Текст книги "Impossible (СИ)"

Автор книги: WhiteBloodOfGod

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– Продолжайте, кадет, – сказал холодный голос, и Джим уверил себя, что ошибся, это ведь вулканец, действительно.

Так что он просто открыл рот, чтобы продолжить, но был перебит.

– Только приведите форму в порядок.

Ого! Джим пораженно уставился на коммандера, не поняв до конца; Спок встретил его взгляд невозмутимо, но в глубине темных глаз мелькнул и исчез хвост эмоции – вряд ли кто-нибудь бы смог сказать точно, какой. Кирк молча одернул форму.

Похоже, не показалось. Что за хрень творится? Ладно бы просто уставился, но Джим не вчера родился, да и трахался в последний раз не так уж давно – собственно…

Ого! Кирк едва не хлопнул себя по лбу. Ну конечно. Чертово исследование так увлекло его, что все свидания ушли на второй план, была ведь еще собственно учеба. Последнее свидание было недели две назад, и наверняка он просто соскучился по сексу и женскому теплу, вот и кажется всякое…

«На дне самого холодного озера может спать самый жаркий вулкан».

Херня, показалось. Вулканцы не бывают извращенцами и тащатся скорее уж от субординации, чем от самих студентов и студенток. В конце концов, если бы этот конкретный отличался, он бы уже давно обратил внимания на Ухуру – она-то, по слухам, давно это сделала! – и воспользовался случаем. Так что Джим окончательно успокоился.

– Знаете, кадет Кирк, у меня есть предложение, – выслушав и кивнув, начал Спок. – В целях развития вашего исследования мы могли бы посетить лекцию Вильфреда Ёсиры, который также исследует ромуланский язык, но язык поэзии в контексте ромуланской культуры…

Джим чуть не сел. Он и без того часто встречал это имя во время исследования, но даже не знай он, кто это, мог бы увидеть по афишам, сверкающим на всех экранах.

– Шутите? Я слышал, что Ёсира приезжает в Сан-Фран, но билеты на него давно уже…

– Я озаботился о вопросе довольно давно, – перебил его Спок, и в его голосе Джим прямо-таки услышал, что он доволен. – Я рассчитывал посетить эту лекцию с профессором Корнуэлом, но он уже заказал билет. Тогда я решил, что возьму с собой лучшего студента курса… Что ж, им оказались вы.

Вот черт! Джим почти испугался. Это по-любому должна была быть Ухура. Без сомнений, изначально Спок рассчитывал на нее – вряд ли билеты заказывались в этом семестре. Ёсира был уже стар, здоровье позволяло ему вести слишком мало лекций, так что бронировать начали наверняка за полгода…

– Так вы хотите углубить ваши знания по вопросу?

Джим задохнулся и понял, что краснеет. Нийота кругом была права. И если изначально звездное небо уговорило его повеселиться, любопытствуя, словом, взяться за исследование, а потом совесть угасла – ему ведь было очень интересно… то теперь он понимал ее как никогда. Это должна была быть Ухура. Он и впрямь украл ее место.

Но взгляд его упал на Спока: ровная челка уже перестала казаться дурацкой, в прямой спине действительно что-то было, даже эти вечно удивленные брови гармонично дополняли лицо… и правда, Кирк мог бы поклясться, он ВИДЕЛ, своими глазами видел на лице у Спока интерес. Чертов невысказанный, никак не демонстрируемый интерес: в уголках глаз и губ, в расслабленных руках с длинными нервными пальцами…

Вот же черт. Эта хрень действительно происходит.

Ему нужно было отказаться – без всяких вариантов. Тут творилось что-то неладное. Мало сказать, нечестное – теперь это даже неверно, но в принципе! Он занимался чем-то не тем, чем должен был, он лез куда-то совсем не туда, куда нужно, он мог найти что-то, что не хотел бы знать…

Джим улыбнулся, едва скрывая предвкушение.

– С радостью, сэр.

Как он мог пропустить такую возможность?!

Устало шагая к общежитию, Джим вдруг остановился у клумбы и внимательно посмотрел на качающиеся белые головки.

