Текст книги "Навеки связанные (СИ)"

Автор книги: Valine

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Ты прекрасна, сестра, – сладострастным шепотом проговорил Нуада и, увидев скатывающуюся по нежной щеке одинокую слезу, не смог отказать себе в удовольствии провести по влажной дорожке языком, ощутив солоноватый привкус во рту.

Нуала от подобного жеста лишь обреченно зажмурилась, сдерживая крики отчаяния. Лишь раз за всю свою жизнь она позволила себе подумать о том, как делила бы со своим братом любовное ложе.

Однако Нуала слишком мало знала о том, что происходит за дверьми спальни возлюбленных, когда на них не устремлены сотни взглядов, поэтому для нее было неприятным и жестоким открытием узнать, что страсть может проявляться в подобных жестоких и грубых формах.

Фейри всегда видела свое первое соитие с будущим супругом, как нечто прекрасное, интимное, полное ласковых и взаимных чувств. Она и представить не могла, что в движениях ее брата не будет и намека на любовь и нежность, только похоть и безумное, почти животное, желание насильно обладать ею.

Все то, что происходило сейчас, напоминало принцессе гротеск, черную пародию на все ее мечты и представления о любовных соитиях двух эльфов, испытывающих друг к другу нежные чувства.

Тем временем Нуада, весь дрожа от предвкушения, непослушными пальцами развязал последние петли шнуровки корсета, открыв своему взору самое прекрасное и желанное тело на свете. Медленными движениями стянув платье вниз, наслаждаясь каждой, даже самой незаметной реакцией сестры, Нуада с хищной улыбкой замер над Нуалой, которая лежала, закрыв глаза, стараясь хоть как-то абстрагироваться от происходящего, не обещавшего ничего, кроме боли и опустошения.

Проведя длинными бледными пальцами по сокрытой от него тонкой шелковой сорочкой коже, Нуада с нескрываемым восхищением и желанием посмотрел на беззащитную и напуганную сестру, которая теперь даже не пыталась сопротивляться, прекрасно понимая, что ничего не сможет сделать закаленному в боях, сильному и быстрому воину.

Хищно усмехнувшись, эльф провел обеими руками по ногам Нуалы, поднимая ткань сорочки, оголяя сантиметр за сантиметром бледную и нежную кожу, что была покрыта множеством мурашек. Не желая долго возиться с предметом гардероба, Нуада резко разорвал шелковую ткань, заставив сестру громко, против воли, всхлипнуть и попытаться прикрыть небольшую высокую грудь и свести ноги. Увидев это, эльф лишь усмехнулся, обнажив свои белые зубы в подобии оскала.

– Глупо, Нуала… Это тебе ничего не даст… Ты и сама это понимаешь, – проведя ладонью вдоль ключицы, тихо проговорил Нуада, в следующую секунду впившись зубами в алебастровую кожу, заставив фейри вскрикнуть от неожиданности и боли.

Нуала почувствовала, как по груди скатывается золотистая капля крови, оставляющая за собой заметную дорожку. Эльф, подняв свой хищный и опасный взгляд, с довольной ухмылкой посмотрел на сестру: на губах его виднелись кровавые подтеки, как и на фарфоровой шеи, однако Нуада не обращал на это ровным счетом никакого внимания.

Облизнув испачканные черные губы, король с наслаждением провел бледной ладонью по холодной коже Нуалы, ощущая, как бешено бьется под его прикосновениями ее сердце, как сильно вздымается упругая и красивая грудь.

Лишь секунды помедлив, Нуада припал губами к груди сестры, целуя, кусая ее, оставляя на нежной алебастровой коже собственные метки. Нуала, ощущая эти болезненные и неприятные прикосновения, лишь сильнее закрыла глаза, отведя взгляд в сторону, желая, чтобы брат уже наконец-то совершил то, что хочет и ушел, оставил ее наедине с болью и позором.

