Текст книги "Рассвет в забвении (СИ)"

Автор книги: Victoria M Vinya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– То есть ты не веришь в чистое зло? – ухмыльнувшись, спросил Джим и в упор посмотрел на свою собеседницу. – А я слышал и читал про множество примеров, когда даже в счастливых семьях росли будущие убийцы и преступники: некоторым просто скучно и хочется извращённой забавы…

– Я не верю в это, – оборвала она его. – Так или иначе, есть какое-то отклонение, какой-то момент, который перевернул сознание человека, а изначально он чист, – её голос звучал почти жалобно. Чувствовалось, как Леони боялась усомниться в своих убеждениях.

– Да ты филантроп, Леони. Я даже завидую тебе, что ты думаешь именно так. Наверное, никогда не потеряешь веру в людей.

– Так всё, хватит! Эта тема не самая подходящая для утра, – она попыталась рассмеяться, боясь угнетающей атмосферы этого странного разговора. – Мне пора на работу, надеюсь, что тебе сегодня лучше.

Она провела в квартире брата наедине с его другом ещё пару дней. За это время она узнала Джима немного лучше, да и он перестал упрекать себя за интерес к частым долгим разговорам с этой девушкой по вечерам.

***

Он брёл по улице совершенно один, в руках держал телефон из своего секретного дипломата: устройство было запароленно. Что же там хранилось? Наверняка там ответы на десятки его вопросов, пусть и не на все. Чем насыщеннее становились его чувства, его новая жизнь, тем болезненнее его истязали помыслы о прошлом. Ему, как в детстве, хотелось зажмуриться – главное посильнее – и никакая бы работа мысли его более не мучила – никаких самоистязаний, никакого хаоса, и чтобы он помнил свою прошлую жизнь такой, какую он себе много раз фантазировал.

Близилась ночь, упала тень, пожирая последние отблески закатного солнца, воздух разрядился, увлажнился и насытился запахами трав. Джим остановился, душевные метания, разрывающие на части его рассудок стихли; раздалось стрекотание кузнечиков. «Пора бы двигаться к дому, иначе вернусь совсем в ночи».

Он поднял голову, ему вдруг отчаянно захотелось искать ответы где-то вне этого города, где-то чуточку выше. Он забылся…

Над его головой торжественно раскинулось дерево, а над деревом, ещё дальше, целый небосвод. По грязно-голубому небу медленно плыли розовые облака, сталкиваясь друг с другом, образуя невиданные полотна, словно невидимый мастер орудовал над своим новым живописным шедевром. Вблизи, у самого лица Джима, пролетел ночной мотылёк и запорхал ввысь, окружающие звуки усилились. Он ощутил себя ребёнком, который впервые огляделся и увидел эту красоту. «Замечал ли я всё это раньше, тогда? Видел ли я красоту в природе, в жизни? Знали ли я вообще что-либо о красоте?.. А знаю ли сейчас? Ведь я никто, по сути у меня нет лица и нет души, которой без воспоминаний быть не может… Да и хочу ли я что-то знать? Вряд ли. Ведь всё вокруг – ненастоящее, придуманное людьми, всё это обман, игры друг с другом, каждодневное самоутверждение, а живём мы по сути лишь для того, чтобы засвидетельствовать величие небес – вот и всё».

Если бы ему сейчас, в его размягчённые мысли, пришло воспоминание о том, что раньше его едва ли волновал полёт какого-то мотылька, что подобное ему виделось мелочным и жалким, что играть в жизнь нужно напротив – по-крупному и жёстко – то он, вероятно, застрелился от осознания собственной наивности.

Но сейчас он не был Джеймсом Мориарти, злодеем-консультантом, одержимым Шерлоком Холмсом, он был просто Джим – Джим, который посмотрел на небо.

***

США, Нью-Йорк, год спустя.

– Я так много хочу тебе рассказать, на самом деле, но произносить это вслух больше сил нет.

– Я не давлю на тебя, Ли, если не хочешь, не говори: обсудим во всех подробностях потом эту тему, когда твои любовные терзания улягутся.

