Текст книги "Брикстонская петля (СИ)"
Автор книги: Ulla Lovisa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Две из трех целей были успешно достигнуты. Результат в эксперименте по расположению Ватсона к себе Холмс нашла более, чем удовлетворительным. Она закрыла ноутбук, лишая комнату единственного источника своеобразного освещения, и на ощупь отыскала пачку сигарет.
***
Ему очень хотелось спать – бессонная ночь накануне и сильная усталость лишали его сил и желания шевелиться, но лежать в кровати Холмс в её спальне без неё самой Джону Ватсону почему-то было неуютно. Она торопливо оделась в темноте, всё же добилась от него ключей от «Бонневиля» и в очередной раз за сутки стремительно ушла. Джон остался один. Какое-то время он провел в спальне Мелинды, подбив поудобнее подушку, хранящую горький сигаретный запах, и пытаясь снова задремать, но безуспешно. Потому поднялся и оделся, заглянул в ванную комнату Холмс – одинокая зубная щетка на углу раковины и опрокинутая бутылка геля для душа просто на дне ванной – и закрыл краны, наконец прекращая многочасовой непрерывный поток воды, а затем вышел на кухню. Он описал несколько растерянных кругов вокруг неё, не понимая: он был голоден, хотел помыть посуду или подняться к себе, помыться и завалиться в кровать. Ватсон испытывал какое-то странное сочетание полнейшего физического опустошения и эмоциональной переполненности. Ему будто хотелось подпрыгивать от радости, но не было сил это делать.
Джон как раз взял с плиты чайник, чтобы наполнить его и закипятить, когда услышал на лестнице осторожные шаги.
– Доктор Ватсон! – раздался звонкий голос миссис Хадсон. – Это я. Вы там одеты? Могу я войти?
Он негромко вздохнул, борясь с внезапно возникшим желанием ответить отказом – ему отчасти было стыдно, отчасти не хотелось компании – и сказал:
– Да, конечно, входите.
И, оттягивая время, когда нужно было повернуться, посмотреть на хозяйку дома, безусловно, слышавшую абсолютно всё, и заговорить с ней, повернул кран. Вода с оглушительным металлическим плеском потекла в чайник. Джон наполнил его до самых краев, затем старательно разжег огонь на плите, затем очень осторожно опустил на него чайник, и лишь потом оглянулся.
Миссис Хадсон стояла в двери, ведущей с лестницы прямо в кухню, держала в руках тарелку с пирогом и мягко улыбалась.
– Вот, я принесла Вам подкрепиться. Сама только что испекла – сливовый пирог.
Джону казалось, что она пришла, чтобы отчитать его или пригрозить, и не хотел сейчас быть втянутым в подобный разговор, но въевшаяся в подкорку вежливость взяла верх и он предложил:
– Хотите чаю, миссис Хадсон?
– Да, благодарю.
Она пружинистым шагом пересекла кухню и вошла в гостиную. Сдвинула на столе нагромождения вещей Холмс и поставила туда пирог, подняла с пола влажное полотенце, встряхнула его, распрямляя, и повесила на спинку одного из стульев. Вернувшись на кухню, по-хозяйски достала со шкафа два блюдца и вилки. Джон наблюдал за движениями её небольших аккуратных рук, покрывшихся первыми рыжеватыми пятнами старения, с кроваво-красными прямоугольниками ногтей, и неожиданно для себя самого выдал:
– Расскажите мне о Мэл.
Миссис Хадсон подняла на него взгляд и улыбнулась.
– А что Вы уже о ней знаете, дорогой? – осторожно поинтересовалась она. И Джона снова неприятно укололо что-то вроде обиды и даже ревности от того, как последовательно и упрямо люди, приближенные к Холмс, оберегали её от него, будто он был какой-то неоспоримой угрозой.
– Ну… я знаю, что ей тридцать один, и что она частный детектив, консультирующий Скотланд-Ярд, – Джон боролся с просочившимся в голос раздражением. Он добавил: – Познакомился с Грегори Лестрейдом.
– Инспектором, – кивнула с пониманием миссис Хадсон.