– Эй, вы! – проговорил он почти с испугом. – Это вы наделали? Я же не… я же не, правда? Я же не мог?

Подснежники качали головками в такт ветру. В их хрупком покачивании Кирку виделась насмешка.

«Ты попался, – казалось, шептали они. – Ты нашел то невозможное, которое не сможешь совершить».

– Я не верю в безвыигрышные сценарии, – упрямо сказал он.

Подснежники качали головками и сомневались.

========== Когда осыпались цветы яблонь ==========

На Аллее Научных Достижений в Сан-Франциско росли яблони, регулярно приносящие плоды – они символизировали то, что совершила наука во имя человечества: накормила, одела и дала работу по способностям всем и каждому. Рядом был Парк Науки, где регулярно бесновались дети, лазая по моделям планет, как по джунглям. Яблони уже отцветали, засыпая округу снегом из белых и розовых лепестков; малышня устраивала из них целые салюты, а шебутной ветер гонял по аллее нежные вихри, пахнущие сладкой поздней весной. В здании Центра Ксеноисследований на конце Аллеи проходила конференция с Ёсирой.

Джим припоздал, досдавал последний зачет; Спок должен был ждать его в конце аллеи («у двадцатого дерева справа», конечно же), пропуск и билеты были только у него. Странное волнение гуляло по джимовым венам, и наверняка чертова весна была тому причиной. Девушки становились навязчивее, сам Кирк – все рассеяннее, а тоска по чему-то нездешнему – все выразительнее.

Взметнув очередной вихрь, ветерок шальной любовницей огладил джимовы щеки, бросив ему в лицо горсть лепестков. Кирк прикрыл глаза. За белым сладко пахнущим вихрем он увидел очертания высокой ладной фигуры. Черная шапка волос и плечи в форменке были усыпаны лепестками, кажется, даже за острыми ушами притаилась парочка особенно удачливых; Спок не стряхивал их, как мог бы, он рассматривал что-то в своих руках с пристальным вниманием, и выражение его лица было мягче обычного. Джим сделал шаг и остановился в нерешительности. И вдруг…

Вдруг вулканец, тот самый, над которым Кирк втайне посмеивался, называл компьютером и холодильником, которого изучал и которому улыбался лишь чуть менее раздражающе, чем другим… вдруг Спок поднял ладонь выше и подул на нее, и лепестки с нее взметнулись, закружившись, и отправились в свой полет.

Спок повел плечами, точным и быстрым движением стряхнул летучих «зайцев» с волос и только тут заметил Джима. Лицо его окаменело, но быстро вернулось в привычное выражение внимательной учтивости, конечно же измеряемой в точном количестве градусов вулканской Палатой Мер и Весов. Наверняка режим назывался «максимально этичный градус дружелюбия» или что-то в этом духе. В общем, испортил все впечатление.

– Добрый день, кадет, – отозвался коммандер ровным голосом. – Вы опоздали на семь с половиной минут.

– Досдавал зачет, – легкомысленно пояснил Кирк, слегка раздосадованный сам не понял чем. – Можем идти?

– Разумеется, – кивнул вулканец и зашагал вперед своими будто точно отмерянными шагами. Вот уж действительно!

Джим приотстал, украдкой наблюдая.

В Споке не было ничего необычного или восхищающего, Спок был вулканцем и работал как часы: тик-так, все по расписанию, на каждое движение отмеряно ровно требуемое количество времени, сил и смысла, для спонтанности места не остается. Длинные нервные пальцы – подумаешь, нередкое явление. Темные глаза – тоже. А этой правильности в любом вулканце просто завались, не только в этом.

Так в чем же, мать вашу, дело?

Сложно было признать, что в Споке привлекала сама возможность. Ее нельзя было увидеть, скорее, почувствовать при долгом взаимодействии. Смутный человеческий потенциал, способность чувствовать, выраженная не в эмоциях, но в их тенях, не в жестах, но в их полутонах; затаенная страсть, о которой догадываешься, но которую никогда не видел. И тем больше хочется узнать, есть ли в этой пещере Али-бабы сокровище или это блики, гуляющие по воде пещерного озера.

