Текст книги "По вере каждому (СИ)"

Автор книги: Steeless

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– Крылья могут понадобиться не только чтобы уносить жизни, – тихо отозвался тот, кого раньше звали Танатом. – Вестники не всегда выполняют одну и ту же работу. Иногда поручения бывают радостными. Я приходил ко всем, которые выбрали ту же дорогу до тебя. Чтобы помочь.

– Добрый знак, – пробормотал Клим. – Мы поговорим с тобой, да. Я немного устал, но поговорим обязательно. Только детишек сначала нужно вернуть на место. Я ведь их в Грецию притащил, а здесь, без виз и без денег…

Ангел, посланник, смерть или кто он там – понимающе кивнул.

– Постой, – вдруг опомнилась я, – Клим, а ты разве с нами не идешь?

– Ну, ведь и в Греции же много храмов, – долетел от алтаря тихий ответ. – И я… хотел здесь побыть еще. Немного подожду. Еще немного. Понимаешь? Если она вдруг решится…

Я посмотрела в его глаза – глаза человека. Кивнула.

Я понимала.

– Прощайтесь, – тихо обронил Танат.

Первым прощался Алик, их разговора с Климом я почти и не слышала. Поскольку отошла и решила не мешать. Алик, правда, как-то неловко на меня оглядывался. Наверное, опасался, что могу услышать.

Но до меня так ничего и не донеслось, до того момента, как я не подошла к Климу сама.

Помолчали.

– Конечно, увидимся, – сказал он вдруг. – Какие могут быть вопросы. Ты ведь так и не показала мне ваши храмы. И камешки по Ладожскому озеру пускаются на редкость хорошо.

Я проглотила ком в горле. Так и стояла – смотрела на него сверху вниз, и все сильнее жалела, что я не филолог. Эти-то, наверное, всегда знают, что говорить.

– Что будешь делать?

– Найдется. Ты же, наверное, понимаешь, что смертность – лишь начало. Что путь, который ждет… – он слабо развел руками, показывая, что путь этот – ого-го. – И мне придется перестать красть у карманников. И думать о соблазнах. Но у меня теперь хоть выбор есть. Что скажешь, а?

Я улыбнулась. Сняла с шеи мамин подарок – крестик на серебряной цепочке.

Наклонилась и накинула на шею Клима и тихонько прижалась к пылающему лбу.

– Не бойся, – сказала я. – Ты теперь не один.

– Я еще не заслужил, – пробормотал он, смущенно касаясь крестика. – И не прошел крещение.

– Уверена – Он поймет.

– Попросишь за меня как-нибудь?

– А ты – за меня?

К чему были эти вопросы? И он, и я знали, что будем просить друг за друга.

И когда я уже отходила к Алику – я услышала вдруг еще просьбу от Клима.

– Кирие… если вдруг… попроси и за нее. Чтобы она однажды поняла. Ладно?

– Ладно, – сказала я.

Вышло так, что это было последнее, что я ему тогда сказала.

Потому что вокруг нас – меня и Алика – словно сомкнулось что-то белое, светящееся, мягкое…

И на сетчатке у меня так и отпечаталось: окровавленный мужчина прислонился спиной к ветхому камню алтаря – поза полна ожидания. Рано поседевший музыкант в плаще остановился рядом, опершись на камень ладонью.

– Я подожду вместе с тобой, – словно бы говорит он, – Он научил меня верить в лучшее.

А потом я моргнула и почти сразу услышала голос Алика:

– Эй, Лен, слышишь? Мы опять в Питере, вроде. То есть, под Питером. Все, можешь открыть глаза, не бойся.

– Знаешь, Алик, – задумчиво сказала я, открывая глаза. – А я как-то теперь вроде и не боюсь.

========== Эпилог второй, питерский ==========

– А вообще-то все как всегда, – говорю я, – и спасибо еще раз. Ты знаешь, у нас все хорошо.

У нас правда все хорошо – у меня и Алика. Правда, мы не сразу смогли пожениться. Но на похоронах моего отца и после он все время был рядом, и все время старался сделать так, чтобы я не боялась.

Так что я не боялась. Даже когда в больничном коридоре, когда мы с родными еще ничего не знали, мелькнул знакомый обтрепанный плащ и кусок салатового кеда.

И вспомнилось, что на самом деле смерти нет.

С тех пор прошел год, и Алик в своем упорстве повесить мой тяжелый характер на свою шею, как-то так и не отступил. Причем, его не брало ничего: ни аргументы о моей несравненной красивости, ни вообще любые аргументы.

