Текст книги "Навеки связанные (СИ)"
Автор книги: Valine
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
========== Глава 1. ==========
Темная и холодная комната, в которой на постели сидела, ссутулившись, эльфийская девушка, едва ли могла величаться покоями, достойными королевской особы. Однако Нуала и не надеялась на то, что пораженный до глубины души ее предательством брат снизойдет до того, чтобы оставить сестру подле себя после своей триумфальной победы. Нет, он не совершил бы такой оплошности, вновь понадеявшись на ту, которая являлась с ним единым целым.
По крайней мере, так было тогда, до того, как Золотая Армия восстала из мертвых, начав кровопролитную войну с человеческим родом, унесшую миллионы людских жизней. Теперь же принц, а если быть точнее, король мог насладиться сполна той жизнью, о которой мечтал сам и которую обещал волшебным созданиям. Однако в этой новой жизни Нуале не было места рядом с братом.
Нуада дал ей это понять четко и ясно, отведя сестре комнаты в самых дальних коридорах теперь уже его дворца. Более того, желая сделать некогда обожаемой сестре как можно больнее, показав тем самым, что она и ее чувства теперь ничего не значат для него, Нуада лично пронзил сердце Аврааму, наслаждаясь тем, как жизнь покидает несуразное и жалкое создание.
Убив своего соперника, ненависть к которому была даже сильнее, чем ко всему роду человеческому, принц приказал слугам отрубить ему голову и принести своей сестре в качестве подарка. Это было жестоко и подло, недостойно представителя королевской династии, однако Нуаде было все равно. Единственное, чего он желал, – это наказать сестру за предательство и за то, что она с такой лёгкостью пожертвовала его любовью и доверием ради ненавистных людей, недостойных своих никчемных жизней.
Получив «дар» от принца, Нуала с ужасом вскрикнула, а из её глаз хлынули слезы боли и отчаяния. Она не могла поверить в то, что безумство брата зайдет настолько далеко, однако так и произошло. Став заложником собственной ревности, Нуада больше не желал видеть сестру, говорить и даже думать о ней.
Теперь уже он, как некогда Нуала, закрыл свой разум, запечатав его от той, которую любил и ценил более всего на свете. Нуада запретил сестре появляться в главных залах дворца и находиться рядом с ним. Принц решил, что именно это поможет избавиться от остатков чувств, заложником которых он когда-то стал и которые теперь считал жалкими и низкими.
Нуала же, получив королевский приказ, не могла не сокрушиться: она прекрасно понимала, что ждать иной участи было бы с ее стороны наивно и глупо. Однако понять и принять – разные вещи. Нуала даже предположить не могла, что брат полностью закроет от нее свои мысли и чувства, оборвав их связь.
Даже будучи изгнанным, Нуада не скрывал от сестры того, что было у него на душе, поэтому Нуала, несмотря на разделявшее их расстояние, всегда была спокойна, ведь знала, что они с братом-единое целое. Теперь же внутри нее поселилась пустота и одиночество, которые напоминали о себе каждый день, что она провела в заточении в этих стенах.
Брат, держа данное им слово, ни разу не появился в части дворца, где жила его сестра, а слуги, которые приходили лишь для того, чтобы принести новые порции еды и вина, вели себя холодно и отчужденно. Некоторые эльфийки даже позволяли себе дерзить и высокомерно разговаривать с принцессой, ставя ни во что ее королевскую кровь. Однако если сначала это сильно задевало Нуалу, то вскоре она поняла, что благородное происхождение и прошлый статус не значат ничего в нынешнем ее положении.
Сейчас же, сидя в темной и холодной комнате, напоминавший принцессе склеп, Нуала думала о том, что именно из-за ее глупости и нерешительности погибли все те, кому она должна была быть благодарна: Хеллбой, Эйб, Лиз – все они возложили свои жизни на алтарь призрачной надежды на то, что все можно закончить без кровопролития, что люди и волшебные существа смогут жить в мире друг с другом.
