Текст книги "Разбитые надежды (СИ)"

Автор книги: Victoria M Vinya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

========== 1 Глава. «Всё не то, чем кажется» ==========

Каков предел сил человеческой души? Как много мы можем вынести и как низко можем пасть? Жизнь, как известно, настолько непредсказуемая вещь, что порой сложно определить, когда же всё пошло не так…

Весело хохоча с подругами из университета, Алексис ждала автобус на остановке: несмотря на то, что девушка жила в весьма состоятельной семье, ей нравилось ездить в городском транспорте, где, глядя в запотевшее стекло, можно было о чем-нибудь глубоко задуматься, к тому же подруги Алексис ездили таким образом, так что упустить возможность лишний раз поболтать с ними было для студентки неприемлемо.

– Сегодня мои предки уезжают к своим родителям на всю ночь! Девчонки, я собираюсь устраивать ночью вечеринку, так что вы уже приглашены. Зовите парней, будет весело! – щебетала одна рыжая кудрявая девушка, которая всем своим существом, наверное, хотела подпрыгнуть, чтоб достать до лиц высоких подруг.

– Я за! Этот итоговый тест меня измотал, нужно же хоть как-нибудь расслабляться, – протяжно сказала худощавая модельной внешности брюнетка.

– А я даже не знаю… У меня сегодня мать с отчимом поругались, – с толикой грусти в голосе ответила Алексис на заявление подруги, – мне все время неловко присутствовать при том, как они грызутся из-за денег.

– Ну, вот, заодно и отдохнешь от родителей! Я помню, как они при нас тогда два года назад устроили перепалку из-за того, что твоя мать себе сережки антикварные с аукциона купила за бешеные деньги: это была жуть! Так что не оставайся там с ними, давай хоть раз в полгода позволим себе потусоваться, – ободряюще восклицала брюнетка.

– О да, я не выношу, когда они еще и при вас устраивают сцены… – закатив глаза, ответила Алексис.

Пошел моросящий, как обычно говорят, «противный» дождь. Девушки-студентки сморщили носики, стали доставать зонты и натягивать капюшоны. Погода не радовала жителей города уже целую неделю, отчего улицы покрылись серыми пальто и черными зонтами: куда ни глянь – уныние, в небе и в людях. К остановке, идя вразвалку и слабо раскачиваясь, приближался мужчина: он был одет в драные, грязные лохмотья, а волосы на его голове были всклокочены и торчали в разные стороны. Сам он был мертвецки пьян, и на отекшем красном лице его играла полубезумная улыбка, лишь глаза, вероятно когда-то очаровательно глядевшие на все вокруг, смотрели просто и ясно из-под светлых ресниц. Все три подруги как-то негласно поморщились, переглянувшись, в душе каждой возникло омерзение и отвращение к этому субъекту.

– Фу, меня так раздражает, когда бомжи сидят на остановках: от них воняет, а еще они бормочут сами с собой… – шепнула брюнетка.

– Он, может, и не бомж, а просто алкоголик какой-то, – в девчачьей манере сплетен ответила Алексис.

– Я его боюсь, девчонки! – слабо пискнула рыжая девушка. – Он пьяный в стельку, вдруг пристанет…

Помимо глупой, банальной в такой ситуации, болтовни, на остановке раздавались самые разные ничтожные разговоры, но все люди, ведущие их, одинаково с равнодушием и брезгливостью поглядели пару раз в сторону пьяного мужчины в лохмотьях.

Мы всегда в подобных обыденных ситуациях смотрим однобоко. Нас не интересуют люди, которые находятся вокруг нас, нам привычнее сказать: «Вот этот плохой, а тот хороший, а этот отвратительный». И тяжело представить, что какой-то бездомный пьяница был когда-то маленьким невинным ребенком, а позже и замечательным человеком. Неизвестно, что сделало его таким убогим. А ведь, вероятно, у него за плечами лежит интересная история его жизни…

========== 2 Глава. «Детство» ==========

Это был 1988 год, в семье Майклсонов родился сын. Отец – мистер Майкл, местный плотник, был на седьмом небе от счастья, потому что ребенок был долгожданным, ведь сам мужчина был не молод: отцу семейства недавно исполнилось сорок три года, а жена Эстер была на тринадцать лет моложе его. Мальчика назвали Никлаусом. Супруги через неделю созвали многочисленных родственников и устроили большой праздник.

