Текст книги "Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение)"

Автор книги: Тиамат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Из столовой они перебрались в гостиную Таэссы на втором этаже. Выпили кофе с бренди. Сайонджи прикинул глазами расстояние до спальни (дверь в которую была соблазнительно приоткрыта), поймал Таэ за руку и потянул к себе.

– Сайо, не надо, выдохнул тот, упираясь.

– Да ладно тебе, грубовато-нежно бросил Сайонджи и аккуратной подсечкой уложил его на диван.

Прелестный актер затрепетал в его руках, как пойманная птичка. Сайонджи завладел его ртом, не давая сказать ни слова, полез горячими ладонями под рубашку. Но Таэ отвечал не слишком страстно и вдруг уперся локтями в грудь, отвернув лицо.

– Убери лапы, сказал, слегка задыхаясь.

Эту игру Сайонджи знал и играл в нее с удовольствием. Ухмыльнувшись, он стиснул запястья актера, завел ему за голову. Мелькнуло чувство дежавю: будто ему снова тринадцать, он зажимает Таэ в укромном уголке, стаскивая с него штаны, а тот вырывается, шепчет: «Убери руки… Сайо, ты что, нам же нельзя… не надо…» Однако вместо прежнего беспомощного трепыхания Таэ неожиданно сильным рывком освободил руки и чуть было не скинул Сайонджи на пол.

– Хочешь побороться, кузен? юноша подмял под себя гибкое, стройное и все более желанное с каждой секундой тело актера. Ух ты, какие мы сильные! Ах да, у нас же кровь эльфячья, все такое…

Таэ сверкнул глазами, и в следующий момент Сайонджи обнаружил, что лежит носом в диван, а его правая рука завернута за спину чуть ли не до затылка.

– А еще у нас хороший наставник из Джинджарата, дорогой кузен, промурлыкал на ухо проклятый актер, ни на секунду не ослабляя хватку. Мы занимаемся джарской борьбой вместо гимнастики. Держим себя в форме, знаешь ли.

– Сдаюсь, Сайонджи покаянно вздохнул. Я-то думал, ты для вида ломаешься. Ну, как раньше.

Таэсса отпустил его, и юноша сел, потирая запястье. Однако неплохой наставник у крошки Таэ! Он посмотрел на «кузена» другими глазами. Волосы актера слегка растрепались, на щеках цвел румянец, рукава сползли к локтям, открывая изящные белые руки, и глаза смотрели лукаво, с подначкой.

– Извини, сказал Сайонджи, даже не пытаясь изобразить раскаяние. Все равно не выйдет, он-то не актер! Давай отмотаем назад. Вот мы пришли, выпили кофейку, а потом…

Он потянулся к Таэ, но тот положил ему руку на губы. Сказал мягко, но серьезно:

– Правда, не надо. Я не шучу.

Сайонджи в растерянности взъерошил волосы, обвел глазами комнату, будто искал там ответа на вопрос, почему безотказный, в общем, Таэсса вдруг заартачился. С девушками бывает: мало ли, забыла заклинание возобновить, или проблемы какие по женской части…

– Ты что, клятву верности дал? это единственное, что пришло в голову.

– Бог с тобой. Актер Королевского театра и клятва верности вещи несовместимые.

– Ну а чего тогда? Раньше-то был не против.

– Раньше ты меня хотел.

– А сейчас у меня в штанах огурец, ага, проворчал Сайонджи. Желание не утихало, а вдобавок еще разгоралась обида.

– А у меня на плечах голова, а не кочан капусты. И я, слава богу, могу отличить, когда хотят меня трахнуть, а когда посмотреть, чего это в нем все нашли! Сам надумал прийти, или хозяйка подослала? глаза Таэ вновь засверкали.

Похоже, он тоже начинал злиться. Задело, значит, за живое! Сайонджи понадеялся, что партию удастся свести к ничьей. Врать он с детства плохо умел, но с такой суровой матерью, как Хазарат, поневоле научишься.

– Фэйд? Забудь про нее, кузен. Она про тебя не вспоминает, я уж постарался.

– Таких, как я, не забывают. Вырастешь поймешь.

– А таким, как Фэйд, отказывают только полные идиоты. Тоже поймешь когда-нибудь, но поздно будет.

Таэсса усмехнулся, изогнув бровь.