Леони сидела в просторной и светлой гостиной нью-йоркской квартиры своей старой подруги, с которой не виделась почти два года. Недавние события жизни изрядно потрепали мисс Маллиган: как у всех брошенных мужчинами девушек, у неё был отрешённый взгляд, воспалённые глаза и тихий, медленный, очень скучный на слух голос. Во всех её телодвижениях чувствовались усталость и апатия, даже в том, как она наклоняла голову на плечо, пока разглядывала кружевные шторки на вытянутом в длину окне.

Дебора, её подруга со школьной скамьи, работала в Нью-Йорке в адвокатской конторе, муж её был банкиром – состоятельный и надменный человек, но весьма щедрый в семье и с близкими родственниками.

– Да нет, Деби, я хочу… я хочу говорить. Я лгу. У меня скорее сил нет рот раскрывать, а поговорить-то я не против, – Леони с тоской уставилась в чашку с чаем, стоящую на фарфоровом блюдце. – Как я и сказала, у нас было всё замечательно где-то месяца три… Мы много путешествовали, мне казалось, что впервые в жизни я встретила мужчину, с которым я не просто желаю быть рядом, но и не пожалею о своём выборе, – она тихонько всхлипнула. – А потом эта записка в пустом номере отеля: «Не ищи меня, забудь обо мне»… Понятия не имею, что вдруг взбрело ему в голову после того, о чём мы говорили так часто, после того, что мы планировали. Он бросил меня одну, в чужом городе, в чужой стране.

– Хорошо хоть, что карту свою оставил, – прагматично заметила Дебора, лицо её выражало сопереживание и одновременно злобу.

– Перестань, Деби, он же меня не использовал ради денег. У него просто что-то случилось, что-то, видимо, перещёлкнуло в его сознании, что он внезапно решил оставить меня и все наши планы на совместную жизнь, – Леони хотелось оправдать его. – Я его не видела уже три недели, даже не знаю, где он, что с ним.

– Может, посмотрим фильм? Я так хочу, чтобы ты отвлеклась от этих мыслей. Он козёл, как все мужики – и хватит на том, – Дебора поучительно приподняла руку ладонью вперёд.

Но едва подруга включила телевизор, на первом же новостном канале нарисовалось знакомое до боли лицо.

«Джеймс Мориарти» – значилось в новостной полосе под фотографией Джима. Её, её Джима!

Леони отчаянно вскрикнула, выронив чашку из рук, и закрыла ладонью рот, глаза её сверкнули от ужаса и боли.

Когда-то давно она слышала об этой английской нашумевшей истории от коллеги, но не интересовалась ею, не видела и фотографий знаменитого сыщика Холмса, и уж тем более злодея-консультанта Мориарти. В это мгновение ей всё стало ясно, стали понятны её давешние тревоги относительно прошлого её любимого мужчины, о котором он почти не говорил, да и не столь хорошо помнил его. По крайней мере, он так утверждал. «А если он и в самом деле ничего не помнил о себе? Что если и оставил меня лишь потому, что внезапно его память вышла наружу?.. Ох, как страшно! Почти физически невыносимо!»

– Ли, милая, это ведь он! – испуганно заговорила Дебора, выпучив глаза. – Вот в точности он, ты присылала фотографии…

Обе подруги умолкли, и комнату объяла пугающая, гнетущая тишина. Лишь дневной свет проникал в комнату и игриво бегал по стенам – совсем не сочетался с тревожной атмосферой, воцарившейся в квартире.

– Я ничего этого не знала… – шёпотом и в окончательном бессилии ответила Леони, и по её щеке покатилась крупная прозрачная слеза.

Подавив в себе крики и рыдания, Леони вскочила с дивана, второпях приводя в порядок растрепавшиеся локоны причёски и надевая жакет. Она буквально вылетела в коридор, спешно обувая туфли, не помня себя, задыхаясь, а сердце её пропускало бешеные удары. Она не понимала, что именно хотела найти там, куда собралась бежать, чего именно ожидала увидеть. Ей было страшно, но неизвестность была страшнее, разрывала рассудок в клочья.

