Текст книги "Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение)"

Автор книги: Тиамат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава 2

«Долгие проводы долгие слезы». Кавалер Ахайре вспоминал холодные нефритовые глаза своего сына и думал, что был бы совсем не против, если бы они хоть слегка увлажнились слезами.

Впрочем, когда он сам вот так же стоял в гавани Трианесса, целую жизнь назад! провожая отца все в тот же таинственный Иршаван, его глаза были мокры вовсе не от предстоящей разлуки. Юный кавалер Ахайре отчаянно, до слез завидовал. Ему хотелось выйти с отцом в открытое море, быть его правой рукой, а когда железного кавалера Руатту свалит, ну, к примеру, жестокая лихорадка, то именно Альва возьмет на себя командование кораблем и проведет его сквозь бурлящий котел Пояса бурь, и именно Альва первым ступит на берег таинственного Иршавана, и его будут там ждать прекрасные чародейки, воительницы, драконы, пираты, варвары и прочая экзотика.

О, если б он тогда знал, что за судьба ждет его отца, он был точно умер от зависти или пробрался бы на борт корабля и спрятался в трюме… Но к тому времени, как кавалер Ахайре обрел упомянутое знание, завидовать уже было нечему: ему самому экзотических приключений хватило выше крыши и варваров, и воительниц, и прекрасных чародеек, и того, чего, согласно легендам, в Иршаване не было (оборотней, например). Но тогда, в двенадцать лет, он грезил о дальних странах, как все подростки; и мечты о пустынях Арислана, джунглях Джинджарата, фиордах Белг Мейтарн, вершинах Хаэлгиры бледнели и меркли перед мечтой о Западном крае, откуда еще никто не возвращался.

Потрясением было узнать, что отец не собирается брать его с собой. Альва опустился до того, чтобы умолять, даже зная, что это бесполезно, потому что кавалер Руатта принимает решение раз и навсегда, и воздействовать на него невозможно. Он был ребенком, когда между родителями впервые зашла речь о путешествии, но прекрасно понял, что мать была категорически против. Они стали ссориться; леди Майвен сходила к завтраку с покрасневшими глазами, и Альва знал, что она опять рыдала всю ночь в своей спальне. Кавалер Руатта уехал из замка за месяц до назначенной даты, присмотреть за подготовкой, и леди Майвен страшно кричала на него накануне вечером, так что даже отдельные слова можно было разобрать через дверь, отрывочные и бессмысленные для Альвы тогда, как например, это:

– Пятьдесят миль тебе мало между вами, тебе хочется пять тысяч положить и еще Пояс бурь впридачу?

Только через много лет кавалер Ахайре понял, что она имела в виду. Вернее, кого. Государева супруга к тому времени уже умерла, и наверное, им стало труднее прикидываться, будто расстались они ради радостей семейной жизни, и труднее противостоять искушению вернуть все, как было. А может быть, дело вовсе не в этом, и нынешний циничный кавалер Ахайре, которому сравнялось столько лет, сколько у него язык не поворачивался назвать, сказал бы так: «Рудра захотел больше, чем трахать короля, самому стать королем». Конечно, королевский титул как таковой Рудре даром не сдался; ему просто было тесно в Пандее, нигде здесь он не мог бы добиться большего, чем уже добился, и даже магическая карьера была весьма сомнительна, коль скоро у него даже спонтанной инициации не случилось. При всем уважении к Дэм Таллиан, перспектива долгих лет обучения под ее чутким руководством наверняка так же не вызывала энтузиазма у отца, как и у сына. И куда ему было себя приложить? Он же собственными руками разгромил морских пиратов Белг Мейтарн и племена Дикой степи, так что они начали поднимать голову только лет через двадцать.

Худшим кошмаром Альвы Ахайре было: он попадает в Иршаван, находит отца, и тот отказывается ехать с ним. И что тогда? Возвращаться без него или вязать и тащить на корабль? Изначально бессмысленное предприятие. Может, вместо того, чтобы разыскивать отца на краю света, надо было потратить время на сына? Узнать его лучше, следить, как он растет, заниматься его воспитанием… впрочем, всегда казалось, что уж ему-то нечему научить свое дитя наполовину эльфийской крови.

