Текст книги "Верность (СИ)"

Автор книги: tarpusha

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Не надо, – выдавила Анна. – Не убивайте…

Самодержец недоуменно почесал нос. Камень тихо лег на багажную полку.

– Да кто, Нина, тебя убивать собирается? – возопил муж.

– Это ты бьешь моих людей по затылку! Совсем страх потеряла? Запру в Москве в подвале – буду приходить по ночам, и жалоб твоих никто не услышит. Ты – моя жена! Ты должна подчиняться!

Пытаясь успокоиться, он помотал головой и протер платком влажную шею.

– Так, дорогуша. Сейчас без крика и визга мы пересаживаемся в мой личный поезд и едем в Москву. Там я решу, что с тобой делать. Поняла?

Анна закрыла глаза. Липкий сон лежал на коже холодным потом, боль в голове мешала ясно мыслить, желудок переворачивался наизнанку.

“Я просто не буду об этом думать. Это все не со мной”.

На ногу Смолякова упал булыжник.

– Что за черт! – заорал Макс, озлобляясь.

– Ты поняла меня, су.. драная? – он сильно дернул Анну за руку, понуждая встать.

Геннадий сделал было шаг к хозяину, но, вспомнив его нрав, поостерегся. Вежливо открыв дверь перед Анной, охранник взял ее под локоть, вывел из купе.

– Подданная, только кивни, – возбужденный император скользил под потолком.

– Я ему такое крушение устрою, мокрого места не останется! Синий семафор ему в пропасть!

– Не надо насилия, – Анна едва шевелила губами.

– Найдите Якова, скажите… Скажите, что я его люблю.

…

Наутро, по прибытии в Москву, Яков сдал Коляна городовому и отправился с семьей на ближайшее Спасское подворье, где снял номер. Умыв и покормив детей, Штольман сноровисто переодел малышку в купленную через горничную одежду, переоделся сам, крепко поцеловал четырехлетнего Дюка.

– Штольманы, – Яков строго взглянул на отпрысков.

– Ни шагу от дедушки! Тебя, Верочка, это тоже касается, – он поймал малышку, уже готовую на четвереньках отправиться в коридор.

“К маме?” – Вера, встав на крепкие ножки, тянула отца на выход.

Штольман рассердился.

– Милые мои, пока я не найду вашу маму, вы или гуляете с дедушкой, или сидите в номере. Дюк, ты что выбираешь? Блюдце не урони…

– Гулять, – вздохнул именинник, капая вареньем на новую белую рубашечку.

– Верочка?

Пофырчав через сложенные уточкой губки, малышка согласилась.

“Деда. К маме!” – Яков уже понимал, что это у дочурки означало очередность действий.

– Петр Иванович, побалуете их сегодня? – еле слышно спросил Штольман у новоявленной няни.

– Я на телеграф, затем в управление полиции. Постараюсь быстро вернуться. Мне кажется, Анна уже близко к Москве.

Миронов вздохнул.

– Хорошо, Яков Платоныч. Пожалуйста, найдите нашу Аннет.

Он ухватил Дюка за талию, перевернул в воздухе, потряс над диваном. Из карманов ничего не выпало.

– Кончились конфетки? Идемте, Штольманята, будем запасы пополнять.

– А торт? – хохоча, Дюк встал на руки и приземлился лягушонком.

– И торт, – согласился Штольман.

…

На телеграфе он известил начальство о своей неожиданной поездке. Более пространную телеграмму с извинениями родителям Анны пришлось послать в Лахту – мол, дети упросили показать Москву. Про Анну Штольман не упомянул ни слова.

“Нежинская сама что угодно придумает, не маленькая”, – Яков не сомневался, что Нина уже не сидит под замком, разве что Мироновы каким-то чудом не приехали в Лахту.

При любом удобном случае Штольман смотрел в витрины и окна, потирая свое волшебное зеркальце. И происходящее нравилось ему все меньше. Взгляд Анны, пусть и в теле Нежинской, погас, передвигалась она медленно и будто нехотя.

“Милая, не опускай руки”, – заклинал Яков любимую.

“Мы найдем способ вернуть тебя. Только не падай духом”.

Время шло к трем пополудни, когда Штольман получил наконец согласие местных полицейских встречать на Курском вокзале поезда с юга. Яков обосновал это необходимостью не упустить важную свидетельницу по столичному делу. Описав приметы Нежинской, он расставлял полицейских по перронам и нервничал в ожидании желанной встречи.

