Текст книги "Парный танец (СИ)"

Автор книги: Tau Mirta

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Откуда я знаю, это твоя жена, а не моя.

– И всё же?

– Ну, – Гарри глянул внимательнее. – Вообще-то… Как бы это сказать? Напоминает её, вот. Хотя к такому имени вроде полагаются нарциссы.

– О да. То-то она их всю жизнь терпеть не может.

– Правда?

– Можешь мне поверить…

После нескольких часов азартных споров и третирования продавцов был куплен последний подарок – пара зонтов-хамелеонов, меняющих цвет в тон одежде, – для записных модниц, Флёр и Вики. Рухнув на диванчик в маленьком уютном кафе, Гарри возвестил:

– Всё! Поверить не могу.

– Не любишь делать покупки? – Люциус, довольно улыбаясь, уселся напротив.

– Нет. Хотя сегодня мне даже понравилось, – Гарри сгрёб шуршащие пакеты в сторону, устраиваясь поудобнее. – Теперь всегда буду ходить в магазины для богачей.

– Я удивился, что ты не пошёл сюда сразу, – не смутился Люциус. – А что за традиция – дарить подарки на Ламмас?

– Просто люблю делать подарки, – Гарри проказливо улыбнулся. – Давай, и тебе куплю что-нибудь? Антикварный саркофаг, самый дорогой, хочешь?

– Спасибо, я ещё поживу – не настолько люблю антиквариат.

Подошедший официант невозмутимо ждал, пока гости отсмеются.

За десертом Гарри не удержался и попросил:

– Может, останешься сегодня?

Люциус покачал головой.

– Не могу.

«Ну конечно, второй день дома не был», – подумал Гарри, наблюдая, как лицо Люциуса приобретает знакомое непроницаемо-вежливое выражение. С недавних пор он научился замечать момент смены эмоций, хотя и предпочитал обратный процесс – когда Люциус терял невозмутимость. Вот и сейчас ему хотелось, чтобы он продолжал улыбаться.

– Передать Уизли привет от тебя?

– Я представляю.

Получилось.

Они навестили Диагон-аллею, где закупили всё по списку миссис Уизли, и добрались наконец до камина в лавке пряностей. Гарри кое-как навесил на себя последний пакет и улыбнулся:

– Ну, увидимся?

Люциус перевёл взгляд на хозяина, который глазел на них, как на диво. Тот немедленно отвернулся и засуетился у прилавка. А Люциус подхватил Гарри за подбородок и поцеловал – так же, как тот его в полутёмном коридоре, легко и мягко.

– Ещё раз с днём рождения.

– Ага. То есть, спасибо, – на этот раз света было достаточно, но Гарри бы не взялся определить выражение, с которым Люциус смотрел на него. Поэтому он просто потёрся о его пальцы и, повинуясь непонятному порыву, тронул раскрывшуюся ладонь губами. Теперь на лице Люциуса совершенно отчётливо проступило изумление, но он ничего не сказал, только кивнул на прощание и шагнул в камин. Летучий порох при этом брал левой рукой, а правую держал так, словно пытался унести в горсти что-то маленькое. Гарри проводил его взглядом, ошалело потряс головой и, половчее перехватив свои пакеты, ввалился в камин.

Ни один из них не заметил, как на вороватой физиономии продавца расплылась довольная улыбка.

Оказавшись в гостиной, Гарри первым делом вскрыл «подарок» Люциуса. Это оказались часы в виде домика с маленькой дверцей над циферблатом. Гарри повесил их над камином, а сам принялся разбирать и подписывать подарки. Он с головой ушёл в это занятие и чуть не подпрыгнул, когда за спиной раздался мелодичный звон. Дверца «домика» отворилась, и пружина вынесла вздорного вида птичку.

– Ку-ку! – неожиданно громко проорала она. – Ку-ку, ку-ку, ку-ку!

Гарри плюхнулся на софу и рассмеялся: очень уж забавно смотрелись безумные часы в его роскошной гостиной. С последним «Ку-ку!» птичка убралась обратно, лишь на долю секунды разминувшись со взъерошенным комком перьев, врезавшимся в циферблат, – в Элоизе проснулся охотничий инстинкт. Она взгромоздилась на крышу домика, всем своим видом показывая, что добыча не уйдёт.

– Удачи, – пожелал Гарри.

