Текст книги "Позови его по имени (Самурай) (СИ)"
Автор книги: Вирэт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
Матэ вскочил в седло и развернул коня от веранды. В эти мгновения полоса яркого света легла на ступеньки и двор из раскрывшейся двери. Старый Ошоби неторопливо вышел из дома.
– Самурай Токемада, оставь коня и иди за мной.
Старик произнёс это спокойно, почти задумчиво, но в конце фразы стояла твёрдая, властная точка.
Конь храпел и танцевал под Матэ…
Этоми Ошоби невозмутимо ждал.
Наконец самурай спрыгнул на землю. В ярком проёме двери появился ещё силуэт, – пожилая служанка подошла к Ошоби и тихо что-то сказала. Старик кивнул и ответил: «Будь возле нее!» Женщина поклонилась и закрыла дверь.
Они остались вдвоём в синем бархате ночи: старый воин – на веранде, самурай – на ступенях. Ошоби спустился вниз: «Иди за мной», – и неторопливо, тяжело ступая пошёл по узкой песчаной дорожке через сад.
Следуя за хозяином сквозь тихую лунную гармонию ночного сада, молодой самурай с удивлением вслушивался в странную дрожь, волнами проходящую через всё его существо. Вечером здесь, видно, прошёл дождь, и на некоторых листьях ещё сказочно покачивались подсыхающие капли. А быть может, садик недавно поливали, чтобы хозяин мог насладиться всей полнотой его красоты?..
Горло Матэ сжималось. Он не понимал себя. Сладкая печаль окутывала душу, как слёзы.
«Я хотел бы сейчас уйти… – подумал Токемада. – Быть может, он предложит мне это?»
Он с трудом дышал. Никогда ещё не было Матэ так хорошо и так больно.
Маленький чайный домик – тясицу – возник в самой глубине сада. Его веранда была усыпана ковром из опавших лепестков сакуры. От зрелища этой красоты Матэ невольно замедлил шаги.
Старик ополоснул руки из ритуального кувшина возле входа и вытер их чистым белоснежным полотенцем, висевшим над водой. Потом он достал из-за пояса свой меч и положил его на специальную скамеечку на веранде. Кряхтя, согнулся почти пополам и протиснулся в низенькую дверцу домика.
Всё это – и оставление мечей снаружи, и низкий вход, – имело глубочайший смысл: смирение, уравнивание, умирение всех перед лицом вечной красоты, совершенной гармонии Жизни и Смерти, безупречности и бесконечности Истины, к размышлениям о чём и подводила идущая из глубины веков дзенская чайная церемония тя-но-ю.
Матэ погрузил ладони в прохладу чистой родниковой воды в кувшине. И долго смотрел, как нежным корабликом плавает на поверхности цветочный лепесток.
Возле занавешенной двери на веранде он задержал движение и дыхание.
«Всё было так же… двадцать лет назад?.. Всё это «саби» («налёт времени»)… те же деревья, роняющие лепестки на веранду… те же ступени… и так же свистел чайник?.. Тот же чайник?!.»
– Добро пожаловать, – сказал Этоми Ошоби с поклоном, начиная ритуал на пороге.
– Вы оказали мне честь, – вздрогнув, машинально ответил Токемада. И поднял глаза, жадно оглядывая комнату.
Одна стена помещения была отодвинута полностью. Ветви с белоснежной пеной соцветий тянулись в дом из сада, создавая нереально сказочное, чарующее зрелище. Несколько глиняных светильников, расставленных на разных расстояниях и высоте, напротив, подчёркивали гармонию и уют именно земного, человеческого мира. Среди белого песка очага сияла огнём изысканная пирамидка древесных углей, на треножнике над нею нежно пел чайник.
Старик вышел из кухни с подносом в руках, сел напротив гостя. На подносе был лёгкий ужин: рыба, рис, фрукты, всё красиво разложенное, украшенное небрежно-изысканно лепестками цветов, – в соответствии с самыми строгими эстетическими требованиями церемонии.
Когда они покончили с едой, Ошоби отнёс поднос обратно на кухню и начал заваривать чай неторопливыми священнодейственными движениями, каждое из которых имело определённый смысл и шло из глубины веков. Хорошо знающий ритуал тя-но-ю, Матэ смотрел на все действия хозяина в странном состоянии транса – сладостного покоя и растущего волнения одновременно. Внимание его усиливалось, каждая деталь воспринималась обострёнными чувствами, как громкий аккорд… и в то же время Матэ казалось, что он спит и видит сон – сказочный, яркий, нереальный, какие люди видят только в детстве.