Принцесса чувствовала, как порхает язык брата по ее груди, очерчивая темно-молочные контуры, как не больно, но ощутимо он кусает напряженные вершины, вынуждая самого себя глубоко и рвано дышать от ощущений, что заполняли собой его сознание. Это было безумно, неправильно, нестерпимо – Нуале казалось, что она готова потерять сознание, умереть прямо на этом самом ложе, под сильным телом брата, который продолжал оставлять болезненные поцелуи-укусы на каждом сантиметре фарфоровой кожи сестры, вынуждая ее извиваться, дергаться, вздрагивать.

Нуада же, немного отстранившись от тела сестры и приподнявшись на локтях, с нескрываемым довольством и некоторой гордостью посмотрел на все те шрамы, порезы и раны, что покрывали бледную кожу принцессы, лишая ее безупречности и идеальности.

Однако эльфа эти следы вовсе не смущали, наоборот, Нуада был в восторге от них, ведь все они служил напоминанием того, что он с Нуалой – единое целое. Поэтому король, довольно усмехнувшись, припал черными губами к самому заметному шраму, проводя по нему сухим языком, вызывая в теле сестры волны неконтролируемой дрожи.

Нуала не знала, сколько это длилось: мысли в безумном вихре кружились в голове. Принцесса больше не плакала, не дергалась и не извивалась, пытаясь сбросить с себя сильное тело брата, лишь изредка вздрагивала от особо ощутимых и болезненных укусов и грубых движений губ Нуады.

Эльф же, чувствуя, как волны неконтролируемого возбуждения разлились по всему телу, кучно собравшись внизу живота, заставив его зажмуриться и с силой прикусить собственные губы, потянулся к завязкам черных штанов и резкими и грубыми движениями дернул за них, едва не оборвав.

Высвободив напряженную плоть, Нуада непроизвольно дернулся вперед, касаясь ею нежной кожи бедер сестры, вынуждая Нуалу громко и отрывисто вдохнуть воздух через плотно сжатые зубы и с силой смять молочные простыни бледными ладонями.

– Ты прекрасна… Нуала, – сипло проговорил Нуада, чувствуя, как катастрофически не хватает воздуха. – И принадлежишь ты лишь мне… Запомни это раз и навсегда, – сказал Нуада и, припав к искусанным в кровь губам сестры, резким и грубым движением развел ее стройные ноги, почти до основания ворвавшись в девичье лоно, заставив несколько золотистых капель скатиться по алебастровой коже бедра и упасть на молочные простыни, которые поглотили их, впитав в нежную шелковую ткань.

Вмиг мужской низкий стон, похожий на рык хищного зверя, и пронзительный женский крик боли и отчаяния слились воедино и на доли секунды окутали собой покои, отражаясь от стен. Нуада, почувствовав, как из глаз брызнули слезы, посмотрел на сестру, которая лежала под ним, с силой сжимая ладонями ткань и сдерживая готовый вырваться надрывный плач: Нуале было неприятно, больно и дискомфортно от ощущения наполнявшей ее внутри горячей и большой плоти.

Однако, как оказалось, худшее началось только тогда, когда Нуада, совладав с собственными эмоциями и ощущениями, начал медленно, но глубоко входить в тело сестры, вынуждая ее с каждым новым толчком сильнее впиваться зубами в собственные губы, удерживая предательские болезненные стоны, готовые в любую секунду сорваться с уст.

Нуада же ускорил движения, сильнее и грубее врываясь в девичье лоно. Это было до безумия восхитительно и непередаваемо, чувствовать ее, сливаться с ней в единое целое, ощущать, как учащается дыхание сестры, как вздымается грудь фейри.

Хрипло и тяжело дыша, Нуада с животной страстью припал к раскрасневшимся устам, целуя, кусая, проводя по ним языком и слизывая образовавшиеся цвета золотистой охры капли крови. Спускаясь ниже черными губами, по подбородку, по шее, эльф остановился на царапине, нанесенной принцем Акэлом, и, не сдержав грустной усмешки, поцеловал ее, нежно и медленно проведя языком.

Нуала лишь глубоко вздохнула и, открыв застланные слезной пеленой глаза, посмотрела на брата, взглядом умоляя прекратить это, остановиться. Однако ее немая просьба лишь сильнее раззадорила Нуаду, заставив его с новой силой начать двигаться в принцессе, до основания входя в нежное алебастровое тело, вдавливая его в кровать, которая от грубых и резких движений заметно ударялась об стенку.

