Текст книги "Принцип Парето (СИ)"
Автор книги: Ulla Lovisa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
– Хотите кофе? – выпрямляясь и провожая кота недоуменным взглядом, предложила Анета. Милослав остановился в двери гостиной и, предусмотрительно погасив после себя свет, ответил:
– Не откажусь, спасибо.
Пока она набирала в резервуар воду и искала в нагромождении посуды две чистых чашки, он выдвинул из-за стола стул, повесил на спинку куртку и сел.
– Что будет дальше? – спросила Анета, найдя кружку и включив кофемашинку. Из неё с приятным густым плесканием и крепким дурманящим ароматом потек кофе.
– Дальше? – задумчиво повторил Войтех и вздохнул. – Дальше будет сравнительная экспертиза. Если повезет – среди сегодняшних двух найдется убийца Гелены Марешовой и Давида Барты, и я смогу придавить его рядом тяжелых обвинений, чтобы он выдал своего заказчика. Если не повезет – придется долго и дотошно допрашивать, не имея весомых аргументов для их сотрудничества с полицией.
Он потер, разминая, шею, и та отдалась усталым хрустом суставов.
– Если совсем не повезет, обращусь к прокурору для объявления Марцелу Ржиге подозрения в покушении на Ваше убийство, – продолжил он, безуспешно пытаясь не зевать и прикрывая рот кулаком. – Но это практически глухой номер без доказательств или показаний задержанных. На одних умозаключениях дело не построишь и в суд не передашь.
Детектив выглядел предельно уставшим: покрасневшие опухшие глаза, темные круги под ними оттенялись налившимся на скуле синяком, кожа бледная и болезненно воспалившаяся вокруг носа и на веках. Левую щеку прямой багровой линией рассекал высохший подтек крови. Анета подхватила с держателя полотенце.
– Давайте вытрем Ваши кровавые слезы, – предложила она, открывая кран и подставляя под струю теплой воды махровую ткань. Милослав сдержано хохотнул. Он протянул руку к полотенцу с тихим искренним «Спасибо!», но Блага предпочла этого не заметить. Она подошла и наклонилась к нему, подхватив под резко очерченную, колючую от темной щетины челюсть, и мягко провела влажной тканью по щеке. Войтех в замешательстве коротко свел брови; и наблюдая за тем, как на его переносице запала морщина, Анета и сама в недоумении задалась вопросом: какого черта она делает?
То же она читала в его глазах. Они насторожено смотрели на неё вблизи и от того немного косили. Блага могла различить до мельчайших вкраплений неравномерный узор его радужной оболочки, могла уловить малейшее движение зрачков. Она видела в них блики света и искаженное отражение себя. Сзади пискнула, сообщая о готовности, кофемашинка, и Милослав моргнул, взмахнув длинными спутанными ресницами. Анета торопливо отвела взгляд, перевернула полотенце чистой стороной и снова провела по кровоподтеку.
– Я вызову патрульного, – тихо и хрипло заговорил детектив. – Пока дело не закончено, Вы будете под постоянной охраной.
Она коротко кивнула. На щеке Войтеха осталось несколько едва различимых красноватых разводов, и утерев их, Блага ещё пару раз бесцельно провела полотенцем, просто чтобы не убирать руку от его горячей кожи, под которой невнятно ощущалась ритмичная пульсация. В полой и глухой пустоте, образовавшейся внутри её черепа, из ниоткуда возникла и беспрепятственно захватывала власть ядовитая идея. Повинуясь ей, Анета скосила взгляд на губы детектива. Бледные, сухие, плотно сжатые, с несколькими тонкими трещинами и крохотным белым лоскутком отмершей кожи. Она резко выпрямилась и отступила назад. Это находилось за границами всего разумного.
Не поднимая на Войтеха глаз, она подала ему парующую чашку кофе и отвернулась.
– Рану нужно продезинфицировать, – сообщила она и под этим предлогом вышла из кухни.