Остаток вечера они развлекались вовсю. В конце каждого часа Элоиза бросалась на кукушку, но птичка оказалась магической. Она ловко уворачивалась и при этом куковала самым нахальным тоном. Гарри хохотал. Лучшего подарка Люциус при всём желании бы не придумал. Когда обезумевшая Элоиза попыталась подцепить дверцу клювом, он сжалился и отозвал её.

– Слетай-ка к Уизли, отнеси Молли её покупки.

Сова подхватила уменьшенный свёрток и улетела, а Гарри вытянулся на софе. Совсем не обязательно было сидеть дома одному, он мог бы нагрянуть к Уизли прямо сейчас. Но почему-то не хотелось ни торта, ни поздравлений, ни компании – и так было хорошо. Гарри принялся перебирать в памяти события дня, раздумывая, откуда снизошла такая благодать, но ничего особенного в них не нашёл. Поход по магазинам да два невинных поцелуя. Ну, и часы ещё. Он закрыл глаза, чувствуя странное спокойствие. На ум пришло сравнение с водой, пронизанной солнечными лучами. Или чашей, в которую налили эту солнечную воду, и казалось очень важным сохранить её, не расплескать…

Кукушка высунулась, опасливо огляделась и шёпотом прокуковала полночь. Гарри спал и улыбался чему-то.

Утром он собрал подарки, прихватил свою квиддичную метлу и перенёсся в Нору. Гости уже были в сборе и встретили его объятиями и нестройным гомоном.

– Эй, Гарри!

– Привет!

– С днём рождения, дорогой!

– А куда вы дели торт? Гарри, не стой, садись к столу!

– Ну и сова у тебя, просто демон!

Гарри был рад их видеть. Он вертел головой, с удовольствием слушая болтовню, успевая есть и отвечать на сотни вопросов. Уизли были чем-то неизменным, незыблемым – дом, в котором его всегда ждали. Семья, частью которой он мог бы стать. Он обратил внимание, что Одри, жена Перси, сменила цвет волос с русого на золотисто-рыжий. Неизменные косички Анджелины были наполовину разбавлены красными прядями. Похоже, принадлежность к семье находила отражение даже в цвете волос. Хотя Флёр и Вики по-прежнему сияли серебристыми локонами – у вейл оказался иммунитет. Гарри представил себя рыжим и развеселился. Нет, свой шанс он упустил. Сидящая рядом Гермиона тоже помалкивала, а поймав его взгляд, заговорщицки улыбнулась. С Роном они общались несколько натянуто, но ни тоски, ни раскаяния Гарри в их взглядах не заметил.

– Не бывать нам с тобой рыжими, – шепнул он Гермионе. Та прыснула и кивнула.

Вечером был традиционный костёр. Все они, исключая Уизли-старших, прыгали через пламя, но в конце праздника Артур взял жену на руки и торжественно перешагнул с ней через затухающие угли. Молли расчувствовалась и на обратном пути посетовала на то, что в этот раз никто не держался за руки над камнем(1).

– Времена изменились, молодёжь нынче боится семейного счастья, – полушутя вздыхала она. – Оставите вот нас без внуков.

Гарри послышался в этом мягкий упрёк, Рон с Гермионой тоже опустили глаза. Помощь пришла от Билла.

– Ладно, мам. Ты и надо мной сколько лет причитала.

– И то правда, – рассмеялась Молли. – Думала, так холостяком и останешься.

– Это он меня ждал, – встряла Флёр, с обожанием глядя на мужа.

– Да, но у нас в ваши годы уже…

– Брось, Молли, – Артур приобнял жену. – Успеют они.

– Успеем, – солидно подтвердил Рон. – Я вот тоже жду свою единственную.

– И меняешь девчонок, как перчатки, – ехидно дополнила Джинни.

– Одно другому не мешает, – возразил Рон и неожиданно обнял Гермиону за плечи. Та потянула за собой Гарри, Гарри ухватился за Джинни, и дальше они шли нестройной шеренгой, смеясь и перешучиваясь насчёт того, кто же первый обзаведётся семьёй. Молли смотрела неодобрительно и уже хотела что-то сказать, как вдруг вмешался Джордж.

– А я вообще женился потому, что проспорил Перси, – доверительно сообщил он.

– Что??? – хором вскричали Перси и Анджелина.

– Ну да. Одри, ты знала, что муж у тебя игрок?

– Что???

– Эй, кого вы слушаете!

– Первый раз в жизни говорю чистую правду, а вы не верите.

– Джордж Уизли, немедленно перестань пороть чушь!..

