Текст книги "Разбитые надежды (СИ)"

Автор книги: Victoria M Vinya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

В марте Клаус заметил скрываемое беспокойство на лице Мистера Л., он вёл себя как обычно, но разговаривать и усмехаться стал реже.

– Она здесь с мужем, гостит у его родителей, – сказал наставник вечером, когда сидел вместе Клаусом в ресторане.

– Хочешь с ней встретиться?

– Нет… То есть да, хочу. Но я не должен.

– Наверное, ты прав: если считаешь, что не способен будешь держать чувства в узде…

– Поверь, я способен, ты знаешь это.

– Всё равно не стоит.

– Кстати, она только что зашла сюда… С мужем.

На пороге стояла очень худенькая, но изящная молодая женщина с очень длинными светлыми волосами, ниспадающими волнами по спине. Рядом с ней был мужчина – на вид симпатичный, скуластый – такой тип лица, какой обожают многие женщины, сам в очках и одетый скромно.

Пара просидела вместе недолго; мужчина, поглядев на часы, всполохнулся, быстро оделся и вышел. Лола же грустно вздохнула, подперев ладонью щёку.

– Надеюсь, ты меня когда-нибудь простишь, – бросил Мистер Л. на ходу и отправился прямо за столик Лолы.

«Нет, он не проиграет. Я видел это в его змеиных глазах», – с улыбкой подумал Клаус.

– Здравствуй, Лола, – уверенно, но ласково шепнул Мистер Л., усаживаясь напротив девушки.

– Ты? – её глаза испуганно распахнулись. – Здравствуй, – стараясь быть «взрослой», усмирила она своё изумление.

Клаус наблюдал за ними пару часов: они долго и открыто говорили и выпили уже по паре бокалов вина.

– Скажу тебе откровенно: он сорвался на день рождения своей любовницы… – она вздохнула и беспомощно опустила глаза. – Сегодня утром он впопыхах отправил мне поздравление для неё. Хах, он так забылся, что даже до сих пор не понял, что перепутал адресата смс! – Лола всплеснула руками и закрыла ими лицо.

– Эй, тише, иди ко мне,– утешающе проговорил Мистер Л., встав из-за стола, затем присел рядом с ней и обнял.

После этого вечера Мистер Л. два дня не появлялся в офисе, на звонки отвечал только Клаусу. В своих роскошных апартаментах в центре Нью-Йорка он пару ночей забывался в своей Лоле.

А к исходу мая заявил Клаусу, что Лола развелась с мужем и собирается переезжать к нему. Мистер Л. в красках рассказывал своему подопечному о знакомстве с дочерью Лолы. В середине июня он вместе с ней и ребёнком улетел в Лос-Анджелес и очень редко созванивался с Клаусом.

Но у Ника произошло и своё долгожданное событие: в Нью-Йорк переехала Кэролайн, перевелась в местный филиал своего колледжа. Когда он узнал об этом, то сразу же приехал к ней.

– Здравствуй, Ник, – тихо сказала Кэролайн, увидев его на пороге, и страстно поцеловала, словно решив, что теперь уже «можно» и их старая условность перестала действовать.

– Всё? Ты здесь со мной теперь насовсем? – говорил он и не верил глазам.

***

Когда Кэролайн и Клаус учились уже на третьем курсе, все их знакомые и однокурсники твёрдо думали, что они муж и жена, хотя в сущности штампов в паспортах у этих двоих пока не было.

Однажды Клаус проснулся ночью, встрепенулся, оглядел лежащую рядом обнажённую любимую женщину и вздохнул. «Не верю, это не со мной. Нет, всё замечательно, но я до сих пор не верю… Всё так спокойно, правильно и ровно: казалось бы, должно быть скучно без скандалов. Но мне не скучно. Мне станет скучно, если начнутся эти скандалы; мне сейчас намного интереснее узнавать её лучше, любить её сильнее. Я хочу разделить с ней всю свою жизнь, неважно, что было с нами в юности – это было «по глупости», сейчас всё иначе. До чего же хороша эта ночь!»

Они плыли под парусом в Греции, посередь морских волн и бриза. Клаус поглаживал плечи Кэролайн, прижавшейся к нему. Оба глядели в небо, рассматривая чайку и распивая шампанское.