– Да. Знаю, что… – он сделал короткую паузу, собираясь с мыслями и фильтруя, что он мог говорить вслух, а о чем рассказывать не стоило. Например, о курении прямо в квартире, о том, что она – тот самый Шерлок, о том, какая она на вкус и на ощупь, какая податливая в сексе, и какой у неё сильный, точно поставленный удар. Джон едва не болтнул о том, что ему было известно её полное имя, но вовремя сдержался. Ему вспомнился визит Майкрофта Холмса и слова Мелинды о том, что её первое имя было известно очень тесному кругу людей, – в который с того момента входил и сам Ватсон – и что миссис Хадсон в их число не была включена. Джону с трудом верилось в то, что гувернантка, проработавшая в доме Холмсов полтора десятка лет с младенчества Мэл, могла не знать её полного имени, но предпочел не проверять это и не выдавать тем самым информацию. Если Мелинда по какой-то причине всё же предпочитала молчать о своём первом имени, Джон тоже выбирал молчание.
В том же разговоре – и Ватсон понял это только сейчас, с некоторым холодящим удивлением – среди посвященных в тайну первого имени Холмс не назвала своих родителей. А ведь они-то, конечно, не знать его не могли – они его и выбрали.
Джон вслух сделал осторожное предположение:
– Её родители умерли?
Миссис Хадсон скорбно поджала губы и сокрушенно кивнула.
– Да, – сказала она с ощутимо поубавившейся звонкостью в голосе. – Подождите одну минуту, доктор.
Она отложила блюдца и привычной пружинистой походкой ушла вниз, а когда вернулась, несла в руке небольшую глянцевую фотографию.
– Вот, – сказала она и протянула её Джону. – Это снимал мистер Хадсон осенью 1989-го.
На фото был запечатлен солнечный осенний день. Просторный пологий луг с желтеющей короткой травой, в отдалении сзади – массивный каменный дом с белыми оконными рамами, широким крыльцом, черепичной крышей и несколькими нацеленными в небо дымоходами; наполовину оплетенный покрасневшим диким виноградом. На подъездной дорожке стоял невысокий темный автомобиль с длинным капотом и низкой крышей, похожий на «Ягуар»-кабриолет восьмидесятых. В кадре было пятеро человек, стоящих по отдельности и жмурящихся против солнца: двое детей, двое женщин и один мужчина с раскрытым ружьем в руке.
– Мэл здесь два года и десять месяцев. Вот она, у меня на руках, – пояснила миссис Хадсон и указала на маленькую девочку в ярком полосатом платье, подхватившую рукой прядь завитых темных волос, с выражением лица, застывшим в невнятной гримасе – то ли преддверии улыбки, то ли плача. Женщина, держащая её на руках, была молодой, с короткой, но объемной стрижкой, в светлых джинсах с высокой талией по моде тех времен, кроссовках и широкой белой футболке. В овале её лица, тепле выражения и улыбке легко узнавалась миссис Хадсон.
Немного впереди стояла невысокая женщина с туго стянутыми в низкий хвост очень темными волосами, в беспокоящейся на ветру легкой юбке и рубахе с открытыми руками. Линия её плеч и шеи имела что-то схожее в остроте и бледности с Мелиндой.
– Это миссис Мари-Луиз Холмс, мать. Гордилась своими французскими корнями, была утонченной во внешности, выборе одежды и манерах, но имела стальную хватку бульдога в вопросах воспитания детей и работе. Вот это, – миссис Хадсон перевела палец на высокого тучного мальчишку с старательно зачесанными назад темными волосами и в не в пору тесной школьной форме – сморщившихся на коленях брюках и растянувшемся вокруг живота свитере. – Майкрофт Холмс. Ему тогда было почти одиннадцать. Он вернулся после первых двух месяцев в частной математической школе, уже опережая программу на несколько лет. И это, – пояснила она, показывая на стоящего впереди всех высокого поджарого мужчину с русыми взъерошенными волосами и продолговатым овалом открытого лица, держащего перед собой заломленное для перезарядки охотничье ружье. Он был обут в высокие сапоги, одет в узкие брюки-хаки и белоснежное поло – небрежно расстегнутые пуговицы и по-мальчишески поднятый воротник. – Эдвард Холмс. Происходил из старинного знатного английского рода. Это его семейству принадлежала усадьба в Дартфорде, где Мелинда родилась и выросла. Начал с низкого офицерского звания в Британской армии в шестидесятых, участвовал в войне против ИРА, а в восьмидесятых уже создал для себя пост, который сейчас занимает Майкрофт – что-то вроде особого военного и дипломатического советника кабинета министров и Её Величества в вопросах внутренней и внешней безопасности. Именно его стараниями в 1998-м подписали Белфастское соглашение и прекратили конфликт в Северной Ирландии. Был удивительно мягким человеком в быту и ласковым отцом.
