Текст книги "Рассвет в забвении (СИ)"

Автор книги: Victoria M Vinya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Что ты читала?

– Я?.. Да вот, перечитывала тут Шарлотту Бронте, – она махнула рукой и между делом убрала за ухо прядь волос. – Пропитываюсь романтическим настроением и духом Англии. Хожу, брожу по этим чудесным местам и чувствую себя пятнадцатилетней: была такая мечтательница!

Джиму почудилось, что у Леони увлажнились глаза, словно она рассказывала ему что-то сокровенное, волнующее, но вдруг поняла, что делает это зря, и сейчас наверняка отмахнётся какой-нибудь другой темой. Ему не хотелось, чтоб она так сделала.

– А что ты ещё делала, когда была совсем юной? – пытаясь не упустить мгновение неосторожной откровенности, спросил Джим.

– Эм, я… не знаю. Ну, как все, наверное… Книжек кучу перечитала, плаванием, кстати, занималась, на танцы ходила. Ещё немного работала в издательстве: мой отец был журналистом, часто брал меня с собой. Вот, – она смешно поджала губы, пытаясь сильно не «расходиться» и вовремя подытожить.

– Во даёт! Как все: все в этом возрасте пиво пробуют, занимаются сексом первый раз и на вечеринки ходят, – расхохотался Джим, округлив глаза.

– Ты думаешь, я была скучной занудой? – она тихонько толкнула его в плечо. – Я и на вечеринки тоже ходила, по ночам иногда с друзьями гуляла до утра. Да всякое было! – раскрепостившись, заключила она, подняв кверху глаза. После короткой паузы она спросила: – А ты каким был в юности? Чем ты занимался?

Голова у Джима начала закипать. «Что я должен ей сказать? Что я вообще ни черта не помню о себе, не знаю кто я и кем был? Ненавижу моменты, в которые вынужден ей лгать, но у меня нет выбора: прошлого меня больше не существует, я дал себе слово не ворошить память».

– Помнишь, я говорил тебе как-то, при первом нашем разговоре, когда мы ехали в машине к Теренсу и Тине, что плохо помню конкретные события своей жизни из-за травмы? – старался он смягчать своё враньё. – События моих подростковых дней припоминаю смутно… Но я преуспевал в учёбе, правда с одноклассниками особо дружбы не водил, считал их придурками, – ему отчего-то и впрямь показалось, что так и было. Что он действительно в школе умом перерос сверстников и имел отличные интересы от тех, какие обычно бывают у большинства подростков. – Не помню, чтоб я был каким-то там завсегдатаем кружков и секций. Я больше любил людей изучать: уж не знаю, какой из меня в итоге вышел психолог, но кое-что я научился понимать весьма недурно.

– Хм, вот как! Да ты, наверное, похож был на тех тихих зубрил, что презирают юношескую глупость. Хотя сейчас по тебе этого не скажешь. Видимо, взрослая жизнь окончательно «испортила» тебя, сделала мягче, – Леони тепло улыбнулась и взяла Джима под руку, когда они уже стали подходить к имению, к которому вела дубовая аллея.

– Не знаю, как тебе сказать, вряд ли я о себе думал подобным образом…

На несколько секунд воцарилась пауза.

– Как думаешь, наши уже встали? – спросила Леони, пытаясь мыслями вернуться в сегодняшний день.

– Не знаю. Мы порядочно пили около полутора суток. Может, кто-то уже и шатается от спальни до холодильника. – Он замолчал на несколько мгновений. – Мы тебя, наверное, достали за это короткое время?

– Зачем ты так говоришь? Нет, я полагала, что этот Даррен рассчитывает на бурное веселье, но сама я отправилась сюда за другими развлечениями. Знаешь, мне только в юности гуляния и пьянки казались отдыхом, а сейчас они утомляют меня по большей части. Просто не стала никого напрягать своим «трезвым присутствием». – Через пару минут они подошли к дому. – Я пойду в библиотеку. Ты бы её видел! В этом доме роскошная библиотека, и я говорю не только об отделке кабинета, в котором она расположена, – она многозначительно улыбнулась, оставив его руку, и удалилась внутрь.