Дни в Норе пролетали быстро и весело, Гарри наслаждался отдыхом. Застолья, прогулки, пикники, традиционный квиддичный матч, в котором они разгромили команду девчонок в пух и прах, ритуальное изгнание гномов из сада, разбивка подаренных магоклумб – не было ни одной минуты скуки. Но на пятый день Гарри проснулся затемно и долго лежал, пялясь в предрассветные сумерки. А потом наспех оделся, спустился на кухню и объявил хлопочущей у плиты Молли, что возвращается домой.

– Что такое, дорогой?

– Так… – Гарри неопределённо махнул рукой, надеясь, что не придётся объяснять. Да он и не смог бы сказать ничего путного. Просто со страшной силой потянуло в огромный пустой дом, в котором его с недавних пор не покидало предчувствие радости. И Гарри здорово недоставало этого предчувствия. К счастью, Молли не стала допытываться о причинах спешки – ограничилась тем, что впихнула в него стопку оладий с яблоками, и отпустила с миром, пообещав передать привет остальным.

Дома Гарри хотел было вызвать Люциуса по каминной сети, но передумал. Пять дней вдруг показались солидным сроком, и он не мог заставить себя просто взять и сунуться в Мэнор. Наверняка у Люциуса дела. Да и о чём говорить? Полчаса он слонялся по гостиной, проклиная накатившую застенчивость. Может, сову отправить? Нет, это долго. В конце концов он написал записку и забросил её в камин. Зелёное пламя послушно проглотило кусочек пергамента. Гарри некоторое время сидел, посматривая на камин, а потом обозвал себя идиотом и пошёл искать Кричера – поздороваться и узнать, как дела.

Он побродил по дому, изгнал пару приблудных докси, принял душ и решил почитать – в гостиной, как ни странно. Выбранная книжка оказалась скучной. Поначалу он ещё продирался сквозь главы, но вскоре задремал и проснулся от того, что Люциус убрал книгу с его лица.

– Ты пришёл, – сонно констатировал Гарри.

– Представь себе. Или я неправильно расшифровал смысл записки «Я вернулся. Гарри»? Очень лаконично, кстати. Краткость – твоя сестра.

– Раз уж ты всё понял правильно, то так оно и есть, – рассмеялся тот, садясь и потирая глаза. – Как дела?

– Всё хорошо. А у тебя?

– Тоже.

– Как праздник?

– Замечательно. Подарки всем очень понравились.

– Надо думать.

Повисла пауза. Гарри наконец проморгался и теперь смотрел на Люциуса: на солнечные блики в гладко зачёсанных волосах, на расстёгнутый ворот белой рубашки, оттеняющей золотистый загар. Просто и безупречно. Гарри подумал о своей выцветшей футболке и взъерошенных со сна волосах, но мельком: его внимание приковали пальцы, небрежно вертящие комочек пергамента, в котором он опознал свою записку. Люциус пришёл не сразу. Сидел и играл с запиской. Может, выждал немного, чтобы не было похоже, что он… Ну. Хотел встретиться. Гарри открыл рот, совершенно не представляя, что скажет или спросит в следующий момент, но тут…

– Ку-ку!

Хлоп! Хрясь!

– КУ-КУ!

– Уррр!!!

Люциус с бесконечным изумлением наблюдал за противостоянием орущей кукушки и мечущейся Элоизы. Шустрая птаха опять уцелела и, откуковав положенные двенадцать раз, скрылась за дверцей. Элоиза вцепилась в часы, оставляя на полированной поверхности живописные царапины. Похоже, она намеревалась выцарапать добычу голыми когтями. В воздухе меланхолично кружил сиреневый пух.

– Что это? – спросил Люциус.

– Твой подарок, – Гарри с трудом сдерживал смех.

– Чудовищно.

– Зато оригинально. Мне даже нравится.

– А я бы предпочёл держаться подальше от этой вещи.

– Тогда, может, пойдём отсюда?

– Куда? В город?

– Можно и в город, но потом, – Гарри придвинулся ближе. – Я тоже соскучился.

– Что значит «тоже»? – очень искренне удивился Люциус, но Гарри уже выхватил у него скомканную записку, зашвырнул её в камин и потянулся за поцелуем.

К тому моменту его застенчивость благополучно испарилась.

Гарри сел, чтобы взбить подушку, и приглушённо выругался. Люциус тут же открыл глаза.

– Больно?

– Переживу.

