Текст книги "Отзвуки (СИ)"

Автор книги: Ungoliant

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– Что происходит, дядя Дункан?

Он вздохнул, устало потёр глаза, и Лина поняла, что он каким-то волшебным образом практически трезв.

– Всё хорошо, не бери в голову, детка. Закроешь за мной?

Одиночный кивок – на оба его высказывания – поставил точку на разговоре. За Дунканом заехала его давняя приятельница, с которой когда-то служил – время от времени они встречались, чтобы вдрызг напиться и вспомнить былое. Лина в их отношения не лезла с расспросами, но эта женщина ей нравилась: внешность её была столь же экзотична, как и запутанное восточное имя. Ещё она вечно мёрзла и куталась в шарф по самые глаза. Наверное, в её родных краях было куда теплее.

Когда Лина выходила к Гробнару в лёгкой форменной рубашке, то не чувствовала холода, её кровь кипела, а теперь – продрогла и в куртке. Окинув взглядом жёлтые фонари, она поплелась вдоль них по набережной, чтобы проветрить голову. Бежать вприпрыжку в съёмную квартиру уже не было никакого желания; усталость за весь день взвалилась камнем на плечи, угрожая прижать к грязному асфальту.

Люди спешили спрятаться в домах, обгоняли её, обходя по широкой дуге. Но чего она не ожидала, так это увидеть ещё раз в тот же вечер знакомую синюю рубашку. Сэнд курил у ближайшего к набережной здания, спрятав свободную от сигареты руку в карман брюк. Очевидно, похолодание его не волновало.

– Вы что, следите за мной? – Лина настолько устала, что уже не думала о вежливости – её она заперла вместе с «Утонувшей Флягой».

Сэнд не шевелился, и только вспыхивающий в темноте огонёк доказывал, что он на самом деле жив. Рука, будто нехотя, покинула карман и небрежно указала куда-то позади себя; приглядевшись, Лина заметила вывеску: «Ломбард».

– Я только вышел с работы, так что вопрос встречный.

– Простите, – выдавила она, чувствуя, как холод выместили разгоревшиеся от стыда щёки. – Просто… я беспокоюсь за дядю.

Ей было неловко не только за резкие слова, но и за то, что наткнулась на него здесь, за иллюзии: никакой он не интеллектуал, а обычный торговец – нет, поправила себя Лина, грабитель, что покупает последнее за бесценок и продаёт втридорога. По крайней мере, это открытие расставило всё по своим местам, включая его скользкие, неприятные речи и приличный внешний вид, что должен был, не иначе, усыпить внимание, расположить к себе. Лина не удержалась от типичного для Квары фырканья.

– Вряд ли Дункан тебе признается, что практически разорён. Новый кредит банк не одобрит, пока не будут погашены предыдущие задолженности, поэтому он хочет кое-что заложить.

Лина так и застыла, будто громом поражённая. Что бы он ни хотел заложить, это не могло продолжаться бесконечно, а значит, «Утонувшую Флягу» однажды отберут за долги. Ещё она знала, что не могла так просто молчать, зная правду.

– Зачем вы мне это рассказали?

Окурок полетел в лужу; для верности Сэнд накрыл его подошвой ботинка.

– Дункан – не самый приятный тип, но мы с ним давно знакомы. Думаю, единственное, что вы хотите знать, обману ли я вашего дядю, наживусь ли на беде, как последний паразит, – она почувствовала, как его пронзительный взгляд буравит сквозь тьму, но не отвернулась. – Я сделаю, что смогу, но не стану и себе вредить. Такой ответ вас успокоит?

Она удовлетворённо кивнула.

– И всё же вы не ответили на вопрос.

– Почему так легко поделился с вами? – Сэнд на миг задумался, спрятал уже обе руки в карманы, и Лина подумала, что он хочет уйти. – А почему нет? Кто-то же должен спасти его, и вряд ли этим человеком буду я.

Где-то протяжно подал голос грузовой корабль, приближающийся к порту. Вдалеке ожил массивный кран, мигнул красными фонарями-глазами, отсоединяясь от бесформенной тёмной массы других силуэтов. Казалось, Сэнд, как и она, залюбовался раскинувшимся видом, поэтому и не спешил уходить.

