Текст книги "Верность (СИ)"

Автор книги: tarpusha

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Да пусть их, ваше благородие. Когда нам по циркам-то ходить, хоть здесь посмотрим…

Калашников отступил. Ему и самому было интересно, куда денется дамочка из закрытого ящика. Не будет же клоун в красном платке по-настоящему пилить ее на глазах полиции.

– Щекотно, зубья вам в ребра, – хихикала королева, нарочито высовывая изящные туфельки и букли по разные стороны гробика.

– Держись, дамочка! Сложись пополам, дура! Прячь голову в рукав! – орали полицейские, переживая за красотку.

…

– Привет, подданная, кирпич тебе в лодыжку, – окликнул Анну император, всасываясь в камеру.

Он уже проверил, что стороживший камеры унтер не выдержал и тоже убежал к окнам на площадь, изредка вспоминая о долге и заглядывая в свой коридор.

Анна вздрогнула.

– Ой, это вы! Вас Яков нашел? Он в порядке? У него такой вид был, когда он отсюда вышел… – Анна с утра продолжала волноваться за мужа, не зная, что тот придумал.

И ждала его. Ждала, пока с лязгом откроется дверь и Яков…

«Яков что? Освободит меня из-под стражи? Заберет в Петербург? Размечталась, глупенькая…»

– Вроде в порядке, – хохотнул император, прислушиваясь к глухим ударам из-за стены.

– Щас он твою тюрьму по камешку разнесет, мозоль ему в перчатку.

Ахнув, Анна вскочила с матраса, на котором сидела.

– Это он там? Мой Ясь? Ему же нельзя!

Подбежав к стене, Анна заколотила кулаками и закричала: – Ясь, не смей! Тебе нельзя это делать! Ты же…

– Прекратить! – рявкнул ей в ухо самодержец.

– Подданная, иди немедленно к двери! Хочешь, чтобы тебя расплющило, блинчик на сковородке?

…

Штольман верно рассчитал, что покосившаяся стена дальнего крыла не выдержит направленной долбежки. Первые отбитые кирпичи Яков аккуратно складывал у стенки, следующие сваливал уже без разбору. Дырка постепенно расширялась. Но Яков все-таки был полицейским, а не строителем, он не видел, что здание было готово разрушиться и без его мощных ударов. Внезапно стена поехала вниз, грозя завалить все крыло и погрести под собой ретивого взломщика.

– Подданый, лом тебе в гроб! – заорал Павел Петрович, вспомнив свое столетнее заточение в Михайловском замке.

Там, в подвалах Инженерной академии, ему зачастую самому приходилось подлатывать ветшающие стены.

– Ты что делаешь! Щас тебя откапывать будем! Вот подобрались подданные, один другого дурнее, каждый по кумполу получить норовит!

Император начал по одному выметывать кирпичи, не давая им завалить только что сделанную дыру. На крыше сарая росла живописная кучка красных обломков. Яков опомнился, вытащил ноги из кирпичной трухи и бросился внутрь.

…

– Вуаля! – Миронов выдернул пилу и пригласил смешливого к пропилу.

– Проверяйте, уважаемый. Ноги!

Королева пошевелила туфельками. Городовой наклонился пощупать, и Миронов тут же хлопнул его по руке.

– Где вы воспитывались, любезный, кто же даму за лодыжки трогает! Идите лучше на ту сторону.

Петр Иванович повернул стол так, чтобы полицейскому было видно другую сторону ящика.

– Голова!

Прическа королевы помахала буклями, высунув их из гробика. Зрители раскрыли рты.

Ошеломленный хохотун, еще раз заглянув в открытые срезы по обеим сторонам ящика, провел пилой по щели в гробу.

– Ребзя, мать мою за ногу! Он ее все-таки ухайдакал!

– Чо внутри-то, Семеныч? Кровяка? – орали сослуживцы.

Городовой растащил части гроба, попытавшись заглянуть внутрь. Петр Иванович ловко оттеснил его и прихлопнул оба среза листами картона, пришпилив их кнопками.

– Ой, держите меня семеро! – хихикала королева.

– Ой, ушки не держат, соскальзываю…

Голова Марии-Антуанетты стала выкатываться из деревянного вместилища. Из толпы послышались крики ужаса.

– Какого императора тут все падает? – рявкнул самодержец, глядя с крыши на бардак.

– Ни на секунду нельзя отвлечься, клей вам в ноги!

