Текст книги "Позови его по имени (Самурай) (СИ)"
Автор книги: Вирэт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Задумавшийся Матэ вздрогнул.
– Я не много понял… из всего этого… Это похоже на легенду времён Дзимму-тэнно. Реальная жизнь страшнее…
– Реальную жизнь делают люди, и насколько она прекрасна или страшна, зависит тоже от них. Они могут озверело требовать казни своего Бога и Спасителя. Они же могут пожертвовать жизнью ради спасения заблудшего ближнего, шагнуть под занесённый меч во имя Любви…
– Нисан?! Он?..
– Мы тоже сначала этого не знали. Чувствовали лишь странное родство наших душ. Мы с Нази много думали и говорили о смерти Нисана. Он жил и ушёл загадкой, но этот человек носил в своём сердце Христа несомненно.
Ошоби поднялся и, положив на поясницу руку, прошёлся по комнате, стараясь отвлечься ходьбой от всё нарастающей мучительной боли.
– Я всегда был сторонником крепкой централизованной власти и в этом смысле поддерживал и буду поддерживать Шоганат Токугава. Но оба мы, – и он, и я, – знаем, что как только представится хоть малейшая возможность, Шоган сразу же нанесёт удар. Думай теперь сам, что успел ты сегодня натворить с Нази. Девочка способна на очень глубокие и сильные чувства, но я не знаю другого человека, обладающего таким духовным мужеством! Если бы она не узнала о твоих чувствах, она смогла бы смириться с безнадёжным и успокоиться сравнительно быстро. Скажи мне теперь, кто из нас был более жесток по отношению к ней сегодня?
Через минуту Матэ поднял лицо.
Он был бледен и спокоен, как проигравший всё, включая жизнь, игрок. Только глаза, струящиеся чёрной влагой, ещё жили и умоляли.
– Позвольте мне хоть изредка видеться с вами! Иначе… я не знаю… И мне незачем… – голос его сорвался. – Я обещаю вам… честью самурая клянусь!.. что ничем и никак больше не затрону её! Но не лишайте меня общения с вами! Не лишайте меня совсем её! Я же… – он кусал губы, стараясь укротить нервную дрожь; алая капля сорвалась и упала на скатерть. – Я же не враг вам!
Ошоби остановился за его спиной. Матэ запрокинул к нему лицо, судорожно сглатывая. Старик вздохнул, положил тяжёлую ладонь на затылок молодого самурая, на несколько секунд прижал его голову к себе.
– Я сейчас повидаюсь с Нази, – грустно произнёс он. – Можешь поверить, как трудно нам теперь с ней будет… Потом мы поужинаем с тобой. Дождись меня.
В комнате девушки витал тонкий аромат ладана, но она не молилась, ничком лежала на кровати. Услышав шаги вошедшего отца, Нази быстро села и выжидающе глянула на него. Её лицо, вопреки ожиданию, было сухим, но болезненно замкнутым.
Ошоби присел на край её кровати.
– Это правда, я не всё говорил тебе, Нази. Чтобы узнать, что грязь марает, необязательно самому ступать в неё.
– Вы поступили так, как считали нужным! – перебила его девушка. – Это ваше право! И вы вовсе не должны мне что-либо объяснять!
Этоми Ошоби мягко погладил её длинные волосы, но девушка не потянулась к нему, как обычно, отвечая на ласку.
– Да, это верно, – Ошоби вздохнул и убрал руку, тоже выпрямляясь. – И я вовсе не извиняюсь и не собираюсь оправдываться. Я пришёл, чтобы рассказать тебе, дочка, то, до чего дошли время и события.
Ты хотела мученичества? Думаю, ты представляла это себе очень торжественно и достойно: палачи, пытки, толпа народа, юная дева-христианка. Как в житиях святых?
Нази быстро, изумлённо глянула на него, меняясь в лице.
– Смею тебя уверить, в нашем случае события развернулись бы совсем не так. Если бы какие мучения и достались на твою долю, то это наблюдать за мучениями, которым будет подвергаться твой отец. Ты готова к этому?
– Что вы хотите этим сказать?
– Только то, что сказал. Шогана интересуют мои знания китайской обороноспособности. Первое, чем он займётся, это шантажированием твоего отца жизнью его дочери и его будущих внуков. Смею тебя уверить, для моей любви к тебе это будет нелёгкое испытание!