В отличие от них, Нуала струсила, не проявив решительности, чтобы убить себя, оборвав тем самым и жизнь брата. Принцесса не знала, чего именно она боялась лишиться больше, однако теперь, когда Нуада победил, а люди один за другим гибли под сокрушительным ударом Золотой армии, эльфийка чувствовала себя виноватой во всех грехах.
Она не могла не думать об этом каждый день после случившегося, и от этих мыслей ей хотелось рыдать, выплескивая накопившиеся эмоции, раздиравшие ее изнутри. Однако единственное, что ей оставалось, – это, превозмогая боль и отчаяние, сдерживаться, до крови впиваясь ногтями в ладони.
Нуала знала, что такие же кровавый полумесяцы тут же появлялись и у ее брата, однако это было намного лучше, нежели если бы Нуада почувствовал, как из его глаз стекают слезы – ее слезы. Принцесса больше не хотела, чтобы хоть кто-то увидел, насколько она слаба. Тем более, он.
Несколько раз за время своего заточения Нуала пыталась мысленно обратиться к брату, так как его молчание и безразличие действовали больнее и сильнее удара любого кнута, однако Нуада выстроил в собственном разуме каменную стену, отгородив все свои чувства и эмоции от недостойной сестры.
Принцесса знала, что брат, любивший ее и доверявший ей, никогда не простит, не снизойдет до предательницы. Когда-то, еще до изгнания, Нуада открыл сестре свое сердце, обнажив перед ней собственные чувства, однако тогда Нуала испугалась, посчитав, что такое заявление не достойно эльфийского принца.
Нуаде было больно услышать эти слова, но вера в то, что сестра просто боится неодобрения отца и упреков со стороны других, придавала ему сил и уверенности, помогая питать надежду на то, что принцесса ответит взаимностью.
Никому и никогда Нуада не доверял так, как ей, а что же сделала она? Предала его, не пожелав даже выслушать, поддержать, спасти от безумного шага. Теперь же именно Нуала отчаянно нуждалась в том, чтобы брат понял и принял ее, однако знала, что предательство Нуада простит не скоро. Это наполняло сердце неприятной тяжестью, заставляя вновь и вновь сдерживать крики обиды на себя, на свою глупость и бесхарактерность.
От тяжелых мыслей Нуалу отвлекла ноющая боль во всем теле. Мышцы опять затекли, а голова наполнилась свинцовой тяжестью. Принцесса встала с постели, разминая затекшие части тела. Скорее всего, Нуада опять тренировался, не щадя собственных сил, работая на пределе возможностей, как он всегда это делал. Нуале же в такие моменты оставалось терпеть боль в теле и все новые и новые порезы и шрамы, которые позже становились неотъемлемой частью ее самой.
Эльфийка, возвращаясь мыслями к Нуаде, нежно проводила ладонью по тому месту, где недавно у нее появилась тонкая красная линия, принадлежавшая не ей, но брату. Однако теперь никто не переживал за неё, даже принц, ранее страдавший из-за каждого нового пореза на теле любимой сестры, не придавал теперь им никакого значения.
Больше никто не будет думать о том, больно ли ей, беспокоиться об ее здоровье: то время навсегда кануло в небытие. Теперь же Нуала одна и нужна она во дворце лишь для того, чтобы король был уверен в сохранности своей жизни. По крайней мере, так думала сама Нуала, даже не предполагая, что истинные мотивы ее брата куда глубже и серьезнее, нежели забота о том, чтобы она не смогла от безысходности и одиночества наложить на себя руки.
Комментарий к Глава 1.
Вот такая получилась первая глава. Небольшая, я знаю это, но потом будут более объемные главы.
========== Глава 2. ==========
Ночь уже вступила в свои права, а потому небо покрыло черное одеяло, усыпанное миллионами звезд. Дворец спал, погруженный в яркие и необычные сновидения, являющие каждому обитателю то, что тот хотел бы увидеть, будучи необремененным житейскими заботами.