Майклсоны приехали из Великобритании в Америку пять лет назад и жили здесь, как и на родине, весьма небогато. Но оба супруга нашли работу и могли обеспечивать себя и сына.

С тех пор прошло шесть лет. Клаус уже вырос в бойкого и шаловливого мальчугана, бегающего по соседским дворам со сворой друзей – таких же проказников-мальчишек, как и он сам, ворующего яблоки и рвущего цветы с лужаек у домов. Меж тем Клаус сильно отличался от своих сверстников: он был любознательным, с сильным воображением мальчиком. Часто мог он подолгу разглядывать и слушать людей и окружающий его мир, и картинки эти – сильные впечатления – горели пламенем в детском воображении, трансформируясь в необыкновенные истории. Он романтизировал часто окружающую обстановку, детализировал предметы и черты лица других людей. Эти качества его редко проявлялись в компании друзей, но наедине с собой он долго мог любоваться трудолюбивой матерью и сосредоточенным сильным отцом. Оттого он был рассеян часто и отвлечен, тогда мать не могла дозваться его к обеду и ужину или попросить принести что-нибудь.

Городок, где жила семья Клауса, был небольшой, но весьма плотно заселенный. Жители имели чаще средний достаток, поэтому сама по себе жизнь в городке текла размеренная, какая бывает у простых обывателей. Жили, конечно, там два художника-брата, приехавшие из Нью-Йорка за вдохновением поближе к природе, к которым все подсознательно тянулись, как к явлению элитному и необычному.

Эстер была на восьмом месяце беременности, и Клаус с нетерпением и внутренним трепетом больше ожидал даже не предстоящего Рождества, а рождения нового человечка в семье. Часто подходя к матери, чтоб погладить ее большой живот или приложиться к нему ухом, он представлял, что внутри живота есть своеобразная комната, где в тепле, прикрытый синим одеяльцем и занавесочками (так ему это представлялось), спит его будущий братик.

И вот наступил праздник Рождества. Весь день дома шли приготовления. Миссис Майклсон с матерью и свекровью занимались готовкой ужина, тесть же со свекром расставляли столы и стулья, прибирали в гостиной. Мистер Майклсон сначала немного помог с уборкой, но позже позвал сынишку прогуляться с ним до открывшегося несколько дней назад елочного базара.

Клаус, весь замотанный шарфами, одетый в душный комбинезон и огромные отцовские варежки (которые он стащил сам, потому что обожал их, особенно внутреннюю меховую отделку), весело шагал впереди папы, тяжело дыша от быстрой ходьбы. Мальчик скакал на ходу, набирал в руки снег, затем падал в какой-нибудь сугроб, заливисто смеясь, а после, весь похожий на снеговика, шагал дальше скорее, чтоб Майкл не перегнал его. Отец был внешне спокоен и почти равнодушен, но лишь внимательный мог заметить, как улыбались его глаза при взгляде на своего маленького «снеговичка» – это замечал его сын, изредка оборачиваясь, потому что он всегда замечал то, что не замечают другие.

Оказавшись на базаре, Клаус ринулся к дальнему прилавку.

– Пап, а, может, возьмем вот эту елочку? Она здесь самая большая. Давай, ну, давай же возьмем её – у нас будет самая большая елка, и на нее можно будет повесить много игрушек! – мальчик вертелся у ног отца, дергал его за штанину и радостно кричал.

– Ну, что ж с тобой сделать – берем самую большую. – Майкл затем почти ласково улыбнулся продавцу, кивая в сторону дерева.

Мистер Майклсон, приобретя ель, схватил её в охапку и направился к дому. Клаус же старался хоть как-нибудь так пристроиться, чтоб тоже держать ветки ели: он очень хотел помочь отцу и чувствовал при этом себя нужным и важным. Хотя на деле он немного мешал Майклу, но тот молчал, потому что решил дать возможность сыну чувствовать себя полезным, к тому же ему были приятны эти рвения мальчика.