Остаток дня Джим провёл за разговорами с Дарреном и Теренсом о бизнесе в гостиной комнате под треск поленьев в камине. Девушки делали вид, что понимают, о чём говорят мужчины, и иногда даже вставляли какую-нибудь милую глупость со знанием дела, чем вызывали лёгкие ухмылки на лицах сильного пола. В загадочном и уютном полумраке по стенам плясали тени: огромные головы, распухшие конечности и дрожащие ниточки волос. Леони наблюдала за танцами теней и молчала, сидя в углу, в кресле-качалке, подперев рукой голову, и с праздным интересом вслушивалась в разговор. Со временем она и вовсе утратила внимание к происходящему и звучавшему; она размышляла о себе, о друзьях, о брате: «Интересно, почему Тина так легко отпустила сюда Теренса? Отчего вообще так вышло, что она безоговорочно верит ему? Джим был прав, и брат ни во что не ставит жену, просто привык к ней, пользуется её любовью, воспринимает как должное её всепрощение и преданность. Понимает ли она это? Быть может, она всё знает… Быть может, всё знает и прощает. Вряд ли я бы смогла быть такой же сильной и простить всё… Или я просто не знаю, какого это? Я люблю Эвана, но я люблю картинку – то, что вижу каждый день перед глазами с какой-то одной стороны, я не знаю сути, оттого не ведаю, смогла бы я ему простить что-то ужасное… Как странно: сейчас даже не знаю и того, люблю ли я Эвана до сих пор; что-то со мною стало за последние несколько месяцев. Может, это всё Джим виноват? Этот странный, непонятный человек, полный чего-то бездонного: не пойму только тьма там или рассвет. Всякий раз боюсь с ним откровенно заговаривать, он переворачивает все мои представления о том, чем живу или что казалось непреложным. Не знаю, спокойно ли мне с ним, но уверена в одном – с ним я чувствую себя сильнее и увереннее, понимаю, что правильно. Странно думать об этом, но я кожей чувствую, что он относится ко мне не так, как другие, что он, наверное, и взаправду любит меня», – Леони чуть съехала вниз по спинке кресла и зажмурилась, будто хотела физически выгнать из себя тяжелые думы.

Она посмотрела в сторону беседующих и заострила взгляд на Джиме. Отчего-то его облик вызвал в её душе упоение, и Леони успокоилась.

В эту ночь Леони тяжело давался сон, она ворочалась, сминая простыню и утопая головой в пуховых подушках. К тому же во тьме стены старого особняка давили на неё, вызывая детские страхи о привидениях старинных домов. «Какие глупости! Взрослая – и такая дурочка до сих пор!» – подумала она и резко поднялась с перин. Леони зажгла свечу в серебряном подсвечнике, что стояла у прикроватного столика, и под звук скрипнувших половиц вышла в коридор.

Из-под тяжёлых викторианских портьер на ковёр лилась унылая сизая полоска лунного света. Леони медленно и тихо ступала закоченевшими ступнями по холодному полу, зачарованно озираясь по сторонам. Дойдя до комнаты, в которой спал Джим, она остановилась, заметив, что дверь не заперта, и легонько толкнула её, боясь предательского древесно-металлического скрипа петель.

Джим крепко спал, запрокинув руку на лоб, и вряд ли бы его смог разбудить какой-либо кроткий звук. Поняв это, Леони увереннее прошла внутрь комнаты и поставила свечу на комод из красного дерева. Ей живо вспомнилась их первая встреча, когда она вот так же бесцеремонно проникла в его спальню и накинула на себя пиджак Джима. Леони присела подле кровати и стала разглядывать во мраке черты его лица. «Вот ведь штука – наверное, он мне даже немножко нравится… совсем чуточку, – она сощурилась и погладила тыльной стороной кисти руки его щёку. – Если я когда-нибудь поумнею, то должна буду хотя бы попробовать дать ему шанс».

