Текст книги "Принцип Парето (СИ)"

Автор книги: Ulla Lovisa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Кто-то подошел к ней – под подошвами заскрипела мелкая бетонная крошка – и наклонился. Она открыла сопротивляющиеся, остро реагирующие на свет глаза и увидела над собой напряженное, злобно играющее желваками лицо.

– Просыпайся, твою мать! – процедил сквозь плотно сжатые белоснежные зубы, резко контрастирующие со смуглостью морщинистой кожи, силуэт. – Ты, сука, что себе возомнила? Думаешь, тебе хватит яиц со мной тягаться?

Вместо этого яростного оскала возникла одобрительная улыбка Милослава Войтеха. Он сидел, обернувшись к ней на водительском сидении, перегнувшись через подлокотник и весело мерцая глазами, не теряющими силы и глубины даже за бликующими стеклами очков.

– Вы не просто на глотку наступили, Вы буквально оттоптали ему яйца, – сказал он, и Анета вдруг коротко истерично хохотнула. Получалось так, что у Марцела Ржиги больше не осталось яиц, раз он столь трусливо и неосмотрительно пустил вслед за Анетой двух вооруженных бугаев, но на смену этой развеселившей её мысли пришла сильная острая боль. Склонявшийся над ней глава правления компании «CNR Mining Group» собственной персоной – она узнала водянистость его глаз и седой короткий ежик волос – резко выпрямился и с размаху впечатал Анете в живот носок своего тяжелого ботинка. Она сперто выдохнула и сдавлено застонала, скручиваясь в клубок вокруг очага горячей болезненной пульсации и пытаясь откатиться в сторону.

– Смейся, смейся, тварь! – зашипел Ржига. – Недолго тебе осталось. Последуешь за тупоголовой подружкой. И хахаля своего легавого за собой прихватишь.

Тадеаш Седлак, застреленный в штреке угольной разработки финансовый директор, обвиненный в махинациях и якобы покончивший с собой. Камил Гавел, первый заместитель главы правления компании «CNR», погибший во взрыве вместе с адвокатом Штепаном Блажеком, немецким аудитором Ханслем Бирманом и случайно задетой студенткой из Украины Анной Гавриленко. Зарезанный в своей квартире администратор ресторана «Эль Торо Негро» Давид Барта и сбитый машиной во время прогулки с собакой журналист криминальной хроники Вит Элинек. Вот за кем, помимо самой Гелены Марешовой, могла последовать Анета. Могла и последует, подумала она. Оказавшись в руках Марцела Ржиги и его наемника с таким длинным – и гарантий того, что он полный, не было – списком жертв, Блага с отстраненным равнодушием понимала, что отсюда – где бы она ни была – живой уже не выйдет. Это было дурманящее, угнетающее умственную деятельность и эмоциональность действие введенного ей препарата или такое смиренное безразличие было естественной реакцией на необратимость нависшей угрозы – Анета не знала, но не боялась смерти. Почему-то куда больше беспокоило то, как её трясло в сильном ознобе и как остро вращался в животе тяжелый шар нестерпимой боли. Вместе с ней самой жертв станет девять, если не больше, но Блага не пыталась придумать способ спастись, позвать на помощь или хоть кратковременно отстрочить исполнение вынесенного ей приговора, и только извивалась на твердом полу в поисках позы, в которой боль незначительно слабела.

Кожа на всем теле, мелко дрожащем от холода, саднила, казалась воспаленно чувствительной, раздраженной, исцарапанной. К ней морозной влажностью прилипла отяжелевшая ткань, она твердыми, неудобными складками собралась под спиной, впиваясь в ребра и лопатки. Пальто. Анета отчетливо видела собственные руки, снимающие с вешалки пальто, и помнила, – хоть в каком-то неуместном, некомфортном стеснении надеялась, что это было неправдой – как натянула его поверх голого тела. Подвязавшись поясом, сейчас завившимся вокруг её ноги скользкой холодной змеей, она намеревалась встретить полицейского, пригласить его выпить кофе на кухне или расположиться на диване в гостиной, и отправиться в душ, и вовсе не предполагала, что в таком виде окажется похищенной. Но разве теперь это имело хоть какое-то значение?