Жизнь на воле – та, о которой мечтал долгие столетия принц, была прекрасна: все боялись его и Золотой Армии, а потому скрывались, не пытаясь даже претендовать на то, что теперь по праву принадлежало волшебным созданиям.
Нуада, довольный работой своего бессмертного войска, стоял подле большого окна, выходившего в сад, в котором, как и во всем дворце, было тихо и спокойно, и смотрел вдаль, где горели огни высоких домов, ставших теперь прибежищем отнюдь не людей, но гоблинов, троллей, фей и других сказочных существ.
Король глубоко вдохнул свежий осенний воздух, наслаждаясь им и вспоминая, как еще каких-то несколько месяцев назад он был вынужден скрываться под землей, словно какой-то мелкий грызун, мерзкая крыса, недостойная того, чтобы попадаться на глаза людям, считавшим себя выше любого другого живого существа.
Лицемерные, алчные и жадные создания, для которых нет и никогда не было таких понятий, как «честь», «долг», и «мера». Они сами стали виновниками той участи, что их постигла; не будь людской род столь презрителен к другим, отличавшимся от них существам, не стремись он так рьяно к тому, чтобы владеть всем, без остатка, ничего этого бы не произошло.
Однако Нуада никогда и не сомневался в том, что, даже несмотря на сотни лет, прошедших с последней битвы людей и сказочных существ, ничего не изменилось в сердцах этих коварных созданий. Та же жадность, та же алчность и то же желание быть выше, чем кто-либо другой на всем свете – ничего не поменялось, все осталось прежним.
И как могла его сестра поверить в людей, более того, как могла она предать его и всех подобных себе ради того, чтобы человеческий род продолжал плодиться, населяя даже самые укромные уголки и отгоняя сказочных созданий все глубже в темноту подземелий и ущелий?
Нуала… Это имя вызвало в душе принца странную смесь ненависти, обиды и, что было хуже всего, безмерной тоски. Все эти месяцы он упорно избегал ее, даже мысли о ней вызывали в его душе настоящий каскад недобрых эмоций и чувств. Нуада стремился показать сестре, что теперь она – лишь тень, жалкий отблеск той сильной и прекрасной принцессы, которой была раньше.
Именно это и пытался внушить себе эльфийский король, когда очередная мысль о Нуале ненавязчиво, но ощутимо врывалась в его разум, заполняя собой все уголки подсознания. Эти моменты были Нуаде ненавистны до дрожи во всем теле: они заставляли его осознавать, насколько же он зависим от своей сестры и насколько сильна их связь.
Более того, эльфа приводила в бешенство мысль о том, что, даже не взирая на предательство Нуалы и ее мнимые чувства к этому мерзкому водоплавающему, он, Нуада, продолжал питать к ней болезненную привязанность, с каждым днем все сложнее и сложнее перенося разлуку с сестрой.
Это было глупо и по-юношески нелепо: переживать из-за отсутствия рядом того, к кому испытываешь чувства, и Нуада знал это, а потому одергивал себя каждый раз, стоило его мыслям хоть на минуту дольше задержаться на образе сестры.
Эльфийский король убеждал себя в том, что от былой любовной привязанности к принцессе ничего не осталось, что теперь им руководило только безумное желание обладать. Эта мысль успокаивала его, помогая поверить в то, что он смог избавиться от жалкого чувства влюбленности.
Теперь Нуада питал ненависть к самому слову «любовь», заставляющему любое существо глупеть и превращающего его в послушную тряпичную куклу. Однако, как бы не пытался эльф противостоять собственному сердцу, ему с каждым днем все с меньшей охотой хотелось отгонять мысли о предательнице-сестре. Даже эльфийские девы, которые в последние месяцы все чаще становились гостями в холодных и просторных покоях Нуады, уже не приносили ему былого наслаждения.
