Текст книги "Impossible (СИ)"

Автор книги: WhiteBloodOfGod

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Чуткие вулканские уши ловили все ошибки студентов. Кадет Кирк, однако, ошибок почти не делал, ухитряясь выкручиваться уже известными конструкциями. Откуда он знал их? Как он вообще попал в группу ксенолингвистов?

Движимый любопытством, временно подавившим раздражение, Спок задал поиск пофамильно. Кирк нашелся – на другом факультете. Старший офицерский состав мостика? Сложно поверить в карьерные успехи того, кто…

Вскоре Спок нашел следующий интересный факт. Джеймс Т. Кирк был не просто успешным студентом, за два месяца он сдал академическую разницу почти в полтора года, а теперь взял еще и дополнительные уроки. Причины последнего, правда, были не ясны, но Спок подумал, что было бы любопытно их узнать. Старший офицерский состав редко интересовался чем-то, не связанным с прямыми делами корабля, вместо лингвистики у них был курс дипломатии… Сам Спок был своего рода исключением: как настоящий вулканец, он усваивал большие объемы информации в самых разных областях.

Раздражение почти угасло.

– Я сверился со списками деканата, – он подавлял последний хвост эмоции, уставившись в стол. – Ваше имя действительно там появилось неделю назад. Однако вы опоздали так или иначе. Каковы ваши причины?

Кадет вздохнул и легкомысленно ответил:

– Это так важно, профессор?

Людская нелогичность всегда поражала Спока, но людская привычка нерационально тратить время просто не вписывалась в его рамки. Людям требуется аномально много времени для непродуктивных занятий сомнительной ценности. Видимо, как раз такой случай.

– У вас нет достойного оправдания. Мое предположение верно?

– Смотря какое оправдание вы считаете достойным. Но, судя по вам, мое точно не такое, – кадет усмехнулся, и вулканец озадачился этим странным выпадом в пустоту; разве он давал почву для столь далеко идущих выводов?

– В нашу следующую встречу вам придется написать два теста по темам, которые я вам дам, – он постарался вернуть разговор в привычное русло. – Надеюсь, больше такого не повторится, кадет Кирк.

– Надежда умирает последней, сэр, – сообщил тот вне шаблона вежливого разговора и ушел.

Спок считал, что достаточно знает стандарт, чтобы ориентироваться в любой ситуации, даже в той, где общение происходит идиоматически. Однако здесь идиома несколько выбивалась из общей ситуации – к чему это было сказано?

В тот день Спок долго перекладывал в своей квартире вещи с места на место, чтобы обрести внутренний порядок. Медитативный цикл помогал отвлечься, но не приблизил его к разгадке. В конце концов, где-то между баночками с благовониями и шкафом Спок убедил сам себя, что конкретно этот молодой человек вряд ли явился к нему на занятия с целью получения знаний. Вероятно, его целью служит кадет Петровская или кто-то другой.

Успокоившись на этом, Спок позволил себе уснуть.

Однако, несмотря на предположение о том, что вскоре кадет снова даст о себе знать тем или иным возмутительным образом, Спок явно недооценил этого человека.

Он часто наблюдал за кадетом на занятиях: обширная база знаний, проявляемая в самых неожиданных ситуациях, не могла быть случайностью, но развязное подчеркнуто неофициальное поведение опровергало любую мысль о сознательности и усердии, которое необходимо было для достижения требуемого уровня знания языка. И все же факт оставался фактом – кадет делал успехи куда более обширные, чем Спок ему мысленно отписал (при максимально оптимистичном прогнозе). Контраст сбивал с толку, вызывая… да, раздражение.

Но Спок не был бы вулканцем, если бы не подошел к проблеме с истинно вулканской позиции. Исследованию могут и должны подвергаться даже самые неприятные феномены (не то чтобы вулканцы особенно уделяли внимания приятности предмета исследования), что ж, пусть поведение кадета выглядит неприемлемым (Спок отправил об этом соответствующий доклад), но его способности определенно стоят внимания и развития.

