Текст книги "Красавчик Ричи (СИ)"

Автор книги: Twister Rose

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Что каждой строчкой выжжены в душе.

Но бой – так и не начатый – проигран.

Твой свет погас, меня оставив в темноте.

Мне недостаточно того, что предлагаешь.

Но я жалею о другом:

Чернилами ты въелся мне под кожу,

Тебя не вытравить огнём.

На горстку мелочи разменивая святость,

Я брошу всё, что мне принадлежит.

Но мне пришлось убить надежду

Лишь для того, чтобы забыть.

И мне плевать, насколько тебе стыдно,

Ведь ты ничем не лучше остальных.

Но моё сердце так давно разбито,

Что если всё же любишь – просто дай мне жить.

Я давно замолчала, но мне и не нужно было продолжать – зал пел вместо меня. Многотысячный рев стадиона сливался в слова, которые я написала сидя в тесном мини-вэне, не зная даже, сможем ли мы однажды сделать из этого полноценную песню. Успеем ли, до того как контракт с нами будет расторгнут, ведь наша музыка продавалась, мягко говоря, отвратно. Но нам дали шанс. И вот, спустя всего несколько лет мы выступили на арене. И я не знаю, буду ли когда-нибудь счастливей, чем сегодня.

Мы взялись за руки и поклонились. Я бросила бутылку с водой первым рядам, Кэш бросил палочки. Алекс, Скай и Джонни устроили целое представление, бросая медиаторы. Выступление окончательно завершилось. Зайдя за кулисы, мы бросились обнимать друг друга, команду и вообще всех, кого видели, громко скандируя «Мы сделали это!».

Чарли стоял чуть в стороне, радуясь вместе с нами, но при этом пытаясь не попасться нам в руки. Широко улыбаясь, наш бессменный менеджер открыл шампанское. Не было бы ни шоу на арене, ни самих “Clockwork Hearts”, если бы не улыбчивый рыжеволосый мужчина, который отказался от комфорта уютного офиса, нормальной еды и мягкой кровати, просто чтобы быть с нами. Ведь именно он уговорил Дилана дать нам ещё немного времени, когда спустя год гастролей мы всё ещё не были сенсацией. Высвободившись из объятий, я подшла к Чарли и улыбнулась. Он всегда так гордился нами, так сильно в нас верил, что от одной мысли об этом я наконец заплакала. Я так долго сдерживалась, столько времени запрещала себе расклеиваться, что вот он – возможно, самый лучший момент в моей жизни, а я не могу остановить поток самых разных эмоций и просто реву как дура. И улыбаюсь как сумасшедшая. Чарли обнял меня и погладил по голове, как будто мне было пять с половиной. Но я не возражала и только крепко обняла его в ответ.

– Ну-ну, что случилось?

Ответить мне не дали четверо парней, которые словно торнадо пронеслись по бекстейджу и едва не сбили нас с ног. Они навалились со всех сторон и каждый норовил погладить меня по голове или хлопнуть по плечу. Я рассмеялась сквозь слёзы и покачала головой, обнимая Чарли ещё крепче:

– Я просто очень счастлива. – И в этот раз я и правда не лгала.

Мы пили шампанское из пластиковых стаканчиков прямо в огромной гримерке «Риверспринга», когда зазвонил мой телефон. Посмотрев на экран, я изо всех сил закатила глаза и стала искать свободный угол, чтобы никому не мешать своим трёпом. Звонил Лавой Уильямс, главный редактор «Тяжеляка», и не ответить ему я просто не имела права. Честно говоря, Лавоя я слегка недолюбливала, и это чувство было абсолютно взаимным. Но он был главой крупного журнала, так что, хоть я устала, и мне не очень-то хотелось с ним разговаривать, найдя место у гримерного столика, я всё же сняла трубку и даже улыбнулась через силу:

– Здравствуй, Лавой.

– Здравствуй, дорогая. Поздравляю со стадионом! – Преувеличенно воодушевлённо сказал он, – как прошло?

– Отлично. Полный зал, отзывчивая публика... здорово. – Я пожала плечами даже не думая о том, что Лавой меня не видит.

– Это ведь твой первый? – С явной ехидной улыбочкой спросил парень, на что я только снова закатила глаза и невозмутимо ответила:

– Как главный акт – да.