Голова залезла обратно. Порядок был восстановлен. Проделав над ящиком несколько театральных пассов, Петр Иванович сдвинул части воедино, выдернул картон и воскликнул:

– Крибли, крабли, брысь, дева – соберись!

Королева восстала из гроба. Юный городовой упал в обморок.

– Вас, ажаны, в компосте выращивают? Нежные, как орхидеи, – пробормотала Марья Антоновна, делая на столе книксен под громовые аплодисменты полицейских.

Затем королева милостиво улыбнулась, спорхнула вниз и растворилась в толпе.

Петр Иванович откашлялся и громко закричал: – Спящая красавица проснулась! Кидайте монетки, господа хорошие, за избавление ее от участи страшнее, чем смерть!

«Что я несу?» – удивился сам себе Миронов, но довольные представлением служивые, толкая его локтями, быстро закидали днище гробика медяками.

«Фух! Может, бросить их, эти переводы? Вон как хорошо дело-то пошло… О, черт, экипаж! А Дюк-то где?»

Глянув на брегет и оставив мальчишке-помощнику накиданную мелочь, Петр Иванович ринулся за угол.

…

Кашляя, Анна помахала перед собой рукой – сквозь пыль ей был виден только темный силуэт на фоне яркого солнца.

Мужчина в каске подхватил ее на руки.

– Милая, пойдем, не стоит здесь задерживаться, – он быстро понес ее к зияющему отверстию.

– Ясь, тебе нельзя! Ты же поли… – попыталась вырваться Анна, но Штольман лишь перехватил ее поудобнее и легко шлепнул по попе.

– Тихо… Все уже сделано, госпожа Нежинская. Не о чем горевать.

…

Обежав здание, Дюк нашел проход во двор и увидел дырку в стене. Любопытство привело малыша ближе. Глядя на то, как из проема выбрался пыльный мужчина, Дюк подпрыгнул от возбуждения, но поскользнулся на кирпичах и упал в кучу строительного мусора.

Вдруг из частично обнажившейся соседней камеры стал вылезать крепкий блондин Купцов с хвостиком на затылке. Протиснувшись плечом, охранник Смолякова тут же застрял, бормоча: – Землетрясение? Я-то не виноват, но сидеть лишнего не собираюсь…

– Нина Аркадьевна, это вы? – различил Купцов худенькую даму за плечом строителя.

Стараясь выбраться наружу, охранник заерзал сильнее.

– Убили мужа и вновь удираете? Караул! – попытался закричать он, но пыль забила горло и он закашлялся.

Удаляясь от камеры, Яков даже с шага не сбился. Блондин налег на дыру, выбрался наружу, протянул руку к беглянке.

Дюк узнал отца. Скрытый за кучей мусора, малыш вытащил из-за пояса пружинный пистолет, забил в него две стрелки и прицелился.

«Вот тебе! Не трогай папу!» – у малыша хватило смекалки не произнести это вслух.

Одна резиновая стрелка влепилась в лоб охранника, не причинив особого вреда, а вторая попала в глаз. Купцов вскрикнул.

– Что за дрянь! – он стал яростно тереть веко, закрыв лицо руками.

– Вот же неугомонный, крышу тебе в темя! – вовремя подоспевший Павел Петрович, которому надоело играть в боксерский поединок, тюкнул блондина двумя кирпичами по ушам.

Охранник упал.

Съехав из рук мужа на красную крошку, Анна обернулась, узнала сынишку и едва не вскрикнула от радости, вовремя прикрыв рот ладонью. Штольман схватил Дюка в охапку, показал Анне направление.

– Спокойно идем за угол.

С другого конца двора уже входили рабочие. Не заметив скрывшихся за зданием беглецов, они подошли к сараю, воткнули в землю инструменты.

Самый рослый из парней еще переживал волшебное спасение красотки на площади:

– Хороша бабонька, жаль, не нам достанется. Ну чо? – он пнул сараюху носком ботинка.

Сарай закачался. Наваленные императором кирпичи проломили прогнившую крышу. Старые доски развалились, подняв тучу пыли.

– Во как… – бугай почесал затылок ломом.

В зияющей дыре каменного строения за спиной рабочих что-то угрожающе затрещало. Внезапно вся стена старого крыла дрогнула и сползла на землю, обнажив клетушки камер. Двое арестантов недоверчиво уставились на строителей.

Работяги попятились. В куче мусора кто-то застонал.

========== Глава 13. День рождения ==========

В экипаже Анна бросилась на шею мужу, целуя его в бурую от пыли шею.