– Вы сказали «жизнью»… Разве это не означает?..
– Нет. Говоря о твоей жизни, я имел ввиду отдалённое будущее. В ближайшее время Шоган, думаю, не будет лишать тебя её.
– Но… почему?
– Потому что ты нужна ему.
– Как Свидетель?..
Ошоби с болью посмотрел на девушку.
Внезапно она приоткрыла рот и вся залилась краской, прижала ладони к пунцовым щекам.
– Господи…
– Десять лет назад он начал эту негласную травлю именно потому, что твой отец имел дерзость, по мнению Шогана, ответить ему «нет». Я сказал «жизнь», Нази. Мне нужно было сказать «честь». Шоган знает, что по вере христиан сэппука является смертным грехом. Подумай, какие мучения ты должна будешь пройти, чтобы «претерпеть», по заповеди Спасителя, «до конца»… Твоя душа и твоя вера никого не будут интересовать!
Нази качнулась. И упала лицом в колени отца. Он обнял её, положил ладонь на её голову.
– Я никогда не стал бы говорить тебе этого, моя светлая девочка, если бы наш бесценный самурай побольше думал о других и поменьше о своих капризах! Но сделанного не воротишь.
– Матэ знает… об этом? – тихо спросила Нази.
– Нет. Ему это ни к чему знать. Он любит Шогана и предан ему, как отцу. Конечно, если он наломает ещё каких-нибудь дров… Но мне кажется, после нашего с ним разговора он поумнел просто на диво! Дочка, я пришлю Рато с ужином к тебе в комнату. Думаю, Матэ не нужно тебя больше видеть. Ему будет о чём задуматься помимо этого.
– Вы… сказали ему? – быстро поднялась девушка.
– Да, – Ошоби тяжело встал. – Выпей сегодня на ночь снотворное. Рато заварит тебе травы, я скажу ей. Храни тебя Господь!
***
Нази проснулась, когда уже взошло солнце и его лучи ласково легли на её подушку. Служанка, проветрив комнату, задвинула снова раму и, обернувшись, увидела, что госпожа уже не спит.
– Доброе утро, Назико-сан. Я принесла вам подогретую воду для умывания.
– Спасибо, Рато. Я встаю. Где отец?
– Этоми-сан с гостем ушли после завтрака на прогулку в сад.
– Давно?
– Давно, госпожа. Часа полтора назад.
Быстро одевшись, умывшись и причесавшись, Нази вышла на веранду, огляделась и присела на ступеньки. Но через минуту она встала, потому что увидела, как возвращается к дому отец. Один.
– Доброе утро, отец!
Он молча погладил её по волосам.
– Матэ… ушёл?
Ошоби пристально посмотрел на неё.
– Он хочет поговорить с тобой перед уходом.
– Я должна?..
– Нет. Никоим образом! Только если захочешь.
– Я должна, – тихо и твёрдо произнесла Нази.
Сад кончился, пошёл сосновый бор, весь просвеченный солнцем, терпко пахнущий хвоей и влажной корой. Нази замедляла шаги, пересиливала себя и шла дальше, вся дрожа от утренней свежести и нервного напряжения. Всё существо её сопротивлялось, памятуя о недавней жестокой боли, но она понимала, что их прощание должно быть, что, возможно, им не увидеться больше так никогда.
И вдруг она резко встала.
За последними стволами, на краю обрыва девушка увидела наконец фигуру молодого самурая. Сердце её оборвалось, Нази бросило в жар. Так удивительно красив был он сейчас, залитый солнечным светом, с развевающимися длинными волосами, в оранжевом монцуки – яркий, стройный, волнующий!..
Нази быстро прянула за толстый древесный ствол, прижалась к нему спиной.
«Не хочу!!. Я не могу больше!.. Отец сказал, что я ничего не должна! И я не хочу! Сколько же можно длиться этой пытке?! Я ничем не могу ему помочь! Я просто жалкая, слабая женщина, которая полюбила! Мне самой нужна помощь!! Мне страшно!.. Вспомни – за всей этой внешней красотой стоит отверстый зев адской бездонной Пустоты, и Матэ весь пропитан ею, её щупальцами и корнями! Мне не вытащить его, скорее я сама увязну!.. Да! Мне нужно спасаться самой! Господи, спаси и сохрани меня! Я хочу домой; я закроюсь в своей комнате и передам ему, что я не хочу его больше видеть никогда! Я имею на это полное право! Я ничем не обязана ему! Да, хватит! Домой! Домой!!.»