– Значит, всего два пути – встать на сторону закона или пойти против него?

– Да, и боюсь, опыт в снятии шкур пригодится вам в обоих случаях.

========== Концентрация (свободная фантазия; Зджаэв) ==========

Комментарий к Концентрация (свободная фантазия; Зджаэв)

Внимание: отсебятина, чистые домыслы на скупом для меня ЛОРе. Пинайте меня, пинайте.

Если бы кто-то из жителей далёких Планов спросил её, на что похож Стихийный хаос, Зджаэв бы крепко задумалась перед тем, как что-то говорить – даже с высоты тысячи прожитых лет. Возможно, ей понадобился бы срок не меньший, чтобы смириться с собственными разрозненными чувствами и прийти к однозначному, исчерпывающему ответу. Всё-таки двойственность – суть всего сущего для Зджаэв.

Слова ничего не значат для гитзераев, в отличие от других народов; ощущения, псионный поток, концентрация, совершенство формы и мысли – единственные боги, которых Зджаэв готова слушать целую вечность. Слова эти, а точнее, их материальное и духовное наполнение, – не пустой звук, к коему привыкли другие разумные расы.

Крепкая чешуйчатая кожа и псионная рябь, окружающая её, точно круги на тихой воде, не обманут проницательный взгляд: под крепким панцирем доблести и мудрости скрывается неукротимый, вечно юный и пытливый дух, будто холодная искорка в горячем первородном хаосе. Именно этот баланс, противоречивая гармония, удерживают Зджаэв единой, когда многих, кого она знала, давно разорвало на части бушующим потоком.

Мир – изменчив, но не древние создания, которые об этом порой забывают. Покрываясь толстым слоем камня, их мысли застывают и становятся лёгкой добычей стихии. В этом факте нет ничего горького – так уж устроен мир. Живой, юркий поток всегда стачивает древний камень в песок, а юные и куда более дальновидные создания приходят на смену. В конце концов, ничто не умирает окончательно, а сливается с первородным хаосом воедино – это прекрасно, правильно, то к чему ведёт каждое рождение. Гитзераи не горюют о смерти, ибо видят искры пылкого духа в потоках хаоса; ядовитая ярость мнимых богов стекает с чешуйчатой кожи водой. Плоть же – лишь мост, который при любом раскладе не сможет существовать вечно.

Пусть мост Зджаэв и сделан из базальта, она ощущает, что час, когда и сама расколется, уже близок, и смело идёт навстречу судьбе. Лёгкое псионическое воздействие расталкивает хаос и формирует по её воле тропу; небольшие серые плиты возникают будто в последний момент, мешая ногам провалиться в пустоту. Нагие плечи чувствуют каждое движение стихии, с ревностью она запоминает мельчайшее псионическое касание – недолго осталось Зджаэв наслаждаться раздробленностью, идти ей со сладкой истомой наперекор, как делали гитзераи на протяжении долгих веков.

В это мгновение ни у кого не возникло бы сомнений в крепости её духа, как и в том, что Зджаэв будет жить вечно. Не то чтобы в Стихийном хаосе существует время – порядок и хаос, переплетаясь и сталкиваясь на хрупких точках соприкосновения, каждое мгновение ведут равную борьбу, созидая и разрушая, и в этом бесконечном процессе не задерживается ничего, кроме чистой воли и разума, способного осознать меру каждой грани. Лишь немногие из касты путешественников сквозь Планы могут похвастаться столь сильной концентрацией, не считая гитзераев.

Только разум способен ощутить энтропию, а воля – взять под контроль рассыпающиеся фрагменты и создать нечто упорядоченное, цельное. Нашёптывая себе порядок действий, точно заклинание, Зджаэв устремляется к бесконечному созиданию. Псионическое касание пробуждает в потоке величественный портал с гладкой, словно тончайший шёлк, поверхностью. Арка грозно высится над маленькой гитзерай, однако взгляд её прикован только к светлому полотну. Свет по ту сторону отчаянно скользит к ней, но рушится, изламывается до мельчайших песчинок в потоке хаоса. Она протягивает руку и ловит энергию, пытаясь прощупать, что же там, по ту сторону.

