Текст книги "Три степени свободы (СИ)"

Автор книги: Vavilon V

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Господин сидел в кресле, а позади него стоял Эллин и разминал ему плечи, делая легкий массаж. Лицо господина оставалось безэмоциональным, но я знал, что массаж приятен, и я хотел бы сам делать это для него.

На шее Эллина висела веревка с серебряным ключом, и это было своеобразным сигналом о том, что все нужно менять.

Если Эллин не желает убраться с моего пути сам, то нужно его столкнуть. Именно так я и рассуждал.

– Эй, Тилла! – чужой разодранный крепкими зубами ботинок задел мой начищенный – это ведь ты был, да?!

Я поднял голову и увидел стоящего Иссала. Испорченного уродливого Иссала, ожоги которого еще не зажили. А рядом с ним все остальные слуги, кроме Ралли, и все они были злыми.

– Я?

– Да, это ты толкнул кастрюлю! – воскликнула Аллира, и Иссал сразу же зашипел:

– Мы видели, ты специально это сделал, чтобы убить меня! – его кулаки сжались. – Ты хотел убить меня!

– Зачем мне хотеть этого?

Иссал раскрыл рот и захлопнул тут же. Мне казалось, у него был ответ на этот вопрос уже тогда, но он почему-то не осмелился. И все же он слишком был выведен из равновесия, и следующими словами вывел меня из себя: шаг, чтобы стать ближе для удара.

И я вскочил на ноги и признался, смотря Иссалу прямо в глаза:

– Да, это я скинул кастрюлю, но не для того, чтобы убить тебя, а чтобы ты стал уродом.

Его оглушила подтвержденная правда, и все же он собрался с силами:

– Мерзкий вонючий зверь! Мы тебя прикончим и подадим господину с жареной картошкой!

Еще один напрасный шаг. Раздалось утробное злобное рычание… Я увидел их шокированные лица и осознал, что рычание исходило от меня.

Никто так и не посмел сказать мне еще что-либо, и уж тем более ударить. И тогда я убедился, что бояться мне в этом доме некого.

Кроме господина…

И в дальнейшем отношения с другими слугами складывались не без драматизма. Со мной они не общались, гневные взгляды впивались в меня сразу, как только я заходил в помещение. Возможно, кто-нибудь из них, или даже все вместе они просили господина избавиться от меня. Возможно, нет. И все же с каждым днем становилось все очевиднее – для того, чтобы успокоить их злость, нужно будет с ними подраться.

Единственный, кто не присоединился к ненависти Иссала, был Ралли, и не потому что мы были хорошими друзьями.

– Так все-таки это сделал ты? – Ралли носил воду для лошадей, а я шел рядом с ним, выслушивая. – Знаешь, трудно поверить…

– А ты поверь, – смысла прятать свою сущность я больше не видел. – Я зверь, все были правы, я грязный зверь.

Ралли остановился тогда, поставил бочку на землю и вымолвил:

– Надеюсь, ты так решил не из-за чужих слов?

– Нет, – я передернул плечами, было прохладно в тот день. – Это трудно объяснить… Я ничего не чувствую там, где чувствуют люди, но чувствую там, где они ничего не ощущают.

– А? Ты о чем?

О том, что я больше не видел в себе сострадания к другим, все казались бессмысленными и пустыми. Я пытался это исправить в себе, я пытался доказать, что чувства людей – это важно, что я должен, обязан с ними считаться… Боль, любая – и в физической оболочке, и от понимания чего-либо, всегда превращалась в тоску. Тоску, и более ничего, поэтому, когда ко мне приходила боль, все, чего мне хотелось, это выть. Выть, чтобы вылить эту тоску из себя.

Как рассказать это Ралли, я не знал, да и не видел смысла.

– Не важно, лучше ответь – ты будешь со мной общаться?

Мне необходимо было, чтобы хоть кто-то поддерживал со мной связь, иначе я мог совсем одичать. А именно из-за дикости своей я и испытывал боль-тоску, мне очень не хотелось становиться животным, так, чтобы это заметил господин. Каким глупым я был… Я практически уверил себя, что мой конец – это истинное животное обличье, волка или медведя.