Джон перевел взгляд со снимка на миссис Хадсон. Та стояла рядом с ним, заглядывая в фотографию, и взгляд её казался невидящим, затуманившимся воспоминаниями, а уголки подведенных губ грустно опустились. Ватсон снова посмотрел на фото. Запечатленная на нём миссис Хадсон – сколько ей тогда могло быть? Тридцать? – ещё не знала, что овдовеет, что будет жить в требующем ремонта тесном доме у Риджентс-Парка, что круглолицая девочка у неё на руках вырастет в нелюдимую остроугольную Шерлок, курящую в постели и получающую удовольствие от расследования серийного убийства.
– Эдвард и Мари-Луиз Холмс погибли в начале двухтысячных в авиакатастрофе, – сообщила миссис Хадсон после паузы. Ватсон посмотрел на неё и перехватил её необычно остекленевший взгляд.
– Для Мэл и Майкрофта это, вероятно, было ударом, – ответил он рефлекторно. Миссис Хадсон тряхнула головой и невесело усмехнулась.
– Мэл и Майкрофт… особенные люди, дорогой. По ним сложно определить их эмоции, – она протянула руку за фотографией и добавила. – Если они способны на эмоции в принципе. Для меня это до сих пор загадка.
На плите за их спинами, посвистывая, закипел чайник.
***
Когда Мелинда Холмс протолкалась по Уайтхолл-Плейс и возле отеля «Коринтия» свернула на набережную Виктории, Грегори Лестрейд уже ждал её на привычном месте под опорой пешеходного моста. Он устало оперся локтем о низкий потертый трансформаторный ящик, наклонившись всей долговязой фигурой, и с силой, болезненно морщась, потирал шею и затылок. Рядом с его локтем на ящике стояло два закрытых стакана кофе.
Мелинда заехала на тротуар, перехватив удивленный взгляд Лестрейда, прокрутила ключ, заглушая мотор, и по инерции прокатилась вперед несколько метров.
– Серьезно? – вскинув брови и стараясь перекричать шум катящихся под мостом машин, спросил Лестрейд. – Мотоцикл? С каких пор ты ездишь на мотоцикле?
– С недавних, – ответила глухо Мелинда. В спине и, особенно, ногах ощущалась щемящая усталость. Ездить на «Бонневиле» самостоятельно оказалось непросто, особенно на низких скоростях и во время остановок – ей едва хватало роста и сил удерживать мотоцикл вертикально. Она дважды безуспешно мотнула ногой в поисках металлической ножки прежде, чем наконец смогла её подцепить и выставить.
– И выбрала эту развалюху? – подойдя к ней и подхватив кофе, не унимался Лестрейд.
Холмс оперла «Бонневиль» на узком заплеванном пятачке между опорами ступеней, ведущих с набережной на мост, и, сперто выдохнув, ответила:
– Это не мой. Это Джона.
Выражение лица инспектора вмиг ожесточилось: брови сдвинулись на переносице, образовывая глубокую тень, падающую на глаза, нос словно заострился, губы поджались, стиснулись зубы и оттого выпятилась нижняя челюсть. Холмс едва перенесла сотрясающуюся от усталости и напряжения ногу над мотоциклом, встала перед Лестрейдом и окинула его взглядом.
– Джона? – переспросил он. – Доктора Джона Ватсона? Твоего нового соседа?