В новостях передавали, что неожиданно вернувшийся Джеймс Мориарти вместе с группой работавших на него террористов захватил здание Метрополитен-оперы* вместе с заложниками. Он требовал к себе одного единственного человека, Мориарти знал, что сегодня он как раз был в Нью-Йорке, – Шерлока Холмса.

***

Октябрь, год назад.

В октябрьский тихий вечерок годом ранее Джим ещё не подозревал, что тени прошлого догонят его, выпотрошат его разум. Сегодня он ощущал, что словно сам не свой, не знает, куда себя девать, его одолевала скука. По большому счёту, он мог бы занять себя любым делом, но ничего не хотелось, он ждал наступления завтрашнего дня: по какой-то причине ему уж очень хотелось поговорить с Леони после того вечера размышлений о себе и сущности бытия. С Теренсом он разговаривать не жаждал, старший Маллиган не тот, с кем приятно и любопытно водить такого рода беседы: слишком его друг был поверхностным до жизни, до людей, хоть и представлял собой образец радушия и щедрости.

Он проснулся необыкновенно рано, ещё не было и семи утра. Джим ощущал бодрость и лёгкость, столь небывалые для обычного его утреннего состояния; ему не терпелось скорее одеться, привести себя в порядок и важно зашагать по улице, любуясь всем вокруг и интересуясь всеми вокруг.

Горланили птицы, ветерок носил по воздуху труху кустов, люди неслись на скучные работы, и какая-то бездомная собака увязалась за Джимом, весело виляя хвостом и петляя вокруг ног своего нового приятеля, устремив на него большие добрые глаза.

По дороге Джим забежал в кафетерий и взял два больших стакана латте: «Я помню, это её любимый», – довольный собою подумал он. Как только он вновь вышел на улицу, попал под небольшой дождь, а зонтик с собой не взял, из-за чего настроение его несколько испортилось. Но через минуту ему пришла в голову мысль, что этот дождь – он не специально, он омывает город от суеты вчерашнего дня, расчищая место новым делам, новым идеям и встречам, и Джим с ребяческой радостью стал обскакивать лужи, прикрывая голову утренней газетой, которую взял со столика в кафетерии.

В половине девятого утра он был уже на пороге офисного здания, где располагалась фирма, в которой работала Леони. Потихоньку стягивались и сотрудники, зевая и поглядывая на часы, с толикой удивления взглядывая на Джима. В лифт забилось человек восемь.

– Гильотина небось уже у себя в кабинете… Я вчера выпендривался на собрании, раскритиковал её замысел, а она мне: «Ну так придумайте что-то более обстоятельное, как Вам кажется!»

– А ты что?

– А я ни черта не сделал!.. Она меня сегодня с потрохами сожрёт, рыжая ведьма!..

Джим иронично надул щёки и вздёрнул брови – в манере себя в прошлой жизни. Его даже позабавил этот диалог: «Не слишком благоприятная репутация у моей Леони. Когда подчинённые нарекают тебя французской головорезкой – это не совсем весело, хотя, возможно, она от души веселиться над их желчью и недалёкостью. Этим представителям офисного планктона и в голову не приходит, что она их грызёт лишь потому, что работает за весь отдел. И за них, идиотов, тоже».

Лифт распахнулся, сотрудники, словно домовые тараканы, высыпали вглубь офисного помещения, разбредаясь по своим рабочим местам. Джим неуверенными шагами двинулся следом, озираясь в поисках Леони.

– Джим? Ты чего здесь делаешь?.. – изумилась Леони, но в голосе её весьма очевидно проступила радость и взволнованность. – Теренс тебя выгнал? – хихикнула она; сотрудники меж тем переглянулись: никогда ещё они не видели её в столь лёгком настроении, с приподнятым духом.

– Что поделать, – развёл Джим руками, поддерживая шутливый тон Леони, – пришлось пойти на панель. Вот по дороге решил заскочить, угостить кофе.

И тут случилась ну совсем невиданная вещь, в понимании коллег мисс Маллиган: она задорно захохотала, приложив кончики пальцев к носу, и кокетливо склонила набок голову. С театральной важностью Леони зашагала в сторону приятеля, энергично взяла из его рук стакан и с наслаждением сделала из него первый глоток.