– Здорово, поздравляю ещё раз. Линси, извини, что дёргаю тебя в такой день, но мне чертовски нужна твоя помощь. Я тут читаю завтрашнюю ленту, и в ней не хватает одной важнейшей вещи.

– Какой же? – услужливо уточнила я в ответ на его драматичную паузу.

– Твоего комментария на ситуацию с Алексой Денвер.

Я так и не нашла времени прочитать чёртовы новости и в этот самый момент глубоко пожалела об этом. Надо было выкроить хотя бы несколько минут, ведь что бы я сейчас ни сказала – Лавой расценит это как подробный комментарий. Пришлось глубоко вздохнуть и импровизировать:

– Хочешь ещё раз мою прямую речь про её буфера куда-то втиснуть? Не получится, дорогой, я уже не знаю как пошутить. Видимо, уже пошутила всё, что могла. За сим, ситуацию с Алексой Денвер провозглашаю закрытой.

Лавой долго молчал, а потом как-то тихо и даже несколько испуганно спросил:

– Линс, ты рехнулась? У меня диктофон это пишет!

Мне ужасно не понравился его тон. Чёрт, ну почему я не прочитала эти долбаные новости за утренней сигаретой, как всегда делаю?!

– Чёрт, да я понятия не имею, что у неё там за ситуация, и что мне комментировать! Я всего два дня не следила за грёбаными новостями, а тут за это время случился конец света местного пошиба?!

Лавой молчал. Я только ещё раз устало вздохнула, изо всех сил стараясь не наорать на этого чёртового писаку, нагнетающего обстановку:

– Лавой, я только что полтора часа горланила на чёртовом стадионе. Последние несколько дней мне было не до новостей, и уж тем более не до Алексы. Расскажи мне, что случилось.

– Господи, неужели ты действительно не знаешь? – Наконец недоуменно спросил Уильямс.

– Ну, в противном случае, ты бы уже давно получил свой комментарий?

– То есть, Ричи ушёл не к тебе?

– Да нет же, Господи! Я узнала, что он вообще от неё ушёл только сегодня, когда мне об этом рассказал Керри!

– И Керри не сказал про Алексу? Что ж, видимо, он и правда твой друг. На самом деле, это всё ставит жирный крест на этой чёртовой статье. – Лавой так тяжело и так устало вздохнул, что мне даже стало его немного жаль. Совсем чуть-чуть. Тем временем Керри, скорее всего услышав своё имя, уверенно направился ко мне, ловко лавируя между людьми.

– Я уже и не знаю, нужен ли мне твой комментарий, честно говоря, – сказал Лавой таким тоном, будто я только что глубоко его оскорбила.

– Ну, раз уж мы всё равно сплетничаем, расскажи в двух словах что там произошло.

– Да что рассказывать! – Расстроенно буркнул Уильямс, – Красавчик махнул ей ручкой и затих, а эта дура не придумала ничего лучше, чем наглотаться таблеток. Повезло, что её Гейб нашёл. Еле откачали.

Лавой продолжил сокрушённо трепаться о своей статье, но я почти не слушала. Медленно оперевшись на столик, я пыталась переварить услышанное. «Наглоталась таблеток» – так сказал Лавой. «Попыталась убить себя» – перефразировала я. Лавой назвал её дурой, мне же очень хотелось назвать её клинической идиоткой. Ведь пережить можно всё, что бы ни случилось, с тем условием, что у тебя всё ещё есть твоя жизнь. Человек приспосабливается, раны заживают, и ничто во всём мире не стоит твоей грёбаной жизни. Ведь ночь сменяется утром, чёрное – белым, и завтра будет новый хренов день, и в этом светлом завтра твоя чёртова жизнь наладится. И это чертовски стоит того чтобы жить.

Лавой продолжал говорить что-то, а я во все глаза смотрела на Керри, тихо прислонившемуся к гримерному столику рядом со мной.

– Лавой, извини, мне нужно идти, – наконец перебила я сокрушавшуюся трубку.

Внезапно реальность обрушилась мне на голову, как огромный мешок с песком. Вокруг веселились люди. Они смеялись, говорили, и радовались, что долгие месяцы тяжелой работы наконец подошли к концу, что вечер удался, что впереди – вся жизнь.