– Ваше высокородие, – подбежал к нему один из московских агентов в штатском.

– Разрешите доложить!

Яков кивнул.

– Даму, что вы встречаете… – полицейский поправил котелок.

– Да не тяните, агент! Что с ней?

Агент набрал воздуху в легкие и выпалил: – Убийство на Малых Каменщиках! Подозреваемую привезли в Таганский околоток, циркуляр переслали в управление. По приметам – ваша!

========== Глава 10. Встреча ==========

“Как это могло произойти? Насилие? Так я его с того света достану и… Нет, моя Анечка не могла…” – Яков неподвижно уставился в одну точку.

Полицейский агент, принесший оглушительную новость, переступил с ноги на ногу.

– Так что, ваше высокородие? Не нужно уже дежурить?

Встретив невидящий взгляд столичного чиновника, агент вздрогнул.

Штольман очнулся.

– Нет, не нужно, уберите встречающих с перронов. Затем поезжайте в околоток и сопроводите подозреваемую в управление. Я буду там немного позже. Где точно произошло убийство?

…

В особняке на Малых Каменщиках сновали полицейские. Штольман нашел главного, представился.

Старший агент Калашников вальяжно пожал ему руку.

– Тут нет ничего загадочного, господин Штольман, ваша квалификация не требуется. Можете не тратить время.

Мрачное недоумение на лице сыскного из Петербурга и его высоко вздернутая бровь сбили с агента спесь. Он сглотнул и повел рукой куда-то вглубь.

– Пройдемте, если пожелаете. Жертва – железнодорожный магнат Максимилиан Смоляков, сорок пять лет, женат, детей нет. Только что вернулся с отдыха в Крыму, – Калашников провел Штольмана в кабинет и подошел к лежавшему на ковре телу.

Мертвый мужчина был именно тем, кого Яков видел обнимающим Анну на берегу моря. Пухлое лицо жертвы было искажено, покрытые румянцем щеки производили впечатление накрашенной куклы. Штольман взял со стола карандаш и раздвинул губы мертвеца.

– Слизистые ярко-красные, язык прикушен, – констатировал он скорее для себя. – Похоже на…

– Цианид, господин Штольман, – перебил его Калашников.

Он указал на стоявший на столе аптекарский пузырек с притертой пробкой.

– Вот отсюда, я уж не стал нюхать, в лаборатории разберутся.

Яков осмотрел кабинет. Шторы были раздернуты, кожаное кресло перед столом красного дерева отодвинуто, столешница секретера – откинута.

– Как наступила смерть?

Старший агент набрал воздух для рассказа.

– Охранник Геннадий Сизов свидетельствует – хозяин его с утра жаловался на зубную боль и бесился от этого. У него и так был характер не сладкий. В пути у них времени на аптеки не было, так что, как только приехали, они все вошли сюда и…

– Кто все, Калашников?

– А, прошу прощения. Смоляков и его жена Нина Аркадьевна, в девичестве Нежинская. Еще два охранника шли следом. Затем один из них, Купцов, остался снаружи, а Сизов вошел в кабинет.

– Они что, всегда так ходят?

Агент пожал плечами.

– Смоляков – богач, может, опасался разбоя или шантажа.

– Продолжайте.

– Хозяин, по словам Сизова, сразу бросился к секретеру, вынул из портмоне ключик, открыл, достал флакончик. Сыпанул из него на зуб и…

– И что?

– И все, – вздохнул полицейский.

– Тремор, судороги, остановка дыхания. Несколько минут.

– Что делала жена Смолякова? – Яков не мог представить себе обстоятельств, при которых Анна намеренно убила бы человека.

– Стояла рядом и ужасалась, но как-то неактивно, будто знала наперед. Охранники сказали, что она еще вчера сбежала из дома Смолякова на побережье, нанеся им увечья.

Штольман не понял.

– Дамочка весом с воробья? Охранники что, из лилипутов?

– Нет, здоровые кабаны. Но оба со свежими царапинами и шишками, это я сам видел, а у Купцова ухо недавно разорвано. Так вот, Смоляков приказал охране найти беглянку, а у нее в Петербурге якобы много знакомых. Служивые к вокзалу перво-наперво и ринулись. Нашли ее уже ближе к Москве, благо поезд у Смолякова свой. По дороге хозяин орал на жену, хотя та не отвечала, была в каком-то ступоре.