Всех их он непроизвольно сравнивал с Нуалой, и каждый раз убеждался в том, что его сестра прекраснее их, и не только внешне, но и внутренне: она была милее, изящнее, невиннее и чище. Все в ней было совершенно, именно это так притягивало Нуаду, заставляя его придаваться мечтам о том, как он будет брать ее, грубо и властно, на своем ложе, забыв о приличиях и церемониях, получая наивысшее наслаждение от вкушения запретного плода.
В голове эльфа тут же пронеслись сцены, в которых его дражайшая Нуала, извиваясь под ним, не могла сдержать сладострастных стонов, когда он сильнее и глубже проникал в неё, раскрывая свою душу настолько, чтобы она испытала всю гамму ощущений и эмоций, что ураганом проносилась внутри него, усиливая тем самым их обоюдное наслаждение.
Мысли о сокровенном заставили всего Нуаду пылать от жара, что растекался по каждой части стройного тела, кучно собираясь внизу живота, заставляя его сдерживать хриплые вздохи и жмуриться от болезненно-сладкого томления.
«Нет, так не может более продолжаться! Это невыносимо», – подумал эльф, пытаясь справиться с внезапно нахлынувшим возбуждением. Отойдя от окна, Нуада медленно подошел к постели, на которой спала обнаженная темноволосая эльфийка; ее полная и красивая грудь вздымалась в такт размеренному дыхание, а стройное тело, изящно и соблазнительно прикрытое лишь небольшой частью шелкового одеяла, не могло не приковать к себе мужского взгляда.
Однако сейчас Нуада лишь непроизвольно вздохнул, подумав о том, что, даже имея красивое тело с женственными и манящими изгибами, эта эльфийка, Селин, не могла тягаться с непорочной и чистой красотой его сестры. Наложница короля была страстной, гордой и необузданной, как морская стихия, Нуала же была подобна весне, с присущей ей мягкостью и нежностью красок и чистотой зарождавшейся новой жизни.
Именно поэтому Нуада, как бы не пытался бежать от собственных порочных мыслей, с каждым днем все сильнее желал владеть своей сестрой, ее телом и душой, каждой частичкой ее незапятнанной натуры.
Эльф втайне мечтал о том дне, когда Нуала, нарушив его приказ, осмелится явиться к нему, тем самым дав ему повод более не сдерживать рвущуюся наружу темную сущность и позволить себе то, чего он так желал много веков.
Однако шли дни, недели, месяцы, а его сестра так и не появлялась, со смирением и присущей ей гордостью исполняя наказ короля; и только из редких визитов слуг, следивших за состоянием принцессы, и по кровавым полумесяцам, что появлялись нередко на его ладонях, особенно в последние недели, он узнавал, что Нуала, как и он сам, внутренне страдает, оставаясь при этом почти безмятежной снаружи.
Это осознание не огорчало Нуаду, наоборот, эльф был рад тому, что она морально раздавлена, и даже неважно, что вовсе не он стал причиной ее душевных терзаний, а все те же несчастные и жалкие люди, о которых его сестра пеклась больше, нежели о собственном брате. Ему была приятна сама мысль о том, что Нуала сможет на себе испытать, каково это, быть брошенной и преданной самыми близкими, теми, кому ты доверял более всего.
Эти мысли помогали эльфу вновь и вновь вспоминать предательство, совершенное сестрой, и с новой силой наполняли его сердце ненавистью и презрением к Нуале.
«Нет, – подумал Нуада, – Более ты не потревожишь мой разум, дорогая сестрица. Я заставлю тебя мучиться от одиночества и боли, наполню твое сердце отчаянием, и когда пойму, что ты и телом, и душой принадлежишь только мне, и никому более, тогда только успокоюсь. Когда ты, Нуала, станешь моей. Когда поймешь, что мы с тобой – единое целое».
Внутренний монолог принес Нуаде необъяснимое наслаждение, которое заставили темные губы разойтись в лукавой и хищной усмешке, напоминавшей скорее оскал зверя, нежели улыбку благородного эльфа.
