести сплетню повсюду. Орионцы, между нами, ужасные сплетники!

– Я удивлен вашими успехами и творческим подходом, достигнутыми за такой короткий срок, – изрек Спок; фраза, если бы ее говорил человек, прозвучала бы восхищенно или довольно, но ее говорил вулканец – она прозвучала как констатация сухого факта. – Не хотели бы вы взять дополнительные часы?

Джим открыл и закрыл рот, уставившись на коммандера. Потом бросил взгляд на отвернувшуюся и выпрямившуюся в струнку Ухуру, и его лицо стало смешливым и безмятежным, как всегда.

– Я хочу начать писать исследование, сэр, или, может быть, статью, – протянул он с паузами, наблюдая уголком хитрого голубого глаза за Нийотой.

При этих словах ее плечи дрогнули. В эту секунду Джим знал, что уже победил. Он обставил Нийоту в ее предмете. Оставалось закрепить успех.

– На какую тему, кадет? – серьезно спросил Спок.

«Разве можно так при всех?» – ахнула про себя Гейла; однако до нее быстро дошло, что перед ней вулканец, этот служитель науки, которому невдомек, что признание чьих-либо заслуг и уж тем более, предложение совместной работы, могло кому-то показаться личным. Она спохватилась и уставилась в тетрадь. Действительно, с точки зрения вулканца, он поощрял перспективного ученика возможностью развиваться дальше, параллельно стимулируя прочих работать интенсивнее. Просто они все привыкли усложнять и подстилать под все эмоции.

Это же вулканец, ну правда. Он имел в виду ровно то, что сказал.

– Классификация метафор на базе лингвистического корпуса ромуланского мне бы подошла, – безмятежно пропел Кирк.

Учитывая то, что метафоры были любимой лошадкой и темой будущего диплома Ухуры… Что ж, это была безусловная, чистая и очень жестокая победа. Нийота приняла удар стойко и не показала ничего, сделав вид, что погружена в свои дела.

Для тех, кто не знал ничего или знал мало, все выглядело более чем невинно, с учетом всех этих вулканских замашек – даже скучно.

– Тогда останьтесь после семинара, мы обсудим нюансы, литературу и сроки, – кивнул Спок и больше к теме не возвращался.

Когда Джим, слегка утомленный обсуждением нюансов (в понимании вулканца «нюансами» назывался целый список всякого материала, сто тысяч уточнений и ей-богу, Кирк едва не пожалел обо всем), но довольный победой, вышел из корпуса, его уже ждали.

Ого.

– Ты выиграл, Кирк, доволен? – красивые губы Нийоты изломались в дрожащей усмешке; неужели он перегнул палку?

– Вполне, – ответил он нейтрально.

Ухура сделала шаг к нему; в своем форменном красном пальто она казалась горящей внутренним огнем гнева, но был ли то гнев или еще что-то?

– Тогда прекрати ломать комедию! – рявкнула она, но ее голос отчетливо дал промашку, выдавая обиду и грусть. – Тебе не нужно это исследование! Ты хотел? Ты получил! А теперь уйди!

Джим отшатнулся, напуганный ее отчаянным напором. Что такого он сделал?

– Это просто учеба, Нийота, что ты кипятишься? Просто тема, просто Спок, я не понимаю…

– Вот именно! Ты ничего не понимаешь, – горько сказала она. – Ты все делаешь играючи, Кирк, не прикладывая усилий. Ты сломал мне репутацию, ты об этом знаешь?

– Чего? – поразился Джим. – Да какая…

– Как видишь, – тон Ухуры сделался ядовитым, – ты и правда не понимаешь. Я потратила годы на признание за собой места лучшей, я метила на один конкретный корабль, я тратила ночи и дни на все это, а ты… Ты пришел и, насвистывая, украл мою жизнь!

Кирк отчетливо услышал всхлип; девушка отвернулась, пряча лицо. Черт, черт, черт! Плачущие женщины вызывали у него панику и желание сбежать. Они были как бомба: одно неправильное движение – и взрыв! А это была железная Ухура – ой-ой, он действительно сделал что-то ужасное.

– Эй… Ну Нийота… – он неловко подошел к ней и дотронулся до плеча, но Ухура дернулась, не дав прикоснуться. – Хочешь, я уйду? Я же не хотел, ты сама… Я не люблю, когда во мне сомневаются, ты же понимаешь…

Всхлипы перешли в странный смех. Девушка спешно вытерла глаза и обернулась.

– Ты еще глупее, чем кажешься, Кирк, – бросила она. – Ты не понимаешь.

– Мы вроде прошли этап насчет моей глупости, – буркнул уязвленный Джим; – Что опять, ну?

– Ты – живое доказательство того, что я приложила недостаточно усилий и не смогу стать главным офицером связи на корабле, ясно тебе? Потому что явится такой же выскочка как ты, чтобы отнять годы моего труда – и все будет кончено! Ты – живой упрек! – и она решительно зашагала к общежитиям, игнорируя лужи и поднимающиеся от них брызги.