Несколько дней пронеслись как один, гостить оставалось пару дней, в связи с чем приятели испытывали лёгкую тоску, потому как хорошо проводили время. Даррен даже устроил настоящую охоту с борзыми собаками. Леони приходилось иногда терпеть компанию приглашённых девушек: их звали Алисия и Брэнда. Обе были идеально сложены, высокие и длинноволосые брюнетки, покрытые шоколадным загаром солярия, но поверхностные и алчные. Одна глупее другой, они всё-таки обладали парочкой талантов на двоих: Алисия была мастером маникюра, а Брэнда массажисткой. Обе, однако, считали себя «красивыми интеллектуалками». Исключительно потому, что умели встревать в споры, о сути которых понятия не имели, но от этого считали себя на высоте, полагая, что мужчины находят их ещё и умными.

Леони сидела в библиотеке в компании девушек и читала, по-царски усевшись на стуле с мягкой обивкой, что стоял за рабочим столом. Она мечтательно накручивала на палец рыжий локон волос, мычала себе под нос какую-то старинную мелодию. Алисия и Брэнда со скукой на лицах рассматривали книги в толстых переплётах, антикварные предметы роскоши (вторые им, конечно, были больше по душе в силу интереса об их стоимости), поминутно зевали и толковали о том, как хорошо читать и как плохо в мире заботятся о доступности высшего образования. В итоге они, конечно, сильно разошлись и даже спросили мнения у Леони, которая их почти не слушала.

– Вот ты бы стала есть говядину, экспортированную из Африки? Там же сейчас эбола*! – вопила Брэнда, деловито уставившись на мисс Маллиган и поставив руки в боки.

– М-м… я что-то запуталась, – Леони сдвинула бровки и приложила пальцы к уголку глаза, – вы ведь, кажется, говорили про уровень или доступность… в общем «что-то там высшего образования»?

– Нет же, глупенькая! Мы об этом говорили пять минут назад, а сейчас мы говорим про экспорт мяса из стран третьего мира! – тарахтела Алисия, лениво покачивая кистью руки вверх и вниз. – Разговор – живой материал*, – с умным видом поясняла девушка.

– Ах да, точно, – Леони, деликатно прикрыв ладошкой рот, едва заметно улыбнулась.

– Так что ты думаешь?

– Да я не знаю. Как-то не думала об этом: наверное, я глупая, – добродушно ответила она. – Но скажу как работник по рекламе, что любая информация подобного рода всегда искусственно раздута с какой-либо политико-экономической целью, только и всего.

– Вот вся Европа потом перезаражается какой-нибудь нищебродной дрянью, а потом и на Америку перекинется! Вот я посмотрю, что ты на это скажешь. Сплошной беспредел в межнациональной торговле! – победно ухмыльнувшись, завершила Брэнда, как ей казалось, очень меткую фразу.

– И не говори, – равнодушно вздохнула Леони в надежде, что эти странные расспросы и утверждения закончатся.

Джим тем временем бродил по перелеску, что находился недалеко от поместья, за полем. Он раздумывал над несбывшимися сладкими грёзами и надеждами на эту поездку, печалился, что почти за неделю, проведённую здесь, редко говорил с Леони, хотя неимоверно соскучился по ней за всё то время, что они были в разлуке. Он умиротворённо наблюдал полёт маленькой птички, покинувшей берёзовую ветку, прислушивался к окружавшим его звукам, а солнечный свет трепетал в шелестящей листве, наполняя вечерний воздух теплом, что вбирало в себя пряный запах трав.

Услышав позади шорох, Джим обернулся и увидел быстро приближающуюся к нему Леони с раскрасневшимся от спешки лицом.

– Хватит здесь прятаться, – она дружелюбно протянула ему руку, – пойдём-ка обратно, все хотят шумного совместного веселья… Сегодня я планирую напиться! – она залилась краской ещё больше и расхохоталась.

– Да неужели? В тебя, видно, бес вселился.

– Ничего страшного, переживать об этом буду завтра.

В эту ночь Леони дала себе волю, влившись целиком в компанию. Было выпито много спиртного, прослушаны старые пластинки и новые необычные стили музыки. В четвёртом часу утра Даррен подогнал свой полуоткрытый джип для сафари и предложил прокатиться.

– Слушай, дружище, если нас тормознут полицейские, мы все скажем, что ты нас похитил, ладненько? – пробубнил Теренс.