Если обычно Люциус действовал неторопливо и бережно, то в этот раз ограничился минимальной подготовкой. В последнее время её вполне хватало, но за пять дней тело Гарри успело отвыкнуть от такого. Когда Люциус вошёл одним плавным сильным толчком, он задохнулся от внезапной боли и зажмурился, ощущая выступившие слёзы. Люциус хотел отстраниться, но он не отпустил, лишь выдохнул еле слышно:

– Просто… п-подожди.

Тот обнял его, прижал к себе. Горячие ладони гуляли по телу, и Люциус оставлял лёгкие поцелуи на его прикрытых веках, щеках, губах. Постепенно Гарри расслабился, сведённое судорогой тело вновь наполнилось тягучим жаром; он подался ему навстречу, и это было так же хорошо, как и всегда.

Только боль, понятно, осталась.

– Перевернись на живот и немного приподнимись, – скомандовал Люциус.

– Зачем?

– Посмотрю, не повредил ли я тебя.

– Э-э…

– Только не говори, что стесняешься, после всего-то.

– Это не одно и то же, – проворчал Гарри, пряча вспыхнувшее лицо в подушку. В данный момент он чувствовал себя, как у врача на приёме. Правда, поцелуй в поясницу слегка смягчил неприятные эмоции.

– Всё в порядке, но Обезболивающее выпей.

– Потом выпью, – Гарри подкатился Люциусу под бок и привычно устроил голову у него на плече. Рука сама потянулась погладить по груди, задевая соски, и – широким хозяйским жестом – по животу.

– Гарри, я спать хочу, – недовольно пробормотал Люциус.

– Спи. Я просто так.

– Учти, мне не двадцать пять лет.

– Ага, мне тоже. Здорово, правда?

Люциус ущипнул его за ухо, но как-то лениво. Гарри показалось, что он улыбается, но проверить свою догадку он не успел – заснул.

– Гарри! Гарри, ты где? – звонкий голосок раздавался совсем близко.

«Я что, ещё в Норе?», – подумал Гарри, открывая глаза и оглядываясь. Нет, родная спальня.

Дверь распахнулась, и на пороге возникла Гермиона.

– А, вот… Ой, я тебя разбудила?

– Не-не, – Гарри натянул одеяло повыше и сел. На резкое движение тело отозвалось недвусмысленной болью. Значит, Люциус ему не приснился. Но где же он?

– Ты забыл в Норе свою метлу, и мы решили занести – вдруг понадобится. Кстати, а почему ты ушёл так рано? – Гермиона заинтересованно разглядывала разбросанную по комнате одежду. К счастью, это была одежда Гарри.

– Да я… Хм. Я просто…

– Он здесь? – в комнату проскользнула Джинни. – Привет! Откуда у тебя такие странные часы? Твоя сова их ненавидит, знаешь?

– Вы не могли бы выйти на минутку, я оденусь? – пролепетал окончательно сбитый с толку Гарри.

– Конечно. Идём, Гермиона.

Они шагнули к выходу, и именно этот момент выбрал Люциус, чтобы выйти из ванной.

Голым.

Девчонки застыли в дверях. Люциус – на пороге ванной. Гарри зажмурился. Более эффектного появления нельзя было и желать.

Люциус отмер первым: шагнул вперёд, отбросил с лица влажные волосы и слегка поклонился:

– Добрый день, юные леди.

«Юные леди» вздрогнули, хлопнули глазами и, столкнувшись на выходе, вылетели из спальни. Гарри тоже вскочил с кровати и схватился за джинсы.

– Чёрт! Чёртчёртчёрт! Ты это нарочно?!

– Вовсе нет.

– Да? А зачем надо было… так?

– А что я должен был делать? Взвизгнуть и спрятаться за занавеску? – голос Люциуса звучал раздражённо, но Гарри мог бы поклясться, что он с трудом сдерживает смех.

– Зараза, – огорчённо резюмировал он, застёгивая ремень. – Нарочно ведь, признайся?

– Честно говорю – нет. Я не слышал их, вода шумела.

– Ладно, – Гарри кое-как пригладил волосы. – Я за ними.

– Не переживай, вряд ли там существует угроза сердечного приступа.

Гарри отмахнулся и выскочил из комнаты.

– Гермиона! Джинни!

В доме их не было, и Гарри, споткнувшись о брошенную у камина метлу, перенёсся в Нору. Девчонки нашлись на кухне – сидели, спрятавшись за блюдо с ячменными лепёшками. На Гарри они смотрели, как на неведомого зверя, от которого неизвестно чего ждать.