Я выступала на стадионе в то время как Алекса – вечная соперница, девушка, которую я терпеть не могла и которую винила во всех своих бедах, просто человек, такой же, как и я – не хотела больше жить.

– Он сказал тебе, да? – Наконец спросил Керри.

– Вот почему мы так быстро ехали, – я слабо улыбнулась. – Спасибо, что не дал мне узнать утром.

Керри кивнул и, секунду поколебавшись, взял меня за руку.

Дверь в гримерку открылась, пропуская внутрь девушку с огромным букетом подсолнухов.

– Цветы для мисс Киллс, – громко крикнула она и, заметив нас с Керри, стала пробираться через расступавшуюся перед ней толпу. Я обожаю подсолнухи. Они всегда напоминают мне о Солнечном Городе, когда я далеко. И пахнут домом.

Приняв цветы, Керри засуетился в поисках подходящей посудины, а я просто смотрела. Подсолнухи были крупные, жёлтые и очень красивые. Я смотрела на них, и мне хотелось жить. Стянув тесную перчатку, я внимательно осмотрела грязный бинт. Рана саднила от пота и тесноты этой чёртовой перчатки. Я точно знала, что Алекса лежит в Южном Маунт Синае, там же, где и я совсем недавно.

– Как твоя рука, детка? – Спросил Керри, снова садясь рядом.

– Её нужно зашить, – тихо ответила я.

====== Stitched Up Wounds (She’s The Prettiest Girl At The Party) ======

Люди сходятся, люди расходятся, обижаются, плачут, радуются, смеются. Я чувствую себя каким-то эмоциональным банкротом среди них всех. Люди ходят на работу, разочаровываются, верят во что-то, влюбляются. А я? Тоже влюбляюсь. Всегда не в тех и всегда не вовремя. У людей есть цели, дружба, что-то, чему они отдаются без остатка. Люди живут. А я? Тоже живу, конечно. Или что-то вроде того.

Я не знаю, зачем приехала. Последние полчаса я порываюсь то завести машину и уехать, то открыть дверь и вынырнуть из прохлады салона в летнюю духоту залитой солнцем парковки. И наконец, всё же склоняюсь к последнему.

Мой улыбчивый доктор в круглых очках внимательно осмотрел рану, вколол лидокаин и наложил пять швов. Строго велев мне явиться через четыре дня, он уже собирался встать и уйти, когда я наконец решилась:

– Доктор Сандерс, подождите! – Я вскочила с места, готовая броситься в погоню, но мой лечащий врач и без этого покорно остановился в дверях.

– Мне нужно увидеться с Алексой Денвер, – выпалила я на одном дыхании.

Поправив очки, он внимательно посмотрел на меня:

– К мисс Денвер нельзя. Вас нет в списке людей, которых можно к ней пропустить.

Ну конечно, чёртов список и хренова охрана.

– Это касается только журналистов. А я её коллега, – я закатила глаза. Но, увидев, что доброго доктора этим не пронять, только ещё раз вздохнула, и сделала несчастное лицо:

– Мы дружим. Я хотела ехать сюда сразу как узнала, но мы вчера давали концерт, и я даже не успела поговорить с её менеджментом... – я запнулась, не зная, что ещё сказать чтобы пронять его, изо всех сил надеясь, что он не попросит позвонить её менеджеру прямо сейчас, и наконец добавила:

– Я должна увидеть её. Пожалуйста.

Доктор Сандерс только тяжело вздохнул, и не попросил. Мне крайне повезло, что он не в курсе нашей богатой личной жизни. Он провёл меня на «тот самый» охраняемый этаж, и мне не составило труда найти её палату. Гораздо сложнее было заставить себя толкнуть дверь и войти. Алекса лежала на больничной койке и смотрела в окно. Она выглядела настолько маленькой и беспомощной, что у меня сжалось сердце. Её лицо было серого цвета, а руки безжизненно лежали поверх покрывала. Она выглядела так, будто из неё разом выкачали всю жизнь. Алекса чуть повернула голову и смерила меня взглядом потухших глаз. И в её словах я не услышала неприязни. Будто ей было совершенно наплевать:

– А, это ты? Пришла добить меня? Давай, скажи, что мне силикон в голову ударил. Или что там ещё ты любишь обо мне говорить.

