Текст книги "Красавчик Ричи (СИ)"
Автор книги: Twister Rose
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
– Добрый вечер, мисс...?
– Андерсон.
Старшеклассница снова уставилась в список, а потом повернула его ко мне. Размашисто расписавшись сначала в одном блокноте, потом во втором, а потом ещё раз на листке бумаги (на всякий случай), я вернула ей ручку и направилась прямиком в спортзал, успев уловить краем уха, как старшеклассница вещает в снепчат:
– Вы не поверите, кто приехал в школу!!!
В спортзале приглушённо горел свет и тихо играла музыка. Справа стояли столы с напитками и закусками, а слева стояли стенды с фотографиями нашего выпуска. Мои одноклассники обнимались и весело переговаривались, радуясь встрече, а я давно уже не чувствовала себя настолько чужой на вечеринке.
– Как в старые добрые времена, – пробормотала я себе под нос, направившись к стендам с фотографиями. Мне ужасно не хватало Ская с Кэшем, но их тут не могло быть по определению – друзья выпустились раньше, оставив меня одну в совершенно недружелюбной среде. Как и следовало ожидать, на стенде были в основном фотографии Кена с Амандой, а также их многочисленных друзей, были общие фотографии класса, а также целых два стенда «тогда и сейчас», в котором «тогда» – фотка из школьного выпускного альбома, а «сейчас» – нынешняя аватарка с фейсбука. Честно сказать, я совершенно не ожидала, что меня включат хоть в один стенд, и сильно удивилась, увидев своё лицо на фотографии пятилетней давности – по-детски округлое, обрамленное тёмными волосами. «Нет, сэр, нигилизм – это не практично*» – красовалась надпись под фотографией. Я невольно улыбнулась. А напротив школьного портрета красовались сразу две фотографии «сейчас» – на сцене, и на красной дорожке.
– Мы не могли выбрать, поэтому оставили две, – сказал кто-то у меня за плечом. Обернувшись, я увидела Аманду Эдвардс, свой школьный ночной кошмар. Она была капитаном группы поддержки, а потом, предсказуемо, стала Королевой Бала. Завидев меня в коридоре, она начинала громко говорить о вреде, который моё чёрное тряпьё наносит её хрупкой душевной организации, или же смеялась над моими брекетами, а проходя мимо, невзначай ставила мне подножки. Я от всей души ненавидела Аманду, и любой день, в который удавалось её нигде не встретить, считала хорошим, время от времени подсовывая живых жаб в её шкафчик (она их боялась как огня). И вот, пять лет спустя, Аманда стояла передо мной в неудачно подобранном тёмно-синем платье-чехле с завышенной талией, что сделало её похожей на бочонок (скорее всего из бутика «Луиза», что в Шарлотте), с мелированием, которое до сих пор делают, наверное, только в парикмахерских Гленпойнта. Возможно, я просто привыкла к стандартам Солнечного Города, а возможно, меня слишком разбаловал Керри, но при взгляде на девочку, превратившую для меня четыре года старшей школы в ад, в голове всплыло только одно слово: «провинциалка». Я широко улыбнулась, показывая ряд ровных белых зубов:
– Аманда! Какая встреча! – Мы обнялись и расцеловали воздух рядом со щеками друг друга, чтобы не запачкаться помадой.
– Потрясно выглядишь! – Аманда взяла меня за руки и чуть отошла чтобы получше рассмотреть, как будто мы с ней и правда большие школьные подружки, —так здорово, что ты приехала! Мы уже думали тебя не будет – отправляли приглашение в Солнечный Город, но ты не отвечала, а потом Кен узнал, что ты в Гленпойнте!
Я пожала плечами, не зная, что на всё это ответить, но Аманде это и не было нужно. Ухватив меня за руку, она потащила меня в центр зала:
– Ты уже виделась с нашими? Даже Дейзи приехала!
