Текст книги "Impossible (СИ)"

Автор книги: WhiteBloodOfGod

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Неожиданно для себя Джим понял, что вместо ситуации со Споком вертит в уме все новые и новые способы пройти тест, большая часть из которых, вероятнее всего, заранее обречена на провал. Что-то было в этом тесте. Что-то страшное и неотвратимое, что-то важное и нужное.

Не менее неожиданно для себя он впервые за год позвонил маме по подпространственной связи. Мама выглядела усталой, но счастливой, и ему вдруг очень захотелось прижаться к ней, впитать стерильный запах корабля, смешанный с ее собственным запахом, и рассказать, как ему плохо. Но вместо этого он рассказал о тесте.

– Милый, – вздохнула Вайнона сочувственно, – милый, папу этим не вернешь. И даже не докажешь, что он мог выжить.

И мама туда же, раздраженно подумал он. Почему им всем кажется, что он зациклен на папе?

– Это не из-за него, – процедил он. – Это просто… важно.

Вайнона внимательно осмотрела сына совершенно другим взглядом – более профессиональным, более цепким что ли.

– Это всего лишь компьютерная симуляция, Джим. Она приближена к реальности, но не реальность, – довольно строго сообщила она.

Эта фраза задела в нем вовсе не то, что, вероятно, планировала мама.

– А что может измениться в реальности?

Вайнона хмыкнула.

– Клингоны уважают решимость идти на смерть. Как ты и предполагал, они могли бы перестать атаковать.

– Может быть, но не факт. Культ смерти в бою, – отмел он. – Я бы вообще вытянул его оттуда буксирным лучом, но корабль им не оборудован… И знаешь, я бы, наверное, инициировал переговоры.

– По правилам, первыми инициировать переговоры должен был капитан “Кобаяши Мару”, – задумчиво произнесла Вайнона. – Не факт, что это вышло бы, но так полагается.

– Тогда почему в тесте нет опции ведения переговоров?! – отчаянно воскликнул Джим. – Я серьезно, мам! Это же… не знаю, должна быть вторая по важности директива. Ты ведь во Флот идешь не в стрелялки играть, а исследовать и защищать, воевать в последнюю очередь, так нам говорили.

Вайнона отвернулась.

– Иногда они не вступают в переговоры, малыш. Иногда им ничего не нужно, кроме как уничтожить вас.

Джим застонал и уронил голову на руки.

– Мам! Я устал слышать это каждый год! Устал вспоминать, что за мою жизнь папа заплатил своей! – его злой взгляд жег и резал, и Вайноне вдруг стало стыдно.

За то, что никогда не позволяла ему забыть и жить своей жизнью. За то, что отравляла его веселый нрав виной перед отцом. Она делала это, несомненно. Она была плохой матерью, слишком безразличной, слишком далекой.

– Джим, я… – ей пришлось подождать несколько секунд, чтобы проглотить слезы. – Прости меня.

Сын вперил в нее странный взгляд. Это не был тот взгляд, которым он смерил ее после того, как она узнала, что Фрэнк его бил, не злой и обвиняющий. Не тот, с которым он вернулся с Тарсуса-4, пустой и настороженный. Не тот, с которым он уходил из дома, мечтательный и тоскливый.

Это был взгляд, полный грусти и презрения.

– И что я должен делать с твоим “прости”? – спросил он тихо. – Серьезно, я жалею, что позвонил. Что я ожидал услышать, кроме очередного упоминания отца? Почему все думают, что я должен, не знаю, страдать из-за этого? Я хочу только понять, почему никто не может пройти чертов тест и как же, мать его, это сделать.

Он отключил связь, но Вайнона еще долго сидела и смотрела в пустой экран перед собой. Для нее, Сэма, Пайка Джордж был живым человеком, а для Джима только глянцевая картинка в раме, к тому же, слишком идеальная, чтобы походить на живого человека. Разве она рассказывала ему, как Джордж смешно морщился? Каким он был бестолковым поваром, и Сэм предпочитал ходить голодным, нежели рискнуть и съесть отцовскую яичницу. Как он умел ладить с мальчишками, превращая каждую игру в командную работу и строя даже самых отъявленных шалопаев. Как рыбачил вместе с Кристофером и Арчером в командировках, как они все вместе ходили в походы в дни юности.

