Текст книги "Принцип Парето (СИ)"
Автор книги: Ulla Lovisa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
– Госпожа Блага, – Милослав Войтех склонил голову с одной стороны на другую, словно под иным углом был способен рассмотреть, что происходило за бледной маской замешательства, и добавил проникновенно: – Анета. Мне нужно выманить их исполнителя, поймать его за руку.
Она в непонимании нахмурилась, и детектив пояснил:
– Он обильно наследил, только этого недостаточно, чтобы установить его личность. У меня нет даже сколько-нибудь внятной ориентировки, чтобы объявить его в розыск – его почти никто не видел и не может описать. Но если он нацелиться на конкретно заданную нами цель, я смогу его на этом повязать и уж затем – будьте уверены – докажу причастность как минимум к двум убийствам.
Анета протяжно выдохнула и протерла лицо. Какое-то время она сидела, спрятавшись в собственной ладони, пытаясь упорядочить мысли и усмирить эмоции, а затем хрипло уточнила:
– Я правильно понимаю: Вы хотите использовать меня как наживку?
Милослав Войтех медленно кивнул.
Она пыталась гнать от себя слишком красочные и рельефные картины того, как обрывается её жизнь, пойди что-то не так, опоздай детектив с отмашкой схватить подозреваемого или окажись тот проворней притаившейся полиции. Впрочем, Анета не могла не признать, что и без того зависла на волоске. Она увязла в этой истории слишком глубоко, чтобы смертоносное болото рано или поздно не затянуло её в свою мертвую хватку. Принимая решение, следовало об этом помнить.
Столкнув с себя одеяло, Анета села и свесила к полу ноги. Следователь криминальной полиции ни на чем явно не настаивал, он лишь утверждал, что на данном этапе расследования ловлю на живца видел самой эффективной тактикой, способной дать результат быстрее и надежнее других следственных мероприятий, и заверял, что прибегать к ней необязательно. Но Блага ощущала это так, словно он не оставлял ей выбора. Милослав Войтех будто всем своим видом – тонкой линией строго сжатых губ, острым росчерком скул и буравящими насквозь темными глазами – транслировал известные Анете условия уравнения: Вы всё равно рискуете умереть, но можете выбрать между покорным ожиданием своего часа и попыткой отменить эту угрозу поимкой убийцы. Она снова безотчетно – и нерационально – его боялась.
На спинке стула темной грудой повисли пуловер и узкие джинсы – первые попавшиеся под руку черные вещи в спешном вечернем визите домой. Анета приказала себе сконцентрироваться на этой одежде, на необходимости встать с кровати, принять душ, высушить волосы, одеться, спуститься к оплаченному завтраку, заказать такси и уехать. Ей нужно было отключить голову и действовать механически, но мысли неслись галопом, сметая фокус её концентрации. Сегодня был день похорон, – полиция отдала тело в обозначенный срок – и, откручивая кран и склоняясь над узкой остроугольной раковиной, Анета подумала о том, что пора было посмотреть правде в глаза. Все эти дни она вела себя так, словно искренне не понимала самой сути, словно отказывалась принимать её во внимание, будто не была способна поверить и осознать, но истина была однозначной и необратимой: Гелена Марешова была мертва.
Она металась между компьютером, кофе, архивами, Эриком и детективом криминальной полиции, старательно избегая единственной причины происходящего. Ей даже удалось в какой-то момент начать использовать прошедшее время в разговорах и мыслях о Гелене, в ней невнятно прощупывалась скорбь, и наворачивались на глаза слёзы, но подсознательно она всё ещё упрямо воспринимала мир так, словно Марешова вот-вот позвонит ей и вместо приветствия сообщит приглушенно:
– Это просто полная задница!
Только настоящая задница состояла в том, что не позвонит. Принятие этого факта застало Анету в ванной комнате у струящейся в белоснежную раковину горячей воды, и она вдруг не смогла вдохнуть. Казалось, боль приобрела материальную форму и осела где-то под диафрагмой, выдавливая из Анеты воздух и пустоту, замещая пространство в легких, сердце и голове холодным и острым, как металл, знанием – её подруга погибла.