Джим зажмурился, когда регуляторы потока воздуха между наружными и внутренними дверями Центра принялись обдувать их, чтобы убрать приставучие лепестки. Шагнув на ковровую дорожку и машинально следуя за Споком до турболифтов, он заметил одно коварное белое пятно прямо за ухом коммандера. Будь перед ним девушка – даже инопланетянка, не подумайте, – он без сомнений протянул бы руку и просто убрал, может даже, познакомился и провел время. Но перед ним стоял вулканец. В смысле, все эти культурные замашки с личным пространством, телепатией, межвидовая этическая херня, на которую все молятся…

Кирк фыркнул сам себе, вызвав недоуменный взгляд еще двоих людей в лифте. Ну в самом деле, ему всегда было плевать на эти вещи. Хотя может он просто не вляпывался в по-настоящему неприятные истории, связанные с этим, и вообще. Двое как раз вышли, и в лифте не было никого, кроме них двоих.

«Я же Джим Кирк, я творю херню по зову сердца», – весело подумал он и одним быстрым и точным движением подцепил лепесток, может быть, только слегка коснувшись ушного хряща.

Спок натурально вздрогнул.

– Кадет? – обернулся он. – Извольте объяснить причину нарушения личного пространства.

Это было резко, действительно резко, настоящий выговор. Джим инстинктивно сделал шаг назад, но сразу же принял хитрый и одновременно невинный вид. Как ему это удавалось, и поныне для многих остается загадкой, но факт есть факт – не дурак придумал выражение «на голубом глазу».

– Заблудившийся лепесток, сэр. Нарушил ваш безукоризненный вид, – отрапортовал он с таким видом, что не улыбнуться было невозможно.

Лицо Спока расслабилось… и уголки губ даже дернулись на секунду! Джим затаил дыхание.

– Если бы вы были ксенолингвистом, я немедленно бы подверг сомнению ваши оценки по межвидовой этике, кадет Кирк, – сообщил коммандер, но это уже не звучало как выговор, о нет. – Однако впредь воздержитесь от подобных действий, сообщайте устно.

– Я просто сделал то, что должен был, сэр, разве не это – идеология Звездного Флота? – он даже наклонил голову, почти откровенно флиртуя.

Спок как будто несколько растерялся, но быстро восстановил что бы он там ни восстанавливал и ответил скучной истинно вулканской формулой (наверное, с детства вдалбливают):

– Идеология Звездного Флота не касается личных взаимоотношений вне стен Академии и вне времени несения службы, вам ли не знать, кадет Кирк. Вы регулярно пользуетесь этим правилом, не так ли?

Джим даже приоткрыл рот от удивления – ну конечно, Спок добросовестно изучил дело и наверняка залез на ту часть студенческого форума, в которой время от времени разгорались скандалы относительно джимовых похождений; оные нещадно банились модераторами, но создавались заново, уж космос знает, почему. Вот только зачем вулканцу такая информация?

– Все так, – с некоторым вызовом согласился Кирк. – Не думал, что такой как вы, сэр, станет искать подобного рода информацию обо мне. Это немного личное, не находите?

Коммандер, казалось, удивился – темная бровь взлетела.

– Сети созданы для того, чтобы разделить информацию; если она не защищена обладателем, то по умолчанию считается общедоступной. Я изучал эти аспекты земной культуры, кадет.

Обиженно прозвучало, разве нет?

– Хорошо, – Джим прислонился спиной к стенке лифта, продолжающего подниматься на самый верх. – И как вы намерены ее использовать?

Он ничего не мог поделать с тем, что заигрывал. Он в принципе был склонен к бессмысленному флирту, но здесь это было почти делом принципа, по крайней мере, сам Джим надеялся, что так и есть.

Хотя опавшие лепестки яблонь и заставляли как следует усомниться в этом. Но он ведь просто легкомысленный ублюдок, разве не это все ему говорят? Они вышли из лифта и проследовали к своим местам. Следующие часы были достаточно увлекательными, чтобы Кирк забыл все эти мысли.

