Текст книги "Impossible (СИ)"

Автор книги: WhiteBloodOfGod

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Однако Джиму с осенью повезло больше – она была его доктором, его психиатром, залечивающим августовскую тоску и ее последствия. Словно отвечая золоту листвы, золото волос Кирка сияло ярче, и осень гладила его по голове, успокаивая еще недавно мятущуюся душу. Джим не знал осени фигуральной – той, что селится в груди, – а знал только осень фактическую.

Но в этом году все осенние черти вцепились в его душу когтями-скальпелями и замерли так на долгие недели.

Леонард вошел в комнату, устало плюхнулся на кровать и лишь потом огляделся, присвистнув.

– Это ж какой черт в тебя вселился, малец?

Обычный залихватский бардак комнаты куда-то подевался. Лен точно помнил, что этих стульев тут не было – или подождите-ка, так эти кучи шмотья и были стульями? А вон те статуэтки откуда взялись? Ах ты ж черт, а он думал, это подставки, и вешал на них всякую дрянь… На золотых фигурках сверкали надписи «Джеймсу Тиберию Кирку за то-то». И учебники рядками на полках, дела-то совсем плохи… И как теперь носки искать? Строго говоря, общая куча в углу не очень вдохновляла, но какая разница, если они одинаковые и чистые? Даже календарь прошлогодний выкинул, паршивец.

Кирк поднял на него ясные голубые глаза, такие серьезные, каких Маккой давно не видел.

– Заняться было нечем, – буркнул он неохотно.

– Вчерашний день искал? – проворчал тот себе под нос.

«Вчерашнего себя», – мысленно поправил Джим, но вслух ничего не сказал, слепо уставившись в учебник.

– Что стряслось-то? – вздохнул Маккой.

– Ничего, Лен, – бездумно ответил Кирк, и Леонард чуть не подавился очередным ругательством.

– Да никак ты болен, Джимми-бой? Где твое дурацкое «Боунс»?

– Все тут же, Боунс, если хочешь, – все так же отсутствующе отозвался Кирк.

Маккой вздохнул. Вот всегда так. Чертов мальчишка настолько упрям и непредсказуем, что о причинах его поступков можно только догадываться – сам никогда не скажет.

Леонард, кажется, был одним из немногих, кто философски относился к образу жизни Кирка: все выкрутасы, загулы и изобретательность он воспринимал скорее как здоровую норму молодого парня; с Кирком было хлопотно, но весело жить рядом. Не то чтобы Маккой смеялся или участвовал, но внутри он был доволен – с этим пацаном никогда не соскучишься. К слову сказать, веселья иногда перепадало и в прямом смысле – захаживающие к Джиму красотки в последнее время нуждались в утешении или просто в бокале виски, раз уж сам Кирк постоянно отсутствовал.

Видимо, причина как раз в этих отсутствиях.

– Кто-то втюрился по самые уши, – в пространство сообщил Маккой и увидел, как Джим вздрогнул.

Но не столько из-за попадания в яблочко, как думал Леонард, сколько из-за напоминания об ушах. Джим мог бы поклясться, что видел, как Спок повел ухом как-то раз – хотя тот и отрицал.

Кирк зло уткнулся в учебник, по-прежнему ничего не видя. Как и следовало ожидать, та ночь ничего не решила между ними. Если быть точнее, только усложнила.

Спок поднял его ровно в семь одним неодобрительным взглядом, который безжалостным скальпелем вспарывал любой сон, даже такой крепкий и счастливый, как у него в ту ночь. Проклятый вулканец стоял возле кровати одетый с иголочки с таким видом, будто нашел здесь Кирка минуту назад и собирался как следует его отчитать за проникновение в офицерские квартиры.

– Доброе утро, – опередил его с неуверенной улыбкой Джим, зевнув и приподнявшись на кровати.

Одеяло сползло, обнажив некоторые части тела, грешащие утренним стояком, и Спок замер зеленым истуканом, уставившись на него.

– Извини, но столько внимания на мой член ни разу не обрушивали, неловко как-то, – хмыкнул Кирк, поднимаясь и вопреки своим словам, не делая и попытки одеться.

Раз его нагота так действовала на вулканскую невозмутимость… Что ж, он собирался это использовать сполна.