Но королю было все равно, ведь какое ему дело до того, как он выглядел в этот момент, если в скором времени ему предстояло начать осуществление собственного плана, обещавшего самую желанную и прекрасную награду – его сестру. И никто, и ничто не помешает ему совершить задуманное: ни отец, ни королевские запреты и порицание свиты, ни собственная благочестивая сестра.
========== Глава 3. ==========
Нуада сидел за письменным резным столом, на котором стопками лежали листы пергамента, книги и письма, полученные от предводителей волшебных существ с других уголков Земли. Эльфийский король не брезговал делиться властью над миром с подобными себе, прекрасно осознавая, что те не посмеют дерзить ему и его Золотой Армии.
Более того, все сказочные народы, объединенные общими взглядами, идеями и, главное, врагами в лице людей, не желали разрывать дружеских уз, позволявших им чувствовать себя единым целым, одним народом, расселенным по всему миру. Нуада знал, что еще многое предстояло решить, а потому нельзя было пренебрегать любой возможностью обзавестись новыми союзниками.
Именно поэтому он с такой охотой отвечал на приходившие письма, в которых предводители орков, гоблинов, троллей, эльфов, фей и еще многих и многих сказочных рас высказывали свои почтение и благодарность обладателю Золотой Армии и освободителю волшебных существ.
Губы Нуады тронула едва заметная улыбка, когда он вспомнил послание гоблинского короля Дрого, в котором тот с особым почтением говорил о мужестве и дерзости эльфа, не побоявшегося бросить вызов всему человечеству. Старый гоблин в своем письме заметил, что ни один король до Нуады не смел даже думать о столь безумном и отчаянном шаге и что такое бесстрашие эльфа достойно похвалы и награды.
Нуада, вспоминая это письмо, не раз задумывался о том, на что именно он пошел ради достижения цели и что еще готов был совершить, если бы эта попытка не увенчалась успехом. Эти мысли заставляли сердце короля наполняться гордостью за то, что кровь предков не позволила ему как трусу отступить, предав свои идеалы и убеждения.
В отличие от отца, который предпочел закрыть глаза на унизительность и жалкость положения, в котором оказался его народ, уступив людям все то, что раньше было гордостью сказочных существ: цветущие сады, чистейшие реки и обилие живности, которая населяла все территории, не боясь быть уничтоженной в угоду чванливых и ненасытных богачей, беспокоящихся лишь о том, как еще больше выделяться среди других.
Люди с жадностью, словно голодные хищники, бросались на новые земли, как на беспомощную добычу, пожирая их, превращая идиллию в хаос. Кто-то просто обязан был это остановить, положить конец правлению угнетателей и тиранов. И эта участь выпала именно ему, Нуаде.
Однако, в отличие от отца, предпочевшего сотни лет назад заключить с людским родом мнимый, ничем не подкрепленный союз, который те нарушили, воспользовавшись первой же возможностью, он не стал преклоняться и ползать перед этими хитрыми созданиями – его действия имели более глобальные масштабы и радикальные последствия.
И эльф планировал довести дело до конца, раз и навсегда дав понять горсткам уцелевших людишек, что теперь не они хозяева в этом мире, но те, кого человеческий род так долго притеснял, заставляя скрываться под землей, чтобы своим нелицеприятным видом не мозолить его глаз.
Король вновь улыбнулся, кладя распечатанное письмо в стопку прочитанных. Откинувшись на спинку резного деревянного стула, он размял затекшие плечи и шею, прикрывая глаза от приятной боли.
Селин, которая полулежала на красной бархатной тахте, читая книгу и изредка поглядывая в сторону своего любовника, который уже больше часа сидел почти в одном и том же положении, просматривая новые послания и отвечая на них. Желтыми глазами в обрамлении черных густых ресниц, изучающе и с интересом следя за каждым движением короля, она старалась угадать его настроение, мысли, следующие действия. Получалось неважно, однако Селин все равно было приятно находиться в обществе своего любовника, зная, что из других фейри она подобралась ближе всех.