Сэм все это помнил, а Джим нет. Для Сэма потеря отца была раной, для Джима – фактом в книге. У них всех было “до” и “после”, у Джима только данность.

Почему им всем казалось, что он должен страдать? И когда он не мог этого делать, когда он жил и дышал полной грудью, они все старались напомнить ему, погасить его внутреннюю лампочку, словно им было стыдно перед кем-то, что Джим не горюет, не ощущает потери. Словно им было нужно, чтобы ему тоже было плохо.

Хотелось заплакать, но это было то, что она делала всегда, когда не могла ничего изменить. Всегда жалость к себе и побег от проблем в космос. Она глубоко вдохнула, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

Может, хватит? Может, настало время исправлять ошибки, а не рыдать над старыми, совершая все новые? Только что она может сделать?

После звонка матери легче не стало.

Он бы даже не удивился, если бы в итоге ему сказали, что позволяют пройти тест только потому, что его отец, бла-бла-бла. Или если бы его отправили к психологу, как они, скорее всего, и сделают, если он допустит еще один провал.

Это, конечно, всего лишь компьютерная симуляция, но… Джим вспомнил чувство бессилия, охватывающее его в таких ситуациях: вот Фрэнк бьет его в лицо, и ему нельзя ответить; вот Сэм отворачивается и уходит из дома, и что бы Джим ни сказал, это не поможет; вот мама рассеяно гладит его по голове с этим своим вечным грустным и подавленным видом, и он не может расшевелить ее, хоть кричи; вот гложущее одиночество на съемной квартире, и пусть он приведет сюда хоть сто девушек, лучше не станет; вот Спок ясно показывает, что стыдится Джима, как фаллоимитатора в шкафу; а вот на экране симулятора проклятое “Провал”, и кулаки сами собой сжимаются до хруста.

Бессилие – вот его главный враг. Не потому что он жаждет всю жизнь выигрывать, жизнь не матч, и он умеет признавать противника сильнее. Но пытаться до конца, решать, когда другие боятся, не отступать, если есть, что терять – это был его воздух, это было то, чего никто не понимал сейчас. Если бы он в это не верил, однажды Фрэнк бы прибил его, или он стал бы таким же бесцветным, как мама, или ему светила бы дорога в психушку, или четверо кадетов не избили бы его, и Пайк не дал бы ему шанс на новую жизнь… Он должен был продолжать улыбаться, хоть разбитыми губами, хоть одними глазами, должен был идти дальше и не сдаваться.

Речь не о выигрыше. Речь о том, чтобы не давать бессилию захватить себя. Не говорить: “Я сделал все, что мог”, не опускать руки, если это действительно важно. Как только возникает желание сдаться, это знак того, что нужно бороться дальше.

Иначе никак.

И у него появилась идея. Что ж, раз Звездный Флот считает, что переговоры вести нет смысла, что мы тут все собрались в войнушку играть… Он им устроит.

Это восстановление справедливости. Они хотят обмануть Джима априори непроходимым тестом? Тогда Джим обманет их и сделает их тест проходимым.

Хотя искушение запрограммировать тест на переговоры было очень сильным.

Почти три ночи ушло у Джима на создание подпрограммы, которая бы могла это осуществить. Не то, чтобы он не мог сделать это быстрее, но необходимо было понять, в какой момент ему нужен перелом в ходе теста и какого рода. Можно было вообще отключить пушки клингонов, встроить буксирующий луч, сделать боевые птицы уязвимее, увеличить мощность щитов или вооружения… Все это было слишком топорно, но Джим хотел бы бросить это в лицо ханжам, составлявшим тест, мол, подавитесь, я знаю, что он непроходим, вы обманули меня, я обманул вас, все честно.

Но он решил поступить хитрее. Если они заметят, если они поймут, где и что именно случилось, тогда он выскажет им все, что думает о такой подлости. Если же нет, это даст шанс прочим, если они додумаются, где лежит “сюрприз” для них. К тому же, возможно это посчитают ошибкой создателей теста, и командование укусит само себя за хвост. Тоже недурно.