– Оденьтесь, кадет, – выплюнул Спок с явным трудом.

– Опять планируете выставить меня вон, коммандер? – все в Джиме подобралось, готовое к броску. – Не слишком ли трусливо даже для вулканца?

– Не смейте вменять мне в вину желание избавиться от вашего присутствия, – холодно отчеканил тот. – Вы являетесь в мою квартиру и ведете себя неприемлемо, не думая о последствиях.

– Таких как слухи, порочащие вашу безупречную зеленую задницу? – прошипел Джим. – Знаете что, мистер «я ни в чем не виноват, меня заставили»? Определитесь со своими инстинктами, окей? Потому что вы и ваш член явно расходитесь во мнениях как вчера, так и сегодня! – и Джим обличающе ткнул в топорщащиеся форменные штаны.

На щеках вулканца заиграла зелень.

– Я вулканец и способен обуздать свои инстинкты, кадет! – процедил он.

– Да неужели? – Кирк наклонился к острому уху и прошипел прямо в него: – Это бред собачий, вы сами знаете.

– Шаг назад, кадет, – тяжело выдавил Спок.

– Или что, блядь? Ударишь меня, а потом притворишься, что я сам напоролся на твой кулак?

– За последствия отвечаете сами.

– Да я-то способен это сделать, в отличие от тебя! Это же ты делаешь вид, что не виноват и ничего не было? – рявкнул Джим и… шлепнулся на кровать.

Нависший над ним явно растерявший контроль вулканец выглядел опасно и чертовски соблазнительно. Джиму редко доводилось ощущать себя жертвой, даже в однополых связях он предпочитал вести – и делал это прекрасно, стоит заметить. Но сейчас… он был загнанной в угол мышью, и его тело реагировало до боли неправильно.

– И что ты сделаешь теперь? – поинтересовался он у замершего гончей над следом вулканца. – Когда сам понял, что все твои аргументы – лицемерное дерьмо? Ты же хочешь меня так, будто в последний раз.

Спок его не слышал, уткнувшись Кирку в шею и шумно там сопя.

– Вы испортили многообещающий исследовательский тандем. Полагаю, глупо спрашивать, зачем вы это сделали. Люди склонны следовать низменным желаниям.

– Вот только не надо себя от нас отделять. Ты сам наполовину… – начал Джим и успел только поразиться, насколько быстро Спок перетекал из одной позы в другую. Вот он уже снова угрожающе нависал над ним.

– Откуда вы почерпнули данную информацию?

– Слухи, – пожал плечами Кирк и поразился, как неудобно это делать лежа. – Не отвлекайся. Так ты хотел, чтобы наши отношения оставались в рамках высокоинтеллектуальных бесед о ксенолингвистике?

– Это было бы логично и приемлемо, а также в высшей степени продуктивно. У вас прекрасные способности к обучению и изобретательность истинного исслед… – выдал Спок серьезно и осекся, услышав тихий смех.

Это несколько отрезвило его, так что он поднялся, одернул одежду и замер, потеряв нить поведения. Джим сел на кровати и потер глаза, не прекращая хихикать.

– Поверить не могу, что ты втюрился в мои мозги. Серьезно, я давно не слышал такого чисто вулканского бреда…

– Вы…

– Ой, да прекрати мне «выкать», и это твое «кадет» действует на меня вовсе не охлаждающе, как ты думаешь. А ты ведь так думал, да?

Спок осекся, видимо, Джим оказался прав. Потянувшись до хруста и снова поймав жадный взгляд, он фыркнул, подошел к Споку и хлопнул его по плечу.

– На людях можешь называть и так, но в личном общении я предпочитаю слышать свое имя. Особенно если этот кто-то в шаге от того, чтобы перегнуть меня через стол и трахнуть.

– Я не… – начал Спок и снова запнулся, поскольку картина явно представлялась ему соблазнительной.

– Ага, вот об этом я и говорил, – кивнул Джим. – Давай так. Я буду приходить к тебе, и мы будем говорить о чем хочешь хоть по два часа, только сообрази поесть, – Спок несколько раз моргнул и машинально кивнул. – Но потом мы будем трахаться до потери пульса, ясно? Как тебе такой вариант?