Каково же было его удивление, когда кадет Кирк, совершив ряд неясных телодвижений в адрес кадета Ухуры, попросил его фактически о научном руководстве. Это было… неожиданно.

Спока редко просили о научном руководстве, разве что особенно упорные и усердные личности, которых другие преподаватели почему-то называли «фанатиками от науки». Спока такое отношение задевало: он порывался привести от трех до пяти различных определений понятия «фанатизм» и убедительно доказать, что студенты не имеют к ним отношения, но всякий раз его останавливало то, что профессора, позволявшие себе столь легкомысленные реплики, были значительно старше и опытнее него. Он предпочел списать это на земной образ мыслей, склонный преувеличивать.

С другой стороны, кадетам, взявшим его руководство, приходилось нелегко: Спок тщательно проверял формулировки, скрупулезно предписывал большие объемы литературы и нивелировал любые попытки кадетов мыслить поверхностно. Большинство знало это и старалось найти другого руководителя. Споку было все равно.

Он не собирался дать Кирку шанса с легкостью освоить материал и написать статью. Это было не только прекрасным поводом проверить глубину его знаний, истинные масштабы его усердия и образа мыслей, но и, если таковые будут меньше ожидаемых, преподать урок. Смутно Спок чувствовал, что этот пункт особенно важен для него: каждый должен действовать сообразно своим способностям, не следует демонстрировать всем свою персону без должного повода.

Где-то между отосланным в деканат докладом о «выходящем за рамки» поведении кадета Дж.Т. Кирка и заявкой на научное руководство в связи с написание статьи все с тем же Дж.Т. Кирком, его вызвал к себе в кабинет никто иной как капитан Кристофер Пайк, на чьем корабле он проходил практику и куда подал заявку на должность старшего помощника.

Пайк был одним из тех землян, поведение которых вызывало у Спока правильные эмоции, то есть никаких. Оно не выходило за рамки служебных обязанностей или соответствующего задания, и все, что позволял себе капитан во время внештатных ситуаций – это некоторое количество в высшей степени экспрессивных оскорбительных слов, направленных в никуда. Собственно, Спок за многими людьми замечал эту странность, но именно Пайк объяснил, что так они справляются с избытком эмоции, приведя довольно занятное сравнение с переполненной кипящей водой кастрюлей. Спок даже повторил его в домашних условиях и остался доволен результатом.

– Проходи, Спок, присаживайся. Хочешь чего-нибудь? Ах, да, нецелесообразно, – спохватился он, и вулканец кивнул, признавая правоту его предположения.

– Я готов выслушать вас, – напомнил он, глядя на задумчиво молчащего Кристофера.

Заминка озадачивала Спока, поскольку никогда ранее капитан так себя не вел. Не вздыхал, не оглядывался по сторонам, словно пытаясь найти в комнате слова или подсказки, не качал головой с виноватым видом.

– Тема представляется вам сложной? – догадался Спок, уж слишком явными были эти мимические знаки.

– Именно, – горестно кивнул Пайк. – Знаешь, я уже привык говорить об этом с другими преподавателями. Но с тобой…

– О чем же вы хотите поговорить?

– О Джиме Кирке, конечно, удивительно, что ты сам не догадался. Я получил твою жалобу на его поведение.

Спок хотел было привычно исправить это эмоциональное «жалоба» на нейтральное и верное «доклад», но Крис не дал ему сказать, подняв руку:

– Знаю-знаю, он проблемный. И дерзкий. И постоянно выходит за рамки Устава. И с ним сложно договориться. И он все время с девочками. Ты даже не представляешь, сколько раз я все это слышал. Я только надеюсь, что он не сделал чего-то очень оскорбительного.