И вот уже мохнатая пахучая ель стала центральной фигурой гостиной в доме, и пока взрослые занимались приготовлениями, Клаус наряжал её. Было куплено много новых украшений: свечи, красные банты и гирлянды, но напоследок ребёнок оставил самое интересное и приятное – старые игрушки. Теперь на ели сидели зайцы с потёртыми подарочными коробочками в лапах, две совы сидели ближе к стволу дерева, медвежата и лисята были рассажены так, что было похоже, будто они водят хоровод. Детское воображение сейчас же нарисовало чудесную зимнюю сказку, где все игрушечные звери ожили и заговорили человеческим языком. Задрав кверху разрумянившееся личико, с ниспадающими на лоб светлыми завитками, Клаус просидел под ёлкой почти час, пока его не позвали к столу. В гости пришли соседи, и начался праздник.

После двенадцати часов ночи Эстер направилась укладывать сына спать. Она со ставшим внезапно задумчивым лицом долго гладила Клауса по голове, пока тот засыпал, но было ясно, что матери было немного тревожно.

Клаус проснулся посреди ночи от суматохи и воплей внизу, доносящихся из гостиной. Он сонно потер глаза кулачками и вышел посмотреть, что случилось. В животе его все скрутило от непонятного страха и предчувствия.

– Ох, мой маленький, отчего ты проснулся? – словно в бреду жалобно спросила Эстер, и ее лицо искривилось от боли.

– Мама, уложи Клауса обратно спать, – обеспокоенно, но, сохраняя самообладание, попросил Майкл.

«Да что же это такое тут происходит? Зачем все бегают, отчего не празднуют? И почему мамочка так жалобно говорит? Они все как будто злятся… Да, они злятся на меня, потому что я встал с постели ночью. Ах, как они меня все ненавидят!» – думал мальчик, по-детски жалея себя в своих мыслях, ему хотелось рыдать, оттого, что все было так суетно и необъяснимо для него.

Бабушка отвела его обратно в комнату, но заснуть Клаус уже не мог. Родители куда-то поехали, и в доме остались только бабушка с дедом – родители отца. Клаус долго смотрел потом на падающий за окном снег и постепенно стал успокаиваться. Ближе к утру он заснул.

Но на следующее утро его подняли в десять часов, стали умывать и причесывать. Мальчик никак не мог понять, зачем нужна вся эта странная процессия, после которой дедушка усадил внука на заднее сидение своего старого автомобиля и отправился куда-то.

Все это было словно в тумане, такие эмоциональные моменты позже напоминают сон, вот и Клаус чувствовал себя так же. Дед припарковался у больницы и взял внука за руку. И вот они уже идут по коридору, дедушка на ходу объясняет, что они идут навещать маму и новорожденного братика Клауса – Кола.

Увидев уставшее счастливое лицо матери, Клаус сначала опять почувствовал, как подступают слёзы, но когда на руках Эстер он разглядел маленький сверточек, пересилил себя из-за любопытства и подошел к матери так, что мог разглядеть ребенка в её руках. Он внезапно почувствовал жалость к этому крохотному существу, беспомощно кривящему лицо, в его голове вдруг, словно команда, сформировалось новое чувство, которое навсегда остается со всеми старшими братьями и сестрами – чувство ответственности. Он подсознательно понимал, что теперь должен оберегать это жалкое, крикливое создание и любить.

Клаус в своем раннем возрасте ловко научился менять пеленки, купать младшего брата и стал незаменимым помощником матери, что сделало его внутренне старше своих беспечных сверстников. Но на плечах Эстер лежало очень много работы: она не брала отпуск для ухода за ребенком и через пару недель вышла на работу; ко всему прочему на ней лежали все домашние дела.