– Боже, – едва слышно выдохнула Анета, хватаясь за керамический край умывальника, чтобы не упасть. – Боже!
Она не была набожной, или излишне драматизирующей, или особо сентиментальной; Блага привыкла считать себя довольно черствой и решительно отстраненной, закрытой для потрясений извне и проявлений изнутри, осознанно одинокой и ограниченной в проявлении тепла. Вся её жизнь – работа, общение с родителями, отношения с мужчинами, её дружеские связи и даже предпочтения в хобби и выбор домашнего животного – была выстроена вокруг идеи того, что Анете было комфортно с собой, и для удовлетворения потребности в человеческом тепле ей было достаточно малого.
Но с Геленой всё было иначе, и восемь лет Анета слепо не отдавала себе отчета в том, как на самом деле сблизилась с ней, какой исключительно беззащитной в своей откровенности бывала в её компании, как нуждалась в том, чтобы всем произошедшим, всеми мыслями и всеми обуревавшими чувствами делиться с подругой. Она принимала за норму поведения то, что порой они могли не видеться неделями, затянутые с головой в работу, уставшие или увлеченные чем-то, но всегда поддерживали контакт: звонками или короткими сообщениями – не имело значения, важно было лишь их обоюдное стремление не терять друг друга из виду.
Смерть означала так просто выразимую словами, но сложную к принятию невозможность позвонить и получить ответ. И это опрокидывало вверх ногами и встряхивало до крушения всего, находящегося внутри, мир Анеты. Из неё словно вырвали кусок, и теперь в эту пустоту задувал морозный январский ветер, превращая в твердый бесчувственный лёд всё то немногое, что осталось.
Анета едва пришла в себя, только когда требовательно зазвонил стационарный телефон на прикроватной тумбе. Администратор вежливо, но настоятельно напомнил, что номер следовало освободить через час. Пытаясь утереть заплаканное лицо, охрипшим от продолжительных рыданий голосом Блага пообещала, что покинет отель в ближайшее время, поблагодарила за беспокойство, положила трубку и бросилась обратно в ванную, где все ещё был открыт кран над раковиной. Торопливо приняв душ и натянув черную, сопротивляющуюся одежду на ещё влажное тело, собрав мокрые волосы в высокий спутанный узел и спешно затолкав в сумку все свои вещи, Блага укуталась в пуховик и выбежала из комнаты.
Она упала на заднее сидение такси, сотрясаясь от холода и беспокойства о том, что так непростительно опаздывает, когда часы показывали уже двадцать минут двенадцатого. Её колотило от соприкосновения ледяного воздуха в старом, неприятно пахнущем автомобиле с мокрым пучком её волос и от едва сдерживаемого плача. Казалось, всё то, что копилось в ней все эти дни и не находило выхода, неосознанно заткнутое куда-то на периферию внимания и панически заваленное сверху другими мыслями и заботами, наконец вырвалось наружу и было сильнее всех сдерживающих механизмов. В глазах Анеты закончилась соленая влага, но горло все ещё сковывал спазм, а по телу пробегала колючая волна.
В какой-то момент, когда за запотевшим окном строения складов и индустриальных пространств сменились плоской пустотой полей, и такси миновало перечеркнутый указатель «Прага», ей показалось, что она не сможет. Что не найдет в себе сил присутствовать на похоронах. Она была не в себе и не была способна взять себя в руки, но машина с неизменной скоростью неотступно мчала её вперед, и эта необратимость вместе с гложущим её чувством вины и пониманием обязательности её присутствия сокрушительно давили сверху. Анета едва не потребовала у таксиста развернуться и возвращаться в город, когда в её кармане зазвонил телефон. На экране высвечивалось длинное «Войтех, М., детектив, криминальная полиция».
– Алло, – слабо выдохнула Анета, сглатывая ком.