Кирк знал, что это звучало до ужаса цинично, но это сочетало их обоюдные интересы, так? Он привык действовать именно таким образом: встречаясь с какой-нибудь девушкой, они проходили романтическую часть так, как было нужно ей (порой вмешивались и интересы Джима, когда ему лень было находиться в одиночестве), а сексуальную – так, как хотел он. Все были довольны. Потом говорить становилось не о чем, а секс приедался, и они расставались. Иногда, правда, случались накладки, когда у Джима все проходило раньше, и тогда бесконфликтно не получалось, но… Кто не без греха?

Если честно, он надеялся на такой исход, отчасти чтоб избавиться от неудобной и почти унизительной привязанности к такому неудобному объекту, отчасти думал просто вытрахать эти странные чувства, да так, чтоб надоело до чертиков.

Спок смотрел на него странным взглядом, который Джим не мог охарактеризовать никак, настолько непонятным тот был. Смотрел… и вдруг кивнул.

– Отлично, – постаравшись скрыть облегчение, проговорил Кирк. – Встречаться можно у тебя, просто придумай отмазку, что мы работаем над проектом или ты помогаешь мне изучать вулканский… Кстати, как по-вулкански «звезда»?

– Кhio’ri, – машинально ответил Спок и бросил острый взгляд на Кирка.

– Вот и отлично. – улыбнулся Джим. – Тогда я пойду, пока никто не проснулся.

Выглядело хорошо, правда? Джим добился, чего хотел, и вышел оттуда победителем.

Если бы…

– Нет, Боунс, ни в кого я не втюрился, – упрямо возразил он, сфокусировавшись на обеспокоенном взгляде Маккоя; кажется, он долго молчал.

– Не пудри мне мозги, парень, – буркнул тот. – Я не допытываюсь, кто она и как тебя угораздило – мне это дерьмо неважно, а механизм я знаю и так. Слушай, я не эксперт, но просто живи своей жизнью, это единственное, что помогает.

– Ага, – с отсутствующим видом кивнул Кирк; Маккой понял, что его едва ли услышали, вздохнул, проворчал что-то про зеленых мальчишек и углубился в свои дела, отвлекаясь только на то, чтобы найти в новом порядке какую-нибудь вещь.

Джим слепо смотрел в учебник и проигрывал в голове то дерьмо, в которое на самом деле медленно превращались их отношения со Споком в течение месяца. Отношения! Скорее бы уж назвать это связью, а еще лучше – мазохизмом.

Вдохновленный Джим пришел на следующий вечер и получил отпор – раз уж у них «занятия», то пусть это происходит ровно три раза в неделю в определенное время, а еще: «Я выслал на ваш падд специальную литературу по вулканскому языку и культуре, извольте изучить, кадет. Дабы не тратить времени зря, я буду обсуждать с вами прочитанное».

Беседы с ним, впрочем, действительно захватывали, когда он не включал лекторский тон, конечно. Как и всякий вулканец, Спок мгновенно замечал дыры в аргументации или в знаниях; с одинаковым упорством дополнял, исправлял и спорил, если считал нужным. Порой они действительно по два часа обсуждали конструкции новейших космических кораблей, доварповую историю или достоинства клингонского стиля ведения боя. Порой же Спок вел себя как настоящий засранец – спрашивал «урок», каменел рожей и даже чай не предлагал. Хотя в иное время ставил на стол и еду – что-нибудь вулканское, якобы для «более близкого знакомства с культурой».

Офицеры из общежития редко обращали на Джима внимание, пару раз спрашивали, что он здесь делает, и, получив ответ, удовлетворялись. Всем здесь было известно, кто такой Спок, и ничего предосудительного о них даже и подумать не могли.

На «ты» Спок переходил редко, неохотно и преимущественно в постели, а когда его просили, изображал глухого. В постели он немного отмирал, зеленел и трахался с усердием какого-нибудь доварпового механизма: методично, четко, отмеряя в голове, сколько фрикций и для чего нужно. К своему неудовольствию, Джим обнаружил, что Спок предпочитает кончать молча, и назло вулканцу тоже перестал издавать хоть какие-нибудь звуки.