– Калашников, почему вы это убийством называете? Человек собственноручно взял пузырек и насыпал себе в рот отраву. Почему не предположить, что он просто ошибся флаконом? – Яков осторожно, не касаясь пальцами предметов в секретере, ногтями выдвинул на свет похожий темный флакончик.

– Вот здесь что?

Кашлянув, агент ответил: – Кокаин. Смоляков часто его принимал, то от головы, то от зубной боли. Да, вы правы, он спутал. Но кто ему цианид в шкафчик подложил?

«Нина!» – тут же догадался Штольман.

«Ах вы разлюбезная Нина Аркадьевна! Все приготовили, а затем в кусты? Анечка моя…»

– И кто это сделал, по-вашему? Прислуга, охрана, жена?

Гордо улыбнувшись, старший агент показал на разбросанные на подоконнике листы бумаги с синими кружочками.

– Мы хоть и не столица, но про дактилоскопию слыхали. На флакончике есть четкие отпечатки пальцев, побольше и поменьше. Мы сняли отпечатки у жертвы, его жены, охраны и слуг. Я сравнил в лупу – изящные пальчики чуть смазаны, так что она касалась флакона раньше, чем он. Вот и все расследование. Это супруга Смолякова подложила пузырек с цианидом.

Штольман окинул взглядом место преступления.

«Схватить флакон всей ладонью и стереть отпечатки? Разбить его нечаянно? Дьявол, о чем я думаю!»

– Что говорит подозреваемая?

– Убийца?

Развернувшись на каблуках, Штольман прошипел в ухо Калашникову с такой яростью, что тот аж присел.

– Старший агент! Вы здесь кто – судья? Прокурор?

– Нет…

– Вот именно! Извольте выражаться, как подобает!

«Держи себя в руках, советник, агент тут не при чём», – Яков заставил себя убрать металл из голоса.

– Женщина при аресте что-нибудь сказала? Признала вину?

– Нет, ваше высокородие, только бормотала что-то, – обидевшийся москвич окликнул городового в форме: – Семенов! Что сказала подозреваемая?

Городовой Семенов аккуратно переложил калькой листы с отпечатками.

– Дамочка-убивица? Фамилию какую-то назвала, сейчас припомню… А, вот – мол, передайте Штольману, это не я.

…

В главном здании московской полиции Штольман прошел со старшим агентом к местному коллеге – начальнику управления Бекетову.

– Игнат Архипович, – Яков не стал здороваться, так как с утра уже был в управлении.

– Дама, которую я встречал на вокзале, оказалась подозреваемой в убийстве Смолякова. Могу я с ней поговорить?

Нахмурившись, пожилой Бекетов постучал карандашом по столу. Ему не нравилось, что столичный хлыщ подбирается к его делу. Еще заберет, того и гляди, а все лавры, как обычно – в Петербург.

– Вы, Яков Платонович, теперь об этой дамочке забудьте. Поговорить – пожалуйста, но под суд она пойдет у нас. С ней все ясно как божий день. Если раскопаем мотив, а мы его обязательно раскопаем, то пойдет за убийство с обдуманным заранее намерением.

– Вы позволите? – вмешался Калашников.

После кивка начальника он доложил: – Охранников уже допросили. Смоляков им доверял и жаловался, что конкуренты откуда-то знают о его планах, и что за супругой надо присмотреть.

Бекетов удовлетворенно вздохнул.

– А вот и мотив. Наверняка дамочка была замешана в шпионаже, так что ей в любом случае светит каторга.

Внезапно повлажневшими ладонями Яков сжал ткань в карманах брюк.

“Дело плохо. Похоже на вас, Нина Аркадьевна, опять вы не удержались…”

– В какой она камере?

Тот же Калашников провел Штольмана коридорами в блок предварительного заключения, велел унтер-офицеру открыть дверь в камеру. Яков вошел внутрь. За спиной лязгнула дверь.

…

Невысокий подросток, одетый в плохо сидящий сюртук, стоял спиной ко входу.

– Аня, – тихо произнес Штольман, уже видевший эту мальчишескую одежду в отражениях.

Плечи мальчишки вздрогнули. Кепка слетела на пол под взметнувшейся рукой. Анна обернулась, глаза её удивленно раскрылись, и она бросилась к Штольману на грудь.