– Яков! Ясь мой милый! Ну зачем это, ты же полицейский, я бы посидела…

– Лучше уж с нами посиди, Анечка, – чуть отодвинулся Штольман.

Он помнил, что Анне неприятны его прикосновения к телу Нежинской. Но это было мелочью по сравнению с тем, что жена была рядом, и он сжал ладони в кулаках.

Дюк взобрался на колени родителей и полез к Анне.

– Мам, я тебя узнал! Ты мне такая снилась!

– Солнышко мое, я так по тебе соскучилась. С днем рождения! – задыхаясь от нежности, Анна обняла Дюка, прижала к себе худенькое тельце, расцеловала в грязные щечки.

Яков снял каску, стащил с кудрей платок и убрал нашлепку с носа. Повернул к себе лицо сына.

– Именинник! Ты как здесь оказался?

Дюк спрятал лицо на груди Анны.

Сидевший на скамье напротив Петр Иванович сокрушенно вздохнул, демонстрируя раскаяние.

– Это я не уследил, ЯкПлатоныч. Отвлекся, а потом смотрю – вот он, юный Штольман, уже рядом пристроился.

Затем он внимательно вгляделся в лицо бывшей фрейлины и на всякий случай спросил:

– Аннет, я еще неделю назад с тобой советовался насчет праздника. Совсем запамятовал – о чем мы договорились?

Миронов собирался зарыть пару золотых монеток на побережье недалеко от Лахты, чтобы потом отправиться с Дюком на поиски сокровищ.

– Пиратский клад, – шепнула Анна так, чтобы не разобрал сын, а затем хихикнула:

– Дядюшка, судя по платку, ты тоже участвовал во взятии Бастилии? Мужчины, вас никуда нельзя пускать! Вы же тюрьму разломали!

– Пусть запомнят, как невиновных оговаривать, метеорит им в башню! – донесся баритон с крыши, и в окно свесились голые пятки императора.

– Жаль, подданная, ты не видела, как Марьюшка выступает! Она же звезда сцены!

Анна улыбнулась.

– Спасибо вам, мои дорогие.

…

Пока Петр Иванович забирал внучку из гостиницы и расплачивался по счету, Штольманы укрылись на скамейке в парке.

– Аня, мы не поедем в Лахту, – ответил Штольман на невысказанный вопрос жены.

– Пусть Нежинская живет там, сколько угодно, я не могу привезти туда тебя.

Анна вскинула голову.

– Почему?

– Милая, подумай сама, как это будет выглядеть. Я не хочу позорить тебя в глазах света и выгонять из дома. Давай представим, будто я… – Яков потер подбородок.

Это была неприятная часть его плана.

– Будто я разошелся с женой, забрал детей и уехал в неизвестном направлении. Когда ты вернешься в свое тело, мы с малышами тут же приедем к тебе. Можешь даже разбить о мою голову пару тарелок.

– А твоя служба в полиции?

Штольман откинулся на изогнутую спинку скамьи.

– Послужил я, что уж тут. Подам прошение об отставке.

– Нет!

Он склонился к Анне и, не дотрагиваясь, горячо зашептал на ухо: – Милая, я не оставлю тебя. Тебе нельзя сейчас быть в России, а я не смогу ходить на службу, зная, что ты где-то далеко пытаешься не влезть в очередное приключение. Малыши должны быть с тобой. Я должен быть с вами.

– Я не отдам их Нине! – вскрикнула Анна, осознав весь драматизм ситуации, в которой оказалась.

– Не отдам ей тебя!

– Тихо, тихо, милая, – Яков протянул руку, чтобы погладить жену по плечу, но тут же опустил ладонь.

– Мы будем вместе. Уедем куда-нибудь далеко, где не будут искать сбежавшую Нежинскую. Во Францию, Германию… Куда захотим. Ты отдохнешь там, отойдешь от этого кошмара и придумаешь, как вернуться.

Анна нахмурилась.

– А если не придумаю?

«Как у Якова все просто. Снести тюрьму, забрать меня и увезти за границу».

– Ясь, спасибо… Ты ради меня… – она смутилась, зная, что ее любимый не примет громких слов.

«А теперь ты – бывший полицейский? Эх, Нина Аркадьевна… Ну разве можно так поступать с чужими судьбами?»

– Ничего, милая, все в порядке. Если останешься в этом теле, будем устраиваться надолго, – Яков посмотрел на взволнованную жену и отвел глаза.

Ему было немного не по себе. Не от нападения на управление полиции, нет – что сделано, то сделано. От того, что он жаждал эту худенькую женщину, которую знал когда-то давно и с которой давно расстался.