Нуада, сильнее сжав бледные бедра сестры, приподнял их, вынуждая Нуалу скрестить ноги за его спиной, увеличивая тем самым ощущения от запретного и сладостного соития. Чувствуя приближение разрядки, эльф, не сдерживая громких и хриплых стонов, с каждым толчком входил все глубже и глубже в тело принцессы, почти рывками дергая ее на себя, вынуждая прогибаться, изо всех сил пытаясь подстроиться под безумный и бешеный ритм брата.

Нуала не могла сдержать подобный напор брата, а потому из последних сил старалась двигать бледными бедрами навстречу резким и грубым движениям Нуады, вынуждавшим ее чуть ли не хныкать от унижения и боли.

«Создатель, я полюбила монстра! Прости меня, умоляю прости!» – раз за разом проносилась мысль в голове Нуалы, заставляя ее в бессилии закрывать глаза, пытаясь абстрагироваться от нелицеприятной и жестокой действительности, чтобы не видеть полного наслаждения и экстаза взгляда брата, не слышать его низких животных стонов, предвещающих наступление пика удовольствия. Эльф же, сделав несколько особо ощутимых и сильных толчков, будто в порыве безумия сжал ладонью алебастровую шею сестры, излившись в ее лоно.

Нуала, осознав, что все закончилось, лишь обреченно вздохнула, ощущая несильную, но ощутимую хватку брата на своей шее и вес его тела, что в бессилии упало на нее. Нуада, глубоко и рвано дыша, смотрел затуманенным взглядом на лежащую под ним сестру: пары безумия все еще витали в его разуме, не позволяя до конца осознавать, что же все-таки произошло.

Приведя в порядок бешеное и хаотичное дыхание, Нуада громко сглотнул, ощущая нестерпимую сухость во рту, и медленно встал с измятых покрывал. Поправляя на себе одежду, эльф не сводил взора своих янтарных безумных глаз с сестры, которая лежала, свернувшись, на постели, обхватив себя за плечи и едва заметно дрожа всем своим хрупким бледным телом.

Однако сердце Нуады не дрогнуло, а затуманенный взгляд не прояснился. Эльф недолго стоял на одном месте, скользя взором по каждому сантиметру тела сестры, которое в эту минуту казалось еще меньше и хрупче, нежели когда-либо. Непроизвольно цокнув языком, Нуада медленно подошел к кровати, подняв с пола измятое письмо, встал рядом с Нуалой, которая, ощутив близость брата, даже не дрогнула, не попыталась отодвинуться – лишь сильнее обхватила себя за острые плечи.

Эльф провел по ее волосам и холодной алебастровой руке ладонью. Это было подобно успокаивающему жесту, однако после случившегося такое прикосновения казалось Нуале больнее и резче любого, даже самого сильного удара жестокого палача.

Нуала против воли всхлипнула, осознав, что собственноручно подпустила к себе врага, который под покровом ночи совершил ужасное и непростительное преступление, подобное убийству, и ушел, оставив после себя изрезанное в кровь сердце. Фейри было не просто больно, ей хотелось кричать, умоляя брата уйти и никогда больше не появляться в ее жизни.

Нуала до последнего верила в то, что брата можно спасти, что ее любовь и забота помогут ему совершить правильный поступок, искупив вину за жизни миллионы убитых людей, однако теперь принцессе казалось, что она все это время была беспросветной дурой, наивно полагающей, что сгнившее изнутри дерево, укорененное в собственных мерзких и аморальных принципах, можно спасти, не допустив того, чтобы оно умерло, став кормом для червей.

Осознание подобного невыносимо больно и сильно пронзило сердце Нуалы, всадив в него огромный острый железный кол.

– Теперь ты счастлив… Брат? – тихо, сдерживая слезы, произнесла Нуала, устремив на Нуаду свои янтарные глаза.

– Что ты имеешь в виду? – сглотнув образовавшийся вмиг неприятный и болезненный ком в горле, спросил Нуада, непонимающе смотря на сестру.