– Я делаю что-то не так? Насколько я тебя изучил, ты склонен демонстрировать удовольствие, сигнализируя партнеру издаваемыми звуками, – спросил он через пару минут.

– Плохо стараешься, – нахально ответил Кирк.

– Позволь уточнить, что именно, поскольку ранее ты реагировал приемлемо, – дотошно уточнил вулканец.

– А меня не возбуждает твое молчание. Тебе пофигу, кого ты трахаешь? Или как? – очень задиристо, но однозначно обиженно бросил Джим.

– Вулканцам не бывает все равно, с кем они вступают в половую связь, – странным тоном после продолжительного молчания ответил тот.

– Ладно. Но хоть как-то сигнализировать, что тебе тоже хорошо, ты можешь? – устало уточнил Кирк.

Чертов вулканец просто непробиваем.

На это Джим не только не получил ответа, но и результат оказался сомнительным: Спок стал благодарить его за «приемлемый половой акт». Это бесило даже больше, чем молчание.

Ему больше не позволялось ночевать в квартире Спока. Ему вообще ничего не позволялось: что-то трогать, кроме посуды и кровати, издавать слишком громкие звуки, задерживаться больше, чем на три часа, обниматься после секса…

Спок, судя по всему, задался целью превратить их времяпрепровождение в то, чем оно было официально – занятия. Спок обучал Джима понимать вулканский и вулканцев; может быть, теперь он и впрямь понял бы кого-то из них, но этого конкретного он не понимал однозначно. Казалось, что Спок и не стремится быть понятым, будто нарочно отгораживаясь, отмалчиваясь и стремясь свести контакт к минимуму. Обидно, учитывая, что мнение Спока от мнения его члена разительно отличалось – ему явно нравилось трахать Джима, как бы он ни пытался это скрыть за каменной рожей и молчанием.

Если бы Джим мог, он взял бы лазерный скальпель и вырезал из Спока правду, но, к сожалению, тут бы и скальпель не помог.

Кое-что очень Джима бесило. То, что несмотря на уже месяц интенсивного и классного секса, личных контактов не менее девяти часов в неделю и, казалось бы, полностью исполненного желания… Ничего не проходило. Маленькая звездочка в груди не гасла, как бы Спок ни охлаждал ее своим поведением. И лучше бы она к херам погасла, потому что это больно, чертовски больно, когда тебя не понимают и не хотят понять.

Может, Споку и было уютно изображать из себя робота, но Джим был живым человеком, которому внезапно даже для него самого захотелось тепла и привязанности.

И вот это – это бесило больше всего.

Осень обещала быть болезненной. Джим становился все мрачнее и все задумчивее. Эта бомба должна была взорваться, потому что Джим Кирк никогда не терпел безвыигрышных ситуаций, даже если сам при этом выигрыше много терял. Ставки в некоторых играх всегда были высоки, а Джим, несмотря на юный возраст, уже умел играть по-крупному. На свою жизнь, например.

Что ж, он готов был сыграть и на свои чувства, как бы это дерьмо ни называлось. А пусть даже и любовью, в которую он не верил. Уж точно не к Споку, такого просто быть не могло. Просто принцип, просто сценарий, который должен покориться победе Джима.

Кирк жестко и почти зло хмыкнул.

Неизвестно, кому от этого будет хуже, но он должен сдвинуть ситуацию с мертвой точки. Он же хренов Джим Кирк.

========== Когда ночи стали длиннее ==========

We can’t cry the pain away

We can’t find a need to stay

There’s no more rabbits in my hat

to make things right

Sunrise Avenue ‘Fairytales gone bad’

Джим Кирк крайне редко интересовался чьим-то мнением по поводу своих решений и поступков – возможно, это было юношеское упрямство, возможно, индивидуальное качество, а скорее всего, просто следствие того, что спросить обычно было не у кого. Никаких границ еще не выстроилось – делать можно было все что угодно до тех пор, пока ответственность ты несешь сам.

Вторым важным фактором развития личности младшего Кирка было то, что длительных отношений он пока строить не умел, по разным причинам. Привычка быть одному, заложенное в подкорке знание о том, что даже самые родные люди в какой-то момент разворачиваются и уходят, раздирающая душу тяга к космическим далям, отсутствие понимания и, главное, желания понять кого-то – все это мешало, если не делало отношения вовсе невозможными. Связей было много, глубоких – единицы. Но ни одна не преодолела той границы, за которой начинался сам Джим, а не людские представления о нем.