На самом деле, все что во мне играло, все мои чувства, вся моя кипящая кровь – была лишь последствием мучения от желания.

Желание вошло в глотку, застряло и драло, сводя с ума.

– Конечно буду, – Ралли снова поднял бочку. – Потому что тебя я боюсь, а Иссала – совсем нет.

Так и пошло. Господин редко вызывал меня к себе, и я сидел рядом с ним, млея от запаха и слушаясь его спокойного голоса. Но было мало…

– Итак, – господин вытянул ноги на маленький пуфик. – Река за Тройной горой? Молчи, Эллин, я хочу услышать Тиллу.

Я не знал. Была только одна речка в моем понимании – Лесная, мы так ее и звали.

– Я не знаю, господин, – стало стыдно, и я попытался спрятать взгляд.

– Ты такой… глупый, – я слышал, как он сделал глоток того, что очень невкусно пахло. – Невежда, грязное животное, от тебя было бы больше проку к ужину… Звериное мясо вкусное.

Это был далеко не первый намек в этом доме о том, что таких как я они убивали, а после ели.

– Господин, вино закончилось, – Эллин, стоящий с амфорой в руках, наклонился. – Принести еще?

– Да, – ответил господин Ореванара, и я обрадовался.

Что это был за напиток, я еще не знал, но сразу понял, когда вошел в комнату, что на господина что-то повлияло. Я чувствовал его расслабленность и винил в этом дурно пахнущую жидкость.

– А ты убирайся, – сказано было уже мне, и, поклонившись, я вышел вслед за Эллином, отправившимся за вином.

Только далеко от комнаты я не стал уходить. Я ждал, пока вернется Эллин с полной амфорой и остановил его:

– Господин приказал тебе больше не появляться сегодня, – стыд от вранья мне был уже неведом. – Так что давай амфору и иди отдыхать.

В глазах Эллина читалось не то чтобы недоверие, скорее, он полностью осознавал, что я лгу. Он смотрел на меня, и в нем боролся страх передо мной и страх перед господином.

– Давай амфору, – я просто взял ее из чужих ослабевших рук – а теперь иди отдыхать.

Господин был не рад видеть меня с напитком, он ждал Эллина:

– Я разве не сказал тебе убираться? Почему ты несешь вино?

– Простите, господин, – я поклонился. – Эллин неважно себя почувствовал, у него закружилась голова, и он упал.

Если бы господин был тогда трезв, хотя бы немного, мне бы досталось. Но вино расслабило его, усыпило бдительность, и я пользовался этим, действуя на инстинктах.

– Хм… Ладно, – он разрешил мне налить ему вина, и я замер с амфорой в руках совсем близко.

Я видел, как он делает небольшой глоток, прикрывает глаза и наслаждается вкусом.

– Тилла… Когда ты думаешь наконец сбежать? – господин оставил бокал на столе и поднялся.

Я уловил покачивание, ноги господина не были тверды, когда он подошел к окну.

– Никогда, господин, – я все так же стоял у кресла.

– Никто не будет за тобой гнаться, знаешь… Ты уже отработал свое любопытство, – он развернулся и посмотрел на меня. – Ты можешь бежать.

– Никогда, господин, – еще раз повторил я и добавил, пользуясь состоянием господина, – я бы предпочел больше обязанностей…

– Больше обязанностей? – и тогда я услышал его смех. Настоящий негромкий смех.

Я ненавидел это, ненавидел недоверие господина, его осторожность со мной. И я никак не понимал, как можно это обойти, как сделать так, чтобы в его глазах я стоял бы на одном уровне с Эллином. Но я ошибался, думая, что он боится зверя. По крайней мере, стало ясно, что дело не в страхе передо мной, из следующих слов:

– Что я могу тебе доверить, животное? Посмотри на ткань, – он вытянул руку вперед и продемонстрировал нежную роспись – Твои грубые лапы испортят всю красоту! Что я могу доверить тебе, зверь?

Конечно, заикнуться о ванных господина было бы сродни самоубийству, поэтому я и не заикнулся. Я направил взор прямо на него:

– Господин, пожалуйста, поверьте мне, я буду делать абсолютно все лучше, чем Эллин.