========== Глава 12. ==========
Это было бесконечно несвоевременно и неправильно, но отравляющие её разум и отменяющие самоконтроль мысли заполонили голову. Она ничего не замечала – ни того, как спотыкается о многодневный бардак, ни того, что бездумно пялится в открытую тумбу аптечки в ванной – и ничего не понимала, кроме того, как рельефно тонкая ткань кофты обхватывала поджарое тело Милослава Войтеха, и каким удивленным, но открытым взглядом он смотрел ей прямо в глаза. Побочное действие стресса и спровоцированного им всплеска адреналина, своеобразная истерика или проявление безумия – Анета затруднялась с определением причин, но отчетливо понимала: она хотела детектива. И это было совершенно неожиданно. Желание возникло в исключительно неподходящий момент, оно никак не совпадало с сегодняшней ситуацией в частности и событиями последних дней в целом, не координировалось с поводом их знакомства, и потому было основательно ненормальным, но здравый смысл не имел права голоса.
Блага не могла об этом не думать, но прятаться в ванной было не выходом, а потому она подхватила с полки бутылку антисептика и упаковку пластыря и вернулась на кухню. Войтех сидел всё так же, раскинувшись на стуле, он отставил чашку на стол и задумчиво её прокручивал. По темной пенистой жидкости внутри шла рябь. Милослав поднял взгляд и склонил голову набок. Перед глазами Анеты с оглушительным щелчком резко сменилась яркая картинка калейдоскопа: вот утром тринадцатого января детектив криминальной полиции с таким же выражением и повернутым в сторону лицом сообщает ей об убийстве её подруги, Гелены Марешовой; а вот он вечером восемнадцатого разглядывает её с лихим прищуром, словно может видеть насквозь, как рентген. Всё на той же кухне, у того же стола, с тем же ярко заполонившим комнату ароматом кофе. Войтех тем её и напугал, что смотрел будто внутрь и отыскивал там самое потаенное. Теперь Анета надеялась, что он и в самом деле это умел и понимал, – мог объяснить – что с ней происходило.
Она стояла к нему спиной, пытаясь открутить бутылку, но крышка упрямо прокручивалась вокруг горлышка вместе с пластмассовым кольцом крепления и отказывалась открываться. У Анеты уже жгло ладонь от усилий и трения, в горле, сбивая дыхание, неспокойно колотилось сердце, а в голове настойчиво тягучей и липкой жижей расползалось возбуждение. Оно ещё не отдавалось в теле, но заполонило собой весь – ещё несколько минут назад функционирующий относительно корректно – механизм её мозга. Черт бы побрал это всё: бардак, Петрарку, царапину на щеке и всего Милослава Войтеха с его темным пронзительным взглядом, неподатливую бутылку и её собственные мысли! Сейчас ей было не до этого, не спустя менее чем неделю после смерти Гелены, не на следующий день после её похорон, не так и не с тем. Анете не нужно было это противоборство сопротивляющегося разума – бесстыдность, кощунство, дикость! – и неугомонного инстинкта, ей нужен был кофе, душ и сон. Она злобно чертыхнулась своим напрасным потугам справиться с антисептиком и громко обрушила его на стол, резко от себя отталкивая.
– Госпожа Блага, – послышалось настороженное сзади. Она закрыла глаза и сжала кулаки, повторяя в уме, словно заклинание: замолчи, замолчи! – Вы как, в порядке?
– Нет! – крутнувшись на пятках, выпалила Анета. Детектив в недоумении нахмурился, его рука замерла возле прекратившей вращение чашки. – Я не в порядке.
Почему они все – детектив, Эрик Фолькман, её родители – продолжали задавать один и тот же бессмысленный вопрос? Как она вообще сейчас могла быть в порядке? В полном непорядке было абсолютно всё и в первую очередь её собственная голова. Анета никогда не была человеком строгого режима, но сон и прием пищи нарушились недопустимо даже для неё, а вместе с ними, похоже, нарушился и рассудок. За эти несколько дней Блага исхудала настолько, что выпадала из самой тесной пары джинсов и перестала себя воспринимать отдельно от мигрени. Она почти безостановочно бежала от принятия правды – прямой и неопровержимой – и в конечном итоге прибежала куда-то не туда. Анета предполагала, что в определенный момент окажется в глубочайшей депрессии, в трусливом побеге в родительский дом или в объятиях главреда журнала «Файненс», – с этой привычкой она научилась сосуществовать мирно и без лишних переживаний – но никак не ожидала обнаружить себя жадно поедающей взглядом мало – и однобоко – знакомого ей мужчину.