В первую минуту, когда они зашли в номер, снятый, чтобы посетить короткую пресс-конференцию завтрашним утром, Джим даже не заметил, что номер у них общий – несмотря на отдельные кровати в разных его углах, конечно. Поглощенный увлекательной дискуссией, касающейся в том числе статьи, он возбужденно взмахнул руками, едва не попав Споку по носу. Заметив, как тот быстро и машинально слегка прогнулся назад, Кирк спохватился и смешно извинился, покраснев.

Губы Спока вздернулись в первом настоящем намеке на улыбку – кажется, его позабавила эта человеческая эмоциональность, вдыхаемая даже в научную дискуссию. Джим поймал эту улыбку одним взглядом, понял, что они забыли включить свет… и что они совсем одни, вне стен Академии, где действуют правила, на целую ночь.

Кажется, коммандер, тоже выглядевший несколько более возбужденным, чем всегда, открыл рот, чтобы что-то сказать, и момент был бы утерян – хотя для чего ему нужен был момент, Джим понял только после.

После того, как притянул к себе Спока и поцеловал.

Ничего себе, кому-то здесь надоело жить, не правда ли, Кирк? Но кто сегодня в лифте отчаянно флиртовал? А кто упоминал то, что Академия не имеет здесь над ними власти и не было ли это намеком вовсе не на чертовы форумы?..

Спок казался таким же серьезным, как всегда, разве что ошеломление пятнало это привычное выражение.

– Ой, – пробормотал Джим, не отстраняясь, нет, кажется, он слишком давно думал об этом.

Темные глаза Спока сверкнули – или это была молодая луна, заглядывающая в окно? – и его руки цепко сомкнулись вокруг Джима так сильно, будто собирались его придушить.

Ничего себе!

Кажется, у Кирка тряслись руки – слишком многое ему позволяли, и он в волнении проверял, насколько же далеко с ним готовы пойти, насколько вообще далеко вулканцы могут заходить с людьми.

Насколько Спок готов дать Джиму немного себя – сейчас, здесь.

Кирк ощущал эти руки как гарантию того, что он может предпринимать активные движения; сложно было сосредоточиться от такой вседозволенности, всегда кафедра, всегда преподавательский стол между ними, всегда целая аудитория и здание Академии, а теперь только одежда и ничего больше…

Черт, как бы удержаться. Вряд ли здесь презерватив понадобится, только бы позволил дотронуться…

Спок позволял. Он не делал ничего, только и рук не размыкал, жарко и тяжело дышал, зажмурившись. Борьба ли шла внутри? Сомнения? Или только горячий водоворот?

Джим целовал его, используя все свое умение, все желание отдать, какое было; руки его, однако, не бездействовали: китель Спока, чертовы десять пуговиц, вот и белая форменная футболка, к черту задрать и…

Вот как это бывает, когда добираешься до голой кожи. Сначала руками – больше, больше исследования, жадно, будто делая общий слепок; потом губами – чтобы тоньше понять форму, запомнить фактуру кожи, ее температуру, ее гладкость и нежность под защитой одежды.

Один взгляд на лицо Спока – и все, можно прощаться с крышей.

Джим никогда такого не испытывал от одного взгляда – боже, в этом взгляде сгорали звезды; сумасшедший взгляд, в котором смешивались желание, наверняка давно подавленное, если вообще познанное, и сама суть вулканца – логика. Если Джим будет плох, логика победит – о нет, не сейчас, завтра хоть потоп, но не сегодня!

Ловко расстегнутый ремень звякнул об пол, но легкий пробуждающийся запрет, готовый слететь с занятых поцелуем губ Спока, превратился в стон – гортанный и удивленный; рука Джима нашла свою цель и двигалась по непередаваемо нежной коже пениса, находя приятно скользкую теплую головку и удивляясь двойной короне, одному из немногих внешних отличий вулканца от человека.

– Вот так, да? – шептал он, во все глаза следя за тем новым существом, которым на его глазах становился коммандер Спок, вечно застегнутый на все пуговицы и питающийся штырями. О нет, нет пуговиц, спина поразительно выгибается, следуя за дарящей рукой, в которой сейчас сосредоточены все блага мира.