– Что он знает? – Марцел Ржига пнул её в плечо, и на этот раз этот удар отдался в её теле резким спазмом, покатившимся от ключицы к шее и хребту волной судороги. Он наклонился к ней и – голос неспокойным эхом прогремел над цементным полом, а на пылающую в лихорадке кожу лица Анеты приземлилось несколько капель слюны – прокричал: – Что известно этому поганому детективу?!

Она дернулась, брезгливо морщась и пытаясь утереться непослушно сотрясающейся ладонью. Ей и самой не было понятно, насколько много знает Милослав Войтех помимо того, что сообщила ему она, но надеялась, что достаточно. И что после её смерти у него окажутся необходимые доказательства для того, чтобы засадить Ржигу за решетку безоговорочно и надолго. Одним сильным порывом голова Анеты оторвалась от пола, и она почувствовала вокруг своей шеи удушливо натянувшуюся петлю воротника. Марцел ухватил её за шиворот и резко тряхнул, повторяя требовательно и со злобной отдышкой:

– Говори, сука! Что знает полицейский?

– Всё, – слабо прохрипела Блага, и это отдалось в сжатом горле спазмом. Она сконцентрировала все свои силы на том, чтобы сглотнуть перекрывающий воздух и давящий на голосовые связки ком, и повторила громче и отчетливее: – Он знает абсолютно всё.

Заполненное ярким искусственным свечением помещение и темная фигура пошатнулись перед глазами Анеты, её голова бессильно запрокинулась на обмякших мышцах шеи, по инерции подавшись за сильным встряхиванием. Марцел Ржига бессвязно и яростно зарычал ей в лицо и снова резко дернул. На какое-то непродолжительное время казавшиеся неподъемными плечи оторвались от пола и зависли в неподвластной ей невесомости, а затем давление вокруг горла ослабло, и последним, что Анета успела осознать, был гулкий звук удара её затылка о бетонный пол и заполонивший череп оглушительно тонкий звон.

Она снова оказалась в густом омуте галлюцинаций. Вокруг было пусто, а под ногами, огибая неровные очертания булыжников, выложенных в стройное полотно брусчатки, струилась вязкая черная жидкость. Над головой что-то ритмично, настойчиво щелкало, и, оглянувшись, Анета увидела, что стоит на Староместской площади, безлюдной и погруженной во тьму. Пражские куранты нависали над ней устрашающей скалой и с надоедливым стуком заевшего механизма нервно подергивали минутной стрелкой. В воздухе стоял плотный запах дыма, и на неощутимом, но сильном ветру, трепались черные лоскуты обгоревшего тента. Летняя терраса ресторана под ним была хаотичным месивом опрокинутых стульев и столов, торопливо текущая по брусчатке темная масса с возмущенным шипением пенилась и бугрилась, наталкиваясь на них.

Неясными, изменчивыми силуэтами на земле виднелись бесформенные груды. Они были накрыты шелестящими, мятыми кусками плотного целлофана, и когда тот приподнимался под стремительными порывами, Анете казалось, что она видит синюшно-бледные, безжизненно раскинутые руки и окаменевшие в серой маске лица. Их здесь – на неосвещенной, обесцвеченной, опустевшей и непривычно тихой площади – было не меньше десятка.

– Госпожа-а-а Блага-а-а, – казалось, едва слышно шептали они, по-змеиному шипя и лениво растягивая слова. – Бла-ага-а-а…

Она смотрела на них и не могла понять: движутся сами трупы или только их полиэтиленовые покрывала, а голос – многослойный, хриплый, скрипучий – всё приближался и становился громче. В какой-то момент Анете показалось, что и сами черные силуэты вдруг стали ближе и объемнее. Она повернулась, отчаянно желая броситься наутек, и ноги, к её удивлению, послушно зашевелились, но не успела она сделать и шагу, как наткнулась на что-то, больно полоснувшее её поперек бедер.