«Вот и думай, советник, кого ты любишь. Ладно, спишем на ажитацию от похищения».

– Полицейские требуются везде.

– А малыш Смоляков?

Штольман вздохнул. На это у него ответа не было.

– Ой, прости, Яков, – Анна прижалась к мужу и вдохнула его пряный запах.

«Ясь мой… Может, не обращать внимания на тело Нины, целоваться-то хочу я? Как это все странно…»

– Ты не можешь запланировать все. Мы позже это решим, вместе? Да?

– Конечно, родная, – он мягко отстранился. – Но сначала мне все-таки придется съездить в Петербург. Уладить дела на службе, взять из сейфа документы, деньги, твои драгоценности. Оставить, прости Господи, содержание для Нежинской. Предупредить твоих родителей.

Анна вздрогнула.

– Совсем о них забыла! Они же на день рождения Дюка приехали, а мы все тут…

– Кстати, о дне рождения, – Яков свистнул, подзывая агента Романова.

– Павел Петрович, благодарю за помощь с кирпичами. Из вас строитель лучше, чем я.

Загордившийся император залихватски ухнул.

– Ой, да ладно, подданный, нос тебе набок. Это было здорово! А Марья Антоновна-то как похорошела!

Штольман привстал со скамейки и зашептал что-то, вручая купюры и показывая самодержцу на возившегося с листиками Дюка.

– Х-ха! – Павел кувыркнулся в воздухе. – Раз плюнуть, втулку вам в цепь! Марьюшка, пойдем, прогуляемся!

…

В доме Штольманов в Лахте Виктор Иванович начал подозревать неладное. Анна редко выходила в столовую, предпочитая проводить время в спальне и в городе. Не делилась ничем с отцом, как раньше. Не прибегала поцеловать перед сном.

– Машенька, – Миронов постучал пальцем по широкому обеденному столу.

– Что-то мне это не нравится. Ты ничего не замечаешь?

– А что тут замечать, Витя? По Штольману суд плачет! Предлагаю, как только явится, забрать у него детей и отвезти в Затонск вместе с Анютой, – Марья Тимофеевна тоже приняла решение.

– Где это видано, увозить дочку, которой еще и года нет, посмотреть Москву! Что он ей там покажет? Свою любовницу?

Несмотря на ложные предпосылки, матушка Анны абсолютно точно угадала ситуацию.

– Пусть думает, что хочет, но внуков я ему не оставлю. Бессердечный фараон! Анюта еще и на развод должна подать!

– Какой развод, Маша, ты в своем уме, она же не вдова. Ты видишь, что Анна ни слова о детях не вымолвила? Будто ей все равно!

Миронова фыркнула.

– Что за глупости. Конечно, ей не все равно, она переживает. Вот и обедать не пришла.

– Переживает…

Виктор Иванович задумался. В семье дочери творилось что-то непонятное.

…

Бездельно стоя в коридоре, Нежинская подслушивала разговор Мироновых и нервно пощелкивала пальцами.

«Адвокат-то не дурак, надо еще что-нибудь придумать. Может, мигрень? Ничего не хочу, мне дурно, заберите на время детей?»

Дети Штольмана произвели на Нину впечатление громких и крикливых надоед. Мальчишка бегал по всему дому, не зная ни режима, ни правил поведения в обществе, а девочка плевалась на Нину, когда та пыталась ее накормить.

«Вообще-то я Штольмана хотела, а не семейку его в полном составе, и тем более не его отпрысков».

Образ пухленького светловолосого малыша вдруг ниоткуда возник в ее сознании и померк. Нина встряхнула головой.

«Привидится же… Своих нет и чужих не надо, благодарю покорно».

– Добрый день, мама, папенька, – Нина вошла в столовую.

– Прощу прощения, мне с утра было нехорошо. От Якова вестей не было?

Мать Анны оживилась.

– Нет, Аннушка, сами как на иголках. Сейчас тебе лучше? Выпей чайку, девочка моя, а то уж побледнела ты от тревог…

…

Пыхтя, как паровоз, Дюк бегал меж горок опавших листьев, приговаривая: – Чух-чух-чух! Следующая станция – Любанька! Стоянка поезда – две минуточки!

Анна улыбалась, сжимая в руке подаренный Яковом и Дюком букет из кленовых листьев.

«Мужчины мои верные, как же я вас люблю», – она поймала сына в охапку.

– Сынок, разве тебе не странно, что я другая?