Поразительная власть над тем, что никогда не принадлежало ему, пьянила Джима, заменив все удовольствие от секса. Секса в его жизни и без того было немало, а этого короткого глотка, который может закончиться в любую секунду – не было никогда.

Только сейчас.

– Ты чудесный, классный, великолепный, – шептал он, не уверенный, слышит ли его закрывший глаза вулканец и потому не слишком стесняясь; все стоп-сигналы и без того были сметены. – Я хочу тебя всего.

Уже почти, еще чуть-чуть, господи, как он двигается, как он тянется, как он боится и как ему хочется, он мой хотя бы на эту секунду, мой целиком, мой…

Спок дернулся, вцепился в Кирка так, что тот едва смог дышать, и выгнулся, шумно выдохнув с тихим стоном, который Джиму захотелось спрятать от всех и запомнить, чтобы слушать и слушать.

Сперма осталась на его руке, и он, любопытствуя, поднял ее к глазам и бездумно лизнул – все тот же пряный запах, вязкость и солоноватый вкус.

– Я бы посоветовал вам посетить ванную, кадет, – раздался холодный голос.

Джим поднял глаза на Спока. Ну конечно. Он пришел в себя и даже со спущенными штанами и в задранной футболке ухитрялся сохранять вулканский вид.

– Я бы посоветовал вам составить мне компанию, коммандер, – выдохнул Кирк, теперь в полной мере ощущая стояк в штанах.

– Неприемлемо, – отозвался тот. – Как и то, что здесь произошло.

– Струсите и посоветуете забыть, апеллируя к вулканским истинам? – съязвил Джим.

Хоть он и предполагал, что так будет – знал, наверное, – какая-то его часть надеялась увидеть продолжение; узнать, как стонет Спок, если его трахают медленно, вылизывая его чертовы острые уши и укрывая собой; узнать, как он реагирует на чужой язык на своих длинных пальцах; какова на вкус зеленая кровь из прокушенной губы…

Казалось, коммандер замялся. Искал в голове схемы поведения при экстренных ситуациях, не иначе. Ну что, энциклопедия ходячая, есть в твоем арсенале что-то для таких, как Джим Кирк?

– Нет, это невозможно, – наконец, сообщил он медленно. – Приемлемо будет, если мы станем считать это опытом с отрицательным результатом.

– Если это отрицательный результат, – Джим красноречиво продемонстрировал подсыхающую на ладони сперму, – то что же положительный?

Спок порывисто отвернулся, словно отказываясь верить в то, что произошло. Хорошо, его отшили, – Джим это понял, – но ни прогнать, ни отрицать произошедшее не могут. Тогда он будет бить по больному, терять уже нечего.

– Нам с вами предстоит работать вместе, кадет, – вулканец обернулся и посмотрел на Кирка с отчетливой долей злости, слишком уж явной. – Сможете ли вы придерживаться традиционной модели поведения, соблюдать субординацию?

– Конечно, – Кирк пока не понимал, куда клонит коммандер.

– Отлично, – темные глаза уставились на него. – Тогда сделайте это. Начните сейчас.

Джим вспыхнул. Ах, так? Трусливая попытка сделать вид, будто ничего не было – чем она лучше слова «забудь»? О, отлично, так он и сделает!

Интересно, сколько часов медитаций потребуется этому остроухому холодильнику, чтобы восстановить свою каменную невозмутимость?

– Я вам это еще припомню, коммандер, – пообещал Джим и, быстро помыв в ванной руки, ушел из гостиницы при Центре.

Прохладный весенний воздух ворвался в легкие как глоток воды; он освежил Джима и снял с него пелену наваждения. Кирк наклонился и поднял горстку опавших яблоневых лепестков.

Чем бы оно ни было, это пришло к нему вместе с весной и росло в ее теплых руках. Впереди экзамены и летние каникулы – достаточно времени, чтобы забыть остроухого засранца и его…

Нет, – он тряхнул головой, – только не снова. Джим задрал лицо к чистому звездному небу.

Опять тоска по нездешнему, новому, дальнему. Вскочить бы на первый попавшийся корабль и двинуть куда-нибудь… Но любая земля не принесет покоя, какое бы название она ни носила. Это он знал точно, уже побывав кое-где.