– Ах вот ты зачем здесь, сводничать пришел? Ну давай, поведай мне, какое неслыханное счастье стать любовником Фэйд Филавандрис.

Сайонджи посмотрел ему в глаза и ухмыльнулся в ответ:

– А зачем? Сдается мне, ты сам спишь и видишь, как бы попасть к ней в постель.

Актер расхохотался звонким серебристым смехом.

– Я? К этой черномазой дикарке? Ну и шуточки у тебя!

Но Сайонджи не дал сбить себя с толку. Он наклонился к Таэ, подмигнул и сказал, интимно понизив голос:

– Да ладно тебе. Сам, небось, дрочишь на романчики типа «Лепестки жасмина», где красавчикам заламывают руки и тащат в постель.

– Попробовал один такой, руки-то заломить! отозвался Таэ ехидно, сузив глаза, и ткнул Сайонджи пальцем в лоб.

Того жаром обдало. «Дразнит же! Дразнит, поганец! Пусть еще Фэйд спасибо скажет, что никогда с ним кофе не пила…» Потом мыслей никаких не осталось, и в сыне Хазарат и Рэнхиро порывистая натура матери взяла верх над безмятежным спокойствием отца. Он пылко прильнул к губам Таэ, и на этот раз чертов стервозный актер ему отвечал. И не сопротивлялся, когда Сайо вскинул его на руки и понес в спальню. Даже изволил ножкой отворить дверь.

Одежда полетела во все стороны. Целовались и ласкали друг друга на ощупь, позабыв зажечь свет. Кожа у Таэ была гладкая, шелковистая, руки нежные, язык горячий и быстрый. Он вскрикивал сладко и закусывал нижнюю губу, когда Сайонджи находил его чувствительные местечки.

– Другой бы тебя разорвал, ей-богу, сказал юноша хрипло, тиская его за ягодицы. Не боишься?

– Тебя нет, шепнул Таэ.

Он опрокинул Сайонджи на спину, оседлал его бедра, и им стало не до разговоров.

Потом, когда стихли стоны и скрип кровати, и высох пот, и сбившееся дыхание успокоилось, кавалер Таэлья встал, чтобы зажечь свечи. Сайонджи молча пожирал глазами его обнаженную фигуру, чувствуя, что хочет повторить. Таэ тоже окинул любовника отнюдь не целомудренным взглядом. Снова уселся на бедра Сайонджи, продолжая разглядывать его с видимым удовольствием, соблазнительно прикусил палец.

– Надо же, какой ты стал. Даже красивее, чем Рэнхиро.

– Ой, что-то сомнительный комплимент. Ты ж его не любишь.

– Ну, я его по другой причине не люблю.

– Что, не приставал? ехидно сказал Сайонджи. – Да как он мог, подлец!

– Опять ты со своими намеками! Я вообще варваров не люблю.

– Так это потому, что полуэльф. Эльфы-то варваров ого-го как любят, и Сайонджи снабдил свой комментарий похабной ухмылкой.

Он был вовсе не из тех жестоких людей, которые любят бить по больному. И если бы Таэсса действительно страдал по своему прекрасному нэйллью, Сайонджи постарался бы обходить эту тему стороной. Но ему представлялось, что неоднозначная (или, наоборот, однозначная) слабость Таэссы к дядюшке детская блажь, которую стоит выкинуть из головы как можно скорее. И ничто тут не сработает лучше дружеской насмешки.

– С занятым ртом ты нравишься мне гораздо больше, процедил Таэсса и впился в губы Сайонджи неожиданно властно.

– А что, Фэйд прямо так на папашу похожа, что ты ее заодно ненавидишь?

– Тебе когда-нибудь говорили, Сайо, что ты жутко болтлив?

Сайонджи хихикнул.

– Есть роли «ебарь-надомник» и «бухарь-собеседник», а я их совмещаю.

– Не заткнешься вышвырну, сообщил Таэсса, засовывая ему руку между ног.

– М-м-м… Зачем затыкаться, если ты так заводишься… дыхание у Сайонджи опять начало срываться, и это была последняя членораздельная фраза, которую он умудрился выговорить в ближайший час.

