Текст книги "Сгущая краски (СИ)"

Автор книги: урсула де виль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

========== I. Империя ночи. ==========

i. The Moth & The Flame – The New Great Depression

Страшно, оказывается, именно то, что ничего не меняется. Город проклятый, лживый, фальшиво-очаровывающий замыленные взгляды старожилов и приезжих. Увидеть истину – значит попросту лишить самого себя жизни, потому что невыносимо жить со знанием правдивого обличия.

Каждые двенадцать часов геройский мегаполис мутирует в нечто новое, не до конца изученное даже самыми прожжёнными обывателями и такое противоречивое: почти как горчащий дотлевающим пеплом дешёвой сигареты привкус беззакония среди строгих строчек справедливого закона.

Время меняется, вместе с ним претерпевает изменения обёртка, шелуха… А как же то, что внутри?

Внутри оно всё то же самое: гнилое, затхлое, застывшее.

Знание изнаночной стороны не делает чести – оно усложняет жизнь. Айзава знает лучше, чем кто бы то ни был – у него из-за этой паскудной твари бестолковая, бесполезная и крайне непродуктивная сверхурочная работа.

С появлением геройского кодекса и многотомника ППдХГ (Правил Поведения для Хорошего Гражданина) людей с квирками зажали настолько, что их способности превратились в потенциальную опасность для равновесия хорошего и плохого в обществе. Их дети же постепенно оказались теми, чью деятельность необходимо регулировать и контролировать даже вне школы. Излагая мысль кратко, то нынешнее общество – тот же самый модернизированный социум с теми же правилами, подстроенными под обладателей квирков.

С такой высоты полёта вечерние учительские патрули перестают казаться паршивым пережитком прошлого, верно ведь? Особенно в школах узкого профиля, где единственная задача учителей – подготовить новых профессиональных героев. Отслеживать, предотвращать и пресекать участие выходцев поколения неогероев в какой-либо правонарушительной деятельности имеет свой смысл, и не согласиться с этим – всё равно, что поставить под сомнение верховный образовательный конгломерат.

Хотя радости от этого, если честно, никакой. Потому что когда пашешь сверхурочно (а то и круглые сутки) на то самое поколение будущих «про» героев, невольно начинаешь не только ненавидеть прогулки по ночному городу, но и, собственно, этих малолетних засранцев, которые не понимают даже такого важного слова, как «опасность». И всех принципов, строящихся вокруг концепта опасности, в общем и целом.

Лично самому Айзаве глубоко похер на то, кто там подрабатывает вне школьных правил, запрещающих это делать. Как плевать и на ту хулиганистую шпану, что зависает в залах с игровыми автоматами или в подворотнях отжимает деньги у сокурсников. Такие по определению в школы, где делается упор на становление героями, не попадают (кроме Бакуго, этот – поразительное исключение по всем критериям).

Однако что можно сделать с вышестоящими чинами, которые требуют от законопослушных граждан не нарушать устоявшихся традиций?

Правильно – слать их в весёлое пешее эротическое и… всё равно делать так, как они скажут. Потому что кто платит, тот заказывает музыку.

Хорошо Всесильному – его за льющейся через край популярностью никуда дальше школьных ворот не высылают. Сущий и Полночь в этом плане тоже, как бельмо на глазу, а про Цементоса и говорить не нужно: он если капюшон натянет – по квадратной черепушке тут же вычислят. По факту из всего учительского состава только он – Айзава – и подходит больше всех на роль патрульного. И директор Незу даже в ус не дует, отправляя его батрачить сверхмеры, ибо: действительно, что с ним станется?

Хорошо хоть эти грёбаные обходы делать приходится раз в две-три недели – с подачки полицейских и побочных геройских агентств, которые с завидной частотой ловят всяких шалопаев на мелком хулиганстве или нарушении правил.