– Теперь, когда ты… Когда ты получил то, что так желал, ты обрел счастье? – повторила свой вопрос Нуала, голос которой дрожал, а глаза блестели от окутавшей их прозрачной пленки. Нуада молчал: он просто не знал и не понимал, что сказать. Морок постепенно рассеивался, а взгляд наполнялся осознанием произошедшего.

– Для того, чтобы почувствовать себя счастливым и довольным, тебе надо было взять меня силой, против моей воли, заставив страдать, терпя боль и унижение? – голос Нуалы дрогнул, и она отвела от фигуры брата взгляд, полный горести и печали.

– Я не знаю, сестра моя, – тихо ответил Нуада, на которого, подобно огромным и мощным волнам, накатывало осознание собственного ужасного преступления, заставляющее эльфа в оцепенении смотреть на фигуру сестры: на кровавые укусы и небольшие, но заметные кровоподтеки, что покрывали ее бледное тело.

Нуала ничего не ответила, лишь беспомощно закрыла глаза и повернулась на другой бок, желая не видеть брата, не чувствовать его напряженного взгляда. Эльф же, будто пребывая на границе сна и яви, безумным и непонимающим взглядом обводил взором покои, смотря на «плоды» собственных стараний.

Вмиг его тело похолодело, пропустив неприятную и болезненную дрожь, и он, в ужасе пятясь от постели сестры, дошел до двери и, дрожащей рукой дернул за металлическую ручку, не отводя от Нуалы стеклянного взгляда. Открыв дверь, Нуада, словно в бреду, вышел из теперь казавшихся холодными и мрачными покоев.

«Что же я наделал? В кого я превратился?» – пронеслась в голове эльфа ужасная и болезненная мысль, пока он медленными и осторожными шагами шел по темному и безжизненному коридору дворца к своей комнате, не чувствуя ничего, кроме бесконечного омерзения и ненависти к самому себе.

Нуада с болью думал о том, что сегодня он разрушил свою сестру, собственноручно пронзил ее сердце стальным и острым лезвием, заставив извиваться и корчиться от боли, испытывать унижение и бесконечное отчаяние. Сегодня он лишился единственного шанса удержать Нуалу подле себя…

Комментарий к Глава 7. Часть 2.

Что ж, дорогие читатели. Эта глава далась мне труднее всего по ряду многих причин, однако я очень надеюсь, что вам она понравилась.

========== Глава 8. ==========

Утро вступало в свои права, провожая в последний путь небесное ночное светило, чтобы уже через полдня вновь поменяться с ним местами. За окном виднелся прекрасный алый, как бутоны роз, рассвет, который, словно одеяло, стелился по небесному своду, отражаясь в водной глади.

Все еще спало, погруженное в последние сладкие часы сновидений и мечтаний, оставлявших после себя чувство обиды и разочарования, когда вставало яркое солнце, ненавязчиво предупреждающее о том, что наступил новый день.

Однако Нуада, снедаемый ужасом совершенного им преступления, перешедшего все рамки допустимого и возможного, не сомкнул в эту ночь глаз: остатки морока, окутавшего его разум, спали, словно белена с глаз.

Эльф не чувствовал усталости, сонливости или изнеможения, только всепоглощающий, почти физически ощутимый страх от содеянного. Нуада не мог понять, как он допустил подобное, как позволил этому произойти, ведь даже в самых сокровенных и интимных мыслях и фантазиях король никогда не думал о насилии по отношению к собственной сестре.

Эльф любил ее, до боли, до безумия, более того, Нуала была для него самой желанной и дорогой фейри на свете. Однако Нуада не мог даже представить, что эта страсть, больше напоминавшая одержимость, застелет глаза белой пеленой, сделает его слепым к пониманию собственных чудовищных поступков.

Нуада сидел на каменном холодном полу, вновь и вновь вспоминая, как слезы скатывались по бледным щекам его сестры, когда он грубо и резко входил в нее, не взирая на невинность и чистоту принцессы. Эльф снова и снова возвращался мыслями в тот момент, воскрешая в голове образ Нуалы, которая просила, умоляла его не делать ей больно, остановиться, но он не послушал, не внял ее словам.