– Я хочу кое-что подарить тебе, – сказал вдруг Клаус, поднявшись.

Он натянул сильнее парус, затем открыл свой рабочий портфель для ноутбука и из потайного кармашка достал бархатную коробочку.

– Я согласна! – смеясь взвизгнула Кэролайн и смущённо тряхнула головкой.

– О, прости… Я, конечно, безумно счастлив это слышать, но у меня кое-что другое, – улыбнулся он в ответ.

– Ненавижу тебя! – весело крикнула она и шлёпнула его по колену.

– Вот, держи, – он открыл коробочку, – для меня это даже больше значит, чем обручальное кольцо: это фамильная драгоценность – серьги с изумрудом, моей прабабки по материнской линии, которая жила ещё в 18 веке.

– Ник, я не могу такое принять: это ваша семейная ценность, а ты так ветрено…

– Я с тобой не ветреный, я с тобой серьёзнее всех на свете.

Клаус вложил в руку Кэролайн коробочку с серьгами. Кэролайн в ответ приподнялась на колени и обняла его.

***

Колу было уже 16 лет, он не заметил, как кончилось детство, канула в лету первая любовь, разъехались по другим городам и школам старые друзья, на их месте появились новые.

Однажды на школьной вечеринке кто-то закрыл Кола вместе с Бонни в складском помещении.

Бонни училась вместе с Колом с первого класса. По окончании младшей школы она влюбилась в него, поэтому, когда началась средняя, она выбрала те же предметы для посещения, что и Кол, чтобы всегда быть рядом. Бонни Беннет ревновала его ко всем, с кем Кол заигрывал, а потом и к очаровательной Лорэн, в которую мальчишка был влюблён до беспамятства целых три года. Близкая подруга Бонни ругала её за «безвольность», за «безрассудство» и то, что «она, как идиотка таскается на его предметы, лучше бы своей головой думала и заботилась о поступлении в колледж». Однако Бонни вовсе не вела себя безрассудно: девочка прилежно училась на выбранных предметах, активно участвовала в жизни школы и ни разу не навязалась Колу, ни разу не намекнула о своих чувствах.

Теперь же они сидели вместе в полумраке, стуча изредка по двери и крича одноклассникам о том, чтобы их выпустили. Кол впервые взглянул на Бонни иначе, чем обычно: она уже не была той неуклюжей темнокожей девочкой, с куцым хвостиком на голове и вечно оттопыренной нижней губой.

Делать было нечего – молодые люди разговорились. Через час им было плевать, отопрут ли дверь, узнают ли о шалости одноклассников учителя: они не желали, чтобы их нашли и хотели говорить до утра.

Через четыре месяца у Кола был показательный баскетбольный матч: пришли преподаватели из университета и решали, кого сразу зачислить на стипендию в будущем. В конце игры к Майклсону подошли два профессора и отметили его игру, пригласив по окончании школы на обучение.

Полный радости Кол зашёл в раздевалку и увидел там Бонни.

– Поздравь меня, малышка, меня заметили! – он взял обе её руки и приподнял со скамьи, затем жарко поцеловал.

– Кол, подожди секундочку… то есть, я очень рада за тебя, ты у меня молодец, – невпопад бормотала она.

– Что случилось, Бонни? Тебя кто-то обидел?

– Нет-нет, не в этом дело! – она замахала руками. – Просто я хочу тебе кое-что сказать о нас с тобой, и это очень важно. Пожалуйста, пообещай мне, что не будешь меня презирать?

– Да в чём дело? Ты меня пугаешь, – он провёл рукой по своим взмокшим волосам.

– Кол, – она набрала больше воздуха, – я беременна.

Обычно эту фразу, в понимании Кола, говорила глупенькая блондинка с огромными грудями из американских молодёжных комедий. Теперь эта фраза прозвучала здесь и сейчас, она звучала для него, и её никто не говорил на экране телевизора. Кол слегка отшатнулся от своей девушки в сторону, его разум затуманился.

– Я тебе позвоню, – буркнул он, нацепил рюкзак и вышел из раздевалки.