Правда за всю карьеру учителя-тире-про героя ни разу ещё ему не удавалось словить кого-то посерьёзнее работника хост-клуба на полставки, который ещё не гнушился другие услуги предлагать. Самое паршивое, что парень-то толковый был – мозги хорошие имел (на факультете поддержки цены б ему не было), но нищета да нехватка мотивации быть настоящим героем, сравняли его шансы выпуститься из Юэй с нулём. Так и вылетел в преддверии второго года обучения.

Что ж, возможно именно сегодня настанет тот самый легендарный звёздный час Айзавы Шоты – его дебют, как ловчего. Ибо как часто встретишь среди ночных обитателей города человека, что случайно назовёт тебя учителем, даже не видя лица? Шанс один на миллион, учитывая удалённость этой – не совсем чистой на совесть и контингент проживающих – части города от академии Юэй. По факту единственного места, где его узнаю́т, как преподавателя, буквально на расстоянии ста метров.

А может быть всё происходит по общей, откровенно херовой, тенденции – начиная с утра, когда он проснулся после двухчасовой дремоты в спальном мешке на неудобном диване в учительской, получил кусок извёстки в кофе и успел столкнуться с жизнерадостным Всесильным; затем подводя к учебному времени, где пришлось в очередной раз усмирять раздухарившегося Ииду и ограждать раздражённого Бакуго, чтобы тот не прибил многострадального Мидорию; завершая всё это вечерним собранием учителей, тема которого повторялась вот уже несколько месяцев – безопасность студентов Юэй. И дополняя чёртов торт невезения вишенкой из этого случайного столкновения. Как будто всего, что было до этого, оказалось мало.

В тот самый момент, когда Айзава, успешно не обнаружив никого хотя бы отдалённо похожего на несовершеннолетнее беспризорное чудо, решает развернуться и, с чувством выполненного долга, вернуться домой, чтобы наконец-то побыть вдали от бушующей толпы, в него без тормозов врезается некий коротышка, лбом пробивая плечо и с глупым восклицанием падая задом на асфальт.

Вконец заебавшийся последние двое суток… а то и последние лет тридцать жизни, Айзава попросту не может рефлексировать на карликовое недоразумение, которое вскакивает на ноги за долю секунды, помогая себе порывом воздуха – наверняка результатом использования квирка.

Непонятная особь едва успевает поднять голову выше уровня плеч всклокоченного учителя и совершенно случайно роняет бренчащее:

– Учитель…

Не напуганное и не изумлённое, а лишь слегка ошеломлённое, как бывает у человека, что встретил своего друга в неожиданном для них обоих месте.

У случайно встреченной девушки, явно неосведомлённой о том, что комендантский час начался больше часа назад, интонация и голос кажутся такими смутно знакомыми, что это на секунду полностью дезориентирует Айзаву. Воспоминание этого звучания, будто по команде, в тот же момент пытается вырвать у него из памяти какие-то странные куски, никак не связанные друг с другом. Но тем самым делает всё лишь запутаннее.

Эта самая заминка даёт виновнице столкновения достаточную фору, чтобы на поршах своей причуды сбежать как можно эффектнее и быстрее – ветер, которым правонарушительница повелевает будто мановением ладони, подхватывает её, но вместе с тем и сносит с головы капюшон ветровки, выпуская наружу вьющиеся ленты светлых волос.

Айзава дёргано и нервно оборачивается, взглядом стараясь выловить девушку, уже лавирующую в толпе ночных бродяг. Он следует за ней, наплевав на желание послать эту патрульную чушь ко всем чертям. Если обычный возглас смог вызывать настолько острый отклик в закоутках памяти, то это не могло быть пустым звуком. Хотя бы потому, что он в принципе не запоминает голоса людей, которые слышит единожды в жизни (если только это не крайняя необходимость).

Логическая цепочка выстраивается в таком направлении, что единственно-верное последовательное звено – преследование цели.

Недолгое, правда.

Ведь обладательница квирка исчезает, вильнув буквально между двумя-тремя прохожими и словно растворившись в воздухе.

Ускользает, оставляя за собой загадочный шлейф, вереницу вопросов и домыслов.