– Прошу вас, отведайте чая.
– Это будет для меня большой честью. Благодарю вас, мне хотелось бы после вас.
– Вы мой гость. Это вы оказываете мне большую честь. Прошу вас.
– Благодарю. Чудесный чай…
Матэ грустно смотрел на тлеющие угли. Чашка в его руках слегка дрожала.
– Я видел много церемоний. Но такой мастерской – ни разу, – искренне сказал он. – Мне показалось, что я вернулся в сны о детстве… Жаль, что это было лишь видение… Но, думаю, пора возвращаться в реальность? Я не ребёнок и знаю, что за всё на свете приходится расплачиваться…
– Хотите ещё чая? – внезапно спросил старик.
– Да… благодарю вас! – Матэ понял намёк и замолчал, принимая вновь разлитый хозяином зелёный чай. Этот разговор вести не ему. Не он здесь диктует условия.
Зашипел, потухая, фитиль одного из светильников. Через минуту догорел и второй. Ночь, – тёплая, благоухающая, ласковая, – вошла в дом целиком и наполнила его тихим ветерком, шорохом деревьев, бездонностью и бесконечностью небес. Точно ожидая именно этого момента, выкатилась из-за облака огромная белая луна, и засиял весь мир, купаясь в величии её триумфального шествия.
Несколько падающих лепестков скользнули из сада на колени Матэ.
«Я умру сегодня, – подумал он. – Благодарю судьбу за счастье, которое я не заслужил. Мне будет легко сегодня это сделать. Пока весь мир мой… Завтра ничего этого у меня уже не будет. И мне не нужно такое завтра. Я правильно выбрал. Слава Будде!»
Полный покой охватил его душу. Матэ знал, что уже ничто не выведет его из этого сладкого сияния Пустоты. Он был абсолютно счастлив и спокоен.
– Значит, Нисан мёртв? – задумчиво произнёс Ошоби.
Самурай смотрел в небо.
– Да. Но я не убивал его. У нас в Японии это называется «совершить сэппуку». Я не знаю, как это называется в Китае. Он шагнул под мой занесённый меч, не глядя на него. Он вообще не смотрел на меня, – медленно, с паузой после каждой фразы ответил Матэ. – Я провёл удар до конца, потому что незавершённое движение некрасиво.
– Не смотрел на тебя? – через минуту заговорил старик. – А куда он смотрел?
– Мимо. За моё плечо. Я не знаю. Может, на вашу дочь. Мне кажется, она как раз была справа за моей спиной.
Матэ помолчал. И тем же ровным, абсолютно лишённым каких-либо эмоций голосом продолжил:
– Он был отличный боец. Я считаю большой честью для себя, что мне довелось с ним сойтись в поединке. Но он не должен был так умереть. Это – не моя победа.
– Да, – просто подтвердил Ошоби. – Это – его победа.
– Да.
Старик вдруг очень внимательно всмотрелся в залитое лунным светом, безжизненно прекрасное и торжественное лицо молодого самурая.
Потом свёл брови и задумался.
– Послушай меня, капитан Токемада. Я изложу тебе суть проблемы, а ты сам рассуди, как я должен её воспринимать. Ты выигрываешь поединок; в столице проходит свидетельская церемония; свидетель готовится к отъезду. И вдруг, насколько я понял, среди ночи появляешься ты, самурай Шогана, возглавляешь отъезжающую группу, вступаешь по дороге в бой с напавшими «тенями» и спасаешь от неминуемой гибели мою дочь. Прежде чем начать благодарить тебя, я хочу разрешить появившиеся у меня естественные вопросы. Что означает твоё неожиданное появление? Кто были нападавшие? Каковы причина и цель нападения? И какова связь всего этого с твоим появлением? Я вижу странно замыкающийся круг… и весьма желаю понять его суть и происхождение, чтобы принять правильные решения. Скажи мне, – ты узнал нападавших?
– Да, – ответил Матэ через долгую паузу. Сияющее небо завораживало его.
– Это были люди Шогана?
Токемада молчал.
