Текст книги "Отзвуки (СИ)"

Автор книги: Ungoliant

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

«Не стоит, – бросил он тогда, конечно же, слишком грубо, а затем добавил – конечно же, небрежно: – Рассчитаетесь, как посчитаете нужным». Элани забрала протянутую визитку, не касаясь пальцами, будто Сэнд мог быть заразен, взглянула исподлобья как-то странно, а затем, когда она уже уехала, до него наконец дошло.

Вот же кретин.

Сэнд знал, что эти слова будут преследовать его каждую ночь в попытках уснуть – наравне с невысказанной остротой хамоватому бармену Дункану и тупой оговоркой у доски, когда весь класс поднял его на смех. Звонок отвлёк его от тяжких мыслей и самокопаний: очередной клиент уточнял, точно ли Сэнд выиграет дело, а то ведь в тюрьму не хочется, да и предоплату вернуть нельзя.

– Мистер Фарлонг, послушайте, – он поборол тяжёлый вздох, – предоставленные кадры видеонаблюдения ничего не доказывают, изображение просто курам на смех, а больше крыть им нечем. История правонарушений у вас чистая. Справку от психиатра получили? Вот и славно, ждите, когда объявят дату заседания. Я эту Торио не первый раз раскатываю, судья Алагондар будет на нашей стороне.

Однако думал он об Элани, её медно-рыжих волосах по плечи и виноватой улыбке. Следовало записать номера машины, а там выйти под предлогом штрафа за порчу имущества… Сэнд резко поднялся, подошёл к окну и взглянул на Невервинтер, раскинувшийся внизу, с высоты двадцать третьего этажа. Среди новомодных высоток притаились низенькие старые дома с черепичными крышами, а в центре за полуразрушенными каменными стенами гордо высился замок Невер; у озера прогуливались семьи с детьми, на горизонте, за линией порта с вышками кранов простиралась тёмно-синяя линия моря. В противоположной стороне город окружал лес, однако из своего кабинета Сэнд мог видеть только его край, облагороженный под парк.

Раньше он и не замечал, как мало зелени в этом пейзаже, как душно должно быть таким, как Элани. Сэнд любил город и не видел ничего уродливого в зеркальных стенах высоток, но населявшие их люди – совсем другое дело. Глупые, копошащиеся в своих мелочных проблемах, мстительные, с застывшими уродливыми масками злости или брезгливости на лицах – они не вызывали в его душе никакого отклика, кроме желания нажиться.

До сегодняшнего утра.

Странное было чувство – ощутить привязанность, ту самую родную душу по первому взгляду и фотографиям в соцсети. Он ведь даже ни разу в походе не был, да и животных не заводил, кроме золотой рыбки в детстве. Из отражения в окне на него глядел усталый человек с серьёзным лицом – и о влюблённости он рассуждал, конечно, по-деловому, – привыкший пугать подсудимых и растерявший положительные социальные навыки. Как и положено одинокому взрослому человеку с плотным рабочим графиком, в лучших друзьях у него водился лишь хамоватый бармен, который понимал, что значил заказ «мне как обычно», женщины же цеплялись взглядами лишь за машину, дорогой отглаженный костюм и отсутствие кольца на пальце. Он был не лучше.

Сэнд пошёл бы за Элани разве что в мечтах – ну какой из него хардкорный путешественник? Это в юности он мог бы пуститься в бега, свыкнуться с холодными ночами в палатке, к вони костра и отсутствию душа по утрам, но вместо этого усердно трудился в университете, чтобы получить достойное образование и блестящую практику. Глупо считать, что жизнь не удалась, но… все же порой так думают?

Обед пропускать не хотелось, поэтому Сэнд оставил звонки на секретаршу, а сам надел пиджак, вышел из бизнес-центра и направился в «Утонувшую Флягу». Дункан выглядел помятым – а значит, трезв и зол, – замызганный фартук валялся на стойке рядом с тряпкой, и Сэнд даже не сразу уловил различия.