– Где остальные? – брякнул он первое, что пришло на ум.

– В Лондоне, – обронила Гермиона и зачем-то добавила. – Гуляют.

Они помолчали.

– Полагаю, я должен объяснить.

– Я тоже так полагаю, – кивнула Гермиона, а потом вдруг закрыла лицо руками и простонала: – Скажи, что нам это почудилось! Что мы всё не так поняли!

– Увы, – Гарри призвал табурет и сел, вытянув ноги. – А что, это так страшно?

Девчонки переглянулись.

– Но ведь он… Он же… – Гермиона всплеснула руками. – Он ведь ТЕБЯ СТАРШЕ!

У Гарри отвисла челюсть.

– А… Это единственное, что тебя смущает?

– Да! Нет! О Боже, – Гермиона глубоко вдохнула и выдохнула. – Гарри.

– Да.

– Это Люциус Малфой.

– Знаю.

– И он…

– Знаю.

– А ещё он…

– Знаю. Всё знаю.

– Вот как, – Гермиона обрела привычную невозмутимость. – Но объясни, как тебя угораздило…

– А я даже рада, – выпалила молчавшая до того момента Джинни.

Количество отвисших челюстей удвоилось.

– Джинни, ты о чём? – выдавила наконец Гермиона. Та отчаянно покраснела.

– В смысле, рада, что ты гей. Понимаете, когда мы с Гарри расстались, я всё думала… Ну, то есть мне казалось, что дело во мне, и я оказалась недостаточно…

– Что? – Гарри подскочил на табурете. – Да ты чего, Джинни? Мы же всё с тобой обговорили! Разобрались, что никто не виноват, что просто не подходим друг другу! А ты, значит, всё это время считала, что я тебя послал? Ведь решили же всё… Как вы, девчонки, мыслите – мне не понять. Уму непостижимо, чушь какая-то!

– Ничего не чушь! – Гермиона бросилась на защиту подруги. – Такие мысли всегда есть, и мы… И вообще, мы не об этом говорим, а о твоём… твоём.

– О Люциусе.

– О… Ой, мамочки, – Гермиона на миг зажмурилась. – Знаешь, шок не был бы таким сильным, если бы ты раньше признался, что предпочитаешь мужчин.

Гарри добросовестно обдумал такую возможность, припомнил свои попытки увлечься сокурсниками и решительно покачал головой.

– Вряд ли я предпочитаю мужчин. Мне просто нравится Люциус.

– Невероятно, – Гермиона машинально стянула с блюда лепёшку, повертела в руках и нервно зажевала.

– А это точно не чары? – робко предположила Джинни.

– Какие? Империо на меня не действует.

– Амортенция? – повела носом Гермиона. – Это вполне может быть Амортенция!

– Нет, не может! Вспомни, как выглядел после неё Рон, – я что, похож?

– Не знаю… А вдруг это зависит от качества зелья?

– Амортенция здесь не причём! Это всё кратом твой, – буркнул Гарри.

– Что?!

– Вы о чём вообще? – Джинни тоже нащупала себе лепёшку.

Гарри рассказал о походе в клуб(2).

– …Через месяц он написал мне, а я ответил, а он опять. Потом встретились, ещё раз, и так оно всё и получилось.

– Невероятно, – повторила Гермиона. – В это невозможно поверить.

– Почему же? Неужели двое взрослых людей не могут понравиться друг другу и… ну, закрутить роман?

– Смотря кто, – вяло возразила Гермиона. – Представь себя на нашем месте.

– Представь, что ты застал Рона с Беллатрикс Блэк, например, – подхватила Джинни. Гарри воззрился на неё с ужасом.

– Сравнения у тебя – поседеть можно!

– Пожуй лепёшку, пройдёт.

– Хорошо, – Гермиона шлёпнула ладонью по столу. – А когда ты собирался рассказать нам?

– Нууу…

– О, да ты и не собирался, так?!

– Нет, а что тут можно рассказать? – Гарри разозлился. – «Кстати, я сплю с Люциусом Малфоем, и мне это нравится»?!

– Гарри Поттер, не смей на меня орать!

– Извини, – он вздохнул. – Ну правда, Гермиона: я же не поведу его на ужин знакомиться с роднёй. Каких официальных объявлений от меня ждёшь?