– Будет хуже, если разобьёмся, – растягивая слова, вклинился в это замечание Джим, грустно улыбаясь, – хотя так нас не загребут в участок…

– Очень утешительно, – чавкнул в ответ Теренс на реплику друга.

– Даррен, по-моему, это уже лишнее. Полное безрассудство, – протестовала Леони, оглядывая автомобиль.

– Да ладно тебе ворчать! Я почти протрезвел, – он несерьёзно взглянул в её сторону. – Знаю, что звучит отстойно. Совсем неубедительно. Я поеду тихонько, только по прямой: сейчас на дорогах в этой глуши никого нет, расслабься хоть чуток! А то мы не иначе как старпёры: совсем отвыкли рисковать, как в юности.

– Это не риск, а глупость.

– А юность и есть совершение глупостей. Давай, полезай с нами! – Даррен весело махнул рукой.

Хмель сделал своё дело, победив здравый смысл, и Леони всё-таки на свой страх и риск отбросила сомнения и присоединилась к остальным.

Ночью шёл проливной дождь, и дорога стала влажной, а запах земли и травы смешался с прелым запахом асфальта. С деревьев, обрамлявших проезжую часть, срывались холодные капли на головы проезжавших весельчаков. Свежесть воздуха ещё больше опьянила Леони, и она позабыла о страхе и взрослой осмотрительности. В салоне включили на полную мощность звук, все хором подпевали и взмахивали руками, и только Даррен сосредоточенно глядел на дорогу: «Вот теперь я не удивлена, отчего он столь успешно держит огромную корпорацию», – внезапно подумала Леони, обратив внимание на водителя. Она распростёрла руки встречному ветру и запрокинула в блаженстве голову; позабытое чувство, знакомое лишь в «зелёной» молодости охватило её. Ей всё стало любо, а эта поездка сделалась необыкновенным ночным приключением. Леони несколько раз ловила на себе взгляд Джима полный обожания, и это раззадоривало её всё более.

«Я её такой последний раз помню на праздновании Рождества», – думал меж тем Джим, разглядывая мисс Маллиган. Затем он по-приятельски положил ей на плечо руку и подхватил куплет напеваемой ею песни. Леони улыбалась ему в ответ.

К пяти утра вернулись к дому: Даррен изящно припарковал свой джип на стоянке под аплодисменты Алисии и Брэнды и гогот Теренса с Джимом. Отправились спать, все напились и устали.

– Вы идите, а мы ещё прогуляемся с Леони! – крикнул уходящим друзьям Джим и махнул рукой.

Вдали прогремело, но быстро стихло: гроза была далеко от здешних мест, лишь её слабый отзвук предвещал дождь. Воздух стал удушливее. Джим взял Леони за руку, и они, слегка пошатываясь и смеясь, направились в сторону поля. Начался ливень.

Они говорили друг другу какие-то бессмысленные обломки фраз, понимая, что хотят поговорить о чём-то важном, но никак не могли начать. Состояние обоих пережило тот момент, когда была необходимость выяснить отношения, теперь это было уже неактуально. Вместо этого Джим и Леони шли в поле под проливным дождём, перебрасываясь сентиментальными воспоминаниями из детства. Это было первое настоящее воспоминание Джима: он вспомнил себя пятилетним ребёнком, стоящим на балконе в грозу; он протягивал руки каплям воды, выставлял на их немилость плюшевую собаку, потирая носком одной ножки голень другой. Он поделился им в эту минуту с Леони.

Когда стали подходить к дому, Леони, словно девчонка, кинулась удирать от него: «Не поймаешь ни за что!», – шутливо кричала она вслед, Джим, повинуясь её игре, бросился вдогонку. Он настиг её на крыльце и вжал спиной в дверь что было сил. Страсть захлестнула его, и Джим, обхватив Леони за талию, крепко сжал мокрую насквозь ткань платья. Он пристально вглядывался в её безумные от веселья глаза, которые от влаги напоминали по цвету мокрую траву. Он пытался угадать её желания, но отчетливо знал лишь о своих. Джим припал губами к шее Леони, неутолимо покрывая поцелуями каждый миллиметр плоти. Леони не оттолкнула его: пальцами обеих рук она сжала волосы на затылке Джима. Частые вздохи утопали в шуме дождя, в порывах ветра и лёгком шорохе гравия, придавливаемого каплями.