– Спасибо большое. Не знаю почему, так рада тебя видеть, ты всегда поднимаешь мне настроение, – она было потянулась к его лицу, чтобы поцеловать в щёку, но через плечо Джима увидела Эвана, присаживающегося за компьютер, и, вспыхнув краской, отпрянула. – Извини, – коротко бросила Леони, отведя в сторону глаза. Она была прелестна в своём смущении.

– Что ж, это весьма воодушевляет, – немного смутившись, но всё же с улыбкой, ответил Джим.

Он продолжал смотреть на Леони, а Леони смотрела на Эвана. Джим, с присущей ему тонкостью в распознавании человеческих чувств и переживаний, смекнул что к чему.

– Леони, – тихо позвал он её лишь для того, чтобы убедиться, что она ему точно не ответит. – Леони…

– М? А, что? – она вперила в него растерянный взгляд, глаза её бегло вращались.

– Подумать только, да ты его хочешь!.. – с ядовитой улыбкой парировал Джим, провокационно сощурив глаза.

– Что ты несёшь, ей богу, – стараясь вернуть себе самообладание, ответила Леони и наивно улыбнулась, боясь уверить его в столь «нелепых подозрениях». – Он всего лишь мой коллега, главный бухгалтер фирмы.

– Главный бухгалтер фирмы, которого ты хочешь! – передразнил её Джим, войдя в раж веселья.

– О боже, я даже обсуждать не хочу подобные нелепости! – Леони беззащитно толкнула его кулачками в грудь, освобождая себе дорогу. – До встречи, Джим, и ещё раз спасибо за латте!

Она упорхнула, словно птичка, навстречу суете и новым делам. Джим ещё раз взглянул в сторону Эвана: симпатичный тёмноволосый парень в больших очках с толстой оправой, с умными серыми глазами; лицо его было сухощавым, но очень выразительным – такой типаж всегда кажется женщинам загадочным, аскетичным и непостижимым. «Он определённо интеллектуал, но до невозможности интроверт и сноб – не её тип, совершенно. Ей будет с ним по временам скучно, а на него будет давить её сумасшедшая энергетика. А впрочем, моё ли это дело? Да. К чему ворошить чьи-то страсти, есть заботы поважнее».

Через пять минут он уже бодро вышел на улицу. У порога офисного здания по-прежнему сидел тот милый пёс, что увязался за Джимом по пути сюда.

Комментарий к 4 Глава. «Демон внутри меня»

*Метрополитен-опера – музыкальный театр в Линкольн-центре в Нью-Йорке, США. Сокращенно его часто называют Мэт (англ. Met). Театр принадлежит к самым известным и престижным оперным сценам мира.

========== 5 Глава. «Переступив черту» ==========

– Теренс убьёт нас обоих – тебя и меня. Но что я мог поделать со слабостью своего сердца? Что смотришь на меня, нахалюга с невинными глазищами? – ласково приговаривал Джим, вытирая мыльную пену со лба и щёк.

Весь пол ванной комнаты был залит мутными лужицами чуть тёплой воды.

Джим пытался вымыть пса.

Он так и не смог оставить зверя на улице, потому что собака в тот день сопровождала Джима до салона, а затем и до дома, отчаянно виляя хвостом и поминутно заглядывая в лицо своего спутника. Теперь это огромное чудо вертелось по ванной, расплёскивая воду и облизывая подбородок нового хозяина и друга.

– Вот кому счастье-то, да? – умиляясь, говорил он псу. – Свинячить можно, вести себя отвратительно, а все будут говорить, что ты «просто прелесть» и «лапочка»… Ты всё равно красавец! – восхищался он, почёсывая мокрую шею собаки.

Но вернувшийся из свадебного путешествия друг, напротив, не рассердился, а даже обрадовался такому сожителю, Теренс любил животных, а не заводил четвероногих только потому, что когда парню было четырнадцать лет, у него любимая кошка попала под автомобиль. Пса решили назвать Гай, так пожелал Теренс, в честь главного героя своей любимой книги*.