Положительно, Джим не понимал девушек, вулканца и то понять было проще.

Придется ему отказаться от работы, так что ли?

Кирк огляделся. Пары закончились почти час назад, по студгородку гуляли запоздавшие парочки. Звездное небо очистилось от туч. Недовольство и растерянность быстро сменились тоской звездных ночей, когда Джим и сам не знал, чего он хочет: то ли навсегда убежать в эти космические дали, то ли спрятаться от них в самую глубокую нору. Чертов космос уже пожрал его отца и почти переварил его мать – так почему Джима так упорно тянет туда?

Кирк решительно направился на крышу, чтобы поговорить с небом в одиночестве.

========== Когда цвели подснежники ==========

На клумбах в студгородке можно было бы посадить все что угодно, и оно бы выросло, такой состав почвы там поддерживали. В прошлом году весной из земли резались веселые боевитые крокусы, и Джим искренне радовался, видя их фиолетовые макушки, покачивающиеся у самой земли. Они были настоящие борцы, яркие, сильные, доказывающие всему миру, что имеют право на жизнь.

Нынешней весной чья-то странная фантазия расцветила клумбы целомудренно-белыми подснежниками.

Джим недоуменно разглядывал деликатные нежные цветы. Как кисейные барышни, они, казалось, готовы вот-вот упасть от каждого порыва ветерка. К тому же, они были ядовитыми. Что-то, в общем, в них было чуждое Джиму; и все же равнодушным они не оставляли, вызывая неуместное желание спрятать и защитить.

Солнце было еще высоко – весна полностью вступила в свои права, а Джим спешил через расцветающий клумбами и влюбленными парами студгородок в корпус к ксенолингвистам. В его падде, почти доделанная, ждала своего часа статья.

На самом деле он думал отказаться от исследования. Зачем ему это? Он не из этой тусовки, выиграл пари у самой Ухуры, вызвал удивление почти настоящего вулканца… Зачем идти дальше? От него не ждали ухода, так почему бы не доказать всем в очередной раз свою непредсказуемость? Если бы кто-то спросил об этом Джима, он бы рассмеялся и сказал, что во всем виноваты метафоры.

По правде говоря, он увлекся. По-настоящему, просто и незатейливо, без лишних планов увлекся емкими метафорами ромуланского, сам не заметил, как нарыл целую кучу материала для статьи… и начал писать.

Первую его заготовку Спок раскритиковал в пух и прах: по его словам, она годилась скорее для литературного творчества, нежели для серьезного исследования. Поначалу Джим разозлился, а потом едва не расхохотался – перед ним был настоящий вулканец, действительно. Даже в таком творческом деле как метафора он видел свою математику и требовал того же от Кирка.

Кисло перерыв кое-какую литературу, Джим неожиданно для себя проникся и «зацепил» нужную волну. Эту часть работы Спок принял сдержанным кивком и педантично указал на места, где следует углубляться. Джим азартно прищурился и, отменив пару свиданий, сделал требуемое и еще чуть сверху. Увидев, как по лицу остроухого холодильника расползается довольное выражение (хотя увидеть это было сложно – скорее, какие-то детали, говорящие о том, что оно не такое как всегда), Кирк едва не запрыгал: в конце концов, он болел за свою работу, да и вызывать эмоции у вулканца давно стало его любимой забавой.

Как-то, листая материал, Джим вдруг наткнулся на пословицу: «На дне самого холодного озера может спать самый жаркий вулкан». Пословица его позабавила, и он мысленно прицепил ее на спину Споку в доказательство ошибок ромуланских мудрецов. Собственно, он бы и продолжал так считать (редкие оттенки эмоций на лице Спока Кирк списывал на человеческую половину), если бы не один случай.

Случай Джима сначала напугал.

Он зачитывал некоторые пассажи работы вслух – просто из самовлюбленности, – коммандер Острое Ухо вникал. Неожиданно Кирк ощутил знакомое неуютное чувство в области таза. Это чувство он научился распознавать давно, иначе не было бы всех этих веселых девочек, рано или поздно оказывающихся в его кровати… Он просто знал, к кому подойти, потому что знал, как должны на него смотреть. Взгляд той же Нийоты он ощущал скорее как ледяное копье, вращающееся в спине, когда мерзкая холодная струйка бежит тебе за шиворот. Эти взгляды он ощущал как ощупывающие и любопытные – они вызывали неуютное чувство раздетости или вторжения в личное пространство без разрешения.

Не веря, он поднял глаза от падда и поймал задумчивый темный взгляд ровно там, где его ощутил – в области таза, где форменка слегка задралась, обнажив узкую полоску бледной кожи. Спок поднял взгляд и долю секунды – Кирк даже не был уверен, что видел это, – казалось, выглядел испуганным.