Я пожала плечами, и здоровой рукой пристроив увесистую коробку на её прикроватной тумбочке, не ответила, что примерно это обычно и люблю говорить:

– Вообще-то, я принесла тебе кексы. Шоколадные. С шоколадом внутри.

Она сморщила нос:

– Ненавижу шоколад.

– Не ври, только тем и занята, что его топчешь.

– Ничего подобного.

– Ага, расскажи мне. – Я закатила глаза.

Мы помолчали немного. Наконец, Алекса снова посмотрела на меня:

– Зачем?

– Ну, не могла же я вообще ничего не принести? – Я вскинула бровь.

– Зачем ты здесь, я имела в виду, – пожала она плечами.

Я скопировала её жест:

– А что, ты сильно занята?

Мы посмотрели друг на друга в упор, глаза в глаза. Алекса невесело усмехнулась:

– Хочешь поговорить о Ричи?

Не зная толком куда себя деть, я переставила коробку с кексами на стол перед ней, а затем присела на край кровати, и покачала головой:

– Нет, вообще-то хочу поговорить о тебе.

О себе она, очевидно, не хотела говорить. Алекса просто рассматривала меня – свежую, здоровую и красивую, с такой же головой набитой дерьмом, как и у неё. Её взгляд остановился на моей аккуратно забинтованной руке, а затем снова вернулся к лицу. Я только криво и невесело усмехнулась.

– Скажи, ты любила его? – Наконец спросила Алекса.

Я глубоко вздохнула. Что ж, поговорим о Ричи.

– У него талант влюблять в себя глупых женщин. – Я помолчала немного. – Конечно, любила. Вот только мне кажется, что пока мы с тобой дрались за глубокие чувства и переживания, Ричи стоял в очереди за мозгами.

Алекса усмехнулась, кивнула, и внезапно сильно заинтересовалась кексами. Стараясь не смотреть на меня, она сказала:

– Мне казалось, он любит тебя.

Я фыркнула:

– А мне казалось – тебя. Очевидно, мы обе ошибались.

Алекса вдруг подняла голову и, наверное, впервые за то время, что мы знакомы, по-настоящему улыбнулась мне. Устало и очень слабо, но это наверное не так уж важно. Она улыбалась, как будто не было вражды, соперничества и глубокой чистосердечной неприязни. Как будто мы только что познакомились, и она протягивала мне руку для крепкого пожатия. Как будто мы всё ещё могли понравиться друг другу. И я улыбнулась ей в ответ.

А потом мы вдруг начали говорить. Обо всём, о чём не решились бы сказать никому другому. Вспоминали то, о чём так сильно хотели забыть. Смеялись. Много смеялись. Алекса вытерла слёзы и снова хихикнула:

– Господи, нам определённо не стоило драться! Я как-то отстала от жизни в последние недели, об этом ещё говорят?

Я только развела руками, не вполне уверенная, что хочу ей говорить, что о драке все давно забыли и теперь говорят исключительно о её поисках смысла жизни. Наконец, пришлось пожать плечами:

– Иногда.

Алекса кивнула и вдруг стала серьёзной:

– Знаешь, он периодически называл меня Сладкой. Именно так я узнавала о том, что он снова был с тобой. – Она покачала головой, с интересом отковыривая шоколадную крошку от кекса. – На той тусовке перед церемонией он дважды назвал меня Каролиной, и я знала, что домой он увезёт тебя. А потом, уже на красной дорожке, я случайно увидела, как он на тебя смотрит. И это стало последней каплей. Не то, что я знала, что вы спите вместе, не тот цирк, который вы устроили на презентации с “Rusty Four”, хоть это изрядно попортило мне кровь. А именно этот взгляд. Я просто впервые действительно увидела его лицо, когда он смотрел на тебя.