– Да хоть бы на неофициальное сподобился – всё лучше, чем так.

– Это да. Простите, случайно вышло.

Некоторое время они сидели молча, уничтожая лепёшки. Наконец Гермиона сказала:

– Надо идти, а то наши забеспокоятся, что долго нет.

Гарри поднялся.

– Вы… не сердитесь?

– Вовремя спохватился, – ворчливо ответила Гермиона, взмахом палочки уничтожая крошки. – Нам-то что, да, Джин? Если ты уверен, что всё в порядке… – она пытливо глянула ему в лицо.

– Уверен, уверен. Только не говорите остальным, ладно?

Гермиона рассмеялась.

– Что ты! Я бы не хотела быть тем, кто им всё расскажет. Так что не волнуйся – мы просто спрячем это воспоминание в думсбор и постараемся забыть, как страшный сон. Я, по крайней мере, так и сделаю.

– А я нет, он совсем неплохо выглядит.

– Джинни!

– О, спасибо, что оценила.

– Да вы оба спятили!

Распрощались они вполне по-дружески, но когда Гарри вернулся домой, на душе у него было неспокойно. Он раз за разом перебирал свои аргументы и убеждался, что прав, да и девчонки вроде нормально приняли, когда пришли в себя, но… Мерещилось ему что-то неуловимое, неправильное, и это что-то портило настроение. Гарри надеялся, что Люциус дождётся его, но нет: спальня пустовала. Настроение упало до нулевой отметки, но тут взгляд упёрся в стоящий на столе флакон. Хм, этого здесь не было. Гарри взял его, повертел в руках и улыбнулся.

Обезболивающее зелье.

(1) – по традиции в Ламмас молодые люди могли заключить пробный брак на год

(2) – подробнее об этом в фике “Приватный танец”

====== Глава 9 ======

В доме на Гриммо завелись яблоки.

Разных сортов, цветов и размеров, они находились в самых неожиданных местах, и никто не мог сказать, откуда они взялись. Особенно часто коварные фрукты подворачивались в самые пикантные моменты под руку Люциуса или подкатывались под поясницу ругающемуся Гарри. В конце концов Кричер получил приказ изгнать захватчиков из всех уголков дома. На пару дней они исчезли, а потом Гарри, вернувшись с прогулки, обнаружил у себя в руках бумажный пакет отборного “Редстрика” и понял, что борьба безнадёжна: яблочный август вступил в свои права.

После шумного Ламмаса Гарри решил отдохнуть от людей – засел дома в окружении книг и, разумеется, беззаботно катающихся повсюду яблок. Дни стояли тихие, ясные, но не жаркие. Ветерок заносил в окно горьковатый запах костров и первые паутинки. В такую погоду не хочется делать резких движений, да и вообще ничего делать не хочется. Дом сладко дремал, воспаряя над городским шумом, и ни Кричер, ни Гарри не собирались тревожить его покой уборкой. Даже Элоиза приостановила кукушечный геноцид и лишь многообещающе косилась на обитательницу часов – я, мол, тебя достану, но позже. А та, уловив общий настрой, куковала вяло и невпопад. Сквозняк шелестел страницами разбросанных книг, из шкафов выпадали пакеты с фирменной, так ни разу и не надетой одеждой, и посреди всего этого великолепия, в линялых джинсах и любимой футболке, бродил Гарри – повелитель яблок. Ему было слегка неловко перед вечно занятым Люциусом за свою праздность, и он жутко удивился, когда тот объявил, что хочет остаться на Гриммо на несколько дней (“Если ты, конечно, не возражаешь”).

Гарри не возражал.

Поначалу было очень непривычно видеть Люциуса в домашней одежде, знать, что можно никуда не торопиться. Гарри нервничал, пытался изображать радушного хозяина, пока наконец Люциус не призвал его “перестать мельтешить и расслабиться”. Гарри расслабился, да так, что на следующий день отказался идти на кухню и вообще куда бы то ни было. В результате они весь день валялись в спальне и грызли яблоки. Гарри читал или дремал под боком у Люциуса, а тот разбирал спецификации и накладные, писал, высчитывал что-то и иногда принимался рассуждать вслух – была у него такая привычка. Гарри это совершенно не мешало. На огонёк залетела Элоиза, её прельстили черновики Люциуса, разбросанные по постели. Она сгребла смятые пергаменты в угол кровати и нырнула в них с головой.

– Что она делает? – удивился Люциус.