– Что пялишься? Заказывать будешь? – Дункан опёрся обеими руками о стойку, как враждебно настроенная горилла. Его невзрачный вид никогда не сбивал Сэнда с толку: все знали, что Дункан Фарлонг прошёл загадочный путь в прошлом, побывал в «горячих точках» и, поговаривали, награбил столько, что бар ему так, как баловство. Однако всем пьяным байкам верить тоже не стоило; шрамы и реакция рассказывали о Дункане куда больше.

– Что там за блюдо дня? Мне на чистой тарелке – всё-таки твоему племяннику помогаю.

– Давай ты будешь искромётно шутить, когда клиентов не будет, – пробурчал тот и прошаркал на кухню к Сэлу. Тем временем Сэнд устроился за столиком у окна, осмотрел зал и с удивлением не обнаружил на привычном месте старого знакомого Дункана с не менее скверным характером. За ширмой разгорелась очередная ругань.

– Эй, ты что, наконец-то выкинул Бишопа? – шутливо поинтересовался Сэнд, когда Дункан вернулся с подносом. Куриный бульон с дымком подкупал простотой, навевая воспоминания о доме, а от вида огромного стейка рот наполнился слюной – из-за утреннего происшествия Сэнд даже не успел позавтракать.

– Нет, я попросил этого бездельника помочь племяннику – они в Эмбер собрались, улики искать.

Сэнд так и застыл с ложкой в руке. Маленькая деревушка располагалась на границе с Лусканом, как говорится, «в заднице мира» – за лесом и горными массивами, где поселились странные опасные личности непонятной национальности. Дети шутили про Мордор и орков; местные ополченцы патрулировали дороги после захода солнца явно не просто так. Бишоп, конечно, вооружён, а его собака походила габаритами на волка, однако соваться туда было безрассудно.

Легко забыть об опасности в стенах большого города, но Сэнд и по сей день взвешивал каждое решение, каждое слово, помня о прошлом. Он и помочь-то решил за символическую плату, чтобы насолить лишний раз лусканцам.

– Это же самоубийство! Мы и без его улик выиграем. А Бишоп твой обычный алкоголик – когда он успел границы обойти?

– Поверь, успел. Я ему не доверяю, как человеку, но как следопыту – полностью. Тем более они взяли с собой девочку из туристического общества, которая в лесу чаще бывает, чем дома.

Сердце похолодело, и есть как-то сразу расхотелось. Сэнд старался держать лицо, но мысли лихорадочно метались.

– Понятно, а зовут её как?

– Красивое что-то, мелодичное… Погоди, вспомнил! Элани – на первый слог ударение. Племяш говорил, что она сама его нашла и вызвалась – видно, дело какое-то. Странно.

У наивного Дункана интуицию будто отбило напрочь алкоголизмом, но Сэнд уже предчувствовал проблемы. Дело с самого начала воняло возмутительной подставой, а теперь ещё обросло странными совпадениями. Уж не судьба ли это? Нет, Сэнд в подобную чушь не верил – только в цепочки фактов и взаимосвязи. Как Бишоп и Фарлонги – как и он сам, – Элани хранила какой-то секрет за красочной ширмой.

К сожалению, Сэнду просто не могла понравиться другая девушка.

========== Углубленное изучение (ФБ 2020; преканон, юмор, групповуха с невидимостью, ПорнХаб; Алданон и ОП) ==========

Комментарий к Углубленное изучение (ФБ 2020; преканон, юмор, групповуха с невидимостью, ПорнХаб; Алданон и ОП)

Для команды fandom Dark Games 2020, бечено Aldariel.

В рамках ежегодной традиции порно-вбоквелов к макси: “Путь к возвышению” (https://ficbook.net/readfic/9841706), выпуск третий.

Когда Алданон прошёл основной курс обучения, он уже знал, в изучение какой школы хотел бы углубиться. Созидание и разрушение не прельщали, как и игры с разумом, но возможность заглянуть в будущее – ещё как. Его матушка, наслушавшись о великих прорицателях Тэя, тут же приметила источник заработка:

– Если б я только знала, что похолодания грядут, то вложилась в зерно – сейчас бы шиковала почище аристократов!