Она бросилась назад от ствола к стволу, вся содрогаясь от ужаса, что Матэ может заметить её. А потом понеслась прочь не разбирая пути, но вдруг через несколько шагов запнулась о неприметный в траве корень и упала на мягкую подушку хвои.
Ошеломлённая внезапным падением, она медленно села, обернулась. И резко зажмурилась, потому что поток солнечных лучей, бьющий меж деревьев, залил её мокрое взволнованное лицо.
«Господи! – потрясённо подумала Нази. – Как же я забыла о Тебе, говорящем – «без Меня вы не можете творить ничего»! Что за безумие напало на меня?! Господин мой и Бог мой, прости меня, понадеявшуюся на собственные ничтожные силы! Сотвори Сам, что угодно Тебе, вразуми и укрепи!»
Нази встала на колени и стала сосредоточенно молиться.
Когда она вышла к обрыву, то увидела, что Матэ сидит и длинный самурайский меч почему-то лежит рядом с ним на земле. Он услышал её приход, но долго словно не решался поднять на неё глаз. Потом глянул и негромко произнёс:
– Благодарю тебя. Я вовсе не был уверен, что ты придёшь.
Нази стало горько и стыдно.
У него было очень серьёзное, печальное и осунувшееся лицо, и она поняла, что Матэ совсем не спал сегодня, как и вчера.
– Я хочу спросить тебя. Мой отец тоже был христианином?
– Почему ты задаёшь этот вопрос мне?
– Я спрашивал и Этоми-сана. Он ответил… – Матэ помолчал и со странной интонацией процитировал: «Ты его сын. Спроси у него сам»…
Нази изумлённо посмотрела на Токемаду. Потом опустила глаза и задумалась.
– Я не думаю, что он канонически принимал крещение. Сёбуро был первым самураем Шогана и должен был присутствовать на всех официальных синтоистских ритуалах и церемониях. Но христианские догматы он, конечно, знал досконально. Отец не скрывал от него ничего, а тем более такую важную и существенную сторону своей жизни. Я не помню однако, чтобы Сёбуро хоть раз высказал своё отношение к вере отца как-либо иначе, чем в виде добродушной шутки. Хорошо помню, как во время ночных тя-но-ю отец всегда особенно хорошо говорил о красоте природы и величии и щедрой любви к людям Того, Кто сотворил для человеческих очей такую красоту. Я видела в такие минуты глаза Сёбуро: он любовался отцом. Может, наедине они говорили более серьёзно, – не знаю. Хорошо запомнила только вот ещё что. В тот последний день, когда Сёбуро уезжал от нас, за несколько часов до своей гибели, они стояли с отцом на веранде, и внезапно он произнёс:
« Уйду, –
останутся луга
в снегу.
Осенние стога…
Осенние снега…»
Матэ уставился на неё, окаменев.
Нази смотрела в это время на свои сложенные между колен руки и не заметила выражения его лица.
– Это Догэн. Чуть изменённая его «Танка Просветления». И внезапно, через секундную паузу Сёбуро продолжил:
« А там, –
так сладко ждут
сады в цвету.
Весенняя вода…
Всегда».
Таких строк я не встречала больше нигде. Думаю, их написал сам Сёбуро резонансом на догэновскую танку. Суди сам, был ли твой отец буддистом.
Матэ долго молчал.
– Ты … видела его?..
Нази поняла.
– Нет. Слышала, как отец рассказывал маме. Был скошенный луг, припорошённый первым снегом. Копны сена… На сто метров вокруг всё было истоптано и залито кровью. Они не оставили ничего, ни тряпицы, ни обломка меча… только следы ног и конских копыт…
Матэ медленно опустил веки и словно уснул или ушёл в медитацию.
– Хорошо, – вдруг тихо сказал он. – Как бы я хотел сейчас уйти следом… Как просто решились бы все проблемы! Я измучил себя… «Осенние снега…»… «Сады в цвету…» Отпусти меня!..