Покой один – между звезд, в вечном звездном пути.

Покой нашел там отец, покой ищет мать… Он тоже должен найти его. Он будет капитаном звездолета, чего бы это ему ни стоило. В космосе забудется все, даже холодный вулканец с сердцем человека.

Джим подул на лепестки, и они маленькой армадой понеслись в свой путь по волнам ветра.

========== Когда падали звезды ==========

I remember years ago

Someone told me I should take

Caution when it comes to love

I did

James Arthur «Impossible»

Звездопады в августе Джим любил как иные любят Рождество. Звездопады напоминали ему – космос ждет. Тоска в такие ночи достигала апогея, и Джим бродил по айовским полям в одиночестве, запинаясь, но упрямо не отрывая от неба взгляда. Потом падал и лежал, не обращая внимания на ночной холод, до самой утренней росы.

Возвращался всегда смурной и пустой, не помня, что за мысли бродили у него в голове и бродили ли вообще. Замученная душа, так, казалось, и жаждавшая выскочить за пределы атмосферы, уставала и засыпала на целые недели, делая Джима неразговорчивым и бесполезным, как сгоревший фитилек.

Когда-то давно мамин взгляд встречал его, и Джим знал, что не он один тоскует в августовские ночи, ожидая невесть чего. Она ничего не говорила, он тоже молчал, пили по кружке горячего какао и отправлялись досыпать. В одну из таких звездных ночей в доках маму забрал звездолет, на который она вернулась, и Джим видел ее улыбку – такую же, какая встречала его после ночной отлучки; они друг друга понимали. В одну из таких ночей Сэм не выдержал и ушел из дома, ведомый проклятьем Кирков, а спустя полгода от него пришло видеосообщение с Деневы. Только Фрэнку было неведомо, почему в августе ни от жены, ни от пасынков не добьешься ни слова, а то и не найдешь их дома.

С тех пор, как большую часть года Джим проводил в Сан-Франциско, изменилось немногое – разве что полей под рукой не было, зато имелись крыши самых высоких небоскребов, парки и бары, в которых ближе к рассвету запивалась тоска.

Каникулы… Для тех, кого тяготит учеба, это самое сладкое слово. Для тех, кому хочется вернуться в отчий дом, это слово пахнет маминой выпечкой. Для тех, кому в каникулы хочется то ли лететь, то ли застрелиться, август бродит по венам тоской и алкоголем. И без того нелегкий земной месяц для Джима превратился в кавалькаду пробуждений бог знает где, чтобы, приведя себя в порядок и прошатавшись несколько часов, снова нырнуть в забытье.

Таким его и нашел Пайк.

– Я общаюсь с твоей мамой, – просто начал он, заказывая себе виски со льдом; вне службы он носил мягкие брюки с футболкой и позволял себе сутулиться, – и давно знаю про ваше семейное проклятье, Джимми.

Он уставился на Кирка, ожидая реакции. Джим пожал плечами и осушил шот. Какая разница. Чертовы звездопады, чертов август.

Чертов Спок.

– Только вот с пьянством оно раньше связано не было, – руки Пайка сами собой сложились в замок за стойке. – Хоть я и профан в психологии, но не вчера родился. Ты что-то пытаешься запить, сынок.

Джим заказал еще и отвернулся.

Не рассказывать же, как чертов Спок засел в его мыслях, как раз за разом просыпался от накатившего напряжения и обиды – повторялся тот отказ в гостинице. Просыпался – и радовался, что не второй сон, где снова переживал удивленные стоны и горячечные слова, и кончик острого уха под пальцами. Ему повезло, что Боунс уматывался хуже него и спал как убитый всю сессию. По окончанию, конечно, спать стал чутко – ему-то уехать было некуда, как и Джим, он жил в общежитии, – так что приходилось ночевать у подцепленных в баре девушек или просто возвращаться пьяным.

Экзамены как в тумане, в награду за чертову статью – отметка в табель и грамота, которую он закинул в угол… Кирк едва мог вспомнить, что происходило этим летом.