И эти две ремарки на полях решали, что делать Джиму сейчас, когда Спок держал его, будто милого, но грязного щенка, на вытянутой руке – и не дотронуться, и не сбежать. Особенно с учетом того, что Джим и сам толком не знал, чего хочет – облизать с ног до головы, скуля и обещая преданность, или сбежать, сверкая пятками и рыча из-за угла.

Иными словами, Кирк впервые за довольно долгое время не знал, как следует поступить, чтобы получить свое, но и не собирался это выяснять. А собирался он причинять боль и тащить эмоции из вулканца за хвост. Не объяснять себя, делая понятным для вулканца, не добиваться того, чтобы Спок раскрылся, а искусственно делать его понятным для себя. Как угодно.

Разумеется, никакие такие мысли не бродили по буйной кирковой головушке, ибо головушка была занята флиртом с девушками на глазах у Спока.

Собственно, тем Джим и занимался – появлялся везде, где ходил Спок, и соблазнял на его дороге девушек и молодых людей. Тем более эффективно, чем пристальнее черные глаза мерили его взглядом. Как бы Спок ни отворачивался, Кирк знал – он смотрит. Потом приходил в жаркую квартиру на десятом этаже офицерского корпуса; вел медленные разговоры на вулканском и о Вулкане, ища в темных глазах отголоски эмоций; трахался, никак не находя тепла; гладил острые уши, не чувствуя отклика…

Одним холодным и непривычно одиноким осенним вечером Джим поймал себя на машинальном зубрении вулканских неправильных глаголов, каждый из которых воображался какой-нибудь невулканской черточкой Спока. Раздражение на секунду залило глаза, падд оказался на полу, но Кирк быстро пришел в себя – и нашел беспомощность.

Вот, кажется, единственное чувство, которое Спок давал без ограничений по времени, по выражению или еще как-то. Джим молча уткнулся в колени и порадовался, что Боунса нет рядом, чтоб увидеть эту картину.

Почти три месяца жаркого секса и холодных взглядов. Три месяца он не может обнять и поцеловать после секса. Три месяца его выкидывают на улицу, не позволяя пригреться рядом. И три месяца он это позволяет.

Спок. Господи, чертов ты ублюдок, когда успел… Когда ты успел так глубоко залезть? Никто и никогда не мог, а ты..! Тебе нормально так, тебе так легче, тебе – что? Почему ты не можешь просто..?

Мудак.

Как же было дерьмово Джиму в этот момент. Но как же ясно работали его мозги!

И вот тогда он понял: что-то должно измениться. Это мертвая точка, ни вперед, ни назад. И тянуть из Спока чувства не выходит. Кто-то должен толкнуть отношения вперед или, черт побери, прекратить их.

Чего Джим в этот момент хотел больше, – продвинуть или прекратить – он старался не думать. Ответ был слишком очевиден и не приносил радости.

Ночи стали темнее и холоднее, когда под вечер Кирк бежал через студгородок, выдыхая клубы пара.

– Привет, – бросил он, просочившись через дверь к Споку и с наслаждением уловил легкие волны раздражения на лице вулканца. – Я замерз и хочу твой чай из чертополоха.

– Ты прекрасно знаешь, что этот чай сделан из растения… – начал Спок сквозь зубы.

Эта сцеженная фраза придала Джиму сил продолжать провокацию.

– Да-да. Расскажи, как провел день. Все так же скучно и безрадостно? – фыркнул он, с удовольствием встряхиваясь и злорадно окатывая Спока каплями дождя; сам прошел на кухню за чаем, насвистывая и всем видом показывая, что ответ ему не так уж интересен.

Спиной он чувствовал неприязненный взгляд.

– Меня и по сей день удивляет привычка людей задавать ритуальные вопросы без желания получить ответ, – сообщил он, замирая истуканом в дверях кухни.