Ну, и визитную карточку в кармане брюк… видимо, для интриги.

Эту деталь Айзава замечает гораздо позже: буквально уже находясь в своей пустой обители, стены которой позволяют ему свободно выдохнуть, не опасаясь, что откуда-нибудь внезапно высунется Всесильный с предложением помассировать плечи или закапать капли в глаза.

В комнате царит привычный мрак – уютный и вполне себе комфортный – поэтому содержание всунутой карточки разглядеть банально невозможно. Только глянцевое мерцание и какие-то размытые буквы на английском. Помножить всё на тот факт, что в глаза ему как будто насыпали херов песок. Приплюсовать то, что с дивана вставать, чтобы донести свою тушу до выключателя, в принципе не хочется, а интерес со смачным таким чавканьем жуёт внутренности – дилемма явно достойная внимания.

Но решается быстро.

Патологическая лень, не давшая нормально сдвинуть шторы, помогает найти гениальный выход.

Рука с глянцевой карточкой поднимается чуть выше головы и в сторону – аккурат на тонкую полоску света, что пробивается сквозь щель в плотных, тяжёлых гардинах.

Истинные цвета визитки рассмотреть не удаётся – всё напрочь глушит сине-фиолетовый оттенок вывески круглосуточного кафетерия, что находится напротив его дома – но вот надпись и адрес видно практически идеально.

ii. PVRIS – Separate

Бар «Камелия» любезно раскрывает свои двери для всех желающих лишь в десять вечера и ни минутой раньше. Всё, что нужно сделать, чтобы попасть в заведение мечты – спуститься по лестнице в подвал между косплей-баром «Карнавал» и непонятного рода забегаловкой, где наверняка кормят копеечными бургерами из опилок и за гроши дают давиться сублимированной гадостью, которую и кофе-то не назовёшь.

Входная дверь выглядит прилично в сравнении со спуском в эту дыру. Но учитывая всё окружение и развлекательную цель квартала в принципе, даже прикасаться к ней нет никого желания. Был бы у него выбор – ей богу – Шота послал бы к хуям эту проверку, эту сраную ответственность взрослого человека, задушил бы собственную совесть и развернулся на полпути, чтобы ноги его не было в этом буйстве венерических болезней.

Но вместо того, чтобы скривиться от отвращения и сбежать как можно дальше, он, проклиная всё на свете и себя в том числе, ладонью толкает массивное дерево, настороженно осматривая крохи прокуренного вдоль и поперёк помещения, что гордо зовёт себя элитным баром, по факту являясь лишь притоном. Подпольной клоакой, куда стекается весь сброд Мусутафу.

– … Учитель? – Тот же самый голос, но с интонацией, гораздо менее удивлённой, нежели вчерашней ночью, доносится до него откуда-то из глубины заведения. – Добрый вечер.

Девушка – та самая – встречает его приятной и, отчего-то, такой неправильной улыбкой, что от желания за шкирку выволочь её на улицу и пнуть под зад в сторону дома начинают нестерпимо чесаться ладони.

Айзава в единую секунду понимает, что уже видел это смеющееся лицо раньше. Но никак не может додумать, где именно.

Он ступает чуть глубже в интимный полумрак и дверь за ним с лёгким скрипом затворяется. Не сама, разумеется, в этом ей помогает рослое широкоплечее существо, похожее на безмозглую рептилию – самое то для охраны шлюшатника.

Выводы отнюдь не безосновательные: зоркий взгляд уже цепляется за вальяжно расположившихся на диване, в отдалённом углу, полуголых девиц, разодетых подобно танцовщицам кабаре Мулен Руж.

– Вы не стойте там – присаживайтесь, где будет удобно, – спокойно натирая сухой тряпкой бокалы за барной стойкой, предлагает ему незнакомка. – Всё равно у нас не выездные клиенты обычно раньше полуночи не появляются.