– Не, – помотал головой Дюк, не испытывая никаких сомнений.

– Ты же мама. Мы чух-чух домой поедем? Я хочу в свисток посвистеть! И с угольками еще поиграть, они вкусненькие…

– Дмитрий Яковлевич, гляди! – Яков показал малышу на вход в скверик.

В сквер входил Петр Иванович, держа на одном локте Верочку, а в другой руке – затейливо раскрашенную коробку, перевязанную бантиком.

– Мне? – ахнул Дюк. – Это торт?

– Сперва заказал всем нам чаю в кафе, а потом передумал, – по благодарному кивку Штольмана Миронов понял, что поступил верно, не устраивая праздник в людном месте.

Анна протянула руки, прижала к себе дочку.

– Зайка моя… Ты меня узнаешь? Ты скучала?

«Верочка, пожалуйста, узнай меня. Я твоя мама, ягодка…»

– Ма! Ма-ма-ма! – расплываясь в улыбке, громко высказалась Верочка.

“Папа! Это мама!»

«Конечно, ягодка. Поцелуй маму, ей будет приятно», – Яков с улыбкой смотрел на дочурку.

«Я ненадолго уеду, малышка, а потом мы снова будем вместе».

Вытащив из карманов блюдца, ложки и салфетки, Петр Иванович разложил все это на скамье, вручил имениннику торт.

– Держи, Дюк. Будет у нас пикник на лужайке, как у английских аристократов. Ты же граф по-английски. Ну или герцог.

Малыш хихикнул.

– Я – герцог Штольман?

Улыбающийся Яков отложил коробку и взял сына подмышки.

– Разве что в изгнании. Вставайте, граф, вас ждут великие дела.

Подняв малыша над головой, Яков подкинул его в воздух.

Дюк взвизгнул.

– Раз!

– Два! – подхватила Анна.

– Три! – Петр Иванович поставил Верочку на скамейку, и малышка улыбнулась брату.

– Четыре! – Штольман поймал сына, крепко обнял и поцеловал в раскрасневшиеся щечки.

– С днем рождения, мой хороший. Вон едет твой подарок…

По дорожке катился невысокий двухколесный велосипед, на сиденье которого приплясывал босыми ногами император Павел. Педалей император не крутил. У него и так хорошо получалось.

– Лисапед! – заверещал Дюк, кинувшись ощупывать блестящий подарок.

– Два колесика! Взрослый! Я умею!

Взгромоздившись на ярко-синий велосипедик, малыш ухватился за руль, налег на педали и ринулся вперед.

Самодержец подправил вильнувшее колесо. Ветер трепал мальчишеские кудри, выбивавшиеся из-под черного пиратского платка, под каучуковыми шинами разлетались осенние листья, на ухоженной дорожке шуршал гравий. Разгоняя голубей, рассыпался трелью звоночек.

Анна взглянула на мужа.

«Ты помнишь?»

Он улыбнулся вновь. Конечно, он помнил.

«Барышня моя на колесиках…»

Озвучив свой план и понимая, что жена согласна, Яков впервые за последние дни расслабился. Впереди было еще много проблем, которые можно было решить. Кроме одной. Но и с ней он намеревался разобраться.

…

В пустующем частном доме на окраине Москвы, который по знакомству снял Миронов и где Штольманы решили устроиться на время, пока Яков не уладит все дела, Анна уложила малышей спать и тоже легла вздремнуть. Когда она проснулась, за окном уже вечерело. Дюк хохотал на лужайке, гоняясь на велосипеде за охающим дедушкой, Верочка еще спала рядом.

Анна приложила ладонь к животу.

«Опять меня тошнит. Не волнуйся, малыш, я не буду от тебя избавляться. Ты хоть чей, а уже немножечко родной».

Промыв в сенях под рукомойником тонкие темные волосы, она задумалась.

«Как мы будем жить вместе? Яков не трогает меня, уважая мое неприятие Нежинской. Но ведь он бросил ее пять лет назад. И тянулся ко мне в камере… Что-то я запуталась…»

– Яков, – окликнула она развалившегося в кресле мужа, входя в маленькую комнатушку.

Штольман еще дальше вытянул ноги и лениво закинул руки за голову, демонстрируя мышцы. Белая майка, задравшись на крепком животе, небрежно вылезла из-за пояса.

«Грязно играем, советник…»

– Да, Анечка.

Забыв, что хотела спросить, Анна сглотнула.

– А… а ты здесь спать будешь?

Он пожал налитыми плечами.

– Поезд уходит рано утром. Наверное. А что?