Наверное, это было правильно. Оставить его расти на свободе и подождать, покуда он сам не заскучает, не захочет найти его и сказать: отец, я вырос, я стал равным тебе, пришла пора нам узнать друг друга. Так он собирался сказать кавалеру Руатте.

Но что ответит ему отец?

Сейчас, в открытом море, на колеблющейся под ногами палубе корабля, кавалер Ахайре ощущал себя не одним человеком, а звеном в цепи поколений. Его отец и его сын незримо присутствовали рядом, и оба были чужаками, равно незнакомыми ему, без которых он прожил большую часть своей жизни.

Кавалеру Ахайре стыдно было признаваться самому себе, что он не любит своего сына. Вернее, любит не так сильно, как следовало бы родителю. Разумеется, он отдал бы свою жизнь за него в любой момент; разумеется, для него не было никого дороже, кроме Итильдина и Кинтаро; разумеется, Таэсса с колыбели не знал ни в чем недостатка. Но будем смотреть правде в глаза: не будь этот тихий серьезный малыш его сыном, уделил бы ему кавалер Ахайре хоть пять минут?

Увы, случается и так, что долгожданные, любимые дети становятся помехой для родителей, непомерной обузой. Что уж говорить о ребенке, заведенном из чувства долга? Считалось, что после десяти лет криданский дворянин служит родителям, после двадцати себе самому, после тридцати родине. Для криданского дворянина, перешагнувшего рубеж тридцатилетия, первейшим долгом считалось завести наследника и воспитать в нем (или в ней) веру в справедливость бога, почтение к королевской власти, рыцарское достоинство и доблесть. Разве быть родителем труднее, чем пажом короля, лейтенантом королевской гвардии, агентом Тайной службы?

Альва представлял себе модель семьи по образцу своей собственной. Воспитанием занимается мать с кучей нянек, а отец целыми днями пропадает в кабинете, изучая карты и книги, лишь изредка снисходя до общения с подрастающим наследником осуществляет, так сказать, общее руководство. Но супруга оставила его, едва прошел год после родов, чтобы никогда не возвращаться. Конечно, имелась у Таэссы и куча нянек, и любящая бабушка, и нежный заботливый дядя, по освященной веками традиции Древних играющий роль отца… только вот незадача, дядя еще был по совместительству любовником кавалера Ахайре, и его очень не хотелось ни с кем делить. Сколько раз Альва чертыхался сквозь зубы, проснувшись ночью и не найдя рядом Итильдина, который услышал плач младенца через два коридора и пять дверей! Да, он банально ревновал, как случается молодым отцам, если они очень влюблены в мать, а она поглощена заботами о ребенке. Потому, кстати, в Криде считалось не слишком хорошим тоном жениться по любви.

Кроме ревности, где-то в глубине души, так глубоко, что и сам не осознавал, кавалер Ахайре испытывал своего рода зависть. Кавалер Таэлья обещал вырасти в юношу настолько прекрасного обликом, что Альве и не снилось. Будто этого мало, эльфийская кровь наделила Таэссу долголетием, способностью к обучению и остротой ума, намного превосходящими человеческие. Рядом с ним кавалер Ахайре сам себе казался глупым и легкомысленным; а в придачу как нельзя более остро ощущал, что молодость его миновала, что он достиг предела своих возможностей и в поэзии, и в магии, и в искусстве любви.

Все это были пустячные чувства, знакомые всем и каждому, мимолетные, не укореняющиеся в душе и способные со временем развеяться, как дым. Но дело было и в самом Таэссе. Отец и сын были слишком разные.