Уголок его губ пополз вверх, господин покачнулся, и ладонь он положил на стекло окна, чтобы не упасть.

– Отнеси меня в мою постель, – вымолвил он, и я изо всех сил старался не показать радости.

Сердце билось, как при беге, и мелкая дрожь пошла по рукам, но я заставил себя успокоиться. Поставил амфору на стол и подошел к господину, который протянул руку и положил на сгиб локтя.

Я хотел взять его на руки или немного приобнять чтобы ему было удобнее идти, а мне чувствовать, но господин шел рядом, просто опираясь на мое предплечье, и сохраняя дистанцию. Запах от него исходил, как от жидкости, которую Эллин подливал ему весь вечер, но теперь он уже не казался мне таким отвратительным.

Мы дошли до дверей в его спальню, и господин с третьей попытки смог вставить ключ в замочную скважину. Два поворота ключа, потом он вытащил его и уцепился за меня сильнее.

В комнате догорало несколько свечей, и я уверено провел господина к большой кровати. Красок в полутьме я совсем не видел, как и стен, и потолка. Я слышал дыхание господина, слышал, как он ложится в постель, и собирался раздеть его…

– Убирайся, – рука господина перехватила мою руку за кисть и отпустила.

Мне пришлось послушаться и уйти.

Всю ту ночь меня промучили вопросы. Как часто господин такой? И как часто после таких вечеров Эллин провожал его до кровати? И разрешил ли он ему помогать с переодеванием?

Утром я спросил у Ралли про господина и жидкость…

– А? Вино? Ты ведь про вино, да? – он засмеялся. – Да, наш господин очень любит крепкие вина из летних садов…

А еще Ралли сказал, что господин часто позволяет себе расслабиться с их помощью, но после того вечера я никогда не видел его пьющим вино снова. Не знаю, перестал ли он из-за меня или еще из-за чего…

Вообще говоря, Ралли стал для меня неким проводником в мир господина, который я не видел. Так как Ралли прислуживал здесь уже больше пяти лет, он знал несколько больше…

– Господин очень правильный человек, – говорил Ралли, кормя лошадей, – и консервативный… Что? Ты не знаешь, что такое «консервативный»? Ну, он не любит ничего менять, вообще ненавидит перемены, знаешь, он в принципе многое ненавидит. Например, грязь. А любит цветы, да…

Я все хотел спросить у Ралли про ту картинку в книжке, где женщина и мужчина прижимались друг к другу, все хотел спросить, можно ли так двум мужчинам, но не спрашивал. Наверное, это было и к лучшему.

========== Глава 7. Два желания ==========

– Если ты испортишь ткань, отребье, я отрублю тебе руки, – господин нависал надо мной, – но ты можешь еще передумать браться за это. Возможно, твое место в конюшне или на псарне с Иссалом.

– Господин, я сделаю все превосходно.

Он ушел вместе с Эллином, а я остался с его одеждой в руках, и я не торопился ее стирать.

Дрожащими пальцами я провел по нежной ткани, рассматривая красивые узоры, невероятные голубые цветы, роспись… Возбуждение сбивало дыхание, и ждать больше я не мог.

Опустил одну руку, развязал веревки штанов и дотронулся до своего желания.

Вожделение от вещи господина, вещи, которую он носил, невероятно мягкой и холодной, пропахшей свежестью и сладостью… Я втягивал воздух, зарывшись лицом в ткань, и погружал себя в этот запах.

Если бы господин знал, что я делал, оказываясь с его одеждой в руках… Если бы господин знал, как я провожу время, прежде чем взяться за стирку…

Оргазм был благословением. Штормом, пожаром, адом и раем. Оргазм был волной, несущей на гребне мое желание и восхищение господином. И я никогда не чувствовал ни стыда, ни сожаления за него.

Это был я. Дрочащий, изнывающий похотью и мнущий в руках часть существования господина Ореванара.

Он держал, все эти годы он держал меня на коротком поводке, но этого было недостаточно.

Я все равно исхитрялся получать свое, и для меня, четырнадцатилетнего, не было иной благодати, как вершина удовольствия. Только вот хотелось все больше… Хотелось настоящей, пусть и холодной кожи под пальцами. Хотелось касаться его волос, хотелось почувствовать его твердое желание, и хотелось так больно, что я выл.