Как-то она наказала Клаусу быть дома рано, часам к семи, чтобы помочь ей развесить бельё и последить за Колом. Но Клаус, в силу рассеянности своей натуры, забыл о маминой просьбе. У него был важный поединок с мальчиком из другого двора. Толпа мальчишек собралась у заброшенного читального клуба посмотреть, как двое мнут друг другу бока. Оба мальчика извалялись в грязи, с детским яростным пристрастием набили друг другу много синяков и разбили колени.

Клаус вернулся домой только в девять часов, весь в грязи и царапинах. На пороге дома сидела Эстер, лицо ее было гневно а уж, увидев сына в таком виде, она шлепнула его пару раз и сильно накричала. Клаус обиделся на мать, ему не хотелось признавать свою неправоту, ведь он считал драку со своим соперником очень важной, а мама – она ничего не понимает, она только кричать умеет, как он думал сам с собою. Клаус опоздал к ужину, поэтому должен был в наказание ложиться спать на голодный желудок, но обида притупляла его голод, так что он встал с кровати и серьезно решился доказать маме, как она ошибается в нем. Он не застал маму в спальне, и в гостиной её тоже не было. Слышны были лишь усталые вздохи да шум воды в ванной. Приоткрыв туда дверь, Клаус увидел маму, которая, убирая назад мокрые от пота пряди волос, стирала вновь и вновь кожу на руках в кровь, пока полоскала одежду. Сейчас он живо и как никогда прежде ясно понял тот адский труд, который каждый день совершала мать, забывая себя. Сострадание и стыд захватили все его существо, и мальчик зарыдал.

– Почему ты не спишь? – стараясь сохранять строгость в голосе, спросила Эстер.

– Мамочка, прости меня, пожалуйста! – закричал Клаус и бросился на шею матери.

– Не плачь… не плачь, мой родной, – уже окончательно смягчившись произнесла она. – Ложись-ка ты спать, – она поцеловала сына в голову.

– Можно я останусь с тобой, помогу тебе бельё развесить? – задыхаясь от слёз, спросил Клаус.

– Останься, только ненадолго, хорошо? Тебе нужно спать. – Эстер понимала, что сын из-за истерики сейчас не сможет заснуть, так что его стыд можно облегчить тем, что позволить ему искупить свою вину.

Через час мать уложила Клауса в кровать, а сама направилась к внезапно заплакавшему Колу.

========== 3 Глава. «Новенькая» ==========

Уже через полгода Клаус пошёл в первый класс. Со школой начался новый этап в жизни маленького человека: мальчик завел новых друзей, стал увлекаться рисованием в кружке (получалось плохо, но Клаус не обижался, ему просто доставляло это удовольствие), а также баскетболом. В середине учебного года, после рождественских каникул, в класс пришла новенькая – Кэролайн. Это была неказистая, пухленькая девочка со скобой на зубах и жутким конским хвостом на голове. Ребята сразу нашли в ней объект насмешек.

– Давай сегодня подбросим в портфель Кэролайн дохлую жабу! – радостно предложил как-то Клаусу его новый школьный близкий друг Стефан Сальваторе.

– Представляю ее лицо! – ехидно бросил другой школьный товарищ, – у неё будет потом так оттуда вонять! – он громко и наигранно засмеялся.

Клауса так раздражил сейчас этот смех, но он тоже натянуто улыбнулся и, точь-в-точь так же наигранно рассмеялся, как этот мальчик. Клаусу не хотелось выделяться среди толпы одноклассников, иначе они подумают, что он на стороне толстушки, а это очень стыдно. Но ему было по-человечески жалко эту некрасивую девочку, над которой они хотели посмеяться. «Как это все глупо, по-дурацки совсем и вовсе не смешно…» – думал он, вступая в противоречие с накрученными мыслями о том, что это очень удачная идея. Когда дело было сделано, и принесённая Стефаном сбитая автомобилем жаба уже покоилась в портфеле девочки, мальчики с чувством очень удачного и прекрасно исполненного плана расселись до звонка на урок по своим местам. Кэролайн в числе других девочек зашла в класс, теребя подол своей джинсовой юбки: на ней также был смешной джемпер глупого цыплячьего цвета, над которым тоже все смеялись, называя между собой одноклассницу курицей.