– Ясь! Ясь, ты пришел! Ясь, они хотят меня…

Первое ощущение невозможности происходящего мгновенно исчезло. И разум Якова, и тело его знали: вот она – любимая. Яков поднял Анну на руках, закинул ее ноги себе на бедра, подхватил ладонями под полы сюртучка.

– Милая… – он уткнулся губами в ее висок.

Внезапно Штольману стало все равно, что за железной дверью – охранник, а в коридоре расхаживают полицейские. Он впился в губы любимой, вжимая ее в себя так сильно, как только мог, целуя так глубоко, как мог добраться.

Отвечая на вспыхнувшее желание, Анна будто растворилась в муже. Внутри нее стало горячо, и жарко было там, где касался ее Яков. Анна сама заерзала в объятиях, она лихорадочно гладила мужа, забираясь ладонями под пиджак. Ей стала мешать одежда, и она рванула впившиеся в живот жесткие пуговицы. Муж прижал ее спиной к холодной стене. Накрыл ладонью небольшую грудь. Взгляд Якова затуманился, и он громко вздохнул.

“Грудь. Губы. Это же не мое!” – мелькнула мысль, словно облив Анну ушатом холодной воды.

Анна наконец опомнилась, вырвалась из горячих рук, оправила на себе рубашку.

– Кого? Кого вы целуете, господин Штольман?

Судорожно сглотнув, Яков попытался совладать со своим телом. Кровь в ушах стучала. Непонятные слова не доходили до его сознания, хотелось сорвать эти мужские тряпки со своей женщины, уложить ее на длинную деревянную скамью и…

Колотя кулачками по его плечам, Анна теснила его к выходу и кричала:

– Убирайся, Штольман! Как ты мог!

Несмотря на то, что перед ним была Нежинская, Яков всеми фибрами души и тела ощущал любимую – раскрасневшуюся, с горящими от его поцелуев губами, такую желанную Анну. Он вновь протянул к ней руки.

Звонкая пощечина эхом заметалась меж гладких каменных стен.

Он отшатнулся.

– Что ты делал с Ниной у нас дома? То же самое? Вот и убирайся к ней! Может, и ребеночка еще одного сделаете! – Анна не понимала, что говорит.

Опираясь спиной о железную дверь, Штольман сощурился. Глаза защипало так, словно в них насыпали горящего песка, и Яков закрыл их. Это было больно.

“Аня. Это не ты”.

Тонкий палец уперся в его грудь.

– Я оказалась в чужом теле, за тридевять земель от детей, а ты? Ты кувыркался с Нежинской? Ты понимаешь, что я – беременна?

Слова о нелепости подозрений и упреки в объятиях с юношей в поезде замерли у него на устах.

“Беременна? Снова? Верочке же еще…”

– Милая, – он сглотнул, – это же здорово. Может, это и слишком рано, но мы уже опытные родители…

Анна в отчаянии всплеснула руками, обхватила себя под грудью и, всхлипывая, скрючилась на скамье.

– Очень здорово! А может, он твой? И будет он не рыженьким Смоляковым, а кудрявым ублюдком Штольманом, родившимся на каторге?

“Дьявол, Нина беременна от мужа. Этого еще не хватало. А Аня, когда носила малышей, тоже мне иногда глупости высказывала”, – понял наконец Яков причину истеричных упреков.

– Анечка, это ведь не ты говоришь. Посмотри на меня. Пожалуйста.

Он отлепился от двери, встал на колени перед женой. Осторожно дотронулся до ее ладони.

– Милая, я не был с Нежинской.

Она помотала головой.

– Я догадался, что вы с ней поменялись, и узнал, что ее муж в Крыму. Уже собрался ехать за тобой.

“Счастье мое, через что тебе пришлось пройти?” – Яков, прикрыв глаза, поцеловал ладонь своей Анны.

Если бы ему сейчас попалась под руки настоящая Нежинская, Яков заставил бы ее вернуть все обратно хоть ценой вечных проклятий. Смутный план начал формироваться в его голове.

– Анечка…

Такая нежность была в его хриплом голосе, что Анна не выдержала.

– Ясь… Прости…

– Ничего, милая. Я бы на твоем месте меня просто убил.

Анна подняла голову и наткнулась на ласковую улыбку.