– Боюсь, так далеко даже Красные Волшебники не смотрят, – аккуратно предупреждал Алданон, когда матушка углублялась в дебри фантазий, как он будет указывать Лордам на правильные политические решения, а та всё равно изворачивалась.

– Но хоть на выигрышный расклад сможешь указать? Вот и помоги родне, коль таланты нашлись.

Однако даже в таком огромном городе, как Невервинтер, оказался всего один мастер школы Прорицания, да и тот не числился ни в одной гильдии. Найти его удалось только по рекомендациям горожан, которые обращались к прорицателю за помощью. Жил он в Портовом районе и словно сам был должен кому-то – на стук не открыл и спросил:

– Кто там?

Алданон тут же засомневался в его компетенции, но напомнил себе, что Прорицание не всесильно и не всеведуще. Это гадалки на рынке обещают всё найти и прекрасное будущее увидеть – только деньги вперёд.

Когда он представился, дверь чуточку приоткрылась. Щуплый полурослик с давно не мытой копной седых волос оглядел Алданона с ног до головы, прищурился, а затем пригласил в дом. Чувство гордости за первую победу практически окрыляло, но потом взгляд зацепился за подозрительные странности.

Он уже знал, что мастер безвылазно сидел дома в четырёх стенах, точно вампир в склепе, и почти не пользовался светом. Единственная книжная полка пустовала, а стол был завален лишь грязной посудой, так что Алданон понятия не имел, чем тот занимался целыми днями. Судя по неубранной постели и заношенной до дыр пижаме, мастер изволил спать до ужина.

– Ну и чего ты хочешь?

– Видеть будущее! – с готовностью отчеканил Алданон, как подобает наивному студенту, ещё не разочаровавшемуся в академической сфере. Мастер грубо фыркнул.

– К Баалу в задницу это будущее. Прошлое – вот нескончаемый источник знаний!

Алданон оказался в затруднительном положении, но не отступил и вытряс все скопленные на образование золотые монеты, которых хватило на несколько месяцев занятий. Отмахнувшись от вопросов о столь скромном сроке, мастер сказал, что всему обучать и не намерен – только самой технике, а дальше придётся самому крутиться. То есть, его снова принялись учить, как учиться, и на безрыбье Алданон радовался даже малому.

С каждым днём видения становились всё более чёткими, словно кто подкручивал им яркость и громкость, а вскоре Алданон узнал, что именно привязывало воспоминания к предметам – сильные эмоции. Незнакомые ему люди кричали, плакали и даже порой трагически умирали, но что-то было в этом – безопасном созерцании. Через пару месяцев мастер расслабился и присоединился к Алданону за тренировками: раскуривал какие-то сладковатые душные благовония, усаживался на пол на манер восточных мудрецов и «улетал» в чужие жизни. В дом часто наведывались дамы разного достатка и передавали личные вещи мужей, чтобы проверить тех на верность – так мастер и жил, за счёт чужих измен.

Личные вещи, вроде колец и амулетов, хранили куда больше воспоминаний, чем, например, оружие, и со временем мастер усложнил задачу: предложил остановиться на одном предмете и углубиться в несколько видений.

Перекатив на ладони первый попавшийся перстень с крупным камнем, Алданон снял самое яркое воспоминание – как у старушки прихватило сердце, – затем увидел вдруг женщину куда моложе, с первой проседью. Образы сменялись, углублялись, и почившая хозяйка перстня молодела буквально на глазах. Её волосы насыщались чернотой, будто кто чернила на видение пролил, морщины разглаживались. Алданон невольно засмотрелся на её полные, чувственные губы, а затем вдруг похолодел, когда девушка, игриво стрельнув глазками, широко распахнула их, словно намереваясь что-то съесть…

Пока ему не хватало опыта, чтобы увидеть кого-то кроме хозяйки перстня, но фантазия охотно дорисовала пустоты. Рубашка примялась, стиснув грудь; сами собой распустились узелки сбоку, ткань поползла. Девушка чуть откинулась назад, не закрывая рта, поднесла руку к подбородку, обхватила пустое место в кулаке и чуть подалась вперёд, вглядываясь снизу вверх. Тем временем кто-то ещё стягивал с неё штаны, и когда Алданон полностью осознал, что происходит, вся кровь в теле устремилась вниз, и член будто сковало «каменной кожей».