Гарри приоткрыл один глаз.

– Гнездо строит. Твой филин совсем вскружил бедняжке голову. Погоди, сманит его к нам.

– Вот ещё. Гаспара я не отдам. Кто тогда будет почту носить? И потом, одну сову я тебе уже подарил.

– Не считается, ты просто хотел от неё избавиться.

– Неправда, мне нравится эта птица – в ней столько ненависти, – Люциус скрутил жгутом очередной черновик и добавил Элоизе стройматериала. – Надеюсь, миссис Гнездо не будет спать с нами?

– Ну, в доме же два десятка спален, переберёмся.

– Предпочитаю именно эту.

– Значит, переберётся она.

– Ты невероятно великодушен.

– Ага, – Гарри поглядывал на него и думал, что если бы ему вдруг понадобилось доказательство реальности происходящего, то вид босых ступней Люциуса Малфоя подошёл бы как нельзя лучше. Это и ещё шальное яблоко, которое по обыкновению впивалось в лопатку.

– Что смешного?

– Ничего. Хочешь яблочко?

На третий день Люциус запросил еды и попытался вытащить его в город. Разнеженный яблочной ленью Гарри отчаянно сопротивлялся.

– Вставай, – Люциус обнял его и потормошил. – Я голоден, пошли обедать.

Гарри потянулся, прижался теснее и пробормотал:

– Можешь съесть моё ухо.

– Ухо?

– Угу. Левое. Оно мне никогда не нравилось.

Люциус фыркнул и легонько прикусил пожалованную ему мочку.

– М-м… Вкусно. Но мало. Давай и второе.

– Нет, не могу же я совсем без ушей.

– Тогда вставай.

– Может, пиццу закажем?

– Не знаю, что имеется в виду, но уверен: я это есть не буду. Поднимайся.

– Ну попроси Кричера! – Гарри зарылся в подушку.

– Он вечно пересаливает.

– А ты скажи, чтоб не пересаливал.

– Он всё равно делает по-своему.

– Да, старина Кричер такой, ему не поуказываешь... Эй! – Люциусу надоело ждать, и он ловко спихнул Гарри на пол.

– Одевайся, тебе говорят!

– Да ладно, ладно...

В этот момент от Молли пришла посылка – яблочный пирог размером с колесо.

– Не судьба, – довольно резюмировал Гарри, заползая обратно в кровать.

– Опять яблоки, – поморщился Люциус, но от своей доли ароматного воздушного пирога отказываться не стал и даже уделил кусочек Элоизе.

На четвёртый день “каникулы” Люциуса закончились, и он ушёл. А Гарри валялся в постели и думал о том, что произошло за эти полтора месяца. Думал о нём. Вспоминал.

Единственное, что он мог с уверенностью сказать о Люциусе: с ним было хорошо. Не всегда легко, но хорошо – всегда. Хотя, многое ли можно узнать о человеке за какие-то семь недель? Гарри считал, кое-что можно. Например, что он любит кофе. Что предпочитает яблоки грушам. А иногда может прийти без приглашения.

Это случалось несколько раз: Люциус влетал в дом, ни слова не говоря, и выражение его лица заставляло думать о захлопнутой в сердцах книге. Гарри не спрашивал, что случилось – даже захоти он, не успел бы. В такие дни Люциус вполне мог швырнуть его на стол и наградить восхитительно долгим минетом; или прижать к стене в гостиной и, приспустив брюки, трахнуть стоя, точно дешёвого хастлера, шепча на ухо непристойности, – жёстко, почти грубо, изматывающе и сладко. А однажды усадил его сверху: Гарри даже испугаться не успел, когда нетерпеливые руки после быстрой подготовки перевернули его и потянули вниз. Опираясь руками и коленями о софу, Гарри медленно опускался, понемногу принимая в себя обжигающую плоть, ощущая каждый дюйм. В этой позе Люциус ощущался огромным, было непривычно и больно, но эта боль каким-то образом придавала происходящему особый вес – так же, как его глаза, не отпускающие взгляд Гарри, сжатые руки и бешеные рывки бёдер. И когда Люциус – впервые – кончил прежде него, Гарри, стиснутый до боли в судорожном объятии, мог лишь потерянно гладить его по растрёпанным волосам. Его не оставляло ощущение, что Люциус открылся, доверил что-то важное, но он бы не взялся сказать, что именно. Словами такое всё равно не объяснишь. Но он понимал, чувствовал, как клокочущая внутри Люциуса тьма рвётся в клочья, сгорает в их общем пламени и оставляет на губах вкус пепла – горькое лекарство от боли. Что-то на грани терапии и ритуала. Или секса и доверия. В такие дни их поцелуи всегда горчили, но это не мешало чувствовать себя живым и очень нужным – несмотря на молчание, в котором они потом брели в спальню, где и засыпали, абсолютно обессиленные.