Хрупкий и женственный актер был весьма неплох в активной роли. Сайонджи не забыл, каким Таэ был напористым и страстным в их первую ночь в Селхире. Тогда Сайонджи подначивал, требовал все и сразу, хвалился, что давно не девственник, а потом и говорить-то не мог, только стонал и извивался, зажав ладонью рот. Ну, все как сейчас.

Когда способность болтать снова вернулась, Сайонджи сказал слабым голосом, не открывая глаз:

– Нет, все-таки трахать надо тебя, Таэ. Потому что заодно можно любоваться, пока трахаешь. А так ни хрена не видно. Только звезды в глазах.

Наградой за комплимент стало довольное мурлыканье актера. Сайонджи поцеловал его из последних сил и пробормотал:

– Можно, я у тебя останусь до утра?

– Оставайся, но встать придется рано и уйти быстро. У меня завтра тренировка, потом репетиция. Сайо! Не спать! А в купальню, варвар несчастный?

После купальни они еще чуток побарахтались, но уснули прямо в процессе. Рано утром Таэсса вывел Сайонджи через потайную калитку в саду, чтобы не пронюхали газетчики. Несмотря на ранний час, кто-то из них наверняка ошивался у главных ворот. Калитка была защищена магией и пропускала только тех, кто приглашен в дом.

– А я приглашен? Сайонджи обнял Таэ за талию, игриво потерся щекой о его щеку, как иногда делают кошки.

– Приглашен, но не злоупотребляй. Скажем… послезавтра ночью после спектакля.

Хотя солнце еще только-только вылезало из-за домов, нехотя освещая зимний город, Фэйд не спала. И даже не пребывала в кровати. Она расхаживала по гостиной, полностью одетая, с какой-то книжкой в руках, которую держала вверх ногами. Сайонджи взглянул на угли в камине, на оплывшие свечи и спросил недоуменно:

– Ты что, вообще не ложилась?

Она прищурилась:

– Ну-ка, иди сюда. Если ты сейчас же не расскажешь мне все до мельчайших подробностей, я тебя удушу!

– Щас все будет. Я такое придумал, ты закачаешься.

Он потребовал листок бумаги и принялся чертить план.

Глава 10

В холле горела лишь одна лампа, бросая на стены силуэты сказочных зверей и птиц, сплетенных в причудливом узоре. В ней было ощущение тепла, уюта и сказки нестрашной, домашней сказки, которую рассказывают ребенку на ночь. Лампу сделал нэйллью, и оттого она была особенно дорога Таэссе. В детстве он любил следить за отблесками, поворачивая лампу и выхватывая взглядом драконов, фениксов, саламандр, громоястребов, мантикор… То, что они никогда не существовали, делало их только прекраснее. Фантазии чаруют куда больше суровой действительности.

Сумрак воодушевил кавалера Мизуки, и поцелуи его стали более настойчивыми, а пальцы стиснули бедро любовника сквозь тонкий шелк. Таэсса мягко, но решительно оттолкнул его. Он был не в настроении.

– Помните, что было в прошлый раз? сказал он с кокетливой улыбкой, делая вид, что сам едва поборол искушение. Дядюшка потом неделю читал мне нотации.

Он был актер и лгал, как дышал. Застав их в холле без некоторых существенных предметов одежды и в разгаре любовной игры, Итильдин не проявил ничего даже близкого к ревности, раздражению или гневу. И не читал никаких нотаций племяннику. Только извинился за неделикатность и с тех пор не выходил встречать Таэссу, возвращающегося после спектакля.

Став актером, кавалер Таэлья не плакал никогда, кроме как на сцене. Но в тот вечер он был кошмарно близок к слезам. Впрочем, ни одна из его попыток вызвать у нэйллью ревность ни разу не увенчалась успехом. Даже когда он флиртовал чуть ли не со всем гарнизоном Белой крепости разом. Почему что-то должно измениться сейчас? Раньше нэйллью хотя бы волновался за его юность и неопытность. Теперь, когда он столичная звезда и прославленный актер? Он может трахаться с кем угодно прямо на столе в столовой, и нэйллью только прикажет подать прохладительные напитки.