Леони не позволила Джиму поцеловать себя в губы.

Она высвободилась из стальной хватки его рук, отвернулась и припала лбом и кулачками к двери, переводя дух. Затем отворила дверь и безмолвно вошла внутрь, спеша скорее оставить Джима и своё смятение.

Комментарий к 9 Глава. «Свет из окна»

*Дагеротипные фотографии – дагеротипия – ранний фотографический процесс, основанный на использовании светочувствительной посеребрённой медной пластинки. Создана Ньепсом и обнародована в 1839 году Луи Дагером.

*«Элизабет Беннет вышла на прогулку!» – в книге Джейн Остин “Гордость и предубеждение” подчёркивается любовь главной героини Элизабет Беннет к пешим прогулкам и чтению.

*Эбола – род вирусов из семейства филовирусов, вызывающих геморрагическую лихорадку Эбола у высших приматов.

*Разговор – живой материал – исковерканное устойчивое выражение “разговор – живая материя”.

Музыка, которая вдохновляла:

César Franck – Sonata for Violin and Piano in A Major (transcribed for cello)

Andreas Rönnberg – Sophie

The Raveonettes – Observations

Почему-то кажется, что глава вышла чересчур сентиментальной. Я, может, себя за эту слабость и ругаю, но в полной мере судить вам :).

========== 10 Глава. «Жар огня» ==========

Утром Джиму долго не хотелось вставать с постели. Было семь утра, и он встречал рассвет, как тогда, в момент первой встречи с Леони, только сейчас Джим не испытывал жалящего чувства наваждения и тревоги, а наслаждался предвкушением нового начала. «Она сдастся мне рано или поздно, я верю в это. Я могу упиваться этим нескончаемо – как окрыляет чувство обладания… Однако, до чего я жалок. Не так давно я был околдован чувством достатка только моей любви к Леони, а теперь вновь вспомнил своё прошлое стремление сделать её своей во что бы то ни стало. До чего странно любит человек: то обожествляя и вознося до небес, то опуская до земной тверди».

Позже все собрались на веранде, Даррен устроил чаепитие. Было немного прохладно, поэтому почти все друзья сидели укутанные пледами или вязаными шалями. За завтраком царило молчание: кто-то приходил в себя после вчерашнего веселья, кто-то обдумывал произошедшее. Джим был погружён в размышления о том, что будет с ним и его отношениями с Леони после того, что случилось. Но, взглянув на мисс Маллиган, он подумал, что она и вовсе не терзается думами. Леони сидела за столом, приложив пальцы обеих рук к вискам, поминутно поедала мятные конфеты и брезгливо дышала себе в ладонь, после чего на её лице изображалась такая разбитость и стыд, что Джим тихонько начал хихикать.

– Зачем я пила текилу вчера?.. – бубнила себе под нос Леони.

– Скоро пройдёт, не умирай, – праздно бросил Даррен и повернулся к Алисии и Брэнде. – Завтра улетаем, времени на всё в обрез. Предлагаю съездить к озеру на пикник, тут совсем рядышком.

– Зачем я пила текилу вчера?

– Я уж точно не отказался бы, – ответил Джим, – после вчерашнего кутежа неплохо бы проветриться.

– А я так, пожалуй, даже полезу купаться! Всё равно я ненормальный! – хотел покрасоваться перед девушками Теренс.

– Боже, ну зачем я вчера пила текилу?..

– Леони, перестань хнычить! – по-братски толкнул её в плечо Теренс. – “Текила, текила”! Мы вчера помимо текилы нахлебались виски и рома, а ты тут про текилу всё заливаешь песни.

Даррен и Джим засмеялись, им эта «семейная картина» доставляла ребяческую радость.

– Если все едут, то и мы тоже! – радостно буркнула Брэнда.

– Да, да, чего дома-то прохлаждаться? – подхватила писклявым голоском Алисия.