Нуада вспоминал, как любимая сестра, его единственная и самая дорогая сердцу ценность, пыталась подстроиться под грубые движения ослепленного ревностью любовника, чтобы хоть как-то облегчить боль и неудобство. Эльф многие столетия желал владеть Нуалой, однако он всегда думал, что момент их первого соития будет самым прекрасным и сокровенным для них обоих: король представлял, как он будет нежно оставлять почти невинные поцелуи на теле сестры, как их губы сольются в страстном и таком желанном поцелуи и как он станет с ней единым целым.

Нуада хотел разделить с принцессой свое наслаждение, открыть ей душу, чтобы она чувствовала то же, что и он. Эльф желал забрать у сестры часть боли и страха, чтобы ей не пришлось испытывать дискомфорт и напряжение. Однако мечты Нуады слишком отличались от жестокой и черной реальности, в которой попросту не было места нежности, любви, чистым и прекрасным чувствам. В настоящей жизни этого не существовало.

Вместо любви – всепоглощающая похоть, вместо нежности – насилие и боль, вместо чистых и прекрасных чувств – недостойная и опасная одержимость.

Нуада попросту не мог понять, когда одно заменило другое, сделав его чудовищем не только в глазах сестры, но и в собственном представлении. Эти мысли не давали эльфу покоя, они, словно кинжал, вонзались в мужское сердце, принося невыносимые мучения и безмерную боль.

И Нуада несколько раз за ночь думал о том, чтобы навсегда оборвать свою ничтожную и ужасную жизнь. Однако единственной причиной, заставившей короля отбросить столь страшные и неправильные мысли, было осознание того, что он никогда не имел никакого права на подобный поступок: эльф не смел эгоистично и подло распоряжаться судьбой невиновной в его безумии сестры.

Именно поэтому Нуада, опустошенный и убитый размышлениями о содеянном, беспомощно прижимался к холодной каменной стене, сдерживая крики: впервые за невероятно долгую жизнь он желал крушить все на своем пути, орать во весь голос, чтобы хоть как-то избавиться от переполняющих его чувств и эмоций.

Однако эльф не хотел, чтобы кто-нибудь увидел его в подобном ничтожном, жалком и сломленном состоянии, ведь в глазах волшебных существ их лидер являлся сильным и непоколебимым воином. Какое бы разочарование им принесло осознание, что он – всего лишь живое создание, такое же, как и любое другое, у которого есть эмоции, переживания, душевные страдания и чувства. Нуада натужно усмехнулся, однако взгляд янтарных глаз остался полным боли и вины за собственное преступление.

«Она никогда меня не простит… Я уничтожил ее, уничтожил ту, которую долгие столетия видел не любовницей, но супругой своею. Она не простит одержимого чудовища, которым я стал…» – думал Нуада, чувствуя, как по телу пробежала волна холодного ужаса, заставившая эльфа вздрогнуть, прижав к себе колени.

Король на секунды посмотрел в окно и, заметив, что уже рассветало, горько и болезненно усмехнулся. Совсем скоро принц Акэл покинет его владения и даже не узнает, что произошло в эту ночь с сестрой эльфа, которого он долгие годы считал не только своим другом, но и примером для подражания и гордости.

«О, ты бы еще сильнее, нежели вчера вечером, разочаровался, Акэл, узнав, какого на самом деле монстра почитал все эти годы… Я готов был убить тебя из-за ревности, а ты даже не знал этого, продолжая наивно верить в короля Нуаду. Ты любил мою сестру, восхищался ею, а я, уподобившись грязному животному, изнасиловал ее, навсегда сломив.

И из-за чего? Лишь потому, что она старалась быть приветливой и вежливой с тобой, лишь потому, что с тобой ей было намного лучше и приятнее, нежели со мной…» – вел внутренний монолог эльф, пустым взглядом смотря в окно на алый рассвет, что становился более пастельным и нежным с каждой минутой, оповещая тем самым о приближении утра.