Портал делится разноцветными красками: зелёными ветвями деревьев, яркими бликами солнца и радугой. Ничего похожего нет здесь, в буйстве стихии, в чистой материи – только гитзераи научились выращивать пищу в безвременье. За долгую жизнь Зджаэв видела сотни порталов, но каждый из них остаётся особенным. Перед ней в огромной арке теснится мир, далёкий от привычного Стихийного хаоса – уж там её точно не будут рвать на части – простой и скучный, упорядоченный, как ей кажется.

Мост из базальта трещит, но ещё держится – Зджаэв не оборачивается.

– Жрица?.. Жрица кого? – чернокнижник, которому не хватает согласия даже с самим собой, бросает слова вместе с пламенем Баатора, устами душ пленённых им демонов, и Зджаэв откровенно жалеет его: такой, как Аммон Джерро, не прожил бы в Стихийном хаосе и мгновения, распавшись на части и схлеснувшись с хаосом – возможно, именно к этому и стремилось всё его существо, кто знает?

Одними губами, незримо, она улыбается собственным мыслям, что частичка дома всё-таки её не покинула. Рука же бессильно упирается в мёртвую, упорядоченную, холодную стену, и сердце пропускает удар. Здесь она может сплести что-то только пустыми звуками – неповоротливым, словно чужим, языком.

Она вздыхает и с болью подбирает примерно подходящие слова.

========== Четыре сезона, шесть поворотов не туда (AU, Фарлонг – студентка Академии; Кормик/Фарлонг) ==========

1.

Холодно, промозгло, слякоть чавкает под хлипкими подошвами, но Лина счастлива даже этому. Во дворике никто не курит, не болтает, только стайки студентов ручейком перебегают из корпуса в корпус – мантию перепачкать никому не хочется, да и простуда перед зимними испытаниями совершенно ни к чему.

Шмыгнув носом, кончика которого уже не чувствует, Лина подхватывает обеими руками стопку книг, досадуя, что не может смахнуть выступившую влагу рукавом. Ну ничего, в библиотеке сухо и тепло, да и нет никого, чтобы смотреть на «деревенщину» с презрением – например, вездесущей Квары, которой только дай повод для оскорблений.

Иногда Лине горько, что она так сильно отличается от большинства студентов Академии – богатеньких, избалованных отпрысков аристократов и великих магов, – однако дружба с ними и популярность интересует её в последнюю очередь.

Талант к магии и страшная близорукость убедили отца, что из неё получится ужасный следопыт, а дар убеждения Тармаса привел её прямо на борт корабля, который уплыл в Невервинтер – к давней мечте стать великим волшебником. Каждый день, просыпаясь в общежитии Академии, Лина благодарит Огму за выпавший шанс стать чем-то большим, нежели врачевателем подагры.

Тут же она зажмуривается, проклиная себя за гордыню: бедная Эми вернулась в Западную Гавань после провала на вступительных испытаниях. Лине же осталась тяжесть одиночества в чужом, огромном городе, тяжкий труд, а также изнурительные битвы с собой, предвзятыми преподавателями и студентами-конкурентами.

И всё же она счастлива, как настоящая деревенская дурочка. Месяцы восторгов давно канули, как первая влюблённость, – теперь Невервинтер и Академия стали ей домом, а библиотека – личной крепостью, где книги – меч и щит, отдушина, порталы в другие миры, источник, не хуже Плетения, бесконечных знаний. Дейгун бы умер, узнай, что она едва видит надписи в картотеке – повздыхав о скудном освещении, местный лекарь уже заказал ей очки с толстыми стёклами.