Мизуки не слишком рвался расстаться, но при виде недовольно поджатых губ любовника тут же отдернул руки, поцеловал его в плечико и поспешно ретировался. Таэссе никогда не приходилось просить: его кавалеры повиновались ему, как вышколенные слуги, по одному движению бровей угадывая желание господина. Мизуки владел этим искусством не особенно хорошо, потому до сих пор не надоел Таэссе. Бесценное развлечение: устраивать роскошные скандалы непонятливому кавалеру и вышвыривать его подарки из окна с воплями: «Как вы могли забыть, что я ненавижу лиловый цвет!»

Он и обратил-то внимание на кавалера Мизуки только потому, что тот прислал самый неуклюжий букет. По прочим качествам кавалер ничем не выделялся из толпы ухажеров, жаждущих обладать легендой Королевского театра. Бездельники и промышленные магнаты, безродные выскочки и аристократы с родословной до времен Юнана, отпетые щеголи и подчеркнутые скромники, покорители сердец и застенчивые тихони… Все они были на одно лицо, у всех слепое обожание в глазах и кошелек наготове. Бывало, ему приносили за вечер по три совершенно одинаковых дорогущих букета. Пару раз ему случалось получать в подарок бриллианты, которые он отослал назад другому поклоннику месяцем раньше.

Да, была еще та милая студенточка, посылавшая букетики полевых цветов и свои наивные стихи, переписанные аккуратным бисерным почерком на мелованной бумаге. Узнать ее имя и адрес не составило труда, хотя она ни разу не подписалась. Как-то поздно вечером Таэсса, закутанный в плащ, впорхнул к ней в комнату. Под плащом на нем практически не было одежды. Ночь была бессонной и бурной, студенточка была счастлива до безумия, но утром ощущение новизны, тайны совершенно улетучилось, и больше они не встречались. Стихи она присылать перестала. Легко догадаться, что поэтическое вдохновение процветает лишь тогда, когда нет возможности залезть кумиру в трусики.

Было несколько приключений в Нижнем городе, пара из них опасные даже по меркам легкомысленного Таэссы. Был марранский авантюрист, про которого ходили слухи, что он пират оказалось, обыкновенный мелкий контрабандист (у Таэссы были свои каналы добывания информации). Был горский князь из Хаэлгиры, объездчик диких коней из Вер-Ло, воинственный ярл из Белг Мейтарн… Тоска зеленая. Он скучал по Селхиру: приграничные кавалеристы народ бесшабашный и непредсказуемый, только с ними туманился рассудок и разгорячалась прохладная эльфийская кровь. Но там, под бдительным оком леди Лизандер, не особенно покрутишь хвостом. К тому же, Таэсса предпочитал держать своего нэйллью подальше от спальни леди-полковник и ее белокурого варвара. В отличие от Итильдина, он-то был способен на ревность!

Молодой человек прошел в свои покои на втором этаже, сбрасывая на ходу перчатки, туфли, плащ, платье слуги потом уберут. В спальне зажег только свечу, чтобы не раздражать глаза, уставшие от огней рампы. Подумал, не вызвать ли служанку, чтобы наполнила ванну, но решил, что на сегодня хватит людей. Вспомнил, что уговорился на вечер с Сайонджи, и недовольно скривился. Надо было послать ему записочку, чтобы не приходил. С другой стороны, записка от Эссы Эльи в дом Фэйд Филавандрис? Немыслимо. Ну что же, пусть приходит, если осмелится. Таэсса был не прочь снова его помучить, как в прошлый раз. В конце концов, всегда можно выгнать.

Он оставил на ковре чулки, трусики, пояс. Голый встал перед зеркалом, заколол волосы на затылке, попутно оглядывая себя. Хорошо быть полуэльфом можно не волноваться о лишнем весе, лишних складках, лишних волосках на теле. От окна потянуло сквозняком, и Таэсса накинул халат, досадуя на служанку, неплотно закрывшую окно. Тяжелые гардины колыхнулись, и… Сердце Таэссы пропустило два удара, потому что из-за гардин выступила высокая темная фигура.

Он узнал Фэйд почти мгновенно. И ощутил что-то вроде облегчения. Так предсказуемо с ее стороны! «Видишь, я обошлась без ключа от твоей спальни», сказала бы Ашурран, к которой возводила свое происхождение нынешняя королевская династия. О да, некоторые легендарные качества принцесса крови точно унаследовала. Например, неумение понимать слово «нет». Она думает, роль актера Норимицу сделает Эссу Элью сговорчивей, чем роль принца Хасидзавы?