– Не в порядке, – тихо повторила она. Милослав Войтех склонил голову на другую сторону, и Благе вдруг захотелось выкрикнуть ему в узкое бледное лицо: ну что, что ты там видишь? Чего ты так уставился?!
Она оттолкнулась от столешницы и подошла к нему – от угла кухонного гарнитура до широко раскинутых, согнутых в коленях ног детектива был ровно шаг. Он следил за ней пытливым взглядом, и в нём Анете мерещился игривый блеск. Она понимала, что, вероятно, выдает желаемое за действительное и это лишь отражение люстры, но не могла себя заставить остановиться. Наклонившись, Блага уперлась руками в обтянутую шероховатостью джинсов твердость его бедер, и от этого прикосновения Милослав резко дернулся – под ним жалобно скрипнули по полу ножки стула. Его глаза – в пронизывающем холоде морской глубины невозможно было разглядеть ничего кроме редких изумрудных бликов – были широко распахнуты и неотрывно наблюдали за Анетой. На переносице запали две глубоких вертикальных морщины. В коридоре под крадущимся Петраркой скрипнул паркет. Поздно, кот, подумала Блага, слишком поздно.
Она, едва касаясь, провела носом по щеке Войтеха, призывая его запрокинуть голову, и он, продолжая насторожено вглядываться, послушно подставил лицо. Так близко, что на коже ощущались теплота и шевеление его ровного дыхания, Анета вдохнула напугавший её в утро их знакомства аромат: смесь сигаретного дыма, почти выветрившегося одеколона или дезодоранта и усталости. Когда она прижалась к его крепко сомкнутым губам, глаза детектива всё ещё были открыты, и их темнота перетекала в неё, затапливала мозг, отменяя последние напрасные попытки мыслить и действовать адекватно, беспощадно сметая неловкость и стеснение. Голова Благи пьяно потяжелела и пошла кругом, она опустила веки и мягко, но настойчиво обхватила сухие губы Милослава.
Какое-то непродолжительное – казавшееся сладкой бесконечностью – мгновение он, приоткрыв рот, лишь смиренно позволял себя целовать, а затем его челюсть зашевелилась, и он перехватил осмелевший язык Анеты. Его руки возникли приятной тяжестью на её плечах и крепко сжали, притягивая к себе. Теряя равновесие, натыкаясь на колени детектива и спотыкаясь, Блага подалась под его напором вперед и буквально завалилась сверху, неловко и грузно его оседлав. Стул снова взвизгнул, под весом их тел пошатнувшись на деревянных досках. Милослав обвил Анету тисками удушающих объятий и жадно поцеловал, пылко и немного грубо впиваясь в губы. Она впитывала его горький вкус и наслаждалась наступившим в её голове долгожданным штилем. Её не беспокоило, как это выглядело и чем на самом деле являлось; ей было безразлично, что будет дальше, что думает и чувствует Войтех; одинок он, в отношениях или вовсе женат – это всё не имело сейчас никакого значения. Единственно важным было то, что он отвечал ей, и что под ширинкой плотных джинсов упруго топорщилось его желание. Этим вечером Анете было очень нужно чувствовать себя в безопасности, чувствовать себя рядом с надежным мужчиной, чувствовать мужчину в себе. Пусть даже она была для него лишь свидетелем обвинения, банальной легкой добычей – всё равно, лишь бы он сейчас не оставил её одну. После того, как в неё непоколебимо и смертоносно был направлен пистолет, она искала защиты и хотела, чтобы этим вечером в неё были нацелены только так страстно целующие губы.
Но детектив отстранился. Он обхватил руками голову Анеты, заглянул ей в глаза – его расширившиеся зрачки практически бесследно вытесняли густую синеву – и, судорожно вдохнув, прохрипел:
– Госпожа… а, черт… какого вообще? Что ты делаешь?!