Нуада не знал, сколько еще времени он смотрел пустым и мертвым взглядом в окно, будучи погруженным в размышления об ужасном и непростительном преступлении, совершенным им же самим. Да, за свою длительную жизнь эльф совершил немало плохих и недостойных поступков, однако для него они не шли ни в какое сравнение с изнасилованием собственной сестры, которую он безмерно любил, которая была частью его самого.

От этих мыслей становилось еще больнее, а потому Нуада с силой сжал веки, надеясь отогнать их, избавиться от них раз и навсегда, как от ужасного кошмара. Однако это не удавалось эльфу, и он отрешенно продолжал смотреть на открывавшийся перед ним вид прекрасных лугов и лесов, думая о том, что это – его наказание, кара за содеянное, которую он обязан принять смиренно, согласившись со своей участью, как и подобает преступнику.

Эта мысль заставила Нуаду устало и беспомощно опереться головой о стену, вновь сомкнув веки и безжалостно сжав зубы, чтобы не выплеснуть все накопившиеся эмоции, подобно вулкану, что извергает огненную лаву.

Эльф не слышал, как в дверь кто-то упорно стучал, не слышал, как эта же деревянная дверь открылась, впустив в покои молодого слугу, который непонимающим и пораженным взглядом посмотрел на своего короля, сидевшего в углу, отклонившись на каменную стену, прижав к себе колени и закрыв устало глаза.

– Ваше Величество, – тихо, боясь королевского гнева, позвал юный эльф, пораженный открывшейся перед ним картиной. – Ваше Величество, принц Акэл скоро отбудет из дворца, Вы просили разбудить Вас…

– Да, я помню это. Как видишь, я не сплю, поэтому можешь идти, – устало и отрешенно проговорил Нуада, не открывая глаз.

– Вам не нужна какая-либо одежда, Ваше Величество? – тихо и неуверенно спросил слуга, которого не на шутку беспокоило поведение господина.

– Нет, благодарю тебя, – посмотрев, наконец, на вошедшего слугу, ответил Нуада. – Я скоро спущусь.

– Прикажите ли передать служанке, что бы она разбудила Вашу сестру? – слова о Нуале резанули слух Нуады, подобно острой, заточенной косе, что одним движением срубает колосья, заставив его болезненно поморщится, словно в попытке отогнать неприятное ощущение.

– Нет, не стоит… Она ужасно чувствует себя после вчерашнего вечера, не стоит беспокоить принцессу, – Нуада ненавидел себя в момент, когда произносил эти лживые и подлые слова.

– Конечно, мой король. Надеюсь, что принцессе Нуале станет лучше, – поклонившись, участливо и обеспокоенно произнес юноша, покидая комнату короля, чем вызвал у того горькую усмешку.

«Нет, наивный юноша, ей не станет лучше, и, скорее всего, никогда. Ведь невозможно изменить то, что уже произошло. Невозможно восстановить то, что сломано, разрушено, разбито… И в этом виновен я и только я» – подумал Нуада, закрыв бледными ладонями лицо, желая спрятать полный отчаяния и боли взгляд.

***

Нуада спускался по белокаменным ступеням во двор замка, где уже стоял подготовленный и подкованный вороной конь принца, рядом с которой стоял и сам владелец, что-то негромко говоря своему спутнику-слуге, молодому эльфу с темными, заплетенным в точно такую же, как и у его господина, тугую косу, доходившую ему до лопаток.

Нуада медленно подошел к Акэлу, поприветствовав его легким, едва заметным, поклоном. Однако глаза эльфийского принца не выразили ничего, кроме непонимания и удивления: и король прекрасно знал, почему.

– Доброе утро, Акэл, – негромко, но уверенно проговорил Нуада, стараясь скрыть дрожь во всем теле, что опоясывала, подобно тугому ремню, напоминая о себе, вынуждая вновь и вновь непроизвольно разжимать и сжимать ладони.

– Доброе утро, Нуада… а где твоя сестра? – с подозрением и непониманием спросил Акэл, не сводя внимательного взора с эльфа.