Это была настоящая тоска по чужому телу.

Телу, которое я к тому моменту чувствовал всего три раза. Первое властное прикосновение, второе – полагающееся на меня, и третье, когда он перехватил кисть. Все были холодными, как зима.

– Черт… – зубы впились в губу, горячая кровь потекла по подбородку. Пришлось отбросить от себя вещь, чтобы не замарать.

И все же господин Ореванара не понимал меня. Он не знал, что скрывалось за моим взглядом, не разгадывал язык моего тела, не замечал мою сумасшедшую тягу к нему. Не видел моих мучений.

Но что-то он подозревал. Я уже замечал, как он тщетно пытается уличить меня в чем-то, догадаться. Он чувствовал, что-то не так, но он был лишь человеком. А со своими обязанностями я справлялся действительно превосходно.

Я расстроился весной, когда господин отправился на праздник в честь дня рождения принца Нелеллу без меня, но расстройство сменилось бурной радостью по его возвращению.

Мне доверили убирать комнату. Я получил свой ключ…

Комната действительно была большая. На стенах висели выделанные шкуры, в углу был камин. Большой стол, книги, комод, столик с зеркалом. И кровать.

Я ласково провел пальцами по столбу кровати, когда оказался в спальне господина впервые. Не горящие сейчас свечи были расставлены повсюду, и я зажег их, хотя был день.

Вымыв полы, протерев пыль, я занялся очищением своих рук. Хотел, чтобы на них не было моего запаха, я так хотел, чтобы они стали безличными, но все, чего добился, – это запаха цветов, все потому, что такое было мыло. Чертова Аллира варила мыло всегда с цветочным запахом.

После я взбил подушки господина и прижался к ним лицом. Мягкие, приятно пахнущие, запах убыстрял кровь, но удовлетворять себя совсем не было времени, господин должен был вскоре вернуться с обеда. Поэтому мне ничего не оставалось, кроме как проявить благоразумие и оставить постель господина в покое.

С тех пор второй ключ от спальни был у меня. Хоть господин Ореванара и не признавался, но все это произошло потому, что я и правда выполнял обязанности лучше, чем Эллин. Все, за что я брался, выходило у меня идеально. Только господин и не подозревал, что причина моей покладистости, усердия и старательности – это желание. Он видел только результат… И так как результат был красивым, он подпускал меня все ближе и ближе к себе.

Первый раз, когда он был наиболее близким к разгадке, случился в обычный летний вечер. С этого самого вечера все пошло не так…

– Почему ты так смотришь на меня?

– Простите, господин, – пришлось опустить голову, хотя я меньше всего этого желал.

И все же я подсматривал, как господин развязывает пояс, кладет его на стул, а следом…

– Почему ты так смотришь, зверь? – повторил господин вопрос, и на этот раз правда пришлось прекратить смотреть.

Но я слышал. Слышал шелест ткани, слышал, как господин ступает босиком до деревянной ванны, похожей на разрезанную и укрепленную металлом бочку, слышал, как господин забирается внутрь, плеск воды…

– Пошевеливайся, иначе вода остынет раньше, чем я буду чистым, – он задрал голову, облокотившись на бортик.

– Д-да, господин.

Непослушными ногами я забрался на стремянку, чтобы удобнее было омывать господина. Я видел на этот раз не кусочек ключицы, а почти всего его целиком… Я видел узкие плечи, мерно вздымающуюся грудь, маленькие соски… И пока я, замерев, рассматривал чужое тело, хозяин этого тела следил за мной. Но я все равно никак не мог перестать…

– Что во мне такого интересного? – произнес господин и вытянул мокрую руку вперед. Капли скатывались по ней и обрывались, возвращаясь в воду.

Взяв уже намыленную щетку, я начал тереть эту самую руку, и даже физически это было тяжелее, чем рыть землю. Мне было сложно не отбросить щетку и не вылизать руку господина до блеска.