«Красавец мой восхитительный. А что? А то, что ты мой муж», – Анна даже в мыслях не желала признавать очевидное.

– Яков… Тебе Нина нравится?

Улыбаясь про себя, Штольман покачал головой.

– Нет.

«Ох, Анечка, наивная твоя душа. Иди сюда, милая».

Анна подошла ближе и провела пальцем по обнаженной коже.

– А та Анна, которая осталась в Лахте… Она тебе нравилась?

Он вздернул бровь.

– До моей поездки в Карелию? Разумеется.

– А третьего дня?

– Вообще-то после возвращения домой у меня страшно разболелась голова. Не знаю, оттого ли, что ты была со Смоляковым, или потому что в Лахте была не ты.

– Я не была со Смоляковым! – горячо воскликнула Анна.

Темные искры в сощуренных глазах могли бы ее насторожить, но голова Анны была занята другим вопросом.

«Ой. Значит, ты не желал ее и в моем теле… Значит…»

Чуть наклонясь, она завела ладонь в любимые кудри. Вздохнула. Легко провела ногтями по коже головы.

Штольман прикрыл глаза и потерся затылком о ее ладонь, будто огромный кот.

Сделав еще полшага, Анна встала бедром меж бедер Якова. Дотронулась подушечкой пальца до плоского соска, едва заметного под майкой. Проехалась костяшками пальцев по выпуклой груди и животу.

Еле слышно выдохнув, Яков поднял на Анну невинный взгляд.

«Недолго я так продержусь, Анечка. Ты уж решайся поскорее…»

Она кашлянула.

– Вот что ты сейчас чувствуешь?

«Гм. Не смотри вниз, милая, и не узнаешь».

– Прикосновения.

– Тебе приятно?

Яков усилием воли развел колени и постарался дышать ровно.

– Даже и не знаю… Попробуй еще, если хочешь.

Она забыла о Нежинской и о ее ребенке. Забыла об отравлении и побеге из тюрьмы. Вид раскинувшегося в кресле мужа, такого родного и такого привлекательного, выбил из нее все мысли.

Облизнув губы, Анна осторожно присела на подлокотник старого кресла, положила ладонь на майку, добралась до теплой кожи. Опустила руку ниже. И тут же вскочила с запылавшими щеками.

– Ах ты обманщик! Не чувствует он ничего! Я тебе сейчас покажу, что такое чувствовать!

Она заколотила по плечам Якова кулачками. Внезапно потеряв опору под ногами, она упала ему на грудь и охнула.

– Пусти немедленно!

Но Штольман с широкой улыбкой усадил ее к себе на колени, прижал метущиеся кулаки, жадно поцеловал в губы.

– Милая моя, счастье мое… – бормотал он, закрыв глаза и целуя любимую везде, где мог дотянуться.

– Анечка… Я буду любить тебя любую, кем бы ты не обернулась.

Анна поерзала в его объятиях.

– Любую?

– В крокодила не будешь превращаться? – Штольман испуганно поднял голову, и Анна хихикнула.

– Тогда да, любую.

– А если мы… ну… Ты будешь на меня смотреть?

Он вжал ее в свое тело, стараясь успокоиться, но это произвело лишь обратный эффект.

– Милая, будет так, как хочешь ты. Можешь завязать мне глаза. Можешь даже привязать руки к кровати, чтобы я тебя не трогал.

– Ясь… – она едва не плакала от переполнявшей ее любви.

– Что, Анечка?

– Давай чуть подождем. Мне нужно еще немного времени, чтобы привыкнуть, и еще малыш Нежинской… Я не хотела бы потерять его из-за…

Он встал с кресла с Анной на руках, позволил ей съехать по своему телу. Замер, впитывая ощущения, и только затем открыл глаза.

– Конечно. Пойду прогуляюсь. Ты не выходи со двора, пожалуйста, все-таки это тебя ищет полиция.

Ухмыляясь, как мальчишка, Яков поцеловал ее взметнувшийся кулачок и вышел.

Анна закружилась по комнате.

«Мой Штольман. Мой!»

Внезапно внимание ее вернулось к растущему внутри ребенку. Это была не тошнота. И не движение. Не звук. Анна не знала, как это назвать. Это был слабенький, еле слышный в сознании зов.

«Мама? Мама?» – будто пищал малыш Смолякова, пытаясь найти настоящую мать.

Застыв у кресла, Анна вздрогнула от пришедшей в голову идеи.

– Давай найдем твою маму, рыженький, – прошептала она вслух.