Глядя на корешки, она подслеповато щурится и неспеша, аккуратно, точно держа в руках сокровище, Лина расставляет книги обратно на полки. Потревоженная пыль взметается в воздух, и несчастный нос не выдерживает; Лина от души чихает себе под ноги, прямо на мантию – главное, что не на книги! – и, улыбаясь, поднимает голову…

…Чтобы упереть взгляд в Сэнда – преподавателя трансмутации. Даже без очков она сразу понимает, кто перед ней, по пятну смоляных волос и фиолетовой мантии, а насчёт выражения лица можно даже не гадать – наверняка брезгливо перекошенное.

– Пр-пр… – вместо внятных слов из глотки вылетает какое-то бульканье, и Лина уже хочет провалиться под землю. – Прошу прощения!

Тяжкий вздох и шуршание мантии определённо интригуют, раз она потянулась за драгоценными очками. Впрочем, размытым мир ей нравится куда больше – в нём всегда есть место загадке.

Пока Лина размышляет о плюсах близорукости, преподаватель ей что-то протягивает, и белое пятно, как по волшебству, превращается в носовой платок.

– Только прошу не возвращать, – бросает он с брезгливостью перед тем, как оставить её в одиночестве, тупо глядя ему вслед и шмыгая. С долей недоверия Лина опускает взгляд на платок с инициалами, в которых она признаёт только букву «С» – за несколько лет это первый раз, когда ей что-то дарят и хоть как-то заботятся, не считая истории с очками.

В задумчивости она заканчивает свои дела в библиотеке, преодолевает расстояние до административного корпуса и приходит в себя только перед ожидающим взглядом замученного методиста.

– Здрасте! Я хочу в следующем семестре выбрать ещё и курс трансмутации…

2.

Возможно, не стоило трогать учебный план, оставить всё, как было, не слушать тоненький голосочек самооправдания, что трансмутация в жизни пригодится – глядишь, избавило бы от головной боли, сэкономило бы время для чтения. С некоторых пор Лина уверена, что её удел – фундаментальная наука, а не практика, работа в библиотеке при старом маразматичном волшебнике, скучная, но зато безопасная жизнь. Никаких тебе стрел, которые можно случайно пустить в Бивила, никаких убийств животных или ночёвки в Топях и тем более – никакого раскрашенного под цвет грязи и мха лица Дейгуна с духовым манком в зубах.

Все эти спонтанные решения точно от демонов и не доведут до добра.

– Фарлонг, вы безнадёжны. Яркий пример того, что не все эльфы, к сожалению, рождаются с магическим даром. Но не переживайте: кому-то нужно и стойла чистить.

Она вздрагивает от взрыва смеха со всех сторон. Руки всё ещё выставлены в пассе «кожи-коры» и мелко подрагивают – не от ярости, хотя до неё осталось всего ничего, не паники, а страха. Лина часто моргает и просит себя не рыдать, глядя на свисающие лоскуты из-под широких рукавов сероватой кожи; ничего не болит, даже не чешется, но она прекрасно осознаёт, что лицо выглядит ничуть не лучше.

Выловленное отражение в окне заставляет сердце ёкнуть, но потом разум осознаёт, что эта отрыжка Баатора – она, Лина Фарлонг. Так бы выглядел монумент самонадеянности – правда, ей ещё пришлось бы посоревноваться с Кварой за возможность побыть натурщицей. Всяко теперь её увековечат в технике безопасности. От мысли, что некоторым жителям Западной Гавани и такая известность сошла бы за великое семейное достижение, Лина кривится, отчего у фамильяра Сэнда шерсть встаёт дыбом, он громко шипит и щемится под столом, дико сверкая глазами-фонарями.

Остаётся хрупкая надежда, что превращение – не навсегда, иначе её ждут серьёзные неудобства в личной жизни, если, конечно, переживёт депрессивный подростковый период и злые шуточки сверстников. Кто сказал, что прыщи и нескладная фигура – конец света, тот не видел шмата растёкшегося и застывшего теста вместо лица!