Его сбивчивые слова провоцировали в ней неприятное покалывание заворочавшейся трезвости ума, а её пробуждения Анета решительно не хотела. Здесь не о чем было говорить: что она делала, было очевидным, в отличие от побудивших её к этому причин, но они к обсуждению не предлагались. А потому Блага подхватила края своего пуловера и потянула вверх. От внутренней его стороны с легким пластмассовым щелчком отвалился кругляш микрофона и упал на взбугрившийся пах Милослава. Но тот, казалось, даже не заметил. Он прожигающим взглядом наблюдал, как Анета стянула через голову свитер – волосы спутанной копной упали на голые плечи и спину – и, не глядя, откинула куда-то в сторону. Убрав с лица несколько наэлектризовавшихся прядей, она потянулась к темному записывающему устройству – Войтех вздрогнул, словно пронзенный этим движением насквозь – и его тоже бросила на пол. Детектив проследил за полетом микрофона и, когда тот с негромким стуком приземлился, снова посмотрел в лицо Анете.
– Что же ты делаешь? – повторил он шепотом и, впившись пальцами ей в бедра, подтянул ближе к себе.
Милослав был угловатым, грубым и резким. Он целовал крепко и требовательно, его руки не гладили или ласкали, а сжимали и сдавливали. Но Анета и не хотела нежностей, она нуждалась в защите, а так – в обещающих её силе и напористости. И детектив именно так себя и вел. Он подхватил её на руки, встал со стула и, широко и твердо ступая, вышел из кухни. Он сам нашел дорогу через коридор в погруженную во тьму гостиную, наткнулся там на массивный диван, и тот заскрежетал, сдвигаемый с места. Анета уже сбилась со счета царапинам на дорогом её сердцу полу, которые они после себя оставляли, но это не было сейчас актуально. Войтех положил её и сам упал сверху, обездвижив её неподъемной тяжестью своего тела, и на неуловимую долю секунды в голове Благи возникло паническое осознание того, что она не может под ним дышать и сейчас задохнется. Но он уперся в устало вздохнувший и просевший под ними диван руками и перенес на них большую часть своего веса.
Через не зашторенные окна в комнату проникал рассеянный свет уличных фонарей, и в этом холодном свечении лицо Милослава было поделено напополам: одна часть растворилась в кромешной темноте, другая казалась синевато-серой, резко очерченной, с продолговатыми, глубоко запавшими тенями вместо глаз и рта. Он завис над Анетой, рассматривая её в слабых причудливых бликах.
– Ты смелая, – сообщил он тихо. – И безумная.
Она коротко утвердительно кивнула. Это ей было известно: нередко сама себя ловила на этой мысли и другие часто её так называли. Сумасшедшая, сшибленная, рехнувшаяся, ненормальная, чокнутая; добродушно, в шутку, с неодобрением, упреком или оскорбительно – что она только не слышала порой в свой адрес. Но из уст детектива криминальной полиции это звучало совершенно иначе, одобрительно, словно комплимент.
– Я знаю, – шепотом ответила Анета, и Милослав улыбнулся. Он наклонился – в диване протяжно вздохнула пружина – и припал к её губам.
Он действовал торопливо и немного нахально: резко расстегнул её джинсы, неосторожно ущипнув нежную кожу на животе, и стянул их до колен, предоставив Анете самой от них избавляться; сдернул с себя кофту и перехватил потянувшиеся к его оголенному торсу руки Анеты, не позволяя прикоснуться и прижимая к дивану. Войтех не утруждал себя прелюдией. Его ладонь опустилась на грудь Благи, коротко надавила и сползла вниз, пальцы пробрались под тонкую резинку трусов и потянули ткань. Это было непривычно для неё после периодических ночей с учтивым и обстоятельным Эриком Фолькманом, но вполне логично и даже как-то необходимо. Милослав словно демонстрировал: ты сама это начала и ты это получишь, но на моих условиях. Так не возникало неловкости и растерянности, не приходилось чутко прислушиваться к реакции, оценивая: положительная она или нет. Войтех делал то, что хотел, а она послушно подстраивалась. И это её устраивало. Накануне она решилась отдать ему в руки собственную жизнь, позволила превратить себя в приманку, и теперь Анета не знала причин, по которым не могла довериться Милославу и в банальном сексе, лишенном сантиментов и обязательств.