– Я останусь дома, если не возражаете: сил больше нет развлекаться, да и у меня болит голова, не хочу никого мучить там занудством.

– Смотри сама, но если вдруг тебе станет лучше, и ты захочешь присоединиться, звони – объясню, как доехать. Возьмёшь в гараже мой старенький Мерседес, – заботливо сказал Даррен и участливо погладил руку Леони. Она нравилась ему как человек, и он уважал её как женщину, оттого был расположен к ней больше, чем к Брэнде и Алисии, к которым относился, как к красивым подарочным обёрткам.

Компания наскоро собралась и отъехала на озеро, Леони осталась одна. Но одиночество едва ли причиняло ей неудобство и вызывало тоску, напротив, мисс Маллиган хотелось побыть наедине с собою. Вопреки догадкам Джима она не могла не думать о том, что произошло вчера на пороге дома. Она достала из сумочки мобильный телефон, руки сами набрали номер Тины. Леони не собиралась говорить с подругой о любви, мужчинах и сомнениях, ей хотелось поговорить обо всём на свете, кроме отношений.

– Ли? Неожиданный сюрприз! Как ты там, солнышко? Небось, уже мечтаешь свалить от наших пьянчужек поскорее?

«Как странно и приятно: она не решила, что мне тут безудержно весело, а сразу догадалась, что я здесь скромно отдыхаю», – с необъяснимым удовольствием подумала Леони.

– Да нет, никуда бежать не хочу. Но они мужчины, сама понимаешь, у них свои развлечения, к тому же они мужчины-трудоголики, а значит в свободное время много пьют, – она еле держала себя в руках, чтоб не взболтнуть о приглашённых девицах. Её разрывало на части, потому как брата она выдать не могла, да и не её это дело по сути, но Леони жалела Тину, знала, как та любит Теренса.

– Что там, кстати, твой проект нового торгового комплекса? Я до сих пор вспоминаю твои невероятные чертежи и эскизы… Ты скажешь, что я помешана на работе, но я даже почти разработала рекламную кампанию к открытию…

– Ли, ты чокнутая! Ты прелесть, но чокнутая, всё равно. Этот проект даже ещё не утверждён и не согласован, а ты зря тратишь время, силы и творческую энергию.

Тина была архитектором, сильной и творческой натурой, в этом они были схожи с Леони, оттого и сдружились почти сразу же, как Теренс познакомил свою будущую жену с сестрой. Относительно почти всего в жизни Тина придерживалась здравого смысла и расчёта, порой даже чересчур, что и помогло ей ещё семнадцатилетней девушкой протолкнуть свой первый архитектурный проект на конкурс по строительству загородного особняка, который устраивал известный певец. Но с ней случилось одно «несчастье»: девушка влюбилась. Сколько ни упрекала её мать, Тина не могла быть с Теренсом гордой и недоступной. Она бросилась в любовь как в омут. Её старые подруги даже шептались между собой, что слепая привязанность к Теренсу сделала Тину типичным примером сильной и интересной женщины, из которой любовь сделала дуру. Теренс всегда считал свою девушку наивной и миловидно-недалёкой, хотя не подозревал, что она ради его самолюбия прикидывалась глупее чем есть, что она почти всегда знала, что Теренс ходил на сторону.

– Ну, я надеюсь, ты им там всем утрёшь нос, – самонадеянно проговорила Леони, – я даже говорила со своим одноклассником, помнишь, я тебе про него рассказывала, тот, который у нас заучкой был и в Гарвард поступил? Он теперь высококлассный специалист в области инженерии: он мне сказал, что это здание никуда не рухнет, всё в порядке; уточнил мне там кое-что про особенности стройматериалов и поверхностей, я тебе потом вышлю на e-mail конкретно, что он говорил. А эти акулы тебя просто запугать хотели из зависти, чтоб твой проект не прошёл. Так что у тебя теперь будет, чем им возразить основательно и с аргументами, – победно заключила Леони, войдя в раж.

– Ты меня перехвалила, похоже.