Стол. Она уперлась в него, и он с оглушительным скрежетом медленно сдвинулся на залитой вязкой жижей брусчатке. За столом, откинувшись на спинку и склонив голову набок, сидел высокий широкоплечий мужчина. Его лицо – сухая серая кожа, исполосованная глубокими разломами морщин и трещин, туго обхватившая череп – казалось ей смутно знакомым. Глаза – два темных провала и плещущаяся в них мутная вода – смотрели прямо и твердо.

– Госпожа Блага? – голос свистел и хрипел, доносясь одновременно из неровного пореза, служащего ртом, и отовсюду. – Вам не жарко?

Она мотнула головой и попятилась.

– Госпожа Блага, Вам нехорошо? – Послышалось сзади с целлофановым шуршанием, и Анета пугливо сжалась, зажмуриваясь и обхватывая себя руками. Ей вдруг стало тяжело дышать.

Она открыла глаза и зашлась надрывным кашлем. Горло и легкие нестерпимо жгло, во рту стоял удушливый горелый привкус. В затылке и слезящихся глазах пульсировала тупая боль. Не было ни стола, ни пугающего силуэта за ним, не было площади и Староместской ратуши. Был только высокий потолок и тонущие в сизых ватных клочьях светильники. Судорожно пытаясь вдохнуть и содрогаясь в рвотных спазмах, Анета перевернулась на плечо и оглянулась. Помещение было затянуто густым дымом. Блага не могла рассмотреть огонь, видела только бесконечное серое полотно бетонного пола и пыльную кирпичную кладку стен, но отчетливо слышала характерный треск пламени. Где-то рядом – снаружи или сразу за непроглядным облаком дыма – полыхал пожар, и Анету оставили тут умирать. Возможно, она должна была бесследно сгореть заживо, но пока только задыхалась угарным газом.

Сделав над собой максимальное усилие, на которое только была способна, она перекатилась на живот и попыталась ползти, но ноги бессильно разъехались, а руки подогнулись. В ребра что-то больно и резко впилось, и Анете показалось, что проткнуло её насквозь. Едва обретенное сознание снова начало медленно тускнеть, и Блага, предпринявшая вторую попытку ползти, повалилась обратно на пол. Острый укол повторился, и Анета сдавленно вскрикнула. Откинувшись на спину, она сопротивляющимися руками вцепилась в тяжелую мокрую ткань и вскоре в кармане нащупала что-то тонкое и продолговатое. Непослушными, прилипающими к пальто пальцами она отыскала автоматическую шариковую ручку.

– Воспользуйтесь этим, – сказал ей сегодня днем – или вчера, или несколько дней назад, или ей это лишь привиделось – Милослав Войтех. – Если Вам понадобится помощь. Это маячок, – передавая ручку ей, пояснил детектив. – Вы нажимаете, мне поступает звуковой сигнал.

Пытаясь укрыться от удушающе горького, густого воздуха, Анета уткнулась носом во влажный и холодный воротник пальто. Она не была уверена, что вспомнившийся ей разговор в кабинете следователя криминальной полиции состоялся на самом деле, как и не была уверена, что одеревеневшие пальцы вжали крохотную кнопку на ручке, но приложила к этому все последние силы прежде, чем снова отключилась.

========== Глава 14. ==========

– Анета! Анета, ты меня слышишь? Открой глаза! Анета!

Надрывный крик Милослава Войтеха выхватил её из сна, и она резко села в кровати. Так она просыпалась почти каждую ночь последние две недели. Её пробуждало объемное, цельное, удушливо горькое, жесткое и холодное на ощупь воспоминание. Она чувствовала под затылком крепкую ладонь детектива, слышала над собой его взволнованный голос, помнила, как он наклонялся, прислушиваясь к её прерывистому, слабому дыханию, ощущала, как он встряхивал её, пытаясь привести в сознание. Ей отчетливо помнилось головокружительное ощущение невесомости, стремительного полёта, когда Войтех подхватил её на руки; помнилось, как тяжело и бесконтрольно повисло её тело, как на сгибе его локтя бессильно запрокинулась её голова. Анета помнила, как отвлеченно удивилась тому, что не в состоянии пошевелиться или поднять веки, хоть внятно слышала и даже понимала, что детектив ей говорил и что делал.