Кое-как успокоив своего кота и перевозбудившуюся аудиторию, мастер Сэнд прокашливается и спокойно продолжает лекцию:

– Несмотря на провал, госпожа Фарлонг предоставила нам возможность поучиться на ошибках. Лучше это сделать сейчас, чем во время поединка, хотя вызвать страх в оппоненте – тоже отличная стратегия… – Лина закатывает глаза, хотя посреди всполохов серого мессива их и не видно. Удовлетворив потребность в саркастичных шутках, преподаватель продолжает: – Помните, что любое превращение можно отменить. Давайте, Фарлонг, никто не спасёт положение, кроме вас самой.

Она глубоко дышит и обращается к источнику силы, ощущает Плетение, как собственную душу, мысленно оттирает кожу от странной субстанции, что напоминает кору разве что на последнем этапе разложения, но хотя бы не воняет, а краем зрения следит за обнажёнными руками. Форма возвращается медленно, но уверенно, здоровый золотистый цвет тоже. Когда Лина выдыхает и победно улыбается, мастер Сэнд её даже не хвалит.

– Вы растратили оставшееся в нашем распоряжении время, поэтому вторую часть лекции придётся освоить самостоятельно. В следующий раз я попрошу продемонстрировать владение «корой-кожей» хотя бы на одном участке кожи. Свободны.

Студенты шипят, точно фамильяры, проходя мимо Лины, и «благодарят» за лишнюю домашнюю работу. Пусть их мнение её не волнует, но массовый негатив стерпеть способен разве что святой Тир – а он точно не юная барышня в очках с толстыми стёклами.

– Может, вам и кажется, что я безнадёжна… даже если это на самом деле так… – она чуть морщится, признавая правду лишь частично. – Но я наизнанку вывернусь, чтобы доказать обратное! Вычёркивать меня ещё рано!

Пусть этот самоуверенный ком сарказма знает, что Лина Фарлонг не нуждается в протекции богатых родителей и добивается успехов собственными силами. Тонкий нос гордо вздёргивается – неосознанно она повторяет любимую привычку мастера Сэнда. Он же не кажется растерянным или раздражённым с её выпада – наоборот, усмехается.

– Надеюсь на это.

Если бы она не вылила весь негатив, возможно, он предупредил бы, что превращение закончилось не идеально, предложил глянуться в зеркало в уборной и обратить особое внимание на волосы… но тогда соседки Лины по комнате лишились бы отменных ночных кошмаров, что, видимо, показалось ему недопустимым.

3.

После долгого ожидания любимая набережная наконец-то освобождается из плена вечной сырости, хоть и временно; каменные плиты под ногами вновь сухие, а стук каблуков приятно звучит на фоне городской суматохи. Больше никаких прыжков через лужи, чтобы перейти дорогу – после зимней хандры сердце радуется каждой мелочи.

Весна – её любимое время года, когда солнце дарит первые, но уже уверенные лучи тепла, однако воздух ещё достаточно прохладный и влажный, особенно по утрам. Погода обманчиво заставляет избавиться от тёплого плаща, и Лина с радостью повинуется. Его тяжесть на руке нисколько не раздражает. Она подставляет лицо свету и жмурится, как котёнок, вдыхает глубоко и радуется чистому голубому небу – столь редкому явлению в Невервинтере.

Солнечные эльфы должны любить солнце – иначе теряется весь смысл. Теперь же она понимает, почему её собратьев так мало на Берегу Мечей. Возможно, её мать, Эсмерель, выбрала Топи Мерделейна не случайно, а пряталась там, где её точно не стали бы искать?..

Она не понимает, откуда эти мысли: портрет матери, собранный из скупых рассказов Дейгуна, не отличается целостностью. Образ его погибшей жены постоянно мешается с образом Эсмерель, поэтому мама во снах приходит то полуросликом, то солнечной эльфийкой, то всё вместе и сразу. Теперь вот мама ассоциируется с солнцем.

Лина всегда боится испытаний в Академии и бессознательно тянется к близким, пусть и мёртвым, родственным душам в поисках поддержки. Дункану не понять, он совсем другой человек, и беспокоить его нет смысла. Её испытывают каждый день, но от сухих официальных отчётов, итоговых оценок зависит, останется ли она на следующий семестр или поедет на первом корабле в Хайклифф.

Ха! Что за чушь? Денег нет на билет, так что в Западную Гавань она отправится пешком.