На глазах Бонни выступили слёзы. Она жалела о том, как именно преподнесла эту новость своему парню, ругала себя.

Полный негодования, страха и исступления Кол влетел в дом.

– Сюрприз! – радостно крикнули из гостиной обнимающиеся Клаус и Кэролайн.

Кол так и замер, рюкзак свалился с его плеча.

– Привет, Ник, Кэролайн… неожиданно вы…

– Ты чего такой бледный? – спросила Кэролайн.

– Да всё хорошо. Как доехали? Как там эта, ну, э… погода в Нью-Йорке?

Клаус скривил брови: он моментально понял, что в Коле происходит какой-то эмоциональный диссонанс. А в этот момент в дверь позвонили. На пороге стояла Бонни.

– Я же сказал, что позвоню, – почти раздражаясь, бросил ей Кол.

– Эй, ты чего совсем рассудка лишился?! – крикнул ему Никлаус. – Почему ты так разговариваешь со своей девушкой?

Кол развернулся и быстро ушёл в свою комнату. Клаус же вышел на улицу, так как Бонни не желала входить. Она, смущаясь, всё ему рассказала.

– Если он меня не любит и не хочет этого ребёнка, я просто хочу хотя бы с ним поговорить. Узнать, может, он просто напуган, я ведь не давлю на него. И если он не хочет, я не буду вешать на него ответственность.

– Эй, тш, – Клаус погладил Бонни по плечам, – зайди, пожалуйста, в дом, садись за стол. Я сам с ним сейчас поговорю, меня он точно станет слушать.

Клаус тихо зашёл в комнату Кола: брат сидел за компьютерным столом, обхватив руками голову. Ник взял стоящий в углу резиновый шар для гимнастики и стал перебирать его в руках, украдкой поглядывая на Кола. Он обеспечил брату тишину в своём присутствии, чтобы тот приготовился к разговору. Разумеется, это, как обычно, сработало.

– Ну, говори уже, – беспомощно протянул Кол.

– Я знаю, что ты напуган. Я понимаю, ты чувствуешь себя ещё отчасти мальчишкой, но поверь: жизнь часто балует взрослых детей «взрослыми сюрпризами». Раз уж ты ведёшь себя, как большой мальчик – занимаешься сексом с девочками… не предохраняясь… – он театрально повёл глаза в сторону, – значит будь готов к чему угодно.

– Я знаю. Нет, ты не думай обо мне плохо, я правда влюблён в неё. Просто всё так навалилось. Я сейчас повёл себя, как осёл. У меня был важный матч, и она пришла…

– Я понимаю. Но ты должен держать себя в руках. У меня сейчас аж сердце сжалось, когда она сказала, что ничего не будет от тебя требовать, раз ты её не любишь.

– Она так сказала?! – испуганно перебил его Кол.

– Побудь сейчас с ней, а потом решай, что делать с этим знанием дальше.

Клаус закончил на этом и вышел. Кол остался наедине со своим страхом и стыдом. Ему хотелось плакать: по-мальчишески – смущённо и злясь на себя. Через пять минут он спустился к Бонни и позвал девушку к себе. Пара ушла, взявшись за руки.

– Какой ты у меня взрослый стал, – выдохнула Эстер, успокаиваясь и приходя в себя от шока, – такие серьёзные вопросы за несколько минут решаешь! – она вдруг засмеялась своим немолодым, чуть гогочущим смехом, который подхватили домочадцы.

Комментарий к 21 Глава. «Момент счастья»

* рерайтинг – переписывание чужого текста своими словами. Специалистов по лексическому изменению оригинальных текстов называют рерайтерами. Рерайтинг используется для того, чтобы изменить входящий текст до уровня оригинального текста. Услуга востребована в условиях лавинообразного наполнения Интернета всё новыми сайтами и наполнения контентом уже имеющихся сайтов. Рерайтеры предлагают свои услуги с помощью специализированных бирж статей.