В тот момент, когда Кэролайн залезла рукой в портфель, чтобы достать учебник по чтению, мальчишки начали заливисто хохотать, предчувствуя, конечно, предстоящие неприятные разборы с учительницей, но им было сейчас на это наплевать: радость от совершения гадости затмевала страх. Все ждали, что девочка завизжит, отбросит жабу или еще лучше – расплачется. Но ничего из этого не произошло.

– Ой, я так люблю лягушек и жаб, но только не мертвых, а живых, – весело и, ничуть не конфузясь, изрекла Кэролайн, – в следующий раз положите мне лучше живую, – сказала она просто и беззлобно.

В классе наступила тишина, мальчики остались недовольны результатом своей выходки и даже жутко взбешены.

– Курица любит жаб! Ой, не могу! – послышался новый отчаянный смешок.

Остальные подхватили это и стали дальше развивать новую интригующую тему для обсуждения, а Кэролайн спокойно уселась за свою парту. Она не была обижена или огорчена – ей было просто наплевать, она сама не чувствовала себя смешной из-за того, что говорили другие, оттого она не понимала, над чем все так хохочут. Клаус уже не смеялся со всеми: он сидел за партой, сложив перед собой руки в замок и вжав в себя шею. Он испытывал сейчас два очень сильных чувства – это были восхищение и зависть. Он восхищался силой духа своей одноклассницы, её независимостью, но в то же время завидовал этим чертам её характера – ведь это были те качества, которые не могли быть сейчас привилегией ребёнка, но они были в Кэролайн, как неотъемлемая часть её самой, и Клаус завидовал, потому что не мог их сейчас себе позволить. Но все эти чувства возникли в мальчике стихийно и бессознательно, он не обдумывал это сам с собой, он боялся допустить в своё сознание подобные мысли, потому что они бы задели его мальчишескую гордость.

Кэролайн реагировала так почти всегда, а в классе четвертом она уже без проблем научилась не игнорировать, а остроумно задевать в ответ своих обидчиков. Она росла очень непохожей на всех остальных девочек в классе. Кэролайн хоть и не была сильна в учебе, но вела себя взрослее, чем сверстники: не участвовала в общих шалостях, хотя посмеяться она любила (её лицо не было лишено лучезарности), была самостоятельной и ответственной в поручениях учителя. Ей доверяли помощь в подготовке классных праздников и прочих мероприятий. В свои десять лет девчонки уже начинали влюбляться в мальчиков, страдать по ним, бегать с ними по школьным коридорам, вести личные дневники, а Кэролайн все это было не интересно, да и вообще никто из ее одноклассников не знал, чем она интересуется и что любит. Всем она казалась странной, оттого её называли дурой, потому что поведение девочки было просто чуждо их ещё неокрепшим натурам.

Клаус старался не выделяться из общей массы, он стеснялся своего богатого внутреннего мира, уникального видения и всего того, что было в нем отличным от других. Он в четвертом классе случайно стал увлекаться написанием коротких рассказов, что ему безумно нравилось. Кстати сказать, он не знал, что его мама миссис Майклсон как-то нашла на столе его тетрадь с рассказами – она была оставлена раскрытой, и Эстер, сама стыдясь того, что вторгается в личное пространство сына, прочла два рассказа: она была в восторге, но более никому не показывала творчество сына, рассказав только мужу перед сном о своем восхищении и надеждах на писательское будущее Клауса.

Клаус любил вместе с товарищами подтрунивать над Кэролайн, как и прежде. Однажды зимой он даже сбил с головы девочки шапку, которая потерялась в снегу, и одноклассница отправилась домой по морозу без головного убора. Ночью он за это себя глубоко в душе винил и мучился.

Как-то учитель за проказы оставил Клауса после уроков вместе с Кэролайн рисовать плакат к недели краеведения. Прощаясь с друзьями, расходящимися по домам, он делал кислую мину и всячески выражал свое недовольство тем, что его оставили вместе с Кэролайн. Вернувшись обратно в класс, он застал там одноклассницу с набором кистей в руках, а на парте перед ней лежал белоснежный лист ватмана.