========== Глава 14. Как вернуться в свое тело? ==========

– Нет, Аня, – Штольман, стоя у окна большой комнаты, сразу понял, о чем идет речь.

– Я поддержу тебя во всем, но мы не будем делать этого здесь, за пять сотен миль от Лахты. Давай предположим, что вы с Ниной поменяетесь удачно. И мы с Петром Ивановичем вновь останемся с Нежинской и рыдающими детьми? Я предпочитаю получить тебя сразу.

Перед домом на лужайке, покрытой ранним осенним сумраком, валялся новенький Дюков велосипед, на дорожке лежала забытая Верочкина лопатка. Малыши, утомленные суетой дня рождения, уже давно спали. Павел Петрович отправился показывать своей королеве Кремль. Воспользовавшись затишьем, Анна позвала мужчин обсудить пришедшую ей в голову идею и устроилась в гостиной.

Миронов пожевал губами.

– Аннет, я не понял, как ты… как твой дух выйдет из тела? Ну ладно, Нину ты вызовешь из сна, как меня когда-то, а сама?

Сидевшая в углу дивана Анна нахохлилась, как упрямый воробушек.

– Яков поможет.

– Опять душить? – на лице Штольмана было написано такое негодование, что Анна улыбнулась.

– Милая, я тогда сам едва не умер! Ты три минуты не приходила в сознание, а я уже думал, что убил тебя!

Пару лет назад у Штольманов похитили сына. Тогда Анне пришла в голову замечательная мысль – потерять сознание. Заплаканный малыш все время звал маму, и дух Анны смог ответить на его зов, успокоить мальчика и узнать, где его держат. После этого Штольман с подчиненными провел успешную операцию по освобождению Дюка. То, что Яков пережил, пока Анна лежала без чувств, он до сих пор вспоминал с содроганием.

– А почему Нежинская вообще захочет вернуться в свое тело? Сейчас же не хочет, – Миронов не мог понять логику племянницы.

– Вон Яков Платоныч рассказывает – Нина прекрасно себя чувствует в твоем теле и не собирается сознаваться в подмене. Ей и там хорошо. Почему она передумает? Тем более сейчас, когда тебя, то есть прости, её, обвиняют в убийстве мужа?

Анна погладила живот.

– Я не могу толком это объяснить. Мне кажется, что ребенок зовет её. Пусть этот малыш не медиум, а Нина не видит духов, но…

Глядя на мужчин, на лицах которых было непонимание, Анна махнула рукой.

– Не знаю. Материнский инстинкт, быть может…

Петр Иванович фыркнул. Яков покачал головой.

– О смерти Смолякова Нина может еще не знать. Но Анечка, за все время, что я знаком с Нежинской, она ни разу не заикнулась о детях.

– Да, Нина слишком разумна и расчетлива, но она ведь женщина! Может быть, где-то в глубине души она захочет вернуться к своему ребенку? Давайте попробуем! Яков! – Анна подбежала к мужу, схватила его руку и прижала к сердцу.

– Я не хочу бежать за границу и рожать рыженького! Я хочу жить с тобой открыто! Не хочу, чтобы мои родители забыли, как выглядят внуки. Не хочу, чтобы Дюк и Верочка слушали сплетни о том, что их родители не венчаны! А твоя служба в полиции? Мы не заслуживаем всего этого!

Штольман вздохнул. Все это было верно.

– Тихо, милая, не горячись, – он поцеловал ее ладонь.

– Давай еще подумаем.

Видя, как Яков сдается, Анна привстала на цыпочках и зашептала ему на ухо: – Ясь, если ты не позволишь мне это сейчас, клянусь, мы не будем вместе! Я не собираюсь доставить Нине это удовольствие!

Он вздернул бровь.

– Ультиматум? Ну-ка…

Он взял Анну за руку и с извиняющимся кивком Миронову прошел в крохотную спальню.

Закрыв за собой дверь и остановившись у кресла, Штольман поставил жену перед собой.

– Анна Викторовна?

Что-то в глубине ее живота сжалось и сладко распустилось вновь. Таким голосом Яков всегда разговаривал с ней, когда она переступала границы. Даже с Дюком в похожих ситуациях он был мягче, а с Верочкой вообще общался без слов. Анна хотела обнять мужа, но он сел в кресло, и Анна отошла к окну.

– Клянешься, что мы не будем вместе? – холод в голосе любимого стал сменяться льдом.