– Госпожа Блага? – раздалось взволнованное из трубки. – Вы живы? Целы?
– Да. Я… да. – Она подняла взгляд на электронные часы в панели приборов, те показывали 11:57. – А что?
– Я не увидел Вас среди прибывших на мессу. Господин Фолькман заверил меня, что Вы должны быть, потому я… заволновался.
Анета закрыла глаза и едва сдержалась, чтобы не фыркнуть недовольно. Конечно, самому господину Фолькману в голову не пришло забеспокоиться о том, что с ней могло что-то случиться.
– Просто немного… – она открыла глаза и снова посмотрела на часы – 11:58 – прицениваясь, – Немного опаздываю.
Когда Блага, ступая на носочках и неловко согнувшись, пытаясь раствориться в пространстве и времени, прокралась внутрь церкви, служба уже началась и шла какое-то время. Не желая привлекать к себе внимание собравшихся скорбящих, она села на край последнего ряда и притихла там, не рискуя шевелиться и даже неосознанно задерживая дыхание. Отсюда ей было видно бессильно опустившего голову отца Гелены в первом ряду, с краю, справа от прохода; груду белых цветов на темном дереве гроба; непослушную волну волос, скользнувшую на мягко улыбающееся с фотографии лицо Марешовой. Она отчетливо видела и слышала отпевающего священника, различала отдающиеся под невысоким сводом сдавленные всхлипы и приглушенный шепот; улавливала легкий запах растаявшего парафина и даже неуловимый бумажно-пыльный аромат растрепанных молитвенников, разложенных на скамьях. Её взгляд скользнул через проход и выцепил среди прочих голову Эрика. Он сидел в первом ряду слева, словно был настолько близким Гелене другом, что заслуживал этого церемониально отведенного места.
Анета рассматривала, как туго ворот рубашки обхватил его шею, как слиплись обильно сдобренные гелем волосы на затылке, как раз за разом он поднимал руку, чтобы, похоже, немного ослабить узел галстука, и понимала, что ненавидит его. Она не понимала, как могла быть близкой – телесно и духовно – с этим американцем, как могла искать его компании и испытывать определенное вожделение; ей было дурно от самих этих мыслей, они были не к месту и пробуждали в ней тупую, требующую немедленного выхода злость. Винила ли она Эрика Фолькмана в смерти подруги? Блага опустила взгляд на носки собственных сапог и была вынуждена признать, что отчасти да. Так или иначе, цитируя самого главреда «Файненс», Гелена была его корреспондентом, она вела одобренное им расследование для его журнала, и кто, как не он, был виновен в том, что она зашла так далеко.
Она глубоко вдохнула и задержала дыхание. Ей казалось, она сейчас снова разрыдается. Нужно было на что-то отвлечься, и Анета подняла голову и снова оглянулась. В нескольких рядах перед собой, на последней занятой посетителями скамье она увидела Милослава Войтеха. Блага даже удивилась тому, как уверено и быстро признала в широких плечах и объемной дутой куртке детектива. Словно почувствовав её взгляд, полицейский оглянулся. Его темные глаза сфокусировались на ней, и он коротко кивнул в знак приветствия.
Что он здесь делал? Надеялся увидеть среди приглашенных на поминальный обед убийцу, намеревался кого-то вскользь допросить или ожидал получить от неё, Анеты, ответ? Ей казалось, что только служил излишним напоминанием об обстоятельствах трагедии. Его присутствие давило сильнее притаившихся рядом с церковью телевизионщиков. Он пугал её, но уже не безосновательно, как в утро первой их встречи; теперь он был физическим воплощением её страха перед смертью, материальным напоминанием о том, что это не ночной кошмар и пробуждение не настанет. Его затылок, который Анета рассмотрела и уже не могла не видеть, куда бы ни отводила глаза, заставлял её мысленно возвращаться в вечер накануне, становиться перед непомерно тяжелым вопросом: решиться или не решиться на ловлю на живца?