– Ну, иди сюда, чего застрял в дверях? Я не кудахтаю и не клююсь! – весело заключила она, театрально разведя обе руки.

– Только знаешь что… – Клаус стеснительно почесал затылок, – давай ты сама придумаешь, что будем рисовать и скажешь мне, что я должен сделать, а то я в этих штуках ничего не понимаю, – неуверенно сказал он.

– Хорошо, как скажешь! – девочка рассмеялась, – я не буду тебя мучить: ты нарисуй вон в том углу речку и раскидистое дерево на её берегу…

«Рас-ки-дис-тое дерево, – почти с наслаждением проговорил про себя Клаус, – как же красиво она говорит. Любой бы другой на её месте сказал «большое дерево», но она сказала «раскидистое», и я теперь понимаю, что это дерево не просто большое, а что его ветки красиво будут спускаться в разные стороны, почти касаясь воды… Ах, как хорошо она говорит!»

– А что будешь рисовать ты? – спросил он лишь за тем, чтобы услышать, как она будет рассказывать о том, что будет рисовать сама.

– Ну, – Кэролайн распахнула голубые глаза и закусила губу в задумчивой манере, – я попробую нарисовать школу, из которой выходит наш класс, чтобы отправиться в поход… Сверху будет птица и бабочка, а на земле кусты и цветы, – закончила она скороговоркой последнюю мысль.

«И ничего она сейчас красивого не сказала… – разочарованно вздыхал в своих мыслях Клаус. – И ничего в ней такого нет и плевать на то, как она хорошо говорит: она толстая курица!» Пока Клаус ругал про себя ни в чем неповинную одноклассницу, луч вечернего солнца ворвался в окно и коснулся лица Кэролайн, проникнув прямо вглубь её глаз, сделав их не просто голубыми, а почти хрустальными, и заплясал на каждой реснице, обрамляющей их. Девочка начала щуриться, проводя плавные линии на бумаге с занятым видом, обходя стол кругом. «До чего же ясные у неё глаза! И как красиво в них заиграл этот луч! А как она до этого красиво сказала «раскидистое»! Ну и что, что она толстая и с дурацкой скобой на зубах…» – вновь противоречил себе в своей голове Клаус, ведь чувства его были столь живы и неопределенны, что не поддавались объяснению, и уж тем более его собственному.

========== 4 Глава. «Мы перестали быть детьми» ==========

Так миновала школа, на носу был выпускной класс – последний год мучений, как любят говорить школьники всех стран. Клаус вырос теперь в сильного, высокого юношу, с греческими кудрями и той шаловливо-дерзкой улыбкой, которую так обожают все без исключения молоденькие девушки. Правда обаянием своим Клаус почти не пользовался, да и в тех случаях, когда ему нужно было понравиться кому-то, он неосознанно включал его. Сейчас молодого человека больше увлекал баскетбол, которым он занимался с первого класса, но более всего его интересовало писательство: у него дома в ящике хранился начатый роман об Америке 19 века, а в школе на уроках литературы он то и дело любил потешать одноклассников каким-нибудь коротким юмористическом остроумным рассказом или заметкой-наблюдением, написанной им в художественном стиле.

Сегодня был первый день учебы, шёл урок физкультуры, и ребята занимались упражнениями: парни на разных площадках играли в американский футбол и баскетбол, а девушки из команды поддержки занимались растяжкой на лужайке, остальные сдавали нормативы.

– Помнишь Валери Маккензи из десятого класса? – игриво бросил Стефан другу между пробежкой на короткой дистанции, – кажется, она от меня без ума!

– Стеф, ты действительно настолько безнадёжен, что собираешься потерять девственность с Маккензи? – с насмешкой ответил Клаус, мотая от смеха головой.

– Да тихо ты, кретин! Давай ещё все узнают, что я в свои семнадцать никого не завалил! – шёпотом, но крайне сердито парировал Сальваторе, толкнув друга в плечо.

– Она же ненормальная: трещит без умолку… Помню, она как-то подсела ко мне на ланче в прошлом году и рассказывала про склероз своей бабушки, а также про свою недавно родившую породистую собаку… – с явным сарказмом и жестикулируя кистью руки сказал Клаус.