– Ты обещал!
– Да… знаю… Через неделю у меня день рождения. Если бы не это обещание, я бы с наслаждением устроил себе подарок!.. Прошу тебя, отпусти меня!
– Ты опять думаешь только о своих капризах! Ты неисправим! – отчаянно воскликнула Нази.
Матэ покосился на неё и тихонько засмеялся сквозь зубы.
– Этоми-сан перевоспитает меня как миленького! Он говорил, что у вас принято терпеть всё, что только ни свалится на человека – до его «естественной» смерти. В связи с этим мне почему-то вспоминаются ослы. Они так и поступают, тащат и терпят… Прости, но ваша религия делает из людей ослов! Человек тем и отличается от животного, что способен уйти вовремя и с достоинством, не причиняя никому проблем.
– Уйти куда?! Туда, где будут проблемы у тебя?!
Он снова засмеялся и посмотрел уже прямо в её полные слёз глаза.
– Не буду, не буду! Я стану ослом, куплю себе седло и буду катать тебя по праздникам! Обещаю, что отныне буду только радовать тебя! – Матэ поднялся, подошёл и сел напротив. – Назико, пора мне! Сделай мне один подарок: закрой на минуту глаза.
– Зачем?! – вспыхнула девушка.
– Не бойся, – тихо проговорил Матэ. – Ничего такого… Закрой!
Она поколебалась… Но глаза Матэ были печальны и спокойны, и она повиновалась. Через миг почувствовала, как пальцы его скользнули по её подбородку и щеке, легко тронули висок. Она встрепенулась и открыла глаза, но Матэ тут же положил на её веки ладонь. А потом Нази обмерла, почувствовав, как его дыхание коснулось её губ, но он не целовал, только погладил её губы своими, очень мягко и тепло, на миг они замерли… быстро сжали её губы в почти неощутимом, воздушном поцелуе… и девушка услышала, что Токемада встаёт.
Он поклонился и пошёл прочь.
Она осталась сидеть, обессилено и вся дрожа. Слёзы заливали её лицо.
«Хошипу, позови его по имени!.. Великие неприятности ждут тебя, если ты позовёшь его по имени! Обреки эту любовь на сон… Слёзы твои прольются дождём, тебе не сдержать их! Ароро, уплывай, уплывай по осенней реке!..»
========== Часть 7 ==========
Северный остров Эзо, отделённый от Хонсю проливом с мощным холодным течением, был извечным камнем преткновения для японских правителей. Официально Эзо подчинялся Шоганату. Но из-за рельефных и климатических сложностей, игравших на руку местным воинственным кланам, правительственные приказы шли туда месяцами, а выполнялись спустя рукава, чаще же – искажались или вообще саботировались. Шоганы Токугава, всегда неравнодушные к Китаю, – не только как к гигантской рисовой житнице, но и как к совершенной системе управления государством с сильной централизованной властью и мощным, абсолютно преданным и надёжным аппаратом чиновников, – стремились вовлечь в подобную, но уже японскую систему и собственный север. А для этого необходимо было сильно прижать могущественных северных царьков, выбить реальную власть из их рук и передать её ставленникам Шоганата. События сложились так, что решить эту наболевшую проблему можно было только силой оружия.
Нази не удивлялась тому, что последние месяцы Шоган часто приглашал старого Ошоби в свою ставку. Шоганат готовился к войне. Совещания шли за совещанием, проводились учебные бои и маневры в горных заснеженных районах Хонсю, дорабатывались детали основных стратегических планов. В учениях широко применялось огнестрельное оружие, – пушки и мушкеты, – весьма эффективное для войны в труднодоступной местности. Самурайские кланы центрального острова отнеслись к планам Шогана с большим воодушевлением, упиваясь мечтами о грядущих сражениях.