И она разрешила себе быть ведомой. Она подавалась ему навстречу, подмахивала в такт бедрами; запустила в его короткие волосы пальцы, заслоняя своей ладонью его голову, которой он раз за разом ударялся о подлокотник; а когда ему не хватало воздуха и он прерывал поцелуй, прижималась губами к его шее. Но не более. Анета не направляла Войтеха и не подсказывала, когда ему следовало остановиться или двигаться быстрее, не брала инициативу в свои руки. Удовлетворение – оргазм – не был самоцелью, и она не концентрировалась на своих ощущениях. Что-то ворочалось в ней теплым, мягким комком, приятно щекотало изнутри, покалывало легкими, короткими импульсами, но Блага не гналась за этим чувством. Куда важнее для неё было то, как судорожно, хрипло дышал детектив, зарывшись лицом в её волосы и уткнувшись в ухо. Таким нехитрым, банальным, низменным способом она – подсознательно или осознанно, но не желая к себе прислушиваться – хотела добиться от Милослава заступничества, подкрепить его стремление защитить её – помимо его прямого долга детектива, втянувшего свидетеля в опасное следственное мероприятие – некоторым подобием эмоциональной связи. В этом было что-то первобытно дикое, скользкое, отталкивающее, но страх за свою жизнь превосходил отвращение к собственной низости.
– Останься, – прошептала Анета, когда Милослав рухнул рядом на диван, протяжно, со свистом выдыхая и растирая взмокшее лицо. Она положила голову ему на грудь, прислушиваясь, как под твердостью мышц и рельефностью ребер скачущее хаотическим галопом сердце постепенно выравнивало свой ход. На его горячей коже стремительно остывал пот. Он обнял Анету, невесомо поглаживая её плечо.
– Не могу, – тихо ответил Войтех, коротко поцеловав её в темечко. Он пошарил рукой по полу, отыскивая джинсы – они звякнули металлической
пряжкой – и выуживая из них мобильный телефон. Тот вспыхнул ему в лицо ярким разноцветным пятном, и Милослав поморщился. Отыскивая нужный номер и нажимая кнопку вызова, он добавил: – Не могу остаться. Нужно ехать в отдел и заниматься этими двумя…
В трубке что-то невнятно крякнул женский голос, и Милослав, кашлянув, ответил:
– Добрый вечер. Детектив Войтех, пятый участок, криминальный отдел. Нужен офицер охраны по адресу улица Польская, 18, квартира 7… Госпожа Анета Блага… Да, прямо сейчас.
Из телефона ему несколько раз односложно и монотонно ответили, затем он добавил бесцветное:
– Спасибо, – и отнял мобильный от уха. – Полицейский будет через десять минут, – сообщил он Анете, убрал с её плеча руку, протер ладонью лицо и сухо добавил: – Встань с меня, пожалуйста.
Она отползла в угол дивана, подтянула к себе ноги, заслоняясь ими и обнимая колени. Наблюдая за тем, как Милослав поднялся и сел, рассматривая его голую широкую спину, она с удивлением обнаружила в себе мутный осадок разочарования. Блага ничего не ожидала, она догадывалась, что детектив вряд ли останется у неё ночевать и охранять её лично, – да и не была уверена, что в самом деле этого хотела – но почему-то не могла отделаться от неприятной горечи. Опустошение – этим емким словом она могла бы описать своё состояние. Она смотрела, как Войтех одевался в темноте, и думала о том, что – сколько бы себя не убеждала, как бы ни выстраивала свои отношения вокруг этой определенной модели – так и не сможет искренне наслаждаться бесчувственным физическим контактом. Сентиментальность, думала Анета, была неотъемлемой частью женской природы. Искоренить это возможным не представлялось.