– Как ты можешь сейчас смеяться? Я же отравила Макса! Пусть он толстый и крикливый, но мне его жалко, такой смерти никто не заслуживает… Меня упекут на каторгу. У меня нет своего тела. Нет тебя. Нет малышей! – она была готова заплакать, но Штольман сел рядом, усадил ее к себе на колени и крепко обнял, защищая от всех невзгод.

– Шшш… Я с тобой. И малыши здесь, в Москве, и даже Петр Иванович.

– Дюк! У него же сегодня день рождения! – Анна, не удержавшись, уткнулась в шею мужа.

– Почему вы в Москве? А где Нина?

Нежно обнимая жену, Яков рассказал про побег Дюка и про Нину, оставшуюся в Лахте с Мироновыми. Про то, что видел Анну со Смоляковым в свое волшебное зеркальце, он промолчал, как молчал уже четыре года.

– Солнышко мое… – горестно вздохнула Анна.

– Как я по ним соскучилась, Яков. И не увижу их, наверное, уже никогда…

– Увидишь, обещаю. Мы справимся.

С закрытыми глазами он потянулся к ее губам.

– Анечка, поцелуй меня. Клянусь, мне не нужна Нежинская, мне нужна только ты.

Это был ее Штольман. Разумный и горячий. Бросившийся в погоню за сыном и ей на помощь, не оглядываясь на Нину и дела службы. Такой родной. Такой любимый.

– Не смотри!

Яков кивнул.

Она слезла с его колен, с сожалением лишившись теплых объятий, отошла на полшага. Чуть склонившись, не давая Якову дотронуться до себя руками, она целовала его в губы, в щеки, в прикрытые веками глаза.

– Нет! – хлопнула она его по ладоням, легшим на грудь.

Разочарованно вздохнув, Яков открыл глаза и встал со скамьи.

– Яков… – Анна уже была готова сдаться.

– Милая, я понимаю. Тебе неприятно, что я люблю тебя, а дотрагиваюсь до Нежинской, – мягко улыбнулся он.

– Я потерплю. Сейчас не это главное.

Анна топнула ногой, но муж был прав.

– Яков, я не знаю, как мне вернуться в свое тело, – она стала мерять шагами узкую камеру.

– Я чуть голову не сломала. Но эта беременность! Меня все время тошнит, я то спать хочу, то есть, и мысли убегают…

– Ничего, ты придумаешь, – Штольман действительно верил в это.

“Только вот не в камере”.

– Как ты смогла убежать от охраны Смолякова? Говорят, они все избиты?

– Ой, Яков! Павел Петрович вернулся! Он прилетел ко мне из Севастополя, а потом и королеву притащил, – Анна вспомнила, что отправила императора к Штольману.

– Только он в Петербург отправился. Тебя искать…

“Агент Романов. Прекрасно. Вот такого напарника мне и не хватало”.

– Милая, я пойду, а то местные полицейские насторожатся. Если тебе дадут адвоката, говори, что ничего не помнишь. Я бы у Нины все узнал, но она наверняка будет упираться, а я не собираюсь тратить время на поездки.

Яков с закрытыми глазами крепко поцеловал жену.

– Помни – я с тобой.

“Ясь мой сокол…” – потянулась к мужу Анна, но дверь лязгнула, открываясь.

“Я так тебя люблю”.

========== Глава 11. Шапито ==========

Растерянный взгляд Анны, оставшейся в мрачных каменных стенах, еще долго преследовал Якова.

“Любимая моя, светлая девочка… Я не оставлю тебя там”, – он вышел в коридор, унося на губах горько-сладкий вкус ее поцелуя.

– Унтер-офицер! – рявкнул Штольман полицейскому, запиравшему замок.

– Принесите подозреваемой матрас, подушку и чистое белье. Это бывшая фрейлина её императорского Величества, а не дамочка с желтым билетом.

Охранник вытянулся.

– Так точно, вашбродь!

Кивнув, Яков не спеша прошел по коридору, запоминая расположение дверей и поворотов.

“Не понимаю, как Нина могла так обмишуриться, ведь столько лет провела среди пауков в банке. Кто-то видел, как она купила флакон? В перчатках подставил в секретер? Может, охрана тоже подкуплена? Быстро это не узнать, нужны недели следственных действий, а Бекетов мне и шагу не даст ступить, я ему не начальство. Аню спросить? Картин в кабинете не было, разве что чучела…” – припомнил он обстановку места убийства.