Спок приподнял брови. Вид у всегда строгого и подтянутого капитана был усталый и виноватый. Он моргнул и признался:

– Нарушение представлялось мне сугубо административным: прогулы без уважительной причины (но отработанные) и неуставной вид…

– Что за неуставной вид, кстати? – нахмурился Крис. – Он пришел не в форме? Или добыл чужие знаки отличия? Боги, как он это…

Пораженный небывалой экспрессией от сдержанного капитана, а также рядом не соответствующих действительности предположений, Спок счел нужным прервать Пайка.

– Только пункт 3.7 о надлежащем состоянии формы (заправленная сорочка, если быть точнее). Воспоследовало оголение не предусмотренных уставом участков тела, и я внес это в доклад, поскольку считаю это недопустимым.

Некоторое время Кристофер молчал и пораженно смотрел на вулканца (здесь было бы уместно употребить слово «пялиться», признал Спок), после чего грузно упал на стул, с которого успел приподняться, и поразительно тихо по сравнению с предыдущей фразой спросил:

– Всего лишь?

Спок несколько раз моргнул, вникая в смысл фразы.

– Нарушение правил недопустимо в любой форме, это не «всего лишь». Мне нет до этого прямого дела, но это не основания для нарушения. Если все будут соблюдать только те правила, исполнение которых задевает их личные интересы, последствия будут плачевными. Напомню, что случайное касание непредусмотренного для обнажения участка кожи или же взгляд свыше одной секунды на данный участок могут быть классифицированы как сексуальное домогательство, неуважение, сексизм…

– Стой-стой-стой! – Пайк примирительно поднял руки, пораженный свалившимся на него водопадом полуюридических канцеляризмов. – Это же всего лишь форма и… всего лишь Джим, он бы никогда… Да ты же слышал о его приключениях! – он потерянно покачал головой. – Скорее всего, случайность.

– Которую я, тем не менее, должен отметить. То же самое я делал и по отношению к другим студентам, если желаете услышать имена и точные даты…

– Нет! – слишком, пожалуй, поспешно и резко выкрикнул капитан, и Спок снова поразился избирательной настороженности землян по отношению к точным данным в сфере повседневности. – Прости. Так что там было дальше? – попытался реабилитировать разговор Кристофер.

Спок кивнул и продолжил с того места, где закончил:

– Кроме того, я не беру научное руководство над студентами, которые позволяли бы себе…

– Стой-стой, ты берешь научное руководство? Над Джимом? – положительно, и это казалось капитану странным.

– Утвердительно. Это не полноценное руководство, а фактически помощь в написании статьи, которую он пожелал написать.

– Господь милосердный, – вздохнул Крис, – что ж он теперь-то задумал?

Вопрос, судя по всему, был риторическим, потому что сразу после этого Пайк рассмеялся и вздохнул, явно не ожидая ответа.

Он несколько повеселел, заулыбавшись (что Спок без труда отметил) и устроился в кресле удобнее, что было признаком его расслабленности, а следовательно, разговор перестал быть неудобным.

– Позвольте вопросить о личном, – осторожно решился вулканец.

– О, валяй, – отмахнулся Крис непривычно… легкомысленно.

– Каким образом мой доклад оказался у вас? И почему вы лично улаживаете конфликты с руководством этого кадета?

Пайк снова вздохнул и потер глаза, на сей раз усмехаясь. Положительно, понимание сложных эмоциональных композиций, выражаемых мимикой и жестами землян, Споку давалось с трудом.

– Видишь ли, именно я рекомендовал его в Академию. Я нашел его в жалком состоянии где-то в Айове, в баре… Я знал его отца, это тот самый Джордж Кирк, ты же понимаешь. Эмоциональная стабильность Джима – миф, но он действительно хороший и неглупый парень. Он заслуживает шанса, – Пайк кивнул сам себе, – и даже делает успехи. В общем, я считаю, что обязан помогать ему. Понимаешь?