Она мотнула головой, прогоняя это видение, и оглянулась. Это тоже стало неотъемлемой частью её утра: осматриваться по сторонам, пытаясь понять, где находится, и убеждая себя в том, что она жива и в безопасности. Первые несколько дней она обнаруживала себя на койке в больничной палате, многоместной, но предоставленной в единоличное пользование Благе и охраняемой возвышающимся сразу за дверью полицейским. Здесь она постепенно приходила в себя ментально, а тело интенсивно восстанавливали после острой интоксикации, возникшей в результате введенной ей дозы барбитуратов, тяжелого отравления угарным газом и ушиба внутренних органов.

Затем из повторяющегося ночного кошмара она прорывалась к реальности в квартире родителей, в комнате, служившей отцу кабинетом, но вмещающей оставшуюся с детства Анеты кровать. Тут её настигла основная масса электронных писем и телефонных звонков с приглашениями на интервью. Составленное на случай гибели или исчезновения письмо Анеты Благи было автоматически разослано десяткам указанных получателей спустя сутки после того, как её, едва живую, в охваченном пожаром заброшенном долгострое на обочине Праги нашел детектив Войтех. Указанная ей информация и уже какое-то время поступавшие в СМИ известия о случившемся с корреспонденткой газеты «Сегодня» вспыхнули в прессе – чешской и с однодневным опозданием европейской – оглушительно резонансными заголовками.

«Кровавый уголь», «Смертельные издержки энергетической промышленности» и «Убийственная топливная монополия» – вот лишь ярчайшие из названий, возмущенным жирным шрифтом бросавшихся на читателей с первых полос газет и журналов. «Восемь. Именно о таком предполагаемом количестве жертв сейчас говорят в криминальной полиции» – так открывались телевизионные выпуски вечерних новостей. Лондонская деловая газета «Файнэншл Таймс» 27 января вышла с занявшей два разворота статьей, – «Цена денег» – посвященной вспыхнувшему в Чехии скандалу. «По материалам покойной Гелены Марешовой и в соавторстве с пострадавшей Анетой Благой», – было указано в конце текста. А немецкая «Франкфуртер Альгемайне» разместила на первой странице траурно-темную мозаику из фотографий убитых и пострадавших; и в следующей за этой иллюстрацией статье копнула так глубоко, насколько это вообще было возможно, отыскав сведения о том, что уголовная деятельность Марцела Ржиги началась ещё осенью 2001 года. Тогда, чтобы утихомирить возмущение местной общины начавшейся – не смотря на полученные отказы от городского управления и департамента энергетики – разработкой месторождения, Марцел Ржига предположительно заказал нападение на семью главы городского совета. Инцидент состоял в пожаре – признанном соответствующими службами возгоранием неисправной электропроводки – в доме неуступчивого мэра, в результате которого серьезно пострадал его младший сын. Подросток был госпитализирован с 70% ожогов тела.

«Файненс Нью Юроп» в лице своего американского главного редактора упрямо воздерживалась от комментариев, в силу специфики публикации раз в два месяца журнал не появлялся на прилавках с сенсационным разоблачением, и даже на официальном Интернет-портале «Файненс» сдержанно молчал. Зато вне объективов камер и нацеленных в него микрофонов Эрик Фолькман был весьма разговорчив.