Под глазами залегли глубокие серые тени усталости, в шее и голове растекалась боль от безуспешной попытки подремать на диване в кабинете. Глаза были мутно уставшими покрасневшими, всё лицо взялось нездоровым румянцем, руки едва различимо подрагивали. От всего выпитого кофе у Лестрейда очевидно подскочило давление – после ночного выезда он так и не смог отдохнуть и пытался отыскать бодрость в разбавленном сливками и сахаром кофеине.
– Верно, – кивнула Холмс больше своим наблюдениям, чем в ответ на вопрос Грегори, и добавила: – Можно твой телефон?
Он протянул ей один из стаканов – горячие картонные стенки того пробудили неприятное жжение в ладони – забрался под пальто в карман брюк, выудил оттуда мобильный и безропотно подал Мелинде. То был уже несколько лет неизменный смартфон, устаревший на несколько поколений, с косой трещиной в верхнем углу экрана. Но на нём оказался новый чехол. Из добротной, качественно отделанной натуральной кожи, без каких-либо тиснений, надписей или значков. Чехол такой очевидно высокой стоимости едва ли мог быть подарком от коллег – в Скотланд-Ярде на подарки скидывались скупо и выбирали что-то шуточное, бесполезное; друзья подобные вещи также не дарили; такую заботу о личной технике обычно проявляли лишь близкие родственники. Холмс прокрутила телефон, заметно потяжелевший в чехле и приобретший приятную шероховатость, в пальцах. Подарок от жены, очевидно. Выбранный торопливо, возможно, в последний день, безо всяких усилий, не персонализированный, но достаточно дорогостоящий, чтобы откупиться от слабых угрызений совести – такое могла подарить лишь бесповоротно охладевшая супруга.
Они молча поднялись на мост, разминаясь на узких ступенях с другими прохожими, несущими над собой блестящие от влаги купола зонтов. С мутных вод реки остро дуло пронизывающей сыростью. Город по оба берега мерцал огнями под черным вечерним небом, по набережной толкались белая и красная ленты автомобильных фар. Лестрейд и Холмс прошли приблизительно до середины и остановились. Грегори достал пачку сигарет, подал одну Мелинде и учтиво заслонил от ветра протянутый ей огонёк зажигалки, затем закурил сам.
– Ну, валяй, что… – заговорил он, облокачиваясь о поручень, но оторопело замолк, когда Мелинда, широко замахнувшись, швырнула его телефон в Темзу. Растерянный взгляд инспектора с долю секунды проследил за полётом мобильного, а когда тот стремительно уменьшающейся точкой упал в воду, уперся в лицо Холмс. Она передернула плечами, предупреждая ответом последовавший бессмысленный вопрос:
– Ты окончательно рехнулась, что ли?
– Ой, – произнесла она сухо. – Извини, уронила.
– Мэл, что за херь ты вытворяешь?
Говорить Лестрейду о прослушке и Мориарти Мелинда не собиралась, а потому, посчитав инцидент исчерпанным, перешла к тому, ради чего приехала. Между ней и Грегори давно была установлена договоренность, по которой Холмс получала безграничный доступ ко всему, что ей требовалось для расследования, а Лестрейд получал лучшие во всём королевском полицейском управлении показатели раскрываемости.
– Дело непростое, потому у меня совсем немного информации.
Но вместо слушать её, Грегори вопреки всякой логике, едва не опрокинув свой кофе, резко перегнулся над перилами, всматриваясь в темную неспокойную реку, будто мог рассмотреть пошедший ко дну телефон и собирался за ним прыгнуть.
– Только один размытый снимок.
– Снимок? – переспросил Лестрейд, отталкиваясь от поручня так же порывисто, как на него навалился, и оборачиваясь к Холмс. – Фотография подозреваемого?
Холмс зажала в губах сигарету, подцепила из кармана свой мобильный, открыла сделанный с видеозаписи наблюдения в ночном автобусе скриншот и обернула экраном к инспектору. Он всмотрелся в изображение, наклоняясь вперед и близоруко хмурясь. На лице инспектора отображались его снотворно медленные мыслительные процессы. Холмс скривилась. Она надеялась, Грегори понимал очевидное: информации, полученной от ночных свидетелей, и этой фотографии было недостаточно, чтобы установить личность убийцы. Давать ориентировку на этого человека патрульным и в СМИ сейчас было бессмысленно – найти его не получится, удастся лишь его спугнуть.