Джим ничего не ответил, прихлебывая чай и обжигаясь. Давай же, остроухая ледышка, ты же так хочешь выяснить! Ты так долго молчал, так старательно держал все в себе, ты не мог не ревновать, ты же вулканец, почти вулкан, а вулканы имеют свойство рано или поздно извергаться. Сделай что-нибудь, шагни вперед, шагни, стань ближе…

– А также демонстрировать свою разнообразную личную жизнь, – все-таки закончил Спок.

Бинго.

Джим помедлил, ощущая, как колотится сердце, потеют руки, но внутри разливается жаркое тепло – то ли от чая, то ли от осознания того, что этот гад все же чувствует что-то.

– Отсюда поподробнее, – начал он, нервно облизывая губы и хорохорясь. – Что тебе не нравится?

– Я вулканец, мне не могут нравиться или не нравиться культурные различия. Я лишь пытаюсь выяснить, зачем ты стремишься продемонстрировать мне свои половые связи. Меня они не касаются.

Опять двадцать пять. Джим поднялся и медленно сделал шаг к заложившему руки за спину вулканцу. Не он, так сам Кирк.

– Правда? Что, тебе нет разницы, что я могу кого-то трахать? Что кто-то может добровольно на это согласиться? Что мне с кем-то лучше, чем с тобой? – он подошел ближе, следя за сузившимися зрачками Спока; они казались отсутствующими, будто он видел перед собой описываемое. – Или что кто-то еще трахает меня, и я совсем не думаю о тебе? Что я провожу с кем-то целые ночи без опаски, что меня вытурят на улицу? Тебе все равно, правда? Даже если я скажу тебе, что ты мне больше не нужен?

В этот момент суженные до точек зрачки Спока все-таки наткнулись на джимов взгляд, раздувающиеся ноздри глубоко втянули воздух, раздалось низкое клокотание, очень смахивающее на рычание.

Спок «дошел».

Джим нервно рассмеялся, понимая, что сейчас что-нибудь решится – и эта злость позволит им шагнуть дальше. Но он не учел того, что потеря контроля вулканцем отличается от человеческой.

С нежданной силой Спок подхватил его и попросту бросил на кровать. Не успел Кирк опомниться, как оказался голым; содранная одежда валялась на полу, от боксеров остался только кусок ткани с резинкой, хорошо хоть форма уцелела. Вулканец рыкнул на него, рывком перевернул на живот и…

Кирк охнул. О боже, вот это да. Язык у Спока был охренительный. Впрочем, вскоре он сменился членом, да так резко, что Джим застонал. Все продлилось не более двух минут и, кажется, отразится на походке.

Он перевернулся на спину и рассмеялся, увидев ошалевшего Спока, с каким-то отстраненным удивлением рассматривающего собственные руки. Тот поднял на него непонимающий взгляд.

– Стыдиться меня ты привык, – хмыкнул Джим, глядя прямо в эти растерянные глаза. – Я ведь такое дерьмо, если посмотреть, как ты себя со мной ведешь. Ты же всего лишь жертва.

Он помолчал, давая Споку осознать, а потом облизнул губы и, не удержавшись, с садистским удовольствием добавил:

– Теперь попробуй постыдиться себя. А ведь все могло быть просто офигенно, знаешь, – Кирк, морщась, поднялся с кровати, – если б не твои замашки типа «Вы все дерьмо, а я не такой». Если бы мы нормально встречались. Ты там что-то говорил про то, что вулканцам не все равно, с кем они трахаются. Тут одно из двух, детка, – прошипел Джим в окаменевшее лицо, – либо все равно, либо ты – не вулканец.

Он отвернулся и, пересиливая дискомфорт, принялся одеваться. Теперь все должно измениться. Давай же, Спок, скажи что-нибудь. Сделай это, вообще, хоть что-нибудь! Продолжи ссору или скажи, что…

Но Спок молчал.

Вместо удовлетворения Джим почувствовал тонкие лапки предательского холодка. Что-то пошло не так.

– С какой целью ты инициировал эту связь, проявляя упорство? – Спок требовательно вцепился в джимово плечо, синяки останутся точно. – Чтобы продемонстрировать мою несостоятельность как вулканца?

Джим фыркнул этой тупости. Но вообще-то было грустно, что вместо того, что он хотел, получилось… это. Что Спок только это и услышал. Не то, что относится к Джиму как к дерьму, не то, что в отношениях стоит что-то изменить.