========== 22 Глава. «А помнишь?..» (заключительная) ==========

В квартире было пусто, тихо. Только настенные часы устало отмеряли секунды. На столе стоял ноутбук, залитый виски, рядом бутылка крепкого алкоголя и пепельница, до краёв наполненная мокрым табачным пеплом. Какой сегодня был день? Он давно потерял счёт времени… Ах, да, злополучный роман! Надо избавиться от него. Хотя бы здесь и сейчас, чтобы и намёка о нём не было в доме… Кэролайн ушла, наверное, пару месяцев назад, а три недели назад он последний раз говорил по телефону с Колом, значит прошло около двух недель с того вечера, как он проиграл в казино огромную сумму денег. Как это вообще вышло? Его ведь никогда не влекло к азартным играм. Будь неладен этот алкоголь… Но надо не забыть про роман. Он здесь, в памяти ноутбука. Открыть папку на рабочем столе, удалить документ. Всё. Здесь его тоже больше нет. Теперь его можно найти лишь в чьей-нибудь домашней библиотеке, у того, кто успел приобрести книгу на презентации – её судьба дальше не продвинулась… Эта книга разрушила его карьеру, его отношения, его жизнь.

***

Окончив третий курс в университете, Клаус и Кэролайн решили вступить в брак. Они поженились накануне 23-летия Никлауса, поэтому свадьбу гуляли несколько дней в тесном кругу ближайших родственников и нескольких друзей.

Когда Кэролайн сидела в салоне кабриолета, обнимая засыпающего новоявленного супруга, наслаждаясь свежим ветром, колыхающим её свадебные бриллиантовые серьги, она поняла, кем хочет быть в этой жизни. «Не хочу, чтобы моя свадьба кончалась!.. Никогда… Чёрт возьми, точно! Я буду устраивать её так часто, как будет возможность. И вдобавок буду получать за это деньги».

Выйдя замуж, миссис Майклсон не смогла более работать и учиться так, как раньше. Она нашла ту самую «свою» деятельность, в русло которой она могла направить энергию и силы, что извечно рвались на свободу. Кэролайн на последнем курсе редко появлялась на занятиях, приходила в основном на экзамены и тесты. Она стала организатором свадеб. За плечами у неё был колоссальный опыт, обретённый за время труда на множестве прошлых работ. Кэролайн чувствовала себя счастливой и состоявшейся женщиной, женой талантливого и успешного человека.

Окончив университет, Клаус достиг настоящего пика популярности. Его мнение пользовалось авторитетом в СМИ. Клауса стали часто приглашать на телевидение, предлагать колонки в именитых журналах. Цитаты из его книг и статей стали новым модным веянием в интернете – ему верили, им восхищались.

Круг делового общения мистера Майклсона также изменился. Он часто встречался с представителями науки, богатейшими людьми США, политиками. На самом деле, все эти люди держались с ним дружелюбно и радушно лишь потому, что боялись. Боялись его острого разоблачительного слова на бумаге, боялись его неодобрения, которым бы этот молодой человек непременно поделился с простым читателем. В связи с этим Клаус почувствовал силу и уверенность. Он забыл, что не всесилен.

Так случилось, что на одной закрытой вечеринке ему «посчастливилось» держать над унитазом голову пьяной жены одного влиятельного министра. Сама не ведая, что говорит, преисполненная благодарности к Клаусу и обиды на супруга, она выдала пару грязных секретов, касающихся её мужа и его друга – сенатора. Дела эти были связаны с торговлей наркотиками.

После этого разговора Клаус не спал всю ночь, поминутно тряся за плечо сонную Кэролайн и изливая ей своё негодование.

– Брось, это не твоё дело, Ник. Эти политики всегда на публики святые, а у самих руки в крови и кокаине. Нашёл, о чём так взволнованно говорить, будто открытие сделал какое-то! – она смиренно ухмыльнулась, взбила рукой подушку и уткнулась в неё щекой.

– Я не удивлён, Кэр, ничуть. Просто я всегда говорил об этом, писал, но теперь столкнулся с этим в непосредственной близости…

– Спи уже.

«Она и не станет слушать моей болтовни. Она дома, в тепле и безопасности, она думает, что все эти вещи далеко от неё, что они её не касаются… Так думает почти каждая живая душа в нашем мире. Никто не хочет ничего с этим делать. Но я чувствую, что смогу, я верю в это. Меня любят, меня станут слушать, мне поверят. У меня есть силы, и, надеюсь, смелости также хватит».