Однако проблема начиналась не здесь. Настоящая проблема заключалась в том, чтобы как-то встроить это в сам тест. Для этого нужен был код доступа кого-то из разработчиков.

Хреновый был план, но не то, чтобы Джима это остановило. Другого выхода у него не было, потому что сдаться – не выход.

Гейла растянулась на его кровати и вещала что-то про последние веселые деньки, он ее почти не слушал и даже не любовался на безупречные изгибы ее тела.

Она была, бесспорно, красива. И, наверное, почти год назад у него бы все сводило от желания рядом с ней. У него и сейчас мелькало, что-то на уровне биологии, буквально тянуло к ней… Но это была именно что биология. Джим ощущал это четко, как никогда. Почти как утренний стояк, само по себе, без участия мозга. Утренний стояк – странная вещь; ты совсем не хочешь секса, даже возьмись ты самоудовлетвориться, это выйдет с трудом. Но член стоит.

Все дело было в отсутствии обычного игривого настроя. Не то чтобы он мучился совестью из-за Спока – теперь это не имело значения. Не то чтобы ему не хотелось секса из-за отсутствия эмоционального влечения, это тоже… не так важно, в конце концов.

Ему не хотелось использовать Гейлу. Это было хреново. Как-то… низко. Обман, который рано или поздно вскроется, а если вскроется, осколками скандала может задеть и ее. А ведь она ничего такого не заслужила.

Если бы можно было сделать это так, чтобы она не узнала!

Он начал издалека: рассказал ей, что чувствует себя словно в вакууме (чистая правда), что привычные вещи не приносят радость, и даже секса не хочется (полуправда). На что Гейла, рассмеявшись, ответила, что вмиг его расшевелит, она же орионка.

У них действительно что-то получилось. Джим даже кончил и чисто технически, заставил кончить ее (не что, чтобы пришлось много стараться, у орионцев с этим проще).

– Дерьмо! – буркнул он, сев на кровати и пряча лицо в руках.

Все смешалось. Стыд перед Гейлой, бессилие перед тестом, видение Спока перед глазами, отчетливая нехватка чего-то в этом сексе…

– Прости, пожалуйста, прости, – пробормотал он, хватая ее за руку и избегая смотреть в глаза. – Я ужасное дерьмо.

– Что такое, Джимми-бой? – обеспокоилась она, прильнув к нему. – Что-то не так?

– Все не так, – едва не взвыл он. – Этот чертов тест… Я создал подпрограмму, но мне нужно встроить ее и адаптировать, да хотя бы поискать бреши. У тебя есть коды разработчика, и я хотел… Черт, прости, я совсем не хотел тебя использовать, я такое дерьмо, – он снова уткнулся в ладони.

– Так хотел или не хотел? – Гейла отстранилась, но, судя по тону, не собиралась крушить все подряд.

– Мне было нужно, но я не хотел, – вздохнул он. – Черт, звучит мерзко, прости, я… Я найду другой путь. Обычно я никогда так не делаю.

Он отважился взглянуть на нее и успел удивиться. Гейла не злилась, она снисходительно улыбалась, вздернув брови, и даже погладила его по спине.

– Да, котенок, ты здорово запутался, – сказала она. – Не ты первый пытаешься через меня забраться в эти коды. Ты даже не представляешь, сколько секса я получаю каждый год благодаря тому, что участвую в этой программе, – орионка улыбнулась.

– Подожди… – Джим нахмурился. – Ты ведь не могла дать кому-то коды, иначе об этом бы знали.

– Конечно, нет, – фыркнула та. – В конце концов, меня потому и взяли туда. Людям сложнее преодолеть искушение удовольствиями, а мне это… Ну, как тебе выпить пива. Не то чтобы я отказываюсь от секса или подарков, но коды, конечно, не даю. И меня за это ценят.

– Прости, это была хреновая идея и еще более хреновый поступок, – он нашел в себе силы улыбнуться. – Забудем, ладно?