Все эти сложные, эмоционально насыщенные нагромождения человеческих понятий, паттернов поведения, эмоциональных долгов кружились в голове Спока, никак не укладываясь в цельную картину. Пожалуй, все, что он смог понять, в сухом остатке выглядело так: «Кадет Кирк – эмоционально нестабильный субъект, пользующийся покровительством и делающий успехи». Но, во всяком случае, кое-что стало понятно насчет вызывающего поведения.

Так что Спок счел возможным кивнуть. Хотя дальнейшее раскладывание всего этого по полочкам потребовало сеанса медитации и уборки. Последнее было странной привычкой, подцепленной Споком еще в детстве от матери. Когда леди Аманда была чем-то озадачена, она часто делала уборку без необходимости, считая, что так мысли лучше укладываются в голове. Задумываясь, Спок машинально начинал составлять флаконы с благовониями в еще более стройный порядок, разглаживать несуществующие складки на кровати, смахивать пыль. Иногда даже шел подумать в душ, отстраненно замечая в себе странную для вулканца любовь к воде. Вода очень… помогала ему в процессе мышления. Во всяком случае он предпочитал именно такую формулировку.

За всеми этими размышлениями Спок как-то упустил из виду собственное нелогичное предвкушение, рождавшееся где-то в районе груди каждый раз, когда кадет Кирк приходил со своими наработками. Упустил он и то чувство удовлетворения, с которым критиковал и исправлял эти наброски. Кирк ежился, жевал губы, хмурился, но упрямо приносил новые. По крайней мере, его упорство Спок уважал.

Но вскоре пришлось признать, что дело не только в упорстве. Мысли Кирка, конечно, имели тенденцию перескакивать с одного на другое и не обозначать причинно-следственные связи, совершенно для него очевидные, но мысли его были глубоки, а идеи – оригинальны, так что Спок, в некотором роде и с некоторым удовлетворением, чувствовал себя формой, которая придает подвижной мысли кадета направление и которая заостряет ее.

Идеальная роль для вулканца, если подумать. Впрочем, Спок так думать не умел в силу другого восприятия мира.

Тандем с Кирком начал приносить первые весомые плоды, когда профессор Эрик Корнуэл, которого Спок планировал позвать с собой на конференцию с Ёсирой, поскольку считал его наиболее понимающим собеседником в этой области, в ответ на предложение сказал, что заказал билеты уже давно и планирует пойти с женой-дипломатом. И именно тогда совершенно внезапно для самого Спока идея взять с собой способного кадета пришла ему в голову.

Кирк в какие-то моменты тоже мог быть… приемлемым собеседником.

Разумеется, он согласился. А кто бы не согласился? Вулканец остался доволен тем фактом, что кадет с другого факультета не просто слышал имя Ёсиры, но и неплохо знал его работы. Это, как оказалось, было важно.

Ночью перед отъездом на конференцию Спок медитировал аномально долго, увлекшись мыслями о Кирке. Мысли были весьма… приятными.

Кирк прекрасно держал любую тему, развивал ее и склонял в ту сторону, в которую считал нужным. Более того, Кирк подходил к теме часто с неожиданной стороны и всегда искал лучшее решение. Казалось, двойственная природа мира, где у каждого явления есть обратная сторона, его беспокоила больше остального, приводила к мысли о неправильности существующего миропорядка. Неисправимая убежденность Споку не нравилась, но стремление к лучшему выходу и миру почти завораживало. Своим удивительным ореолом жажды исследований и пацифизмом, разумеется.

Аллеи Научных Достижений Спок достиг без труда: в Сан-Франциско транспорт ходил строго по расписанию, а пробок не существовало уже почти век. Единственное, что его раздражало (снова это неприятное чувство), вертелось в воздухе у самого входа. Лепестки яблонь, белые, розовые и иногда светло-сиреневые норовили устроиться на каждом сантиметре кителя и волос вулканца, чем нарушали уставной вид. Смысл посадки таких растений вызывал в Споке непонимание: он видел стройную логику существования каждого, если вдуматься, растения в мире, знал о флоре Земли больше, чем иной землянин, и все же смысл посадки яблонь заключался в наличии плодов. Следовательно, яблони должны сажаться там, где необходим урожай яблок: в садовых коммунах, в личных садиках жителей. Декоративным целям яблоня подходила мало, ее период цветения занимал недостаточный промежуток времени, его перекрывал, как и следовало ожидать, период плодоношения. Итого, смысл посадки терялся, поскольку Центру ксенолингвистических исследований не требовались дополнительные источники питания.