Понимание того, что она одинаково рисковала, – пойдет она на сотрудничество с детективом или останется в стороне – вовсе не служило аргументом ни в одну, ни в другую сторону. Оно лишь усугубляло паническое и неразумное желание броситься наутек: прочь из Праги, Чехии, Европы, порвать связи со всеми, – с Эриком Фолькманом и журналом «Файненс» в первую очередь, – уволиться с работы и сменить имя, цвет волос и гражданство в паспорте. Страх лишал возможности трезво рассудить и взвешено принять решение, он парализовал мозг и тело, загоняя Анету в уголок сознания. Он ограждал её от восприятия реальности, запрещал даже приближаться к предположению того, что она могла бы согласиться.
Блага позволила этому страху пробиться из-под обвалившихся на него усталости, сонливости и занятости, и теперь едва совладала с собой. Она мелко дрожала всем телом, нервно переминая пальцы и часто подергивая ногами; неспокойно оглядывалась по сторонам в поисках чего-то, на что могла бы отвлечься, но взгляд постоянно наталкивался на сокрушенно свешенную голову отца Гелены и её обрамленную простой рамкой фотографию. И от этого ей становилось всё больше не по себе.
– Здравствуй, – негромко произнес Эрик, подходя к ней сзади, отчего Анета резко вздрогнула и сдавленно ахнула. Она не представляла, как сумела продержаться всю службу и дорогу от церкви до дома супругов Марешовых, не убежав трусливо и не сорвавшись на слезы. Но была на пределе, и появление Фолькмана грозило подтолкнуть её к точке невозврата. Он стоял со скорбным лицом и потряхивал содержимое своего стакана. – Касательно вчерашнего. Что ты говорила? Что ты нашла?
Блага покосилась на него и, не сдержавшись, в отвращении скривилась.
– Сейчас не место и не время, Эрик, – злобно процедила она.
О чем, черт побери, он вообще беспокоился? Достаточно ли убедительным в своем трауре выглядел на похоронах, насколько резонансным – а раз так, продаваемым – получится его следующий выпуск журнала, или возместит ли страховая стоимость сожженного автомобиля? Поделиться с ним информацией вдруг ощущалось как бросить ему под грязь ботинок что-то действительно стоящее, по-настоящему способное помочь.
Эта формулировка прошибла Анету насквозь. Пусть она не была способна успокоить надрывные рыдания матери Гелены, отменить мертвенную бледность осунувшегося отца, вернуть им дочь или хотя бы немного притупить боль, но она могла предупредить возможные последующие потери. Кто знает, сколько ещё ввязано или ввяжется в это дело, скольких будут вот так же оплакивать – как сегодня Марешову, как где-то Давида Барту и Вита Элинека, как Тадеаша Седлака, Камила Гавела, Штепана Блажека, Хансля Бирмана и Анну Гавриленко – если убийцу и его лишенных рассудка в своей жажде богатства заказчиков не остановить?
Оставив Эрика недоуменно заглядывать в свой напиток, пока под его маской напускной скорби проступало недовольство, Анета поторопилась выйти из дома. В череде плотно запаркованных на обочине улицы машин она отыскала синий «Форд». Из-под лобового стекла исчез проблесковый маячок, но на крыше стоял высокий картонный стакан, а рядом возвышалась темная фигура детектива.
– Господин Войтех!
Он обернулся, и разглядывая его узкое лицо, лишенное каких-либо красок кроме пронзительной темноты глаз, Анета надеялась, что сможет ему доверять.