Альва знал, что его собственному отцу была не по душе легкомысленная непосредственная натура сына. Но тогда ему казалось, что суровый кавалер Руатта просто желает воспитать в нем ответственность и серьезное отношение к жизни. Теперь рядом с кавалером Ахайре рос мальчик наполовину чужой крови, по-эльфийски сдержанный и рассудительный, очень рано научившийся ходить и говорить, потом читать и писать, потом манипулировать людьми. У него была красота, но обаяния не было ни на грош, и безуспешно Альва искал в нем хоть немного своей взбалмошности, искренности, эмоциональной несдержанности. Когда Таэссе было уже лет пять или шесть, кавалер начал ощущать себя в его обществе скованно: казалось, малыш оценивает его, и оценка эта далеко не лестна. С ним невозможно было играть ни в какие игры, требующие ума, ловкости или быстроты разобравшись в правилах, Таэсса с легкостью обыгрывал всех, кроме Итильдина. В то время как другие дети приставали к родителям с вопросами типа: «Почему небо синее?» Таэсса допытывался: «Почему у Марранги флот больше, чем у Криды? Почему в сонете именно четырнадцать строк?» Запутавшись в объяснениях и препоручив малыша Итильдину, кавалер Ахайре с грустью признавался сам себе, что родителем оказался никудышным.

Не то чтобы его это мучило. Просто были моменты, когда ощущение становилось особенно острым и даже болезненным. Например, когда он стоял на палубе «Леопарда», в трианесской гавани, командуя своим диковинным матросам поставить паруса и отдать якорь и смотрел на красивого стройного мальчика с белой кожей, с волосами цвета бледного золота, который так и не стал ему родным и близким. С возрастом стало заметно, что они даже внешне не похожи. Всякий, кто был не в курсе запутанных родственных отношений в семье кавалера Ахайре, счел бы отцом Таэссы не его, а Итильдина.

И еще об одном не мог не думать кавалер Ахайре. Если бы не сын, если бы не Таэсса, если бы не та странная ночь, когда он держал в объятиях своего эльфа в женском теле то Итильдин бы сейчас стоял на палубе вместе с ним.

Ах да, пророческое видение, как он мог забыть.

Ну почему он повторяет судьбу отца даже в деталях? Тот тоже оставил в Криде и сына, и возлюбленного. Но Альва всерьез рассчитывал обернуться скорее, чем кавалер Руатта. И вообще, он тешил себя надеждой, что миссия его будет куда более успешной и эффектной. Для начала, он не собирался погубить попутно столько же народа, сколько было на «Химере», разбившейся в Поясе бурь. Его корабль был легче, меньше, маневренней, и в команде не было ни единого живого человека. Нет, кавалер Ахайре вовсе не освоил запрещенное искусство некромантии. Он просто сотворил големов глиняных и парочку тряпичных, чтобы лазали по мачтам. Големы были неуклюжие и страшненькие, но издалека вполне сходили за людей. Им не нужна была еда, вода, сон, отдых, они не жаловались, не протестовали, не отлынивали от работы словом, почти идеальные матросы. Для идеальных им следовало бы стать чуточку поумнее, а так приходилось на каждое действие отдавать свой особый приказ, словами или мысленно.

В случае крайней необходимости Альва мог справиться с кораблем на пару с Кинтаро, даже без помощи магии. Степняк долго сопротивлялся урокам морского дела: дескать, воину степей неприлично лазать по мачтам, ставить паруса и драить палубу, и он, Кинтаро, не будет заниматься подобной ерундой ни под каким видом. Коварный Альва, впрочем, нашел контраргумент. Он сказал: «Представь, что это твой боевой конь. Коня же ты чистишь, купаешь, седлаешь и кормишь!» Крыть было нечем. Кинтаро нехотя согласился освоить хотя бы самые примитивные действия, на самый-пресамый крайний случай. Альва уповал, что случай не наступит, но надо быть готовыми ко всему.

Быстро насытившись видами открытого моря, Кинтаро заскучал, что всегда случалось с ним в обстановке бездействия. По большей части он тренировался с мечом, стараясь приноровиться к непривычно подвижной палубе под ногами, ловил рыбу с борта или просто валялся на солнышке, как кошка. За прошедшие годы он подчинил и обуздал своего зверя, так что после метаморфозы пантера была способна вести себя вполне разумно, только что не говорила. Но и кошачья сущность воздействовала на человеческую. Кинтаро не любил воду (хотя плавать умел отлично), видел в темноте, стал не дурак поспать, особенно днем, чем раньше грешил один только Альва. И ступал теперь еще более бесшумно, чем раньше, так что без труда подкрадывался сзади даже к эльфу, не то что…

– О чем задумался?