«Какая огромная луна, какое совершенство! И эти лёгкие облака вокруг неё – как морская зыбь, просвеченная солнцем…»
– Самурай! Моя дочь – единственный дорогой мне на этом свете человек, – глубокая живая боль зазвучала в голосе старого воина. – И никакой этикет не заставит меня сделать вид, что ничего не произошло. Но посуди сам, каким бессмысленным будет моё обращение к Шогану с требованием расследования, если он сам как-либо к этому причастен! Ты ведь человек чести, Токемада!.. Это были люди Шогана?
Матэ молча повернул к нему лицо.
«А ещё они похожи на соцветия сакуры…»
– Нет, – коротко ответил он.
Теперь тяжело и надолго задумался Ошоби.
– Не думаю, что ты был послан Шоганом. Он послал бы не тебя и не одного. Но Шоган вообще никого не послал бы, чтобы спасти нам жизнь. Ему была важна победа любой ценой и смерть Нисана любой ценой, потому что это последняя победа. Шоган хочет поставить точку, и ему не нужны больше ни поединки, ни Свидетели. И не столь важно, чьими руками убрал бы Свидетелей Шоган. Но ты сглупил, влезая в это дело. Ты теряешь больше, чем выигрываешь, капитан Токемада. Может быть, ты теряешь всё… Поэтому я и хочу знать, что нужно было тебе в этой заварухе? Как ты здесь оказался?
«Тогда… была такая же луна?.. И эти синие квадраты так же лежали на полу?.. И я могу обернуться… а он – здесь?.. Как тогда?..»
– Скажите, здесь в это время всегда такая луна? – внезапно спросил Матэ, поднимаясь и подходя к окну. – Я хотел бы схватить это тушью. Смотрите, какой густой аквамарин в вышине! И какая пенная закипь ближе к горизонту – переходящая в предутренний туман, сияющее ничто… И в ней тонут цветущие кущи садов… – Матэ почувствовал, что задыхается. – Отец любил Любование Луной? – он обернулся к Ошоби. Старик ошеломлённо смотрел на него. – Ну что вы от меня ждёте?!. А как бы он поступил в такой ситуации?.. Что вы смотрите?!. Благодарю вас за тя-но-ю… Я… не должен был быть здесь… это правда!.. Мне давно пора ехать! – Матэ одним прыжком оказался у двери, но Ошоби с неожиданной для старика проворностью отжал его в угол.
Рука самурая метнулась к поясу, забыв об отсутствии меча. Обеими могучими руками Этоми сжал его плечи, Матэ только бессильно трепыхнулся, как бабочка, насаженная на иглу. Слёзы заливали его лицо.
Как заворожённый, смотрел на эти сверкающие в лунном свете дорожки старик. На одну из его рук капнуло, он вздрогнул…
– Какой же я идиот! Мальчик мой…
Матэ молча выдирался из его рук. Ошоби опомнился и отпустил его.
Молодой самурай тут же отлетел к дверному косяку, оправляя ворот монцуки.
– Простите мои плохие манеры, – через минуту произнёс он неровным голосом. – Сочту за честь оказаться вам полезным, если ещё понадобятся мои услуги. Простите… Я действительно… Мне стыдно за моё воспитание…
– Стыдишься, что ты живой человек? – невозмутимо сказал Ошоби, снова ставя чайник на огонь. – Капитан Матэ Токемада, ты можешь преспокойно оставлять свои манеры за порогом, когда входишь в этот дом. И хорошие, и плохие. Я советовал это твоему отцу, советую и тебе. Ты понял меня, сын Сёбуро?..
*
– Я так рада снова оказаться дома, рада видеть вас здоровым! Мне жаль, что причинила вам такое беспокойство, отец…
Ошоби наклонился и ласково поцеловал её в лоб.
– Хорошо: жара нет. Ты скоро поправишься, теперь я уверен в этом. Как прошла ночь?
– Спокойно. Почти не чувствовала боли.
– Я заходил к тебе утром. Твои глаза были мокрыми от слёз.
– Это сон, – обеспокоено шевельнулась Нази. – Уверяю вас…
– А что тебе снилось?
– Китай, – тихо ответила девушка, помолчав.
Ошоби задумчиво смотрел на неё.
– Что ж, – через минуту произнёс он. – Может, ты и права…
Старик подошёл к окну.
Нази вскинула глаза.
– Я вижу у твоей постели книги.