Я не стала спрашивать, как он смотрел – мне не хотелось знать. Но Алекса неумолимо продолжила:

– Красавчик смотрел так, будто ты была толстой, умильной пандой, жующей бамбук, и улыбался. Держал меня за руку, но на самом деле был в десятке метров от меня – рядом с тобой. А потом ты ещё эту чёртову статуэтку получила! Обошла его во всех номинациях, а он стоял и улыбался, как дурак! Гордился тобой. – Алекса снова покачала головой, так и не подняв на меня глаза. – И я не выдержала. Я так злилась, что меня уже не волновали ни камеры, ни масштабы скандала. Я так сильно тебя ненавидела в тот момент, Господи! За всю чисто человеческую обиду. За то, как больно мне было каждый хренов...

Оборвав себя на полуслове, она махнула рукой, словно это всё уже ничего не значило, и вздохнула:

– Он ушёл в тот же вечер. Завёз меня домой, снял пиджак, забрал свою кожаную куртку и уехал. Ничего не сказал. Ни по поводу драки, ни о том, что больше не вернётся. Но я и без того знала, что не вернётся. Давно знала, – она неловко пожала плечами. – Просто всё равно ждала.

Мы ненадолго замолчали. Наконец я покачала головой и сказала просто чтобы разбить тишину:

– Прости.

Алекса фыркнула и снова откинулась на подушки, заговорщически посмотрев на меня:

– Я, наверное, не должна спрашивать, но мне охренеть как любопытно...

Я вскинула бровь и она закатила глаза:

– Слушай, я очень надолго застряла в этом увеселительном заведении без возможности куда-либо выйти! Имею право на любопытство! Скажи, что ты собираешься делать с тем, что я тебе рассказала?

Я удивлённо глянула на неё:

– Ничего. А что я могу с этим сделать?

– Попробовать начать сначала? – Алекса вскинула бровь.

Я покачала головой и отвернулась:

– Знаешь, когда сильно чего-то хочешь, не можешь перестать думать об этом, бесконечно строишь планы, которые раз за разом проваливаются, ты рано или поздно перегораешь. Понимаешь, что не судьба. Так что, всё что было – уже в прошлом.

– Ты перегорела?

– Нет. Но и думать “что-было-бы-если-бы” – тоже больше не могу. Нужно жить дальше. И тебе тоже.

Я встала и подхватила сумочку, собираясь уходить, но Алекса неожиданно резво вскочила и сильно схватила меня за руку, удерживая на месте:

– Линси, стой, не делай этого.

– Не делать чего?

– Не заканчивай всё так.

Не понимая, что на неё нашло, я опустилась обратно на кровать и, аккуратно отцепив её руку от своего блейзера, уткнулась взглядом в мягкую хлопковую простынь:

– Мне нечего заканчивать. У меня никогда ничего не было.

Алекса упрямо молчала, поэтому я продолжила:

– Это никогда не было эпичной любовной историей. Я имею в виду, мне-то, конечно, казалось, что это именно она и есть, но на деле... на деле я просто была слепо одержима идеей быть с несвободным парнем. Он всегда спешил к тебе, ты знала? – Я бегло взглянула на неё, но не стала ждать ответа. – Каждый раз я была уверена, что на этот раз он останется со мной. Но он никогда не оставался. В сочельник он приехал сразу после нашего выступления... а следующим утром мы гуляли по городу, играли в снежки и он впервые в жизни взял меня за руку. Я подумала: «Вот оно! Вот, чего нам недоставало!», а он попытался сбежать пока я спала, как делал каждый чёртов раз. Сказал, вы вместе празднуете Рождество. – Я неловко пожала плечами и уже хотела продолжить, когда Алекса резко перебила меня:

– Линси, заткнись. Прекрати себя жалеть и заткнись. Он уходил каждый раз просто потому что не мог остаться.

– В смысле «не мог»?

Она посмотрела на меня так, будто у меня была не одна, а целых две глупых головы:

– Господи, я поверить не могу, что рассказываю тебе. – Глубоко вздохнув, она внимательно изучила потолок, а потом посмотрела мне в глаза:

– Но знаешь, я удивлена, что ты сама не поняла. Я-то думала ты умная. Это у меня ничего не было, Линси.