Представив, как тащит на свидание с Анной голову лося, Яков покачал головой.

“Нет, чересчур сложно, чтобы это было подставой. Нежинская сама бы что-то заподозрила. Значит, все-таки умысел? Да. Или случайность. Но факт остается фактом – пальцы Нины на флаконе однозначно доказывают ее вину, и с её мотивом все прозрачно. Слишком глупое преступление? Про это здесь думать не станут”, – он не сомневался, что для местных полицейских убийца найден, а дело можно закрывать.

“Если Аню начнут допрашивать, она сможет только или молчать, или путаться в показаниях – ни то, ни другое не произведет впечатления на присяжных и прокурора. Сослаться на потерю памяти? Будут держать в больнице под охраной, пока не вспомнит, хрен редьки не слаще. В любом случае ее осудят, посадят в тюрьму, затем пошлют по этапу. Мою нежную Анечку…”

Яков привык к опасностям и всегда встречал их лицом к лицу, готовый к последствиям, не надеясь на провидение. Когда Анна сможет придумать, как поменяться телами? Придумает ли в ближайшем будущем? Сможет ли хоть когда-нибудь? Случившееся было настолько за гранью реальности, что и Петр Миронов, много читавший о мистике, опустил руки – он не мог даже посоветовать, куда обратиться.

“Ну что ж”, – Штольман вздохнул.

“Переверну эту страницу и начну новую. Сперва, конечно, попробую договориться”, – Яков был уверен, что Бекетов откажет, но стоило испробовать все возможности.

“А иначе – вооруженное нападение? Динамит? Подкоп? Дюма по тебе плачет, советник…”

В кабинете у начальника управления Штольман столкнулся в мужчиной в пыльной одежде и с каской в руке.

– Все понял, господин Бекетов – мои будут завтра в одиннадцать! – голосом, осипшим от постоянной работы на воздухе, заявил строитель.

– Снесем вашу сараюху, пылинки не останется. А на следующей неделе, как договорились, соорудим вам новый флигель под мертвецкую. По-хорошему, вам бы все здание укрепить – не ровен час, обвалится, но тут уж хозяин – барин.

– Игнат Архипович, Нежинскую нужно этапировать в Петербург, – Штольман, проводив глазами бригадира, был сух и краток.

Старый служака Бекетов, ожидая чего-то подобного, тут же разворчался.

– Эти ваши столичные замашки, Яков Платонович! Я вас предупреждал! Я говорил, что это мое дело, а вы старика ни во что ни ставите! Просто так не отдам. Присылайте запрос из департамента, прочитаем, рассмотрим по всей букве закона…

Буквы закона крючкотворы могли читать по одной в неделю. Штольман сжал кулаки.

– Хорошо, Игнат Архипович, я вас понял. До свидания.

“Хотя вряд ли мы еще встретимся”.

…

В парке на Каланчевке Яков разыскал Петра Ивановича, который уже порядком устал от присмотра за возившейся в песочнице внучкой и нарезавшим круги Дюком.

– Все, ЯкПлатоныч, передохнуть надо. Вы нашли Аннет?

Штольман взглянул на Дюка, с надеждой смотревшего на него из желто-охряной кучи осенних листьев. На Верочку, задумчиво жевавшую чужую лопатку.

“Мама?” – Вера без слов повторила вопрос своего брата.

Яков ладонью протер лицо, убирая следы сомнения в принятом решении. Его малыши нуждались в маме. Анне нужна была свобода. А он… Он справится.

– Петр Иванович, – Штольман отметил, как сдал любимый Анин дядюшка за последние сутки, каким грустным стал его взгляд, – Нежинская подстроила убийство человека. Анна арестована.

Яков вздохнул. Он не хотел ставить Миронова перед таким выбором, но одному ему не вытащить Анну.

– Вы готовы пойти против закона, чтобы её освободить?

– Разумеется, – кивнул Петр Иванович, не колеблясь ни секунды.

“Вот и я готов”.

Яков поманил к себе сына.

– Дмитрий, зови своего приятеля-хулигана. Павлик первый – помнишь такого?

Радостно взвизгнув, Дюк забормотал что-то про себя. Яков подхватил дочку, усадил ее на кучу листьев и осторожно прокатил вниз. Верочка запищала от восторга.

“Еще! Еще!” – улыбалась она во все четыре зуба, скользя по пушистой горке.

– Пап! – подбежал к Якову четырехлетка.