– Да, я попросила Огин найти мне мамины рукописи. Мне нужно было кое-что вспомнить…
Ошоби подошёл к её постели и сел напротив.
– Ну что ж. Думаю, тебе уже не повредит беседа. Я слушаю тебя, Нази. Начни всё по порядку.
Девушка стала рассказывать отцу обо всём, что произошло во время поединка, в столице и по дороге домой. В середине её рассказа пришла пожилая служанка с подносом чая.
Этоми Ошоби не перебил ни разу. Он смотрел то на дочь, то в окно, откуда в комнату влетал тёплый ветерок с запахами цветущих трав. Когда Нази закончила, он так же молча накрыл её пальцы своей сильной широкой ладонью и задумался.
– А что ты искала в книгах? – вдруг внимательно спросил старик. Лицо Нази отразило странное внутреннее волнение.
– Я расскажу сейчас… и вы поймёте… Отец… прошу вас… выслушайте меня до конца! Мне… очень нужно, чтобы меня выслушали и поняли… иначе… я просто не знаю, как мне жить… Вы помните… когда мы жили в Макао, вы привели однажды в дом странного человека. Он был родом из дальних стран… с глазами прозрачного родникового цвета, с выбритой головой и смешными пучками седых кудряшек у висков… Кожа лица его была загорелая и сморщенная от старости, а глаза – добрые, усталые и беззащитно-детские… На нём была необычного покроя длинная коричневая ряса с капюшоном, а на ногах – деревянные сандалии… Я помню его, как будто это было вчера… как вы ввели его в комнату, сгорбленного от усталости, он поклонился с доверчивой улыбкой и, подняв обвитую бусинками чёток правую руку, сказал что-то громко на своём странном языке, а потом повторил по-китайски: «Мир дому вашему!»…
Он хорошо говорил по-китайски, только с чуднЫм выговором, но мама долго смеялась и всё приговаривала: «Какой смешной человек! Что он говорит? Я не понимаю, что он говорит!» А вы строго и серьёзно повторяли ей: «А ты послушай, послушай! Это неглупый человек и, раз он пришёл из такого далека, у него, верно, есть, что сказать таким всезнайкам, как ты».
Мы слушали его несколько дней подряд, в полном изумлении, и даже мама, которой вы велели взять бумагу и записывать слова чужеземца вместо того, чтобы болтать и смеяться, даже она порой так увлекалась, что оставляла работу, и иногда, просыпаясь ночью, я замечала, что она при тусклом свете ночника старательно навёрстывает упущенное… Он жил у нас несколько месяцев… Я мало что понимала тогда, но поверила ему всей душой сразу и навсегда, потому что он был чист и добр, как дитя, этот странник. Он носил меня на руках и учил делать свистульки из тростника и зверюшек из глины. Ласточки рвали из его рук куски лепёшек, а когда море выбрасывало после шторма на берег медуз и черепашек, мы собирали их и относили к воде, и я дивилась, что его пальцы не чувствуют боли, словно медузы разучились жалить…
А всё, что он говорил, была одна удивительная чарующая сказка, которая не была сказкой, и в этом была её особенная красота и притягательная сила!
Вот они, эти переписанные и систематизированные позднее мамой рукописи, – Нази провела исхудалой рукой по лежащим подле её ложа на низкой скамеечке книгам. – Это – «Благие вести» от четырёх апостолов, это – история христианства заморских стран и жизнеописания святых христианской веры, перечитывать которые мы так любили с мамой…
Я не знаю, о чём говорили вы с ней наедине, только помню, как случайно услышала произнесённые ею слова: «Что ж, любовь – это прекрасно! Любящий человек не имеет врагов. Уметь побеждать противников без меча – какое великое искусство! Это оружие, достойное истинного Бога!»
Я вспомнила эти слова, когда нечто созвучное, шутя, произнёс Сёбуро: «Японию создала Аматэрасу, а ваш Бог, выходит, весь остальной мир. И если, к моему великому прискорбию, Япония, как оказывается, не самая большая страна на свете, то возникает довольно жуткий вопрос о том, кто же создал Аматэрасу?..»