Голос Кинтаро раздался прямо над ухом, и две сильные руки обняли кавалера Ахайре за талию. Альва вздрогнул, не удержавшись от громкого испуганного «ах!», и привалился всем телом к степняку, потому что ноги его не держали. Ну вот, легок на помине.

– Боже милосердный, сколько раз просил не пугать так! Ты меня до разрыва сердца доведешь!

Степняк самодовольно фыркнул.

– Ты же маг, рыженький. Что это за маг, который позволяет хватать себя за задницу?

– Ты, положим, не за задницу схватил… (Кинтаро снова фыркнул и переместил руки пониже) Вот дождешься, я от испуга файерболом отвечу!

– Ну, если не увернусь, значит, заслужил, пробормотал Кинтаро, зарываясь лицом в волосы кавалера, и кавалер в очередной раз не попросил его никогда больше так не делать.

Кинтаро, конечно, послушался бы, но Альва сомневался, что он сам вот прямо так уж против, когда его изредка хватают внезапно в охапку и тискают. Можно эротично вскрикнуть, задрожать, пошатнуться, чтобы нападающий прижал тебя крепче, схватиться за сердце, успокаивая его бешеный стук, пытаясь отдышаться, и тогда горячие губы находят твой рот… Если б он хотел отучить Кинтаро от этой дурацкой привычки, то можно было даже не просить достаточно поставить магический щит пару раз, или заклинанием обострить чувства, или чаще пользоваться внутренним магическим зрением, которое приличные маги после долгого обучения доводят до автоматизма… Он быстренько окинул этим зрением все вокруг, потому что намерения Кинтаро были, как всегда, очевидны, и сам Альва был не против ненадолго отвлечься от штурвала. Так, големы трудятся, паруса полны ветра, корабль исправно разрезает грудью волны, на горизонте только легкие облака, впереди никаких рифов и скал… Он вздрогнул, поймав ощущение знакомой ауры, которой в море обычно не бывает.

Магия.

– Не сейчас, Таро, сказал он твердо, снимая с себя его руки. Меч у тебя далеко?

– Все при мне. Что-то чуешь?

– Вон туда смотри, он указал на юго-восток, сам достал подзорную трубу и уставился в указанном направлении.

Ничего, только волны и небо. Хотя магическая аура ощутимо приближается. Маг или магическое создание.

– Дьявольское пламя, есть только один маг, который захочет навестить меня перед путешествием в Иршаван. Очень на нее похоже рыскать в море за сто миль от берега. Как будто нельзя по-человечески в гости прийти, письмо написать, хотя бы по зеркалу поговорить… Интересно, она на дельфине плывет или прямо сразу на морском драконе? пробормотал Альва, продолжая вглядываться в горизонт по левому борту.

Через минуту на лице его нарисовалось крайнее изумление. Кавалер Ахайре медленно сложил подзорную трубу, восхищенно выругался и приказал големам убрать паруса и лечь в дрейф.

К ним действительно приближался морской дракон.

Очень скоро уже можно было различить невооруженным взглядом огромную голову, поднятую из воды, плавник и хвост, выставленный вместо руля. Дракон рассекал волны красиво и прямо, и радуга играла в облаках водяной пыли, поднимавшейся над бурунами. Зрелище, достойное быть воспетым в стихах и прозе. Кавалеру Ахайре невольно вспомнилась цитата из классики: «Обликом своим он больше всего походил на огромную змею с собачьей головой, покрытую блестящей кобальтово-синей чешуей. У дракона были четыре сильные лапы с изогнутыми когтями, плавники, словно у рыбы, и длинные усы, как у сома, а пасть полна острейших зубов. Являл он собой зрелище одновременно забавное и грозное». Только чешуя у дракона была не синяя, а скорее голубая, и на его шее, держась за усы, сидела не воительница Ашурран, а другая дама, хорошо знакомая обоим путешественникам.

– Что, опять? с тоской протянул Кинтаро, даже не пытаясь схватиться за меч. Против морского дракона он бы вышел с обнаженным клинком, но против Дэм Таллиан его боевое искусство было совершенно бесполезно.