Только Дейзи мне и не хватало. В выпускном классе мы подрались, и нас обеих отстранили от уроков на целую неделю. Под «нашими» Аманда, очевидно, имела в виду всю честную компанию, которую я и в школьные-то годы не знала, не то что теперь. Нет, ну я знала наверняка, что Кен так на ней и не женился, и вылетел из колледжа, похоронив мечты о высшей футбольной лиге. Аманда же, в свою очередь, держала танцевальную школу здесь в городе, и вроде не сильно печалилась о Кене. Её свита подружек разъехалась по стране – кто учился, кто строил карьеру, кто старался как можно удачнее выйти замуж. Судорожно осматриваясь по сторонам, у стола с закусками я увидела Бадди с Дереком – своих школьных приятелей и подельников (кто ещё помогал бы мне ловить жаб?), с которыми иногда пью пиво, приезжая домой. Я бы незамедлительно пошла прямо к ним, но вывернуться из цепкой хватки мисс Эдвардс не представлялось возможным, и уже через секунду я была окружена людьми с которыми не то что не дружила, которых на дух не переносила в школе.
– Андерсон, детка! Приехала таки! – Воскликнула Ким и заключила меня в объятия. Именно она когда-то дала мне прозвище Гризли.
– Потрясно выглядишь! – Воскликнула Дейзи, стоило мне только высвободиться из объятий Ким.
– Это что, Шанель? – с округлившимися глазами спросила Энжела.
К счастью, мне не нужно было ничего и никому отвечать – я отлично знаю, как вести себя, когда вдруг оказываюсь в плотном кругу папарацци в неудобное время.
Девушки продолжали что-то щебетать, а я вежливо улыбалась, когда за моей спиной раздался звучный голос, а на плечо легла большая твердая рука:
– Дамы, не задушите мою спутницу! – Провозгласил Кен. Все затихли, глядя сначала на него, а потом на меня. Ну а я, в свою очередь, досконально вспомнила насколько социально неловкой могу быть. Так и не придумав остроумного ответа, я вскинула бровь и посмотрела сначала на своё плечо, а потом на Кена, но едва ли это его проняло. Закатив глаза, парень вскинул руки:
– Ладно, ладно, не кипятись! Верну тебя твоему Рэнди в целости и сохранности!
Я удивленно подняла голову, а потом, возможно впервые, действительно посмотрела по сторонам.
Я была за тридевять земель от Солнечного Города, в захолустье, в котором родилась. Здесь не было и никогда не будет громких скандалов и закулисных интриг (ладно, может и будут, но самой громкой сенсацией станет то, что миссис Кольридж перестала ходить в парикмахерскую Гленпойнта и вместо этого ездит в салон в Твинсбурге, и все считают это вероломным предательством). Здесь никто не знает ни Красавчика Ричи, ни девушку по имени Линси Киллс, ни всех тех невероятно важных людей и само собой разумеющихся вещей, к которым мы так привыкли там, на побережье океана. Покосившись в сторону фуршета, я увидела, как Дерек с Бадди весело смеются над чем-то, что сказал Джим, их злейший враг, одетый сегодня в форменную куртку «Кукушек». И я наконец поняла то, что ускользало от меня всё то время, что я пряталась в доме или по пустырям: мы все, чёрт возьми, выросли. Целых двенадцать лет мы каждый день встречались, дружили, ругались, ненавидели и влюблялись друг в друга. Мы все учились быть людьми, сталкиваясь с определенными препятствиями, и теперь, пять лет спустя, когда все ссоры забыты, и мы снова собрались в стенах школы, в которой выросли, все действительно были рады друг друга видеть. И внимание ко мне не было продиктовано корыстными или злыми умыслами. Я просто была ещё одним лицом из прошлого, которое было приятно вспомнить. И я наконец расслабилась. В конце концов у меня тоже был целый ворох воспоминаний.
– Рэнди, говоришь? – Я искренне расхохоталась, – ох, насмешил! Давайте сместимся ближе к столу, а то я так хотела влезть в это чёртово платье, что даже не позавтракала!
Девушки одобрительно рассмеялись, а Ким, родившая двойню в позапрошлом году, пожаловалась, что ей теперь всегда приходится пропускать завтрак. У стола мы подошли к моим давним приятелям и я крепко обняла обоих. Мы танцевали, смеялись и вспоминали дурацкие школьные истории, а ближе к полуночи всю компанию выгнали из здания “Гленпойнт Хай”, и мы переместились на холм, с которого открывался прекрасный вид на город. Парни пытались развести костёр, девчонки о чём-то болтали, а я стояла почти у самого края, заворожённо глядя на небо.