========== Глава 9. ==========
В кабинете было тускло и тесно. Тут ютились три письменных стола: один из которых, придвинутый вплотную к стене и заваленный кипами бумаг от края до края и на полметра вверх, очевидно, не использовался по назначению; а два других напоминали столь же хаотичную свалку документации, отличаясь лишь тем, что вмещали на себе компьютеры, настольные лампы и к ним были приставлены стулья. Стены были пустыми, в невнятных серых разводах обоев, и только над дверью висели остановившиеся часы. Окна были не зашторены, – пыльные жалюзи были подняты вверх, и обломок прозрачной пластмассовой трубки регулировки наклона одиноко покоился на подоконнике – но зарешечены. За ними по морозному скверу в лучах яркого солнца неспешно прогуливалась молодая женщина. Она толкала перед собой коляску, размеренно её покачивая в такт своим шагам, а следом за ней на тонком поводке семенила крохотная собачонка. Анета отчаянно хотела оказаться там, снаружи; составить компанию этой женщине, вместе с ней наслаждаться тишиной дневного сна младенца и свежестью зимнего воздуха. Но она была внутри, в неуютном кабинете на первом этаже районного управления криминальной полиции города Праги, в компании Милослава Войтеха.
Он выглядел привычно изможденным, с запавшими под глазами тенями; пыльная серость кабинета оттеняла его бледное лицо мертвенной синюшностью. Детектив присел на край своего стола, широко раскинув длинные ноги и устало ссутулившись, он часто глубоко вдыхал и задерживал дыхание, борясь с зевотой, и раз за разом безотчетно потирал шею. Он провел бессонную ночь в машине возле её дома, и неудобство и тяжесть такого бдения с лихвой на нем отпечатались. Ранним вечером накануне, как только начало смеркаться, Войтех привез Анету из Миловице к раскуроченной квартире, где её уже дожидался приставленный к ней охраной полицейский, а по дороге объяснил, что предстояло – если она действительно и основательно решилась, он повторил это несколько раз и сопровождал реплику длинным испытующим взглядом – сделать.
– Если Ваше предположение правильно, и к Вам наведались после того, – и из-за того – как Вы отправили запрос в «CNR Mining Group», мы это повторим, – сказал он, расслабленно придерживая руль одной рукой. – Когда вернетесь домой, отправьте письмо с приглашением на интервью, в теме предстоящей беседы прозрачно намекните о том, что Вам известно о связи между жертвами взрыва и о причинах гибели Вашей подруги и Вашего коллеги, господина Элинека.
Анета, боязливо сжавшаяся на переднем пассажирском сидении и нервно сжимающая в кулаке туго натянутый ремень безопасности, молча покосилась на детектива. Она уверила его несколько раз, что готова пойти на участие в этой операции, но на самом деле вовсе не была столь убежденной и решительной. Она окликнула детектива и сказала, что тянуть дальше некуда, что этот переминающий людей маховик должен остановиться, и что она согласна стать приманкой, но уже тогда, у дома родителей Гелены, это ощущалось крайне импульсивным поступком. Позже это впечатление лишь усиливалось.
– Я приставлю к Вам патрульного, он будет дежурить в квартире. Я буду вести наблюдение снаружи. Если объявится кто-то, мы повяжем его быстрее, чем он сможет к Вам добраться.
В напряженном ожидании неизвестного прошли вечер и ночь. Анета даже не намеревалась ложиться спать, понимая, что не сможет сомкнуть глаз, и слонялась по квартире, предпринимая вторую – и столь же безуспешную – попытку убраться. Она несколько раз подходила к приютившемуся на диване – в шаге от входной двери – полицейскому, предлагая ему кофе или найденные в завалах на кухне сухие перекусы вроде печенья и готового завтрака; слышала, как тот с неравномерными промежутками – вероятно, когда в подъезде происходило какое-то движение – переговаривался с Милославом Войтехом. Анета замирала каждый раз, когда из рации раздавался скрип, предвещающий прием сообщения от вышедшего в эфир детектива. Она цепенела, боясь пошевелиться или вдохнуть, и старательно прислушивалась к искривленному радиосвязью голосу, опасаясь различить что-то вроде «приготовиться» или «вижу подозреваемого» или «боевая готовность» или что вообще детектив мог в таком случае сказать. Но каждый раз это был лишь короткий обмен репликами, очередное посеченное помехами подтверждение того, что всё тихо и спокойно. Так прошла почти вся ночь, и около четырех в монотонности происходящего Анета незаметно для себя задремала. Наутро ничего не изменилось.