Альва успокаивающе похлопал его по плечу, но сам на всякий случай сконцентрировал огненную стихию в правой руке, чтобы быть в полной боевой готовности. Угрозы он, впрочем, не чувствовал, просто хотел добавить себе уверенности. Конечно, с этими магами всего можно ожидать, но Дэм никогда не была склонна к открытой конфронтации. И то верно, что в магии воды не так много боевых заклинаний, по сравнению с другими стихиями.

Корабль, двигавшийся какое-то время по инерции, наконец, остановился, покачиваясь на волнах. Переполошившиеся чайки оглашали воздух криками. Всплеск магии и море на добрых полмили вокруг корабля застыло, как стекло. Уж в чем-чем, а в стиле магу Воды первой ступени Дэм Таллиан не откажешь. Дракон величаво преодолел оставшееся до корабля пространство, уже не плывя, а скользя по застывшей воде, и осторожно положил голову на борт. Дэм Таллиан грациозно спрыгнула на палубу.

Хоть Альва и Кинтаро не особенно были рады встрече, они не могли не залюбоваться в восхищении волшебным «скакуном» и наездницей. Дракон был фантастически красив и изящен, его большая вытянутая морда, украшенная короной рогов, совсем не казалась массивной. Голубая чешуя переливалась под солнцем, из ноздрей тонкими струйками вырывался пар, и золотые глаза с зелеными вертикальными зрачками сияли, как драгоценные камни. В этих глазах была мудрость веков и вместе с ней неиссякаемое любопытство и юношеская игривость. Воображение Альвы услужливо подсунуло ему картинку, как дракон мог бы выглядеть в человеческом облике, и ему стоило большого труда отогнать развратные мысли.

Дэм Таллиан нисколько не изменилась за все эти годы даже, кажется, помолодела. Альва слыхал, что чем старше маг, тем более юный облик он себе выбирает. В Криде и Марранге даже был специальный закон, запрещающий магам выглядеть моложе четырнадцати лет. «Вот бы еще закон запрещал им так одеваться!» с легкой досадой подумал кавалер Ахайре. Мало того, что Дэм нарушила их «минуты нежности», так еще и имела наглость явиться почти голышом!

Ну, формально чародейка была одета от шеи до пят. Но одежда ее представляла собой что-то вроде перламутрового тумана, так плотно облегающего тело, что взору были доступны все без исключения изгибы и выпуклости. Он все еще помнил, как держал это тело в объятиях, и какова на ощупь ее атласная кожа, и как теплеют ее ледяные глаза в минуты экстаза. Волосы ее в этот раз были не зелеными, а серо-синими, цвета стылой воды, и косы стекали на шею и плечи, как горные ручейки.

Кинтаро ограничился кивком и за все время исторической встречи не произнес ни слова. Альва отвесил изящный придворный поклон и поцеловал чародейке руку.

– Ты прекрасна, как заснеженная вершина, а твой дракон просто поражает воображение. Настоящий? Или иллюзия?

Раздалось фырканье, похожее на то, что издают киты, выныривая из воды, и вместо чародейки ответил дракон:

– Настоящий. Можешь меня потрогать, благородный кавалер Ахайре. Можешь даже подергать за усы. Отдаленному потомку моей славной матушки я позволю подобное нахальство.

Голос у него был рокочущий, сильный, в то же время мелодичный и как будто бы даже юный.

– Так вы… ты… Юуджи Золотые глаза? Сын Ашурран, после смерти ставший морским драконом? Тот, который превращается в человека раз в тысячу лет? вскричал пораженный Альва и с новым уважением посмотрел на Дэм Таллиан.

– Не смотри на меня так, мой серебряный, она улыбнулась. Моя сила не настолько велика, чтобы подчинить себе морского дракона. Юуджи любезно согласился меня сопровождать. Мы с ним старые друзья.

Столько теплоты было в ее обычно холодном голосе, что кавалер Ахайре сразу все понял. Вот кого она собиралась ждать триста лет. Дожидаться, чтобы он на один день стал человеком. Да, Дэм Таллиан ни в чем не мелочилась, и в любви тоже.

Он подошел и с замиранием сердца погладил дракона по чешуйчатой морде. Тот зажмурился и довольно зафырчал.