– Он остался неудовлетворенным, – сказала Мелинда, когда Лестрейд поднял взгляд с телефона на неё. – Этой ночью он не получил того, что хотел, а потому снова выйдет на охоту намного быстрее, чем через три недели.
– Ещё один труп? – с чем-то обреченным в выражении лица и тоне спросил инспектор.
Холмс кивнула. Ей нужна была ошибка душителя, которую не мог или не успел бы исправить Мориарти. Не вмешайся он в этот раз, сейчас, вместо стоять посередине пешеходного моста Хангерфорд, Грегори Лестрейд допрашивал бы арестованного убийцу в участке. Но moriarty вёл свою игру, подчищая за брикстонским маньяком те пока малые оплошности, которые он совершал. И с этим приходилось считаться.
========== Глава 11. ==========
Всё пошло своим установившимся за месяц чередом. Джон заснул в своей спальне и не слышал, когда вернулась Холмс, только на утро обнаружил ключи от мотоцикла на своём письменном столе. И несколько последующих дней почти не видел Мелинды. Она работала по ночам и отсыпалась днём, неподвижной безмолвной статуей восседала в кресле у камина, заслонившись ноутбуком и наушниками, пряталась за запертой дверью своей комнаты и изредка выходила из дому.
Казалось, будто ничего не произошло, и чем больше Ватсон думал об этом, тем отчетливее понимал, что ожидать от Холмс каких-либо перемен в поведении или отношении к нему не приходилось. И к собственному удивлению обнаруживал в себе спокойное принятие этого.
В субботу заявился Майкрофт. Он поднялся в гостиную, сопровождаемый процессией из двух своих охранников и миссис Хадсон. Джон как раз обедал, Мэл ещё спала.
– Добрый день, доктор Ватсон, – громко объявил о своём появлении Майкрофт. В незастегнутом темном шерстяном пальто он казался похожим на округлый бочонок, который весьма безуспешно пытались втиснуть в прямоугольный ящик. Выстукивая по полу своим резным зонтом обрывистый ритм, он прошелся по гостиной, внимательно осматриваясь и хмурясь, заглянул на кухню, а затем недовольно изрёк: – М-да, очередной гадюшник.
– Я бы попросила, – скрещивая на груди руки и поджимая обильно накрашенные губы, сказала миссис Хадсон. Она остановилась в двери, преграждая своей невысокой сухой фигурой вход охранникам, и выглядела непривычно рассерженной.
– Ох, бросьте, – тряхнув головой, отчего по пухлой шее, тесно подхваченной воротником, пошла волна, парировал Майкрофт. – Вы сделали большую глупость, пустив её сюда. И Вы сами это знаете. Она превратит дом в проходной двор для всякого сброда и…
– Майкрофт Холмс! – строго отрезала миссис Хадсон, зловеще понизив голос и насупившись.
Майкрофт оторопело замолк. Джон Ватсон едва сдержался, чтобы не хохотнуть. Сейчас старший брат Мелинды вовсе не походил на того всесильного М, отождествляющего собой правительство, которым его описывала Холмс. Он словно укоротился и скукожился до одиннадцатилетнего мальчишки в тесной школьной форме с фотографии миссис Хадсон.
– Это твоя сестра, – тем же твердым тоном напомнила она. – Поубавь обороты.
– Как Вы заговорите, когда она сорвется, миссис Хадсон? – ядовито процедил Майкрофт.
– Всё под контролем.
– Неужели?
– Что тебе нужно? – встрял хриплый голос Мелинды, и все обернулись. Дверь её спальни оказалась приоткрытой, и в узкой темной щели показалось её заспанное лицо, взлохмаченные волосы и плечи, обернутые одеялом.
– Сегодня я приглашен на неформальный ужин к госпоже премьер-министру, – деловито сообщил Майкрофт. – Заехал узнать, как продвинулось дело по Мориарти. Чем я смогу порадовать Терезу?