Оставшись без одежды и не подозревая о слежке сквозь время, девушка раздвинула ноги прямо перед Алданоном и взглянула (не) на него широко распахнутыми от вожделения глазами. Теперь она помогала себе рукой быстрыми движениями сомкнутых пальцев, не вынимая член изо рта, и приглушённо застонала, выгибаясь, когда бёдра чуть приподнялись. Её ноги развели шире, подхватили под коленями и немного сместили в сторону, однако Алданон прекрасно видел, как раскрылись её блестящие складки под напором незримого партнёра; как вздрагивала от толчков её упругая грудь. Булькающий звук, с которым она принимала первого партнёра ртом, словно выжигал в венах кровь.

Алданон не мог отвести взгляд от красоты напряжённых тугих мышц под бледной кожей, капелек пота, родинки на внутренней стороне бедра, курчавых завитков на лобке и острых сосков. Когда же первый партнёр излился ей на лицо, Алданон почувствовал острое желание сбросить напряжение, иначе бы он попросту взорвался. Рука сама собой потянулась под мантию, а там схватилась за пряжку на поясе…

– Всё хорошо, парень? – вдруг послышался голос мастера, и Алданон чуть не вскрикнул. Видения настолько поглотили его, что заставили забыть о реальности.

– Д-да, – пролепетал он, бросая ошарашенный взгляд то на девушку, извивающуюся в тисках наслаждения, то на старого взлохмаченного полурослика в пижаме. Облизнув губы и продрав горло, Алданон уточнил: – А эти… видения… ещё будут проясняться? В смысле, можно ли увидеть всё окружение?

– О, ещё как. Надо хорошенько присматриваться – и тогда всё раскроется, – мастер хитро сощурился, словно смог увидеть то же, что и Алданон. – Поначалу тяжело их контролировать, но потом ты сможешь выбирать только то, что хочешь увидеть.

Внезапное открытие дополнительного бонуса Прорицания повергло Алданона в шок. Теперь он искренне не понимал, почему школу так недооценивали… но понял, чем на самом деле занимался мастер целыми днями в одиночестве со всеми доказательствами супружеской неверности.

Выполняя наказ мастера, Алданон продолжил наблюдения: все участники видения как раз прошли стадию разогрева. Девушка со смехом упала на живот и тут же подставилась, как гулящая кошка, демонстрируя без стеснения растянутое, блестящее от соков лоно. Теперь она играла кончиком языка с пустотой перед ней и двигала сомкнутой в кулак рукой быстрей и быстрей. Перстень, который Алданон сжал вспотевшей ладонью, мелькнул на пальце, и собственный член сжался до сладкой судороги. Слишком велико было желание представить себя на месте её партнёра – одного из партнёров хотя бы.

Потребовалось небольшое усилие, чтобы незаметно для мастера сжать головку, болезненно упёршуюся в штаны, затем пара движений – и долгожданный оргазм позволил хоть немного расслабиться, вдохнуть без страха умереть от прилива крови к голове. Алданон возблагодарил тех, кто придумал свободные мантии для магов, но всё же впервые задумался и о покупке пижамы.

Тогда же он понял, что карьера на поприще азартных игр тоже вряд ли сложится.

========== Он сгорает (Дэйн/Кара, любования и ещё пока UST) ==========

Комментарий к Он сгорает (Дэйн/Кара, любования и ещё пока UST)

В подарок citrinitas. Спасибо за твоих вдохновляющих ребят и пылкие чувства, выкладывай уже работы с ФБ!

Сборник с работами: https://ficbook.net/readfic/9922267

Огромное спасибо Aldariel за вычитку. <3

Есть что-то притягательное, демоническое в плясках пламени – дерзкое, жестокое в своей честности. Треск дерева отзывается в душе приятной дрожью, нежностью и воспоминаниями из детства, полными неги, сонливости и уюта перед очагом. Тьма учтиво, в страхе забивается по углам, за укрытия, когда комнату опаляет мягкий танцующий свет.