– Брось прибедняться! Я знаю, что ты у меня не святая и любишь, когда тебя хвалят, – с озорной улыбкой отрезала мисс Маллиган.

– Ладно, твоя взяла… Да, я считаю, что я бесподобна, если касаться именно этого проекта: я давно ни во что так не вкладывалась и так хорошо не просчитывала. Меня трясёт от предвкушения успеха! – Тина по-дружески весело запищала в телефонную трубку.

– Вот и держи этот настрой. А то будет совсем не так круто, если мои рекламные старания улетят в трубу из-за того, что ты прикидываешься бездарностью.

– Сама бы следовала своим советам, умничает она тут, – шутливо говорила Тина.

– Не мешай мне быть типичной девушкой! – возразила Леони подруге.

Они проболтали около часа и закончили с чувством полного удовлетворения. В это мгновение Леони подумалось даже, что к чёрту всех мужчин, к чёрту отношения с ними, когда есть вещи гораздо интереснее, когда есть хорошие друзья, хобби и работа, которая нравится. Окрылённая и полная внезапной бодрости (головная боль её прошла), Леони приготовила ужин на всех, подмела полы в жилых комнатах и коридоры. Она не особо любила вести домашние дела, но на неё напало внезапное «домохозяйское вдохновение», какое порой ощущает каждый человек на приливе энергии и свежих сил. Старинные стены и предметы не пугали её так, как в ночной тиши, а наоборот завораживали и восхищали.

Близился вечер. На озере, где отдыхала компания, багровел закат, ветер стих, и водная гладь в штиль напоминала зеркальную поверхность.

Джим был весь день на эмоциях, веселился больше остальных, забавлял друзей шутками и рассказами о неординарных клиентах их с Теренсом салона. Но к вечеру он устал, душевные силы его иссякли, и он заскучал. Он даже не скучал по Леони, так как оживление в компании заставило его ненадолго выбросить из головы наваждение. Ему хотелось одиночества. Джим заявил, что на него накатила сонливость, и отправился до дома пешком. Ему было безразлично, что идти довольно далеко, хотелось скорее найти себе другое занятие.

Он явился домой в одиннадцатом часу, очень уставший и голодный (на пикнике была лишь лёгкая закуска). Спускающаяся со второго этажа Леони, завидев на пороге Джима, приостановилась, испугавшись нежеланного разговора.

– О, ты… – буркнул рассеянно Джим, прикрывая веки, – не бойся, я не намерен… нет, я не хочу с тобой ни о чём разговаривать. Так что можешь спокойно идти по своим делам, – он нелепо поджал рот.

Леони несколько смутилась и удивилась. Ей даже стало отчего-то стыдно за то, что она так открыто избегала Джима.

– Да я и не боюсь ничего. Я тоже не хочу с тобой говорить, – она ласково улыбнулась ему.

Джим отрешённо отвернул голову в сторону и прислонился к стене. Леони медленно спустилась вниз и подошла к нему: размотала шарф с его шеи и расстегнула кардиган, затем заботливо сняла его. Джим насупился и внимательно наблюдал за всеми манипуляциями, которые проделывала Леони.

– На кухне есть картофель с овощами и копчёная рыба, – неловко начала она.

– Что?! – Джим удивлённо усмехнулся.

– Да, да, мне было нечего делать! – Леони замахала протестующе руками. – Всё, не говори больше ничего, просто иди и поешь!

– Женщины удивительные создания. Точно, – загадочно протянул он и направился в сторону кухни.

Кухню обустраивала ещё прабабка Даррена, а до неё прислуга семьи. Здесь царил старинный уют и некая смешанность обстановки: было очевидно, что годами кухню обживали разные хозяйки, но преемницами соблюдались традиции ведения здесь хозяйства от первой кухарки. Огонь пожирал поленья в камине, рядом с камином стояли печь и плита, на протянутой через всю кухню верёвке сушились травы и пряности, в углу стоял мешок картошки.

Они сидели в молчании, Джим ел быстро, с большим аппетитом, Леони же сидела напротив, сложив перед собой на столе руки и опустив на них подбородок. Она внимательно наблюдала за ним и улыбалась улыбкой, полной исключительного довольствия собой и женского кокетства.