Так или иначе, но единственный раз в её жизни мама сделала кое-что раньше, чем её муж и господин: она первая, смеясь, вошла в воду озера, принимая крещение от руки чужеземного странника-монаха, и, протягивая к нам руки, звонко звала за собой. Помню, как вы тогда подтолкнули меня ладонью, и я побежала босиком по траве по покатому прибрежному склону в мамины объятия…
Позднее, когда мы уже жили в Японии, я спросила вас о том, как нам быть? Исповедание христианской веры в Японии карается немедленной смертью, как преступление перед государством. У нас нет возможности говорить о Христе Спасителе, открыто почитать Его и молиться Ему, мы отрезаны наглухо от всего остального христианского мира, от храмов, священников, богослужений, единоверцев. В чём же будет выражаться наша вера? В чём будет заключаться наше спасение?
И вы ответили мне: в жизни по заповедям Бога Любви. Не словом проповеди и исповедания, а образом жизни во Христе мы можем и должны, с Божьей помощью, нести свет Истины везде, где Богу угодно будет нас поместить.
Мне казалось тогда, что я поняла вас… И я думала, что умею любить, – слёзы потоком хлынули вдруг по скорбному девичьему лицу. – Как я заблуждалась! Я не имела ни малейшего понятия о любви, пока не встретила Нисана!.. Отец!.. То, что носила я в своём жалком заскорузлом сердце, похоже на христианскую любовь не больше, чем тусклый блеск светлячка на сияние полуденного солнца! Я в ужасе… я ничтожество! Моя душа не умеет любить! Она не может вместить то, что требует от любящих Его Господь! Сердце Нисана – огонь пламенеющий, а он передал эстафету червю…
– Нази, о чём ты?! Перестань говорить о себе глупости, мне ли тебя не знать?! Что случилось?!.
– Простите меня… – девушка вытирала ладонью мокрое лицо. – Мне осталось только досказать…
Немного успокоившись и выпив предложенного ей чая, она тихо продолжила:
– В тот день, когда погиб Нисан, на меня напало страшное чёрное отчаяние. Словно всё померкло, всё рухнуло в моей жизни. Я неосознанно, но жадно стала мечтать о смерти, провоцировала Токемаду на неконтролируемую вспышку ярости. Безумие помрачило меня, и короткое забвение я нашла только, потеряв сознание на кладбище, возле могилы китайца.
Неожиданно я увидела сон – такой ошеломительно яркий и отчётливый, каких никогда ещё не было в моей жизни. Мне снилось, что мы идём по берегу океана – я и Нисан. Океан лазурен и спокоен, волны прибоя мягко, как котята, лижут удивительно белый, ровный, как шёлк и как бы просеянный песок прибрежной косы. Веет тёплый нежный ветер, развевая белоснежные одежды Нисана. Он всё тот же – лёгкий, улыбчивый – и какой-то весь сияющий необычным мягким светом. И ещё я вижу, что за поясом, перетягивающим его стройный стан, нет, как прежде, меча, и понимаю, что меч там, где мы идём, не нужен: кругом всё дышит ласковой умиротворённостью и покоем, – и океан, и песок, и небо, и ветер. Мы идём долго, и я так счастлива этому бесконечному пути, что хочется смеяться и плакать… Потом я сажусь на песок, Нисан ложится рядом и кладёт мне на колени голову. Мне хочется обнять её одной рукой, а другой гладить его волосы, потому что я чувствую, как глубоко и бесконечно люблю этого человека. И тут он поднимает ко мне лицо и говорит: «Нази! Твоя судьба – Матэ!» Я отвечаю, что – да, знаю, но не могу простить ему, что он убил Нисана. И вдруг Нисан стремительно садится и, глядя в глаза, говорит почти с болью: «Если не полюбишь его, как я, не будет тебе части со мною!» Тут я проснулась… вся в слезах… Отец! Тогда, во сне, я сразу поняла, что имел ввиду китаец, и всё же мне хотелось ещё раз уточнить и проверить себя… И я нашла это место – в Евангелии от Иоанна…
Нази протянула руку и взяла одну из книг. Руки её немного дрожали, когда она искала, а потом начала читать:
– «И во время вечери Иисус, зная, что Отец всё отдал в руки Его, и что Он от Бога исшёл и к Богу отходит, встал с вечери, снял с Себя верхнюю одежду и, взяв полотенце, препоясался; потом влил воды в умывальницу и начал умывать ноги ученикам и отирать полотенцем, которым был препоясан. Подходит к Симону Петру, и тот говорит Ему: Господи! Тебе ли умывать мои ноги? Иисус сказал ему в ответ: что Я делаю, теперь ты не знаешь, а уразумеешь после. Петр говорит Ему: не умоешь ног моих вовек. Иисус отвечал ему: если не умою тебя, не имеешь части со Мною. Симон Петр говорит Ему: Господи! не только ноги мои, но и руки и голову… Когда же умыл им ноги и надел одежду Свою, то, возлегши опять, сказал им: знаете ли, что Я сделал вам? Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то. Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу: ибо Я дал вам пример, чтоб и вы делали то же, что Я сделал вам… Заповедь новую даю вам: да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга…»
Нази замолчала, медленно закрыла и опустила книгу. Горло её сжималось… Старый Ошоби смотрел на дочь с изумлением и нежностью.