Они не обсуждали это. Утром рядом с Гарри просыпался прежний Люциус – вспыльчивый, но неуязвимый в своей ироничности. Остроумный собеседник. Внимательный и нежный любовник. И Гарри радовался новому дню, очередному дню с ним, не задумываясь о том, меняется ли что-то в их отношениях и куда они ведут. Когда хорошо, думать не хочется. Хочется просто жить. Но всегда настаёт тот день, когда один уходит, а второй смотрит на захлопнувшуюся дверь и…

В открытое окно влетел взъерошенный комок перьев и обернулся голодной Элоизой. Она уселась на спинку кровати, прожигая хозяина скорбным «накорми или убей» взглядом.

– Сейчас, девочка, – пробормотал Гарри, поднимаясь. Приготовление завтрака размышлений не прерывало.

Последние три дня были особыми не из-за того, что Люциус оставался с ним. Вернее, не только из-за этого. В первую же ночь состоялся разговор, тот самый, которого Гарри надеялся избежать. И не потому, что он предпочитал закрывать глаза на прошлое. Просто два года назад, измученный послевоенным психозом, славой, усталостью и скорбью, он поклялся, что не позволит войне управлять его жизнью. Глупая самоуверенность. Он не собирался забывать обо всём, но не хотел быть грустным, озлобленным и ненавидящим. Так же, как не хотел быть героем, «всё-окей-я-за-вас» парнем, золочёной статуей в атриуме Министерства. Он не хотел носить войну в себе и жить с ней, как с хронической болезнью. И всё же она не уходила и иногда прорывалась, точно нагноившаяся рана – как три дня назад, когда Люциус выдернул его из ночного кошмара.

Сон был один и тот же: Гарри склонялся над мёртвым Седриком, а тот вдруг открывал глаза и улыбался. И Гарри всегда спрашивал:

– Ты не умер?

– Умер, – отвечал он, и улыбка перетекала в издевательскую ухмылку. – Мы все умерли.

А потом Седрик превращался в Сириуса, Ремуса, Тонкс, Фреда, Дамблдора. Лица сменялись всё быстрее, но тусклые глаза смотрели прямо на него, и растянутые в ухмылке губы повторяли:

– Умерлиумерлиумерли, мы все умерли!

Из мешанины лиц проступала бледная змееподобная физиономия, и Волдеморт шептал:

– Ничего, Гарри. Зато я – жив…

Иногда Гарри казалось, что под видом многоликой твари ему снится его боггарт. Поэтому, наверно, он обычно выныривал из этого кошмара с воплем «Ридикулус!», размахивая руками в попытке сотворить заклинание. Но в этот раз его запястья были мягко перехвачены, и знакомый голос произнёс:

– Даже во сне сражаешься?

Почему-то эта простая фраза мгновенно расставила всё на свои места: Гарри вспомнил, где он, прекратил вырываться и откинулся на спину, пытаясь выровнять дыхание. Люциус осторожно выпустил его и спросил:

– Люмос?

– Не надо, – выдохнул Гарри, представив себя со стороны – губы дрожат, глаза дикие. – Не надо.

Люциус лёг рядом. В темноте Гарри не мог разглядеть его лицо, но чувствовал, что Люциус смотрит на него. Он ничего не говорил, не спрашивал, и слава Мерлину. Однако слышать в тишине своё хриплое дыхание было непереносимо. И Гарри начал говорить – глухо, сбивчиво. Обо всём, что случилось во время битвы за Хогвартс. О том, как всё закончилось.

Полную версию он рассказывал только однажды, Рону и Гермионе – они имели право знать всё. Но кое-что утаил даже от них. Хотя, какое значение имеет то, что…

– Это была трусость.

– Трусость? – Люциус – смутный силуэт в темноте – сел на кровати. – Дать себя убить – трусость?

– Не это, но… То есть, я… – Гарри зажмурился до боли в глазах и тихо произнёс : – Я, понимаешь, хотел. Умереть. Впервые это пришло ещё в Министерстве, когда Сириус… Когда его…