Следующая неделя выдалась сумасшедшая. Одно модельное агентство плотно сотрудничало с салоном Теренса и Джима, так как для фотосессий очень кстати пришлись стильные ретро-байки – как говорил дед Маллиган, «жемчужины коллекции». Молодые люди устали спорить с капризной клиентурой, им ещё не приходилось иметь дело с акулами модельного бизнеса, а эти были настойчивые и вспыльчивые. Вот тут-то Джим и включил на полную мощность Джеймса Мориарти, что бесился внутри него от злости: он, театрально и обаятельно кривляясь, облачал в снисходительность всю свою напористость, чтобы вытянуть из клиентов лишний цент. Ни разу не выстилавшись ковриком под ногами, он уговаривал их на совершенно невыгодные условия, которые преподносил как эксклюзивные. Казавшиеся непробиваемыми, модельные агенты сдались, пали перед высокомерным очарованием Джима. Джима Мориарти.

Джим был почти без сил к исходу недели, он работал все семь дней, не заботясь о собственном отдыхе, столь велико было в нём желание уйти от переживаний и наваждения, вызванного появлением в его жизни Леони. Ему нравилось по нескольку часов кряду доказывать себе, как бессмысленно сейчас ему строить отношения, нравилось доказывать, как они не похожи с Леони, напоминая себе при этом, что сердце её занято… Фактически он отдавал себе отчёт в том, что мисс Маллиган ему нравится, что его эмоции и чувства приходят в особый беспорядок и в то же время упорядоченность рядом с ней, но разум его был раздражён: неопределённость со своей личностью нарисовала странного рода табу на всякого рода привязанности.

А что же тогда дружба с Теренсом?..

Таким вот нелепым способом он окончательно путался в лабиринтах своего сознания, не находя весомого и логичного аргумента, отчего он должен избегать «неосторожности» с Леони.

К его личному разочарованию, он всё-таки находил различные вымышленные причины, по которым ему непременно нужно было вновь увидеться с ней. Он даже, бывало, тратил часы, чтоб придумать более реалистичную причину своего визита к ней. А однажды, прогуливаясь по площади в центре своего городка, где проходила на данный момент ярмарка цветов, всерьёз заглядывался на восхитительные букеты, красовавшиеся на прилавках миловидных испаночек, сверкавших широкими улыбками. Особенно долго он рассматривал букет из белых цветов с крупными бутонами, названия которых не знал.

Вряд ли Джим отдавал себе отчёт, что своей суетливостью, рассеянностью и задумчивостью он напоминал всякого влюблённого парня. Однако Теренс ничего не знал о чувствах своего друга, оттого списывал такое странное поведение на усталость.

– Слушай, Джим, ты бы взял себе отпуск, а то совсем замотался! – ворчал на него Теренс.

– С чего это тебе вздумалось, что я вдруг устал? – искренне недоумевал Джим, насупив брови.

– Тут особо психологом быть не надо: ты какой-то вялый, весь в себе ходишь, ночами бредишь уже даже!.. Видно, что тебе необходимо выехать куда-нибудь, поваляться на пляже: вот ведь я съездил в свадебное путешествие – теперь как огурчик! Ощущаю себя превосходно, а ты здесь совсем закис, пока один на собственном хребту тащил наш салон, – Теренс облегчённо выдохнул и добродушно посмотрел на друга. – Вот не знал бы, что ты у меня такой своеобразный, решил бы, что втюрился в кого-то, – шутливо бросил он просто для веса в общей фразе.

– Ни в кого я не «втюрился»! – огрызнулся Джим, а глаза его бешено распахнулись, и нижняя губа задрожала и искривилась. Он выглядел совершенно как мальчишка, уличённый в мелком хулиганстве, который до последнего будет отстаивать свою неправоту.

Но Теренс не ожидал подобного всплеска, оттого был самую малость обескуражен и смущён.