– Нихера ты не понял, – проговорил он и отошел, ожидая хоть чего-нибудь.

Растерянный Спок смотрел на него, хмурясь и заложив руки за спину. Снова чертов неприступный айсберг.

Внутри было холодно и пусто. Стало кристально ясно – это его последний визит сюда. Какая-то гордость у Джима еще осталась.

Поддавшись отчаянному порыву, он втянул Спока в долгий, глубокий и, наверное, самый нежный поцелуй, какой у них случался. Отстранился, чтобы отдышаться, украдкой бросив на вулканца взгляд – изменилось что-нибудь?

Нет, все то же отсутствующее выражение лица и заложенные за спину руки.

Он хотел, чтобы Джим ушел. Что ж.

Холодный ночной воздух забрался под форменку, но пробежаться, стряхнув его объятья, Джим не мог. Он чувствовал себя пустым и выпотрошенным, но совсем не из-за секса, больше походившего на изнасилование – в конце концов, чего-то такого он ожидал.

Он хотел сказать не это, заставить понять что-то совсем иное… Только что это было такое, он не знал и сам.

Чего было ожидать от вулканца? Что грязную животину, которую он так долго, не решаясь, держал на вытянутой руке, он все-таки пригреет?

Скорее, выкинет, как сейчас. Не словами, нет, а этим жутким холодным молчанием.

Ощущать себя грязным уличным щенком, на которого посмотрели, погладили и оставили мерзнуть, было тоскливо.

========== Когда не осталось ничего ==========

Out of my life

Out of my mind

Out of the tears we can’t deny

We need to swallow all our pride

and leave this mess behind

Out of my head

Out of my bed

Sunrise Avenue ‘Fairytales gone bad’

Весна последнего курса встретила Джима пустыми улицами и ветром, пронизывающим до костей через форменку. Март суровыми движениями встряхивал его, вырывал из ставшего уютным зимнего забытья и заставлял вспоминать, шевелиться, болеть. Скоро начинались экзамены.

Все изменилось и как-то… не к лучшему.

Он должен был радоваться, ведь это последний курс Академии. Потом Пайк обещал ему место на Энтерпрайз, новенькой красавице, стоявшей в доках, и это должно было быть как первый раз с девушкой, волнительно и ответственно, но Джим не мог заставить себя радоваться. Это было вдвойне подло: словно он столько лет хотел жениться на девушке своей мечты, но вдруг влюбился в кого-то еще. Спасало лишь то, что Энтерпрайз все-таки не девушка; к тому же, вдруг именно ей и суждено его спасти и увезти с треклятой Земли, где нет совершенно ничего хорошего?

Кристофер с тревогой разглядывал его, сочувственно хлопал по плечу и тащил поучаствовать в гонках на флаерах. Боунс угрюмо пищал своим трикодером, что-то вкалывал и притаскивал новую порцию виски, бренди или контрабандного инопланетного алкоголя. Где брал, не говорил. Свист ветра и алкогольный жар не помогали, словно всю солнечную радость из него кто-то выпил через коктейльную трубочку. И Крис, и Лен очень похоже качали головой и бормотали что-то вроде: “Все пройдет”. Жалко звучало.

Джим больше не вернулся на курсы ромуланского, чем невероятно расстроил как девушек, так и парней, никогда не скучавших в его обществе. На вопросы он отвечал неохотно, куда охотнее составлял им компанию в питейных заведениях города. Даже солнечной Гейле так и не удалось затащить его в постель на сеанс целительного орионского секса.

Однажды он встретил Ухуру, где-то в начале февраля. Она смерила его привычным хмурым взглядом, остановилась на глазах и несколько секунд молчала.

– Хреново выглядишь, – зачем-то сказала она и снова попыталась уколоть: – Здесь теперь слишком скучно для тебя?

Кирк вместо ответа криво улыбнулся, покачал головой и, хмыкнув, бросил:

– Придется мне тебя процитировать. Ты не понимаешь, Нийота.

Ухура вздрогнула от обращения по имени. Неудивительно, что он знал ее имя, но обращение прозвучало как-то… уязвимо что ли. Словно Кирк только что подставил ей для удара грудь. Ответа она не нашла, а Кирк, отвесив шутовской поклон, ушел по своим делам. Странный он.