– И что ты ей ответил, ты её послал? – пытаясь уйти от первоначального смысла беседы, спросил Стефан.

– Нет, конечно, – в серьезно-игривой манере нахмурив брови, ответил Майклсон, – я купил у неё щенка и подарил его потом на день рождения нашему соседу Мэйсону – старому ворчуну, поливающему свои лужайки какой-то вонючей дрянью от насекомых, что я вежливо попросил его более не делать, потому что страдает почти вся улица, ибо дышать невозможно. Спасибо щенку – сработало! – он захохотал, задыхаясь на бегу.

– Ну, дед и вандал, однако! – Стефан поддержал смех приятеля своим – ещё более громким и заливистым. – Я бы такому подарил в коробке саранчу и колорадских жуков, чтоб он там своего варева не напасся на них.

– А это мысль! Кстати… – Клаус оббежал взглядом все тренировочное поле, – не вижу что-то здесь Форбс. Она вообще являлась сегодня на занятия: вчера на празднике её тоже не было.

– Быть может, не захотела праздновать начало последнего учебного года с нами, посуди сам: мы же над ней издевались всю сознательную школьную жизнь. Может, валяется на шезлонге перед домом или разрабатывает персональную диету, что, кстати, ей давно пора бы уже сделать, – стараясь быть остроумным, заметил Сальваторе, подняв для пущей убедительности указательный палец.

– Шутки про вес и одежду Кэролайн уже как-то устарели и звучат по-детски глупо, не находишь? – серьёзно и без удовольствия ответил ему друг.

– Ладно-ладно, я заткнулся! Ты же у нас само добродушие – страшненьких не оскорбляет он!

– Отчего это ты сегодня так оживлён? – внезапно спросил его Клаус, прищурив при этом глаза, будто уличил Стефана в чём-то очень плохом.

– Ээм… В общем, я сегодня буду помогать Елене чистить аквариумы нашего директора после уроков.

– Подумать только! Ты все ещё в неё влюблён! Дружище, ты пропал раз и навсегда: она держит тебя в друзьях уже три года к ряду, а ты начинаешь трепетать при мысли, что будешь чистить с ней аквариумы! Стеф, ты ведь знаешь, что максимум, что ты получишь от этого занятия – это мокрую маячку Гилберт, а о бурном сексе на столе директора даже не мечтай.

– Вот же придурок! – обиженно бросил Стефан и подрезал друга, захватив за шею.

– Майклсон! Сальваторе! Что это вы там вытворяете? А ну, живо обратно на площадку и бежать!

Парни, пытаясь унять своё весёлое настроение, все же вернулись обратно в ряды занимающихся. На соседней дорожке для бега протянулась колона стройных чирлидерш во главе с Еленой Гилберт – любимой девушкой лучшего друга Клауса.

– Привет, мальчики! – задорно и почти маршевым голосом окликнула приятелей Елена, раскачивая хвостом каштановых волос, повязанных красной лентой.

– Здравствуй, Елена! Отлично выглядишь сегодня… Впрочем, как и всегда, – счастливо отозвался Стефан так, что ленивое «привет» от Клауса растворилось в воздухе.

Девушка мило улыбнулась Стефану и крикнула «вперёд» остальным девушкам.

– «Впрочем, как и всегда», – передразнил его с улыбкой Клаус, – подхалим…

– Я идиот… Не мог сообразить чего получше…

– Перестань так из-за этого загружаться: она не придаёт значения тому, как ты здороваешься с ней, ведь ты всего-навсего «друг».

Но потом он что-то серьёзно обдумал про себя и вновь повернулся к Стефану.

– Извини. И знаешь, не переставай: она ведь нужна тебе? Тогда добивайся её: мы, чёрт возьми, так молоды сейчас – это лучшее время, чтобы бегать за любимыми девчонками! – он добродушно похлопал друга по плечу.

