Текст книги "Парный танец (СИ)"

Автор книги: Tau Mirta

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Я понял.

– Все думают, что это такое геройство с моей стороны, жертва. А я… был рад. В глубине души. После этого года, после всего. Я действительно хотел, чтобы кто-то закончил это за меня. Без меня. И я не хотел видеть, что может случиться потом. Не хотел знать, что кто-то погиб. Что погиб кто-то ещё.

Горячая капля щекотнула скулу, и Гарри осознал, что плачет. Тихо, без всхлипов – слёзы просто струились из глаз. Даже голос звучал ровно, лился так же спокойно и неудержимо, как эти нежданные слёзы.

– И я по-прежнему жалею иногда, что вернулся. Они все там, они за меня… – Гарри понял, что вот-вот скатится в истерику и замолчал. Он опять видел перед собой жуткие мёртвые лица из сна. Два года назад он запер свою боль, запрятал так глубоко, как только мог. Но теперь тёмная шипастая тварь рвалась наружу, раздирала нутро, напитывая его жгучим ядом. Гарри ощутил озноб. Уйти, что ли, в ванную? Но глупо же устраивать рёв за запертой дверью. Он не будет, он сможет, он…

– Удивительное самомнение.

– Что? – выдавил Гарри, сглатывая слёзы. – Что?

– Я говорю: твоей драгоценной персоной был одержим только Ло… Волдеморт, – голос Люциуса был сух, почти резок. – Остальные, как мне кажется, преследовали иные, более глобальные цели. Победу в войне, например.

Гарри ошарашено молчал. Когда речь заходила о жертвах войны, мало кто мог сохранить самообладание. Но до этого он встречал только сочувствие и слышал беспомощное: «Ох, Гарри…» Его друзья могли помочь разделить скорбь; взваленную на себя вину он всегда тащил сам. А Люциус взял и отвесил шипастой твари пинок, пренебрежительно отпихивая с дороги.

– …и даже если так, если они пожертвовали собой ради тебя, это был их выбор, – хлестал из темноты его голос. – И самое меньшее, что ты мог бы сделать, это уважать его и быть благодарным. Иначе получается, они погибли затем, чтобы оставить тебя, разнесчастного, и обременить чувством вины. Неудобство, конечно, значительное, не спорю, и всё же…

– Хватит. Ты… Не надо, – голос всё-таки подвёл, дал жалобного петуха, но Гарри стиснул зубы и сказал уже спокойнее: – Наверно, да. Ты прав.

– Гарри, – он ощутил лёгкое прикосновение к щеке. Заметил, чёрт. Он отвернулся, пытаясь незаметно утереться плечом, но Люциус уже был рядом. Темнота вокруг обрела плоть, стала объятием тёплых, утешительно тяжёлых рук. – Мне не следовало…

– Не-не. Всё правильно, – Гарри перевернулся набок и прижался к нему, радуясь, что в темноте не видно его заплаканной физиономии. – Только давай обсудим это позже, ладно?

– Ладно.

Люциус чуть отстранился и неумелым, типично мужским жестом стёр его слёзы. Не стёр даже, а размазал. Ничего особенного, но у Гарри от этого прикосновения, от нехарактерной для Люциуса неловкости перехватило дыхание. А тот обнял крепче и сказал:

– Я хотел поблагодарить тебя.

– За что?

– За то, что уничтожил его. Я… хм. Давно собирался, – он помедлил. – В общем, спасибо.

Гарри ощутил, что глаза вновь набрякли слезами, и зажмурился.

– Спасибо и всё? – пробормотал он, чтобы хоть что-то сказать. – А проценты?

С учётом их позы это прозвучало весьма игриво. Люциус хмыкнул и подхватил его за подбородок, вынуждая поднять лицо.

«Чёрт, что я несу? Я же не хочу сейчас ничего, просто не могу…»

Но Люциус провёл большим пальцем по ещё влажной щеке, тронул прикрытые веки и шепнул:

– Проценты получишь утром. Спи, герой.

– Спасибо, – то ли подумал, то ли сказал вслух Гарри и моментально вырубился. Снов он в ту ночь больше не видел.

А утром Люциус разбудил его самым приятным способом. Гарри проснулся от собственного стона и, проморгавшись, приподнялся. Люциус выпустил его член из покрасневших губ:

– Как вам проценты, мистер Поттер?

– А вы человек слова, мистер Малфой.

