Текст книги "По вере каждому (СИ)"

Автор книги: Steeless

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Каждый понимает. И каждый борется по-своему. Заглушая пирами. Похотью. Жестокостью. Есть те, кому нечем заглушить, как я или Танат. Тогда с этим просто живешь. Во тьме вечного осознания, что ты такое. В тоске, где ничто не даст надежды. И когда однажды… надежда появляется…

Косой луч солнца пробился сквозь щелястую крышу, скользнул по виску бывшего божка, погладил по плечу, игриво перебежал по пальцам.

Клим сидел тихо, баюкая луч в горсти и глядя в тревожащую даль. Не знаю, сознавал ли он то, что говорил.

– Жаль, мы не встретились. Вести дошли до нас слишком медленно, мы не сразу поняли. Потом встревожились. Так смешно. «Ой, нас же поработят!» Страх. Только Танат тогда… Когда часть теней пропала навеки, просто ушла. Уже тогда стал другим. Может, они все же виделись лицом к лицу, потому что еще до того, как мы создали «котел», Танат ушел… туда. К Нему. К тому, кто дал вам самую невероятную заповедь, которую вы почему-то слышите в последнюю очередь…

– Заповедь? – осторожно спросила я.

– «Не бойтесь!», – прошептал Клим, опуская руки и тихо улыбаясь. Блеснули глаза, но не блеском смеха. – Неужели же вы не расслышали, сколько раз Он повторил…? Шанс есть. Для всех. Ходить без страха и ненависти, смотреть открыто, неужели вы не понимаете, сколько можно отдать за то, чтобы все зависело от тебя, а не от безумных старух с ножницами и свитком? За вот это самое «на самом деле смерти нет». За то, что ты никогда не будешь одинок. За то, что тебя… – он осекся, потер лоб. – Гестия и остальные поняли раньше и раньше ушли. Прошли путь до смертности. Обрели душу. Ты слышала ангела – те, кто не свернул с намеченного пути… обрели то, что искали. Они обрели. Но я был трусом. Я не верил, что этот путь возможен… во всяком случае, для меня. Сидел веками в пустеющем подземелье и старался не думать – куда они все уходят. Встречался с женой – знаешь, в античности вообще очень мало любви, несмотря на сотни красивых историй. А уж если взять браки…

Он понемногу обретал свой нормальный тон. И свой нормальный вид, хотя и немножко болезненный. Я понемногу позволила себе дышать.

– Знаешь, смешно. Мы же даже самоубийством покончить не можем. Бессмертные, – он выплюнул это слово, как проклятие. Психея вот разделила себя между людьми. Но я не решился бы. Слишком страшно. Мне вообще было страшно – у трусов бывает. И когда страх накалился добела – я принял решение. Я шагнул. Я решил попытаться. И я пытался десять лет. Неуклюже. Пытаясь ломать себя – поверь, не так просто вытравить из себя то, чем был тысячелетиями…

– Я видела, как ты тыбришь кошельки, – успокоила я.

Улыбка у него стала похожей на судорогу.

– Ты видела очень мало… Я пытался, кирие, и сегодня я услышал… ты знаешь, от кого. Что возможность есть. Но я не знаю, что может сделать меня смертным. Меня, сына Крона. Если это знаешь ты – расскажи.

Я виновато развела руками. Никогда не считала себя апологетом глубокой веры, а тут уж…

– Ну, для начала нам надобно как-то закрыть эту дверку, я так поняла? – осведомилась я как можно бодрее. – В смысле, «котел». Чтобы твои разгневанные родственнички не устроили нам тут армагеддец. И не слали всяких мопсиков.

– Ы-ы-ы, – не согласились из кадки.

– И для этого можно использовать тот ключик, который ты спер, правильно? Вроде как, вестник на это намекал, правильно? Очень даже верный расклад. Учитывая, что именно за этим ключиком гоняются и твои родственники… Так, стоп. Я надеюсь, ты этот ключ нигде не посеял?

– …это было бы трудновато, – пробормотал себе под нос Клим с виноватым видом.

– Так почему бы нам просто им не воспользоваться и не захлопнуть дверку?

– И это будет трудновато, кирие. Ключ, о котором шла речь – я сам.