Он пришел в больницу к Анете одним из первых посетителей, – кроме полиции – которых начали пускать в палату только спустя 36 часов после госпитализации. Эрик принес цветы и корзину фруктов, скорбно сведя брови, невесело рассматривал спрятавшуюся за кислородной маской Анету и вежливо справлялся о её самочувствии. Он опустился на край её койки и начал с попыток осторожно выведать, отчего вдруг чешская и международная – в первую очередь – пресса так усилили своё внимание к смерти Гелены Марешовой, её последней работе, и почему – судя по вопросам – им было так много известно. Довольно быстро разговор пришел к тому, что Фолькман, брызжа слюной, злобно и не утруждая себя подбором выражений, орал, возмущался и грозился перетереть Благу и её журналистскую карьеру в пыль за то, что она пренебрегла подписанным ею отказом от права на публикацию. Но ещё через три дня был уволен с занимаемого им поста. По словам секретаря редакции «Файненс», руководство медийного холдинга, которому принадлежал журнал, было – «мягко скажем», – поджав губы и многозначительно округлив глаза, доверительным шепотом сказала секретарь – удивлено реакцией издания на происходящее и не согласно с проводимой американцем политикой.

Анета протерла лицо ладонями и свесила с кровати ноги. Спальня была заполнена серой тусклостью раннего утра. За окном приглушенной металлической капелью звучала оттепель, в Прагу после насквозь промерзшего января пришел контрастно теплый и дождливый февраль. Угол постели – привычное место сна Петрарки – пустовал, и Анета, обведя комнату взглядом и не обнаружив кота, встала.

Дома наконец торжествовали беспрецедентные чистота и порядок. После многодневной свалки оставленного проникшим в квартиру злоумышленником хаоса комнаты казались непривычно светлыми и просторными. Всё это было заслугой мамы Анеты, которая безапелляционно заявила, что поедет в Прагу с дочерью, когда та спустя почти неделю праздного существования собралась с силами и теми немногими вещами, которые оказались у неё с собой. Пока Блага младшая днями пропадала на следственных дознаниях, интервью и в редакции «Сегодня», Блага старшая занималась стиркой и уборкой, аккуратно складывала в шкафы ароматные стопки одежды, доставала из узких щелей и из-под диванов осколки фоторамок, обрывки или комки бумаги и – к глубочайшему смущению Анеты – надорванную упаковку презерватива. Она вымыла и натерла до скрипучего блеска посуду, разложив её в тумбы, и заполнила холодильник продуктами. А затем – после долгого и слезного прощания – уехала.

Теперь в квартире не было очевидных напоминаний о произошедшем, но Анета и без визуальных свидетельств помнила слишком много и слишком ярко. Её прошибал мороз у входной двери, на бугристой многослойной краске ей даже мерещились следы удара, а каждый сон был наполнен нетрезвым головокружением и запахом гари. Хотя врачи утверждали, что она почти полностью оправилась от повреждений, в моменты предельного нервного напряжения или бесконтрольного погружения в тяжелые воспоминания она отчетливо ощущала пекущую боль в обожженных горле и легких и тупую пульсацию в животе. Ей слышалось гулкое эхо шагов и скрипучий голос, угрожающий ей смертью, и отделаться от этих видений было непросто.

Когда-то в одной из первых статей Гелены Марешовой для журнала «Файненс» – о десятилетии чешских экономических реформ – Анета вычитала понятие принципа или закона Парето. Состоял он в том, что лишь 20% усилий в конечном итоге приводят к 80% результата, и в то же время 80% усилий дают всего 20% результата. С короткой невеселой усмешкой Анета решила, что этот термин был вполне применим к проводимому детективом Войтехом расследованию.

Ловля на живца привела к аресту и обвинению в покушении на убийство двух сотрудников охраны главного офиса компании «CNR Mining Group», но прокурор сменил формулировку на вооруженное нападение, а помимо этого улик, указывающих на участие задержанных в предыдущих относимых к деятельности Марцела Ржиги преступлениях, найдено не было. Тем временем похитивший Анету псевдо-патрульный был схвачен в окрестностях города Острава недалеко от чешско-польской границы при попытке угона автомобиля, ещё до того, как Милослав Войтех смог добиться от Анеты хоть сколько-нибудь внятного описания внешности. Козма Невен, оказавшийся сербом, ветераном Югославской войны, был задержан местной полицией и доставлен в участок для дознания, где снятые отпечатки пальцев совпали с проходимыми по делу об убийстве Гелены Марешовой. Так наемник Ржиги оказался в камере предварительного заключения криминального отдела пражской полиции меньше чем за 12 часов после нападения на Благу.