Единственная, кто могла составить ей конкуренцию, сидела сейчас в заточении в дальних комнатах дворца, а потому была не опасна. Селин никогда не видела принцессу Нуалу, а сам король никогда и словом о ней не обмолвился, поэтому эльфийской девушке было крайне любопытно узнать о сестре-предательнице Нуады, увидеть ее вживую.
Этот интерес появился еще и потому, что пару месяцев назад королевская любовница от служанок услышала о том, что давно, еще до изгнания, Нуада питал к собственной сестре совсем не братские чувства, но, получив отказ, предпочел уйти в добровольное изгнание.
Однако Селин не верила в правдивость этих слухов, помня, что эльф покинул отцовский дом из-за того, что король Балор заключил шаткий мир с людьми, а вовсе не из-за безответных чувств к принцессе Нуалы. Уверенностью в правдивость этих мыслей Селин подбадривала себя.
К тому же, она знала, что для благородных эльфов близкородственная связь, тем более, отношения между родными братьями и сестрами, была недопустима, она презиралась. Именно поэтому Селин не сомневалась в том, что Нуада никогда не допустил бы любовных чувств к принцессе Нуале – сама мысль об инцесте между ними заставила любовницу короля передернуться от отвращения, однако этот жест не остался незамеченным эльфом.
– Что-то не так, Селин? – спросил он, впервые за полтора часа нарушив тишину. Нуада на считанные секунды поднял свои желтые выразительные глаза, задавая вопрос, но этого ничтожного времени хватило для того, чтобы тело Селин пропустило волнительную дрожь.
– Нет, мой король, все замечательно, – лукаво улыбаясь, ответила эльфийка, не сводя глаз с фигуры Нуады.
– Приятно слышать, – равнодушно произнес эльф, вновь погружаясь в чтение. Селин не понравилось то, как он с легкостью переключил внимание с нее на свое занятие. Будто его вовсе не интересовал ответ на заданный вопрос.
– Что же пишут Ваши союзники, господин? – Селин решила сделать попытку и разговорить Нуаду: ей надо было знать, что она не просто наложница, согревающая его постель холодными ночами, не просто красивый предмет декора, аксессуар, который служит лишь для того, чтобы придать богатства и изящества комнате.
– А что они могут писать? – вопросом на вопрос ответил Нуада. – Предводители множества народов поздравляют меня с грандиозной победой, выражают свое почтение и просят о том, чтобы вновь, как в забытые времена, объединиться как единый сказочный народ, – быстро, без особого интереса, проговорил Нуада, не поднимая глаз от желтого листа пергамента, на котором под его рукой появлялись новые и новые строки.
– Это прекрасная новость, мой король, – с энтузиазмом проговорила Селин, стараясь показать всем своим видом, что она рада за своего господина.
Нуада на ее слова лишь поднял голову и, увидев в женских глазах смесь заинтересованности, кокетства и радости, подумал о том, что даже взглядом своим его сестра отличалась от других эльфиек.
Глаза – зеркало души, – так гласила одна старая мудрость. Что ж, в этой строке было заложено много правды. И сейчас Нуада, смотря на свою наложницу, вновь сравнивал ее с сестрой, понимая, что ни одна, даже самая совершенная эльфийка, не заменит ему Нуалу с ее чистым и невинным взглядом, водопадом белых волос, наполовину покрытым золотом, и каждым, даже самым малым шрамом, покрывавшем ее тело.
Эти раны и порезы не принадлежали сестре – это были напоминания об ошибках и промахах, совершенных им, Нуадой, а не его миролюбивой Нуалой. Именно поэтому он никогда и никого не полюбит так, как сестру. Признать это Нуаде было не просто тяжело, а почти непосильно.
И как бы не задело его предательство Нуалы, как бы глубоко не зашло его желание сделать ей больно, сломить ее, он не мог не признать, что уже давно безудержно одержим ею. Отрицать это эльф более не мог, да и смысла продолжать убеждать себя в обратном не было никакого.