– У-ё-ё-ё! – возрадовался Цербер в кадке.

Ну, не скажу, что я этого не ожидала.

========== Подвиги в орнаменте пельменей ==========

Ну, раз никто не хочет тачку Приапа, я с энтузиазмом, достойным лучшего применения, взялась за этот трындец) Клятвенно обещаю экшн – наконец-то – в следующей главе.

– Основной создатель, да. Идея все же исходила от меня. Другое дело, что я понятия не имею – что там и каким образом навеки закрывать…

Климушка изучил мое лицо придирчивым взглядом и пришел к выводу, что бить его не будут. Ну, по крайней мере – не сейчас.

Хотя должного градуса христианского терпения и смиренномудрия на моей физиономии как-то тоже не содержалось.

– А тебе ли не знать, – невыразительно процитировала я, – что ключ, отпирающий дверь, может ее и закрыть. Я так понимаю, эту фразу можно перевернуть, да? И как скоро ты намеревался меня обрадовать?

– Чем, кирие?

– Ну, я даже не знаю… целью твоих родственников, например. Или своей собственной. Или тем, что они прямо противоположны… а!

Я махнула рукой и потерла лоб. Надо бы закусить. Прижать чем-нибудь Цербера. Что-то наврать Алику. Вообще, с некоторых пор у меня как-то подозрительно много дел. Так что пора бы уже начинать всех пугать своей конструктивностью.

– Зачем они прислали меня к тебе?

– Я не знаю, кирие.

– Врешь.

Ну, он просто не может не врать, тут мы уже в курсе.

– Нет, – вот новость, Климушка был как-то внезапно серьезен и даже проникновенен. – Понимаешь, я хотел бы думать, что это Его решение. Только Его. Что это случайность. Но если они не зря… не просто так свели нас… я не хочу догадываться, что у них на уме.

– Значит, мутишь, – резюмировала я. – Ладно, вот тебе моя теория: ты им нужен, потому что ты единственный, кто может открыть им проход в наше… ну, измерение, я не знаю. Они посылают за тобой меня – ну, вдруг ты добром пойдешь. Добром идти отказываешься. Тогда они высылают за тобой ту гоп-компанию с кладбища и этого… – я увесисто пнула кадку, в которой злобно рыкнуло. – Цель: сбить с пути истинного, пробудить древние античные инстинкты, после которых ты перейдешь на Темную Сторону Силы, окончательно заделаешься ситхом и…

– «Аид, я твой отец» – «Не-е-е-е-е-е-ет!» – проявил Клим нездоровое знание американских блокбастеров.

– Версия: за нами и дальше будут посылать всякую условно мифологическую хрень. Тут у меня есть вопрос:, а если они вдруг добьются своего, и ты жахнешь по-старому, по-аидовски – это как, откроет проход?

– Скорее, закроет мне дорогу к Нему, – пробормотал Клим, устало щуря глаза с диванчика. – Думаю, чтобы открыть дверь – нужно что-то более существенное.

– Так. Дальше. Поскольку выход в духе «окопались кругом и подождали ангельское воинство» не катит – надобно действовать самим и таки захлопывать дверь. Проблема в том, что как – мы не представляем… предложения?

– Совершить что-нибудь христианское, – сходу задвинул Аид. – Ну, не знаю, давай кого-нибудь от лютой смерти спасем!

Воображение нарисовало гротексное подобие этой супергеройской миссии: я с лопатой, Клим… с харизмой… «Чип и Дейл» отдыхают. Я покосилась на лютую смерть в кадке из-под капусты, оставила свое при себе и голосом опытного терапевта поинтересовалась:

– Кого, например?

– Ну… тех, кто украл мой жезл… например. Понимаешь, жезл-то, конечно, не пропадет, но мне как-то даже не хочется воображать, что с ними будет…

Наверное, это все же прорвалось напряжение. Потому что из последующего насыщенного мимикой и жестами монолога цензурными у меня получались только математические термины, которыми я на всякий случай разбавляла все остальное.

Получалось широко, экспрессивно, по-гречески.

– …самая нехристианская сволочь из всех, кого я знаю!