Иногда Ошоби брал с собой в столицу и дочь. В таких поездках они останавливались неизменно в гостинице, потому что отец не желал знакомить девушку с нравами и обычаями развращённой дворцовой жизни. Меньше всего рвалась во дворец Шогана и Нази. Целыми днями бродила она по городу, бедняцким кварталам и побережью, знакомилась с незамысловатой трудовой жизнью рыбаков и торговцев, их бесхитростным бытом и дружелюбно-непосредственными нравами. Нашла Нази и старого сказочника Ёси, мудрого, как змий, и простого, как голубь, с детской беззлобной душой, которой обладают только младенцы или древние старцы. Помогли ей в этих поисках всё те же ребятишки, сразу узнавшие девушку и уже сложившие в её честь сказку о добром старике и чудесной волшебнице-«ками», спасшей его от гибели…
Нази нравилось просто дышать воздухом этого города, по которому ходил и Матэ. Время сгладило острые углы, неизменная печаль её стала светлой и лёгкой, как прозрачный осенний воздух побережья, с ней уже можно было жить, дышать и улыбаться.
Дважды за это время счёл возможным старый Ошоби ответить положительно на приглашения Токемады посетить его поместье. Матэ встречал их, счастливый и не скрывающий этого, как мальчишка. Нази ни разу не видела в эти приезды Мидори, – то ли он отсылал её куда-то, то ли запрещал выходить к гостям. Она радовалась, что Матэ напоминал прежнего – беззаботного и жизнерадостного, остроумного и утончённо-обходительного, по-детски милого и обаятельного гостя усадьбы Ошоби. Он тоже, как и все буси, горел ожиданием военных действий. С какой-то щенячьей преданностью и теплотой смотрел самурай на старого воина, как на своего возлюбленного боевого наставника, точно ожидая, что ему удастся воевать под знамёнами этого даймё. Возобновились горячие дискуссии на военно-исторические темы, всё так же уходящие финалом в глубокую ночь.
Во второй их приезд Матэ устроил соколиную охоту, заодно показывая богатейшие земельные угодья и леса Восьми Провинций Кванто. Стояла тёплая зима, лишь на горных перевалах лежал снег. Северные муссоны приносили обилие влаги, воздух лесов вкусно пах мокрой и терпкой сосновой хвоей и прелым листом под копытами коней.
Нази знала, что им обоим надолго хватит вспоминать мельчайшие детали этих встреч. Матэ был безупречно корректен и выдержан, и Нази была глубоко благодарна ему за это. И всё же по одному ритму его дыхания, по блеску полуопущенных глаз, по быстрым движениям рук, по тысячам подобных мелочей девушка чувствовала, что он так же упивается воздухом, которым она дышит, и пьянеет от этого счастья.
В конце зимы очередной приступ болезни прихватил Ошоби в столице. Получив известие об этом, Нази немедленно устремилась в Эдо. Отец уже садился, хоть и с трудом, и немного ходил, – вовремя и под рукой оказался опытный массажист. Чтобы не тратить даром время, Ошоби лёжа просматривал какие-то бумаги, письма и схемы, недовольно хмурясь.
– Нази, Токемада обещал мне подготовить кое-какие материалы из своей библиотеки, а я не могу до них пока дотянуться, – его нет в Эдо, Шоган дал ему неделю отпуска. Сможешь ты съездить за ними и привезти сюда?
Она удивлённо подняла брови.
– Благословите, отец.
– Тогда с Богом, езжай! К вечеру постарайся вернуться, никуда больше не заворачивай. Я жду тебя!
*
Ожидая, пока о ней доложат, Нази задержалась на пороге комнаты и стала рассматривать на токонома икебану с белоснежной живой лилией в центре печального зимнего сухостоя. Третий раз видела она эту икебану, дивясь, как неукоснительно выдерживается замысел лилий. Она не спрашивала об этом Матэ, чувствуя связь композиции с сокровенной и вечно живой болью души хозяина, интуитивно избегая прикосновения к ней.
Вздрогнула, почувствовав, что уже не одна в комнате, обернулась и увидела стоящего у косяка противоположной двери Токемаду. Вид его был странен, он словно не узнавал её… В коротком кимоно, с неизменным вакадзаси за поясом, волосы собраны сзади в пучок, одна рука точно греется за пазухой, а другая опирается высоко о косяк, – «самурай у себя дома»… но явно не в себе…
– Матэцура-сан, – поклонилась Нази. – Прошу простить мой визит без предупреждения! Отец послал меня к вам… – она замолчала на полуслове, потому что Матэ вдруг быстро подошёл и жадно, бледнея, уставился в её лицо, а потом крепко обеими руками стиснул её предплечья.