– Нуала не пожелала спуститься, чтобы проводить тебя в дорогу… – соврал Нуада, мысленно проклиная себя за подобную подлость. – Она не объяснила причин, однако настояла на том, что ей будет правильнее остаться в своих покоях. Однако моя сестра просила передать тебе ее безмерное уважение и признательность… – собственная ложь резала слух Нуады, заставляя его испытывать дискомфорт и неприязнь к самому себе.

Однако принц не усомнился в правоте слов Нуады, предполагая, что произошедшее вчера вечером являлось как раз-таки своего рода прощанием. Нуала понимала, что при брате она не сможет выразить всего того, что было на ее сердце, а потому сделала это вчера, освободив и Акэла, и себя от ненужных и лишних слов.

Все было сказано еще тогда в саду, и принц понимал, что Нуала не передумает, не предаст собственных идеалов и принципов, в которых была укоренена, подобно дереву в почве. Это качество Акэл уважал в принцессе, а потому не желал оспаривать правильность и обдуманность ее решения.

Нуала выбрала быть рядом с братом, который нуждался в ней, а потому Акэл считал, что не имеет права навязывать свое общество и собственные взгляды. Он оставил принцессе возможность вновь встретиться с ним, оставил ей письмо, и если фейри пожелает, посчитает правильным и нужным, то она всегда сможет найти его. Акэл будет ждать и надеяться, что судьба все-таки сведет их вновь.

– Что ж, друг мой, мне очень неприятно слышать подобное, – искренне проговорил Акэл, вызвав внутри Нуады неприятное ощущение, ведь король в открытую лгал принцу, а тот принял все за чистую монету, не осознав даже, что в словах эльфа нет ничего, кроме лжи и желания скрыть истинные причины.

– Прошу передай принцессе Нуалу, что я был безмерно и от всей души рад нашей непродолжительной встрече, – проговорил Акэл, вспоминая поцелуй, подаренный ему фейри.

– Само собой, Акэл, – незаметно сглотнув неприятный ком, ответил Нуада, с напускной уверенностью и твердостью посмотрев на принца.

– Благодарю… – неуверенно произнес Акэл, однако, немного подумав, продолжил. – Прошу прости меня за вчерашнюю выходку… Она была недостойна благородного принца. В тот момент мною руководили эмоции и чувства, а не разум.

– В твоих действиях не было ничего неправильного, – голос Нуады дрогнул, ведь он попросту не знал, что ответить на подобные неожиданные слова Акэла, выбившие его из колеи. – Ты поступил, как благородный воин, готовый постоять за честь девы… И мне жаль, что я далеко не такой, как ты, – пытаясь сохранить твердость и уверенность в голосе, проговорил Нуада, прекрасно понимая, что принц действительно заслужил подобный слова.

– Впервые слышу из твоих уст извинение, – печально усмехнувшись, ответил Акэл. – И если сказать честно, то от тебя слышать подобное как-то непривычно и странно…

– Я сказал правду, – негромко, но твердо проговорил Нуада, уверенно посмотрев на принца. – Мне жаль, что вчера за ужином ты стал свидетелем моего недостойного и неправильного порыва, – сказал Нуада, с горечью думая о том, что совершенное после ужина деяние вытесняло собой любое другое, делая их незначительными и не такими серьезными.

– У тебя удивительная и прекрасная сестра, друг мой, – после недолгого молчания серьезно ответил Акэл. – И даже несмотря на ее взгляды и убеждения, отличные от твоих, она не заслуживает подобного презрения и неуважения с твоей стороны. Нуала любит и ценит тебя, друг мой, даже не взирая на то, что ты этого не заслуживаешь, – без тени злобы или ненависти проговорил Акэл, чем вызвал у короля горькую и натянутую усмешку, вынудив его отвести полный боли взгляд в сторону.

– Прошу тебя, Нуада, заботься о сестре и не позволяй собственной ненависти и эгоистичности взять верх над гуманностью и справедливостью. Она – часть тебя, друг мой, поэтому не допусти того, чтобы ты потерял ее и раскололся надвое, – негромко проговорил Акэл, желая достучаться до короля.

– Благодарю за совет, Акэл, – ответил Нуада, и голос, и взгляд которого был наполнен льдом и отрешенностью.