Августовские ночи – пора мечтателей. Самое время отложить все свои срочные дела, сделать чашку крепкого ароматного кофе и устроиться на террасе в надежде увидеть звездопад. В Солнечном Городе никогда не видно звёзд, какой бы ясной ни была ночь, зато здесь и сейчас их была целая тьма. Они подмигивали мне своими ярко-жёлтыми, красноватыми или же холодными голубыми глазами с тёмно-синего небосвода, а затем, одна за другой срывались со своих мест, описывая дугу в прощальном пике. Конечно же я знаю, что это вовсе не звёзды падали, а всего лишь орбита Земли пересеклась с орбитой метеорного потока*, но, Господи, если такие невероятные вещи возможны, разве это не значит, что в этом сумасшедшем мире возможно всё? И я не стала называть себя идиоткой, когда закрыла глаза и загадала желание.
– Очень сильный звездопад в этом году. Я очень давно такого не видела, – сказала Аманда, становясь рядом.
– Я тоже. Возможно, мы просто перестали смотреть вверх?
Она не успела ответить – ребята развели костёр и звали всех делиться нелепыми историями и жарить зефир, так что мы присоединились к компании. Я как раз рассказала о лауреате премии «Идиот Года», который разделся в автобусе моей группы несколько лет назад, когда Аманда спросила:
– Андерсон, а ты знаешь Бритни Спирс?
Нет, Бритни Спирс я не знала. Но сколько бы я ни треплась о взрослости и прочей дребедени, я просто не смогла отказать себе в удовольствии, поэтому пожала плечами и ответила, как будто это нечто само собой разумеющееся:
– Ну да. – И ещё очень долго наслаждалась выражениями их лиц.
Моя последняя неделя дома пролетела совершенно незаметно – я вовсю готовилась к шоу на Риверспринг, прилежно пыталась хоть немного загореть и ходила по вечерам в местный бар, где пила пиво, общалась и играла в дартс с завсегдатаями. Но всё, что имеет начало, должно иметь и конец, в том числе и мой принудительный отпуск. В свой последний вечер в Гленпойнте я закатила барбекю на заднем дворе родительского дома, а на следующий день папа засунул мой чемодан в багажник, и родители повезли меня в аэропорт. У меня оставался целый свободный день перед Риверспрингом, и я намеревалась провести его в одиночестве, заново привыкая к тишине и пустоте собственной квартиры. Я возвращалась домой свежей, обновлённой. Почти-почти счастливой. Впереди меня ждало множество удивительных приключений, и, вдыхая аромат цветущей плюмерии, я наконец готова была просто жить.
В Солнечном Городе ничего не изменилось. Как и прежде здесь можно было просто слиться с толпой и бродить по улицам, рассматривая людей и проживать целые жизни вместе с ними, придумывая или угадывая их судьбы, а потом, с зелёным цветом светофора расставаться, чтобы не встретиться больше никогда. И было так чертовски правильно – не знать их.
Добравшись до своего дома, я весело поболтала с Винсом, привычно вызвавшим мне лифт, и поднялась на свой этаж, но, не дойдя до квартиры каких-то несколько метров, остановилась как вкопанная, до боли сжав в руке острый ключ.
Я всё ещё была той самой Линси – в кармане была зажигалка и пачка сигарет, а в груди – дыра размером с пепельницу. А Красавчик всё ещё был тем самым Красавчиком – с безупречной прической, в куртке, стоящей бешеных денег. Единственное, чем он отличался от того, кого я знала – сидел на плюшевом ковре под моей дверью.
– Я всегда знала, что однажды вернусь домой и увижу твой призрак на пороге.