– Ты?.. Это правда ты?!. Назико… – одним дыханием произнёс он, и через миг, – она не успела ни отшатнуться, ни вскрикнуть, – его губы с безумной страстью закрыли поцелуем её рот. Нази не могла даже шелохнуться в жёсткой ловушке его сильных рук и почувствовала, как неизведанная доселе сладкая горячая волна захлёстывает её с головой. На минуту мир вокруг бесследно растворился для них. Потом его обжигающее дыхание скользнуло по её щеке, уху, он уткнулся лицом в её волосы и прижал её к себе так сильно, что девушка ощутила сразу всё его тело и горячую дрожь этого тела. Очнувшись, стала изо всех сил вырываться и, откинув назад голову, увидала, что он плачет.
– С каким ликованием я отдал бы жизнь за один только час с тобой! – срывающимся голосом прошептал Матэ.
– Отпусти меня!.. Я… на нас смотрят!..
– Кто?! Кому-то нечего делать?! – вдруг зарычал Токемада, вскидывая взгляд в дверной проём.
Нази рванулась и отлетела к двери, больно ударившись спиной о косяк. Ноги её подкашивались, она вся дрожала и, задыхаясь, с горечью выдохнула:
– Я буду теперь бояться тебя!!
– Не нужно, – негромко ответил, приходя в себя, Матэ: уже прежний, с тихим светом боли и нежности в глазах. – Подобное больше никогда не повторится! Просто ты не знала… Назико… ты говорила что-то об отце…
– Да, он просил бумаги…
– Я приготовлю сейчас всё, я понял, о чём речь, – так же тихо и ласково проговорил он, поклонился и быстро пошёл по коридору. Внезапно резко окликнул кого-то.
Нази вздрогнула и увидела вышедшую из своей комнаты Мидори, которая поклонилась и спокойно выслушала, что, не останавливаясь, жёстким тоном приказал ей Матэ. Поклонилась снова.
С сильно бьющимся сердцем смотрела Нази на приближающуюся к ней молодую хозяйку дома. Маленькая, тонкая, в узком кимоно зелёного цвета с жёлтыми узорами и жёлтым поясом с кисточками, с высоко уложенными и закреплёнными деревянными шпильками волосами, Мидори шла короткими, скромно-грациозными шажками, постукивая высокими деревянными сандалиями. У неё было нежное, совсем детское лицо, спокойное, с невозмутимо-ровным взглядом и по-детски розовыми нежными губками. За несколько шагов до гостьи она остановилась и низко поклонилась.
– Вы оказали нам честь, Назико-сан, посетив этот дом, – мелодично произнесла Мидори. – Мой господин распорядился о бане и обеде, и я прошу вас доставить мне удовольствие занять вас на некоторое время, пока всё будет готово. Я действительно очень рада видеть вас, давно мечтая о чести, которую оказала бы мне беседа с вами. Позвольте мне показать вам зимний сад!
Нази тоже поклонилась, с изумлением глядя на хозяйку дома, изъявляющую свою радость гостье, которую только что откровенно целовал её муж. Она видела, что Мидори не лукавила и слова её не были этикетными шаблонами. Она вся была олицетворением спокойной приветливости: провела гостью по парку, ровным и внятным тоном рассказывая про самые интересные природные композиции; затем с той же тихой невозмутимостью начала рассказывать о Матэ. О том, что в первое время его поведение отличалось «некоторой неровностью», и она очень переживала, что не сразу научилась ориентироваться и находить правильный подход, чтобы угождать мужу. Постепенно она выяснила его вкусы в еде, одежде, быту, все эти очень важные для хорошей жены самурая «мелочи», без знания которых ей не удастся создать ему желанный домашний комфорт. Удачным подбором растительных компонентов для чая и ванн (последовал перечень названий, половина которых была Нази неизвестна) ей удалось незаметно снимать его стрессы, повысить аппетит, улучшить сон и дневное самочувствие. Некоторое время Матэцура-сан полностью занимал свой домашний досуг чтением книг по военному делу и военной истории, а также по различным направлениям и школам дао и дзен-буддизма, и это очень беспокоило её, так как на данный период он снова резко потерял аппетит, очень мало спал и почти не замечал людей вокруг себя. Конечно, это его право – право мужчины – распоряжаться собой по своему усмотрению, но господин Шоган был ею очень недоволен и абсолютно справедливо.