– Знаешь, я ошибался, – со странной улыбкой произнес господин, все еще следя за моим лицом. – Ты похож не на волка… И не на медведя…

Его тонкие губы налились ярким красным цветом, щеки приобрели едва заметный румянец…

– Ты болотная пиявка, – он вытянул другую руку, заставляя меня переключиться на нее. – Я не шучу. Ты вцепился в меня не пастью, ты приклеился и…

Пока он говорил, я занимался его рукой, жалея, что никак нельзя дотронуться до мокрой, горячей и такой доступной кожи. А он все говорил, не замечая моего желания.

– Зачем ты приклеился ко мне, а? Неужели сам хочешь стать господином? Хочешь владеть этим домом, хочешь убить меня?

– Н-нет, господин, я никогда не причиню вам вреда, – пот тек по вискам, голос у меня стал низким, а глаза бегали по тем его частям тела, что не скрывала вода. А он не замечал…

– Все в лесу такие немощные звери, как ты? – он убрал руки и отодвинулся от бортика, чтобы я занялся его грудью и шеей. – Может, тебя и выгнали, как позор? Может, ты прячешься от своих собратьев, которые хотят тебя убить?

– Нет, господин, – я водил щеткой аккуратно, стараясь не сделать больно наверняка шелковой коже.

Если бы господин опустил взгляд, он бы нашел ответ на вопрос, который задавал. Он бы сразу понял про меня все, но люди никогда ничего не видят, а он – особенно…

– Ты слишком послушный для дикого, – прямой взгляд в лицо. Он все пытался прочитать во мне что-то.

А у меня член ныл, я был так возбужден, как никогда еще до этого. Хотелось плакать и молить, а еще показать… Но я не обезумел настолько.

– Уходи, – господин отодвинулся и снова прильнул к бортику, – я желаю побыть в одиночестве.

Я так и замер. С щеткой в руках, с шумом в голове и с дрожью в коленях.

Господин даже не разрешил домыть его. Не разрешил помассировать плечи, не дал омыть бедра и не позволил дотронуться до чресел, вытереть себя мягким полотенцем. А я так надеялся на все это…

Он так и не заметил мое возбуждение, и все же я был уверен, что именно с той ванны все изменилось, потому что он почувствовал странность происходящего между ним и мной особенно явно.

«Болотная пиявка». Пожалуй, не было лучшего описания для меня и моего поведения в отношении господина. Но я ничего не мог с собой поделать, бороться с желанием не предоставлялось возможным.

Я не был таким рассудительным и спокойным, как господин, у которого, кажется, не было никаких желаний вообще.

Закрыв дверь комнаты, где господин принимал ванну, я сполз по ней. Приложился ухом и старался услышать хоть что-нибудь, но мог уловить только тишину.

Мне не пришлось двигать рукой по члену, даже залезать в штаны не было нужды. Я лишь коснулся хлопка и сжал твердый орган… Это хватило, чтобы кончить и снова раскровить себе губу. Мои зубы все же слишком острые.

– В начале весны приедет Король и принц! – не скрывая радости, вещал Ралли. – Король и Принц! Я никогда не видел принца, а короля только один раз, когда…

– Принц Нелеллу? – оборвал я. – Говорят, он развлекается только с мальчиками-слугами.

– Э? – Ралли опешил, а потом нахмурил брови. – Кто говорит?

– Друг господина сказал однажды, что такие слухи ходят про принца Нелеллу.

Несколько коней заржали, прогоняя молчание, и Ралли опомнился:

– Ну ничего себе! То есть мы все тут будем в опасности с его приездом?

– В опасности? – теперь был мой черед нахмурить брови. – Развлекаться – это значит охотиться, или что?

Ралли нервно засмеялся, и его глаза стали бегать от моего взгляда.

– Ну, это значит… Ну, вот ты с женщиной, а можно и с мужчинами. Ну и вот… Развлекаться с мальчиками-слугами, ну это значит…

– Значит, что принц Нелеллу будет трогать нас? – я еще не до конца понимал, что ждет впереди.

– И не только, эх… – Ралли приуныл, но тут же обрадовался. – Хотя, скорее всего, он выберет тебя.

– Выберет меня, чтобы трогать? – от этого вопроса стало холодно. – Я не хочу. Если он меня тронет, я сломаю ему руку.