Комментарий к Pulling Away to Know I'm Real * предлагаю вам самостоятельно решить, приходил ли Ричи проведать её. Ведь вполне возможно Линси не приснилось, что он там был :)
сюда просто напрашивается фраза ten ways to Sunday, но перевести её лучше у меня просто мозгов не хватает, наверное 😩 а с понедельником всё просто. У нас неделя именно с него и начинается, тогда как в англоязычном мире отсчёт ведётся с воскресенья 😀
Опять американщина. Оно само, честное слово. Фраза “means a world”. В самом начале Линси сказала ему: «It’s just a cup, not the whole world”, и теперь он ответил: «Maybe it wasn’t the whole world, but it meant the world. It’s time i give it back to you”. По-русски, по-моему, круче звучит. Но шо так, шо так – смысл не меняется, хоть я перевожу и не дословно (кто, блин, вообще дословно переводит?). Это все равно отсылка к той самой первой встрече из-за которой все и закрутилось. Типа, без этой чашки все получилось бы по-другому. Поэтому, блин, и целый мир. И игра слов. Конечно же.
Miss Murder – древняя как сам мир песня AFI, вы не можете ее не знать! 😀
я имею в виду pret-a-porter. Серьезно, вы видели, что они шьют? А haute couture у них красивые, конечно.
А вы как думали? Метеоры не хаотично летают тюда-сюда, а занимают четко определенную орбиту в космическом пространстве. Именно поэтому мы можем посмотреть на метеоритный дождь только в строго определённое время года.
No sir, nihilism is not practical – очень клевый альбом группы Showbread 2004 года
====== Never Happy Ever After ======
Во всех своих безуспешных попытках понять, что же такое эта чёртова любовь, я так и не поняла главного: любовь – это чистой воды эгоизм. Все говорят: «Если любишь – отпусти». Да к чёрту! Я никогда не хотела, чтобы Ричи был счастлив с кем-то другим, раз уж ему так захотелось. Я хотела, чтобы он, если и был счастлив, то со мной. Я хотела быть с ним, хотела взаимности и всеобщего признания этого прекрасного факта. И плевать я хотела, кто там и что думает об этом. В том числе и сам Ричи. И это бесконечное, невыполнимое желание обладать кем-то – и было тем, что сводило меня с ума.
Он сидел под дверью моей квартиры. Вот так вот запросто: сидел и ждал меня, опустив голову, позволив густым волосам закрыть лицо.
– Я всегда знала, что однажды вернусь домой и увижу твой призрак на пороге, – тихо сказала я, но он услышал.
Правду говорят: мечты сбываются только тогда, когда ты уже мечтаешь о совершенно других вещах. Сколько раз я представляла себе нашу встречу, продумывала диалоги, сочиняла остроумные реплики и, несмотря ни на что, собиралась снова броситься в его объятия, делая Красавчику большое одолжение. Я столько раз представляла, что он упал к моим ногам. И вот – он у моих ног. А я совершенно не знаю, что с ним делать.
– Каролина? – Ричи поднялся с пола и гордо расправил плечи. Он был таким красивым, что него было больно смотреть. Я только криво усмехнулась. Пальцы онемели, а во рту горчило так сильно, как будто я собиралась выблевать своё глупое сердце на этот чёртов ковёр. Наконец, первый шок прошёл и не осталось ничего, кроме усталости:
– Что ты здесь делаешь?
Ричи привалился к стене, и тяжело вздохнул:
– Я думаю, нам стоит поговорить. Я задолжал тебе хотя бы объяснение.
Он говорил так, будто эти слова вымотали его до последнего. И я не могла не подумать: неужели после всего, что было, всё, что мы можем чувствовать друг к другу – это усталость? Неужели мы больше никогда не улыбнёмся друг другу и не посмеёмся вместе над придурковатой шуткой? Неужели это – и есть конец? Неужели он действительно должен быть таким?
– Ты ничего не задолжал мне, Ричи, – а потом тихо добавила, – тебе не стоило приходить.
– Мне кажется, нам обоим нужен этот вечер и этот разговор. Даже если это всё, что осталось, – так же тихо ответил он.
– Ты прекрасно знаешь, что не интересуешь меня на один вечер, – я замялась и неловко пожала плечами. – А сказать по правде, ты уже не интересуешь меня вообще.