– Ладно, – Кристофер вдоволь насмотрелся на безразличный ко всему профиль Джима, – будем считать, что я старый и недалекий. Но знаешь, сынок… у Кирков, сколько их помню, была одна любовь – космос.

Тот не отреагировал, только выпил шот как-то нервно. Пайк продолжал.

– Будь осторожен, когда дело касается любви, Джим. Кого бы Кирки ни любили здесь, на Земле, в космосе им всегда было лучше.

– С этим я даже соглашусь, – хрипло проговорил Джим. – Вот только надо пережить еще год.

– И ту несчастную любовь, что у тебя случилась, – улыбнулся Кристофер, и морщинки лучились в уголках его глаз; вопросов он не задавал, зная, что на них не ответят.

Кирк тяжело посмотрел на капитана и снова утопил взгляд в шоте.

– Вы ничего не можете сделать, так же, как и я, – буркнул он.

– Наверное, – согласился Пайк. – Но космос все излечит, поверь мне, сынок. Космос стоит того, чтобы ждать его.

– Вы возьмете меня на Энтерпрайз? – жадно уставился на него Кирк; Крис мог бы поклясться, что голубые глаза пьяными не выглядели.

– Постараюсь, – кивнул он. – Пойдешь оператором фазерной установки? Только без фокусов, я тебя знаю, – капитан шутливо погрозил ему пальцем.

– Есть «без фокусов», сэр, – живо фыркнул Джим.

– Ну вот и славно, – одобрил Пайк. – Но учти, на Энтерпрайз назначаются лучшие. Не подведи.

Тот кивнул светловолосой головой уже более живо. Кажется, сработало, мальчик настоящий фанат своего дела. Джордж бы им гордился. А любовь… космос полон приключений, найдется кто-нибудь еще.

Кристофер Пайк был единственным отцом, которого Джим знал. Не Фрэнка же им считать, в самом деле! Отчим всегда был далеко от всего, связанного с космосом; человек земли, он не был даже нормально образован, и Джим до сих пор не понимал, что нашла в нем мама. Нисколько не удивительно, что в итоге она указала ему на дверь и вернулась к службе.

Так что твердая, но деликатная рука Кристофера, вовремя сказанное им слово, мимолетное «сынок» – вот что имело силу, вот что вело Джима через трудности. Не память отца, не молчаливый взгляд матери, так и не нашедшей покоя рядом с сыновьями, а фигура капитана Кристофера Пайка. Пайк не следил за ним, но всегда знал, каковы успехи юного Кирка, какие скандалы рядом с ним происходят… Джим вполне мог бы рассказать ему о Споке, но он отвык что-то кому-то рассказывать за одинокую юность; к тому же, закономерно боялся осуждения.

Так или иначе, Джим был Крису очень благодарен – за умение вовремя прийти и сказать то, что нужно именно сейчас.

Когда Кристофер ушел, Джим действительно почувствовал себя лучше. В шоте плавали отблески света, стекающий по глотке алкоголь походил на проглоченную жидкую звезду: тоже обжигал, тоже дарил спокойствие.

Почувствовав дурноту, Кирк вышел из бара и поплелся в студгородок, с трудом ворочая тяжелыми мыслями.

Он отрицал это целых три месяца: то яростно, то презрительно, то безнадежно. Искал что-то в глазах и объятьях тех, кто приходил к нему. Нежнее смотрел на темноглазых брюнеток и напряженно вслушивался в их стоны, ища хоть один похожий. Без толку.

Даже Боунс заметил то разочарование, которое преследовало Джима по утрам после таких ночей. То ли догадался, то ли неудачный брак и впрямь чему-то его научил, но он, изменив ворчливой манере, изрек:

– Это сильнее тебя, не сопротивляйся.

– Хренова иллюзия и ошибка, – согласно вздохнул Джим; оба к теме больше не возвращались: Кирк не делился, а Леонард и сам плохо управлялся с сильными чувствами.

С любовью точно.

Пьяная походка выравнивалась; в студгородке Джим снова поднял голову к небу. Рассвет уже занимался, да и городские огни не давали увидеть часть звезд… Одна упала, и он зажмурился, загадывая желание, как в детстве.