Под письменным столом она заметила зеленоватые блики глаз Петрарки. Ей казалось, что кот смотрел с упреком и осуждением, и она была с ним согласна. Использовать детектива таким образом было: во-первых, подло, во-вторых, бесполезно, в-третьих, – в конечном итоге – болезненно. Словно слыша её мысли, Милослав Войтех протяжно вздохнул.
– Я так и не обработала твой порез, – спохватилась Анета, когда детектив застегнул пояс и наклонился за кофтой.
– Не беспокойся об этом, – ответил он. Какое-то время они снова неловко молчали, пока Милослав собирался, – натянул и расправил кофту, проверил содержимое карманов, спрятал телефон – а Анета наблюдала за ним, прикрывая собственными ногами свою наготу. Справившись, он поднял на неё взгляд, намереваясь что-то сказать, но с минуту выдерживал нерешительную паузу, в которой, – хоть выражение лица в темноте различить было трудно – казалось, размышлял над тем, что сказать, и, в конце концов, произнес:
– Я пойду. Патрульный скоро будет; думаю, я дождусь его внизу, пока буду курить и разогревать машину.
Блага невнятно мотнула головой и ответила только:
– Захлопнешь за собой дверь, ладно?
– Хорошо.
Она, не оборачиваясь и упрямо глядя перед собой, в съевшую силуэты мебели черноту, прислушивалась к тому, как детектив вернулся на кухню, подхватил со стула свою куртку и надел её, прихлопнув, проверяя, по карманам. Выйдя в коридор, он снова вздохнул.
– Доброй ночи, госпожа Блага, – сказал он и в следующее мгновенье вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Замок автоматически щелкнул, и снаружи послышалось отдаляющееся гулкое эхо быстрых шагов. Лишь когда они полностью стихли и с металлическим скрежетом внизу закрылась массивная подъездная дверь, Анета пошевелилась.
Не думать, не думать об этом – приказала она себе и первым делом решила отвлечься за компьютером. Она обновила дату отправки автоматического письма, дополнив его кратким описанием проведенной операции. У неё не было деталей или хотя бы имен задержанных, но сам факт того, что сразу после визита в центральный офис «CNR Mining Group» на неё попытались напасть, говорил сам за себя. И если детективу Войтеху требовались неопровержимые доказательства причастности для объявления подозрения Марцелу Ржиге, пресса могла вспыхнуть скандалом и с этим количеством информации. Она как раз закончила с электронной почтой, когда раздался прерывистый звонок.
Анете казалось, что предсказанные Милославом десять минут не прошли, а потому она всё ещё сидела за столом голая и растрепанная, ссутулившись и подперев голову рукой. Она выглянула в коридор, освещенный падающим из кухни светом. Звонок коротко и истерично повторился, а затем послышался голос:
– Госпожа Блага, полиция!
Она вскочила с места, оглядываясь в паническом поиске одежды. Натягивать белье, пуловер и джинсы было слишком долго – ещё не хватало, чтобы, восприняв её промедление за сигнал бедствия, патрульный выбил дверь и ворвался в квартиру, пока она прыгала по гостиной на одной ноге, пытаясь втиснуться в брюки. Потому она выбежала в коридор, где у шкафа валялись разрозненные ворохи одежды, и крикнула в сторону двери:
– Одну минуту, пожалуйста!
С ближайшей груды вещей она подхватила длинную, растянутую футболку, предполагавшуюся для использования как платье в том числе, но этим вечером Анете та показалась слишком откровенно короткой. И потому, не найдя ничего лучше, она подцепила с вешалки пальто – пропитавшееся острым дизельным ароматом после нескольких часов в душной старой «Шкоде» – и наскоро в него запахнулась, подвязываясь поясом.
Так – нелепо босая, со взъерошенными волосами, в не к месту теплом пальто – она отперла замок.
– Извините, – улыбнулась Анета стоящему на пороге офицеру. – Здравствуйте. Проходите.
Патрульный смерил её хмурым взглядом, недовольно поджав губы, и ответил, растягивая слова:
– Здра-авствуйте, госпожа Бла-ага.