Пусть Невервинтер и стал ей домом, всё же выжить тут она вряд ли сможет без поддержки. После учёбы ещё придётся сразиться за лучшее распределение, но работу она при любом раскладе получит. Поэтому сегодняшний день настолько важен, поэтому ей не обуздать нервы, когда для плетения заклинаний требуется спокойствие и концентрация. Она вдыхает влажный воздух и решает: будь что будет!

Маги в комиссии молчаливы и сидят за длинным столом с такими лицами, будто весь мир им уже давно не мил, и в животе что-то переворачивается, когда Лина глядит на них. Среди старших преподавателей есть несколько молодых, с её точки зрения, людей и эльфов, но тяготы должности каким-то образом их состарили. Может, в преподавательских кругах бродит какая-то зараза? Какое-нибудь проклятие скуки или обман ожиданий.

– Не завались, Фарлонг, – бросает мастер Сэнд, проходя мимо по коридору. Ни в голосе, ни на лице нет даже тени доброты, но ей становится легче. Кто знает, может быть, он опробовал на ней очередные чары из своего арсенала вместо слов поддержки?

Знание не только нужно продемонстрировать, но и не переусердствовать: никаких лишних слов, нововведений, без выпендрёжа, присущего молодым, всё должно пройти гладко, как по учебнику – вот секрет успеха для студента. Отклонения, а тем более талант, пугают старых хрычей, тех, что чуть помоложе, наверняка грызёт зависть и тень упущенных возможностей. Лина осторожна, но ощутимо дрожит, пока превращает кожу в сухую кору, затем – накидывает лёгкий барьер и отправляет слабенькую магическую стрелу в набитый соломой манекен. Да, боевым магом ей не быть. После сданной теоретической части общий балл средний, но достаточный, чтобы получить стипендию – Огма, благослови старую добрую писанину!

Снова под ногами её любимая набережная. Солнце давно скрылось, но Лине это даже нравится: ночь манит свободой, влажным воздухом и ещё не остывшей после первого тёплого дня мостовой. Невервинтер – город контрастов, где даже у погоды нет равновесия, и Лина готова любить «Жемчужину севера» без оглядки, до рассвета – и так бесконечно.

Она пьяна и звонко смеётся с другими студентами, опёршись локтями об ограждение. Козни и соперничество остались в Академии, сейчас же они – чуть повзрослевшие дети, которые ещё верят, будто экзамены – страшнейшее испытание в жизни. Общая «беда» на время стирает все обиды, но Лина знает, что главные сражения ещё впереди.

Влажный воздух покалывает кожу на открытой груди и шее, сердце горит, разгоняя алкоголь по артериям, но утром её не будет ждать похмелье. Мысли мечутся из крайности в крайность, подбирая для себя видение будущего; про солнце она вконец забывает. Хочется взлететь, смять все преграды, всем показать, что состоит она не из теста, а первосортной стали.

Хочется сегодня просто быть.

4.

Ветер, прорвавшийся через незакрытое окно, выманивает её на улицу, и только в сравнении Лина ощущает, как душно в огромной библиотеке. Летом здесь особенно тоскливо, когда студенты временно разъезжаются по домам, а редкие преподаватели заглядывают лишь на несколько минут и то напрочь отказываются от помощи. Так что старший библиотекарь, мастер Вилвуд, даже не заметит её исчезновения до закрытия.

Мраморная лестница в холле без толп студентов теперь кажется невероятно огромной, шаги раздаются так громко, что Лине неудобно за собственное существование, но осудить некому. Старый привратник по привычке кивает ей у дверей, а затем, будто вспомнив что-то, кричит вслед, явно не стесняясь мощного эха:

– Фарлонг, тебе письмо!

Наверняка это Бивил или Эми, решает она, и пихает тонкий конверт в карман мантии. Весть от них давно не вызывает в душе трепета, но она перемен даже не замечает.