Не испытывая острой нужды в том, чтобы ответить ей или как-то отреагировать на реплику, недвусмысленно намекающую на характер услуг в заведении, Шота молча кидает на столешницу подсунутую визитку и садится за барную стойку, сквозь занавес волос украдкой изучая окружающую обстановку, но при этом не чувствуя ни намёка на опасность.

– Не хотите выпить? – Вежливо предлагает безымянная, уже ловко подбрасывая в руке бутылку с алкоголем и выливая немного в стакан, где уже было что-то намешано. – Марианна, забирай.

Одна из девиц, которых в затемнённой части бара оказывается гораздо больше, чем Шота сперва смог разглядеть, модельно дефилирует к стойке, забирает свой коктейль и кладёт вместо него бумажную купюру, что была надёжно спрятана в глубоком декольте.

– Спасибо, дорогуша, – певуче воркует мадемуазель, снимая пробу. – Сдачи не нужно, – но не спешит уходить и прежде, чем вернуться к своим кокетливо щебечущим подружкам, слегка задевает бедром ногу Айзавы, сопровождая этот жест игривым подмигиванием. – Захочешь приятно провести время – обязательно закажи меня.

Несмотря на заманчивое предложение, пока что единственное, чего хочет Шота – сдать это никчёмный секс-притон ближайшей полицейской будке. И пусть ебутся конём, но цветущий рассадник проституции закрывают и дезинфицируют тут всё от пола до потолка. В идеале сжечь, конечно, но это даже в целях профилактики чересчур.

– Как всегда щедра, сестричка, – указательным пальцем аккуратно стаскивая деньги со столешницы, благодарно склоняет голову девчонка, тут же возвращая своё внимание мужчине. – К сожалению, Мадам – хозяйки – сегодня не будет. Она вернётся из деловой поездки буквально через три дня.

– Значит, это ваша хозяйка приказала подсунуть мне это, – кивком головы Айзава указывает на небрежно брошенную им же визитку.

– Ей нужен профессионал, о котором знают не так много людей, – подобие бармена легко пожимает плечами, сверкая белозубой улыбкой, от которой у мужчины неприятно сводит где-то в межреберье и подозрительно сверлит в мозгу – где же он видел эту девицу? – Она не ожидала, что вы так быстро вернётесь сюда и пару часов назад уехала.

Явно что-то новенькое – чтобы сутенёр назначал какие-то встречи с героем…

Вывода можно сделать два. А уже потом, когда ситуация станет ещё хуже и приобретёт чёткие границы, выбрать тот, что подходит по логике вещей: то есть либо мир действительно летит в пизду, как с завидной частотой прогнозирует гениальный ум Незу; либо даже у развратных старух бывает храбрость (и глупость) идти на столь крайние меры. В любом случае это хохма, достойная антуража Мисс Шутки.

Как хорошо, что её здесь нет.

– Вы… не очень хорошо помните меня, да? – Ничуть не разочарованно, но скорее даже заинтересованно спрашивает девушка, обеими руками пытаясь заправить непослушные светлые кудри в высокий пучок, чтобы не мешали во время работы.

Я тебя вообще не знаю – хочет сказать Айзава, давясь и захлёбываясь этой ложью.

Где-то в памяти – на самых задворках – шевелится похожий момент. Только в другом времени, в другой локации и, по ощущениям, в совершенно другой вселенной. Но с тем же самым человеком – хоть что-то успокаивает.

– Я обязан помнить всех, кого встречаю? – Тем не менее почти безразлично и крайне неосторожно роняет Шота, напрочь забывая о том, что разговаривает не со своей студенткой.

– Нет, но вы не можете отрицать, что вам интересно, кто я? – Весело щебечет девчонка.

Свинцовой силой и ярким цветом в душе Айзавы наливается раздражение. Он хочет сказать, что этого его не ебёт ни в каком виде, и снова буквально давится своими же словами, потому что по факту этот мешок с сюрпризами свою правоту осознаёт раньше, чем её признаёт сам мужчина.

И какого чёрта, собственно, работая (наверняка незаконно) в таких условиях и окружении эта малявка так позитивно настроена?