– Это маме! Завяжи! – в руке у Дюка был зажат снопик красных, солнечных, пятнистых кленовых звезд.

“Они ждут тебя, Анечка. Они стоят этого”, – Яков притянул к себе сына, усадил Верочку на колени и обнял свои сокровища.

“Они стоят чего угодно”.

…

Петр Иванович успел уже вздремнуть на скамейке, когда из кустов вышла важная призрачная дама и обратилась к мужчинам по-французски.

– Господа! Не подскажете, табарнак, как пройти в тюрьму? Очень надо одну упрямую дамочку вразумить, ключик вам в замочек!

– Шпалы им на реи! – заорал император, падая в песочницу с желтеющей березы.

– Рельсы им в грабли! Паровозный свисток в лопатку! Кто со мной подданную спасать?

Яков улыбнулся. Призрачные правители уже знали, что им предстоит.

…

Ночью Анна попыталась прилечь на мягкую постель, которую соорудил ей внезапно подобревший охранник, но сон не шел.

“Позвать Якова? Сейчас, наверное, можно…”

Вызвать дух Штольмана не получалось. Анна не знала, что Яков не спал полночи, бродя по коридорам гостиницы, вновь и вновь обдумывая свое решение.

“Я с тобой”, – повторяла Анна про себя последние слова мужа перед поцелуем.

“А что это значит? Что он обо мне думает? Ой, Ясь мой сокол, что тут можно придумать, кроме ожидания приговора, ты ведь на службе. Надо мне самой решать, как обменяться телами с Нежинской”.

Она погладила плоский живот.

“Как ты там, малыш? Не повезло тебе с родителями… Но ты же не виноват”.

Сон наконец сморил Анну. Снился ей Яков, почему-то в каске, Дюк с огромным букетом и крохотный малыш Нежинской, шепчущий “Мама хорошая…”

…

– Дмитрий, – строго погрозил внуку Петр Иванович, облачаясь поутру в новый костюм.

– Верочка останется с этой милой горничной. Ты охраняешь сестру.

Четырехлетка шмыгнул носом. Охранять сестру было неинтересно, а маму между тем еще не спасли. Дюк подождал, пока дедушка выйдет из номера. Старательно завязал на голове черный платок. Посмотрелся в зеркало.

– Никого не боюсь! – малыш сунул за пояс пистолет и проверил в карманах резиновые стрелки.

Садясь в пролетку, Петр Иванович не заметил юного пирата, а когда углядел его на пути в ближайшую мастерскую, было уже поздно возвращаться.

– Ну хулиган… – бормотал Миронов, поставив Дюка перед собой.

– И что с тобой делать? Не убегай далеко, малыш, некогда нам с твоим папой еще и тебя искать. Обещаешь?

– Обещаю! – младший Штольман серьезно кивнул дедушке.

…

Около десяти часов утра у полицейского управления на Тверской собрался народ. На площади, чуть поодаль от проезжей части и ближе к окнам строгого заведения, расхаживал ярко одетый мужчина в брюках клеш и красном платке, повязанном на голову на пиратский манер.

– Только один день перед отъездом в столицу! Бесплатное представление! Москвичи, бесплатно – это не даром! Это по результату! Довольные кидают копеечку, недовольные хлопают просто так! – чушь, которую не умолкая ни на секунду, выдавал Петр Иванович, оказывала просто-таки магическое воздействие на младших полицейских чинов.

Все новые и новые служители порядка вываливали из управления, толпясь вокруг подтащенного добровольцами стола. Разумеется, не Петр Иванович собственной помятой персоной привлекал прохожих и служивых. Главной изюминкой представления была румяная, пышная женщина необыкновенной красоты, взобравшаяся на стол.

– Моя помощница, к сожалению, не говорит по-русски, – Миронов оттеснил ретивого юнца, жаждущего заглянуть в декольте к помощнице.

– А по-каковски она балакает, клоун? – выкрикнул из первого ряда смешливый городовой в новенькой форме.

– Неужта на хранцузском? Шерше ля фам! – блеснул он познаниями.

– Шерше ле мерд, табарнак! – отчетливо проартикулировала королева полными губами.

– Во дает! – знаток французского узнал первое слово.

Петр Иванович с помощью городового опрокинул стол на бок и церемонно протянул руку к помощнице.

– Любовь моя, встаньте в центр!