– Как вы попали в мою спальню, леди Филавандрис? спросил он самым ледяным тоном из своего богатого арсенала.

Она молча кивнула на окно, и он вспомнил легкий сквозняк от неплотной закрытой створки. Невероятная женщина! Второй этаж дома сильно выдается над первым, и стена совершенно гладкая, без плюща и дикого винограда, по чьим плетям герои любовных романов лазают в окна к возлюбленным. В доме была магическая защита, но принцесса наверняка разжилась приглашением от Итильдина. Нэйллью всегда смотрел на нее так мечтательно, что возникали сомнения, кого же он видит перед собой принцессу или ее проклятущего родителя.

– Что ж, выйдете вы через дверь. И немедленно! Он театральным жестом указал направление.

Она усмехнулась, и у него мороз по коже прошел от ее усмешки. Фэйд как никогда была похожа на свою легендарную прародительницу: облегающая кожаная одежда, высокие сапоги, множество кос, заплетенных от самого лба. Ему вдруг стало трудно дышать, как всегда рядом с ней потому-то он никогда не позволял ей приближаться, всегда сбегал первым, завидев ее на расстоянии меньше десяти шагов. Сейчас она была так близко, что он видел блеск ее глаз и эту ненавистную усмешку в точности такую же, как у Кинтаро, будто говорящую: «Все будет так, как я захочу!»

Внезапно он понял, что его отточенных царственных жестов и ледяного тона будет недостаточно, чтобы заставить ее уйти. И снова ощутил холодок, но не подал и виду. О нет, он не станет терять лицо, бросаясь к двери или призывая на помощь. Таэсса отвернулся, всем своим видом демонстрируя равнодушие. Однако следил краем глаза за каждым ее движением в зеркале. Она шагнула вперед, и сердце его снова пропустило два удара. Прежде она никогда не пыталась сократить дистанцию. Он отталкивал ее колкими словами, холодными взглядами и она молча принимала отказ: не споря, не злясь, с одним лишь выражением тоски/боли в синих глазах, которые теперь так победно сияли, что он не мог выдержать их взгляда.

Она прошлась по комнате вальяжно, уверенно, направляясь вроде бы не к нему, но приближаясь с каждым шагом. Невольно он покосился на дверь, вымеряя глазами расстояние. Но в тот же момент стало поздно бежать, потому что она заступила ему дорогу. И сказала, прищурившись:

– А ты и впрямь держишь под подушкой «Лепестки жасмина», мой серебряный.

Щеки его обдало жаром от стыда и гнева. «Убью проклятого варвара!» подумал он в ярости. Наглый Сайонджи наверняка разнюхал все для своей госпожи, начиная от тайной калитки и заканчивая расположением окон. И конечно же, она рылась в его вещах и в его постели, пока его не было дома, и видела пошлую книжку. Иллюстрированное издание, в котором диалоги, конечно, совпадали с «Лепестками жасмина», и сюжет тоже в общих чертах. Только то, про что у Белет-Цери говорилось в двух словах, занимало там не меньше пяти страниц. Стыднее всего, что именно она держала в руках несчастный порнокомикс и наверняка вообразила себе невесть что…

– Убирайся вон! Или я позову слуг! прошипел он, сознавая, что сейчас сквозь фальшивый румянец на щеках проступает его собственный. Ах, если бы ему досталась такая же белая кожа, как у нэйллью, и такой же бледный, почти невидимый румянец!

– Не думаю, усмехнулась она, и две вещи произошли одновременно с этим. Она схватила его за запястье, и ножны ее длинного степного ножа стукнулись об пол. Она просто стряхнула их с клинка, как делают степняки в бою.

Таэсса не был солдатом, как его отец и дед, и никогда не дрался на дуэлях, предпочитая быть их причиной, а не участником. Помимо обязательных для юного дворянина уроков фехтования, он не держал в руках оружия и не сталкивался с вооруженными людьми лицом к лицу. Наставник по рукопашному бою учил его избегать ножа и обезоруживать противника, и уроки эти уверили кавалера, что его эльфийской реакции достаточно, чтобы несколько дюймов стали не представляли угрозы. Но теперь дыхание замерло у него в груди, и колени ослабели.