Алекса смотрела открыто и прямо, так, будто сдавалась окончательно и ей уже было плевать, что будет дальше. И внезапно я и вправду всё поняла. Пазл сложился сам по себе, без моего участия, и я просто рассматривала готовую картинку, ещё не до конца понимая, что чувствую. «Он не мог остаться» – так она сказала, а значит наверняка знала почему. Алекса сказала, что давно знала, что он уйдёт, и что это у неё ничего не было. Я достаточно времени провела в шоу-бизнесе, чтобы в принципе понимать, что услышу дальше. Скорее всего, это отразилось на моем лице чистым, ничем не разбавленным отвращением. Алекса только покачала гловой, и принялась с остервенением расковыривать очередной многострадальный кекс:

– Ты скорее всего в курсе, что и “Justified”, и “The Hopeless Empire” являются собственностью “Restricted Records”. Точнее, нас они подписали в марте позапрошлого года, когда мы ушли от медленно умирающих “Savage Enterprise”. Собственно, тогда о нас и заговорили. Альбомы стали продаваться, клипы стали набирать просмотры и мы наконец смогли начать выступать на приличных площадках.

Алекса замолчала, упрямо не глядя на меня, а я вдруг вспомнила каково это – выкладываться на полную, отдавать всё, а взамен не получать ничего. Я понимала, каким благословением для всей группы было предложение от мейджора. От огромной корпорации, которая обеспечит комфортное существование в дороге, позаботится о рекламе, мерче и вообще – обо всём. Я подобным похвастаться не могла, ведь комфортный автобус и всё остальное мы смогли себе позволить только когда нас уже вовсю крутили по радио (и я точно знаю, что для того чтобы нас включили в прайм-тайм первые пять раз, Дилан заложил свой дом). Но у всего есть своя цена, это я прекрасно понимала и, кажется, Алексе пришлось заплатить сполна. Мне нечего было ответить, поэтому я молчала. Наконец, очевидно, собравшись с мыслями, Алекса продолжила:

– Я никогда не была такой, как ты. Никогда не была своей ни в одной тусовке, не умела сходиться с людьми. Но, каким-то совершенно непостижимым образом, мне удалось найти общий язык с Ричи и так получилось, что мы крепко сдружились.

Когда она наконец посмотрела мне в глаза, я ободряюще улыбнулась ей, меняя тему:

– Как вы познакомились?

Она невесело засмеялась:

– Так же, как и со всеми остальными – в туре. Мы все тогда только-только начинали. У нас сломался трейлер прямо посреди поля, а они случайно проезжали мимо и помогли нам. Потом оказалось, что мы выступаем вместе. А потом мы несколько недель ездили друг за другом... Я проводила с Ричи даже больше времени, чем со своими ребятами... А потом они стали знаменитыми. – Алекса пожала плечами, как бы подводя итог. – Я не видела его до того самого дня, как нас отправили в тур с “The Hopeless Empire”, но мы очень часто переписывались. Поддерживали отношения или типа того. Поэтому в туре мы, конечно же, снова тусовались вместе. Однажды нас с Красавчиком засняли рядом в баре, и это произвело фуррор. Песни стали продаваться в три раза лучше, всем было интересно, кто такие “Justified”... тогда-то менеджмент и предложил нам «узаконить» отношения. Ни я, ни Ричи не были в то время обременены ничем и никем, и мы решили – почему нет? В конце концов такие контракты не рассчитаны на долгое время, а нас это могло здорово продвинуть. Мы подписали бумаги в сентябре, а в июне уже были свободны. – Она снова пожала плечами, как будто это совсем ничерта не значило.

Я покачала головой и спросила совершенно не то, что хотела:

– Почему ты не разорвала контракт после первого же скандала? После той тусовки у Картера?

Алекса закрыла лицо руками, и невесело рассмеялась:

– Как будто мне бы позволили. Посмотри на себя! Ты была идеальной для этого уравнения. Ты наверное даже не осознаешь, что только сильнее подогрела интерес ко всем нам. Тебе в конце концов это тоже пошло на пользу. – Алекса только покачала головой в ответ на мою вскинутую бровь и продолжила:

– Красавчик не любил меня. Если бы любил, он бы не искал с тобой встреч. Он, как бы это сказать, слишком честный для этого. – Алекса сморщила нос. – А если бы наши отношения были настоящими, но он всё равно полюбил тебя – он бы сам ушёл. Ещё до скандала. Но, всё было так, как было. Отношения были подставными и разорвать их было нельзя, но он хотел тебя слишком сильно и это серьёзно спутало карты нам всем. Как бы он ни пытался избежать скандалов, чтобы сохранить мою репутацию – стоило ему только увидеть тебя, и мозги напрочь отшибало. Тем не менее, Красавчик не хотел тебя впутывать, поэтому старался порвать с тобой любые отношения, ведь на тот момент он действительно был связан по рукам и ногам, и не принадлежал самому себе ни в одном из смыслов.