– Если до завтрашнего полудня никто не объявится, вне зависимости от того получите Вы ответ от «CNR» – и каким он будет – или нет, отправитесь к ним в главный офис. Добейтесь встречи с Марцелом Ржигой, наступите ему на глотку – покажите, что Вы осведомлены и настойчивы. Что решительно намерены придать огласке всё то, что откопали.
И вот наступила среда, восемнадцатое января, часы над дверью кабинета остановились на отметке без нескольких минут шесть, но на самом деле было начало третьего. А искомый детективом исполнитель так и не вышел на Благу, то ли заметивший присутствие полицейских, то ли медлящий по другим причинам.
– Это микрофон, – в узкой ладони Милослава Войтеха лежал плоский черный кругляш с коротким отходящим в сторону проводком и небольшим зажимом для крепления. – Он будет вести запись и транслировать всё в режиме реального времени. – Детектив коротко вздохнул и добавил: – Подойдите.
Анета остановилась аккурат посередине кабинета, где никакая преграда не отделяла её от двери, а на сквер за окном открывалась широкая панорама. Она замерла там, сплетя руки на груди, и Войтеху пришлось встать из-за стола и обойти его, чтобы оказаться лицом к лицу с ней, проигнорировавшей предложение сесть. Она стояла так некоторое время и длинный шаг сделала нехотя и с некоторой опаской. Милослав наблюдал за ней недовольно хмурым взглядом, а затем – как только она достаточно приблизилась – резко подхватил край её пуловера и просунул под него руку. Анета вздрогнула.
Всю прошедшую ночь она провела, терзаясь мыслями о том, что ей предстояло делать, пугаясь каждого звука и даже шевеления Петрарки. Кот насторожено пялился на устроившегося в гостиной полицейского, предупредительно обходя его стороной, и Блага разделяла это ощущение кота. Она была одновременно рада тому, что не была оставлена в квартире совершенно одна, и предельно напряжена присутствием патрульного. Анета никогда не была склонна к излишнему доверию к правоохранительным органам, а в свете своих последних предположений – касательно причин гибели Вита и относительно затянутых или уведенных в неверную сторону расследований – и вовсе всерьез опасалась их представителей.
Казалось, парадоксально при своем необъяснимом безотчетном страхе перед Милославом Войтехом она только ему одному и верила. Она перестала видеть в нем непосредственную угрозу, но не могла не проецировать на него свой испуг от происходящего и предстоящего к выполнению. Анета предпочла бы, чтобы именно детектив всю ночь просидел на её диване, намостив под голову декоративную подушку и бесцельно покручивая в руке приемник рации, но едва собралась с силами, чтобы приехать к нему в криминальный отдел. В телефонном разговоре в полдень, когда Войтех сообщил, что ей, похоже, придется отправиться в офис «CNR Mining Group», она слабо выдохнула:
– Хорошо, – а затем торопливо добавила: – Но я буду работать только с Вами. Никаких других полицейских или экспертов или детективов или ещё кого.
Милослав с уставшим вздохом и раздражением в голосе ответил:
– В операции будет участвовать группа захвата.
– Допустим, – парировала Анета. – Но мне ведь необязательно контактировать с ними. Я… – в ней нарастала паника, и говорить спокойно и внятно становилось трудно. – Не хочу, чтобы слишком много людей знало о моём участии.
– О том, что в ловле будете участвовать именно Вы, знаю только я и моё непосредственное начальство. Для всех остальных Вы безымянный свидетель, – заверил её детектив, но она встрепенулась:
– Вашему начальству можно доверять?
В её голосе скользнула истеричная нотка, и Милослав протяжно вздохнул:
– Госпожа Блага…
– Я просто хочу себя максимально обезопасить.