– Тогда давайте сделаем так, – не принимая во внимание тяжёлое, задумчивое молчание человека, полностью сосредоточенного на том, чтобы поймать за хвост крупицы воспоминаний, незнакомка из прошлого придвигает ближе к нему гранёный стакан: – Вы выпьете, расслабитесь немного, а я дам подсказку.

И говорить не стоит, что слова – все до единого – звучат, как хороший и крепкий такой наёб. Она либо отчаянная, либо тупая: третьего не дано. Как по-другому можно объяснить подобный «вызов» выставленный взрослому мужчине? Особенно ему – учителю, работающему с прыщавыми подростками и неплохо умеющему анализировать поведение других, чтобы сделать какие-либо выводы.

– В школе ты не доучилась, – не спрашивает – утверждает Шота без какого-либо намерения задеть или обидеть её.

– Возможно, – невозмутимо тянет улыбку собеседница. – Так что, вы согласны?

Айзава сверлит внимательным взглядом её лицо, выражающее толику бесовской насмешки. Ей как будто плевать, что он выберет.

Лишь бы весело было.

Холодный, тёмный янтарь, в противовес своей прохладе, адским пламенем жжёт глотку и горчит на языке, забиваясь в ноздри запахом крепкого алкоголя – нет, всё-таки Шота не любитель спиртного. Да и в принципе всего того, что относится к его собственному списку под кодовым именем «В сон тянет». Ибо с такой работой а-ля «лошадь извозчика» как раз спать-то и некогда.

Грудь изнутри греют отголоски проглоченного скотча – возможно не стоило пить залпом – и в голову алкоголь бьёт так, будто кто-то изо всех сил молотом шарахает по цинковому ведру.

Что ж, возможно это и есть самое лучше завершение откровенно дерьмовой недели.

– А теперь подсказка, – девушка поднимает левую руку и её костяшки на тыльной стороне, у основания пальцев, будто приподнимаются, а тончайшая плёнка белой кожи собирается мелкими складками и слегка съезжает в направлении кисти, обнажая то ли серую хрупкость костей, то ли резервуары какие-то. Мерцающие нити вытягиваются из них и, контролируемые лишь малейшими движениями, оплетают полупустую бутылку, возвращая её в стройные ряды стеллажей за спиной бармена. – Это совсем легко. Сто двадцать один.

– Это и есть подсказка? – Переспрашивает Айзава, иронично выгибая бровь – похоже кто-то сильно переоценивает его интеллектуальный уровень. Истинное свойство причуды он старается запомнить в мельчайших деталях, чтобы потом – наедине с собой – перебрать в памяти всех, кто владел чем-то похожим. – Как на счёт поблажки старикам?

– Вы в этом не нуждаетесь, поверьте, – смеётся. – Я об этом знаю лучше, чем вы можете себе представить… В данный момент.

Яркие, искрящиеся живым светом глаза хитро щурятся, а накрашенные красным вином губы застывают в такой непривычной – обольстительно-пренебрежительной улыбке. Она не испытывает ни капли страха или тревоги перед ним. Не переживает ни грамма о том, что он может прямо сейчас встать, заключить это несуразное подобие бармена в тугое переплетение лент и выволочь на улицу, чтобы отправить в полицейский участок, а лавочку эту прикрыть раз и навсегда.

Это несказанно бесит: то, что она помнит, а он – нет. Словно насмешливый, надменный плевок с её стороны.

– Вы можете вернуться сюда в любое время, учитель, – несмотря на то, что он – Шота – как собеседник проваливается по всем статьям и отмалчивается даже тогда, когда ему есть что сказать, ей это совершенно не мешает вести совершенно обычный диалог с ним. – Я на «ты» не только с алкоголем. А наши девочки умеют хорошо обращаться даже с самыми запущенными клиентами.

Хочется одновременно и засмеяться, и сломать что-нибудь в злостном припадке. На тридцать первом году своей жизни Айзава Шота докатился до того, что малолетка предлагает ему услуги себя или своих «коллег», как способ снять напряжение. Будто падать ниже уже некуда.