Ведь ни одну фейри он не полюбит так, как любит Нуалу, ни одна из них не сможет заменить его сестру. И даже Селин, любимая наложница, никогда не станет для него кем-то большим, потому что их плотская связь-ничто, по сравнению с тем единством душ, что связывало брата и сестру, делая их единым целым, заставляя нуждаться друг в друге. Нуада ненавидел эту связь и обожал одновременно, она будоражила кровь, сводила с ума.
Эльф безмерно жалел о том, что полностью закрыл сердце и мысли от Нуалы, что прервал их связь, игнорируя редкие зовы сестры, которая пыталась достучаться до него. Нуада утешал себя лишь тем, что в скором времени принцесса отчается, сломается, и тогда-то только поймет, что они не могут друг без друга, что сломанный надвое клинок не будет так смертоносен, как единый и целый. И он будет ждать этого дня столько, сколько понадобится, ведь сотни лет-ничто в жизни бессмертных созданий.
– Мой король, – из размышлений Нуаду вывел голос Селин и настойчивые прикосновения к его плечу. – Ваше Величество, Вы совсем не слушали меня? – с нотками обиды спросила девушка, смотря сверху вниз на задумавшегося эльфа.
– Да, я задумался, – отрешенно проговорил Нуада, потирая ладонью висок. – О чем ты говорила?
– К Вам пришел посланник, он стоит в дверях, – и Селин указала рукой в сторону низкого юного гоблина в темном одеянии, который стоял в углу, опустив голову, дожидаясь, когда его позовут.
– Подойди, – спокойно, со сдержанной улыбкой приказал Нуада, протягивая руку в пригласительном жесте. Гоблин, услышав слова короля, быстро и нелепо приблизился к эльфу и вручил ему запечатанный свиток.
– Это послание от эльфийского принца Акэла, – с тенью волнения в голосе проговорил юный гоблин, опуская голову.
– Благодарю, – снисходительно произнес Нуада. – Как тебя зовут?
Гоблин поднял голову и, переведя удивленный взгляд с короля на Селин и обратно, поспешил ответить, зная, что не следует заставлять господина ждать.
– Меня зовут Берк, Ваше Величество, – пытаясь сохранить уверенность в голосе, проговорил гоблин, подняв голову, напоминавшую бесформенный кусок глины с острыми ушами и большим носом, похожим на свиной пятачок.
Нуада, однако, ни сколько не гнушался видом гоблина, наоборот, он на равных относился ко всем живым существам, кроме людей, независимо от их внешнего вида и положения. Живя в подземельях вместе с троллями, ограми и другими волшебными созданиями, он многому научился, приобрел навыки и умения, которые не раз помогли ему в жизни.
Эти полученные знания были для Нуады бесценны, а потому он очень уважительно и тепло относился ко всем угнетаемым людьми существам. Такое отношение придавало ему веса как королю в глазах подчиненных, способствовало тому, что они уважали и любили его, веря в то, что Нуада не оставит свой народ без защиты.
Эльф же, в свою очередь, считал долгом оправдать возложенные на него надежды, дав волшебным существам все то, что он обещал: земли, безопасность и, главное, свободу. И этот гоблин, Берк, как и все, верил в своего короля, а потому желал каждым движением, словом, жестом доказать это.
– Что ж, Берк, благодарю за твою службу, надеюсь, что в будущем ты еще не раз послужишь своему королю, – со все той же снисходительной улыбкой черных губ произнес Нуада, распечатывая свиток.
Гоблин, услышав эти слова, поспешил поклониться и заверить короля в том, что он будет считать честью служить своему повелителю. Селин, все это время стоявшая недалеко от Нуады, смотрела на этого юного посланника, и отчего-то его вид казался ей смешным: гордо поднятая голова, голос, в котором, против воли хозяина, проскакивали неуверенные нотки, и лапы, положение которых гоблин менял несколько раз за время своей недолгой тирады, – все это забавляло ее.