Супруги Майклсоны сидели в кафе под открытым небом. Стоял погожий апрельский день 2012 года. Клаус рассказывал Кэролайн о своей грандиозной идее – книге о политическом деятеле. В этом романе он бы ни в коем случае не давал прямых ссылок на сенатора Вильямса, о котором собирался писать, лишь намёки, но самое главное, он собирался в этом романе пролить свет на все грязные дела сенатора.

– Ты сбрендил, – Кэролайн потёрла двумя пальцами переносицу и откинулась на спинку стула. – Ты хоть понимаешь, что если тебя раскроют, то закопают живьём?

– Понимаю, – самонадеянно отозвался Ник. – Но я в себе уверен, как никогда. Кэр, ты ведь знаешь, чего я сумел достичь всего за четыре года своей жизни. Некоторым юношам такое лишь снится в самых сумасшедших снах, а у меня уже есть то, о чём я мечтал. Но что очень важно, у меня есть «своё слово», этому слову верят, этому слову подражают и разбирают по крупицам, пытаясь проникнуть в моё сознание.

– Ник, ты себя слышишь? Я понимаю, я знаю, как тебя обожают люди. Я не хочу сказать, что ты зазнался, но ты излишне самоуверен… Чёрт, политика… Это плохо кончится. Я отказываюсь в это ввязываться, прошу, избавь меня от переживаний, а себя от проблем.

– Если я этого не сделаю сейчас, не сделает никто. Или сделает тот, кого посчитают идиотом или сумасшедшим лишь потому, что он никому неизвестен, потому что он «выскочка».

Теперь они спорили об этом всегда. О чём бы ни заходила речь в быту, всё равно разговоры сводились к этой книге. Кэролайн начала бить посуду, уезжать ночевать к Елене, ставить мужу интимные ультиматумы, но это не помогало. Сначала миссис Майклсон думала сама с собою, что супруг одержим, но вскоре поняла, что Клаус был хладнокровен и решителен в своём предприятии. Муза не покидала его. Кэролайн понимала это. Однажды из любопытства она прочитала все двести страниц, что были написаны на данный момент: она была в восторге и в ужасе. Роман был остроумен, искромётен, он вызывал потрясение. Но, несмотря на это, Кэролайн не могла допустить, чтобы эта книга увидела свет: она удалила документ.

На лице мужа она так и не увидела разочарования впоследствии: значит всё-таки была резервная копия. Работа над романом продолжалась. Клаус начал сходиться с людьми из круга Вильямса, окольными путями выведывать подробности тайной деятельности сенатора. Кэролайн, узнав об этом, начала устраивать истерики, в которых они оба говорили друг огромное количество гадостей и бессмысленных угроз.

В этот период Клаус начал довольно много выпивать. Сначала Кэролайн старалась этого не замечать, понимая, как мужу тяжело справляться с тем, что он задумал и воплощал. Она даже немного смирилась с тем, что книга увидит свет.

Книга увидела свет. Сначала Клаус планировал закрытую презентацию в книжном магазине близ «New York reader». Присутствовало немало гостей, с полок прилавков смели почти все первые экземпляры.

В интернете и в журналах стали появляться первые рецензии, на телевидении даже был выпуск популярной передачи, посвящённый этой книге, где проводили параллели с современными политиками. Издательство же вовсю готовилось к масштабной печати и продаже… Но приостановилось.

Меж тем на странице одного известного блоггера в фейсбуке появилась электронная копия романа. Клаус ничуть не расстроился «пиратскому» варианту своей книги, ему даже было приятно это: Майклсону было важнее всего распространить роман, а не выручить за него деньги. Но печатные издания один за другим стали отказывать Никлаусу. Он не унывал, не останавливался, поэтому нашлось одно издание, согласившееся напечатать роман.

***

Стефан собирался уезжать в Париж. Елене предложила её подруга из Франции работу в салоне красоты с хорошим окладом, а Стефан намеревался перевестись во французский филиал фирмы, в которой работал.