Противный зуд в ладонях начинает сильно беспокоить – насколько же сильно ему омерзительно видеть девочку в месте подобном этому? Где банально невозможно смотреть по сторонам, потому что количество развращённых, полуголых девиц, отчего-то явно наслаждающихся своим положением, на квадратный метр слишком велико.

– Я ещё умею варить хороший кофе – бодрит лучше таблеток с кофеином, учитель.

Издевается.

Нарочно сперва бренчит двусмысленными фразами, чтобы потом с откровенной издёвкой вскрыть истинное значение. А её обращение к нему, как к учителю, словно дополнительное унизительное замечание.

– Прекрати. Мы не в школе.

– Но если я буду называть вас по имени все вокруг узнают, что отважный герой не гнушается заглядывать в такие места. Мы, конечно, заведение с услугами S-класса, но среди великих защитников справедливости это всё равно не в почёте, – она понижает голос до волнующего, интимного шёпота, чтобы скрыть правду от других, выделяя унизительно-пренебрежительной интонацией последнюю часть.

Вот же сука.

Её поведение Шота констатирует одним ёмким, красноречивым и лаконичным словом. Сколько бы лет ей там ни было.

– Я надеюсь, что у тебя есть как минимум хорошее оправдание, чтобы вытворять такое, – но и он уже давно не юный мальчик, чтобы молча проглотить все её выпады и гордо задрать нос. – Потому что иначе придётся искать себе новую работу – уже классом пониже.

– Вы ещё даже не вспомнили меня, а уже угрожаете, – теперь на её лице не улыбка – усмешка. Дико раздражающая. Как и сама она, впрочем.

Потому что такое уже было. И это блядское ощущение дежавю усердно давит на мозг, выкручивает артерии у сердца, прессует желудок и иссушивает плевру. Забивается острым покалыванием в кончики пальцев и заставляет волосы на затылке шевелиться от неясного ощущения жуткого предвкушения последующих событий.

– Непременно возвращайтесь сюда, учитель. Мадам очень просила назначить вам встречу, – женственные, тонкие руки с изящными запястьями, грациозно поднимают бокалы, чтобы водрузить их на стойку.

О том, что ему заведение нахер не нужно, а сидеть в этой прокуренной и пропитанной вдоль и поперёк запахом алкоголя комнате, как минимум, неприятно она вообще не заикается и, кажется, даже в мыслях не имеет подобной идеи. Как будто знает наперёд, что он вернётся сюда, даже если не захочет.

– Не забудьте, – девушка продолжает говорить, прерываясь лишь на то, чтобы ловко жонглировать парой-тройкой бутылок и с помощью причуды налить из каждой понемногу. – Сто двадцать один.

… И возвращайтесь, когда вспомните – додумывает обрывок фразы Айзава, но по какой-то причине даже не задумывается о том, какой это геморрой, и как паршиво быть в неведении. Это даже становится более забавным, хотя ебучие головоломки он ненавидел, как минимум, лет тридцать своей жизни.

Однако конкретно эта загадка не отпускает ум даже сутки спустя, когда мысли, казалось бы, должны быть заняты сугубо анализом прогресса сборища малолетних вандалов, что через три года обязаны зваться настоящими героями.

Сто. Двадцать. Один. Это фактически просто одиннадцать в квадрате.

Айзава уже и не знает даже, от чего бесится больше:

От того, что не может разгадать ебучий ребус.

Или от того, как уничижительно в памяти выглядит надменное лицо той малявки из бара.

Мозг конкретно подвисает, потому что под завязку набит не работой и не заботами о собственном классе, а яркими отрывками воспоминаний о единственном вечере, проведённом в окружении шлюх (зачем малевать это слово красивыми словами?).

С чего бы ему вообще иметь какие-то заботы, касающиеся этой дряни? Сдать с потрохами этот притон «с услугами S-класса», и дело с концом.