Гейла кивнула, подмигнув ему, и потянулась за одеждой.

– Пойдем-ка выпьем кофе, дорогой.

– Слушай, – он протер глаза и вдруг понял, как сильно устал от всего: тест, напряжение поиска, обман и даже этот секс… – Я как-то не в форме. Ты не заслужила сидеть и слушать мое нытье, а на большее я сейчас не способен.

Орионка снова подарила ему хитрый игривый взгляд.

– Ты меня плохо знаешь, Джимми. Пойдем пить кофе. Обещаю, это пойдет тебе на пользу.

Все девушки, которых знал Джим, пили латте, капуччино или, на худой конец, кофе с молоком. Гейла пила доппио и жаловалась на то, что он “слабоватый”. Орионцы обожали горький черный кофе, но имели стойкий иммунитет к кофеину, так что для них даже доппио был всего лишь вкусной водичкой.

– Ты влюбился, – начала она ни с того, ни с сего.

Учитывая то, что для орионцев сплетни – только один из способов познать мир, большинство из них получают удовольствие, оные сплетни разнося. Для них это естественно. Обычно Кирку было плевать на сплетни о себе – больше шума, меньше реальных фактов, – но о Споке он и сам не хотел рассказывать.

Хотя мог бы. О, если бы он был кем-то другим, он мог бы растрезвонить об этом повсюду, и вулканцу пришлось бы несладко.

– Не надо отрицать или отвечать вопросом на вопрос, я же орионка, Джим, я чувствую не только флюиды секса, но и… как бы сказать… тех, у кого уже есть партнер, – она нахмурилась, потом махнула рукой. – В смысле, это не обязательно чужой запах, просто от тебя не пахнет готовностью к сексу, если ты понимаешь, о чем я.

– Но зачем тогда ты согласилась? – удивился Джим.

– Не в моих правилах отказываться, – пожала она плечами. – К тому же, некоторым это нужно, чтобы понять… ну, знаешь, что они кого-то любят и больше не могут спать с симпатичными орионками.

– Я даже не хочу знать, – пробормотал он, наверняка краснея. – Это все неважно. Люблю я кого-то или нет, этот кто-то не жаждет меня видеть. И вообще речь шла о тесте.

Гейла помолчала некоторое время, попивая свой кофе, потом встряхнула рыжими кудрями и призналась:

– Джим, ты не дурак и пытался уже трижды. Он непроходим, это ты хотел знать? Я все эти строчки кода наизусть знаю, я даже ассистировала при дополнениях. Там нет брешей, их искали сто раз. Смысл этого теста как раз в том, чтобы быть непроходимым. Чтобы заставить тебя понять, с чем ты столкнешься, будучи старшим офицером мостика.

Джим помотал головой. Сказанное его не удивило, и Гейла это поняла.

– Ты догадывался, отлично. Хочешь встроить подпрограмму и изменить условия? Это увидят сразу, когда сменится сценарий.

– Даже если это будет незаметно? – поднял голову он. – Если я добавлю несколько небольших условий, соблюсти которые случайно – нельзя?

– Хорошо, – кивнула Гейла, – допустим. Но ты совсем не думаешь о том, что это трибунал не только для тебя, но и для меня.

– Нет, – проговорил он тихо, оглядывая новую мысль со всех сторон, – если они не смогут доказать, что ты отдала мне их добровольно. Если бы я украл их у тебя или откуда-то еще…

Орионка задумчиво пожевала губами и обратилась к нему:

– Давай ты покажешь, что планировал сделать.

Джим вытащил падд, открыл редактор схем и принялся увлеченно объяснять тактику, которая невозможна в реальности, но с компьютером могла бы сработать.

Выбор дня теста пал на самый заполошный для преподавателей день. Не то чтобы это была идея Джима, во-первых, ему было все равно и он не планировал скрываться в случае чего, а во-вторых, при всем желании не смог бы повлиять на составление расписания прохождения тестов.