– Госпожа Блага! – тверже и настойчивее повторил детектив. – Вы не можете себя обезопасить, понимаете? Вы будете максимально не в безопасности, особенно когда войдете в офис компании. Но я Вам гарантирую: если возникнет хоть призрачный намек на какую-либо угрозу, даже если Вам просто так покажется, я немедленно Вас оттуда вытащу, ясно?
Его рука в дискомфортной близости к её телу шевелилась под тесной вязкой кофты, изнутри прикрепляя микрофон. Анета стояла перед Войтехом, отчаянно стараясь не дрожать, и исподтишка его рассматривала. В волосах разрозненно виднелись тонкие нити седины, лоб и уголки глаз были исполосованы мимическими морщинами, тонкая кожа на висках и под глазами просвечивала синевой венозных сплетений. На щеках, подбородке и над бледной губой проступала щетина, она контрастировала с белым полотном усталости его лица и подчеркивала мутную темноту глаз, обрамленных длинными, густыми ресницами. Он пах недорогим автомобильным ароматизатором, как и его казенный «Форд», сигаретным дымом, легкой приторностью одеколона и ментолом жевательной резинки. Ей было сложно определить его возраст, она не понимала, каким человеком он был и чем руководствовался, выбирая профессию следователя убойного отдела; и отчаянно, но безуспешно пыталась на него положиться.
Вечером накануне, составив запрос на интервью с основателем и главой правления «Czech Natural Resources Mining Group», Анета отстрочила автоматическую отправку содержащего все наработки письма и дополнила его сообщением о том, что участвует в полицейской операции, ловле на живца, и в её смерти – Благу передернуло, когда она набирала этот текст – или серьезных увечьях, полученных в ходе этого следственного мероприятия, с наибольшей долей вероятности виновна именно топливно-энергетическая компания. Она также указала имя и контакты детектива, но после короткого размышления удалила. Милослав Войтех казался человеком того порядка, из которого сложно что-то вытянуть, если только он сам в виду собственной выгоды не захочет поделиться информацией. Кроме того, особо дотошные, вцепившиеся в этот материал журналисты и сами смогут раздобыть эти данные, а всем прочим придется довольствоваться официальными заявлениями полиции. Анета решила, что собственноручно не станет вставлять палки в работу детектива.
– Это, – закончив с микрофоном, он подхватил со стола автоматическую шариковую ручку. – Маячок. Держите её при себе, так я буду знать, где именно Вы находитесь. Кроме того, – он коротко щелкнул кнопкой, но ничего не произошло: из тонкого отверстия на другом конце ручки не показался стержень. – Внутри примитивный передатчик. Вы нажимаете, мне поступает звуковой сигнал, входит оперативная группа.
Милослав несколько раз перекинул ручку между пальцами и протянул Анете.
– Воспользуйтесь этим, если посчитаете, что Вам нужна помощь.
Он поднял на неё взгляд, и она заставила себя открыто его встретить, не отводя глаза в трусливом бегстве. Бороться с собой и с окружающим миром ей было не в новинку. Сколько раз она расталкивала локтями репортеров-конкурентов из других издательств, упрямо преследовала депутатов и доводила до бешенства неспособных скрыться от её колких вопросов министров, до победного отстаивала свою точку зрения в редакции и решительно пресекала всякие попытки посторонних – и даже родителей – диктовать ей, как стоило себя вести, как жить и о чем писать. Конечно, с подобным Анета ещё не сталкивалась. Над ней прежде не нависала столь необратимая угроза, на неё не возлагали такую неподъемную ответственность, но суть состояла именно в том, чтобы ни при каких обстоятельствах не сдаваться, а это Блага умела с самого детства.
– Что, если… – заговорила она хрипло, нервно сжимая в кулаке увесистую шариковую ручку. Коротко прокашлялась и продолжила: – Если мне не удастся?.. Если Марцела Ржиги не окажется на месте?
– Окажется, – отрезал Милослав. – За офисом ведется наблюдение, он там.