– Ты чего, дикий?! – он аж подскочил. – Это же сам принц!

– Вот именно, принц…

Не господин же…

Про историю с кастрюлей все наконец почти забыли. Слуги шептались только о не таком уж скором приезде принца и короля, и слух о том, что принц предпочитает мальчиков, передавался из уст в уста.

Даже ночью я просыпался и слышал шепот с обрывками слов: слуги-мальчики, Нелеллу, приезд… Это так надоело.

Быть может, если бы я знал, что именно приезд принца и короля принесет в мою жизнь, я бы и убежал. Но тогда ничего подобного я не знал и просто продолжал выполнять свои обязанности.

Я убирал комнату, стирал вещи господина, запечатывал письма, оставаясь с ним наедине. Господин больше не доверял мне ванные процедуры, но ключ от его спальни грел меня и убивал обиду.

Иногда мы ездили в город, иногда к нему приезжали друзья, а иногда он уезжал к ним сам. Господин жил своей размеренной жизнью, и я был какой-то частью всего этого. Возможно, это было самое прекрасное время для меня. Он был близок и в какой-то степени даже доверял, хоть и не переставал называть животным и иногда – «Тилла».

Но я ненавидел быть Тиллой. Мое настоящее имя было Тай, и я ни на секунду не забывал об этом. Лес и болото снились мне все чаще, но желание, все еще стоящее поперек горла, не давало никакой надежды на возвращение. Хотя я знал, что Оло все еще верит в мою жизнь и ждет.

«– Положи ладонь сюда, – Оло указал на область сердца. – Вот пока оно бьется, ты знаешь, кто ты и где твой дом.

– Ну Оло! – недовольно пробурчал я. – Там так красиво! Ты видел эти ровные деревья? Ты видел…

– Знаешь, я уже жалею, что показал тебе тот дом, – он неодобрительно покачал головой. – Кажется, я сделал большую ошибку.

– Эй, нет, – я положил руку на сердце и сказал: – Я всегда буду знать, что я Тай и что это мой дом, мой лес…»

И мой лес звал меня: «Тай, Тай, Тай»… А господин бросал «Тилла»…

… во мне боролись два желания. Во мне дрались зверь и человек.

========== Глава 8. Наказание ==========

Мирный договор… Наши враги подписали мирный договор, и я уже понимал, что настают тяжелые времена. Я предвидел бурю, но не в моем характере как-то пытаться менять ход событий.

– Достаточно, – сказал Эллину, разминающему мне основание шеи и плечи. – Спустись в конюшни и прикажи приготовить трех лошадей.

Поклонившись, Эллин ушел, и я на секунду подумал, что остался один, пока вдруг не услышал:

– Мы куда-то едем, господин? – зверь сидел недалеко от меня и аккуратно разрывал печать на конверте.

– Ты не едешь, – я взял письмо из его рук и начал читать:

«К премногой скорби, Льюлл Вампелл скончался этой ночью, не пережив свой семьдесят второй год жизни. Наш юг теперь особенно слаб, потеряв такого тактика, участвовавшего во многих войнах с нашими излюбленными врагами…»

– Плохие новости, господин?

Мне пришлось оторваться от кривых строчек, чтобы взглянуть на очень смелого в последнее время слугу. И опрятный юноша с большими карими глазами уже мало на него походил.

Тилле было пятнадцать, и, если его приодеть достаточно искусно, он и сам сошел бы за юного господина. Это раздражало. Но таких золотых рук, как у него, больше ни у одного слуги не было.

Юноша из леса наловчился во всем. Я даже разрешил ему заштопать мой халат, который разошелся по шву, когда маленький принц Нелеллу потянул слишком сильно. Сколько он лежал у меня в комоде? Не меньше десяти лет, и ни одному мастеру я не осмелился доверить этот шелк.

Спальня всегда была идеальна, опять-таки с помощью его рук, свечи всегда были заменены, запах в комнате стоял немыслимо приятный, от того что Тилла пропитывал ее цветочным ароматом.