«Никогда еще любовники не обнажали над ним клинка…»

Потом он думал, что был готов умереть в тот момент. Был готов к тому, что Фэйд Филавандрис, доведенная до отчаяния, поднимет на него руку. Как же он плохо ее знал! Неужели Фэйд упустила бы такой шанс растерянный и совершенно онемевший Эсса Элья?

Она толкнула свою добычу к стене, прижала всем телом. Он ощутил ее дыхание на своем лице и лезвие ножа на шее под самым ухом. Она чуть вдавила лезвие в кожу, и он замер, стараясь откинуть голову как можно дальше, и тогда она поцеловала его в рот, полуоткрытый на вздохе: ожог, молния, солнечный удар, все это вместе, в одном касании губ! Прежде чем он понял, что делает, он уже покорялся ее губам, настойчивому языку, руке, развязывающей узелок его пояса, лезущей между ног. На нем не было ничего, кроме легкого шелка, и он оказался прижат обнаженной кожей к ней одетой, держащей у его горла десятидюймовый клинок, и это было так пугающе эротично, что он просто сдался и закрыл глаза, позволяя ей делать с собой все, что заблагорассудится. В ушах у него стучала кровь, губы горели от ее поцелуев, по телу прокатывались волны дрожи, и колени стали как ватные. Внезапно нож скользнул вниз, к ямке между ключиц, по-прежнему холодя, но не разрезая кожу, и Таэсса понял: сумасшедшая Фэйд прижала клинок тупой стороной. Но ему было уже все равно. Он бы не смог даже рукой пошевелить, чтобы оттолкнуть ее. Особенно когда губы ее спустились ниже на шею, грудь, сосок, живот, ямку пупка, бедренную косточку… и сомкнулись на его предательски восставшей плоти. Вскрикнув от стыда, он прикрыл глаза тыльной стороной ладони, будто закрытые веки были недостаточной защитой. Будто рукой можно было заслониться от правды. Наглость Фэйд его завела, возбудила, и покорился он не насилию, а собственному безрассудному желанию. Он мог бы сказать, что любой молодой и здоровый мужчина возбудится, если его схватят за член. Но эльфийская часть его природы не позволяла лгать самому себе. Любой мужчина, но не тот, кто наполовину эльф. Не тот, кто больше подвластен желаниям сердца, чем желаниям плоти.

Он избегал Фэйд, потому что боялся себя. Не доверял себе, а не ей. В глубине души знал, что она его волнует, и не хотел осознать это слишком ясно. Нет, даже не так! Она не волновала его, пока молча принимала отказ. Может быть, на это он и надеялся увидеть бесстрашную и опасную Фэйд, готовую на все, чтобы добиться желаемого? Ему ли не знать, как это горько когда желаемое преподносят на блюдечке…

Мысли его спутались, под закрытыми веками заплясали цветные пятна, и тело выгнулось так, что стены касался только затылок. Фэйд буквально изнасиловала его своим ртом, выдоила до капли, обнимая руками его колени, чтобы он не сполз на пол. Таэсса приоткрыл глаза и посмотрел на ее черноволосый затылок. Прекрасный вид принцесса крови на коленях перед актером! Порыв страсти был удовлетворен, и к нему мгновенно вернулось самообладание.

– Вряд ли Ашурран ублажала подобным образом своих юношей, отстраняясь, сказал он спокойным и даже несколько равнодушным тоном, будто говоря о погоде. Он снова чувствовал себя в безопасности, и не только потому, что нож ее валялся на ковре вне пределов досягаемости. Он снова был Эсса Элья, перед которым стояли на коленях, и даже бешеная Фэйд Филавандрис не решилась повредить ему.

И опять оказалось, что он плохо ее знал.

Фэйд потащила его к кровати, заламывая руки, и в первый момент он так опешил, что не сопротивлялся. Чего она хочет от него, она же не мужчина! Изнасиловать по степному обычаю рукоятью клинка? Потом тело само собой припомнило уроки мастера Девасаны и попыталось вывернуться из ее хватки, одновременно подцепляя ногой за лодыжку. Но это оказалось не так просто, как с Сайонджи. Гибкая и сильная Фэйд опрокинула его на кровать и навалилась сверху. Попыталась поймать его запястья, а он не давался, пока его не оглушила звонкая пощечина. Щека запылала огнем, и на мгновение Таэсса замер, глядя на нее потрясенно. Никто, никогда не смел поднять на него руку за исключением сцены, где только имитировали удар. И был один эпизод в далекой юности, случившийся в Селхире при участии другой сумасбродной и властолюбивой дамы, самолично выпоровшей его ремнем. Было за что. Как и теперь, он не стал бы отрицать.