Клаус сидел в уютном светлом кресле, стоящим в гостиной Сальваторе. Он сонно смыкал слегка опухшие от бессонницы и алкоголя веки, разглядывая чистую мебель, милые цветочные горшки Елены. Вместе с тем он любовался врывающимися в комнату солнечными бликами, играющими на паркете. Ему было тоскливо и страшно. Внутри что-то поминутно замирало и обрушивалось с ужасающим треском. Откуда явился этот страх? Этот детский удушающий страх. Это же должно быть прелестно, что жизнь Стефана меняется, движется к чему-то новому, лучшему… Но Клаус понимал, что его собственная жизнь заметно опустеет без лучшего друга, потому что в Париж нельзя летать каждые выходные и нельзя всегда быть на связи.

В дверях показался Стефан с двумя пачками чипсов и парой бутылок немецкого пива. Он сел напротив Клауса и улыбнулся ему своими белыми крепкими зубами.

– Вот так дела! Мне придётся повторять разговорный французский! – сокрушался Сальваторе, широко улыбаясь и жадно поедая чипсы. – А ты ведь помнишь, – твердил он с набитым ртом, – что у меня по нему всегда неудовлетворительные оценки были.

– Ох, какая беда: несчастненький Стефи будет повторять французский! – шутливым, но усталым голосом ответил Клаус. – Перестань нудить; ради Парижа можно немного потерпеть это необходимое «зло».

– Да я знаю, Ник, это я так, ты ж меня знаешь! – усмехнулся Стефан.

«Да, знаю, – ответил про себя Клаус. – И буду невыносимо скучать по твоему мальчишескому нытью и неуёмной энергии, по твоим дурацким шуткам и нашим совместным просмотрам хорошего кино. Я без твоей поддержки был бы никем, брось Мистер Л. хоть всё своё состояние и неотразимую харизму на то, чтобы я в себя поверил…»

– Хм, мне кажется, я знаю тебя почти совершенно. Я понимаю, что в сущности мне это лишь кажется, но так приятно воображать себе это, – Никлаус тепло улыбнулся другу и поставил бутылку на стол, откинулся в кресле. – Я почему-то всю ночь вспоминал наш с тобой детский разговор… ну, помнишь ту нашу болтовню в сарае на ферме твоего дедушки? – он нахмурил брови и прикрыл глаза, напрягая мускулы лица в попытках перенестись мыслями в те далёкие года, в тот самый момент, в тот разговор.

– А-а, это когда мы ещё ходили на «псевдорыбалку» в дождь?! – захохотал Стефан. – Я помню, как дедуля орал на нас, за то, что мы болваны безответственные… мы тогда ещё простудились на следующий день, помнишь?

– Да, да, Стеф, всё верно. Так ты помнишь тот наш разговор? Когда мы такие мелкие рассуждали о том, что будет после того, как мы умрём.

– Ужас, ты такое ещё помнишь? – Стефан в театральном смущении приложил ладонь к глазам.

– Это странное детское чувство, необъяснимый интерес к тому, что почувствуют наши родные, если нас не станет… Тогда так упоительно было представлять, что все по тебе будут плакать и жалеть тебя. Боже, сейчас эти мысли меня пугают до дрожи! И как мы тогда говорили о загробной жизни?.. Так просто и бесстрашно, а в животе в те моменты скручивало болью от ужаса.

– Да, уже тогда было ясно, что в будущем нам с тобой пить нельзя!

– Стеф, ты просто чудо! – засмеялся Никлаус, облившись пивом. Его лицо покраснело от наплыва эмоций и безудержного смеха, поэтому Сальваторе не заметил, что у друга странно заблестели глаза, к которым едва подступили слёзы.

– Я за салфетками схожу, свинтус, – весело крикнул Стефан и бодро зашагал на кухню.

Когда Никлаус остался один в комнате, солнце зашло за тучи, на бледно-жёлтые стены легла тень. Этот предгрозовой сумрак давил на Клауса, ему стало больно и невыносимо душно. Он заплакал, и его руки беспомощно начали скорее утирать слёзы. Ему было по-мужски стыдно за эти слёзы, он не хотел, чтобы Стефан пришёл в замешательство от его подавленного вида.

Когда Стефан вошёл в гостиную и увидел лучшего друга с покрасневшим и распухшим лицом, он по-братски улыбнулся ему, глупо усмехнулся и сделал вид, что не заметил эту неловкость. Он протянул Никлаусу салфетку.