Но что-то меня в нем тревожило, этот взгляд… Взгляд, полный чувства, мне не знакомого. Эмоция, которая передавалась, для меня была недостижима. Я никак не мог понять, что это за смесь с толикой надежды, там, в глубине… И это раздражало не меньше.

Первый раз я заметил этот взгляд, когда он мыл меня, точнее пытался. Я видел, как дрожали его руки, как он все время судорожно сглатывал и практически не моргал. Было такое ощущение что его сердце вот-вот остановится, но причины этого я не видел.

– Тебя это не касается, – я отвел взгляд, не выдерживая… Что он мне хочет сказать на самом деле?

– Простите, господин, что полез не в свое дело, – Тилла принялся за другой конверт, но читать письма стало не интересно.

– Ты с кем-нибудь общаешься? – письмо все также было в моих руках, и я то и дело его перечитывал.

– Простите? – звереныш нахмурился и отложил конверт.

– Ты с кем-нибудь общаешься из других слуг?

– Да, – закивал, – я дружу с Ралли, господин.

Я поднялся и кинул письмо на пол, и Тилла сразу же сообразил подобрать его. Все-таки было в нем нечто смышленое… Настоящее желание подчиняться.

– Завтра я разрешу вам поехать в город… – замолчал я и обогнул свой стол, прежде чем договорить: – Вы сходите в бордель.

– А? Нет-нет, господин, пожалуйста, я не хочу, не надо! – Тилла замотал головой, с резвостью отнекиваясь, словно я предложил им утопиться, а не щедрость.

Карие глаза стали еще больше и смотрели на меня не то чтобы в страхе… А может и в страхе, но только не передо мной все же.

– Идиот… Ты ведь даже не знаешь, что такое бордель, да?

Тилла склонил голову, и стало очевидно, что я попал в точку.

– Убирайся, пиявка, – сил терпеть его дольше не было.

Мерзкий невежда.

*

Они уехали. Господин Ореванара, Бора и Эллин уехали, оставив меня и серебряный ключ наедине.

Я сразу помчался туда, радуясь предоставленной наконец возможности. Ведь по прибытии принца и короля такая возможность точно исчезнет.

Два поворота ключа, а потом еще два – чтобы закрыться, чтобы сделать вид, что меня здесь нет.

Вещи господина, которые я и так трогал каждый день, больше не представляли исключительно интереса. Все, о чем я думал, – это только его кровать с мягкими подушками.

Раздевшись, я залез под одеяло и начал воображать, что лежу не один. Что вот он, господин, рядом, только руку протяни, и плоть чужую почувствуешь. Запах господина действовал успокаивающе, я был словно на облаке… Глаза закрывались сами собой, мне мерещились прикосновения, которых на самом деле не было.

А потом я перевернулся на живот, и нечто отрезвляющее пропустило через меня свои когти. Мне было так хорошо, и в один момент стало очень плохо. Мне хотелось не то чтобы плакать, проливая редкие слезы по щекам, мне хотелось рыдать. Я давился костью желания, я умирал, и кроме воя, из моего горла ничего не вырывалось. Слез не было вообще, меня просто корчило и выгибало под чужим одеялом, на чужой подушке, и я стал противен самому себе.

В ушах звучало «животное», «животное», «грязный зверь» спокойной интонацией господина, и мне было мерзко. Наверное, такую же мерзость господин всегда чувствовал в отношении меня.

Тогда, на его кровати, я, кажется, смог его понять. Единственный, первый и последний раз.

Но остановиться я все равно не мог, и это причиняло немыслимую тоску от бессилия… Я совершенно не мог с собой справиться, не мог перестать идти на поводу у желания…

А потом приступ оставил меня в покое. Запах господина выровнял дыхание, успокоил сознание, запах цели моего желания напомнил мне о том, насколько же оно все-таки прекрасно…

И я заснул, представляя, как господин гладит меня по плечам и шепчет:

«Все хорошо, Тай, ты не делаешь ничего плохого, ты не желаешь ничего плохого… Ты славный, добрый, мой зверь…»

Проснувшись, я увидел господина, стоящего в проеме, и только после этого ощутил слабый удар по щеке. Эллин будил меня, и на его лице было удивление вкупе с ужасом.

Господин же сохранил полное хладнокровие, будто он знал, что увидит меня в своей постели однажды.