Что-то в нём Анету смущало: то ли скорость прибытия, то ли небритость щек, то ли смятый воротник рубашки. Она отступила, впуская полицейского в квартиру, и всматривалась в его напряженное лицо. Её глаза заметили то, что мозг не успел преобразовать в четко сформулированную мысль, и это отдавалось где-то внизу живота невнятной тревогой. Анета обернулась к офицеру спиной, закрывая дверь, пока тот оглядывался в коридоре, – из темноты гостиной неяркой вспышкой показались глаза напуганного Петрарки – и вдруг поняла. Рубашка!
На полицейском была голубая форменная рубашка с темными погонами на плечах и нашивкой на нагрудном кармане, серые брюки с вмещающим в себя оружие, рацию и наручники поясом, черная фуражка с жестяной кокардой. А форменной куртки не было. Снаружи стоял сухой, пронзающий до костей мороз, а патрульный был так легко одет. Прошибленная этим открытием насквозь, Анета дернулась, оборачиваясь, но сильный толчок в спину впечатал её в неровно окрашенное белое полотно входной двери.
Она сдавленно вскрикнула от настигнувшего её сзади удара, а затем в шее остро возникла и стала стремительно нарастать боль.
========== Глава 13. ==========
– Ты вколол слишком много, – прозвучало недовольное над самим ухом, и Анета резко дернулась. Скрипучий голос взялся из ниоткуда, просто оглушительно громко и удивительно ясно возник посреди обрывистой мешанины лишенных четкости и цвета видений. Она попыталась открыть глаза, но веки были неподъемно тяжелыми. Сквозь узкие щели, давшиеся ей с невероятным усилием, Блага смогла рассмотреть лишь неясный силуэт.
– Ещё подохнет раньше времени, – процедил тот и отступил. В пульсирующие горячей болью, казавшиеся слишком большими, нездорово и воспаленно увеличившимися, глаза ударил яркий свет. Анета сдавленно ахнула и отвернула голову. В пылающий жаром лоб впилась россыпь чего-то мелкого и острого.
– Приводи её в чувство! У меня нет времени ждать.
Гулким эхом загрохотали тяжелые шаги, и ей захотелось сжаться, отползти от их необратимого приближения, но тело чувствовалось безжизненно вялым, неподатливым, не воспринимающим команды. Анете удалось пошевелить только шеей, отворачиваясь, упираясь в пыльный, холодный пол носом. Она не понимала, что с ней происходит сейчас, и не помнила, что происходило раньше. Последним отрывком мыслей, казавшихся настоящим воспоминанием, было видение широкой, бугрящейся напряженными мышцами, мужской спины. Блага силилась вспомнить, когда это было, и кому принадлежала голая, в слабом освещении исполосованная тенями спина, но каждая попытка сконцентрироваться терпела неудачу, и мозг заполняли хаотически движущиеся неспокойные галлюцинации.
С ней разговаривала Гелена. Она рассказывала что-то, привычно бурно жестикулируя и выкуривая сигарету за сигаретой, Анета пугливо ежилась от булькающего звучания её голоса и вида гнилой кожи, уверяла подругу, что она мертва, а та лишь заливисто хохотала и отмахивалась сухой, серой, морщинистой рукой. Кот Петрарка стоял на задних лапах, пушистым серым облаком пошатываясь из стороны в сторону, и, склонив круглую морду набок, испытующе разглядывал Анету темно-синими, человеческими глазами. Ей несколько раз казалось, что кто-то склонился над ней и, щекоча её ухо горячим дыханием, шептал: госпожа Блага, госпожа Блага…
Она стояла на берегу Влтавы, её насквозь пробирал морозный ветер, а снег сильным быстрым потоком сек разгоряченную кожу. Манесов мост с оглушительным металлическим скрежетанием переломился посередине и, словно разводной, стал подниматься, стряхивая с себя пешеходов, автомобили и красные вереницы трамваев. В мутной воде под ним вместо неспокойных в борьбе за корм скоплений лебедей, гусей и уток виднелись недвижимые серые тонкие силуэты. Раскинув в стороны мертвые конечности, опрокинутые лицом вниз, бесцветные и набрякшие, покачивались в неспешном течении реки трупы. В одном из них, прибиваемом к поросшему скользкой гнилой травой берегу, Анета узнала себя.