Клим почему-то улыбался. Немного ностальгирующе (вот это было внезапно).

– Напоминаешь мне бассилиса му. Мою царицу. После похищения.

– Интеграл через дифференциал, – откликнулась я, отдышавшись и мысленно глянув на себя со стороны. – Это ж как тебе не повезло, в таком-то случае!

– Не внешне, – Клим взмахнул узкой ладонью. – Ее красота иная, но вот характер, я бы сказал, местами очень даже…

А я-то уж думала, что знаю, почему это он в наш мир с такой скоростью намылился. Удивилась только, что в монахи с порога не постригся.

А насчет «иной красоты» было сильно, я даже прониклась. И подобрела, насколько может подобреть усталый, голодный технарь, которому предложили внезапно совершить что-нибудь христианское.

– Можешь считать – задобрил, – пробормотала я, выпрямляя гудящие ноги и подходя к двери сарайчика. – Ладно, давай рассказывай, что там будет с теми, кто украл твой жезл, и как их спасать надобно?

– Кирие, – сказал экс-божок, прижимая руку к сердцу в позе опытного декламатора, – ну, мне-то, мне-то откуда знать? Честное слово, украсть у меня жезл не пытался даже Гермес, который в норме пытался утащить все у всех – от пестика у Гипноса до моих домашних сандалий – тапочки, к слову, он потом пытался загнать на рынке в Дельфе как драгоценную реликвию… Но поверь уж мне – чтобы смертные крали, на минуточку, символ власти… в общем, для меня это довольно новый опыт, ну, и он даже был бы интересен, если бы я не был так уверен, что закончится он…

– У-у-у, – подсуфлировал Цербер ехидным образом. Клим вообще молча провел пальцем по горлу. На мое гневное зыркание («Какого ж, растудыть твою, ты молчал и ничего не делал, когда у тебя сперли эту штуку, святоша ты наш?») откликнулся непроницаемым взглядом – зеленый мрамор, выветрившийся за века. Я вздохнула и открыла рот, дабы сообщить подопечному, какое он наглое античное кю (в который раз!).

– Э-это, – пробубнил Алик, вторгаясь в этот момент на сарайную территорию. – Есть пиво, будете? Еще есть пельмени. Вроде как.

Три тысячи интегралов, а я как-то и забыла, что мы тут уже прилично сидим. Настолько, что из прекрасного далека прилетела малость шизанутая фея и приложила Алика по голове волшебной палочкой. Отчего он решил отпочковаться от возлюбленного искусственного интеллекта и вернуться в реальную жизнь, к пельменям и гостям. О, он даже выглядел теперь как джентльмен (в понимании Алика). Майка сменилась на гиковскую полосатую рубашечку, треники на джинсы. Кажется, он даже протер очки. Волшебная палочка у феи была зверски тяжелой.

Жаль только, вторжение нашего вроде как хозяина помешало закончить разговор. Клим тут же кинулся выражать восторг по поводу «русской пищи богов». Из кадки глухо и злобно выражал желание присоединиться к трапезе адский мопсик. Пришлось срочно брать все в свои руки, выталкивать Алика на солнышко, соглашаться на обед и следить за тем, чтобы Клим во время оного не выдал чего-нибудь… в своем стиле.

Под моими уничтожающими взглядами бывший античный бог строил на лице мировую скорбь, попутно проглатывая пельмени, как метро – пассажиров. Алик с другого конца стола озадаченно моргал на меня сквозь очки. Я ожесточенно глодала пельмень, готовясь откручиваться, мерзко врать и вообще, делать все, чтобы кое-кто остался глобально не в курсе.

Прямо скажем, с Климушкой у меня изначально шансов было немного.

– Прекрасно, – бодро выдал он, допивая последний глоток «Невского». – Ну, так. Думаю, нам понадобится какое-нибудь место с неоднозначной мистической энергией. Велика, конечно, вероятность, что их потянет туда, где есть что-то античное…, а хотя может быть и нет. Жезл – штука прихотливая. Надеюсь, по крайней мере, они не покинули город.

Алик поперхнулся последним пельменем. Я с досады чуть не откусила вилку.

– Тут такое дело, – просипела я, – у моего друга…

– …иностранного друга, – вклинил Клим, тут же вспоминая про греческий акцент.