– Господь нёс людям Своё Служение Любви. То же самое делал и Нисан. А я… я оказалась никуда не годной! – горько произнесла девушка.
– Нази! Не греши на себя! – воскликнул старик. – Ведь я знаю, что ты всю свою жизнь любила этого поросёнка – тщательно скрывая это от меня!
Она не опустила потемневших глаз:
– Нет! В том-то и дело! Неужели вы не понимаете?! Я любила свою мечту, выдумку, сказочного принца, героя из легенды! А Матэ оказался совсем другим… Живым… Страшным!.. Трудным…
Этоми весёлыми глазами смотрел на дочь и иронично кивал после каждого её слова. Потом с усилием разогнулся и, охнув, потёр рукою поясницу.
– И я не знаю, как мне теперь жить, – прошептала Нази. – Я не достойна зваться вашей дочерью…
– Ладно, хочешь, в утешение тебе поделюсь конфузом, случившимся с твоим «мудрым» и «достойным» отцом? – хмыкнул Ошоби, поднимаясь и начиная при ходьбе массировать поясницу.
Он рассказал ей про ночное тя-но-ю и поинтересовался:
– Знаешь ли ты, почему всё-таки Токемада предпринял это рискованное сопровождение Свидетеля из Эдо?
– Он хотел быть достойным своего отца и походить на него! – тут же ответила Нази.
– Всё это только цветочки! – остановился Ошоби. – Думаю, он хотел завоевать нашу любовь… в чём никогда не признается…
– … и которой не получил! – одними губами произнесла девушка.
– Вот именно! И я в ту ночь был поглощён своими чувствами и тревогами о тебе до такой степени, что не увидел совершенно очевидного и едва не упустил мальчишку, позабыв обо всех твоих мольбах помогать ему! Так что мы с тобой семья законченных эгоистов, можешь не валить всё на себя одну!
– Отец… Но почему вы смеётесь?..
– Радуюсь, что Господь хоть в шестьдесят пять лет да открыл мне на это глаза! А где Он открывает глаза, там даёт и помощь к исправлению.
– Вы думаете, что ещё можно будет что-то сделать? И вернётся ли Матэ?
– Он вернётся, – твёрдо сказал Ошоби. – Если только Шоган оставит ему жизнь…
========== Часть 5 ==========
– …ко всему прочему, ты научился ещё и лгать!
Матэ Токемада, простёртый в униженном поклоне перед помостом, на котором неприступно восседал Шоган, поднял умоляющее лицо:
– Господин мой, укажите хоть на одно лживое слово в моём докладе, и я, с вашего позволения, немедленно совершу от такого позора сэппуку!
– Мне не нужна падаль! – холодно отрезал Шоган. – Мне нужны живые и послушные самураи! Трижды послушные и преданные, смотрящие мне в рот, если у них не хватает собственного ума, чтобы не навредить своему господину! Я уже смирился с тем, что меня окружают идиоты вроде Масатаки, но я никогда не смирюсь с тем, что у меня своевольные офицеры вроде тебя! – Шоган ударил кулаком так, что охранники возле дверей тут же схватились за рукояти мечей.
Токемада снова уткнулся лбом в татами.
Шоган поднялся и прошёлся от стены к стене.
– Вы, Токемады, всегда упрямы, как ослы! Мой дед намучился с вами! Мой отец намучился с вами! Теперь, видно, мой черёд! Воспитывая тебя, я надеялся, что хоть один из вашего твердолобого рода будет мне абсолютно предан!
Матэ вновь поднял глаза.