Милослав Войтех делал ставку на то, что в обмен на возможность смягчить приговор – а тот при имеющихся неоспоримых доказательствах его причастности к убийствам Гелены Марешовой и Давида Барты и попытки убийства Анеты Благи обещал быть нешуточным – Козма Невен станет свидетельствовать против своего заказчика, но серб упрямо молчал. Опираясь на одни лишь показания Анеты, определенные как недостаточно достоверные в виду её состояния наркотического опьянения, судья отказывался выдавать ордер на арест Марцела Ржиги. Пока детектив вылезал из кожи вон, собирая удовлетворительную доказательную базу, глава правления «Czech Natural Resources Mining Group» успел бежать из Чехии. На то, чтобы добиться объявления его в международный розыск и подключить к расследованию Интерпол, у Милослава ушло ещё двое суток.

– Пока они будут заниматься бюрократией, – раздосадовано сообщил он Анете, направив невидящий взгляд уставших темных глаз куда-то выше её головы. В сопровождении полиции она была доставлена в дом своих родителей, и детектив заглянул в отведенный ей отцовский кабинет перед тем, как вернуться в Прагу. – Его след затеряется где-то в джунглях Латинской Америки.

Но Марцел Ржига нашелся в Великобритании, где в лондонском аэропорту Хитроу был задержан при прохождении таможенного контроля за нарушение правил ввоза валюты и драгоценностей. Когда чешская полиция, закончив со всей бумажной волокитой и убедившись в достаточной обоснованности такого шага, запросила у Великобритании экстрадицию Ржиги, тот уже несколько суток находился под арестом за предложение таможенному служащему взятки в размере сорока тысяч долларов. Под конвоем он был доставлен из Лондона в Прагу накануне, вечером третьего февраля.

Подозрения в содействии в ряде преступлений были также объявлены нескольким акционерам компании «CNR», дюжине чиновников и политиков – в том числе и бывшему министру промышленности и торговли Любомиру Кадлецу; и двум полицейским, один из которых – офицер охраны – безразлично наблюдая, как Козма Невен выволакивал Анету из квартиры, спокойно отчитался курящему у подъезда детективу Войтеху, что всё в порядке. Общее количество задержанных на данный момент составляло двадцать один человек, они обвинялись в более чем трех десятках разного состава и тяжести преступлениях: от коррупции и злоупотребления должностными обязанностями до рэкета, отмывания денег, контрабанды и преднамеренных убийств.

За несколько дней то, что изначально было лишь чередой предположений, не имевших под собой осязаемых и надежных доказательств, превратилось в массивное дело, обрастающее все новыми уликами и многословными в надежде на поблажки свидетельствами подозреваемых. Над объединенным расследованием прежде разрозненных дел теперь работало сразу несколько ведомств, а оказавшийся в эпицентре Милослав Войтех, раздираемый на части прокуратурой, адвокатами задержанных и прессой, всё больше походил на собственную тень.

Он – по требованию прокурора или юристов защиты – постоянно вызывал Анету в криминальный отдел для подачи показаний или очной ставки, и с каждым визитом она замечала, как всё отчетливее на нем отпечатывались бессонные ночи, недоедание и устрашающее количество выкуренных сигарет. Детектив, казалось, устало высох и осунулся; не имея возможности избежать встреч с Анетой, он постоянно – непривычно контрастируя с прежним поведением – прятал от неё взгляд. Однажды во время непродолжительного перерыва в несколькочасовом перекрестном допросе Блага, потеряв терпение и переполнившись невнятной досадой, нагнала Войтеха в коридоре у кофейного автомата и потребовала:

– Милослав, поговори со мной!

Выбирая из всего ассортимента двойной эспрессо и закидывая в отверстие нужное количество монет, он вскинул брови и, не оборачиваясь, переспросил:

– Поговорить с тобой? Я думал, тебе в последнее время хватает разговоров со мной более чем.