***

Во время перемены Клаус неспешно прогуливался по школьному коридору. Решив захватить из шкафчика парочку тетрадей Стефана, с которых он списывал домашнюю работу по математике и биологии, он направился в конец коридора. Достав всё необходимое и захлопнув дверцу, он застыл в изумлении: через пять шагов от него стояла пришедшая только что Кэролайн. Было трудно узнать в этой стройной, изящной девушке неуклюжую пухлую девчонку со скобой на зубах: на Кэролайн были шорты и черный стильный жакет, ножки её были обуты в симпатичные туфли на застёжке. Всё те же были лишь светлые с золотым отливом волосы, собранные в высокий хвост с распущенными по бокам двумя завитыми прядками, и те же ясные весёлые глаза. А в остальном даже движения её приобрели какую-то новую грацию и женственность. На секунду Клауса объял страх, он чувствовал трепет перед по-новому красивой Кэролайн, она показалась ему чужой.

– Здравствуй, Клаус, – мягко сказала она, выведя юношу из транса.

–А… Кэролайн… ну, здравствуй… Ты что-то сегодня поздно, – он нервно сглотнул.

– Я ездила к отцу, мои родители просто уже года два в разводе, вот я и езжу к нему на лето: сильно задержалась в дороге, – она оценивающе оглядела своего собеседника. – А ты, гляжу, оброс! – она взъерошивающим движением провела рукой по его волосам.

Клаус вздрогнул до мурашек от этого её жеста, и лицо его приняло неестественное выражение смущения. Он ругал себя за притяжение, которое чувствовал сейчас к ней и ненавидел себя, потому что чувствовал это, как ему казалось, только теперь, когда она перестала быть неказистой девочкой. На самом деле, он и понятия не имел, что его чувство к Кэролайн – это серьёзная трансформация во времени, которая началась уже давно, со временем обретая новую форму и накопляя свежие эмоции, только теперь подключилась новая и самая последняя животная составляющая – страсть. Клаус пока не осознавал в себе всё это, оттого так злился на себя и даже отчасти на Кэролайн.

– Хм, есть немного. Но мне, знаешь, не до этого было: у меня было суматошное и безумное лето, столько всего, – он старался быть веселым и держаться выше неё.

– Мне тоже было, что испытать этим летом, – сказала она между делом, но отчего-то эти слова вызвали в Клаусе беспокойство. – Ладно, я побегу в класс, а то занятия начнутся через пять минут.

Ничего не значащий диалог, несколько взаимных взглядов и движений, и всё теперь стало для Клауса между ними иначе. Кэролайн теперь надёжно закралась в мысли молодого человека, и самое страшное, что он пока понятия об этом не имел.

========== 5 Глава. «Безумный вечер» ==========

Придя домой, Клаус устало плюхнулся на мягкий старый диван, стоящий в гостиной. Часы тихонько отмеряли секунды бархатным постукиванием, придавая парню ощущение полного умиротворения после шумного и суетного школьного дня.

– Мелочь! А ну, спустись: ты мне нужен! – царственным тоном окликнул брата Клаус.

– Привет, ты на странность рано… Тебе чего? – спросил Кол, вынимая наушник.

– Ты ведь сейчас не занят компьютером? Ну, а, в любом случае, даже если занят, то уже нет, потому что я пришёл, так что будь добр, сделай брату кофе с сэндвичем, а то я так устал… – с наигранной жалостью протянул Клаус, не теряя при этом командного настроения в голосе.

– Ленивая задница, – фыркнул на него младший брат и направился в кухню. – Только ты давай попозже компьютер займёшь: я пройду десятый уровень.

– Ладно, так и быть. Давай уже быстрее только – дуй за моим кофе! – он сделал направляющий жест взмахом руки в сторону кухни.

Клаусу доставляло удовольствие по-семейному командовать своим двенадцатилетним братом, он чувствовал в этом, по своему разумению, некий воспитательный момент, заключающийся в заботе о старших. Вообще он обожал брата и гордился им: Кол учился намного лучше, чем Клаус в его годы, был мальчиком ответственным и подвижным. Если для Клауса его баскетбол был просто хобби, то младший брат всерьёз задумывался уже о спортивной карьере: часто ездил по эстафетам, детским матчам и соревнованиям.