Для Дэйна нет ничего прекраснее.

Он мог бы просидеть перед костром всю ночь, вглядываясь в изгибы пламени и скармливая ему сухие ветки, искренне считая, что оно живое. Внутри, в истоке, куда и руку и близко не поднести, точно должно биться сердце, потому и вздрагивает без ветра этот чистый жар, отчаянно тянется за пищей, чтобы протянуть ещё немного – ярко, жадно, скоротечно.

Однако Дэйн не дурак, чтобы бездумно тянуться к пламени: он лично на себе испытал силу неуправляемого пожара и знает, что разрушительная стихия требует почтения. Её легко спровоцировать и сложно убить – даже залитый огонь может доставить неприятности, а тлеющие болота так и вовсе головная боль всех жителей Мерделейна.

Дэйн согласен жить в хрупком балансе страха и благоговения – лишь бы не замёрзнуть, не сгинуть в темноте… в одиночестве.

Он смотрит на Кару и чувствует то же самое: инстинктивный страх перед её возможностями и неуправляемым нравом, но и согревающую сердце теплоту, уважение перед внутренней силой. Её всегда видно и слышно; только попробуй не воспринять всерьёз – тут же начнёт шипеть, как озлобленное пламя от капель воды. Её великолепные огненно-рыжие волосы Дэйн примечает даже в толпе, но больше его восхищают глаза – полные жизни, гордости, уверенности в себе. Рядом с ней он сам себе кажется маленьким, хрупким – вот-вот да и лопнет кожа от простой близости, а коснуться попросту страшно.

Дэйн восхищён, заворожен и влюблён по уши. Точно ребёнок, он не знает, как подступиться к чистому пламени: не тыкать же в Кару с расстояния веткой, чтобы наконец заговорить по душам? Она смеётся, что у него в башке опилки, а значит, вспыхнет быстро.

Резкие слова и грубые шутки летят точно искры, но Дэйн не чувствует ожогов – он уже давно страдает от жара иного толка, куда более прожорливого.

Он может вечно восхищаться моментом, когда её руки играючи выплетают стрелы из огня, вихри, стены, шары и щиты. Нет искусства более опасного и утончённого – прекрасного. Она словно повторяет за движениями языков пламени, изгибается и улыбается новой жизни. Жар волнами расходится от одного её слова, и голос, которым Кара читает заклинания, не уступает пламени в силе; от него расходится гул и треск смертоносного лесного пожарища.

Говорят, что к ней подходить не стоит, да и связываться тоже не следовало, но разве можно упустить шанс сблизиться с пламенем душой и сердцем?

Дэйн готов принять, что и любовь её будет такой же – яркой, жадной, скоротечной. Однако это будет время света, тепла и колкого, пылкого счастья. Как бы ни было жестоко пламя, в центре – в самом сердце – оно наиболее уязвимо.

Он сгорает, но не боится выгореть до пепла: даже одно прикосновение стоит самых глубоких ожогов.

========== Миледи (ОМП/ОЖП; AU, преканон Стража, измена, немного ангста и PWP) ==========

Комментарий к Миледи (ОМП/ОЖП; AU, преканон Стража, измена, немного ангста и PWP)

В рамках “Мультифандомного Гербария”: https://vk.com/sacredamaranth?w=wall-184487632_302%2Fall

Донник говорит: “Минутное наслаждение рассеялось утром”. Ладно, не так уж он и плох!

Вбоквел к макси “Путь к возвышению” (https://ficbook.net/readfic/9841706), настолько глубокий преканон, что даже неправда.

Когда Миэль заявила, что хочет выйти замуж за человека, Фейн едва не прибила обоих: где это видано, чтобы сестра Героини Иллефарна якшалась с оборванцем, нетерильцем, предавшим своих, без рода и имени? Если бы не военное положение, эта весть наверняка бы достигла приближённых к императору, и Фейн быстро нашли бы замену. Только некому встать на это место, некому принять клинки императора; её круг силён как никогда, сплочён, дружен и не знал поражений как в битвах, так и за столом переговоров.