– Это правда, что в моих жилах течет кровь Ашурран, великой воительницы? спросил кавалер Ахайре задумчиво. Тогда от которого из ее сыновей происходит мой род?

– Не от меня уж точно, Юуджи хихикнул лукаво, совершенно по-человечески. Мне показалось, ты торопишься в Иршаван. А мы, драконы, не умеем рассказывать короткие истории. Когда ты вернешься, разыщи меня, и я тебе поведаю историю твоего рода. Конечно, в обмен на историю твоих странствий.

– А вы, драконы, можете достичь Иршавана?

– Можем, конечно, хоть и с превеликим трудом. Откуда бы иначе брались сказки и легенды о Западном крае, если никто из людей оттуда не возвращался? Для того я здесь, чтобы показать тебе наименее опасную дорогу сквозь Пояс Бурь. Держи курс на Одинокие острова, а оттуда я поведу твой корабль через рифы.

– Не сочти за оскорбление, но у меня нет особенных причин доверять ни тебе, ни твоей даме.

Дэм Таллиан провела прохладными пальцами по его щеке Альва заметил, как брови Кинтаро сдвинулись, и отстранился. Она сказала тихо:

– Строгих наставников никто не любит. Их единственная награда видеть, что ученик вырос и обрел могущество. Рада, что ты не бросил занятий после того, как покинул мою башню. Твоя сила возросла за эти годы, я чувствую твой огонь. Не скажу, что твое пленение не доставило мне удовольствия, но в тот раз мои цели совпали с волей богов. Альва, серебряный мой… Неужели ты думаешь, что я не желаю тебе и Рудре благополучно вернуться назад?

– Послушай, Дэм, Альва, наконец, нашел, с кем можно поделиться своими сомнениями. Если мой отец стал настолько могущественным магом, как гласят легенды, почему он сам не вернулся в Криду? Ему это должно быть раз плюнуть.

Она рассмеялась, будто весенняя капель зазвенела.

– О, Альва, будь это так, чародеи Криды уже исследовали бы Иршаван вдоль и поперек. Но магический путь туда закрыт. Ни один маг не способен поставить портал туда, где никогда не был; но даже если он достигал Иршавана на корабле, как простой смертный, то никогда не возвращался назад и никаким способом не мог подать о себе вестей. Магические зеркала тоже не показывают, что творится в Иршаване, хотя в Пандее практически нет уголков, куда не мог бы заглянуть чародей с помощью зеркала. Пояс бурь не просто полоса ураганных ветров и сильнейших течений, это барьер между двумя мирами, действующий на пространство и время.

Кавалер Ахайре вздохнул.

– Мне всегда не по себе, когда красивая женщина начинает изъясняться языком науки. Другими словами, на портал рассчитывать нельзя? Хоть я до сих пор не освоил мгновенное перемещение, но надеялся, что знаменитый чародей Руатта поможет мне в этом. Ты приплыла только затем, чтобы развеять мои надежды?

– Поступая в Гильдию магов, я написала исследование по природе Пояса бурь. В конце концов, это главным образом моя стихия вода. Мне нечем было помочь Руатте, когда он отправился в Иршаван, но теперь, когда твои и его магические способности пробудились, может сработать, она сняла с руки кольцо и протянула Альве.

Он машинально отдернул руку.

– Знаешь, принимать кольца от тебя дурная примета.

– Можешь не надевать его, а носить на шее, как хафлинг из сказки, с легким раздражением сказала она. И пусть твой варвар не зыркает на меня, как разъяренный бык. Если он сдвинется с места, я его заморожу. Ему полезно будет освежиться.

Кавалер Ахайре захохотал:

– Узнаю госпожу Дэм Таллиан, а то твои речи насчет поддержки и помощи меня немного смутили. Так у тебя есть научная теория, и ты хочешь ее проверить? А я буду подопытным кроликом в очередной раз?

Она нисколько не смутилась.

– Что-то вроде. Я думаю, ключ к перемещению через барьер вода. Вам следует находиться в воде при попытке поставить портал. Кольцо ключ-портал, он ведет в мою башню неподалеку от острова Кейд. Он способен принимать и накапливать магическую энергию. Я заряжала его несколько лет. Смотри, сейчас камень светится синим: значит, для перемещения достаточно надеть кольцо и дать мысленный приказ. Однако, когда ты пересечешь Пояс бурь, камень перестанет светиться и побледнеет. Твоей магической силы наверняка будет недостаточно, чтобы зажечь его снова, но я верю, что Рудра справится. Или легенды безбожно про него врут.