И все же, ожидая опаздывающего кадета (выговор ему был обеспечен), Спок несколько увлекся наблюдением за вихрями лепестков, которые взметнул ветер. Кое-какие упали ему на руку, и он почувствовал нежную тонкость, их душистый волнительный запах. Что-то внутри отзывалось на этот запах странным образом, и, поддавшись этому, Спок подул на ладонь, и лепестки отправились в дальнейший свой бессмысленный, но эстетически приятный полет.

Разумеется, кадет Кирк выбрал именно это время, чтобы прийти. Разумеется, это снова вызвало раздражение.

– Добрый день, кадет, – сказал он, тщательно следя, чтобы на лице не отразилось ничего из пережитого им секунды назад человеческого ощущения. – Вы опоздали на семь с половиной минут.

И конечно, он снова увидел знакомое выражение лица, означающее, что людям кажется бессмысленным использование точных измерений в бытовых условиях. Очаровательно.

И разумеется, кадет Кирк не остановился на этом в своем стремлении нарушить или обойти каждое существующее правило, а Спок даже не мог порицать его за это, поскольку формально они находились вне юрисдикции Академии, да и нарушения были… недостаточно серьезными для выговора.

Что-то сдвигалось в Споке, что-то ежедневное, монолитное и привычное, и он начинал ощущать себя крайне неуютно без этого чего-то, хотя пока и не знал, что это, собственно, такое. Но тревожные знаки уже были налицо, хотя до поры до времени он их не замечал.

По-настоящему поразительным в Споке, если бы кто-то знал его так глубоко, было вовсе не то «вулканское вулканство», которое он демонстрировал окружающим, а то, с каким упорством он наводил это «вулканство» внутри себя. Спок знал, что вулканцы должны скрывать свои чувства, а в идеале – вовсе отказаться от них. Но внутренний мир особенно не спрашивал, он предпочитал испытывать. И тогда Спок решил, что он будет давить в себе любую попытку испытывать эмоции. Разумеется, попытка проваливалась каждый новый раз, но взамен необходимого «бесчувствия» у него выработалась занятная привычка не придавать испытываемому значения, словом, игнорировать любые внутренние порывы и ветры эмоций.

Это ему удавалось, как раз, весьма успешно. В этой системе отсчета Спок жил и в ней же выстраивал свои мнения.

Именно по этой самой причине первые звоночки смещения кое-каких привычных постулатов он не заметил. И даже списал интимный жест кадета на его незнание межвидовой этики. Зато потом заметить пришлось – по крайней мере потому, что в минуту озарения кадет Кирк целовал его.

А тело Спока отвечало, вот что.

Отныне он мог видеть ситуацию с двух сторон: одной было тело, и оно вело себя возмутительно, другой был сам Спок, его вулканская часть, которая всячески порицала происходящее. Вот только призвать тело к порядку было очень сложно, потому что концепция поцелуя была незнакома, но очень приятна, тактильные ощущения обжигали и лишали контроля, но телу они нравились. Спок был словно человеческий подросток, обуреваемым гормонами в самый первый раз.

Не словно. Был.

– Ой, – сказал кадет без капли вины в голосе и отстранился на все еще неприемлемое расстояние.

Спок должен был испытать жгучий стыд, должен был прекратить нарушение личного пространства и домогательства, немедленно. Но внутри захлестнуло так, что руки сами (совершенно точно сами!) поднялись и вцепились в Кирка, притянув его к себе.