Я хотела отвернуться, но так и не смогла. Мы смотрели друг другу в глаза не отрываясь. Так, будто действительно прощались навсегда. Наконец он шагнул ко мне и бережно провёл по моей щеке кончиками пальцев:
– Глаза не лгут, Каролина. Особенно твои.
Я убрала его пальцы и сжала его руку:
– Всё прошло, Ричи. А если не прошло – пройдёт. Каждый раз я обещаю себе, что это больше не повторится, что это – в последний раз, и каждый раз делаю одну и ту же чёртову ошибку, стоит только посмотреть на тебя. Я не хочу в один прекрасный день стать бледной тенью самой себя. Я хочу быть счастливой. Скажи, разве я этого не заслуживаю?
В холле повисла звенящая тишина, нарушаемая только сердцем, стучащим у меня в ушах.
– Я люблю тебя, – наконец тихо ответил Ричи.
Время застыло. Я замерла в этом чёртовом моменте, не способная ни понять, о чём он говорит, ни пошевелиться. Момент растянулся на годы. Ключи, которые я держала в руке с тех пор, как зашла в здание, глухо звякнули о ковёр, разрушая вакуум в моей голове. Я наклонилась, чтобы поднять их, и внезапно рассмеялась. Смех всегда был моей защитной реакцией, когда я чувствовала себя уязвимой. Как бы счастлива я ни была, как бы больно ни падала – стоило рассмеяться, и привычная маска самостоятельно возвращалась, всё становилось на свои места. Но только не теперь. Я смеялась долго и обидно, слыша истеричные нотки в своём таком привычном смехе, но ничего не могла поделать. Нечеловеческим усилием я наконец заставила себя прекратить, ведь ещё немного – и смех сменился бы слезами.
– Ты представить себе не можешь, как долго я хотела услышать от тебя эти слова! Как я мечтала об этом. И вот, ты здесь, говоришь их. А мне уже не нужно.
Красавчик снова привалился к стене напротив и потёр лицо. После продолжительной паузы он сказал:
– Ты ведь тоже любишь меня. – И я прекрасно расслышала нотку непонимания в его голосе, поэтому только зло рассмеялась в ответ:
– А что такое любовь, Ричи?
Он посмотрел мне в глаза и ни секунды не медлил, как будто и вправду думал об этом:
– Это желание отдавать всё без остатка. И не требовать ничего взамен.
Длинные ногти так сильно впились в ладони, что чуть позже я обнаружила кровоподтёки, но как бы то ни было, это немного прояснило мысли в голове. Помогло проглотить тугой комок в горле. Когда я заговорила, мой голос не дрожал:
– Любовь – это не благотворительность. И нихрена ты о ней не знаешь.
Я наконец открыла дверь и обернулась. Красавчик поднял голову и посмотрел на меня больными глазами:
– Мы ведь не можем так расстаться.
Я только устало вздохнула:
– Можем. И расстанемся. Живи своей жизнью и будь счастлив, я искренне тебе этого желаю. А я буду жить своей. И тебе в ней места нет.
Я всмотрелась в его глаза и в кои-то веки он открыто смотрел в ответ. Не прятал взгляд, будто хотел чтобы я увидела всё: и влажный блеск его глаз, и боль, и сожаление, и горечь. И что-то ещё, чего я так и не поняла. Он смотрел так, будто хотел, чтобы я поверила. Я улыбнулась ему, сохраняя этот взгляд в своём сердце.
– Прощай, Ричи.
Он не ответил. Закрыв дверь, я устало привалилась к ней спиной и сползла на пол, зная, что, по ту сторону, он сделал то же самое.
Не знаю, сколько я так просидела не думая ни о чём, но первой моей связной мыслью было – даже не выпить, нет – нажраться в одиночку. Подняв себя с пола, я разбросала кругом свою дорожную одежду, и сменила её на белоснежную рубашку Красавчика, которую бережно хранила на дальней полке в гардеробной, в который раз обещая себе, что завтра выброшу её, а после – прошла к бару в гостиной и выбрала самый крепкий виски. Я взвесила его в руке и, повинуясь неясному, совершенно бессвязному импульсу, разбила бутылку о стену, а увидев в руке отбитое горлышко, воткнула его в ладонь. Пусть лучше рука болит. Возможно, она будет болеть достаточно сильно. А когда рука всё же заболела – острой, просверливающей в самые мозги болью, я смела всё, что стояло на соседней тумбочке на пол, рыча и грязно ругаясь. В гостиной царил бардак – пол был усеян разноцветными осколками, на светлом ковре расползлось уродливое пятно. Я рухнула на пол, прямо в осколки, и закрыла лицо руками.