К счастью, Матэцура-сан скоро совершенно забросил все эти религиозные и философские чтения, оставив только пособия по иайдо и «Хагакурэ Бусидо» с древними хрониками «Кондзяку-моногатари». Результатом этого стала надпись из хроник, которую он перевёл на стену своей комнаты (Назико-сан, если захочет, сможет полюбоваться на эти иероглифы): «Служа тебе, мой господин, готов я расстаться с жизнью; легче пуха она для меня. Доведись мне смерть ожидать с глазу на глаз с мятежниками, не повернусь я спиной к врагу, лишь бы жизнь свою сохранить». Перед этой стеной он проводит многочасовые тренировки по иайдо, на что переключил всё своё внимание и, слава Будде, вернул свой интерес к нормальному питанию и режиму дня. Чтобы в свободное от несения службы время он не тяготился домашней обстановкой, – а это часто с ним случается, – она приобрела ему хорошего сокола и, зная, что Матэцура-сан любит добиваться результатов собственными усилиями, ещё одного – необученного птенца-соколиху. Он очень обрадовался птицам и азартно увлёкся охотой, что тоже весьма способствовало улучшению его настроения и самочувствия.
Ещё она выяснила, что Матэ неравнодушен к музыке, но если к игре на бива и сямисэне он относится спокойно, то музицирование на флейте может вызвать у него совершенно непредсказуемую реакцию, – иногда он откровенно наслаждается музыкой, а иногда может сорваться с места и на полдня уйти из дома, тогда она дожидается его с плетью в руках на случай, если он захочет наказать её за испорченный вечер. Сознавая таким образом свою музыкальную посредственность, она дерзает обратиться к госпоже Назико с просьбой об уроках игры на флейте, может быть, тогда ей удастся меньше огорчать Матэцура-сана своей неловкостью.
Другая проблема, которую она к своему стыду не смогла успешно разрешить сразу, это наладить своему господину полноценную и регулярную половую жизнь, что могло нанести ущерб здоровью молодого мужчины. Лучшие куртизанки и наложницы, которых она нанимала и чьи услуги для него оплачивала, не приносили ожидаемого результата, он «пил изысканнейший нектар как воду», и ни одна из них не увлекла его, можно сказать, нисколько. Слава Будде, она скоро догадалась, какую ошибку делает, пытаясь очаровать его женской красотой и искусством любви: если у мужчины уже сложился определённый образ, эталон желанной женщины, все остальные могут вызвать прямо противоположную желанию реакцию! Она благодарна Матэцура-сану за его снисхождение к её глупости; другой самурай мог бы поучить жену и плёткой! Она попыталась проверить свою догадку и использовать эффект ночной темноты, и, к счастью, именно это оказалось удачным решением проблемы. Матэцура-сан, если они проводят ночи вместе, называет её исключительно именем госпожи Назико, и если ей удастся сохранить иллюзию, всё проходит вполне удачно. Он произносит имя Назико-сан и во сне, она одна царит в его мыслях…
Нази ошеломлённо слушала подобный отчёт с бесподобными подробностями, совершенно не представляя, как должна отреагировать. Мидори вела себя совершенно естественно: таким же стилем Рато докладывала Нази о выполнении возложенных на неё обязанностей. Но… почему?!.
– Мидори-сан, – тихо сказала наконец Нази. – Вы, жена Матэцура-сана, рассказываете всё это мне… а я – кто?.. Я же ему никто! И вы ничего, ни коим образом не должны мне!
– Мой долг, как жены самурая, заботиться о его самочувствии, настроении, здоровье и удовольствиях. Я вижу, что самочувствие Матэцура-сана напрямую зависит от вашего самочувствия и настроения, поэтому мой долг распространяется и на вас. Вы любите его и также заинтересованы в его благополучии, поэтому я смею надеяться на вашу помощь и неоценимые для меня советы. В частности, есть поступки Матэцура-сана, которые я не могу понять. Из прошлой поездки в Осаку он привёз ослика, купив его у мельника бывшей португальской фактории. Я не раз обдумывала, каким образом можно было бы задействовать его в хозяйстве… но… Матэцура-сан собственноручно чистит и кормит его… и… я не знаю, что меня ждёт, если я неправильно угадаю его намерения… Матэцура-сан так редко объясняет мне что-либо… Может, его интересуют экзотические животные вообще? Я знаю, например, где можно достать маленького котёнка пантеры. Его не заинтересует пантера?