Она ненадолго замолчала. Я тоже молчала, переваривая информацию. Наконец Алекса фыркнула и покачала головой:

– Я и сама несколько раз крутила интрижки на стороне, просто с менее печально известными личностями. Знаешь, в чём ирония? Мне было совершенно плевать насколько сильно он увлёкся тобой. Единственное, что меня действительно волновало после того скандала у Картера – наши продажи. Ты себе представить не можешь, как сильно они подскочили! Помимо этого, я была слишком занята тем, чтобы не путаться в фактах и событиях нашего любовного треугольника. Мне было не до любви, и уж точно не до любви с моим другом. У меня не так уж много друзей, чтобы так сильно лажать! Но интрижки себя исчерпали, а Ричи был всё время подавлен от необходимости следовать этому чёртову контракту, о котором он уже изо всех сил жалел, и мы с ним, наверное больше от скуки, чем от чего-то ещё, стали спать вместе. Как ты понимаешь, тут-то всё и запуталось окончательно. Если после тусовки у Картера я целовала его только потому что ты была в машине жутко невменяемая и раздражающая, то чуть позже я... Господи, не хочу об этом говорить. – Алекса зажмурилась и покачала головой, горько выплюнув, – Он никогда ничего не обещал мне. Он всегда был предельно честен. Но время шло. Мы вместе тусовались, готовили друг другу ужин, смеялись над какой-то ерундой. Он всегда держал меня за руку, даже когда вокруг никого не было, и... он просто был собой. Да что я рассказываю, ты и так знаешь, какой он. Такого нельзя не полюбить. – Алекса рассмеялась, а я с горечью подумала, что нет, вообще-то не знаю. Я совершенно не знала Красавчика. Я не знала, какой он, когда грустит, не знала, что он любит на ужин... я совершенно ничего не знала о человеке, которого описывала Алекса. А она, тем временем, продолжала:

– Я вбила себе в голову, что это по-настоящему. Что мы останемся вместе и после того, как контракт закончится. Что будем жить долго и счастливо. Но, что бы я там себе ни думала, мы вместе тусовались, держались за руки и трахались, но если бы не этот чёртов контракт, из которого ни один из нас не мог вырваться – он был бы с тобой.

Я молчала несколько минут, пока переваривала информацию, а потом наконец спросила то, о чём хотела спросить изначально:

– Ты сказала, вы были свободны ещё в июне.

– Ага, так и есть.

– Почему тогда...

– Почему тогда он сразу не прибежал? – Она фыркнула, – он обещал пойти со мной на церемонию. Было бы ужасно быть Той-Самой-Мисс-Мне-Не-Нужны-Подушки-Безопасности, которую променяли на Мисс-Слишком-Пьяна-Чтобы-Ходить, не находишь? – Она фыркнула, и мы снова рассмеялись. Было очень странно смеяться вместе с ней над этим, тем не менее я и вправду больше не чувствовала неприязни к ней. На самом деле она мне даже нравилась. Но между нами лежала пропасть по имени Красавчик Ричи. Человек, которого Алекса искренне любила, потому что хорошо знала. И я не могла не задаваться вопросом: а кого же тогда всё это время любила я? Я не узнавала Ричи ни в одной детали рассказа. Ну, разве что в той части, где он с ней спал, потому что ему было грустно. Но я всё ещё помнила, как он поспешно собирался тем Рождественским вечером. Просто чтобы успеть к ней, потому что пообещал. Да, наверное его действительно можно назвать честным человеком. В каком-то смысле. Честным, красивым, невероятно талантливым. И, если я всё-таки решусь использовать всю эту информацию по назначению, пожалуй, мне всё же предстоит узнать, что на самом деле скрывается за его такой привычной и знакомой маской. Я взяла Алексу за руку и чуть сжала её пальцы:

– Зачем ты рассказала мне всё это? Почему ты хотела, чтобы я это знала?