Да и с чего он, собственно, вообще взял, что она именно «малявка»? Сейчас ведь юное личико нихуя не аргумент. Из какой такой дыры поступила эта информация?

В горле так некстати першит и как будто обжигающе горчит от привкуса того самого скотча, которым его за счёт заведения угощали в Камелии два дня назад. Происходит это в тот самый момент, когда умная мысль снисходит долбанутым озарением на голову конкретно подуставшего учителя с непонятно какого Олимпа.

А сколько студентов было отчислено им с геройского курса в предыдущие годы?

iii.

Едва ли Айзава когда-нибудь задумывался о том, что случается с теми учениками, которые не прошли тест на вшивость и были безжалостно выкинуты им в самом начале своего заранее провального геройского пути. Про какие-то зачатки сожаления или сочувствия даже заикаться не стоит. Смысл в этих терзаниях, если потенциала в юных умах ноль, а место они занимают? Чему учить тех, кто не имеет достаточно мотивации или вообще пригоден в другой специальности?

Гораздо практичнее переводить тех, кому не удалось попасть на курс лишь по несправедливости экзаменационной чехарды, чем отдавать приоритет оболтусам, которые если и станут героями, то со стопроцентной вероятностью превратят эту профессию в посмешище и единственное, что им доверит общество – чистку унитазов. Но никак не собственные жизни.

Была среди отсеянных им студентов и та, которая удачно маскировала свою непригодность к геройскому ремеслу под налётом старательности – пускай причуда ей досталась вполне себе геройская, но вот желания должного она не приобрела. И вылетела сразу же после того, как с чистой совестью просрала временную лицензию, имея при этом все шансы получить её. Девчонка вылетела гораздо позже своих сверстников.

И была этим самым номером сто двадцать один.

Коротышка по фамилии Суо.

Не сказать, чтобы это что-то, да прояснило. Но гораздо легче опираться на конкретные факты: на имя, примерный возраст и на то, что два года назад она пережила спортивный фестиваль и тест на получение временной лицензии, чтобы в конечном итоге быть отчисленной – чем бестолково гоняться за призраком из размытых воспоминаний о человеческом существе без имени и чётко очерченных границ информации.

Будь Шота чувствительнее, то испытал бы хоть самую малую крупицу угрызений совести от того, что его бывшая студентка попала в такой гадюшник и спуталась со шлюхами.

Айзаве бесстыдно похуй.

– Добро пожаловать.

Но какого лешего, в таком случае, он опять делает здесь?

– Вы предпочитаете выпить кофе или чего покрепче? – Грёбаные красные губы и треклятые глаза, смеющиеся ему прямо в лицо, никак не оставят в покое. – Учитель.

Ровно в десять вечера бар «Камелия» снова любезно раскрывает двери для него и для всех, желающих приятно провести свободный вечер.

========== II. Выбор неверной дорожки. ==========

iv. Hurts – Wonderful Life

Когда в адовой мясорубке крутится восприятие мира, смешивая между собой чёрное и белое, и привнося в жизнь ещё хуеву тучу оттенков серого (без намёков на дерьмовый бестселлер прошлых лет), детские взгляды на жизнь осыпаются пылью стёртых в труху игрушек. И приходит смиренное понимание истинного положения вещей в мироздании:

Это сам мир меняется – не люди.

Люди-то всё те же: умеющие лишь осуждать неподчинение канонам морали. Те, кто в самых редких случаях не делят поступки на хорошие и плохие, а смотрят на ситуацию и факторы, влияющие на них. Это поведение, словно неискоренимая зараза узкого, одностороннего мышления, которую уже почти не стараются побороть даже в школах, где детей должны учить быть настоящими людьми.

Айзава уже давно в первую очередь не герой, а учитель.