Мэл смерила брата холодным острым взглядом, ответила коротко:
– Ничем, – и захлопнула дверь.
В понедельник вечером Джон вышел на ночную смену и большую её часть провёл в обходе нескольких отделений, поскольку оказался единственным дежурным врачом на целое крыло, ответственным за полсотни стационарных пациентов. К полуночи он оказался вымотанным настолько, что едва не уснул прямо над своим поздним ужином. Он сидел, откинувшись на спинку стула и протянув под стол ноги, лениво помешивая вилкой еду в пластмассовом контейнере, рассуждая над приглашением Мэри Морстен.
Её дежурство закончилось вечером, аккурат когда начиналось дежурство Ватсона, и медсестра подкараулила его у врачебной ординаторской приемного отделения.
– Знаешь, мне по знакомству вполцены достались два билета на шоу «Карнавал Комедий» на эту пятницу, – сказала она, немного теряясь. – Не хочешь составить мне компанию?
Джон смотрел на неё сверху вниз и думал о том, что верил Холмс – её наблюдательности и точности её выводов; касательно очень многих вещей она оказывалась исключительно права. И касательно Мэри Морстен тоже ей верил. Хотя ещё на прошлой неделе был убежден, что, во-первых, неплохо разбирался в женщинах, а так, во-вторых, считал общение с Мэри равномерным в проявлении симпатии друг к другу. Но вечером пристально всмотрелся в Морстен и увидел, о чем говорила Холмс: Мэри заискивающе заглядывала ему в глаза, её губы были растянуты в полуулыбке, отчего лицо приобретало мягкое, теплое выражение, но по-настоящему улыбалась, обнажая зубы, только когда улыбался сам Джон. Ещё на прошлой неделе он, возможно, принял бы это приглашение, посчитав, что смог бы обернуть его хорошо проведенным временем, но не свиданием. Но вечером понедельника осознавал, что само лишь его согласие уже даст Мэри напрасную надежду на что-то значительно большее.
– Спасибо, – ответил он ей у ординаторской. – Давай я сначала сверюсь с графиком дежурств – буду ли я свободен. Скажу тебе позже, ладно?
И все последовавшие после того короткого разговора часы он провел в размышлениях над тем, как вежливо и правдоподобно отказаться, ведь вся пятница, её вечер и следующая ночь были у него выходными. И Мэри, похоже, было это известно.
Закончив с ужином, Ватсон встал, потянулся всем телом до хруста в суставах и легких спазмов в одеревеневших мышцах и отправился за кофе. Он как раз поравнялся с автоматом, когда в кармане его халата ожил телефон. Его вызывали к пациенту. Резко крутнувшись на пятках – его кроссовки издали истошный резиновый скрип по линолеуму – Джон, прихрамывая, торопливо зашагал в приемное крыло.
То было тесно заставленным мебелью и техникой ярко освещенным помещением с низким, давящим потолком, без окон, но со множеством дверей. По центру здесь находился сестринский пост с высокими приемными стойками, компьютерами, стопками бумаг и множеством телефонов. По периметру вокруг поста располагался десяток коек, оборудованных всем необходимым для осмотра, оказания первой помощи и реанимации, разделенных между собой тонкими простенками и с одернутыми в сторону тканевыми занавесками. Почти все пустовали.
В больнице Святого Варфоломея приемное отделение редко было настолько спокойным. За месяц работы здесь Ватсон ни разу не видел все койки этого крыла свободными, а персонал расслабленным. Куда привычнее здесь был хаос, десятки сплетающихся воедино голосов, стонов, кашля, плача, писка аппаратов; очереди из пациентов на каталках, выстраивающиеся в коридорах и долгие часы ожидания приема для большинства из них.