Среди знатных и талантливых эльфов и дворфов Фаугар высился нелепой каланчой: нескладный, загорелый, тощий, с длинными волосами – он походил скорее на бродягу, которому и медяк подать противно, но главное – не скрывал, что бежал из Нетерила в нейтральные земли. О причинах Фаугар всегда умалчивал или придумывал что-то новое, нелепое: то он бежал от брака по принуждению, то не разделял любовь магов к сыру, то был слишком умным для слепой ненависти к соседней империи.

Словом, в круг бы его не приняли, не будь Миэль так милосердна. Она поручилась за человека, а потом – отдала ему своё сердце, вопреки запрету своего командира. Фейн могла лишь бессильно молить, требовать, угрожать их выгнать – Миэль игнорировала слова. К счастью, Фаугар не выставлял их отношения напоказ, понимая опасность публичности, и Фейн была ему за это благодарна.

Он сам пробивался к вершине, в боях с собственным народом доказывая верность чуждой империи. Ему симпатизировали – и превозносили, как символ единения по чести, а не по крови. Только Фаугар позволял себе шутки в адрес Фейн и неудобные вопросы, ответы на которые никто не мог знать; он не терпел насмешки и оскорбления, поэтому часто лез в драку и сетовал, что дворфы всегда бьют ниже пояса.

– Так игнорируй, не лезь к ним, – резонно замечала Фейн, на что Фаугар разводил руками.

– А как же честь круга, миледи? Оскорбляя меня, они оскорбляют вас.

– Тогда пинай их посильнее – у тебя же ноги длинные, – предложила Фейн прежде, чем поняла, насколько двусмысленно это могло звучать. Фаугар сделал вид, что комплимент – исключительно по делу.

– Ха, попробуйте дворфа сбить! Они словно к земле прирастают!

Шутки, связанные с искусством битвы, всегда импонировали Фейн – иных занятий она вовсе не знала, – поэтому взялась учить Фаугара грязным приёмам из техник ассасинов. Одним махом она укладывала на лопатки человека, выше себя на две головы, а тот, падая, заразительно хохотал и просил повторить ещё. Фейн и сама не заметила, как начала смеяться; они хватали друг друга за руки и ставили подножки, пытаясь повалить соперника, и упав в траву без сил, она чувствовала себя деревенской девчонкой, давным-давно сгинувшей.

Если Фаугар дарил Миэль ту же радость каждый день, видит Ао, Фейн одобрит их союз… только внутренний протест не утих и жрал душу чёрной завистью.

Мало кто даже в круге знал об их родстве: Миэль звали по имени, а Фейн – по имени их рода. Раньше казалось, что внешне они очень похожи, но время и невзгоды оставили свой отпечаток. Миэль была совсем другой: весёлой, общительной, к ней всегда подходили за советом или утешением. Вся кровь и грязь, шрамы и переломы, оковы долга и чести достались старшей сестре, в то время как младшая оставалась вечно юной и беззаботной. Так и должно быть; так правильно – но отчего-то невыносимо больно.

Перед Фейн – суровой, закалённой в войне с Нетерилом – склоняли головы и благородные, но Фаугар держал свою гордо поднятой. «В битве все равны, – говорил он, – и кровь на всех одного цвета». Фейн ставила его на место – хоть и без толку, – в душе соглашаясь с каждым словом. Её бесило, что какой-то человек с повадками мошенника сыпал мудростями, точно друид. И хуже того – глядел на неё с какой-то щемящей тоской, когда невзначай касался или подходил близко, словно она была хрупкой, уязвимой. От одного сиплого, низкого голоса подрагивали колени, когда Фаугар произносил: «Миледи?» Глупо отрицать очевидную тягу к нему – нескладному, несерьёзному, быстроживущему человеку, да ещё и урождённому нетерильцу. Позор какой!

Сам он сказал бы, что неизвестность – и есть суть приключений, по которым сходят с ума все, без исключений – от орков до эльфов; это такой наркотик их поколения. Вот и Фейн радовалась, когда император отослал их ближе к границе; на горизонте виднелись шпили нетерильских построек – нарочито вызывающих, роскошных и бесполезных. Люди обожали бросать пыль в глаза, а ведь ещё недавно – всего-то несколько сотен лет назад – эльфы учили их складывать буквы в слова.