Поддавшись легкомысленным флюидам летней лени, Лина покупает в лавке яблоко в карамели и направляется к открытому театру, чтобы послушать очередную битву бардов. Денег в кармане не так много, но и одна растрата не обречёт на голодное существование: пока большая часть студентов разъехалась по домам, Лина мирно подрабатывает в библиотеке, как мечтала когда-то, и постепенно убеждается, что хочется ей далеко не этого.

Музыканты давно забросили инструменты и перешли к взаимным, но зарифмованным оскорблениям; толпа веселится и подначивает на мордобой. Да, театр уже не тот. Когда кажется, с неё достаточно, Лина садится на лавочку, вскрывает конверт, держа в зубах остатки яблока, и хмурится: вместо привычного полуграмотного полотна текста с описанием последних новостей и сплетен она видит всего одно слово:

«Возвращайся».

Куда, зачем, когда – не ясно, будто если Лина – маг, то читает мысли между строк. Однако должно было случиться нечто страшное, раз Дейгун – а это точно он – написал ей и попросил приехать. Запустив руку в карман, она вылавливает оставшиеся монеты, прикидывает мысленно, сколько осталось в заначке под тумбой, и вздыхает. Возвращаться в Невервинтер точно придётся на своих двоих.

На обратном пути до общежития, обдумывая детали, она ни на секунду не сомневается, что поедет в Западную Гавань сегодня же. Дейгун вырастил её, не бросил, хоть и мог скинуть на порог храма Илматера, а теперь ему нужна её помощь. Но что она, недоучка, может сделать в одиночку там, где спасовал её несокрушимый приёмный отец? Мысли о Кормике приходят в тот же миг – ну конечно, её единственный земляк наверняка должен что-то знать!

Чтобы не возвращаться попусту, Лина собирает вещи первой необходимости, как учил Дейгун, все свои деньги, хватает из столовой несколько булочек и шмат сыра, договаривается с мастером Вилвудом об отъезде и облегчённо вздыхает, увидев в его добрых глазах искреннюю тревогу. Она с ревностью запоминают каждое здание по пути – кому-то другому придётся любоваться ими, не ей. Глупо злиться – она обязательно вернётся, – но ничего не может с собой поделать.

Глаза Кормика выдают его с потрохами: значит, на юге творится что-то неладное.

– Я всё равно поеду, нравится тебе или нет! – она сама удивляется, откуда берётся столько храбрости, чтобы кричать на маршала. Он ей в напоре не уступает.

– Это твоё последнее слово? – она кивает. – Тогда я приведу лошадей; выезжаем немедленно, но по пути посетим форт Локке – это моё единственное условие.

Когда он уходит, капитан стражи хохочет, а Лина стоит, не понимая, смеяться ли ей тоже или плакать от счастья. Пусть Кормик и так поехал бы, всё же брать лишний балласт с собой он не обязан.

5.

Серебряный осколок странно резонирует – она понимает это даже при своих скудных знаниях, как только отыскивает старый тайник Дейгуна в руинах. Это могло бы показаться интересным, если бы мысли не занимали похороны Эми и половины жителей Западной Гавани. Дейгун даже тут её покинул, сбежал в лес, точно трус, и только рука Кормика удержала от поступков, о которых можно сожалеть в будущем. Он тоже скорбит, что они уже ничем не могут помочь.

По крайней мере ему в Западной Гавани рады, ополчение чуть ли не на руках носит и просит совета. Поговорить решительно не с кем да и не о чем. Бивил больше похож на бесхребетного слизня, чем на взрослого человека, и холодность в письмах достигает пика при личной встрече. Лина в своей форменной мантии выглядит чужой, даже себе она кажется надменной. Что сказать, мечты сбылись.

У Кормика вошло в привычку мягко касаться её плеча и таинственно улыбаться. «Он чувствует то же самое», – понимает она.

– Дело не в том, что вы теперь разные, – говорит он на обратном пути. – Дело в общих корнях. Жители Западной Гавани отличаются стойкостью и бесстрашием, те же качества есть и в тебе. Мы все должны держаться вместе.