Тот улыбнулся и снова нырнул вниз. Его ладонь размеренно ласкала член Гарри, кончик языка дразнил нежную кожицу мошонки, жаркие пряди волос скользили по бёдрам. В утреннем свете можно было видеть блеск влажных губ, и прикрытые, словно от наслаждения глаза. Хотя, почему «словно»? Его собственная эрекция упиралась Гарри в ногу и служила лучшим доказательством того, что и ему это нравится, очень нравится. Выдержки Гарри хватило ненадолго: он вытянул из-под подушки флакон с маслом, молча сунул его в руку Люциусу. Тот не стал медлить.

Когда он стиснул бёдра Гарри, притягивая ближе, тот вдруг сел.

– Нет.

– Нет? – непонимающе переспросил Люциус. А Гарри толкнул его в плечо.

– Ложись.

Гарри быстро смазал его, передвинулся, опираясь на колени, и тогда только поднял глаза. Люциус неотрывно следил за ним. Прикушенная губа, неровные пятна румянца на скулах – понял. Гарри глубоко вздохнул и направил в себя тугую скользкую плоть. Ладони Люциуса тут же легли ему на бёдра, придерживая, помогая, и Гарри в который раз доверился его рукам. Раньше такая поза казалась ему неудобной и слишком откровенной, женской. Но когда он опёрся ладонями на грудь Люциуса, то почувствовал, как загнанно стучит его сердце, и это почему-то успокоило и придало смелости. Первое же его движение заставило Люциуса застонать; Гарри гибко выгнулся, устраиваясь поудобнее, и шепнул:

– Держись.

И Люциус держался, да так, что Гарри пришлось сводить синяки с бёдер. Но это было после. А в тот момент не было места ни боли, ни осторожности, и ничто не сдерживало их рывков навстречу друг другу. Когда Гарри кончил в ласкающую его ладонь, Люциус приподнялся, сгибаясь почти пополам, и прижался к его губам, целуя, шепча что-то одновременно и непристойное, и нежное. А Гарри ответил.

– Люциус, – прошептал он, сжимая его внутри, – Люциус…

Так начался второй день; его продолжила болтовня, яблоки, сладкая дрёма – компенсация за ночное бдение. И ни слова о прошлом. Но когда вечером они забрались под одеяло, то некоторое время просто лежали в тишине, а потом Гарри выпалил:

– Как ты в это вляпался?

Люциус долго молчал. «Пошлёт», – подумалось Гарри. Но он ответил.

– В самом начале всё это казалось другим. Или же я несколько переоценил свои силы.

– Или недооценил Волдеморта.

– И это тоже. В любом случае, когда всё начиналось, воевать я не собирался.

– Надо думать.

– Но ты же понимаешь, – он помедлил, – я не убивал никого вне боя, но… Я и не помогал.

Гарри вспомнил, как кричала Гермиона, когда Беллатрикс пытала её. А потом – глаза Драко, когда он «не узнавал» его. И шепот Нарциссы: «Драко там?»

– Я понимаю.

– Правда?

– Будь у меня метка, а за спиной семья, мне бы тоже было не до чужих.

Люциус фыркнул, в голосе слышалась улыбка.

– Чушь. Помчался бы сломя голову.

– А сам? В Министерстве вы могли перебить нас всех.

– Тебя было приказано не трогать.

– А остальные?

– Просто повезло.

– Нечеловеческое везение, – вспоминая их визит в отдел Тайн, Гарри всегда покрывался мурашками. Чудом ведь выжили. Или не совсем чудом.

– Возможно, мы не слишком усердствовали, – признал Люциус. – Сам-то хорош – ограничился «Ступефаем».

– Тебе хватило, – парировал Гарри. И добавил, помявшись: – А как там было? В Азкабане?

– Ну как может быть в тюрьме? – голос Люциуса звучал не раздражённо даже, а устало. – Холодно. Плохо. И скучно, так что рассказывать не о чем.

И всё же они опять проговорили допоздна. Гарри не думал, что когда-нибудь будет так спокойно… ну, почти спокойно обсуждать войну. Воспоминания словно отдалились, и он мог не проживать их заново, но смотреть со стороны, как в думсборе. Возможно, время всё-таки латает раны. А может, всё зависит от того, с кем ты разговариваешь. Кто знает.

На третий день они читали – каждый своё, ели пирог, принимали вместе ванну. А ночью переплелись под одеялом и заснули, уже безо всяких разговоров и даже без секса. Потому что просто хотелось спать, обоим.

Элоиза издала возмущённый, почти человеческий вопль. Гарри вздрогнул, выныривая из своих мыслей, и с минуту созерцал стоящие на столе миски, пытаясь понять, что не так. Оказалось, он высыпал совиное печенье в глубокую миску и залил молоком, в то время как его хлопья были аккуратно выложены на тарелку Элоизы. Ни молока, ни совиного корма в доме больше не было.

– Вот я кретин, – сокрушённо пробормотал Гарри. – Прости, девочка. Задумался, понимаешь?

За предоставленный ей в качестве компенсации последний кусок моллиного пирога Элоиза прекрасно поняла его терзания. А Гарри жевал сухие хлопья, запивал тыквенным соком и думал, думал. Давно прошли те времена, когда он определял свои эмоции категориями вроде «загадочный грудной монстр». Да и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: если тебе с человеком комфортно молчать, но при этом в его отсутствие ты постоянно говоришь с ним мысленно, то дело вышло за рамки необременительного романа.

Гарри прекрасно понимал, что его затягивает. Но что с этим делать, он пока не знал.

====== Глава 10 ======

На следующий день Люциус письмом сообщил, что будет занят. Гарри сложил из пергамента стрекозу и, взмахнув палочкой, пустил летать по гостиной на радость хищнице Элоизе. Та сделала вид, что не понимает, что стрекозой управляет хозяин, и с упоением носилась за шустрой «добычей».

«Надо бы и мне развлечься, – лениво думал Гарри, водя палочкой. – Сходить куда-нибудь, развеяться. Или полетать…»

Но за окном моросил нудный лондонский дождь, и не хотелось ни развлечений, ни полётов. Зато в голову лезли мысли, по большей части – неприятные. Гарри вспоминал разговор с Люциусом после их первой ночи. Он тогда спросил, что же дальше, а Люциус пошутил, очень смешно. На тот момент всё именно таким и казалось, смешным и занятным. Несерьёзным. Теперь же у Гарри тоскливо ныло под ложечкой, словно перед экзаменом в Хогвартсе, к которому он в очередной раз оказался не готов. Так оно, собственно, и было – он не знал, как вести себя теперь, когда стало ясно: с его стороны это больше не интрижка, не забавный эксперимент, а…

– А что? – пробормотал Гарри, уводя стрекозу, а за ней и Элоизу в головокружительный финт Вронского. Если, к примеру, начать разговор с Люциусом об их отношениях, что он ему скажет? «Как-то всё не так»? Ведь они, по сути, не могут предложить друг другу ничего больше. Ничего, кроме того, что у них есть сейчас, – встречи в доме на Гриммо и прогулки по городу. То же, что и раньше. Просто теперь этого стало… недостаточно. Интересно, а Люциус чувствует что-нибудь подобное? Вряд ли. С другой стороны, если и чувствует, то не скажет. Сам не скажет. Спросить? Но опять всё упирается в альтернативу, вернее, в её отсутствие и в тот же неотвеченный вопрос: «Дальше-то что?» Изматывающие разговоры ни к чему не приведут. Или, чего доброго, Люциус отмахнётся от него и уйдёт, как сам Гарри, бывало, сбегал от чересчур назойливых подружек, одержимых идеей немедленной свадьбы.

Так что говорить тут не о чем. Просто двое взрослых людей хорошо проводят время, и на том спасибо. Очень удобно, никто никому не должен и, если всех всё устраивает, то можно продолжать «взаимовыгодное сотрудничество». Вот, он уже думает фразами из документов Люциуса. Ещё один недобрый знак. И по-прежнему неясно, что делать с разъедающим чувством неудовлетворённости. Оно вползло в душу и уютно там угнездилось, заставляя скучать по временам, когда всего-то и было проблем, что невыученный экзамен да Волдеморт. Гарри нервно дёрнул палочкой; стрекоза, выходя из крутого пике, врезалась в стену. Элоиза затормозить не успела.

Звук был такой, словно грохнули в большой шаманский бубен.

– О, чёрт!!!

Элоиза вялой пернатой медузой сползла по стене прямо в подставленные руки.

– Прости, прости, девочка…

Гарри попытался оказать ей первую помощь, не забывая при этом по возможности беречь глаза и уши – он ожидал немедленного жестокого возмездия. Но Элоиза обиделась всерьёз: вырвалась, неуклюже взлетела под потолок и уселась на крышу кукушкиного домика. Та высунулась и прокуковала что-то сочувственным тоном. На Гарри они не глядели.

– Прекрасно, – проворчал тот, отряхиваясь от налипших перьев. – Теперь ещё и птицы на меня обижаются. Тогда я ухожу, понятно? Пойду сейчас и…

– С кем ты разговариваешь? Привет, – зелёное пламя в камине транслировало удивлённую Гермиону.

– Привет, – Гарри плюхнулся на ковёр. – Ты откуда?

– Привела родителей в Мунго. Их как раз обследуют, а я вспомнила, что мы с тобой давно не болтали.

– В Мунго? А что случилось?

– Ничего, – она разглядывала Гарри, знакомо закусив губу, – сдерживала смех. – Это насчёт коррекции зрения, Великий Вождь.

– Почему это я… А, понятно, – он провёл рукой по волосам и вытащил застрявшее перо. Гермиона рассмеялась.

– Хорош! Чем ты тут занимаешься?

– Да ничем. Лето же.

– И вид у тебя какой-то пришибленный, – Гермиона бдительно нахмурилась. – Что-то случи…

– Всё-таки выбрали магическую коррекцию? – перебил Гарри. – А почему не лазерную?

– О, я как следует подумала и решила, что так будет лучше! Сам посуди…

Гермиона принялась рассуждать о преимуществах магической медицины. Гарри внимал, довольный проведённым отвлекающим манёвром. Обсуждать свой «пришибленный вид» ему не хотелось.

– …всего-то и нужно пару дней принимать зелья, а потом накладывают чары, и готово. И цена, если перевести в фунты…

Гермиона говорила, а Гарри послушно кивал полой головой: его мысли благополучно унеслись в недалёкое прошлое – в конец мая, когда его угораздило заполучить фант с исполнением приватного танца. Как же странно всё сложилось, нарочно не придумаешь. Дурацкое желание Уилсонов, зелье Гермионы, клуб этот. Он вспомнил длинный коридор с десятком дверей. Ну что ему стоило зайти в любую другую комнату? Нет же, выбрал именно ту, в которую пришёл Люциус – непривычный и неожиданно желанный. Безо всякого даже зелья…

До Гарри вдруг дошло, что Гермиона молчит и пристально смотрит на него.

– Что-что ты сказала?

– Я сказала, – нейтральным тоном начала та, – что влюбилась в чёрного джазмена на деревянной ноге, и теперь мы будем на пару заниматься продажей гашиша. А ты сказал: «Вот как? Замечательно».

– А… Это правда?

– Гарри, да ты чего??? – Гермиона расхохоталась так, что из камина вылетело облачко золы. – А ну живо рассказывай, что стряслось и кто заменил твои мозги жидкой овсянкой!

Гарри молчал, вертя в руках сиреневое пёрышко. Врать не хотелось, да она и сама должна обо всём догадаться. Гермиона ожиданий не обманула.

– А-а… – протянула она. – Понятно, кто.

Гарри поднял глаза. Гермиона разглядывала его со спокойным любопытством и чуть отстранённо, и от этого взгляда становилось неуютно.

– Втрескался, – с непонятным удовлетворением констатировала она.

– Что мне делать?

– Понятия не имею.

Гарри даже перо выронил. Такое от Гермионы не каждый день услышишь. Они помолчали. Наконец Гарри не выдержал:

– Полный бред, да?

– Узнать, что он твой любовник, – вот это было первоклассным бредом, – заявила Гермиона. – А тут я, знаешь, не удивлена. Ты – человек серьёзных отношений.

– Ну? А как же…

– Все те девчонки не в счёт, – отмахнулась Гермиона. – Это неизбежное зло или, если угодно, обычаи социума. Липнут как мухи, и отмахнуться от них тоже легче лёгкого. А тут ты сам сделал выбор. Чем бы это ни казалось вначале, не так-то просто решиться на однополые отношения, да ещё и впервые. Так что это изначально был огромный риск с твоей стороны.

– Н-да… Тогда я об этом как-то не подумал.

– Если бы все заранее думали, то и проблем бы не возникало, – Гермиона тяжко вздохнула. – А вообще, чем дальше, тем больше убеждаюсь, что любовь – это самая неточная наука.

Гарри поднял глаза, удивлённый.

– То есть, ты думаешь: вот, идеально, и все так думают, но у вас ничего не получается. И хотелось, и ты работала над этим, как проклятая, но нет. Зато какой-то совершенно дикий вариант, о котором ты никогда бы не подумала, а… а оказалось – так хорошо и правильно, так легко…

Подобное косноязычие было совершенно не в духе Гермионы. Гарри наконец-то вынырнул из своих переживаний и посмотрел на неё повнимательнее.

– Вон оно что, – протянул он. – Да у тебя тоже рыльце в пушку. И новая причёска?

Гермиона покраснела до корней затейливо уложенных волос.

– М-м… Может быть.

– Он правда чёрный?

– Конечно. Про ногу и гашиш – тоже правда.

Мгновение они смотрели друг на друга, а потом неудержимо расхохотались.

– Надеюсь, у тебя там всё проще, чем у меня, – проговорил Гарри.

– Пожалуй, – Гермиона стёрла выступившие слёзы. – Но и ты не кисни, хорошо? Сходи куда-нибудь, собери наших.

– Скоро сентябрь, и так увидимся. Вот Уизли надо бы навестить.

– Гарри, Гарри… Они ещё неделю назад уехали в Румынию к Чарли, и не поверю, что не предупредили тебя.

– О, – тот смутился. – Возможно, я не прочитал письмо.

– Или прочитал и не понял ни слова, – Гермиона смерила его задумчивым взглядом. – Журналы из папиной приёмной в таких случаях советуют сменить обстановку, попутешествовать.

– Думаешь, поможет?

– Вряд ли. Но хоть загоришь.

Гарри фыркнул, но Гермиона была серьёзна.

– Нет, правда: лето заканчивается, хватит сидеть в этом пропылённом склепе!

– Тише! – Гарри невольно оглянулся.

– Вот, ещё и паранойя намечается.

– Просто он не такой уж и пропылённый. И не склеп.

– А насчёт путешествия ты всё-таки подумай. И вот ещё что… – Гермиона взмахнула палочкой, и Гарри на колени опустился красочный рекламный листок. – Это проспект офтальмологического отделения. Дня за два-три они восстановят тебе зрение.

– Спасибо. Может, схожу.

– Сходи-сходи, тебе без очков лучше, давно сказать хотела, – Гермиона улыбнулась. – Мне пора. Пока, вождь! Не вздумай пить огненную воду.

– Не буду, – Гарри тоже рассмеялся. – Пока, спасибо!

Разговор с Гермионой как всегда поднял настроение. Оглядевшись, Гарри пришёл к выводу, что в доме и впрямь неубрано. Он позвал Кричера и велел ему ликвидировать пыль, а сам взялся за гору корреспонденции, наваленную на столе. Вскрытое письмо от Молли нашлось в середине кучи. Гарри устыдился и пообещал себе по их возвращении обязательно сходить в Нору. Газеты он просмотрел мельком, останавливаясь лишь на колонках спортивных новостей. «Пушки Педдл» выиграли товарищеский матч с «Соколами», ничего себе! Не зря они Горговичу такой гонорар отвалили. На радостях Гарри засвистал командный гимн «Пушек».

– Ужасно фальшивишь, – ладони Люциуса легли ему на талию. Гарри мельком подумал, что уже не вздрагивает от внезапных прикосновений, хотя Люциус – непонятно, как – всегда подкрадывался незаметно. Он подался назад, прижимаясь к нему.

– А ты поёшь в душе.

– Это было всего раз.

– Зато Селестина Уорбек.

– Привязчивая мелодия.

– Угу.

– Расскажешь кому – убью.

Угроза прозвучала бы убедительнее, если бы Люциус при этом не целовал его в затылок – рассеянно, будто невзначай.

И всё опять становилось хорошо и правильно.

*

– Ты сегодня что-то тихий, – сказал вдруг Люциус.

В тот вечер они брели через любимый обоими сквер, Люциус увлечённо говорил о своём новом проекте винодельни во Франции. Рассказывал, как всегда, интересно. Обычно Гарри с удовольствием вникал в его дела, но сегодня позволил себе задуматься о своём. Всё равно Люциус в такие моменты слышал только себя. Так, по крайней мере, казалось.

– Опять молчание. Что-то случилось?

«И почему в последнее время мне все задают этот вопрос?»

– Всё хорошо. Так что там с бочками?

Люциус хмыкнул.

– Потом расскажу. Ты сегодня слишком невнимательно молчишь.

– Не-не, мне очень интересно, правда.

– Тогда можешь съездить и сам всё посмотреть.

– Куда? – до Гарри не сразу дошло. – Во Францию? К тебе?

– На мои винодельни, – поправил Люциус и поспешно добавил: – Туда можно вложить деньги.

– Да ну. Денег у меня и так навалом.

– Как хочешь.

Дальше до самого дома шли молча. Гарри думал, зачем Люциусу понадобилось звать его на какие-то винодельни. Хотя, для него они не «какие-то», а очень даже важные. Может, надо было согласиться? Вложить эти деньги, куда он скажет, не жалко…

О чём думал Люциус, догадаться было невозможно.

– Зайдёшь? – Гарри остановился у дверей дома.

– Вообще-то я чертовски устал. Мечтаю выспаться.

– Значит, выспишься, – Гарри мягко потянул его за собой. Именно сегодня ему Люциуса отпускать не хотелось.

– Тогда я в душ и спать.

– Прекрасно, ужин готовить не надо.

– Вечно ты на мне экономишь.

– Не только на тебе. Я вообще очень жадный, последствия тяжёлого детства.

Смеясь, они разобрали покупки, а потом Люциус исполнил свою угрозу: ушёл в ванную и пропал. Гарри перестелил постель и хотел переодеться, но тут из-за двери донеслось:

– Мы же покупали шампунь?

– Да, сейчас принесу! «Если только я не забыл его в лавке».

К счастью, флакон с надписью «Вейла» для мужчин: горькие травы» нашёлся на столе в кухне. Прихватив его, Гарри вернулся наверх.

– Держи… – он осёкся и застыл в дверях. Люциус не услышал его, так и продолжал стоять под душем, опираясь руками о кафель и опустив голову. Упругие струйки танцевали на сливочной коже, стекали по волосам, переливаясь в приглушённом свете. И это было красиво, так, что дух захватывало, но в первую очередь Гарри обратил внимание на опущенную голову и напряжённые мышцы спины. И правда устал.

– Твой шампунь, – уже громче повторил он.

– Спасибо, – Люциус обернулся и протянул руку, смаргивая капли с ресниц.

– Давай помогу. Садись.

– Вымокнешь.

– Не страшно.

Люциус уселся на широкий край ванны, спиной к Гарри. Тот выдавил на пальцы коричневый остро пахнущий шампунь.

– Подними голову.

Ладонь заскользила по влажным волосам, горький травяной запах заполнил комнату. Воздушная пена стекала по шее Люциуса. Гарри собирал её ладонью, растирал и массировал плечи и грудь, чувствуя, как напряжение покидает тело Люциуса. В какой-то момент тот вздохнул, глубоко и облегчённо, и откинулся назад, прижимаясь затылком к его животу. Рубашка Гарри моментально промокла. Улыбнувшись, он так же осторожно и неторопливо принялся смывать пену.

– Нравится?

– М-м… – Люциус повернулся, подставляясь под душевые струи. – В ушах пена, волосы спутаны, и пахну, как жаркое по-провански… Да, мне определённо нравится. А тебе?

– Что?

– Я говорю, залезай сюда. Всё равно промок.

– Ты же вроде бы устал? – поддразнил Гарри, сбрасывая одежду прямо на зелёный кафель.

– Ну не настолько же, – Люциус привлёк его к себе, целуя глубоко и властно, по-хозяйски. Он явно не был настроен на долгую игру, но это и не требовалось: тело Гарри мгновенно отозвалось на ласки – такие привычные и такие желанные. Через пару минут он оказался притиснут к запотевшей стене, а Люциус нависал над ним мокрой тяжестью и шептал в ухо:

– Масло слишком далеко… Потерпишь?

Гарри кивнул. Без смазки, на скользком кафеле, который норовит сбежать из-под ног, – конечно да, зачем спрашивать. Ведь Люциус движется так медленно и держит так крепко. Прикосновение губ к плечу и сладкая тянущая боль сплетаются с ароматом горьких трав и его глухими стонами; всё это смешивается в густой пряный коктейль, проникающий в тело с воздухом, влагой, с горячей плотью, которая знакомо пульсирует и опадает внутри, и с последним – вслепую – поцелуем.

Кафель всё-таки сделал своё чёрное дело. Балансируя на нём, Гарри так и не смог расслабиться до конца. Люциус это заметил: чуть отдышавшись, опустился на колени и потянул его за собой. Гарри вцепился в борт ванны, наблюдая, как язык Люциуса скользит по его члену. Припухшие от поцелуев губы поймали головку, нежно сжали, принимая глубже, ещё, а потом медленно выпустили, почти полностью, и опять… При этом Люциус умудрялся ловить его взгляд, не давая закрыть глаза, заставляя смотреть. Не в силах сдержаться, Гарри вскинул бёдра; несколько резких толчков, и он кончил – на выдохе, с тихим стоном. Люциус не отстранился.

Потом он мягко выпустил его и обнял, уткнувшись лбом в подрагивающий живот, а Гарри гладил влажные светлые волосы так же, как вначале, когда он мыл его шампунем с неизбежно горьким запахом диких трав.

*

На подгибающихся ногах они добрели до кровати. Люциус рухнул как подкошенный и моментально заснул. Гарри погасил свет и лёг рядом, уже зная, что ему заснуть не удастся. Он метался в поисках решения проблемы, которую и выразить-то было нельзя. Всё было хорошо, и в то же время всё было очень плохо. Беспокойная несытая тварь внутри подняла треугольную мордочку, разбуженная одной фразой Люциуса.

«Ты сегодня что-то тихий».

Так не говорят тому, с кем просто приятно проводят время. Или говорят? Гарри приподнялся на локте, пытаясь в темноте разглядеть лицо Люциуса. Он не умел читать по нему, не умел проникать в его мысли. А спрашивать боялся – ведь можно услышать «нет». И что тогда? Закончить роман и пожать друг другу руки? Или притворяться, что и тебя абсолютно не волнует, почему он сегодня так устал и что там творится с чёртовыми бочками на одной винодельне во Франции. Гарри снова лёг и прижался к нему теснее. Люциус, не просыпаясь, повернулся так, чтобы ему было удобнее. Гарри вздохнул.

Летом всё по-другому. Это время не принадлежит обычному ритму жизни, и поэтому летом может случиться всё, что угодно, и ничего не кажется странным или неудобным. Лето не имеет ни прошлого, ни будущего, оно повисает в напоенном солнцем воздухе, точно цирковая проволока, по которой так легко скользить беспечным канатоходцем. И неизбежно наступает момент, когда нужно спрыгивать на землю, где ждёт учёба, знакомые и «обычаи социума», в которые Люциуса вписать не получалось. Нет, можно было бы оставить так, как есть, врать и изворачиваться, флиртовать с девчонками для отвода глаз… Гарри сделалось тошно. Нет, так он не сможет. Он вдруг представил, как расскажет обо всём Рону и чуть не застонал в голос. С другой стороны, лучше так, чем то, что получилось с девчонками.

– Что такое? – пробормотал вдруг Люциус. – Кошмар?

До Гарри дошло, что он весь как деревянный от напряжения. Он кивнул и чуть не сгорел со стыда, когда Люциус обнял его и пробормотал что-то успокаивающее. Невероятным усилием воли Гарри заставил себя расслабиться, но заснуть так и не удалось. Он незряче всматривался в темноту, ощущая, как под ладонью часовым маятником стучит сердце Люциуса.

Утром, когда тот причёсывался у зеркала, измученный бессонницей Гарри выпалил:

– Я уезжаю.

Рука с гребнем на миг замедлилась, но тут же возобновила размеренное движение.

– Вот как. И куда же?

– На море.

– Вот как.

– Ты… – Гарри набрал воздуху в грудь. – Ты поедешь со мной?

Люциус встретился с ним глазами в зеркале и покачал головой.

– Нет.

Казалось, он хочет добавить что-то ещё, но сдерживается. Молчал и Гарри. Он понимал, нужно что-то сказать. Но на слова сил не осталось, и он бездумно наблюдал, как Люциус отточенным движением связывает в хвост ускользающие пепельные пряди. Потом он обернулся.

– Хорошей поездки.

Гарри кивнул. Люциус окинул его странным нечитаемым взглядом, достал что-то из кармана мантии и положил на стол.

– Давно хотел вернуть.

И вышел.

Гарри вылез из постели, подошёл к столу. Увидев оставленную вещь, он невесело рассмеялся. Люциус вернул очки, оставленные когда-то в клубе приватных танцев.

Именно тогда, когда Гарри записался на магическую коррекцию зрения.

====== Глава 11 ======

Через два дня Гарри уехал. До конца лета оставалось чуть больше недели; нелепо было куда-то срываться, да и не хотелось, на самом-то деле. Но Гарри, стиснув зубы, пошвырял в сумку вещи и спустился в гостиную.

– Элоиза!

Всё ещё обиженная сова с умеренным интересом свесилась с облюбованных часов.

– Балконную дверь оставляю открытой, летай, где хочешь. На кухне пять тарелок с печеньем, в каждой разное. В вазочке осталось курабье, сразу много не ешь, оно жирное. И пожалуйста, не обижай Кричера! Я вернусь через неделю.

– Уррр? – сова озадаченно склонила голову.

– Пока, – Гарри нырнул в камин.

– Уррр!!!

Элоиза сорвалась со своего насеста и заметалась у камина с жалобным клёкотом, но зелёное пламя уже погасло.

*

Когда два года назад Гарри пришёл в Министерство заказывать порт-ключ, то понятия не имел, куда хочет поехать. Просто подальше – так он и сказал девушке из Отдела Перемещений. Та удивлённо смотрела на измученного, вконец отощавшего Героя, который стрелял по сторонам глазами из-под чёлки – боялся репортёров и поклонников.

– На колдографиях вы казались повыше, – брякнула она и густо покраснела. Гарри только усмехнулся. Девушка, справившись со смущением, продолжала: – Нам нужно название конкретного населённого пункта или государства, куда вы хотите попасть.

Гарри задумался.

– Чтобы тепло. Тихо, людей поменьше. И чтоб море.

Он беспомощно развёл руками – всё равно, мол, куда. Девушка смерила его задумчивым взглядом и поднялась.

– Подождите немного.

Гарри слышал, как она шепчется с кем-то в соседней комнате. Ему действительно было всё равно, куда ехать. Только бы побыстрее.

– Мы с девочками решили, вам нужно в Испанию, – заявила, вернувшись, министерская ведьмочка. – Например, в Таррагону, на Коста-Дораду.

Гарри поднял на неё умоляющие глаза.

– А можно сегодня?

– Вообще-то, нет… Но я посмотрю, что можно сделать, – она понимающе улыбнулась. – Вы заслужили отдых.

Через пару часов он получил порт-ключ и горсть леденцов «Берти Бобс» на дорожку. Они оказались, как на подбор, со вкусом южных фруктов…

Гарри вспоминал об этом, бредя по улицам маггловского городка. Солнце жарило немилосердно, в городе царила сиеста – время опущенных ставней и пустых улиц. Но Гарри знал, что в остальные часы, даже ночью, тут довольно людно, поэтому шёл, не останавливаясь, и вздохнул с облегчением при виде знакомого дома, стоящего на отшибе. Там держали пансион супруги Альварес. Он – худой и молчаливый старик, напоминающий гранда в изгнании. Она – говорливая толстушка, называющая Гарри не иначе как «me bonito Americano(1)». Комната для него нашлась и в этот раз.

Гарри не говорил по-испански, а сеньора Альварес ни слова не знала по-английски, но её это не смущало. Наконец он кое-как отбился от многочисленных вопросов корявыми bien и gracias и сбежал на пляж. Гарри хорошо помнил ощущение безмятежности и счастья, которое удалось обрести после войны именно здесь, и надеялся, что и в этот раз ласковые воды тёплой Медитерраны примут его, успокоят и очистят. Но всё шло не так. Пронзительный запах водорослей раздражал, песок забивался в кеды, солнце жгло чувствительные после лечения глаза. Мысли неизбежно возвращались к Лондону, дому и… Нет, к чёрту. Он приехал сюда отдыхать, и он будет отдыхать. Гарри упрямо торчал на пляже до вечера, плавал и нырял до одури, валялся на раскалённом песке. Результат был предсказуем: он жестоко обгорел.

Следующие два дня Гарри не выходил из комнаты. Сеньора Альварес сердобольно причитала над ним, поила холодным чаем и мазала сожженную спину мазью. Мазь помогала, но запах имела отвратительный. Гарри прятался от солнечных лучей за опущенными шторами, ощущая себя скользким, вонючим и абсолютно несчастным. Где-то внизу сеньора Альварес ругала мужа; она занималась этим с утра до вечера, а вот голоса её супруга Гарри не слышал ни разу. По всему выходило, что либо он немой, либо этот брак был заключён на небесах. Или просто в паре всегда один должен уступать другому? И если да, то до какого предела?