У койки с новоприбывшим пациентом, к которому и вызвали Ватсона, собралось целое столпотворение. Среди нескольких медсестер в однотонных пижамах и с надетыми поверх них целлофановыми передниками затерялось трое парамедиков в темно-зеленых формах и двое полицейских в светоотражающих куртках и низко натянутых на лбы фуражках. Один из патрульных поверх голов медиков заглядывал на происходящее и бубнил что-то в рацию, второй со скучающим видом оглядывался, зевая и помахивая из стороны в сторону объемным прозрачным пакетом, в которые часто складывали вещи пациентов. Внутри пакета Джон рассмотрел остроконечные очертания каблуков и мех, перепачканный во что-то темное, скользкое, прилипающее подтеками к пакету изнутри.
Ватсон протиснулся мимо офицеров и встал у обтянутых дымчатым капроном стоп пациентки.
– Что тут? – спросил он громко, ни к кому конкретному не обращаясь и цепким, выискивающим видимые повреждения взглядом описывая потерпевшую.
Для быстрого доступа к возможным травмам ещё в скорой с неё сняли или срезали большинство одежды, а потому теперь Ватсону открывался вид на её длинное, довольно прочно сбитое тело. Разодранные на коленях колготки и лежащие поверх образовавшихся на них ран пропитавшиеся кровью лоскуты стерильных повязок, грязные мазки на коже живота, подсыхающие капли бурой крови на груди и ключицах; перепачканные чем-то темным, скатавшимся в комки, похожим на слякотную грязь, руки. Вокруг шеи был плотно закреплен жесткий воротник, фиксирующий возможные повреждения шейных позвонков. На лицо была надета запотевающая с каждым выдохом кислородная маска, подключенная к продолговатой металлической колбе баллона с жирной надписью «Кислород», лежащей на носилках просто рядом с пациенткой. Её лица почти не было видно под лежащими поверх правых щеки и глаза повязками, просочившимися кровью. Волосы, также пропитавшиеся алой жидкостью, прилипли ко лбу.
– Молодая женщина двадцати-двадцати пяти лет – имя и точный возраст не известны, – заговорила одна из доставивших её парамедиков. – Множественные ушибы. Была найдена прохожими на обочине дороги, им неизвестно, что произошло: была сбита машиной, выброшена из неё на ходу или избита. Сознание нестабильно – попеременно приходит в себя и отключается. Пульс частый, артериальное давление ниже восьмидесяти, остро реагирует на боль в левом подреберье, нащупывается вздутие передней брюшной стенки.
Ватсон внимательно вслушивался в этот голос, пытаясь протиснуться между медсестер ближе к пациентке, и в какой-то момент все посторонние звуки, случайные толчки задевающих его рук и ног в тесном пространстве перестали отвлекать. Он сосредоточился на том, что следовало сделать в первую очередь – оценить характер и тяжесть повреждений.
– Множественные мелкие рваные травмы лица и головы, – продолжала парамедик. – Рассечена бровь, разорвана щека, возможен перелом челюсти. Внешнее кровотечение необильное.
Кожа пациентки под размазанной по ней кровью и грязью выглядела серой, слишком нездорово бледной. Внутреннее кровотечение вследствие ушиба или разрыва внутренних органов, черепно-мозговая травма, кровоизлияние в мозг – все эти пункты к срочной проверке проносились в голове Джона.
– Так, ладно, – сказал он, дослушав. – Быстро заканчиваем первичный осмотр, затем перекладываем её с носилок скорой на койку, укрываем для сохранения тепла, берём кровь на определение группы для переливания, везем на томографию. Всё ясно?
Ответом ему было молчание, означавшее отсутствие возражений или вопросов. Предельная загруженность больницы пациентами кроме множества отрицательных сторон имела некоторое положительное влияние на персонал – их действия доводились до совершенного автоматизма.
Ватсон протянулся над пациенткой к упаковке перчаток на тележке по другую сторону койки, когда заметил, как её перепачканные и исцарапанные пальцы вздрогнули, сжались в кулак, и рука слабо приподнялась. Он оглянулся на её лицо и заметил едва проглядывающий из-под опухших век расфокусированный взгляд. Правый глаз оказался непроглядно бурым от залившейся в него крови.
– Мисс? – низко наклонившись к лицу пациентки, позвал её Джон. – Мисс, Вы меня слышите? Вы в больнице, и…
Она дотянулась до надетой ей на нос и рот маски, и вялыми, не слушающимися пальцами попыталась её стянуть.