Я ожидала длинного и развернутого ответа, но Алекса только пожала плечами:

– Потому что я хочу, чтобы он был счастлив.

– Но ведь он будет счастлив не с тобой.

– Не со мной.

Я кивнула. Мы всё друг другу сказали, пора было уйти и оставить её в покое, в конце концов нам обеим было о чём подумать. Я ещё раз кивнула и уже собиралась отпустить её руку и встать, но всё же не удержалась:

– Что такое любовь, Алекса?

– Тебе нужно чёткое определение, или как? – Девушка вскинула бровь. Я вскинула бровь в ответ. Наконец Алекса закатила глаза и фыркнула:

– Любовь – это когда ставишь интересы другого человека выше своих.

Я нахмурилась, повторив её ответ про себя, и наконец поняла. Не существует одного чёткого определения любви. Каждый человек любит по-разному, и каждый вкладывает в это понятие что-то своё. Единственная общая черта – ты что-то отдаёшь, но не для того чтобы получать взамен, нет, а просто потому что ты так чувствуешь. Я всё ещё не знала, что я сама вкладываю в понятие любви, но, как мне показалось, сегодня я стала немного ближе к разгадке.

– Я думала, любовь – это чистой воды эгоизм, – наконец сказала я, пожав плечами.

– Да, это само собой разумеется! – Алекса фыркнула и взмахнула рукой, – но в конечном итоге эгоизм так никуда меня и не привел. Подумай об этом. – Она подмигнула, а потом искренне улыбнулась мне. И я улыбнулась в ответ, молчаливо скрепляя наше негласное перемирие.

Когда я встала и поправила чёрный блейзер, она сказала:

– Спасибо, что приехала. Мне нужен был этот разговор.

Я кивнула и направилась к выходу, но в дверях всё же обернулась:

– У тебя есть все шансы стать счастливой, мисс Денвер. Для этого нужно всего лишь жить.

Она махнула рукой и снова фыркнув, улыбнулась:

– Ну да, умереть я всегда успею.

Выходя из больницы я всё ещё улыбалась, чувствуя себя живой как никогда. Всё рано или поздно встанет на свои места, я искренне верила, что так и будет.

Алекса выглядела куда лучше, когда я уходила, и я от всей души желала ей удачи.

Мы не говорили об этом, но я и так прекрасно поняла, зачем она сделала то, что сделала. Ведь мне тоже иногда – редко и немного, совсем чуть-чуть – хочется, чтобы меня спасли.

Чем меньше становился госпиталь в зеркале заднего вида, тем уверенней я себя чувствовала, но уверенности резко поубавилось, когда я вернулась домой. Я больше не знала, что из рассказанного Алексой правда, а что нет. Я не знала, могу ли вообще верить ей после всего этого бардака. Я снова не знала ровным счётом ничего, но я настолько устала, что впервые в жизни меня это вполне устраивало. Я подошла к зеркалу, чтобы умыться и почистить зубы перед сном, и заглянула в свои глаза: всё такие же серые, с синими кругами под тонной косметики, с покрасневшими от недосыпа белками. Внезапно я вспомнила глаза Ричи, которые видела всего несколько дней назад, когда он говорил, что любит меня, а я в ответ смеялась ему в лицо, совершенно не веря. Я так и не поняла тогда, что я в них увидела, но сейчас резко отшатнулась от зеркала и закрыла лицо руками.

Внезапно всё, что я узнала сегодня потеряло всякий смысл и всякую ценность. Мне резко стало неважно, солгала ли мне Алекса, ведь я поняла, что он не лгал. Я поверила каждому его слову, ведь его глаза были зеркальным отражением моих.

Он смотрел с надеждой.

4 месяца спустя

Рождество

– Линси, даже не говори мне, я ненавижу долбаные триплеты! – Скривила нос Алекса.

– В смысле «ненавижу»?! Да это вне закона! Ты не... – вскинулась было я, но меня перебил подошедший из-за спины Керри:

– Что такое «триплеты»?

Мы переглянулись, а потом уставились на него так, будто у него выросла вторая очень глупая голова. Наконец я ответила: