Текст книги "Светоч (СИ)"

Автор книги: Тенже

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Они целовались на лавочке за музеем, потом, спасаясь от гомона экскурсантов и визгливого голоса гида, перебрались на территорию хозчасти, где нашли приют на пожарном коробе с песком. А когда их вспугнули санитары, протиснулись в дыру в сетчатом заборе и забились в какие-то заросли. Вильхельм был осторожен и нежен – так трогательно боялся задеть поврежденную руку, что Эрлих стал его дразнить. Он просунул здоровую ладонь под рубашку Бауэра и оглаживал поясницу до тех пор, пока тот предупреждающе не зарычал ему в губы. После этого – словно повязку с глаз сдернул кто – стало ясно, что зверь вернулся. И может вставить Эрлиху прямо тут, на холодной траве, без презерватива и смазки. Это немного отрезвило, и он, оторвавшись от припухших губ, предложил:

– Давай вернемся в мою палату?

Глава 5

– Эрлих… что с ним?

Голова кружилась, мысли путались. Вильхельм помнил, что принял решение об аварийном катапультировании – был шанс покинуть флаер в тот момент, когда заклинание преследователя сожрет удвоенную силовую сферу, но еще не уничтожит сам летательный аппарат. Он выставил дополнительный щит, закрывая светоча…

– Что с ним?

– Его высочество транспортировали в больницу на Кеннор.

– Он цел?

– Травмы средней степени тяжести, – ответил врач и засыпал Хельма ворохом дурацких вопросов: как вас зовут, сколько пальцев вы видите, где служите, какого цвета этот платок?

Разговаривать об Эрлихе врач больше не хотел, и это настораживало. Что значит – травмы средней степени тяжести? Переломы? Вильхельм представил себе светоча, обездвиженного, закованного в пластиковый корсет от шеи до копчика, содрогнулся и перестал отвечать на вопросы. Какая теперь разница?

Попрыгав вокруг кровати, врач оставил его в покое. Хельм этому немного обрадовался – ну, насколько можно было обрадоваться в его положении, и погрузился в раздумья.

«Надо было возвращаться к тем Вратам, из которых мы выскочили. Был шанс оторваться и уйти, был! А я, идиот, на Свалку прыгнул. В самое дерьмо… Интересно, как нас оттуда вытащили? Кто? Хотя… какая разница».

Через некоторое время в палате появился командир Корпуса, который прямо с порога спросил:

– Офицер Бауэр, что за цирк? Под дурака косить надумал? Не поможет.

– Что с Эрлихом? – Вильхельм упрямо продолжал называть светоча по имени – покатать на языке напоследок.

– Руку он сломал, – подвигая к койке стул и усаживаясь, сообщил командир. – И отшиб все, что при катапультировании отшибается. Вы как заговоренные, честное слово! Особенно ты, Бауэр. Ты даже не сломал ничего. Мне сейчас доложили – у тебя только синяки на жопе… вроде еще головой ударился. Но это не беда. Голова у тебя крепкая.

– И что теперь? Трибунал?

– Не знаю, – в тоне командира проскользнуло сочувствие. – Не знаю, Бауэр. Светоча нашего ты из рядов браслетчиков исключил. Руку ему погано раскрошило. Вряд ли он после больницы заклинания кидать сможет.

– Трибунал, – сам себе подтвердил Хельм.

То, что он остался цел и невредим, усугубляло ситуацию. Головой ударился… какой пустяк! А вот Эрлих… Эрлих, которого лишил равновесия мимолетный провал магии, наверняка взбесится, узнав, что катапультирование из флаера отняло у него право творить заклинания навсегда.

– Поживем – увидим, Бауэр. Пока распоряжений взять тебя под стражу не было. Идет следствие. Подождем выводов.

Выводов Вильхельм ждал в тоскливой, наполненной скверными видениями полудреме. Ему мерещился укоризненный взгляд светоча, чудилось щекотное покалывание магии, заставлявшее отниматься и холодеть руки. Мысль о неизбежном трибунале уже не пугала – пусть судят, пусть вешают, только бы помогли забыть о том, что он сделал Эрлиха калекой.

Когда командир объявил, что его представили к Серебряному кресту и наградили премией за хладнокровие, выдержку, профессиональный расчет и принятие верного решения в чрезвычайной ситуации, Хельм решил, что это какая-то мистификация. Но поздравления принял – и от командира, и от врачей, и от посетивших палату сослуживцев. На вопрос: «А правда, что светоч тебя личным пилотом сделать хочет?», он пожал плечами и честно ответил:

– Не знаю. Вряд ли… зачем ему это?

В следующие дни он размышлял: мог ли Эрлих распорядиться о награждении и рассказать всем о его назначении личным пилотом для отвода глаз? Для того чтобы потом, когда все поуляжется, вывезти его куда-нибудь на берег озера и убить лично. Ну, или при помощи Юргена.

Версия была сомнительной. На берег можно вывезти, и не награждая. Светоч бы не стал тратить столько сил, чтобы продемонстрировать всем, что он не сердится на искалечившего его пилота. Или стал бы?

Вильхельм совсем запутался и решил больше не думать вообще – попросил у врачей пару сборников кроссвордов, получил, и погрузился в отгадывание слов. Он старался изгнать из мыслей не только Эрлиха, но и колкий вопрос: «У кого могло хватить власти, чтобы выслать с Альфы на Руду четыре флаера-перехватчика и заглушить связь?». Ответ ему не нравился, и он повторял себе: «Не моего ума дело. Не моего ума дело, сами разберутся».

А потом – на тумбочке даже стопки кроссвордов скопиться не успело – события завертелись с удивительной быстротой. Император принял отставку принца Рудольфа. Армия – и сам Хельм – присягнули на верность новому главнокомандующему принцу Эдварду. А потом…

– Тебя вызывают на Кеннор, – явившийся в палату командир впился в лицо Вильхельма цепким взглядом. – Покрасоваться перед прессой. И не только… скажи мне, Бауэр, чем ты мог заинтересовать Эрлиха? До такой степени, что он назначает тебя личным пилотом и устраивает обследование в столичной больнице? Что я в тебе такого не приметил, а?

«Неужели догадался о донорстве? Я же все-таки не один такой в Корпусе… вроде бы. Из моей группы еще трое зачет на «отлично» сдали, я точно знаю».

Надо было снимать подозрения с себя и со светоча, уводить командира подальше от опасных гипотез, и Хельм набрал воздуха в грудь и ляпнул:

– Ну, я это… понравился ему. Он собирался… ну… особые услуги. Но сначала муха в кашу влипла, а потом нас сбили.

– Бауэр… – нахмурился командир. – Ты ему понравился? Ты соображаешь, что говоришь? Да кто ты такой, чтоб принцу нравиться? Или у тебя в ушибленной голове все так перемешалось, что охота выдать желаемое за действительное?

– Он мной заинтересовался в сексуальном плане, – заупрямился Вильхельм, не желая сдавать выгодную позицию. – Он меня трогал руками. Руку на плечо клал. И сказал, что у меня красивые глаза.

– Бауэр…

– Да. А еще он сказал, что у меня ресницы длинные и как будто накрашенные.

– Бауэр… – ошеломленно пробормотал командир. – Я тебя восемь лет знаю. Ты такое придумать не мог. Ты вообще врать не умеешь. Неужели ты ему и правда приглянулся? Что творится-то… кошмар.

– Почему – кошмар? – обиделся Хельм.

– Да не в тебе лично дело, успокойся. Просто поражаюсь тому, как его на дворняжек тянет. Ладно… примем за рабочую версию. Но ты, Бауэр, много о себе не воображай. Ресницы – ресницами, а свое место помнить надо.

– Я помню, – заверил Хельм. – Подождать, пока два раза не прикажет. Прямым текстом. После второго можно снимать штаны или открывать рот – что потребуется.

– Умница, – кивнул командир. – Действуй по инструкции, и будешь жить без всяких проблем. Долго и счастливо.

На Кенноре Хельму не понравилось. Его нервировали чужие взгляды и прикосновения – находиться в центре внимания оказалось до одури неприятно. Хороший пилот, хороший охранник должен быть незаметным. А его выставили на всеобщее обозрение, да еще и хором называли героем, – ну какой он герой, какой спаситель? Глупости это все.

Светоч вел себя странно. Когда они остались наедине, Вильхельм окончательно запутался в происходящем. Версия, что Эрлиху – вот зачем только на Кенноре? – срочно понадобился донор, рухнула. Светоч искрился магией, и Хельм не мог отдать ему даже каплю, при всем желании. В полный кувшин воды не дольешь – только лужи плодить.

Неожиданный поцелуй его ошеломил. Несмотря на брехню командиру, он ни на секунду не допускал того, что Эрлих вызовет его на Кеннор, чтобы изменить Юргену. В самом деле… не такое он, Вильхельм, сокровище, и без него найдется с кем потрахаться.

Понять, что происходит в этой больнице, похожей на сумасшедший дом, было невозможно. Когда светоч во время прогулки выразил желание целоваться – недвусмысленно выразил, первый полез – Хельм перестал докапываться до истины и поплыл по течению. Ему казалось, что он видит фантастический сон – Кеннор, музей Штольца, Эрлих в его объятьях.

«Хоть бы не проснуться среди серого свалочного киселя в аварийной капсуле… Не переживу, сдохну от разочарования».

Он боялся. Боялся проснуться. Боялся слишком сильно прижать светоча и доломать ему перебинтованную руку. Боялся, что его оттолкнут и насмешливо проговорят: «Ну, все, поиграли и хватит». Боялся потери контроля – очень уж хотелось повалить Эрлиха на землю и как следует ему засадить. А это было бы неправильно. Со светочем нельзя, как со шлюхой из борделя. И даже как с инструктором, обучавшим Хельма основам секса – тоже нельзя. С инструктором у него оставалось право на ошибку. А с Эрлихом такого права нет.

Светоч словно издевался – то целовал его до темных пятен перед глазами, то ласкал, избегая касаться члена, то вдруг усаживался на колени и начинал елозить задницей, в последний миг отстраняясь и не позволяя разрядиться в штаны.

В палате, стягивая с Эрлиха брюки, Вильхельм вспомнил, что прямого приказания он так и не получил. И, касаясь щекой возбужденного члена, уточнил:

– Можно?

– Хель… – простонал в ответ светоч. – Я не подозревал, что тебя будет так трудно соблазнить! Ты поразительный!

«Зачем было соблазнять? – удивился Вильхельм. – Не мог сразу сказать прямо! Зачем к музею ходили? Столько времени зря потеряли».

Остатки контроля куда-то исчезли, когда он уложил Эрлиха на бок. Укладывал-то еще осторожно, старался не придавить перебинтованное плечо, не задеть руку, потом увидел розовеющее ухо, загорелую шею, и пропал. Все это досталось ему – может случайно, а может – назло Юргену… какая разница?

Хельм заявил право на собственность, вцепившись зубами в шею светоча – ухо тоже привлекало, но это после – подхватил его под колено, облегчая себе доступ в тело, вошел одним сильным толчком и сорвался в «штопор». Кое-что он запомнил – смутными отрывками. Стон-выдох-ругательство, шлепки, с которыми встречаются подающиеся друг к другу тела, судорожное ускорение темпа, провальную попытку притормозить – Эрлих, он же еще не?.. теплую сперму на пальцах, свой крик и обессиливающее опустошение.

Шевельнуться и отодвинуться, или отпустить любовника он не мог. Его выжало досуха – непонятно, почему магия осталась.

– Слезь с меня, – через некоторое время попросил светоч и слабо дернулся.

– Сейчас, – пообещал Вильхельм и уткнулся носом в стриженый затылок.

Он понимал, что второй раз Эрлих его к себе не подпустит, и тянул секунды, отодвигая изгнание из постели. А скорее всего, не только из постели, но и из Корпуса… в общем, отовсюду, где он мог попасться светочу на глаза.

– Слезь с меня, – повторил тот и попытался уползти на край кровати. – О-ох… Как будто еще раз катапультировался, честное слово!

Они расцепились. Вильхельм успел поцеловать укушенную шею, – в качестве извинения – сполз на пол и стал дожидаться ругани и криков. Он успел заучить наизусть цветочный бордюр на краю простыни, не осмеливаясь поднять глаза на ворочающегося и постанывающего Эрлиха. А когда все-таки осмелился, обнаружил, что тот сладко спит. Сообразив, что скандал откладывается, Хельм вернулся в кровать – ну как было упустить такую возможность? – и долго и тщательно целовал светочу спину и разукрашенное наливающимися синяками бедро. Потом тоже заснул, почти в ногах, умостившись щекой на колене Эрлиха – так имелась хоть какая-то гарантия, что он не помнет ему руку во сне.

Самым удивительным оказалось то, что скандала не было и после пробуждения. Светоч продолжал поминать катапультное кресло, но без злости, не всерьез – Хельм понимал это по интонации. Он пытался извиниться за свое поведение без слов: вылизал Эрлиха с головы до ног, отсосал, пропуская член в горло, добился знакомого низкого рычания, а потом заработал неожиданный бонус. Светоч, как выяснилось, тоже умело брал в рот, а даже если бы и неумело – Вильхельму хватило бы готовности, и того, что он касается членом именно этих губ.

Вечером они опять пошли гулять. Хельм, утоливший первый голод, неожиданно для себя проникся очарованием сумрачного сада и распробовал тягучую сладость поцелуев, не заканчивающихся немедленным сексом. Он понял, что ему напоминает эта прогулка – когда-то давно, в училище, он встречался с парнем из архитектурного техникума, не-браслетчиком, и на выходных бегал на свидания в Императорскую рощу – огромный старый парк с аттракционами, брусчатыми и песчаными аллеями и лавочками в укромных уголках. Роман довольно быстро сошел на «нет». У Вильхельма было слишком много дополнительных занятий, да и куратор напомнил ему, что сотрудники Корпуса не могут состоять в браке – даже неревнивому мужу встанет поперек горла «особый момент».

В больнице он словно вернулся в юношеские годы и быстро забыл, что обнимает и целует самого завидного жениха Империи – Эрлих смеялся, дурачился, лез в дырки в заборах и с энтузиазмом щенка обследовал колючие кусты. Хельм проникся его настроением, и, когда очередной лаз вывел их на ярко освещенную улицу столицы, предложил найти какое-нибудь кафе и съесть по мороженому. Они бродили по городу около часа. В кафе почему-то так и не зашли, зато купили мороженое в автомате, – тот, заурчав, выкинул им четыре брикета за кредитку – ели его до замерзших пальцев и губ, а потом, уже привычно, грелись поцелуями.

Ночью, глядя на растворяющиеся в воздухе кольца дыма – оттраханный светоч отыскал в вещах помятую пачку сигарет и закурил – Вильхельм осмелился задать беспокоящий его вопрос:

– А сколько я здесь пробуду?

– Не знаю, Хель, – лениво и сонно ответил Эрлих. – Как получится… а ты хочешь уехать?

– Ты что?! – поразился он. – Почему же?.. не хочу!

Сказать «я хочу остаться с тобой навсегда» Хельм не решился. А светоч, помолчав, затушил окурок в вазе с цветами и предложил:

– Давай спать? Завтра будет новый день. Всё успеем.

Зыбкому обещанию «всё успеем» Вильхельм сначала не поверил. Как оказалось – зря. Светоч, которому снова заковали руку в пластик, его не прогонял. Они приспособились к больничному укладу – гуляли до и после приема эликсиров, коротали вместе «тихий час» с ноутбуком и пасьянсами. Хельму нравилось, привалившись под бок Эрлиху, смотреть как быстрые двойные щелчки заставляют собираться разрозненную колоду в стопки. Младшие воины покорно ложились под старших, императоры покрывали аристократок, и все это венчал яростно скалящийся двуглавый гербовый лев.

Зрелище навевало дремоту и он, гордясь светочем – не каждому удается так ловко упорядочивать хаос – засыпал, уткнувшись носом в его теплое плечо. Самому Вильхельму искусство укрощения карт не давалось, несмотря на терпеливые и нетерпеливые объяснения Эрлиха и его же заявление: «Этот пасьянс сходится всегда!»

«Да уж… всегда… конечно… у кого-то, может, и всегда. А мне какие-то неправильные расклады выдают, со сбоем в программе, потому и не сходится», – думал он и напоминал себе, что во время очередной вылазки за мороженым надо будет купить кроссворды. И, разумеется, забывал.

По ночам Хельм пробирался к светочу в палату и оставался там до утра. Врачи, застукав их вместе, начинали ругаться, показывали Эрлиху снимки сломанных костей, стыдили, но попусту – каждый вечер на лавочке звучало: «Приходи через час, когда они уймутся», и Вильхельм распоряжение выполнял. С радостью и пылким энтузиазмом.

Немного насытившись близостью – Хельму даже удалось затащить светоча на себя, после чего он весь день ходил с блаженной улыбкой – они начали разговаривать. Вернее, говорил Эрлих – Вильхельм помалкивал и запоминал. Он узнал много интересного – например, рассказ, что светоч давно уже не живет с Ланге, изрядно изменил восприятие действительности. И дал ему повод питать некоторые надежды… не строить далеко идущие планы, нет. Просто он стал верить, что светоч не выгонит его через пару недель, наигравшись и натешившись.

Буря грянула внезапно. Они мирно валялись в кровати, соблюдая «тихий час». Вильхельм разгадывал кроссворд, а Эрлих скучал и дергал его за волосы. После очередного рывка прозвучал ошеломительное заявление:

– Надо решить, что купить – дом или квартиру. Купишь ты, ладно? Я дам деньги.

Хельм, грызший карандаш, от неожиданности прикусил язык – больно, до выступивших на глазах слез.

– Что такое? – недовольно спросил Эрлих, заглянув ему в лицо. – Боишься, что начальство узнает? Или что сослуживцы содержанкой дразнить будут?

Вильхельм, решивший уйти подальше от опасной темы «содержанки» – дом он сразу же решил купить за свой счет – буркнул:

– А что – начальство? Начальство и так в курсе.

Светоч нехорошо прищурился и осведомился:

– Что значит – «в курсе»? Ты докладывался кому-то, что ли?

То, что Эрлих ничего не знал об «особых инструкциях», Хельм понял уже в разгаре скандала, выслушивая гневное:

– Трахали меня, чтоб что-то выпросить, трахали за деньги – когда я был молод и неопытен и учился сексу с платным партнером. Но по инструкции еще ни разу не трахали! И углублять опыт в этой области я больше не хочу. Уходи.

– Совсем уходить? – растерянно уточнил Вильхельм.

– Ну, совсем-то ты не уйдешь… – скривившись, как от зубной боли, прошипел светоч. – Уже вся Империя знает, что ты – мой личный пилот. Уже телесериал снимают «Спасение принца». Уже мама сказала, что я с надежным мальчиком летать буду, и ей теперь на сердце легко. История так раскручена – не откатить. Так что не беспокойся, хлебное место мимо не просвистит, если ты меня трахать не будешь. Просто не показывайся мне на глаза во внеслужебное время. Вали. В флаере встретимся.

Возражать Хельм не посмел. То есть, он хотел еще раз, внятно и складно объяснить Эрлиху, что заговорил с начальством о возможных сексуальных отношениях только чтобы откреститься от донорства, но увидел, как тот тянется к вазе с цветами, и вышел вон.

Возвратившись с Кеннора на Альфу, Хельм пару дней маялся от глухой тоски. На медкомиссию ему велели явиться через неделю, тренировки временно отменили, а в бордель… какой после Эрлиха бордель? Завистливые взгляды товарищей раздражали, впрочем, как и загадочное молчание командира, и душевное равновесие не могла вернуть даже обретенная возможность завтракать любимыми плавлеными сырками. Завтраки рядом со светочем были для Вильхельма пыткой – тот старательно приучал его есть натуральные продукты и пичкал дорогим сыром разных сортов. Большинство сыров пахли так, что у Хельма пропадал аппетит, а от вида плесневелых ломтиков его начинало подташнивать. Он ел деликатесы, не желая расстраивать Эрлиха, который таким образом проявлял искреннюю заботу. Но, оказавшись дома, облегченно вздохнул и перешел на свой обычный рацион.

Он пару раз заглядывал в блог Эрлиха, убеждался, что там не появилось ни одной записи – последним так и висел пост о пиве и креветках. В сотый раз пытался понять, что он сделал не так, и терпел сокрушительное поражение.

Ход мыслей светоча был ему непонятен. Ладно бы он, Вильхельм, оказался шлюхой. Или трахался с Рудольфом, к примеру. Или с Эдвардом. Но он даже ни разу не оказывал никому этих самых «особых услуг»!

«А Юргеном, значит, не брезговал…»

Отвлечься от размышлений об Эрлихе у Хельма не получалось. Он внимательно просмотрел репортаж с похорон принца Рудольфа – следствие по делу о самоубийстве закончилось и тело упокоилось в саркофаге в семейной усыпальнице. Светоч явился на церемонию не в форме, а в строгом черном костюме: как была одета рубашка – непонятно, но пиджак накинут на плечи. А из-под темной ткани выглядывал пластик повязок. Эрлих держался чуть в стороне от родителей, но время от времени переговаривался с Эдвардом и его мужем, главкомом ВВС. Вильхельму вспомнился негромкий, насмешливый голос – он тогда ржал до слез, слушая рассказ, как светоч запирал нынешнего главнокомандующего в спортзале и дразнился под окном, а тот мстительно плевался в него через щель фрамуги.

Ему все-таки удалось узнать настоящего Эрлиха. Не охраняемое лицо, не блогера, не принца, а спрятанного за этими масками молодого, упрямого, чуточку пакостливого и не до конца повзрослевшего мужчину. Товарища по озорным проделкам, который потащит тебя в дыру в заборе, а когда ты в ней застрянешь из-за габаритов, будет тебя, конечно, вытягивать… но с какими комментариями! И – одновременно – отзывчивого любовника, хорошего рассказчика, умницу, который легко отгадывает сложные слова в кроссвордах.

«Как бы его вернуть?»

Хельм отдавал себе отчет, что светоч не вещь и не потерявшееся домашнее животное, и вернуть его будет очень и очень сложно. Если вообще получится.

«Надо попробовать. Но как?»

В простом плане – вызвать Эрлиха на разговор и еще раз объясниться – обнаружилось неожиданное препятствие. Приглашать светоча к себе в казарму было смешно. Да и не пойдет он в гости в казарму. Разговаривать в кабаке или в кафе? Мало ли чьи уши окажутся неподалеку. В флаере или где-нибудь на лавочке такую тему обсуждать не станешь.

«А что если?.. – оброненное Эрлихом предложение крепко засело в памяти. – Пожалуй, куплю я дом. И приглашу его в гости».

Он перебрал десяток агентств по недвижимости, остановился на солидной конторе – пусть чуть выше процент, но не шалман с тремя стульями. Сформулировал требования: «Желательно с посадочной площадкой и ангаром для флаера», и на следующий же день получил десяток адресов.

Свободное время сразу исчезло. Адреса-то из пяти колоний, пока из Врат во Врата намотаешься… Он побывал на Хотосе, заглянул на Флору – из чистого интереса, тамошние цены были ему не по карману – и сосредоточился на Мелене. Если переезжать, то в колонию с хорошим климатом.

Пятый по счету дом оказался не особо большим, но уютным. Заглядывавшее в окна солнце расстилало светлые дорожки на крашеных дощатых полах, вызывая детское желание разбежаться и прокатиться по половице. Задняя дверь выходила в заросший, запущенный фруктовый сад. Через него, по вымощенной кусками кирпича и плитки дорожке, можно было пройти к утепленному зимнему ангару для флаера. В ангар Хельм сразу же влюбился. Чувствовалось, что в нем хозяйствовали с душой – верстак, куча полочек, на которых разложены инструменты и запчасти, самодельные табуретки, обогреватель.

– Флаер мы продали пять лет назад, – объяснил хозяин. – Муж уже не летает… тяжело. А добро все это так и осталось.

– Вы его будете забирать? – жадно спросил Вильхельм.

– Нет. Зачем оно нам? Если захотите вывезти, позвоните в здешнюю службу уборки, они подгонят грузовик.

– Ни в коем случае! Тут столько всего хорошего! Я собираюсь покупать флаер. Года через три… как выплачу кредит за дом.

– Вы хотите здесь остаться? – с сомнением спросил мужчина. – Это глушь. Никаких развлечений. Самое необходимое в городишке имеется, конечно. Супермаркет, рынок. Разумеется, есть отделение банка, часовня Пламени.

– Меня это устраивает. Если бы я хотел шума и веселья, я бы купил квартиру в Нератосе. Но я хочу тишины.

Оформление кредита в банке и документов на собственность заняло несколько дней. После этого Вильхельм отправился на медкомиссию, к психологу, на тренажеры… привычный маршрут. Психологу он подробно рассказал, как ему не нравится быть в центре внимания, щедро поделился воспоминаниями о брифинге, а о действительно беспокоивших проблемах упоминать не стал – каким образом психолог ему поможет светоча вернуть?

Пара недель промелькнула, как короткий рекламный клип. Вильхельм выговорил у командира право пользоваться флаером, и по вечерам, после тренировок и полетов, отбывал на Мелену, в «Яблоневый сад». Дом, конечно, требовал ремонта и покраски, но деньги закончились, и Хельм отложил решение первоочередных проблем на «после зарплаты». Он погрузился в подсчеты банок краски и рулонов обоев, бегал по магазинам стройматериалов, узнавая цены, и в результате был ошарашен появлением Эрлиха у флаера – о том, что он является его личным пилотом Вильхельм как-то подзабыл.

Встреча прошла «ни холодно, не жарко». Светоч разговаривал с ним, как с незнакомцем, и проявил эмоции только один раз: скривился, когда увидел лежащий на заднем сиденье прозрачный пакет с обедом – булочка, вареное яйцо и два плавленых сырка.

Следующий месяц превратился в пытку. Браслеты Эрлиху еще не вернули – первую неделю он вообще ходил с подвешенной на перевязи рукой. И бесился, когда Хельм проявлял заботу – поддерживал, подхватывал или подносил какие-то пакеты. Борьба заставляла их сталкиваться ладонями, и однажды Вильхельм уловил знакомую щекотку. Светоча вымотала подготовка к масштабным учениям – под глазами появились темные круги, а в голосе все чаще проскальзывали раздраженные нотки. Судя по всему, наличие или отсутствие магии у него впрямую зависело от спокойствия и хорошего настроения. Вильхельм прекрасно помнил, что в больнице, натрахавшись, наевшись и выспавшись, Эрлих магией просто-таки искрился.

«Загонит же себя! Запереть бы его в «Саду» на пару суток».

Тащить упрямца в гости силком было рискованно. А намеки светоч не понимал. Или делал вид, что не понимал – не разберешь.

Хельм два раза пытался накормить его яблоком, приговаривая: «Это из моего сада». Эрлих яблоко не брал и корчил такие гримасы, что подмывало в отместку съесть при нем сырок – просто из вредности.

В результате Вильгельм попер напролом – днем, в ответ на распоряжение: «Возвращаемся в Нератос, я пообедаю в клубе», самовольно перешел на «ты» и предложил:

– А давай пообедаем у меня? Я хочу тебе дом показать.

– Дом? – нахмурился светоч.

– Ну да, дом, Я купил. Помнишь, ты тогда говорил – «купим»? Я и купил.

– Хорошо, – после недолгого молчания согласился Эрлих. – Вези. Посмотрю.

На радостях Хельм, быстро доложившийся начальству о маршруте, нарушил правила движения, проскочил короткий отрезок воздушного коридора «против шерсти» и приземлил флаер на площадке возле «Яблоневого сада».

Светоча ни сад, ни ангар не впечатлили. Он остановился на дорожке, явно не желая заходить в дом, и спросил:

– Так что ты хочешь? Я должен оплатить покупку? Скажи сумму, я оплачу.

От обиды и злости Вильхельм потерял дар речи. Эрлих смерил его недовольным взглядом и отвернулся к ангару, ожидая ответа. Скрутить его и перенести через порог оказалось минутным делом – любовник приготовился к торговле, не к нападению.

– Дрянь, – коротко выдохнул Хельм, сваливая добычу на пол, и, предупреждая сопротивление, придавил ее всем весом. А потом вгрызся в порозовевшее ухо, вымещая накопившуюся за месяц, плюс вызванную наглым заявлением досаду.

Светоч охнул, дернулся и застонал – Вильгельм, отрывая пуговицы, просунул руку под китель и рубашку и сильно сжал попавшийся под пальцы сосок. Ни на что, в общем-то, не рассчитывая, он накрыл ладонью чужую ширинку и обнаружил сюрприз. У Эрлиха стояло будь здоров как, и от этого у Хельма сорвало остатки крыши.

Дальнейшее помнилось расплывчато – вроде бы светоч обзывал его животным, но при этом стоял на четвереньках и очень активно подмахивал, а потом уже и не обзывал, а они оба кричали в голос, словно соревнуясь, и, кажется, Вильгельм выиграл. А может быть, и нет.

Потом, лежа на полу и облизывая побагровевшее ухо светоча, он покивал в ответ на заявление: «Ты – как злая собака!», и подумал, что будь он собакой, жилось бы проще. Никаких косых взглядов, никакого осуждения общественности или недовольства венценосной родни – Эрлих захотел и завел животину. И кому какое дело – породистый пес, или дворняга? Главное, что хозяина любит и охраняет. А с кеннорийцем такой номер не пройдет.

Озвучивать эту мысль вслух он не стал. Светоч имел привычку понимать все по-своему, докапываться до несуществующих подземных корней, и мог усмотреть в заявлении любую крамолу. А Хельму сейчас не хотелось выслушивать речи о ценности души, о том, что принижать себя нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах, или – вот уж, помилуйте! – получить обвинение в латентной зоофилии. Ему хотелось еще хоть пяток минут спокойно полежать рядом. Рядом с Эрлихом – не с принцем, и не с будущим главой штаба воздушно-десантных войск. А со своим любовником – ехидным, колючим, быстро устающим мужиком, с которым хочется поделиться силой.

Глава 6

Ярость разочарования не унималась. В первую очередь Эрлих корил себя – ну каким же надо быть идиотом, чтобы не сложить два и два? Ведь с самого начала чуял, что что-то неладно – Бауэр ничего не просил, ни на что не претендовал, не строил планов, не задавал лишних вопросов. Пугался, когда ему выражали недовольство, и потом даже ластился с опаской – залезал под руку, позволяя трепать себя по жестким волосам и молча всматривался в лицо, хлопая ресницами. Сразу надо было сообразить, что это не проявление любви – какая между ними может быть любовь, сожри ее Пламя? Он, Эрлих, уцепился за первого попавшегося кеннорийца, который не сунул ему прошение после бурно проведенной ночи. Его подкупили проявлением бескорыстной заботы, безмолвным «делай со мной, что хочешь: я – твой».

Хороший мальчик… тьфу!.. вышколенный офицер Бауэр выполнял очередную служебную инструкцию. Присягнув на верность их семье, он согласился отдать в чужое распоряжение все, что от него потребуют – жизнь, магию, тело.

«Прав был Юрген, когда говорил: «Не придумывай о нем большего, чем он есть». А я придумал, придурок!»

Изнывая от злости, Эрлих перессорился с врачами, вытребовал направление в военный госпиталь в Нератосе, и, прежде чем покинуть Кеннор, посетил похороны дяди Руди. На похоронах стало совсем тоскливо – единственный достойный противник, способный оказать сопротивление и нанести превентивный удар, спрятался от него под крышку саркофага. С соплей Эдвардом и чопорным Филиппом войны не выйдет – сразу побегут жаловаться отцу. А воевать с отцом Эрлих все-таки побаивался. Он ограничился тем, что наговорил Эдварду мелких гадостей и удрал в Нератос. Не во дворец, в военный госпиталь, куда не пускали пронырливых журналистов. И охранников не пускали, если ты подпишешь специальный отказ.

Воспоминания об утраченном счастье ныли, как расшатанный зуб – а ведь пару недель он был счастлив, по-настоящему счастлив, разговаривая, обнимаясь, трахаясь с офицером Бауэром. И почти привык чувствовать тепло его тела, тяжесть рук и слушать то недовольное, то умиротворенное, то возбужденное сопение под ухом. Эрлих даже оттенки этого сопения начал различать, да!