– Позвольте мне сказать, мой господин… Но кто и когда из Токемад нарушил клятву верности Шоганату Токугава?
Шоган развернулся к нему с таким лицом, что Матэ мгновенно рухнул снова.
– Если бы это случилось хоть раз!.. Тебя не было бы здесь перед моими глазами! И духом твоим здесь не пахло бы!! Вас сразу вырезали бы всех до единого, до третьего колена, начиная от первого изменника! Шоганы Токугава не идиоты, чтобы отдавать в руки своих врагов таких бойцов! Да, о Токемадах говорят, что вы рождаетесь на свет с вакадзаси в зубах, разрывая ложесна матери, чтобы поскорее увидеть свет и волками ринуться в бой! Вы прирождённые бойцы, идеальные воины, это ваша кровь, ваше призвание и талант! Но сколько сил положил мой дед, чтобы завоевать ваши упрямые гордые сердца, ваши мечи и вашу преданность! И никогда, ни минуты – слышишь? – он не был уверен, что укротил ваш буйный норов и смирил вашу ненасытную жажду своеволия! Мой отец никогда не знал, что ожидать ему от своего первого самурая! Вы умеете верноподданно смотреть в глаза и протирать лбами пол у ног Шогана, но, выходя за порог, вы норовите делать всё абсолютно по-своему!
Немного успокоившись, он снова сел на подушку посреди помоста и задумался.
– Господин мой! Умоляю вас разрешить мне совершить сэппуку! Я не могу жить с таким позором вашего недоверия ко мне!
– Замолчи! – отрезал Шоган. – Ты умрёшь тогда, когда это будет нужно мне, а не когда этого захочешь ты, сколько раз я могу это повторять! Забудь своё самолюбивое «я», щенок!
– Да, господин, простите меня…
Шоган исподлобья глянул на склонённую голову молодого самурая. Почувствовав этот взгляд, Матэ умоляюще вскинул глаза.
– Позвольте мне договорить, господин мой!
Шоган не ответил, пристально глядя на него. Тогда Матэ поклонился и быстро произнёс:
– Да, Масатаки совершил несомненную глупость, отвечая глупцу и начав этот скандал при китайцах. Я был восхищён вашим молчанием, понимая, что если вы ответите, то подтвердите этим наличие реальной проблемы. Но я был убеждён, что никакой проблемы не существует! Глупо было бы посылать целый отряд охраны из-за истерики одного больного на голову и мнительности другого. Я решил, что для подстраховки вполне хватит одного человека. Лишние уши – это опять же лишние глупости! Я был убеждён, что смогу справиться сам. К сожалению, мои надежды не оправдались… В том смысле, что некоторая реальная проблема всё же была…
– Это всё-таки были люди Сатори? – с живым интересом спросил Шоган.
– Да. Агукикава и его «тени».
– Он начинает действовать мне на нервы! Моё счастье, что Токемады ещё каким-то чудом не спелись с кланом Сатори! Вдвоём вы бы выбили из меня дух наверняка!.. Ёсинака-сан! – позвал Шоган.
Быстро отодвинулась боковая дверь, и на пороге с поклонами возник секретарь Шогана.
Матэ осторожно вытер тыльной стороной кисти потное лицо, следя глазами за их разговором.
В ту ночь он встретил Масатаки в коридоре дворца. Приговор Ёритомо был уже утверждён, но он был всё такой же – прямой и невозмутимый, только с глубокой усталостью в глазах.
– Матэцура-сан, прошу вас, придумайте, как остановить Сатори.
Матэ внимательно смотрел на него. Он уважал капитана за спокойный уравновешенный нрав. Но сейчас Ёритомо ожидал от него чуда. Или самоубийственного действия…
– Шоган может остановить его, – медленно произнёс, не отводя глаз, Токемада.
– Вы видели сами: я сделал всё возможное, чтобы остановить его руками Шогана. Но Шоган не будет его останавливать. Сатори глуп, он только орудие того, кто умело направит его. Вы человек чести, Матэцура-сан, так же, как и я. И я знаю, что и для вас честь Японии превыше всего. Никогда ещё не было такого позора, чтобы Свидетель не дошёл! Я сделал для предотвращения этого всё, что смог…
– И поэтому выбрали сэппуку?
– Да. С таким позором я, как японец и самурай, не хочу и не могу больше жить. У меня не было иной формы протеста. Я ухожу спокойно. Но я прошу вас – сделайте то, что в ваших силах. Остановите Сатори!