– Как ты посмел спать в кровати господина?! – кричал Эллин. – Как ты посмел?!

Избежав второго удара по щеке, я поднялся и подобрал с пола свою одежду. Ни убегать, ни одеваться я не торопился, просто выжидал, что он сделает…

Господин Ореванара смотрел на меня, его взгляд опускался все ниже, и мой член от этого только креп. Он прикрыл глаза, когда заметил мое возбуждение, и подошел, чтобы ударить по щеке. Удар вышел слабее, чем у Эллина, но гораздо горше.

– Вон, – голос его не дрогнул, и я поспешил убраться подальше, зная, что мне светит по меньшей мере наказание за такой проступок.

Но я думал не о наказании, а о том, что теперь будет думать господин обо мне… И догадается ли он…

*

Эллин шел рядом, неся купленную ткань, которую я собирался отдать мастеру, когда уже определюсь, что именно мне хотелось бы воплотить.

Достав ключ, я открыл дверь спальни и увидел то, что пригвоздило меня к месту, на котором я стоял. Не сразу поняв, кто спит в постели, приказал Эллину, также замершему:

– Разбуди.

Эллин с побелевшим лицом аккуратно приблизился к спящему, также аккуратно перевернул его, ахнул и ударил по щеке…

– Как ты посмел спать в кровати господина?! – пытался образумить кого-то слуга. – Как ты посмел?!

А потом этот кто-то поднялся и подобрал одежду с пола, чтобы предстать передо мной во всей красе.

Абсолютно нагой зверь с невозмутимым лицом держал спину прямо и не спешил распинаться в извинениях… Шея его была напряжена, плечи расправлены, грудь вздымалась равномерно, мышцы живота обрисовывались также напряженными … Он был словно волк, готовый к прыжку. А когда мой взгляд опустился еще ниже, завершая осмотр, я заметил, что готов он вовсе не к прыжку.

Ударить его по щеке – это все, что было в моих силах. Тилла был уже немного выше меня, и при этом намного сильнее.

– Вон, – приказал я, и он исполнил беспрекословно.

– Господин Ореванара… – зашептал Эллин, посмев сделать шаг ко мне. – Господин Ореванара…

– Что ты пытаешься сказать, Эллин? – я закрыл дверь. – Зажги все свечи.

– Да, господин Ореванара.

Подойдя к кровати, на которой была примята подушка и отогнуто одеяло, я подавил в себе прилив ненависти. Зверь не заслуживал моей злости.

– И смени постель.

– К-конечно, господин.

Я слышал крики, только крики вовсе не того человека, которого бы мне хотелось услышать.

Бора кричал, чтобы придать себе силы для каждого удара, чтобы вложить всю мощь, закаленную в мышцах, в кнут. Только это не помогало, ведь я все равно не слышал его вопли… С досадой мне пришлось отойти от окна.

Зачем Тилла сделал это? В чем причина такой невероятной странности?

И я бы понял, для чего он залез в постель, но его возбуждение… Неприкрытое и вызывающее. Настоящий зверь.

И неужели этот зверь…

Раздался стук в дверь, мешая мыслям, и в проеме показался Эллин:

– Господин, – промолвил он, входя и кланяясь.

Знал ли что-нибудь Эллин?

– Ты все сделал?

– Да господин, ваши покои теперь чисты. – Эллин поклонился еще раз, прежде чем уйти, а я вернулся к своим мыслям…

Неужели этот зверь…

Нет, я так и не додумал это страшную мысль, потому что она казалась совсем безумной. Безумной во всех смыслах, а доказательств у этой самой догадки было слишком мало.

*

Зверь в людской личине получал свое – я расплачивался за выходку.

Рука Бора была тяжелой, и делал свою работу он с явной, нескрываемой злостью. Но, вероятно, он даже не знал, в чем я провинился, никто еще тогда не знал, что именно я натворил.

Десять, одиннадцать, двенадцать… Удары сыпались на мою спину один за другим, но боли не было, была тоска. А еще была моя кровь, текущая по спине ручьями и пачкающая свистящий кнут.

Назад к карточке книги "Три степени свободы (СИ)"