– А когда мы попадем в твою башню, то окажемся в плену уже оба? ехидно поинтересовался кавалер Ахайре, не спеша принять сомнительное кольцо.

– Ах, какими все становятся подозрительными к старости, не менее ехидно ответила она.

– У меня была хорошая наставница, буркнул, помрачнев, кавалер Ахайре. Слово «старость» ему никогда не нравилось, особенно в применении к нему самому.

Дракон легонько ткнулся мордой в его плечо и пророкотал:

– Позволь мне сказать, мой дорогой дальний-предальний родич. Слышал ли ты когда-нибудь, чтобы морские драконы лгали или нарушали слово? Так вот, я обещаю, что сделаю все, чтобы ты с чародеем Руаттой благополучно вернулся из Иршавана, и чтобы по возвращении вам не чинилось никаких препятствий. Великий чародей мне не отец, но благодаря ему я появился на свет, потому что он спас мою матушку и помог ей попасть в этот мир. Это самое малое, чем я могу его отблагодарить. От нее же я знаю, что душа его тоскует в Иршаване и стремится к родным и любимым, которых он покинул.

– Как это может быть, если Ашурран жила четыре тысячи лет назад?

– В нашем мире да, но в Иршаване время течет иначе. Чародей Руатта появился там еще до того, как она родилась. В каком-то смысле она моложе тебя.

– Только не говори мне, что она спала с моим отцом, иначе я свихнусь, жалобно простонал кавалер Ахайре. Представить только, она спала с собственным пра-пра-пра-пра-правнуком! А если бы она родила от него ребенка в этом мире, и он стал бы его пра-пра-пра-пра-и-так-далее-дедушкой? Жуть какая.

– Вот потому я сам никогда не путешествовал в Иршаван, сказал Юуджи серьезно. Жутковато встретиться ненароком с собственной матерью еще до того, как она родила меня. Когда ты вернешься и расскажешь мне, что там сейчас происходит, я, может быть, тряхну стариной и погляжу на Западный край своими глазами.

– Вот это мне всегда не нравилось в деяниях младших богов, пробормотал кавалер Ахайре себе под нос. Сначала заварят кашу, а потом заставляют людей расхлебывать. Такое впечатление, что волей богов называется то, что они неспособны сделать сами.

Дракон расхохотался, зафыркал, с хлопаньем складывая и расправляя плавник на спине.

– Ах, как ты прав, мой маленький родич. Прекрасно сказано. С твоего позволения, я буду цитировать твои слова при случае разумеется, с указанием источника.

– Да пожалуйста, вздохнул кавалер Ахайре и подставил ладонь под кольцо Дэм Таллиан. Надеюсь, у этой штучки нет других возможностей, о которых ты не сообщила? Например, возможности наблюдать за моей интимной жизнью?

– Я могу делать это без всякого кольца, если захочу, Дэм Таллиан улыбнулась, коснулась губами его губ и вскочила на шею Юуджи.

Дракон церемонно поклонился, развернулся и заскользил по зеркалу воды прочь. Чародейка подняла руку в прощальном жесте, и волны вокруг корабля заплескались снова.

– У меня от нее мурашки, сказал над самым ухом Кинтаро, обнимая его со спины.

Кавалер Ахайре даже не вздрогнул, просто прижался к своему варвару и закрыл глаза. Тот немедленно запустил ему руки под рубашку.

– Пойдем в каюту, а? жарко шепнул степняк. А ночью я постою у штурвала, я выспался.

Альва приказал големам ставить паруса и держать курс на запад, а сам позволил унести себя в каюту и отлюбить до изнеможения. Перед этим нехитрым средством отступали глупые страхи, непрошеные мысли и сомнения в собственных силах.

Да, наверное, люди свободнее младших богов, ибо им дана счастливая возможность не ведать, что они творят, и плевать на последствия. Поступать, как велит сердце, роскошь, доступная только человеку.