Идея и исполнение принадлежали Гейле. “Это чтобы им пришлось повозиться, прежде чем что-нибудь поймут. Если вообще будет до того”, – пояснила она, производя загадочные манипуляции с его заявлением. Поскольку распределение тестирования “Кобаяши Мару” по дням и совмещение его с расписанием членов комиссии было одной из ее обязанностей, труда это ей не составило.

Джим до сих пор не знал, почему она решила ему помочь. То ли потому что он отказался от идеи использовать ее, то ли ей просто понравился план, то ли хотелось пошалить перед выпуском… Ему было интересно, но спросить напрямую как-то неудобно, да и некогда.

В тот день у комиссии было заявлено пятеро студентов-выпускников на “Кобаяши Мару”; до этого трое членов комиссии проводили экзамен для будущих навигаторов; еще двое только что вернулись с тестов по экстремальному пилотированию и выглядели несколько пожеванными. У Спока в этот день были лекции до самого теста, но Гейла и не рассчитывала, что он отвлечется, прекрасно зная, что самым опасным врагом для их затеи будет как раз вулканец. Не то чтобы она что-то сказала об этом Джиму (парню и без таких новостей было несладко), но имела в виду. Доказать добровольность ее участия было совершенно невозможно. Максимум, ей светил выговор за халатность, но и он в условиях выпуска уже был не особенно важен.

Капитан Гарровик, USS Фаррагут, как-то столкнулся с ней во время отпуска на Земле. Если честно, она вытащила его из одной неприятной ситуации с тремя недружелюбно настроенными телларитами, желавшими с толком подраться. Теллариты совершенно теряются при виде красивых женщин, а уж услышав родной язык, они вовсе разомлели. Гарровик оценил ее таланты и намекнул, что был бы не прочь видеть ее на своем корабле в качестве связиста, а возможно и в качестве ассистента во время переговоров. Совсем недавно она получила от него письмо о том, что его заявку приняли, и она официально распределена на его корабль, так что за свое будущее она была спокойна.

Когда очередь дошла до Джима, – а он был пятым и последним, – как и следовало ожидать, бодрым выглядел только Спок. Все остальные наблюдали вполглаза.

– О, это тот упрямый кадет! – сказал кто-то, заметив Джима.

– Кирк! Надо же! – оживилась комиссия. – Снова.

– Все еще надеется найти ответ?

– Это наверняка из-за его отца, бедный мальчик, не может поверить…

– Упрямый малец, многого добьется.

– Может, снова что-нибудь оригинальное выдаст.

Только Спок молчал. Гейла не удивилась, тот вообще не проявлял и двадцати процентов от нормального набора стандартных человеческих реакций. Он же вулканец, он же выше всей этой возни. Невольно фыркнула. Он ей не нравился.

Подпрограмма была загружена заранее. К вящему удовольствию Гейлы, никто из кадетов действительно не воспользовался “пасхальным яйцом”, заложенным Джимом в тест. Корабли нынешнего поколения, оснащенные хорошим военным потенциалом, сильно теряли в маневренности, и мало кому могло прийти в голову проявлять изобретательность на эту тему. В конце концов, если у Кирка не выйдет, сюрприз останется будущим поколениям.

При такой ювелирной работе могло и не получиться, если он что-то не так рассчитал или пилот из добровольцев опоздает с реакцией.

Тест начался стандартно, комиссия приникла к непрозрачному с той стороны стеклу. Гейла могла бы поклясться, что даже Спок нахмурился и уставился в кабину симулятора будто на личного врага. Это было что-то новенькое.

– Поднять щиты. Маневр на тридцать градусов, используем правую птицу как щит, – сосредоточенно бросил Кирк. – Внимание… Сейчас!

Несколько растерявшийся пилот последовал указаниям, с заминкой не более половины секунды заводя корабль за клингонскую птицу. Казалось, та потеряла его из виду, настроившись стрелять в дающий сигнал бедствия Кобаяши Мару.

– Еще десять градусов влево, пилот. Опустить щиты, начать транспортировку выживших, – сухо бросил Джим и примерно через четыре минуты добавил: – Стоп транспортировка выживших. Начать транспортировку шаттлов на Кобаяши Мару.