Джим проводил ее взглядом до корпуса ксенолингвистов, долго смотрел, как она беседует у входа с очень знакомой прямой фигурой, явно завтракающей штырями, и как они вместе заходят внутрь. Что-то внутри безжалостно честно сказало:

Она его идеал – умна, красива и не позволит себе ничего лишнего; если потребуется, оставит все в рамках научных работ. Он и раньше ей нравился, просто Джим пришел и все разрушил, как обычно… Это и правда была ее жизнь и ее место.

Джиму казалось, не осталось ничего, что бы его радовало. Только космос, гребаный космос по-прежнему звал его, не обещая тепла и понимания, но и не заставляя чувствовать себя грязным уличным щенком.

Спока он почти не видел, но Спок был везде. В голове звучали его фразы, в постели мерещился его запах, в учебниках мелькали процитированные им фрагменты. Джим ненавидел его и не мог перестать думать об этом. Сволочь, какая же холодная бессердечная сволочь. Лицемер.

К вящему удивлению Пайка и Боунса, привычного Джима им вдруг вернули экзамены. Точнее, один экзамен.

В конце марта, после прекратившихся ветров, кадеты выпускного курса начали по очереди проходить тест Кобаяши Мару.

Вполне ожидаемо для всех посвященных блестящий Джеймс Кирк тест завалил. Повел себя не хуже прочих – попытался спасти гибнущий корабль. Что было неожиданностью, так это блеск в его глазах после проигрыша. Обычно кадетам требовалось время прийти в себя и осознать свой урок, но Джим словно бы загорелся. Второй неожиданностью (для всех, кроме, пожалуй, Криса и Леонарда) стал запрос на повторное прохождение теста.

Запрос удовлетворили. С вполне ожидаемым результатом.

Он должен был выглядеть побитой собакой, выходя из помещения симулятора, но не выглядел. Кирк оглядел присутствующих прищуренным задумчивым взглядом, хитро улыбнулся и ушел.

– Джим, – начал Кристофер, пригласив его в бар тем вечером, – я понимаю, почему ты хочешь пройти тест. Но это Джорджа не вернет, и даже не докажет, что был другой путь.

Разумеется, он не мог сказать, что тест непроходим. Кирк тогда смерил его удивленным взглядом, а потом усмехнулся, совсем как раньше.

– Это не из-за папы. Копаться в прошлом – это как-то не для меня.

– Тогда зачем тебе это? – прямо спросил Пайк.

Джим снова удивленно на него посмотрел.

– Вы что, правда не понимаете? Выход есть всегда, его нужно только найти. Возможно, и папин метод сработает.

Он помолчал, допил виски, и его взгляд потемнел:

– Я не хочу больше проигрывать, мне хватит одного раза.

Только когда он ушел, Крис сообразил, что Джим имел в виду свою летнюю привязанность и… Это что, все еще были ее последствия? Господь милосердный! Это было совсем не похоже на того легкомысленного повесу, которого знал Пайк.

Жаль, безумно жаль, что первые столь серьезные чувства Джима встретили холодную стену. Он мог бы здорово повзрослеть. С другой стороны, он и сейчас кажется старше. Может, так даже лучше.

Джим стал задумчивее, но упрямства у него не убавилось.

Два раза. Два гребаных раза Кирк вытягивал себе мозги, кишки и совесть, пытаясь решить сначала этическую дилемму, а потом уже просто изворачиваясь в расчетах, чтобы подсчитать угол поворота для маневра уклонения, силу критического варп-скачка, градус выстрела… Да что угодно, крохотную погрешность, которая и будет решением. На третий раз он повторил путь отца: эвакуировал команду и постарался дать время гибнущему Кобаяши Мару, отвлекая боевых птиц, стараясь их подбить и, в итоге, сбив двух ювелирно рассчитанным тараном. Хотя в реальности оставшиеся две птицы скорее всего бы свалили от сумасшедшего камикадзе, эти, запрограммированные, все-таки сделали свое грязное дело. Наблюдающая комиссия почему-то признала выход неординарным и даже “очень точно рассчитанным”, но это тоже было не то.