***

В интернете книга начала набирать популярность. Обсуждалась затронутая тема бурно, эмоционально и скандально. Завертелось. В одной из рецензий красовалась такая строчка: «И этот пронзительный взгляд голодной змеи у главного героя так напоминает взгляд сенатора Кларка Вильямса: кто часто смотрит новости, тот меня поймёт…»

И эта змея вдруг очнулась, начала извиваться, движимая природным инстинктом уничтожать. О, эта змея действительно была голодная!

На страницах романа красочно рисовались похождения и мерзкие деяния Вильямса, туда же, в уста своих второстепенных персонажей, Клаус вложил и мнения друзей и окружения сенатора о нём самом. Вильямс это почувствовал змеиной кожей. В сущности, вероятность того, что его таким образом можно громко разоблачить, была не так уж велика без какого-либо мощного толчка, но Кларк Вильямс не собирался ждать этого толчка. Он знал, как уничтожить такого человека, как Никлаус, и у сенатора было для этого всё и все.

В издательстве «Slade» объявился один любопытный юноша, талантливый и ведомый. Сенатор Вильямс, некогда состоявший в дружбе с отцом Грегори Слэйда, заметил паренька и взял под своё крыло. Под свой личный контроль. Молодой писатель получил от сенатора роскошную квартиру в центре Манхеттена, отличное место в известном журнальном издательстве, а взамен должен был Вильямсу самую малость – талантливое «громкое слово».

Как только состоялась широкая презентация нового романа Никлауса, на него обрушилась неистовая критика литературных обозревателей. «Откровенная клевета», «бестолковый и бессмысленный политический вызов», «бездарная провокация» писали тут и там официальные рецензоры, за ниточки которых дёргал Вильямс. Особенно популярной стала критика Квентина Стилла – того самого юноши, которого сенатор пригрел на груди.

Клаус вскоре узнал, что ни одно издательство не согласно тиражировать роман, даже то, которое спонсировало презентацию книги. Он впал в отчаяние.

Хитроумный Стилл, который набирал обороты известности, начал искать «зачатки глупой бездарности» и в прошлых книгах Никлауса: далеко не все эти попытки были удачными, но так основательно подорвали репутацию Майклсона, что в знаменитых кругах он почти превратился в изгоя. Сенатор мог позволить себе подобную роскошь, ему нравилось издеваться над Клаусом, медленно и унизительно опускать его в глазах общественности.

На домашний телефон начали поступать звонки с угрозами от неизвестных субъектов. Кэролайн стала жить на успокоительном, она устраивала мужу скандалы и истерики, проклиная его за самоуверенность и тщеславие.

Сенатор продолжал вести свою тонкую игру.

Так случилось, что пока чета Майклсон была на отдыхе в Бразилии, квартиру обокрали, вынесли почти все драгоценности, взломали сейфы, унеся с собой ценные бумаги.

– Я сегодня продала серьги, чтобы мы могли расплатиться с долгами, – тихо говорила Кэролайн, сидя в темноте на диване, прижав к себе подушку.

– Кэролайн… – беспомощно отозвался Никлаус. – Ты совсем с ума сошла? Неужели ты думаешь, что мы бы не нашли в скором времени деньги? Подожди, милая, прошу. Сейчас всё это уляжется, и я клянусь, что исправлю собственные ошибки, я всё улажу! – Клаус упал в её ноги и стал целовать колени жены.

– Уже ничего не исправить, Ник. Ты по уши в болоте, которое создал собственными руками. А я устала так жить.

– Кэр…

– Знаешь, они в прошлый раз сказали по телефону, что с удовольствием бы наведались «в гости» к моей матери… Я боюсь, что это может оказаться не просто угрозой. – Кэролайн медленно встала, открыла сервант, достала оттуда бутылку виски, припрятанную Клаусом, и сделала большой глоток.

– Я оставлю литературу, Кэролайн. Навсегда оставлю, слышишь?.. Прошу, доверься мне! – Никлаус взъерошил волосы на макушке. – Мы уедем из Нью-Йорка, вернёмся в наш родной город, купим небольшой частный домик…

– Домик? Какой ещё домик, Ник? Он с неба на нас упадёт?! – истерически засмеялась Кэролайн. – Нас обокрали, вынесли все ценные бумаги, даже телевизор и стиральную машину! – она засмеялась ещё громче и жадно припала к горлышку бутылки.