– Ты чего взъелся-то как индюк? – он успокаивающе поднял обе ладони. – Я же говорю, совсем заработался…

***

Вечером Джим нагрянул в офис к Леони. Несколько раз отругав себя за дрожащие руки, в которых он держал латте, он направился к кабинету приятельницы. Было шесть вечера, сегодня они с Теренсом закрыли салон чуть раньше, а вот на работе у Леони творился настоящий караул: до официального конца рабочего дня оставался час, и суматоха и беготня достигли апогея. Со всех сторон раздавались телефонные звонки, начальница кричала, наполовину высунувшись из кабинета, мимо пробегали в сторону лифта те, кто сегодня «закончил пораньше».

Из-за угла вылетела Леони: всю её почти целиком не было видно, так как перед собой она несла огромную картину с какой-то художественно-рекламной графикой футуристического стиля.

– О да, у вас здесь чтят американские традиции, отрицающие всякую половую дискриминацию, – недоуменно оглядел её Джим, сдвинув саркастически брови.

– Все мужчины заняты просто!.. – оправдываясь, ответила Леони на выдохе.

– Дай-ка сюда этот несчастный «артефакт», – скомандовал Джим и взял из рук Леони картину.

Как только картина оказалась наполовину во власти Джима, Леони резко поставила её на пол и сложила руки поверх рамы. Её идеально приложенные с утра кудри растрепались, макияж потерял свежесть, а глаза лихорадочно вращались, сопровождаемые порывами тяжёлого дыхания. Женщины себя в таком виде обычно называют «ужасными» или «потрёпанными», хотя едва ли понимают, что в таком состоянии они куда естественнее, чем при фарфоровой идеальности краски, слоями покрывающей их лица.

– М, мой любимый латте! – она с дружеским нахальством выхватила из рук Джима стаканчик. – Это очень мило, что ты пришёл да ещё и не с пустыми руками, но прости, умоляю, – театрально-жалобным голосом причитала она, – у нас сейчас здесь настоящий дурдом, мне нужно столько всего успеть.

Ему показалось даже, что в её голосе звучала та торопливость, с которой обычно хотят живее спровадить. Ему стало невыносимо досадно.

– Я не хотел тебя отвлекать, честное слово! Всего лишь позвать на ужин… на дружеский ужин. Теренс, с тех пор как женился, стал отдаляться: я понимаю, это нормально, но я чувствую себя немного покинутым из-за этого. А у меня больше нет друзей, с которыми мне так… с которыми есть о чём поговорить и…

– Прости, не могу! – оборвала она его. – У меня столько работы. Извини меня, пожалуйста, я ни в коем случае не хотела бы…

– Эм, Леони, можно тебя? – осторожно спросил подошедший к ним Эван.

– Что случилось? Ты, ей богу, как дитя Эван: без меня давно бы вылетел из компании, – она наигранно закатила глаза.

Коллеги удалились, а Джим с любопытством начал наблюдать за ними. Горло ему царапала ревность, а на сердце была непонятная шальная радость, которая объяснялась лишь его самодовольством, с которым он смотрел в сторону мисс Маллиган и её сотрудника.

Он мало что слышал и понимал из диалога, но это и не сыграло бы хоть сколько-нибудь большой роли: он явственно видел, как возбуждены были нервы Леони, когда она, краснея и размахивая руками, пыталась объясниться с Эваном. При этом она всё ближе наклонялась в сторону своего коллеги, всё её тело открыто жаждало близости, а с языка меж тем срывалось совсем противоположное. Она напоминала мечущегося зверя: она не могла найти выход из клетки, оттого грызла её, свирепо ломилась, кричала и, вероятно, с одинаковой лёгкостью могла бы как приласкаться о руку своего «дрессировщика», так и вгрызться в неё с неистовой силой.

В этот момент случилось и ещё кое-что, что с треском выбило почву из-под ног окончательно обезумевшей Леони. Подле них очутилась секретарь миссис Саммерс, главы фирмы.

– Эван, ты уже освободился? Сейчас займут все самые приличные места в городе! – дрогнул писклявый, но весьма милый голосок.