Однако Нуада, напротив, не видел в поведении этого существа ничего смешного и жалкого. Наоборот, короля приятно удивляли поведение и речь гоблина, поэтому, когда тот закончил говорить, он, с присущими ему вежливостью и тактичностью, являющимися обязательными для всех представителей королевских династий, поблагодарил юного посланника за его слова и за верность своему королю.
Когда же гоблин, кланяясь, вышел из комнаты, Нуада с интересом и некоторым нетерпением развернул принесенный Берком сверток. Расстроенная Селин, видя, что королю вновь нет до нее никакого дела, вернулась к тахте и, взяв в руки оставленную книгу, погрузилась в чтение, однако теперь мысли ее занимало другие, более интересные вещи.
Нуаде действительно написал эльфийский принц Акэл, с которым он имел удовольствие познакомиться еще в юности, когда они оба были неопытны, пылки и бесстрашны, оба жаждали приключений и славы. Однако теперь, спустя тысячи лет, когда каждый из них пошел своей дорогой, все давние мечты и желания канули в лету, оставив после себя лишь воспоминания о юношеских забавах.
Нуада уважал Акэла, считая того прекрасным воином, сильным и быстрым, подобным ветру, который своей необузданной мощью разрушает даже самые крепкие строения. И сейчас, читая принесенное гоблином послание, в котором принц, как и многие другие, благодарил короля за его поистине храбрый и дерзкий поступок, выражал признательность и уважение, а также убеждал в том, что будет безмерно рад, если Нуада окажет ему честь и примет в своем дворце через неделю, в день Звездного света, эльф то и дело вспоминал их детский забавы и несбыточные мечты.
Подобное заставляло губы короля растягиваться в доброй усмешке. Не забыл Акэл упомянуть в послании и сестру Нуады, выразив при этом свое восхищение ею и желание в скором времени увидеться с прекрасной Нуалой.
Эти строки заставили сердце короля неприятно сжаться, пропустив укол ревности. Нуада знал, что глупо и бессмысленно испытывать это недостойное благородного эльфа чувство, не имеющее под собой никакой почвы, однако ничего не мог поделать с собой.
Мысль о том, что, если он намерен принять во дворце давнего друга, ему придется даровать Нуале свободу, по крайней мере, до тех пор, пока Акэл не решит покинуть его владений, равно как не понравилась, так и безумно обрадовала Нуаду. Наконец, у него появился повод пренебречь собственным приказом и увидеть сестру, которую так не хотело отпускать его темное сердце.
Предвкушение от скорой встречи с Нуалой заставило принца блаженно откинуться на спинку деревянного стула, прикрыв глаза и растянув губы в хищной и довольной ухмылке. Селин, заметив это, поспешно закрыла книгу, сосредоточив свое внимание на короле.
– Что-то случилось, мой король? – с интересом спросила фейри.
– Не случилось ровным счетом ничего, однако в скором времени случится, – с лукавой ухмылкой проговорил Нуада, вставая из-за стола и направляясь к большому окну. – Эльфийский принц Акэл в своем послании изъявил желание посетить наш дворец через неделю, в день Звездного света.
– Это же прекрасно, – восхищенно произнесла Селин, придавая голосу нотки неподдельного интереса, однако Нуаду этим было не обмануть: он читал любовницу, подобно письменам, а потому знал, что ее эмоции поддельны. – И что же Вы хотите ему ответить?
– Само собой, я соглашусь на его предложение и с удовольствием приму Акэла в этом дворце, – с плохо скрываемой насмешкой в голосе ответил Нуада и, предчувствуя реакцию на следующие слова, продолжил. – Принц также выразил желание встретиться с моей сестрой. Удивительно, что слухи о ее заключении не дошли до него, ибо сплетни подобны волнам, которые уносят любой мусор, заставляя его преодолевать огромные расстояния.