Алик как-то сам признался, что его, наверное, возьмет только лопата, но лопату я против него дальновидно не использовала.

Так что в его халупе стало на одного технаря больше, а самому Алику пришлось познать ужасы капитального ремонта. Хотя он это, кажется, сравнительно легко пережил. Сказал даже, что подобрал идеи нескольких удивительно прикольных игр типа: «Поклей обои с невестой рядом» (явная стрелялка) и «Кладем полы без опыта работы» (жесткий хоррор с морями кровищи).

И в прозрачное воскресное утро, когда я выхожу из ворот Александро-Невской лавры, мне все вокруг кажется даже лучше хорошего.

Голубей на мостике у лавры – море, и все голодные. Жадно прыгают за крошками, дай им волю – из рук бы повыхватывали.

Я опираюсь на бортик мостика рядом с прохожим, который решил с чего-то покормить голубей. Смотрю в зеленоватую воду канала.

– Камешки больше не пускаешь?

Клим пожимает плечами.

– Тоже увлечение неплохое. В прежние времена мне как-то не приходилось кормить голубей. С Керами, понимаешь, не выходило. Из-за специфичности диеты.

Мы не кидаемся друг другу навстречу с радостными воплями. Хотя я не подозревала, что сегодня его увижу.

В конце концов, полтора года прошло.

У него загорелое лицо туриста и морщинки у смеющихся глаз. Куртка с капюшоном – защищаться от осенней непогоды. За ухом – легкомысленный осенний цветок.

– Чем занимаешься?

– Перевожу. Всякие рукописи. Оказывается, знание массы древних диалектов еще как может помочь в жизни.

– И… как ты в целом?

Он улыбается устало и показывает, что цепочка с крестом никуда не делась с шеи. Но я вглядываюсь пристально и за улыбкой вижу – насколько труден путь.

И я спрашиваю, потому что я технарь и не люблю всякие там церемонии.

– Не жалеешь?

Он смотрит в прозелень воды – она отражается в его глазах. Напоминанием о прошлом.

Но говорит он уверенно:

– Это стоило того.

И еще полчаса мы болтаем о ватиканских храмах, о святынях Греции и о том, что было бы, если бы возле логова Лернейской гидры разместить покемона. Просто болтаем, избегая сложных материй, как два человека, которые сделали выбор. И которым не может быть легко.

Но все у нас хорошо.

– Знаешь, – говорит он потом, высыпая крошки с ладони. – Я не помню, говорил тебе спасибо или нет. Никогда не поздно еще раз сказать, а?

– Ты же все сделал сам, – отмахиваюсь я. – Так что не за что.

Следующий взмах ладони – крошки рассыпаются в воздухе.

– Есть за что. В глубине души я всегда знал, что смертность достигается только жертвой. Тем, на что не способен олимпиец. А значит, на это не был способен и я.

– Боялся?

– Скорее уж, считал себя слишком важным. Раздутое самомнение античного божка, знаешь ли. Мне еще и теперь предстоит избавляться…

– Долгий путь, да?

Он кивает, а голуби затевают еще одну драку за крошки.

Но я ж технарь, мне нужно ляпнуть что-нибудь этакое. И я ляпаю.

– Я, вообще-то, думала, ты в монастырь пойдешь. Или что-то вроде этого. Чтобы… ну, поближе.

До сих пор не научилась о важных вещах говорить без дурацких жестов и гримас.

– С моей подготовкой, – говорит Клим и ухмыляется, – это все равно что парикмахера – сразу в спецназ. Путь долог, кирие. И я бы, кстати, пожил бы в миру. Походил бы по храмам, почитал бы… детей бы штук семь нарожал.

И тихонько смеется над моей отъехавшей челюстью. Которая велика и монументальна и выражает такое вот вселенское «ШТА»?

– Путь долог, – повторяет потом бодро, – особенно если ведешь за собой другого. Мы зайдем, кирие. Когда-нибудь – обязательно. Потом.

И машет мне ладонью, которая вся в прилипших крошках от угощения голубей.

Машет – и направляется в сторону метро. И я не сразу вижу, как от одного из деревьев робко отделяется женская фигура, равняется с ним, вкладывает ему руку в ладонь…

Но все-таки вижу и невольно спорю мысленно с Климом.

Потому что путь – долог, если ведешь за собой другого. Но он легче, если ты никогда больше не будешь один.

– Ты видишь, – говорю я, щурясь в питерскую осеннюю хмарь, – спасибо. Все у нас хорошо.

Хмарь не отзывается, но я-то знаю, что каждого из нас слышат.