– Эй ты!
Видения сменяли друг друга невнятно, плавно перетекая или накладываясь поверх, одни были тусклыми и едва различимыми, другие на какое-то непродолжительное время казались неподдельной реальностью. Они провоцировали головокружение и тошноту, Анете казалось, что её несколько раз рвало, она чувствовала эти резкие, бесконтрольные спазмы, но она не была уверена. Ни физическая оболочка, ни разум ей не подчинялись. Блага прорывалась к сознанию крайне редко и весьма смутно.
Сейчас, впервые за долгое время – ей было совершенно непонятно, сколько прошло – она, похоже, была так близко к своеобразной трезвости ума.
– Слышишь ты, журнашлюшка?
Последовавший толчок в плечо она не столько почувствовала телом, сколько поняла, поскольку по инерции её опрокинуло на спину, и от этого всё вокруг начало вдруг стремительно вращаться.
– Очнись!
Анете отвесили тяжелую, остро полоснувшую, отдавшуюся болью в затылке пощечину. Её голова, терзаемая пьяным кружением и оглушительным шумом в мозгу, свесилась на сторону, и от этого внутри, поднимаясь откуда-то, что вовсе не казалось частью её тела, а чем-то инородным, чужим, отдельным, образовалась новая волна тошноты. Блага смогла приоткрыть глаза, и перед её затуманенным взглядом показался неровный цементный пол, усеянный бетонной крошкой и мелким строительным мусором. Сил обернуться и посмотреть на ударившего её у Анеты не было.
Это вовсе не было похоже на паркет в её квартире, а значит, Блага была не дома, хотя именно там, кажется, она и должна была быть. Она с боем прорвалась к этой четко сформулированной мысли сквозь тягучий, густой дурман, но её поволокло обратно. Дома. Дома был кот, и он смотрел на неё из-под стола, и глаза у него были непривычные, а Гелена этого не замечала и почему-то не верила ни единому слову Анеты.
Милослав Войтех – вдруг возникло посреди непрерывно вращающегося калейдоскопа. Это имя сначала повисло в голове плоским и пустым словосочетанием, а затем рядом с ним обнаружилась слабая ассоциация с видением широкой обнаженной спины. Кто такой Милослав Войтех?
Но ответ, как и сам вопрос, стремительно вымыло внезапно обрушившейся на Анету ледяной волной. Она неожиданно для себя взвизгнула и резко дернулась, рефлекторно подтягивая колени и пытаясь укрыть руками голову. Опрокинутый на неё холодный поток возымел долгожданное отрезвляющее действие, и первой внятной мыслью стало именно понимание того, что на неё вылили воду. Анета подняла ватные, утратившие чувствительность руки и растерла ладонями лицо, пытаясь остановить изворотливые, колючие змейки влаги, затекающие в уши, глаза и рот. Её облили водой, она промокшей, недвижимой, стремительно замерзающей грудой непослушно обмякшего тела валялась на цементном полу просторного помещения, и в его пустоте эхом отдавались два разных ритма шагов. Тяжелая голова была заполнена оглушительным гулом, во рту стоял горький привкус, из спины, шеи и затылка приходили невнятные импульсы пока едва различимой боли.
Анета отчетливо вспомнила, как открыла дверь полицейскому, и как тот сзади ударил её по голове, отталкивая и прижимая к стене, удерживая её обездвиженной и беззащитной. Она пыталась вырваться и отбиться, но сил не хватало, и после неприятного жжения в шее её стремительно поглощала темнота. Выдававший себя за патрульного сделал ей укол чего-то очевидно наркотического, а затем похитил Благу прямо из-под носа детектива. Да, Милослав Войтех, так звали следователя криминальной полиции, поняла Анета. Вместе с этим именем возникало упрямо повторяющееся видение спины, и Блага не могла с уверенностью отличить, было ли воспоминание о сексе с детективом настоящим или лишь очередной галлюцинацией.