Он ничего не мог сделать. И ему было хорошо. Прекрасно. Изумительно. Волшебно. И еще сто наречий, которые он знал, но не использовал.

Он не делал ничего, – стоило ему осознать происходящее, как разум начинал бороться с предавшим его телом, – и именно это подарило ему такое удовольствие, какого он доселе не знал.

Увы, оно было кратким и… отрезвляющим.

Стыд рухнул на Спока за долю секунды, погрузил его в вакуум раскаяния и ужаса. Он совершил невозможное, неисправимое, страшное! Он не просто вступил в интимные отношения с человеком, которого не знал, с которым не планировал никакой связи, с которым не планировал даже вступить в половой акт, этим кем-то был кадет, значит, Спок нарушил субординацию, нарушил правила Академии (хоть и за ее стенами). Мало того, это был кадет Кирк.

Последнее он бы не смог объяснить; чем именно кадет Кирк был так плох: тем ли, что имел репутацию ходока, тем ли, что был нарушителем дисциплины, тем ли, что он находился под протекторатом Пайка или тем, что он мог донести это до верхушки Академии и…

Последствия будут разрушительными. Он эмоционально скомпрометирован.

– Я бы посоветовал вам посетить ванную, кадет, – наконец, выдавил он, как ему казалось, жалко.

Взгляд кадета был веселым и полным всех этих странных нелогичных эмоций, которые Спок не умел классифицировать, которых стыдился и знать которые не хотел.

– Я бы посоветовал вам составить мне компанию, коммандер, – выдохнул он, и это не звучало… допустимо.

Если он сейчас не уйдет, если чего-то потребует, шантаж, он захочет шантажировать… Мысли неслись в голове Спока с космическими скоростями, и ни одна не была положительной. Кадета требовалось срочно выставить и принять меры по приведению тела и разума в порядок, чтобы быть готовым к выговору, увольнению, к чему угодно. У него всегда остается ВАН.

– Неприемлемо, – отозвался он, пересиливая панику. – Как и то, что здесь произошло.

– Струсите и посоветуете забыть, аппелируя к вулканским истинам? – снова не пожелал уходить Кирк.

Срочно убрать препятствие. Забыть о том, что произошло. Просто заставить кадета уйти в ванную и избавиться от следов. Для разговора не хватит сосредоточенности, лучше бы узнать у него сразу, чего он хочет.

– Нет, это невозможно, – наконец, сообщил он медленно. – Приемлемо будет, если мы станем считать это опытом с отрицательным результатом.

– Если это отрицательный результат, – кадет задрал ладонь, на которой остались весьма красноречивые следы ситуации, – то что же положительный?

Если он соберет их в емкость, анализ ДНК покажет, чье это, и на Спока заведут дело. Чего он потребует? Возможно, преференций, привилегий? В данной ситуации это допустимо, если Спок успеет подать прошение об отставке…

Колинар. Да, колинар будет достойным решением проблемы.

– Нам с вами предстоит работать вместе, кадет, – вулканец попытался обуздать чувство злости, подступающее к горлу; его карьера, его планы, его график жизни, его цели… – Сможете ли вы придерживать традиционной модели поведения, соблюдать субординацию?

– Конечно, – кивнул тот, и у Спока забрезжила нелогичная надежда, что ситуация исправима, а целью кадета был вовсе не сбор компромата.

– Отлично, – выдохнул он с облегчением. – Тогда сделайте это. Начните сейчас.

Реакция кадета его поразила. Тот вспыхнул, покраснел, прищурил глаза – кажется, это была земная форма злости во всем спектре выражений, кроме крика. Но чего же он хотел?

– Я вам это еще припомню, коммандер, – бросил он и исчез в ванной.

Спок не вдумывался в сказанное им, он реплицировал салфетки и максимально быстро ликвидировал следы акта, застегнулся и успел проводить взглядом стремительно уходящего Кирка.

На секунду кольнула совесть – где он станет ночевать? До Академии еще нужно добраться.