Она склонилась над ним он попробовал отвернуться, но тут же получил ладонью по другой щеке и, задрожав, подставил ей губы.

Оторвавшись от его рта, она промурлыкала ему в ухо:

– Наш эльфик-то, похоже, любит боль.

Он не собирался отрицать очевидное:

– Только без синяков! У меня завтра… про прием он договорить не успел, потому что она стиснула пальцами его челюсть и снова вторглась языком в его рот, совершенно уверенная в своем праве. И завершая поцелуй, куснула его за губу, так что он зашипел от боли.

Эсса Элья не сдался без боя. Конечно, поцелуи и укусы его отвлекали, особенно если приходились на нежные места вроде мочки уха или соска. Но к тому времени, как он остался без халатика, а она без штанов и куртки, вся постель оказалась сбита в какое-то фантастическое гнездо. У Фэйд на шее налились кровью три параллельные царапины. Ей пришлось связать Таэссе руки пояском его же халата, чтобы избежать длинных наманикюренных ногтей. Он ни разу не вскрикнул, что бы она с ним ни делала боялся привлечь внимание слуг и только кусал губы и грыз подушку, когда она всовывала в него язык и пальцы. Она взяла его, как легендарные аррианки брали своих пленников: в позе наездницы, стащив, наконец, через голову последний предмет одежды черную шерстяную тунику. Он мысленно видел именно это, когда один-единственный раз, при первом знакомстве, представил ее без одежды: широкие плечи, длинную шею, как у породистой кобылицы, и не слишком большую грудь, похожую на холмы Дикой степи. Она была опьянена, захвачена им ни на секунду не закрывала глаза, даже от самого сильного наслаждения, и откидывалась назад, чтобы охватить взглядом его всего: от рассыпанных по подушке волос до узких бедер и почти безволосого паха. Он был прекрасен и знал это. Он был прекрасен и совершенен, даже когда страсть искажала его черты, румянец пятнал щеки, а безупречная прическа рассыпалась.

Проснувшись утром, Таэсса сладко потянулся. Во всем теле была приятная, слегка болезненная свежесть, какая бывает после массажа или физических упражнений. И после жаркого, изматывающего секса. Рука его вдруг натолкнулась на что-то рядом в постели, и с удивлением он обнаружил, что Фэйд все еще спит рядом, по-прежнему голая, явно никуда не торопясь. Разве не положено покидать спальню соблазненного юноши на рассвете? По крайней мере, так поступала Ашурран. Он смутно помнил, как она развязала ему руки, и он сразу же заснул, не сомневаясь, что она оделась и сбежала тем же путем, что и пришла через окно. Однако вот она: дрыхнет, как ни в чем не бывало, беспечно повернувшись к нему спиной.

На самом деле Фэйд не спала, а притворялась. Как только стих шум воды в купальне и шаги Таэссы, она перевернулась на спину и заложила руки за голову, улыбаясь широкой довольной улыбкой. Какой будет скандал, когда городская стража явится вытаскивать ее из постели Эссы Эльи!

Однако актер тоже ее удивил. Вернулся он один и с подносом. На подносе были свежие булочки, сыр, фрукты и прочие атрибуты традиционного криданского завтрака. Таэсса поставил поднос на столик у кровати и взял дольку апельсина, старательно делая вид, что принес завтрак для одного себя. Хотя еды на подносе было достаточно на четверых.

Фэйд оперлась подбородком о его плечо и потянулась за булочкой. Он досадливо дернулся:

– Не воображай, будто мы теперь парочка.

– Конечно-конечно, она, ухмыляясь, потянулась еще дальше, за щедро отрезанным ломтем сыра, по пути стиснув его бедро. Таэсса вздрогнул и отодвинулся.

– Сейчас ты поешь и уйдешь, чтобы тебя никто не видел, ясно?

– М-м-м, я уже не «леди Филавандрис»? Какая честь, пробормотала она, откусывая попеременно от булочки и от сыра.