– Хотите мне что-то сказать?
Пациентка попыталась кивнуть, насколько это позволял жесткий воротник вокруг её шеи, и что-то едва различимо промычала. Ватсон подцепил изогнутую пластмассу маски и приподнял, склоняясь ещё ниже. Вторая попытка пациентки заговорить обернулась слабым хрипом. Она облизнула пересохшие, покрытые кровоточащими трещинами губы, сглотнула, поморщившись, и попробовала снова.
Ватсон расслышал только шипение и протяжное «н-н-н».
– Что?
– Дж… о-он-н. Джон. Ты… М-м… Мэл.
Он ощутил, как на его затылке вдруг образовалось что-то ледяное и острое, побежавшее по шее на спину холодными тревожными мурашками.
– Далси?
***
Холмс задремала довольно рано относительно своего привычного графика – едва наступила полночь. Она ощущала небезопасную близость хорошо ей знакомого уныния. Обычно оно, разрушительное, уволакивающее её в вязкий наркотический плен, приходило во время затишья, но сейчас сопровождало ступор в проводимом расследовании.
Мелинда исчерпала все имевшиеся у неё способы сдвинуться с мертвой точки, но результат был одинаково нулевым. От Мориарти за неделю так и не пришло вестей, а так Холмс допустила, что слежки внутри самой квартиры без вносимых извне устройств – вроде телефона Майкрофта – не проводилось. Она тщательно поработала над имевшимся у неё снимком подозреваемого, максимально возможно очистила его от помех и детализировала, прогнала полученное фото по всем базам, распространила среди бездомных, мобилизованных на расследование, – и ничего. Она так долго и так внимательно всматривалась в нечеткое лицо на скриншоте, что то начало ей мерещиться повсюду и даже сниться, но с реальным человеком так и не соотносилось.
Это был безнадежный тупик. И Мелинда всё чаще косилась в сторону своей заначки.
Заново и заново прокручивая в голове всё, что она уже сделала, в напрасной попытке найти упущенный действенный способ, она распласталась на своей кровати и вскоре забылась неспокойным, удушливым сном.
Из него её резко выдернул телефонный звонок. Холмс открыла глаза и уставилась в темноту, чью непроглядность нарушало холодное свечение ожившего мобильного. Не глядя, нащупав его где-то рядом с собой на матрасе, она поднесла трубку к уху и хрипло ответила:
– Говори, Лестрейд.
Но из динамика вопреки предположению, сделанному ею на основе многолетнего опыта, донесся совершенно другой голос:
– Это Ватсон.
Мелинда раздосадовано выдохнула.
– Я сплю. Что-то важное?
– В такое время звонят, только чтобы сообщить что-то важное, – недовольно проскрипел Джон. Холмс закатила глаза этому его беспрестанному стремлению её поучать и отпустила телефон – тот упал на подушку – отдаляя и приглушая голос соседа.
– Ты поймал убийцу?
Запала короткая пауза замешательства, и когда Ватсон заговорил, тон его был ещё резче:
– Тебя беспокоит только это?
– Да.
Джон на обратном конце телефонной связи снова замолчал, доводя Холмс до острого желания сбросить вызов, если он немедленно не перейдет к сути и не даст ей уснуть.
– Черт бы тебя побрал, Мэл, – процедил он злобно. – Есть в тебе хоть что-то человеческое? Тебя хоть порой заботят люди, которым ты небезразлична?
– Это ты о себе?
– Это я о Далси.
Звучание её имени натянуло внутри Холмс струну настороженности. Она резко спохватилась в кровати, сев и напряженно выпрямившись. Взяла мобильный и с силой прижала к уху.
– Пятнадцать минут назад скорая доставила её в приемное отделение в Бартсе. На неё напали. Она в тяжелом состоянии.
Мелинда едва не зарычала обобщенной расплывчивости выбранных Ватсоном формулировок. Сотрясания воздуха вхолостую без практически применимой конкретики Мелинда не выносила. Тем более, когда Джону хватало докторской квалификации описать ситуацию достаточно точно.