«Никогда не любила есть в столовой. Как-то это для богатеньких или для заскорузлых наших американских мещан… А вот на кухне совсем другое: уютно, душевно и еда будто даже вкуснее. Кажется, он так тоже считает: аж треск за ушами стоит», – она открыто стала ухмыляться, деловито качая головой.

– Не понимаю я всех этих столовых комнат, – говорил Джим с набитым ртом, – что мешает сесть на кухне за трапезу? Ведь уютнее и милее намного.

– Вот я только что так думала! – по-детски воскликнула Леони, привскочив с табурета в радостном порыве. Ей стало очень тепло от того, что Джим разделял это её мнение.

– Вот-вот, а то любят говорить, мол, это по-свински – какая ерунда! Если так нужна красота и изыск, то можно и на кухне повесить картины и прочее. Как здесь, кстати, – он обвёл взглядом стены кухни: на них висело штук шесть живописных полотен, от натюрмортов до портретов детей в старомодных костюмчиках, играющих с домашними животными.

– Нравятся мне люди, которые здесь жили когда-то, – задумчиво изрекла Леони, подложив руку под щёку, – видно и чувствуется в каждой вещи бережное отношение хозяев дома. И хорошие книги в библиотеке, и картины, и музыкальные инструменты – многое говорит о том, что если не все, то большинство в этом роду были людьми образованными и творческими.

– Согласен с тобой. А наш Даррен хоть и немножко в иную сторону отклонился, так сказать, но всё-таки также преуспел в своём деле, что делает его достойным своей фамилии.

– Я бы, конечно, не сказала, что он похож на эстета, но память предков и всё такое чтит. Он мне рассказывал, что его прадед играл на виолончели и фортепьяно, талантливый человек был. Он и в Америку приезжал, на концертах знаменитых композиторов выступал, даже лично был знаком, ты не поверишь, с эмигрировавшим Сергеем Рахманиновым!*

– Он вскользь, кажись, упоминал. Мы толком об искусстве с ним не успели поболтать: он то выпивкой, то девчонками был занят, – Джим развёл руками. – Но я знаю, что в библиотеке, в длинном комоде есть большая коллекция пластинок со старыми записями классических произведений.

– Доедай скорее! Пойдём в библиотеку, я хочу послушать их! – Леони вытаращила на Джима полубезумные от счастья глаза и выглядела очень забавной.

Как только Джим положил в рот последнюю ложку ужина, Леони схватила его за руку и потянула за собой. Словно нашкодившие дети, они на цыпочках миновали гостиную на первом этаже и коридор, пока не очутились в уже излюбленной Леони библиотеке. Запах бумаги и старой типографской краски вкупе с лёгким запахом прелой сырости деревянных досок приятно щекотал ноздри, на письменном столе горела не выключенная кем-то лампа с абажуром. Леони судорожно искала ключ от комода.

– Здесь, на полке! – Джим взял с одного из книжных шкафов маленький ржавый ключик с короткой цепочкой.

– Открывай скорее! – зачем-то шёпотом говорила Леони. – Я сейчас включу проигрыватель: какая удача, он почти такой же, как тот, что от моих родителей остался, – радостно подметила она.

– Что мне поставить? Тут глаза разбегаются… Может, Шопена или Баха? – предложил Джим.

– Там есть Сезар Франк?

– Да… кажется есть, вот он.

– Я хочу послушать именно его.

Джим поставил пластинку, Леони затаила дыхание и прикрыла глаза, затем обошла стол и села в кресло, Джим опустился на пол подле неё, прижавшись спиной к боковой части кресла и запрокинул голову. Они молчали пару минут.

– Я вот часто думаю знаешь о чём?

«Как мило она всегда говорит это своё «знаешь?». Понимает ведь, что ни черта я не знаю. А я весь загораюсь любопытством: уши развешиваю, как дурачок, внимаю каждому слову, понимаю, что сейчас она расскажет о себе что-то поистине мне интересное… О каких же глупостях я всё-таки размышляю!» – думал Джим украдкой.

– О чём? О чём ты думаешь? – не открывая глаза, спросил он её в ответ.