Это была Джули – образец очаровательной бестактности, с всегда идеальным макияжем и причёской, с безупречным стилем в одежде, но преимущественно в розово-голубых цветах. Она отчаянно отстаивала собственный имидж дамочки среднего ума, но прелестной покладистости – та, на чьём лице не выражалось характера и индивидуальности или глубокой работы ума. Такие женщины как Джули всегда пользуются у мужчин успехом, считаются «мудрыми и терпеливыми», потому как умеют обстоятельно поддакивать и кивать, а также не к месту орудовать вырванными из контекста глубокомысленными и не очень цитатами.

– О, вижу, ты уже сам себя освободил от работы? – с деловым упрёком спокойно изрекла Леони и сложила руки на груди, осуждающе посмотрев на Эвана. – Рабочий день официально закончится через сорок пять минут, Джули, – злобно улыбнулась она секретарше.

На глаза ей вновь попалась скучающая фигура Джима, покачивающего одной ногой и то засовывающего, то вытаскивающего руки из карманов брюк. И в лисьих глазах её, прямо по зелёной радужке, пробежала искорка облегчения и злорадного упоения.

– Хотя знаете, идите сегодня пораньше… – отрешённо бросила Леони Эвану и Джули, направившись в сторону Джима.

Плавными, кошачьими шагами она подошла к своему приятелю и сладко-сладко, но до омерзения очевидно наигранным тоном сказала: «Я тут вспомнила, что могу всю свою работу перенести на завтра, ничего страшного в этом не будет. Так что да, я пойду с тобой поужинать», – она ласково провела рукой по его волосам на макушке.

Театральное представление удалось на славу: Эван и Джули удивлённо обернулись в их сторону.

Это странное действо было почти унизительным, но Джим не намерен был сдаваться или упасть духом, поэтому, подавив в себе гордость и себялюбие, он легонько кивнул Леони в знак согласия, хотя во взгляде его уверенно читалось: «Я всё понимаю, милая, не делай из меня дурака».

Дома Джиму не было покоя, он бегал из комнаты в комнату, приводя себя в надлежащий вид. Недолго думая, он надел деловой костюм: «Что за клоунада? Такое чувство, будто я иду туда важничать, а в этом прикиде я буду выглядеть попросту глупо – миллионер без миллионов – вздор, а не внешний вид! Я бы, во всяком случае, мог упиваться ломаемым ею представлением, поддержать эти глупые, жалкие попытки моей Леони самоутвердиться и якобы отомстить равнодушному возлюбленному… Где же тогда моё остроумие и ловкость ума? Я могу разрушить её убогий сценарий, это будет так легко, так грандиозно! Пусть она и не узнает о том, как я буду ликовать в душе. До чего же я люблю хитрить! О, как обожаю, когда люди думают, что провели меня! Они и понятия не имеют, что настоящая власть та, которую не видишь и не ощущаешь».

Джим так увлёкся своими думами, что упустил мгновение, когда его лицо в отражении вновь поддалось невиданным метаморфозам: с зеркальной поверхности ему вновь скалился и ухмылялся незнакомый человек с безжалостными глазами чёрно-карего цвета.

Они сидели в ресторане, и добротную часть вечера Леони говорила всякую чепуху, а её обычно сангвинические движения и жесты, были сродни истерическим метаниям. К тому же она пригубила пару бокалов красного вина, нервы её были расшатаны. Джим явился на ужин в костюме, хотя и чувствовал себя в нём неуютно. Поначалу он поддерживал их вздорную беседу, но постепенно его первоначальный пыл угас, Джиму уже не хотелось молчаливо смеяться над Леони – ему стало её жаль.

– Леони, – перебил он одну из её тирад, – Леони, если ты не перестанешь нести всю эту чушь, я уйду: прекрати, пожалуйста, – мягко сказал Джим и положил ладонь на её руку, которая покоилась на столе.

Она умолкла, вразумив, что ему каким-то чудом удалось уловить истинный характер её настроения. Леони с гонимым отчаянием посмотрела на Джима, и губы её дрогнули.

– Знаешь, в чём твоя истинная проблема? Ты не женщина для своего Эвана – ты танк: всё, что попадается на твоём пути, безжалостно ровняешь с землёй. Хочу тебя огорчить: даже таких уравновешенных и тихих, как твой принц в очках, это бесит и отталкивает.