Пока у человека есть причина просыпаться по утрам, он будет это делать. Поэтому – хоть и проспала всего несколько часов – проснулась я рано. Рука, аккуратно пристроенная на подушке, болезненно пульсировала, и опухла так, что я начала всерьёз сомневаться, что удастся затянуть её в перчатку. Полежав ещё совсем немного, я выбралась из постели и решила начать самый важный день в своей жизни с уборки в гостиной. Вооружившись сначала метлой, а потом пылесосом, я собрала все осколки. Пятна крови и виски на ковре стали гораздо большей проблемой – за полтора дня они успели намертво въесться в ворс, и я ни на что особо не рассчитывала, втирая в них моющее средство. Как ни странно, виски удалось отмыть полностью, от крови же остались блёклые коричневатые пятна, но они уже не слишком-то меня волновали, ведь пора было собираться.
Я успела выйти из душа и сменить бинты на покалеченной руке, когда раздался громкий и требовательный звонок в дверь, в то же время из-за двери послышался зычный голос Керри:
– Линси, твою мать, я знаю, что ты там!!! Открывай, пока я не вышиб хренову дверь! – Мне была дорога моя дверь, так что, разумеется, пришлось поспешить. Керри выглядил свежим, загорелым и гламурным донельзя. Я сгребла его в охапку прямо на пороге и очень крепко обняла. Мне ужасно не хватало его самого точно так же, как и его бесценных советов и знания элементарных вещей:
– Керри, детка, вернулся! Я так скучала по тебе!
– Как не вернуться, когда такое происходит? – Фейр театрально закатил глаза, и внимательно посмотрел на меня, – ты в порядке?
– Да, порядок, – я вымученно улыбнулась. Но Керри смотрел невероятно внимательно и, учитывая, что несколько дней назад мы говорили по телефону, и возвращаться в Солнечный Город Фейр совершенно не собирался, что-то серьёзное должно было произойти в нашем маленьком мирке.
– Что случилось? – Наконец спросила я после долгой паузы.
– Что с твоей рукой? – Задал Керри встречный вопрос.
Я знала, что он что-то знает, но не хотела признаваться в собственном кретинизме:
– Разбила вчера бутылку, растяпа. Порезалась, когда собирала осколки.
Фейр кивнул и, кажется, отпустил эту тему. Отбросив по-русалочьи зелёную чёлку с глаз, мой друг величественно прошествовал на кухню и зарылся в холодильник:
– Чёрт, Линси, начни уже покупать хренову еду! – Возмутился он и, сверившись с часами, набрал номер ближайшей закусочной, а я поймала себя на довольно частой в последнее время мысли, что и сама не прочь поесть. Пока Керри занимался нашим завтраком, я достала сценический костюм, собрала косметику в кейс и выбрала одежду, в которой поеду на саундчек. А потом крикнула из гардеробной:
– Раз уж ты вернулся, займёшься моим внешним видом?
Мой друг фыркнул, остановившись в дверях:
– А на кой чёрт я, по-твоему, вообще приехал?
Разнообразия ради сегодня вёл Керри, поэтому, заехав за пакетами с горячим, калорийным и ужасно вредным завтраком, мы в бабушкином темпе выехали на SU-150, не слишком-то стремительно сокращая расстояние до Риверспринга. Честно говоря, я сетовала на то, какой Керри аккуратный водитель ровно до того момента, как он утвердительно спросил, не отрывая взгляда от дороги:
– Он ведь приходил. – И у меня не было сомнений, что Фейр точно знал, что Красавчик был у меня. Я только вздохнула и откусила большой кусок буррито, лишь бы не отвечать.
– Разговор не удался? – Покосился на меня Керри.
– Нам не о чем говорить.