В ответ на запрос Анеты утром из «CNR» пришло похожее на автоответчик короткое и сухое:
«Уважаемый (ая) – прочерк —,
Благодарим за Ваше обращение. К сожалению, на данный момент руководство компании и отдел по связям с общественностью воздерживаются от комментариев на данную тему в виду того, что следствие ещё ведется и полиция пока не предоставляет информацию»
Анета покосилась в окно, за ним по заполненной морозным воздухом и пронизанной солнечными лучами аллее все ещё неспешно прогуливалась молодая мама с коляской. Ей не к месту пришло в голову осознание того, что она никогда прежде всерьез – и даже вскользь – не задумывалась о собственных детях.
– Вы прежде проводили подобные эксперименты? – стоя прямо перед детективом, ссутулившимся на крае своего стола, но не осмеливаясь снова взглянуть ему в лицо, спросила Блага. – Ловлю на живца?
– Да, однажды, – негромко ответил Милослав Войтех.
– И как всё прошло?
Он помедлил с ответом, а затем протянул:
– Боюсь, что не могу об этом распространяться, – и уклончиво добавил: – Ещё не поздно отказаться, если хотите.
Анета горько усмехнулась.
– Хочу, – призналась она. – Но не стану.
========== Глава 10. ==========
Анета Блага вышла из метро и первым делом юркнула в ближайшую кофейню. Там она заказала большой стакан черного крепкого кофе с собой; ей было нужно не столько взбодриться, сколько повод потянуть время. Главный офис «CNR Mining Group» – это название громадными красными буквами нависало над одним из фасадов – находился в уродливом здании по другую сторону перекрестка. Это была комбинация двух стоящих под прямым углом бетонных коробок разной этажности и возвышавшегося между ними стеклянного цилиндра. Блага рассматривала массивное строение через панорамное окно кофейни, методично прикладываясь к стакану. Она не знала, откуда именно, но понимала совершенно отчетливо, что Милослав чутко следит за ней, и он едва ли рад этому промедлению. Но ей нужно было собраться с силами прежде, чем перейти дорогу и войти в холл штаб-квартиры энергетической компании.
Конечно, прежде Благе доводилось приставать к решительно отказывающимся отвечать на вопросы, совать им под нос диктофон, упрямо и неотступно следовать за ними в их спешной попытке спрятаться. Только это всё были политики, уличенные в коррупции или лоббизме; иметь же дело с предполагаемым заказчиком нескольких убийств ей было впервой. В голове Анеты ярко, как красная сигнальная лампочка, и болезненно, словно ввинчивающаяся в плоть юла, вращалась одна простая мысль: что, если сам Марцел Ржига или его наемник убьют её на месте? С каким-то нездоровым удовлетворением она отмечала, что такое развитие событий значительно упростило бы работу детектива Войтеха, предоставив ему неоспоримые доказательства против Ржиги как минимум в одном из преступлений. Всерьез же беспокоило то, что такое пусть и казалось слишком опрометчивым для руководителя «CNR», а потому представлялось маловероятным, всё же было вполне возможным. И тогда Анету не спасут ни сигнальная ручка-маячок, ни Милослав, ни вся его группа захвата.
Она сделала очередной обжигающе горький глоток и задумалась о том, что за последние дни почти не общалась с родителями. У них состоялся короткий неловкий телефонный разговор накануне похорон Гелены, в котором они сбивчиво и растерянно выразили сочувствие; они плохо знали подругу дочери, и саму Анету, похоже, в свете происходящего не совсем понимали, а потому не находили правильных слов. Сейчас ей хотелось позвонить маме и обо всем рассказать, но приходилось себя сдерживать. Слезы испуга и предельное волнение родных никак не помогли бы ей сделать то, на что она подписалась. Блага не смогла бы совладать с собой, зная, что где-то её родители в ужасе за её жизнь пьют успокоительное. Впрочем, ей казалось несправедливым по отношению к ним – и от этой мысли в глазах начиналось жжение – в такой непосредственной близости к собственной гибели не поговорить с ними в, возможно, последний раз.