– Не благодари меня, Нуада, лучше поклянись тем, что еще для тебя свято, тем, что имеет для тебя ценность, что ты не позволишь сестре душевно умереть. Поклянись, что не станешь причиной ее отчаяния и боли, – уверенно и строго проговорил Акэл, не сводя своих темных глаз с короля, который в этот момент готов был излить на него всю горькую и ужасную правду, подобно вулкану, извергающему потоки лавы.

– Клянусь, – сделав глубокий вдох, ответил Нуада, чувствуя, как тело наливается свинцом, а сердце ноет, словно по нему проводят борозды холодным оружием, разрывая его на куски.

– Заклинаю тебя сдержать данное тобой обещание, – уверенно и твердо проговорил Акэл, серьезно и внимательно смотря на Нуаду.

– Что ж… Нуада, надеюсь, что для тебя все еще существует понятие чести и совести, и ты сдержишь данное тобой слово, – сказал Акэл, протягивая ладонь королю. – Я уповаю на то, что расстаемся мы не врагами, держащими друг на друга зло, но союзниками и друзьями, которыми были всегда.

– Конечно, Акэл, – голос Нуады вновь незаметно дрогнул, а тело пропустило неприятную и холодную дрожь, однако эльф все же протянул принцу свою ладонь, закрепляя сказанное рукопожатием.

– До свидания, друг мой, – проговорил Акэл, когда уже садился на своего вороного коня, – Надеюсь, что еще не раз жизнь сведет нас вместе…

– До свидания, Акэл, – ответил Нуада, опуская белокурую голову в легком поклоне, – Желаю удачи в твоем пути.

– Не забудь о своей клятве, друг мой, – напомнил Акэл, потянув за поводья и несильно, но ощутимо, ударив коня по бокам ногами, принуждая того сорваться с места и рвануть вперед, оставив за собой облако пыли и песка.

– Не забуду, – одними губами, отчужденно и равнодушно, произнес Нуада, смотря вдаль на две удаляющиеся фигуры, которые с каждой секундой становились все менее и менее заметны, уподобляясь незаметным точкам, что виднеются на горизонте. Постепенно и принц, и его слуга полностью исчезли из поля зрения эльфа, который, однако, не спешил уходить, возвращаясь во дворец.

Нуада смотрел на открывающиеся перед ним просторы лугов и полей, на лес, что виднелся вдали, на реку, что синей змеей струилась, обводя изгибы камней и кустов. Высоко в небе летало несколько крупных ярких птиц, которые, играясь друг с другом, кружились в изящном танце на фоне голубом одеяле, что покрывали ватные и воздушные огромные облака.

Они пели и свистели, радуясь наступившему дню и наслаждаясь своей безграничной свободой и легкостью. У них не было господ, не было клеток, что держали бы их взаперти, вынуждая с тоской и отчаянием смотреть на прекрасный, но недоступный и закрытый им мир.

Смотря на этих птиц, которые, будучи необремененными душевными страданиями и терзаниями, наслаждались своей свободной жизнью, Нуада непроизвольно горько усмехнулся.

Ему было неприятно и тяжело смотреть на безмятежность и равнодушие природы, которая жила собственной размеренной жизнью, в то время как он вынужден был разрываться на части, терпя безмерную боль и все новые и новые испытания, которые ему уже не впервой подбрасывала жестокая судьба, будто бы играясь и развлекаясь с ним, проверяя, насколько велика его сила и непоколебима воля.

Глубоко вдохнув, Нуада развернулся на месте и проследовал во дворец, пустым и равнодушным взглядом обводя все то, что открывалось его взору. Эльф медленными, но твердыми шагами ступал по каменному полу главных коридоров замка в свои покои.

Слуги и стража, которая встречалась на его пути, кланялись и приветствовали своего короля, однако Нуада ничего не отвечал им, даже не поднимал белокурой головы, будучи полностью погруженным в тяжелые и неприятные размышления о своей сестре и о том решении, которое он обязан будет принять в самое ближайшее время, чтобы уже раз и навсегда положить конец собственным душевным терзаниям и безумию.