– Я виноват, милая…

– Да, виноват! – она замолчала и сунула ему в руки бутылку виски. – Мы теперь никто, живём в страхе. А ты ещё и предлагаешь мне уехать домой – в то место, из которого я бежала, чтобы зажить по-новому. Хочешь унизить нас? Хорошо, сделай это один, без меня.

Вряд ли она хотела слушать его оправдания. Клаус это понимал, ощущал кожей. Он не стал ей возражать, он был раздавлен и разбит.

Она разводилась с ним в спешке, трусливо убегая от груза забот и давящего страха. Кэролайн рыдала в такси по дороге домой: она осознавала про себя, что боялась всего: смерти, бедности, позора и изгнания. Она привыкла жить в довольствии и покое рядом с Клаусом, когда он ещё был уважаем и признан в высшем обществе. Она любила его, но ненавидела себя, понимая, что, видимо, недостаточно любила…

***

Сегодня он чудом избежал серьёзных проблем. Ведь задолжать крупную сумму казино – вещь неприятная и опасная. Пришлось продать квартиру вместе с бытовой техникой. Ну и что? Зато он жив, у него остались какие-то жалкие гроши, и он может позволить себе снимать недорогую однокомнатную квартиру за гонорары, которые ещё поступали от продаж тех его романов, которые продолжали издавать. Но теперь это было уже не важно. Клаус опустился на самое дно, заливая горе алкоголем, запершись в четырёх стенах. Ему не хотелось ничего делать, не хотелось искать какую-то новую деятельность, новых знакомых и новую любовь; да что там – ему даже не хотелось готовить еду – зачем стараться, если не для кого это делать, лишь для самого себя?

Роман удалён из памяти ноутбука, но жизнь не изменилась.

Новый мобильный телефон он не хотел покупать и связываться с кем-то из родных тоже. Он не думал о том, что родители и Кол разыскивали его. А когда младший брат вдруг появился на пороге его жалкой лачуги, не помня себя от радости, что нашёл Никлауса, тот прогнал Кола. А позже, через год, и Стефана, который всю ночь просидел под дверью, пытаясь образумить лучшего друга.

Клаус был уже мёртв внутри, близкие этого не понимали да и отказались бы поверить, если узнали.

Все связи были разорваны.

***

Алексис совсем не хотелось идти домой, поэтому она постояла ещё минут пять на улице, прежде чем зашла внутрь.

Она печально бросила взгляд на мать, сидящую в гостиной, нервно распивающей чай из фарфоровой кружки с золотой каймой. В глазах этой женщины давно потух огонь, во всей её фигуре чувствовалось постоянное напряжение, и на плечах и в волосах словно был налёт тысячи восхищённых взглядов, что сделали её равнодушной и холодной. Это была несчастная женщина.

Отчим стоял в кухне, сложив руки на груди и нервически тряся ногой. Его губы, плотно сжатые, выражали то мужское ребяческое огорчение, над которым смеётся противоположный пол в девичьей компании. Это был богатый и умный, но абсолютно пустой человек.

Привычная картина. Никакого положительного примера для будущей личной жизни. Так часто думала сама с собою наедине Алексис.

Ей не хотелось никакой вечеринки, но Алексис было неловко расстраивать подруг. Она с облегчением сняла свои дорогие вещи, переодевшись в домашние хлопковые штаны и майку. Затем Алексис долго расчёсывала свои светлые локоны перед зеркальным столиком, любуясь своей молодостью и свежестью.

– Алексис, принеси, пожалуйста, мамины документы из шкафа! Они на средней полке; я занят – деловые партнёры на линии! – крикнул отчим из кухни.

– Хорошо, сейчас.

Алексис стала оглядывать полки, ища светло-бирюзовую коробку (там мама хранила все документы). «Ага, конечно, посередине! У него середина на потолке что ль? Дурень старый», – ворчала Алексис, изящно приподнявшись на цыпочках, чтобы достать коробку с верхнего этажа.