С высоты этой колокольни он всеми правдами и неправдами старается понять и оправдать в собственных глазах ученицу (пусть и бывшую), чтобы не судить её жизненные приоритеты так, как делает это большинство замкнутых на стереотипах взрослых. Но раз за разом, словно в цикличной последовательности, возвращается к тому, что её поступок неправильный, нерациональный, а мышление как у подверженного стокгольмскому синдрому человека. Абсолютно не нормально улыбаться так открыто и приветливо, работая в сфере, где приходится продавать своё тело, чтобы выжить. Это даже на словах звучит не просто плохо, а паршиво. Как самое дно – уровень ниже плинтуса не просто в социуме, а в самой жизни.

И она всё равно радуется.

– Попробуете что-нибудь новое, учитель? Могу предложить кофейный ликёр – он не слабее, но не будет так сильно горчить.

И продолжает работать так спокойно, будто действительно находится в самом обычном баре где-нибудь близ культурного центра города, а не в подпольном заведении среди продажных женщин, пьянства и корыстного обмена секса на деньги.

– Не думаешь, что где-то не там свернула после того, как тебя отчислили? – Интересуется спокойно, мастерски пряча любопытство за инертностью и ленивой интонацией.

– Учитель, вы знаете, что у вас очень однобокое представление о том, чем здесь занимаются?

И снова это её выражение – издевательское, насмешливое, чересчур радостное.

Да что ты, блять, говоришь?

Айзава смотрит пристально, не отвлекаясь на посторонние шумы и звонкий хохот какой-то безымянной девицы, что прощается с очередным посетителем. Его внимание сосредоточено на Нико целиком и полностью – словно долгий, пристальный взгляд поможет понять хотя бы толику её мотивации и образа мышления.

По физическим параметрам Суо не так красива, если поставить рядом с ней любую из здешних «сотрудников», однако её юная привлекательность и радикально противоположная этому, удивительно зрелая улыбка, подчёркнутая насыщенной помадой, делает Нико своеобразной особенностью заведения. Не потому, что Шота внезапно проникается к ней симпатией – в каком-то смысле всё происходит с точностью до наоборот – но по той лишь причине, что среди зрелых красавиц (шлюхи шлюхами, а женщины действительно красивые) этот желторотый птенчик с алкоголем в руках действительно выделяется. За счёт дикости картины в целом.

– Нико, я поехала, запиши, пожалуйста, – звонко щебечет приодевшаяся для «выхода» дамочка, перегибается через барную стойку и целует белую девичью щёку, оставляя яркий след сердца от губ.

– Хорошего вечера, – девчонка приветливо машет на прощание и аккуратно стирает мерцающий отпечаток, пока бесцветные нити, ведомые малозаметными движениями пальцев, тянутся к ручке, чтобы черкануть пару строк в ежедневнике под столешницей.

Так, словно это всё в порядке вещей и Нико лишь отмечает посещаемость.

Но это не норма – это какой-то беспросветный, клинический пиздец.

Шота нихуя не понимает это её блевотно-позитивное, почти родственное отношение к проституткам.

Как не понимает теперь, наверное, и принцип работы собственного мозга, который силится найти причину, по которой он наведывается в Камелию, если не имеет намерения отговаривать Суо от этой работы, и не в состоянии найти даже остатков вразумительности. Потому что о подобной мотивации и не задумывался даже – просто шёл по наитию.

Он слегка взбалтывает тёмный густой ликёр в стакане.

– Разве это не то, что знают все вокруг? – Шоколадно-кофейная сладость и алкогольная горечь мешаются между собой, уже не обжигая, а обволакивая горло теплотой, согревая грудь изнутри и привнося самую толику спокойствия.

– То, чем мы здесь занимаемся, не стоит воспринимать, как нечто ужасное. – Тонкие лески обвивают бутылки и расставляют по полкам, и Айзава отстранённо думает, что Топ Джинс с руками и ногами оторвал бы эту малявку, не дожидаясь её выпуска из Юэй. Тут же, впрочем, закапывая эту мысль куда подальше – сделанного не воротишь. – … Попробуйте подумать о другой стороне.

Логики в её словах не набирается даже на один вшивый аргумент, который можно было бы привести в пользу этого мнения.