– Внимание, Москва! – Миронов достал из-за голенища франтоватых сапог четыре ножа.

– Моя дама – не из пугливых! Полюбуйтесь, как она даже не вздрогнет, когда я всажу нож в дюйме от её бедра!

– Ой да нашел, чем удивить! Я вот ей меж ног попаду, и спорим, не промолчит! – поддал жару тот же весельчак.

Полицейские заржали.

Павел Петрович, наблюдавший за сценой с портика, нахмурился.

– Нагайку вам в гузно, мерины московские… Ща как кариатиду уроню, сами меж ножек окажетесь, гипс вам в пасть!

– Полли, голубь мой в рубашечке, – проявленная Дюком Марья Антоновна наслаждалась океаном мужского внимания.

– Я сегодня красивая?

Фыркнув, самодержец послал ей воздушный поцелуй.

– Марьюшка, не гляди на этих коней стреноженных, я ревную. И да, ты лучше всех, век моря не видать!

Петр Иванович отошел от стола на десять шагов, взвесил на руке нож, прицелился. Метнул. Черенок задрожал в полудюйме от рюш синей юбки. Толпа захлопала.

– А в букли попадешь? Ставлю полтинник, черт в платочке, что твоя дама дернется! – потянулся за мелочью агент в штатском.

…

На заднем дворе управления широкоплечий мужчина в пыльной робе и тяжелых башмаках подошел к сарайчику в центре. Задумчиво пнул его ногой. Занес для удара принесенный с собой ломик.

– Эй, любезный, ты что-то рано! – подошел к нему унтер-офицер.

– Дык, барин, раньше сядешь… – философски пробормотал строитель низким голосом, сдвигая с головы каску.

Волосы мужчины под каской были перехвачены серым платком, острая горбинка носа была чуть сбита на сторону.

– Это да… – согласился полицейский.

– Ты из боксеров? Что там за шум на улице, не видал?

Строитель утер лоб рукавом и хмыкнул.

– Баба красивая, вроде как из цирка. То ли танцевать собирается, то ли шпагат показывать, мне глазеть некогда…

– Ух ты!

Унтер исчез со двора, будто его и не было.

Оглядевшись по сторонам и проверив, не смотрит ли кто из окон, строитель свистнул.

– Тута я, подданный, – пробормотал император, вылезая из дверной щели.

– На площади самое веселье. Можно начинать!

Мужчина с ломом вдруг заинтересовался одноэтажным крылом управления, построенным еще при царе Горохе. Он подошел к углу каменного строения, из которого уже выпало несколько кирпичей, отмерил несколько шагов. Ткнул ломиком во второй внутренний ряд.

– Эх, Москва, – прошептал строитель, как следует замахиваясь над кирпичами.

– Не ремонтируете вовремя…

========== Глава 12. Спящая красавица ==========

Поразив зрителей меткостью в метании ножей, Миронов перешел к главной части представления.

– А сейчас, господа, внимание – невозможное! Я уложу мою даму в ящик…

Нанятый на час мальчишка притащил на импровизированную сцену деревянный короб, у торцевых стенок которого были заранее вырезаны окошки.

– Это ж гроб! – ахнула толпа.

“Нну… да. Некогда мне было плотника искать”, – Петр Иванович картинно подсадил помощницу на стол, помог ей улечься в гробу.

– И на ваших глазах распилю ее пополам! Это будет ужасный, стррррашный, ошеломительный кошмар! – звонко раскатывая «р», Миронов наблюдал за непосредственной реакцией зрителей.

– А затем дама как ни в чем не бывало восстанет из мертвых, без единой царапины и с воздушными поцелуями! Итак…

– Да ну? Заливаешь! Давай пили! – столпившиеся вокруг полицейские вопили, как мальчишки.

“Вот Яков Платонович! Вот затейник!” – Миронов примерился и вжикнул по крышке.

От звона в ушах у него зачесался нос. Крышку Петр Иванович подпилил еще в парке, и теперь старался над бортами, потея под платком. Пила с визгом погружалась в дерево.

– Ой! – вскрикнул из толпы юный городовой без лычек.

– Кровища же будет! Не надо…

Но крови не было. Толпа завороженно наблюдала за представлением, ожидая, пока циркач допилит стенки. К первому ряду зрителей протиснулся старший агент Калашников и хотел было прекратить балаган, но его остановил пожилой надзиратель.