Анета обошла его и, упершись плечом в автомат, попыталась заглянуть в тщательно отводимое бледное лицо.

– Не как детектив со свидетелем, – объяснила она, и Войтех злобно вспыхнул:

– А как? Анета, как мне с тобой говорить? – Он оглянулся на длинный коридор и, убедившись, что поблизости не было лишних ушей, добавил: – О чем мне с тобой говорить? О том, что я пошел на поводу у своих неуместных чувств, что повелся на твоё соблазнение, что трусливо сбежал, пытаясь отрицать свою ошибку, и тем самым отдал тебя Ржиге на растерзание? Об этом ты хочешь поговорить?

Милослав подхватил наполнившийся темной ароматной жидкостью стаканчик и повернулся, чтобы уйти, но Блага преградила ему дорогу, и впервые с момента, когда она в полдень девятнадцатого января пришла в себя в больнице, он сконцентрировал на ней прямой взгляд. В океанической глубине его глаз штормили злость, боль и усталость.

– Ты что? – задохнувшись от удивления, произнесла Анета. – Ты винишь себя в случившемся?

Она и сама, терзаемая бессонницей, часто мысленно возвращалась к вечеру похищения, думала о сексе с детективом и пыталась понять, могло ли что-то произойти иначе, если бы они не переспали. И неизменно приходила к выводу, что – не подайся она своему минутному безумию и не прояви он слабость – была бы уже мертва. Милослав уехал бы от неё тридцатью минутами раньше, купленный патрульный всё так же отчитался бы о своём прибытии и о том, что с «госпожой Благой всё в порядке», наемник Ржиги вколол бы ей наркотик и отвез в заброшенное здание, где её труп в лучшем случае нашли бы вызванные случайными прохожими пожарные, в худшем – через несколько дней, гонимые морозом в помещение бомжи. Анета не оказалась бы голой, в панике мечущейся по прихожей в поисках первой попавшейся одежды, не натянула бы на себя пальто с так невнимательно, но так полезно забытым в кармане маячком, и не имела бы шанса на спасение. Она не верила в интуицию, космическую энергию, судьбу, провидение и прочие сомнительные концепции подобного порядка, но понимала, что всё случилось так, как должно было.

Милослав молча возвышался над ней, свирепо поджимал губы, плотно сжимал зубы и рассматривал её вдруг возникшую улыбку тяжелым недоуменным взглядом.

– Ты спас мне жизнь, – заявила Анета. – Понимаешь?

Тогда в коридоре управления криминальной полиции города Праги Войтех нахмурился и резко дернул головой, отрицая это толкование ситуации. Сейчас он в одних темных джинсах стоял на кухне и сосредоточено намазывал на тосты малиновый джем. Блага остановилась в двери и улыбнулась его голой спине. Эту банку варенья она купила утром тринадцатого января и спешила домой в предвкушении неторопливого вкусного завтрака с кофе и бутербродом, когда на лестничной площадке впервые встретила Милослава.

– Доброе утро, – не оборачиваясь, сказал он.

Под обеденным столом, пугливо опустив голову и прижав уши, сидел Петрарка. Он смотрел на Войтеха привычно настороженно, но с некоторой долей слабой надежды на то, что и ему перепадет немного еды.

– Доброе, – отозвалась Анета. – Уходишь?

– Через час должен быть у прокурора, – оглянувшись через плечо, сообщил он.

– Но сегодня ведь суббота. У тебя вообще бывают выходные?

Милослав хохотнул и повернулся, слизывая с пальца джем и отряхивая с рук крошки.

– Сказала та, которая, едва очнувшись, вцепилась в компьютер и телефон, – весело парировал он, искрящимся взглядом изучая голые ноги Анеты, а затем посерьезнел: – Я хочу поскорее засадить Ржигу и его подельников и убедиться, что ни тебе, ни кому-либо ещё они больше не угрожают. После этого у меня будет много выходных.

– Ладно, – она повела плечом и шагнула вперед. – А сейчас у тебя найдется несколько минут?

– Для Вас, госпожа Блага, даже больше, чем несколько.