Граница очерчена огненными стенами, возведёнными магами, а значит, их уже ждали. Фейн в нетерпении касалась древка клинков, когда Фаугар смахивал непослушную кудрявую прядь со лба Миэли и улыбался ей так, как никогда не улыбнётся своей «миледи». Битвы пролетали одна за другой, заманивая Фейн в порочный круг чужих проблем; её узнавали, кланялись, просили о милости, славили, ругали и поносили, на чём свет стоял – и это было прекрасно. Миэль сочувствовала ей, решив, что Фейн слишком много на себя взвалила, и от этой искренней нежности становилось только хуже.

Нетерильцы дотошно рыскали по округе, но Фейн понятия не имела, что привлекло их в ничейных землях. Фаугар от них отдалился и не шутил, как прежде, разрушая тягостное молчание у походного костра; всё думал о чём-то, всматривался в противоположную от огненных стен сторону и крутил какой-то жёлтый цветок между пальцев, на которые Фейн никак не могла насмотреться – живы в памяти движения, когда эти руки вытворяли с клинком настоящую магию.

На рассвете он сам пришёл к ней в шатёр, не сомневаясь, что бессонницу они разделили из-за чувства вины; покрутился у входа, улыбнулся чему-то и с ходу протянул ей нелепый цветок с мелкими лепестками. Фейн не сразу поняла, что его нужно принять.

– Это донник – сорняк, если честно, но в алхимии ценится. В нашей деревне им коз кормили, но когда тот заканчивался, несколько голов приходилось забивать. Увидел его и сразу подумал – как же похож на меня: вроде под ногами мешается, но ценный, скотина такая, не сразу и узнаешь…

Фейн настолько опешила, что не сразу решилась его прервать.

– Так и что ты хотел сказать?

– Вы дали мне шанс понять, что я не простой человеческий сорняк, каких на континенте – тьма, не отличишь друг от друга. Спасибо за это доверие… миледи.

Кусая губы, Фейн раздавила ответную правду: «Это Миэль тебя поддержала, а не я!» Жадность схватилась за горло и душила так, что темнело в глазах. Так, во мраке сознания, она позволяла себя целовать и касаться скрытых под туникой шрамов, чего не позволяла ни одному любовнику. Почувствовав власть, Фаугар не сдерживался – кусал шею, мочку уха, пока поспешно стягивал с неё штаны, – словно вымещал на Фейн давно сдерживаемую ярость и постыдную страсть. Она бесстыдно развела ноги и притянула его к себе, почти одетого, не желая тратить время на нежности.

В этой горячей, колкой неге, когда все мышцы напряглись от возбуждения, время сузилось до пылающей точки на горизонте, и весь мир стал им – требовательным и возвращающим с избытком. Она хотела его больше всего на свете, но когда эйфория сгорела, остались лишь ужас и стыд.

Фаугар наспех подтянул штаны, запахнулся и на едва гнущихся ногах покинул шатёр, не оглядываясь. Лишь его семя, поблёскивающее на бёдрах, да нелепый цветок на полу напоминали о том, что и эльфы, и люди равны в своей слабости. Им нельзя давать власть – особенно над собой. Люди, как нарастающие сорняки, вымещают собой упорядоченность мысли.

Фейн так боялась разоблачения и разочарования в глазах Миэль, что не заметила отсутствие Фаугара в лагере следующим днём, но потом – обрадовалась возможности заткнуть предателю рот. Каким бы он ни был уникальным или полезным – некоторые тайны должны были сгинуть.

========== Лучшее худшее начало (постканон, дарк, элементы боди-хоррора; ф!ГГ/Касавир) ==========

Комментарий к Лучшее худшее начало (постканон, дарк, элементы боди-хоррора; ф!ГГ/Касавир)

Для “Мультифандомного Гербария”: https://vk.com/topic-184487632_46977362

Юдино ушко (аурикулярия уховидная) говорит: “Будь чист как лед; но как любовь пылок”.