В это время оставшиеся две птицы уверенно выстрелили в них… прямо через собственный третий корабль. Ювелирно раскрошив ему все атакующие системы.

– Минус один, – удивленно пронеслось среди комиссии.

– Стоп транспортировка! – рявкнул Кирк. – Поднять щиты, маневр уклонения, сорок пять градусов.

Выстрел все-таки попал, инерцией их отнесло чуть дальше.

– Капитан, мощность щитов упала на десять процентов, – объявили Джиму.

– Понял. Сто десять градусов. Вот так. Опустить щиты, начать транспортировку! – Кирк начал нервничать, считая про себя секунды.

Птица, за которой они прятались, тоже потеряла их из виду; ей потребовалось несколько секунд, чтобы развернуться к Кобаяши Мару… но первой птице не требовалось разворачиваться, чтобы начать палить в нее, не принимая во внимание то, что по вражескому кораблю она не попадает.

– Стоп транспортировка! – скомандовал Кирк, отсчитав секунды. – Маневр уклонения, варп-пять на границу нейтральной зоны и Федерации.

– Есть варп-пять, – растерянно отозвался пилот.

– Поднять щиты. Держать удар до падения мощности щитов на пятьдесят процентов. Огонь.

Кадеты на “мостике” переглянулись. Фазеры ударились в щит птицы, тот выдержал. Зачем они просто стояли и стреляли?

– Следующий чертов выстрел снесет нам щиты почти до конца, капитан! – выплюнул Маккой, хмуро сидевший в кресле научного офицера.

Кирк кивнул, про себя отсчитал еще кое-что…

– Варп-пять по направлению к дому. Сейчас!

На экране под выстрелами последнего клингонского корабля взорвался Кобаяши Мару.

Кирк поднялся, одернул форму и заявил, не глядя ни на кого:

– Спасательная операция завершена. Оснований для начала военных действий против Федерации не обнаружено.

Комиссия переглянулась. Профессор Маккензи, пилот со стажем, нахмурился и озадаченно заявил:

– Он почти ювелирно подсчитал маневренность корабля, кроме одного места. Но он проходит тест не в первый раз.

Профессор Имоджен Брайант, еще довольно молодой навигатор, но уже со степенью и приличным опытом, заглянула в падд, куда только что пришли полные данные о работе волонтеров, играющих навигатора и пилота на тренажере.

– Это не его ошибка, Джейк, – тихо проговорила она, обращаясь к Маккнези. – Пилот немного напортачил с курсом, здесь все слишком ювелирно…

Маккензи и четыре других профессора, считая Спока, тоже взглянули на результаты.

Гейла вглядывалась в них, пока они не обращали на нее внимания, и втягивала воздух, пытаясь учуять запах их эмоций. Не то чтобы она могла узнать весь спектр, но самые базовые, особенно мужские – если постараться.

Запах ошеломления был слишком тонким для ее гуманоидного носа, но оно превосходно читалось по лицам. Нервозное предвкушение – да, они потели, облизывали губы, пытаясь понять, как так вышло, предвкушали интересные отчеты и исследования. И одно такое, неприятное, почти-почти… Гейла недоуменно моргнула. Злость. Натуральная, хотя и очень ослабленная. Кому она принадлежала? Ни на одном лице она не отражалась… Кроме Спока. Но вулканцы ведь не испытывают эмоций, разве не это им талдычат на лекциях по межвидовой этике?

Спок молча рассматривал результаты теста, и ни единый мускул не дрожал на его лице, но и в разговоре он не участвовал.

– Коллеги, вы увлеклись, – прервала бормотание над паддами доцент Шарлин Гордон. – Как бы ни был талантлив его ход, скольких он бы успел транспортировать за десять минут? Там экипаж, если память мне не изменяет, триста восемьдесят человек.

– Триста восемьдесят один, – исправил Спок, вызвав два наморщенных носа и одну понимающую ухмылку. – И у кадета было девять целых семь десятых минуты.