Таэсса ощутил, что его щеки опять заливает румянец то ли стыда, то ли досады:

– Леди Филавандрис, я принес еду только для того, чтобы вы не шатались по дому, пытаясь стянуть что-нибудь с кухни, как это принято у варваров! Долг хозяина я исполнил, теперь ваша очередь исполнить долг гостя!

– Это, ум-м-м, зависит, беспечно заявила она, жуя. Ага, вот и кофе.

– От чего зависит? Он отодвинул кофейник подальше и повернулся к ней лицом. Запахивая на себе халат и даже натягивая его на колени, чтобы она не надеялась на продолжение. Вы твердо намерены устроить скандал или все-таки уйдете добровольно?

– Одно условие. Она перелезла через его колени и встала у кровати, наливая кофе в чашку. Назначь следующую встречу, и я сохраню все в тайне. И тихонько уйду. Разумеется, когда допью. И оденусь.

– Что вам еще от меня надо? спросил Таэсса довольно зло. Вы уже поимели меня прошлой ночью всеми возможными способами. Запишите на свой счет победу над Эссой Эльей и убирайтесь к бесам и демонам!

Фэйд аккуратно поставила чашку обратно на поднос.

– Это, мой серебряный, еще не победа. Когда ты наденешь мой браслет вот это будет победа. Мне причитается еще одно свидание. А я уж позабочусь, чтобы оно не стало последним. И не забудь сказать мне имя того, кто тебя трахнул и убрался наутро к бесам и демонам. Я ему всю рожу разобью.

Он вскочил, гневно прожигая ее глазами. Конечно, это было бы удобнее делать, будь он повыше дюймов на пять.

– Вы еще смеете ставить условия, как разбойник с большой дороги? Да после всего, что было, вам прямая дорога в тюрьму!

– В тюрьму? А мне казалось, в твою постель.

Она откровенно им любовалась, и он судорожно запахнул халатик, полы которого от резкого движения разъехались до самого пупка. Легкая шелковая тряпка была призвана не скрывать, а открывать тело владельца. Надо же, он одет, хотя и чисто номинально, а она раздета. Что совершенно не мешает ощущать себя беспомощным. Однако острый язык ему никогда не изменял, находя нужные слова и тон будто бы сам собой, без участия хозяина:

– Не переоценивайте потребности плоти, леди Филавандрис. И свои постельные способности тоже.

Она насмешливо вздернула бровь, но оставила его выпад без внимания. Заявила:

– Сегодня прием у государыни. Я буду ждать на галерее. И если ты не появишься к одиннадцати часам, пеняй на себя.

– На галерее? Да вы с ума сошли, там же всегда полно народу! вырвалось у него, и Таэсса с ужасом осознал, что уже не спорит насчет самой возможности свидания. Только о его месте. Решившись, он быстро проговорил: В оранжерее, в полночь. Садовник впустит вас и уйдет. Не вздумайте поднимать шум, если я опоздаю! Мне не так-то легко уйти незамеченным.

– Договорились, сказала она, будто ничего другого и не ожидала. Запихнула булочку с маслом в рот чуть ли не целиком, опрокинула в себя чашку кофе и принялась одеваться.

Таэсса поймал себя на мысли, что выгоднее всего будет смотреться в оранжерее в красном камзоле с шитьем, и мысленно застонал. Он ведь собирался пойти на прием в белом костюме, который совершенно немыслимо таскать среди цветов и грядок! Ради нее он уже меняет свои планы. Что дальше? Фэйд наденет на него железный браслет и прикует к кровати? Это она подразумевала под «наденешь мой браслет»?

Он вздохнул и налил себе кофе. День обещал быть долгим и утомительным.

Фэйд ушла через дверь, и Таэсса проследил, чтобы она не попалась на глаза слугам. Он скрылся в своих покоях, а она выскользнула через черный ход, намереваясь пройти через сад. Тайную калитку ей действительно показал Сайонджи. Как истинный сын степи, он уважал военную хитрость и обходные тропы. С этой стороны дома сад буйно разросся, будто незнакомый с руками садовника (хотя все знали, что вошедший в моду садовый дизайн в стиле дикой природы требует огромных трудов). Ни один человек не заметил бы ее из окон. Ни один человек, о да. Но тот, кто поджидал ее на веранде, человеком не был.