Захотелось ещё продолжить загадочную линию перерождающегося Пожирателя: https://ficbook.net/readfic/6396534/16837028. Технически это те же герои, что в максяке, но без привязки к сюжету. Чувствую, что эта тема не исчерпана.

Герой, рыцарь-капитан, спаситель, великая женщина, чьего имени никто не знает – она носит чужую фамилию, не зная своей, и срастается с вымышленной личностью; затем – примеряет шкуру предателя, пусть и давно мёртвого. С каждой поглощённой душой свет Хельма внутри тускнеет, как серебро за давностью лет темнеет, но проклятию всё мало. В этом калейдоскопе цветного битого стекла из чужих воспоминаний и ожиданий легко позабыть себя.

Золья. Её зовут Золья. Имя – это единственное, что осталось от матери. Кто-то хранит фамильные броши, кольца или амулеты на память, рассказывая слезливые истории о потере, а она – всего один звук у сердца, пять букв, чей смысл с каждым повтором теряется, истончается; однажды, она уверена, он забудется.

Её имя – пароль для проверки, свой или чужой. Тёмные силуэты со знакомыми чертами на сотни голосов зовут по своим ожиданиям: дочь, племянница, глупая девка, рыцарь-капитан, убийца, мессия – неужто столько людей умещалось в одном теле? Теперь оно истончается, тлеет, когда собственная душа медленно пожирает его в муках голода; вот-вот ничего не останется, и проклятие победит. Лишь один голос выделяется из хора воплей:

– Золья! Вернись!

Требовательный, громкий, полный страха, любви – каким-то чудом он тянется к ней через бездну тьмы и физического расстояния между ними, чтобы только коснуться, подарить – и получить – утешение. Это похоже на ниточку света, внезапную щедрость его толстолобого бога за отличную службу или просьбу помочь, и Золья устремляется по отмеченному пути навстречу.

Поглощённая мощь Миркула раскрывается крыльями; кажется, что дотянуться можно до любого истощённого разума. Золья понятия не имеет, как это делает, но главное, что Касавир всё ближе; тьма шипит от его ауры – тусклой, но всё ещё сильной, – вьётся кольцами бессчётных змей и силится вырвать контроль, однако их уговор нерушим. Словно в насмешку, сущность Пожирателя душ открывает ей самый подробный вид и не позволяет взгляд отвести.

Её безупречный паладин – как лёд чистый и пылкий в любви – умирает на пыточном столе, чем-то похожем на тот, где очнулась она. С болью в позвоночнике он почти сжился и не чувствует свежие раны из-за неутихающей агонии; давно бесполезные с такой травмой ноги порезаны на лоскуты и скормлены собакам – но он, стиснув зубы, молчит. Ни Золья, ни тем более лорд Нашер не заслуживают такой преданности; даже тьма внутри шепчет под впечатлением.

Как же он глуп, раз больше беспокоится за неё… Как же ей не хватало этого чувства подставленного плеча, уверенности – теперь от них остались угли ярости. Душа в умирающем теле еле держится, нужен лишь толчок, согласие отпустить. Касавир с ужасом глядит на тьму, поглотившую его любимую, но соглашается присоединиться, не раздумывая.

Что им ещё осталось? Вот награда за верную службу, воистину!

За всю историю таких добровольцев можно сосчитать по пальцам одной руки, но их души – самые сильные. Куда проще брать обманом, пустыми ожиданиями. Крепким же, к соблазнам иммунным, тьме предложить нечего – и та хищно вгрызается в растерзанное тело, каплей за каплей, куском за куском прибирая Касавира в единство. Его аура слепит, обжигает и как прежде гармонирует с тусклым светом Хельма. Странно, что боги их ещё не покинули – эти нити к прошлому внушают надежду.

Смерть брачует в идиллии всепоглощающей тишины, вяжет души в единое целое. Собственное тело наконец распадается, чистый голод ведёт вперёд – компенсировать растраты на личные дела.

Не мешкая, Золья уносит тьму туда, где никто не найдёт, чернильной тенью скользит меж Планами и хлопает за собой дверями.