Джозеф Келли, работавший ранее инженером на нескольких кораблях, произвел в уме кое-какие расчеты и покачал головой:

– В экстренной ситуации при прочих равных одна транспортация – это минута. Десять транспортаций по пять человек – это пятьдесят. Но ведь он им три шаттла отправил…

– Не считая их собственных, они ведь тоже должны были пытаться эвакуироваться, если по логике, – задумчиво добавил доцент Спенсер, последний член комиссии, бывший капитан, оставивший службу ради близости с семьей на Земле. – Кстати, почему они этого не делают?

Некоторое время комиссия смотрела на Спока, тот ничего не отвечал, сверля взглядом Кирка.

– Кадет Кирк, подойдите к комиссии! – сказала Гордон в микрофон.

Гейла успела уловить странные изменения на невозмутимом лице Спока. Он обвел комнату быстрым цепким взглядом, словно желая найти пути отступления, но таких, как и следовало ожидать, не нашлось. Тогда он замер, и каменность его лица могла бы поспорить даже с обычной его невозмутимостью. Это была разница между мимом и статуей.

Джим предстал перед ними через минуту… И выражение лица человека, обнаружившего в коробке конфет бомбу с запущенным таймером, было лишь мягким аналогом того, что случилось с лицом Кирка, когда он прошел в комнату наблюдения.

Орионка успела заметить, что этот взгляд был направлен на Спока.

О, боги.

Серьезно? Это то, что она видит? То, что чувствуют ее рецепторы?

– Зачем вы стояли на границе нейтральной зоны, подставляясь под огонь? – строго спросил Маккензи, явно требуя подтверждения своим данным.

– Давал время шаттлам, отвлекая огонь на себя, – несколько вальяжно сообщил Кирк, с явной неохотой отводя ставший агрессивным взгляд от вулканца.

У Гейлы возникло стойкое ощущение, что Джим почти забыл о цели визита, когда увидел Спока; к тому же, с его лица исчезли радость и гордость собой, а это о многом говорило. Сейчас легкая вальяжность его тона носила характер пружинистой стойки хищника перед броском. Как комиссия этого не замечала, оно же носилось в воздухе.

Это были люди, всего лишь люди с их слабым обонянием, к тому же, увлеченные своим делом и этим тестом. Гейла не удержалась от хмыканья.

Джим ничего не мог с собой поделать, это был старый, еще из детства защитный механизм, время от времени жутко ему мешавший. Обманчивая расслабленность, которая позволяла ему вовремя прыгнуть и отвлекала внимание, иной раз и провоцировала.

– Вы понимаете, что данный исход возможен только на симуляторе? – раздался голос Спока, холодный, как все льды Антарктиды. – Клингоны не атакуют союзников без причины, а настолько большой погрешности без особых условий быть не может. К тому же, они попытались бы атаковать и шаттлы…

– Но кто-то бы все равно выжил! – процедил Джим сквозь зубы.

– Возможно, хотя вероятность составляет всего…

– Джентльмены! – вмешалась Брайант. – Да, мы все понимаем, что такая ситуация возможна только на симуляторе. Но это задачка, решение которой было найдено на наших глазах!

Спок прищурился, словно пытаясь сообразить, почему уважаемые коллеги, прекрасно знающие о цели и принципиальной невозможности пройти тест, считают, что такой результат допустим и не сопряжен с нарушениями.

– Что ж, молодой человек, – провозгласил Маккензи, улыбаясь, – мы должны сказать, что удивлены вашим неординарным мышлением. Считайте, что получили лучшие рекомендации от комиссии.

– Очень рад, сэр, – отрапортовал Джим, на секунду словно забыв о присутствии Спока и загораясь как лампа. – Разрешите идти?

– Свободны, кадет, отпразднуйте как следует, – хмыкнула доцент Гордон, кое-что о Кирке знавшая.

Напоследок Гейла заметила вновь скрестившиеся взгляды Спока и Кирка: о, это было каменное упрямство, умноженное на уверенность в своей правоте, и острое жало недоверия и злости. Если бы ей кто сказал, что вулканец на такое способен, она бы не поверила.

Как только Джим вышел, обстановка вернулась к более-менее обычной, а когда ушел Спок, комиссия даже перестала сдерживаться, споря над каждым решением.