– Хватит говорить мне эти непонятные вещи, – без особого упорства оборонялась Леони, тихонько высвободив свою руку.

– Наш разговор сегодня будет хотя бы гораздо осмысленнее и продуктивнее, если ты перестанешь разыгрывать этот жалкий цирк, – ни разу он ещё не говорил с ней так откровенно и жёстко. – Что такого необычного или постыдного в том, что женщина влюбилась в мужчину? Поверь, ты даже с нашим простофилей Теренсом не сможешь обсудить это, но я тебя выслушаю. Быть может, даже предположу причину твоих бед.

– Да, я без ума от него, – сдалась Леони и прикрыла глаза с ощущением снятого камня с души. – Только не нужно мне давать каких-либо глупых советов или жалеть меня, – она заговорила серьёзно и с толикой враждебности.

– Давать тебе советы? О, девочка, поверь, это последнее, чего я хочу! – его глаза блеснули, и Джим иронично оскалился. – Таким женщинам, как ты, советы негоже давать: они должны своим лбом сами прошибать стены. Всё, что я хотел сказать как мужчина – ты не очаруешь его, если будешь прессовать. А выглядит это просто ничтожно: дружелюбие твоей натуры негодует, а самодостаточность мечется из стороны в сторону, не хочет уступать добровольному подчинению, – он умолк на несколько секунд. – Не скажу более ничего об этом, всё остальное уже будет теми самыми злосчастными советами.

– Борюсь с диким желанием вмазать тебе по наглой роже, – грустно захохотала Леони. – Но ты прав, негодяй! – шепнула она, качая головой. – Прости, что бессовестно использовала тебя. И если ты не будешь против, мы можем уйти отсюда и поехать в какое-нибудь менее вычурное место.

– Я не буду против.

– Хорошо. Можем поехать ко мне… только не подумай ничего такого! – Леони в стыдливом протесте замахала руками. – Всё прилично и по-дружески.

– А я уж было понадеялся, – шутливо ответил Джим.

Они отправились пешком, но в дороге попали под проливной дождь. Леони, визжа как девчонка, прыгала через лужи, держа за руку Джима, и заливисто смеялась. Темнеющее небо пожирали кучевые, тяжёлые облака, обволакивая небосвод уныло-серой пеленой, из которой на тоскливую землю падали крупные капли. Порывистый ветер настойчиво трепал волосы Леони, разделяя их на влажные пряди. Воздух разрядился, стал тяжёлым, вобрав в себя терпкий запах стволов и асфальта. Лицо и руки Джима обдавало мокрой прохладой, и только пальцы его спутницы, горячие и цепкие, испускали жар её тела, радушно отдавая его Джиму.

Все его мысли растерялись, нервы пребывали в эйфорическом хаосе, который ему чудился покоем и упоением. Тяжёлое ощущение фальшивости и пошлости ситуации сменилось детским восторгом, желанием фатических бесед.

Они не говорили сейчас об Эване и о сложности чувств Леони к нему, оттого этот парень словно испарился из этого мира, и ревность Джима, прикрываемая иронией, также ушла.

Родители брата и сестры Маллиган оставили детям двухэтажный дом на окраине города, но Теренс три года назад предоставил его целиком Леони, так как внезапно захотел самореализоваться с нуля. Не так давно Леони на деньги своего любовника сделала в доме роскошный ремонт. Ремонт остался, а вот до дружка со времени их последней ссоры девушка так и не смогла дозвониться.

Вошли оба молча, и только на пороге расцепили руки; Леони с любезностью суетливой хозяйки стала искать гостевые тапки, а Джим, прислонившись к стене коридора, отчего-то самозабвенно и тихо захихикал. Мисс Маллиган вопросительно уставилась на своего гостя, вздёрнула бровки и имела решительность понять, отчего ему стало так весело. Через несколько секунд он успокоился.

– А у нас собака теперь есть, – медленно шепнул Джим в тишине тёмного коридора.

– Вау… Теренс мне ничего не говорил про животину. Хотя он в последнее время часто ни с кем ничем не делится: как будто женитьба сделала из него затворника; но впечатление у меня такое, что это всего лишь позёрство.