Беспомощность, сколько беспомощности. Именно то, что он ненавидел больше всего – сценарии, в которых ты ничего не можешь сделать, а значит, и выиграть не можешь.

Джим не любил и не умел ощущать себя чьим-то стыдом. Ни мать, ни отчим, ни даже задира-Сэм, что бы ни делали, никогда не стыдились за него. Пайк не стыдился за него, скорее уж, гордился; а если были странные истории, все больше смеялся, списывая на юный пыл. Даже Боунс в глубине души не стыдился его, несмотря на то, что умел театрально закрывать лицо руками, закатывать глаза и всячески намекать на идиотизм собеседника.

Почему Споку было стыдно?

Джим не слепой, он чувствовал, как Спок реагировал на него, а субординация… Как будто Джиму было бы впервой притворяться, что все идет как идет, и никто ни с кем не спит – да половина Академии делала точно так же! Преподаватели тоже люди – и тоже спят с мужьями, женами, друг с другом… иногда и с учениками, хоть об этом и молчат! Почему этот чертов Спок думает, что он какой-то особенный?

Ноги сами несли его к офицерскому корпусу. Джим не был достаточно пьян, чтобы вломиться к Споку просто так, но и не был достаточно трезв, чтобы дождаться утра.

Коммандер Спок открыл через пять минут – такой же собранный и строгий, каким был днем, разве что одежда другая. Из квартиры несло вулканскими благовониями и жарким воздухом.

– Кадет? Извольте объясниться, – проговорил он ровно.

– Хотите, чтобы все услышали? – усмехнулся Джим.

Спок, мгновенно поменявшись в лице и став настороженнее, огляделся и впустил его.

– Что вы себе позволяете? – снова спросил он, на сей раз далеко не так спокойно.

О, Джим чувствовал, как шевелится в вулканце возмущение. Да, вот он сделал шаг назад, к шкафу, и уверенность из взгляда начала исчезать.

– Ты меня боишься? – плевал Джим на субординацию, он не для того пришел.

А для чего, и сам не знал.

– Я не боюсь вас, но… – глаза Спока сфокусировались на Кирке и тут же взгляд скользнул в сторону. – Это нарушение Устава, способствующее распространению многочисленных порочащих слухов…

– Так вот чего ты боишься! – фыркнул Джим хищно. – И я все три месяца чувствовал себя дерьмом, только потому что правильный вулканец испугался слухов?

– Нарушение Устава – это серьезное…

– Я устал болтать, – все три месяца снова всплыли в голове Джима одним неприятным комком. – Я помню, каким ты можешь быть.

Кажется, его снова несло, словно рядом со Споком он уже не мог контролировать речь и просто озвучивал все, что приходило в голову. Чем ближе, тем тише, но сокровеннее.

Вулканец наконец поднял на него глаза, темные, как ночное небо, и свет от ночника пускал по ним звездные блики, окончательно сносящие Кирку крышу. Опять.

Вот руки тянутся, как к видению, но находят, наконец находят не сон, а живую плоть. Джим слышал, как часто Спок задышал. Просто обняв его, он так ясно чувствовал ответ, как будто был сверхчувствительным передатчиком.

Он три месяца мучился из-за какой-то ерунды в голове Спока, он устал и больше не хотел проигрывать себе самому…

Когда руки Спока сомкнулись вокруг него надежнейшей из всех цепей, Джим понял, что победил – хотя бы на эту ночь.

А когда вокруг его члена сомкнулись тонкие нервные пальцы, Джим понял, что звезды впервые его услышали.

Последний этой ночью метеор стремительно сгорел в атмосфере, и его блик слизал один из первых лучей солнца.

У Джима в груди зажглась крохотная собственная звездочка – острое ухо Спока покоилось на его плече.

========== Когда пришла осень ==========

You were strong and I was not

My illusion my mistake

I was careless I forgot

I did

James Arthur «Impossible»

У осени холодные руки и сердце не теплее. Осень приходит по дороге из опавших листьев и, шурша подолом вдовьего платья, качает головой, делает всех грустными и нервными.