Нет. Теперь это не его дело. Кирк достаточно создал ему проблем и возможно, еще создаст. Нужно подготовиться, чтобы встретить проблемы так, как подобает вулканцу.

Вот только вулканцы не создают себе таких проблем. Вулканцы умеют владеть телом.

Споку постыдно захотелось связаться с матерью и признаться ей в том проступке, который совершил. Но нет. Он должен справляться с человеческими слабостями.

Он медитировал до самого утра, но к утру легче не стало.

К счастью, худшие ожидания Спока не оправдались. Кадет Кирк не только не попытался использовать эту информацию против него, но и вообще, казалось, никак ее не использовал. На занятиях он больше не появлялся (и имел такое право), никакими иными способами со Споком взаимодействовать не пытался. Единственное напоминание о нем оставила законченная и опубликованная уже без споковой помощи статья, блестящее исследование, написанное живым языком (здесь кадет пошел против его рекомендаций) и подписанное как «исследование в соавторстве».

Увидев свое имя в конце статьи, Спок бездумно опустился на кровать (дело происходило вечером). Запах благовоний внезапно утратил свое успокаивающее воздействие, а теплый уют комнаты показался недостаточным для комфорта. Спок поежился и поспешно «закрыл» телесные реакции, но дискомфорт никуда не исчез, имея явственно не физиологическую природу.

Что, если Кирк сделал это, не имея целью добыть компромат или опорочить его? Что, если он не собирался потребовать привилегий? Что, если это – просто один из странных человеческих поступков, диктуемый половым влечением? Удивительно, но такое и вправду возможно. Во всяком случае, на такую мысль наталкивал месяц молчания с его стороны.

И все же, пусть даже карьере Спока ничего не грозит, это был неверный поступок, недостойный вулканца. И, в сущности, дальнейшие его действия после ситуации в отеле были более чем верными, полностью оправданными ситуацией. Раз действие уже совершено, ликвидировать можно только его последствия, с чем он справился (ценой чувств кадета, но это допустимые потери). Нарушение субординации же не является таковым вне территории Академии, если быть юридически точным. Что, впрочем, совсем не значит, что это допустимо вообще, с точки зрения этики, даже человеческой; если же брать в расчет сопутствующие слухи, это совершенно и абсолютно неприемлемо.

Так Спок решил для себя, привычно проигнорировав сопутствующие облегчение и еще кое-что, что видеть не хотел и не видел. Гормоны можно игнорировать, вулканцы не одержимы инстинктами, вопрос не стоил даже того, чтобы быть поднятым внутри споковой головы.

Со своим решением Спок прожил еще два месяца и пять дней. Ровно до тех пор, пока не обнаружил на своем пороге кадета Кирка в нетрезвом виде. Степень нетрезвости была небольшой, но могла повлиять на суждения о моральном облике Академии, и вулканец собирался даже выразить порицание… когда понял, что внутренние часы показывают 23.41, и это время не подходит для визитов даже дружеских, а тем более, визитов посторонних, к коим пьяный кадет, разумеется, относился в полной мере.

– Кадет? Извольте объясниться, – потребовал он.

Кирк качнулся, впустив на лицо улыбку из тех, которые Спок не мог классифицировать как радостные или грустные; они были другими и совершенно непонятными.

– Хотите, чтобы все услышали? – вкрадчиво проговорил он.

Холодок пробежал по позвоночнику вулканца, и может быть это даже не был сквозняк из коридора. Слухи уничтожат его репутацию почти так же верно, как заявление о домогательствах уничтожило бы его карьеру. Их совместная работа предстанет в совершенно другом свете, не говоря уже о том, что могут подумать офицеры, если увидят кадета здесь и сейчас…

Впустить означало выбрать меньшее из зол.

Кадет вошел в его квартиру, огляделся широким взглядом и вальяжно оперся о стену, непристойно выгнувшись.