Фейр тяжело вздохнул, и перестроившись в третий ряд, добавил скорости.
– Он порвал с Алексой. Ушёл от неё сразу после «Жести», – Наконец сказал он по–прежнему не глядя на меня. А я... хорошо, что я сидела. Несправедливость и абсурдность ситуации просто даже оскорбляли. Я весь чёртов год ждала, чтобы он наконец бросил эту корову. Или, на худой конец, оставил в покое меня. Но нет, чёрт побери! Нет! В мире Красавчика так почему-то не работало! А теперь я с трудом могла представить себе мир, в котором он на самом деле бросает Мисс Слишком-Большая-Чтобы-Быть-Упругой, вместо того чтобы обманывать её со мной и Бог знает с кем ещё. Они были константой. И теперь, когда константы вдруг не стало, я не совсем понимала, как мне реагировать или вести себя дальше.
– То есть, как ушёл? – Наконец глупо спросила я, зависнув на минуту. Керри только снова покосился на меня и наконец вздохнул:
– Я не знаю, детка. Но это – факт.
– Ну и почему тогда он об этом не сказал?
– А ты бы стала слушать?
«Я люблю тебя»
– Нет. Не стала бы, – покачала я головой. – Тем не менее, почему об этом ничего не писали? Это же хренова сенсация!
– Не писали. А со вчерашнего дня об этом не пишет только ленивый. Ты что, новости не читала?
Не читала. Но, отложив едва начатую еду в сторону, собиралась именно этим и заняться. Керри предупреждающе вытянул руку и переложил пакет с буррито обратно мне на колени:
– Никаких новостей, пока не поешь. Я достаточно наобщался с Чарли по этому поводу.
Я только закатила глаза, а Керри добавил газу. Мы надолго замолчали.
Мы так неслись, что когда я наконец расправилась со своей порцией, мы уже подъезжали к Риверспрингу.
– Керри, а откуда ты знаешь, что он приходил? – Спросила я со всё ещё набитым ртом просто чтобы не молчать, и Фейр тут же подтвердил мои догадки, картинно закатив глаза:
– Потому что это я сказал ему когда ты приезжаешь. – И тут же сменил тему, – почему ты не отвечала на мои звонки?
Так вот, кто названивал мне весь день и пол ночи. Я беспечно пожала плечами:
– Оставила телефон на беззвучном. Хотела посидеть в тишине и осмыслить всё.
Керри кивнул, и молча свернул на подъездную аллею арены.
Прочитать свежие новости в машине я так и не успела, а потом резко стало не до того. За распевкой, саундчеком и прогоном всей программы, я успела напрочь забыть вообще обо всём. Затем нужно было срочно краситься и одеваться, чтобы успеть дать три интервью, а потом, совершенно внезапно, команда поддержки закончила своё выступление, и пришел наш черёд выходить на сцену. Скрестив ладони, мы сумасшедше, счастливо улыбались друг другу, даже не произнося обычный девиз. Мы долго к этому шли, жертвуя всем. Мы это заслужили. И совершенно неудивительно, что мы невероятно гордились собой, друг другом и всей командой. Неудивительно, что мы были счастливы. Но после этого стадиона, места на который были распроданы ещё в прошлом месяце, я даже не знаю, о чём ещё мечтать, к чему стремиться. Что на этом свете может быть важнее любви стольких людей? Любовь кого-то одного, пусть даже и взаимная? Нет, не думаю. Настоящая дружба – вот, что важно. И, наверное, главное, что мы есть друг у друга. Пятеро друзей несколько лет назад игравшие на расстроенных инструментах в разваливающемся клубе, куда уже лет десять никто не приходит. Вместе прошедшие огонь и воду, всегда готовые подставить плечо. Я никогда не забуду, что Линси Киллс когда-то была просто Каролиной – обычной девочкой, которая верила в сказки. Что ж, сказок не бывает, в этом я вполне разобралась, зато дружба – вполне реальна. И я могу быть уверена, что никогда не потеряюсь в свете софиотв, ведь пока мои друзья рядом, я точно знаю кто я, и где нахожусь. А любовь... да пошла она к чёрту!