Не понимая, что делает, Анна открыла и закрыла окно. Поскребла ногтями по стеклу. Оторвала кусочек отклеившихся обоев. Иногда Штольман был таким несгибаемым, что дальнейшее упрямство могло стоить ей семейного счастья.

– Ясь, прости… – она вернулась к креслу, обняла мужа со спины, потерлась губами о шею.

– Это я не подумав. Я хочу быть с тобой.

– Уверена?

Перегнувшись через кресло, Анна поцеловала Якова в небритую щеку и внезапно с тихим визгом оказалась у мужа на коленях.

Бунт был подавлен в зародыше, и Яков прикрыл глаза, ожидая. Анна вздохнула. Она знала, что её Штольман мог сопротивляться зову плоти практически бесконечно, и что ей почти никогда не удавалось выиграть в такой игре. Анна дотронулась губами до его губ.

Яков, довольно заурчав, усадил ее поудобнее.

– Милая, и как ты хотела обменяться телами? Может, в этом останешься, раз уж на все согласна? – в его голосе была не насмешка, а легкое поддразнивание.

Он поерзал, не открывая глаз и позволяя ей залезть ладонью под рубашку.

“Мерзкий, отвратительный тип! Как я согласилась выйти за него замуж?” – хихикала про себя Анна, наслаждаясь прикосновениями к любимому и забыв про Нежинскую.

Вкус его кожи был одновременно и сладким, и чуть горьким, запах зачаровывал, а окутавшее Анну тепло дарило невыразимое ощущение счастья. Внизу живота ее вспыхнуло жаркое пламя, и внезапно ей стало все равно. Она съехала между колен мужа, вытащила рубашку из его брюк, прикоснулась пальцами к поясу.

– Шшш, милая, – Яков осторожно погладил ее по щеке.

– Не стоит. Если все получится, тебе будет неприятно это вспоминать.

– Ясь! – протестуя, она приподнялась на коленях, безотчетно повела бедрами.

– Пожалуйста!

Она поднесла к губам его ладонь и прикусила пальцы, а затем облизнула их.

Штольман вздрогнул.

“Знаешь, чем меня пронять, цветок мой страстный. Нина никогда на меня так не действовала…”

Игра зашла слишком далеко. И хотя он осознавал, что нельзя позволить любовной лихорадке заслонить их будущее, он видел, что жена уже на грани. И он сам был в этом виноват.

Он вновь поднял ее на руки. Уложил ее голову на свое плечо, откинулся в кресле, распластав Анну на своем длинном теле. Прижал пальцы пониже гульфика мужских брючек, так и одетых на Анне со времен побега из Крыма. И негромко забормотал, поглаживая:

– Милая моя… Анечка… Сладкое мое сокровище… Иди ко мне – вот так, да… Жена моя, радость моя навсегда…

Забившись в его руках, Анна вскрикнула, и он закрыл ее рот поцелуем.

– Я с тобой, Аня. Я с тобой…

…

Когда Штольманы вышли из комнатушки в гостиную, Миронова там не было.

“Хорошо, что дядюшка не слышал наших… моих стонов. Ох, Ясь ты мой сладкий…” – Анна прижималась к мужу, не в силах покинуть его тепло.

– Милая, я схожу на двор, – Яков, улыбаясь, мягко высвободился из ее пальцев.

– Дрова рубить? – хихикнула Анна.

Покачав головой, Штольман пробурчал: – Дождетесь, Анна Викторовна. Может, не стоит вам тело-то менять? Вдруг придется пощады просить у соскучившегося в разлуке муженька?

Он вышел во двор и действительно занялся поленницей.

Анна вздохнула.

“Прости, любимый…”

Проверив, что дети спокойно спят, она тоже вышла из дома. Осенний ветерок остудил ее пылавшие щеки, отвлек от мыслей о муже, заставил поежиться от вечерней прохлады.

– Яков, я же хотела попросить тебя помочь с Нежинской!

– Разумеется! – крякнув, Яков выжал на руках тяжелый неразрубленный пень.

– Как именно?

Вернувшийся с прогулки Петр Иванович подошел ко Штольманам и заинтересованно прислушался.

– Ты меня ударишь.

Штольман уронил пень себе на ногу и сдавленно выругался.

…

– Мы все поедем домой. Заявимся вечером, детей уложим в детской. С тобой вместе, Яков, мы подождем, пока Нина заснет в спальне, я вызову ее дух, а ты стукнешь меня так, чтобы я потеряла сознание. И мы с ней поменяемся местами… – Анна затихла, глядя на одинаковые выражения лиц мужа и дядюшки.