– Я думаю, Мидори-сан, – хмурясь, ответила Нази, – что скоро начнутся военные действия и Матэцура-сан перестанет дурачиться и дурачить вас, будет с аппетитом питаться сухарями и крепко спать на голой земле. Заодно успеет и соскучиться по жене.
Нази вспомнила рассказы о том, что японская женщина, если она не имеет возможности соединиться с любимым, иногда в качестве подарка любви покупает ему услуги самой лучшей куртизанки. Такой дар означает: «В эту ночь с тобой я!» Добровольно исполняющая роль подобной куртизанки Мидори удивляла и интересовала её всё больше и больше. Нази знала также, что ревность нетипична для японок, все они считают себя в некотором роде сёстрами в деле служения мужчинам. И всё же!.. Всему есть определённый предел! Нази вспомнила, как жёстко разговаривал с женой Матэ.
– Мидори-сан, скажите… любите ли его вы?..
Ответом ей был ясный спокойный взгляд.
– Японскую женщину не спрашивают об этом, выдавая замуж. Любовные чувства очень обременили бы её существование. Тем более, что даймё имеет право расторгать браки и передавать женщину из рук в руки другим мужчинам, женой или наложницей, молодому или старому, красивому или безобразному. А долг женщины остаётся прежним – быть преданной и заботливой, идеальной женой вне зависимости от того, приятен ей новый муж или нет. Любовь и счастье редко сопутствуют друг другу, это опасные попутчики…
«Да, – горько подумала Нази, – а ведь именно Мидори – та женщина, в которой нуждается капризный и избалованный самурай Токемада! Она угадывает его причуды и желания, терпеливо сносит его жестокость и пренебрежение, старается смягчить его дурное настроение и заботится о нём, как нежная мать о ребёнке. С ней он – истинный, такой, какой есть, без маски и грима. И именно поэтому – она, а не я, – есть и будет его женой, настоящей и незаменимой!»
– Госпожа Назико, у меня есть просьба к вам. Скажите, какое имя хотели бы вы дать ребёнку Матэцура-сана? Я предложила бы ему это имя, как желаемое вами, и знаю, что это порадовало бы его.
Нази вздрогнула от неожиданности.
– Вы?..
– Да, я вынашиваю его ребёнка. Но я отдаю себе отчёт в том, что это плод его любви к вам, Назико-сан, и знаю, что Матэцура-сан относится к этому аналогично.
– Мидори-сан, – твёрдо и с болью ответила Нази. – Как бы к чему не относился Матэцура-сан, я уверяю вас, что не имею и не хочу иметь никаких прав на вашего ребёнка! Как бы вы не назвали его, – если это вам так важно, вы всегда можете сообщить вашему мужу, что я это имя одобрила.
Мидори склонилась в низком поклоне и вдруг, поднеся к губам руку гостьи, почтительно поцеловала её. Испытывающая аналогичное желание Нази тут же с любовью вернула ей поцелуй.
– Благодарю вас за него, – тихо сказала она. – Храни вас Небо, вас и вашего малыша! Берегите себя… ради него… и ради меня!
Она не удержалась и обняла маленькую японочку, почувствовала её руки, обнимающие в ответ.
… В этот день она приняла решение.
*
Через неделю после этого чудовищное тэнсонское землетрясение прошло «огнём и мечом» – страшными пожарами и разрушениями – через сердцевину острова Хонсю. Последствия были колоссальные, – десятки тысяч людей погибли, получили увечья, тяжёлый ущерб был нанесён хозяйственной системе, в руинах лежали города и селения. Такого крупного стихийного бедствия не было уже двадцать лет. Пострадала и усадьба Ошоби. Её постройки были сооружены не по японским, а по китайским традициям, – из лёгких плах и досок, а не из промасленной бумаги, натянутой на каркас, что уменьшало аварийность домиков при землетрясениях, зато способствовало лютым и мгновенным пожарам от жаровен с открытым огнём, традиционных для Японии.