Из ступора меня вывел звонок, подсказавший, что пора выходить. Хлопнув меня по плечу, Кэш первым выбежал на сцену, и встав перед барабанной установкой, поднял вверх палочки, отбросив тень на полотно, закрывавшее сцену от любопытных глаз публики. За ним устремился Алекс и его первый аккорд подхватил многоголосый рев толпы. Джонии побежал следом. Ударив Ская по протянутой ладони, я отвернулась, чтобы не смотреть ему вслед. Заламывая скользкие, мелко дрожащие руки, я сделала глубокий вдох, приготовившись. Толпа всё громче и громче призывала нас наконец-то начать, поэтому с третьим аккордом я присоединилась к ребятам, тоже отбросив тень на полотне. Парни подняли вверх свои гитары, чтобы круче смотреться и на секунду всё смолкло, а потом, с громким хлопком полотно упало, и шоу началось.
Прелесть софитов в том, что они слепят. Исполнители почти не видят зал, и нам всем это было только на руку, ведь, отрешившись от мысли о том, что это – арена, мы просто делали то, что любим больше всего на свете и получали от этого удовольствие. Мы танцевали, прыгали и подкалывали друг друга, как будто сцена не была огромной, как будто это – наше обычное шоу. Энергия била через край и через полтора часа я уже даже не думала о том, сколько людей на нас смотрит. Остались только мы пятеро.
Мы играли последнюю перед выходом «на бис» песню, и перед самой кульминацией сделали паузу. Парни перестали играть, а я, выставив перед собой микрофон, подошла к краю сцены, призывая зал петь. И, Господи, он пел! Мы не впервые выступали на такой большой площадке, но это – первый раз, когда именно Clockwork Hearts были гвоздём программы. Публика часто подхватывала слова и здорово помогала мне, когда не хватало дыхания продолжать, но, я клянусь, ещё ни один зал не пел так громко и так слаженно. И этот момент единения с такой прорвой людей сделал меня настолько счастливой, что я чуть не расплакалась. Тут же откуда-то справа возник Алекс и клюнул меня в щёку, а слева подошёл Скай и, взъерошив мне волосы, стал размашисто жестикулировать, призывая зал петь ещё громче. И он пел.
Наконец, когда слова закончились и гвалт поутих, я представила зрителям нашу команду под эпичный проигрыш – сначала Кэша, потом Джонни, затем Алекса, Ская и, наконец, себя. Дождавшись, когда зал снова затихнет, я, без поддержки, низко пропела ту строчку на которой остановилась, затем, хихикнув, вступила ещё раз чуть выше, а потом, отсчитав четыре удара метронома, вступила на верхах, и под барабанную сбивку и оглушительный выстрел пушек с конфетти, взяла свою самую высокую ноту, которую поддержала вся группа. Музыка снова играла, сцену и первые ряды засыпало настоящим ливнем из блёсток, а я просто пыталась не потерять опору и не квакнуть в микрофон. Вот смеху было бы. Но, как ни странно, мне удалось благополучно выйти в вибрато и затихнуть, и с последним аккордом софиты погасли, оставляя зал в кромешной тьме. Тем не менее, люди не спешили расходиться, скандируя наше имя и требуя «ещё одну». Мы были готовы, и когда софиты снова зажглись – неярко и даже как-то по-домашнему – я впервые за этот вечер вставила микрофон в стойку и подтащила её к самому краю сцены, чтобы быть как можно ближе к зрительному залу.
Публика оглушительно взревела, стоило Скаю только начать плавный перебор – ведь все узнали песню с нашего самого первого альбома. И когда я вступила, зал оглушающе громко пел её вместе со мной.
Храни свои секреты у меня под кожей.
Всё забирай, оставь мне лишь грехи.
Свобода стала тесной клеткой,
А ярость маской нежности не скрыть.
Дай мне уйти, если не любишь.
Беги, скрывайся, не смотри назад.
Я не смогу убить того, кого не существует,
Но в сердце не осталось сил прощать.
Я не могу беспечно улыбаться, зная,
Что всё исчезло без следа —
Ведь время никого не возвращает,
Жизнь изменяя навсегда.
И я упорно пачкаю помадой твои письма,