Почти что комплимент. Повтори он то же самое, но громко и с чувством, Лина не удивилась бы вспыхнувшему патриотическому чувству. Теперь ей ясно, почему у Кормика образовался такой огромный клуб фанатов, но ей совсем не хочется злиться – то ли сил больше нет, то ли сама невольно им очаровалась. Последняя мысль заставляет щёки пылать, и Лина стремится сменить тему.

Форт Локке забит плачем и мольбами беженцев, слушать их невыносимо. Кормик вздыхает и предлагает Лине ехать дальше без него, что внезапно вызывает в душе всплеск возмущения, но делать нечего.

– Увидимся в Невервинтере. Только ни с кем не говори по дороге, ясно? – от неуместной заботы на душе тошно. Для него она будто несмышлёное дитя, раз учится в Академии. – И обязательно расскажи, что узнаешь об осколке, – добавляет он шёпотом перед тем, как уйти с каким-то неприятным типом из стражи.

Насколько она может понять, в гарнизоне творится бардак: капитан исчез вместе с лучшим отрядом, торговцев обирают до нитки, а тюрьма в подземелье настолько ломится от задержанных, что самых невинных отпускают после воспитательной беседы. Дворф и тифлинг явно из тех: оба стоят за воротами, яростно жестикулируют и не стесняются в выражениях.

Келгара упекли за драку в трактире, Нишку же, по её словам, подставили стражники. Лина лишь усмехается и не верит ни капли. Конечно, из вредности она подбивается в попутчики странной парочке, и, как оказалось, не напрасно: те же странные твари, что по описанию напали на Западную Гавань, зачем-то решили и её достать. Следует стукнуть Кормика по лбу, когда появится шанс.

Первым делом по возвращении в Невервинтер она идёт к Дункану и рассказывает, что случилось в Западной Гавани; хоть Дейгуна и не застала, она абсолютно уверена, что он в порядке. Временные попутчики, оценив «Утонувшую Флягу» по достоинству, решают остаться на ночь. Только друидка, Элани, липнет к ней и проклятому осколку так, что Лине едва удаётся уйти.

Никто и не заметил её исчезновения, в Академии и без того достаточно смертей из-за Квары. Лина собственным ушам не верит, но две разобранные кровати в общежитии говорят куда убедительней; теперь у неё всего одна соседка. Несколько преподавателей покинули свои посты – говорят, в том числе постарался отец Квары.

Лине всё равно, кто стал настоящей жертвой – пусть Кормик со своей стражей разбирается, – ноги несут её в кабинет, где они обучались трансмутации, и застаёт мастера Сэнда за сбором вещей. С губ срывается разочарованный вздох.

– Если вас это беспокоит, Фарлонг, я не пропаду, – говорит он равнодушным тоном, даже не не глядя на неё.

– Вы можете помочь?..

…В последний раз. Она протягивает осколок, и уже бывший преподаватель хмурится.

– Значит, вы с Дунканом не однофамильцы. А я так надеялся.

Как же тесен мир! Однако ликование сменяется очередным разочарованием: пусть осколок и правда изменился за двадцать лет, Сэнд его природу определить не в силах. Это тупик.

6.

Она вновь повторяет свой любимый маршрут, но ощущения не те: три месяца теперь кажутся целой пропастью, хотя, если приглядеться, ничего в пейзаже кардинально не поменялось. Набережная, дома, даже небо над головой всё те же – только краски поблекли, стали серыми, будто на мир глядит собака, а не солнечный эльф. Осень содрала все листья с деревьев, будто вместе с жизнью, облачила прохожих в тёмные одежды, и Лина чувствует себя преданной. Тело сводит судорогой от обиды: воспоминания о весне и лете не могут же оказаться иллюзией! Нет же?..

Привычное серое небо накрывает город апатией, точно пледом – теперь этот унылый вид останется с ними на ближайшие полгода, до весны. Редкие прохожие не задерживаются на одном месте, поэтому Лина кажется какой-то потерянной. Она отлучается ненадолго: новый учебный год едва начался, а неприятностей уже выше крыши. История с Кварой и не думала заканчиваться, в Академии ввели комендантский час, а саму колдунью давно никто не видел, однако Лина, конечно, в курсе всех событий в городе.