– Что вы себе позволяете? – Спок не мог позволить ему вести себя здесь столь неприемлемым образом; это переходило всякие границы наглости.

В ответ на законный вопрос Кирк отошел от стены… только чтобы шагнуть вперед, делая расстояние между собой и вулканцем недопустимо личным. Спок вынужденно попятился к шкафу.

– Ты меня боишься?

Откуда этот человек взял подобный вывод? Шаг назад? Это было восстановление пространства. В глубине души Споку было обидно такое замечание, но это он привычно игнорировал.

– Я не боюсь вас, но… Это нарушение Устава, способствующее распространению многочисленных порочащих слухов… – постарался отчеканить он, но почему-то не получилось.

Тело начало подавать сигналы, сигналы было сложно игнорировать. Тело помнило удовольствие и тянулось к нему, но пока разум Спока был сильнее. Он не животное. Он не позволит управлять собой с помощью физической привлекательности и наглости.

– Так вот чего ты боишься! – глаза кадета прищурились; причина явно не казалась ему существенной. – И я все три месяца чувствовал себя дерьмом, только потому что правильный вулканец испугался слухов?

Внутри Спока предложение разложилось на «три месяца чувствовал себя плохо» (он не пользовался ругательствами даже мысленно, предпочитая нейтральные эквиваленты) и «испугался слухов». На первое реагировало тело, оно что-то подозревало в этой части фразы и рвалось из пут разума. Вторая была найдена разумом Спока неприемлемой как в своей формулировке, так и в своем смысле.

– Нарушение Устава – это серьезное… – собрался он ответить, но был перебит.

– Я устал болтать. Я помню, каким ты можешь быть.

Тело Спока тоже помнило и совсем не хотело сопротивляться.

Еще какое-то время он пытался совладать с ним, но буря, поднимающаяся от каждого движения и поцелуя Кирка, затмевала собой все… и в конце концов разум нашел какое-то оправдание и сдался.

Как оказалось, тело не только хотело принять ласку, но и жаждало подарить ее.

И это Спок понять не мог, ни сейчас, ни потом.

Он уснул сразу после, и до сих пор затруднялся сказать, почему: то ли эмоциональная перегрузка погрузила его в сон, по интенсивности напоминающий транс, то ли то же самое сделал его разум, не получающий контроля над телом, то ли он просто… утомился. Как бы ужасно это ни звучало, но было отчего.

Ровно в половине седьмого утра он получил контроль обратно и, к сожалению, воспоминания также были на месте, отчетливые, яркие и… волнующие. Но на сей раз подавить инстинкты было проще, несмотря на эстетическую приятность тела, лежащего рядом, и слабое тепло, излучаемое им. На секунду, глядя на спящего кадета, Спок почувствовал намек на какую-то эмоцию, который сразу же ликвидировал.

Ему пришлось потратить больше времени, чем всегда, на утренние процедуры, чтобы понять, что следует делать. Стыд никуда не уходил, но был определенно слабее. Вероятно, что-то в нем хотело принимать происходящее как норму, но эта гипотеза привела его в холодную ярость. Наличие ее Спок мог игнорировать сколько угодно, но руководила его действиями именно она.

Будить Кирка не пришлось, он проснулся сам, прищурившись голубыми глазами.

– Доброе утро, – хрипло проговорил он и расслабленно потянулся, разминая мышцы так, словно находился в собственной спальне.

Одеяло сползло, предоставив взгляду Спока беззастенчивую наготу человеческого тела… и эрекцию. Он помнил страницу в учебнике ксенобиологии о репродуктивной системе землян и ее особенностях у мужчин. Он мог бы воспроизвести абзац наизусть, но созерцание явления в собственной постели парадоксально выбило его из колеи.

– Извини, но столько внимания на мой член ни разу не обрушивали, неловко как-то, – Кирк выдал подобие смешка, но не смутился и не сделал попытки прикрыться; наоборот, он поднялся и сделал шаг вперед, сокращая пространство.