Гейла выдохнула, расслабилась и тоже позволила себе улыбнуться. Они оба молодцы, хотя Джим, конечно, чертов гений и должен ей целый ужин.

Если бы она сейчас знала, чем сейчас занят Кирк, ужин бы она заменила психологом, однозначно.

========== Когда сменилась система отсчета ==========

Falling out of love is hard

Falling for betrayal is worse

Broken trust and broken hearts

I know, I know

James Arthur – Imossible

Раздражение – эмоция, которая рушит в жизни людей множество налаженных отношений, вытаскивает наружу подсознание. Порой раздраженный человек, стремясь эмоционально задеть другого, невольно выпячивает свои собственные личные проблемы и слабые места так, как будто бы вывернул наизнанку грудную клетку. Раздражение – безусловно негативная эмоция, более того, деструктивная, – может парадоксально нравиться людям, которым хочется выплеснуть свое эмоциональное напряжение.

Раздражение – одна из тех эмоций, наличие которых Спок в себе отрицал совершенно, гордясь своей вулканской способностью подавить подобную слабость и, тем самым, остаться закрытым для остальных, не дать им повода считать его излишне человечным. Опыт детства научил его достаточно: все эмоции – слабость, но раздражение – то, что способно вывернуть тебя наизнанку и положить перед ногами оппонента.

Еще у Спока было детальное восприятие – такая же особенность вулканцев, как и стремление подавлять эмоции. Он всегда замечал то, по чему человеческий глаз скользнет и не заметит. Это была одна из тех вещей, которые помогали ему отгородиться от людей – замечать их недостатки на уровне деталей. Всю жизнь, проведенную не на Земле, Спок старательно защищался от нападок на свою получеловеческую природу, так что теперь все ее проявления он видел и пресекал на корню, всегда держа где-то в памяти сравнительную таблицу. Ее давно никто не требовал, но страх оказаться не-вулканцем слишком давно сидел в Споке.

Но в тот самый день эти двое сговорились и вызывали одно другое.

Снег был для Спока диковинкой чужой планеты, странным погодным феноменом, причиняющим неудобства. От него намокал китель, снег устраивал на волосах Спока проседь, щекотал нос, стекал по лицу, совсем не хотел быть изученным, капризно быстро таял и вызывал неуместную эмоцию, которая походила на предвкушение. Все эти мелкие детали, которые вулканец замечал, быстро приводили к нарастанию раздражения ситуацией.

Спок, конечно, был хорошим вулканцем и старательно его подавлял, следовательно, никак не мог признать, что настроение у него испорчено. Испорченное же настроение, в свою очередь, делало его придирчивым, используя в качестве объектов детальное восприятие.

Студенты сегодня особенно нерационально использовали время – говорили на отвлеченные темы, так что Споку пришлось навести в классе тишину, которая вскоре тоже начала его раздражать своей странной наполненностью отчасти испугом, отчасти негативом.

В общем, когда в аудиторию, опоздав, зашел незнакомый студент – без всякого разрешения, между прочим! – Споку приходилось прилагать усилия для подавления раздражения. Студент не способствовал: сначала он отвлек всех от работы бесцельным замечанием об очевидном факте, потом расстегнул китель, расположил свои вещи на столе в каком-то хаотичном порядке, а после отвлекался на болтовню.

Его звали кадет Кирк, и Спок догадывался, что это имя может стать синонимом раздражения на долгое время.

Он проверил списки деканата – действительно, обновление произошло неделю назад, следовало уточнить причину. Кадет Кирк маячил на первой парте, откровенно флиртуя с орионкой, и будь они на Вулкане, Спок быстро объявил бы наказание. Его чуткий нос улавливал орионские феромоны в ослабленной препаратами форме. Эти двое превращали его занятия в средоточие личных отношений.

Он вовремя опомнился, поняв, что еще немного – и его раздражение выплеснется наружу. Кадет Кирк, казалось, вовсе не замечал ни своего возмутительного вида (расстегнутый китель, развязная поза, закатанные рукава), ни пагубного воздействия на преподавателя (возмутительное отсутствие логики и наблюдательности!).