Матэ долго молчал, глядя в ночь. Не отводя глаз от звёздного неба, негромко ответил:
– Я постараюсь.
Масатаки поклонился.
Матэ медленно повёл глазами ему вслед.
Капитан Ёритомо уходил по пустому коридору. Уходил навсегда…
– … Сатори я займусь чуть позже, он никуда не денется, – сказал Шоган, дав указания секретарю и отпуская его. – Куда больше и серьёзнее меня беспокоишь ты. Мне давно уже следовало отучить тебя играть своей жизнью, как будто она твоя собственная. Ты принадлежишь Японии, и тебе надо жить для Японии, ради интересов Японии!
– Да, мой господин.
– Что – «да»?! Тебе двадцать лет. В этом возрасте у меня было уже двое детей, и третьего вынашивала моя последняя наложница! Вспомни своего отца: он зачал единственного сына в тридцать пять лет и не успел научить его держать в руках меч, как смерть взяла его! Чего добился он своим упрямством?! Чужой человек воспитывал его ребёнка, подбирал ему хороших учителей, лепил из мальчика бойца! Что дал Сёбуро Японии и своему клану? Выиграл поединок? Да, но если бы он при этом обучил десять таких бойцов, как он сам; если бы его сыновья дали Японии многочисленных отличных сыновей, – у Японии вскоре была бы непобедимая армия, способная завоевать весь мир!.. Мне не нужны ваши речи о чести и долге! Долг самурая не в том, чтобы только посеять семя; он обязан взрастить его, довести до ума, до зрелости, положить к стопам нашего божественного императора. Отборное полноценное зерно! Идеальных бойцов!
– Да, господин.
– Что – «да»?! Я не желаю больше слушать тебя! Я положил столько сил, чтобы не угас этот жалкий росток, которым твой отец одарил Шоганат после всего, что Токугава сделали для твоего отца! В тебя вложили столько знаний, мастерства, надежд и чаяний, – кому собираешься ты передавать своё умение, свой боевой опыт, своё иайдо?! Ты дотянешь, что один удар ночью в спину какой-нибудь «тени» от Сатори, или Асахары, или Мендоси… – сколько ещё даймё завидуют Токемадам? – свалит тебя в Пустоту вместе со всем твоим потенциалом боевых искусств, и за тебя некому будет отомстить!.. Великий Будда! Я теряю рассудок, общаясь с тобой! Ты уговорил меня отложить помолвку с дочерью Хаяси Масанари до поединка с китайцем, ты сыграл на моей болевой струне – жажде реванша, и я, как мальчишка, послушался этого своенравного идиота, готов был обмахивать его веером после тренировок, создавать ему все условия, сдувать с него пылинки! В результате Масанари отдал свою дочь Харузе, и я потерял бесценного потенциального вассала, за чей меч дрались десять даймё Киото, Осаки и Нары! Если бы я не обращал внимания на твои капризы, выиграли бы все – и Япония, и Шоганат, и ты! Твоя жена к настоящему времени растила бы, как минимум, одного твоего ребёнка и навела бы финансовый порядок во всех счетах и хозяйственных отчётах твоих управляющих! Мне кажется, что вовсе не Шогану полагается разбирать претензии поставщиков и покупателей из твоих провинций, хотя почти два года занималась этим исключительно моя канцелярия, так как наш национальный герой и видеть ничего не хотел все эти годы, кроме боевых мечей и «Хагакурэ Бусидо»!
– Но, господин…
– Что – «но»?! Ты уверял меня, что «ум бойца должен быть заполнен Великой Пустотой и чист, как зеркальная поверхность меча» для достижения успеха, но никто не заставлял тебя мутить этот ум житейскими проблемами! Жена самурая должна рожать детей и вести хозяйство, самурай вовсе не обязан думать о ней или испытывать к ней какие-либо чувства! Для любовных удовольствий есть наложницы и куртизанки, ограничь себя от общения с ними на нужный период, и я не понимаю, что ещё может замутить разум бойца!.. Кстати, во сколько обошлась тебе эта знаменитая гейша из Камакуры? Мне называли какую-то сногсшибательную сумму в четыре или пять тысяч коку, но в отчёте твоего управляющего я не обнаружил таких счетов…