– … да так, у него одну вещь украли на вокзале. Ценный артефакт, все такое. Связанный… ну, с античностью. Немножко. И вот мы думаем, что, может быть, украли его сектанты для проведения… это, ритуала, да. Наверняка зловещего. Так вот, мой друг не хотел бы обращаться в полицию…

– Малака, – с непроницаемым видом вставил Клим. У меня возникло невольное ощущение, что он наслаждается ситуацией.

– Ага, – немного подумав, сказал Алик. Почесал нос, воздел палец и промолвил более значительно. – Ага! Так вам всякие такие мистические места надо, сталбыть? Ща загуглим!

Поверил, что ли? Никогда не думала, что обладаю хоть минимальным воображением. А уж по части придумывания отмазок на тему «почему это ты гуляешь в компании бывшего античного божка«…

Загуглил Алик знатно. В краткие минуты (которые были потрачены мной и Климом на освобождение места рядом с компьютером) нам была предоставлена исчерпывающая информация по всякому-разному мистическому в Питере. Плюс свои комментарии (то ли дубинка феи оказалась сильнее, чем я думала, то ли Алик таки интересуется не только играми).

– Ну, вот башня грифонов, но там как бы фигня, мы ходили, фоткали, нет там ничо…

– Дальше.

– Ну, дом Распутина…

– Мгм.

– Нет, ну вы гляньте, весь город трясет же: ограбление в Эрмитаже, закрыт для посещения! И сигналки не сработали. Тоже на призраков грешат.

– Пра-а-авда?

– О, тут истерика прямо в прессе, гляньте: куча аварий, все про какого-то монстра рассказывают. Мол, жрет колеса у авто.

– Э-э-это мы как-нибудь пропустим, Алик, дальше…

– Вот еще Смоленское кладбище…

– Кладбище? – с реакцией профессионального гробовщика встрепенулся Клим. – Где, говоришь, это самое кладбище?

– Не потянет их туда, – заметила я углом рта, – там могила Ксении Петербуржской. На кладбище храм.

Угнездиться на шатучем табурете не вышло, и я отошла к окну. На окне обнаружилась вялая фиалка, с которой я почему-то чувствовала тайное родство.

Клим и Алик вольготно расположились среди завалов книг и кружек. И являли неповторимую гармонию бытия.

– А жалко, – откликнулся Алик, который вряд ли меня и слышал. – Легенда вон какая – жуть. – И начал прилежно зачитывать: «Одна из самых ужасающих легенд Смоленского кладбища – легенда о сорока заживо погребенных священниках. Вскоре после революции священнослужителей со всего города арестовали, привезли на Смоленское кладбище, выстроили на краю заранее вырытой огромной могилы и предложили либо отречься от веры, либо ложиться в землю заживо. Все священники предпочли мученическую смерть. Говорят, что еще в течение трех дней из могилы доносились стоны, а земля на этом месте шевелилась. Затем на могилу…»

– Да хватит уже, – поморщилась я. Вообще, хватило с меня кладбищ. И да, не нравится мне выражение физиономии Клима. На ней так и прописана глубокая задумчивость с потаенным желанием жахнуть на полную.

– Храм, говорите, – пробормотал он наконец. – Ну, в Александро-Невской их все равно было бы глупо ждать. Думаю, придется сходить. Вечерком. Или ночью.

Он посмотрел на мое выражение лица и проникновенно обратился к Алику:

– И да, у тебя случайно нет… лопаты?

…вообще, если подводить итоги дня, то они были такими:

– мы встретились со Смертью;

– мы прогулялись от белого мопсика с ненормальным аппетитом;

– мы решили совершать подвиги;

– ну, конечно, нам теперь уже только на кладбище, куда еще-то.

Для полного финала прекрасного дня не хватало двух разговоров – они как раз и случились под вечер, когда я исхитрилась вздремнуть на втором продавленном диване, галантно уступленном мне Аликом, а мир исхитрился окончательно не кануть в хаос. Я проснулась от воплей типа «вали орка!», выяснила, что уже вечереет, выползла на крыльцо Аликовой халупы и обнаружила, что на крыльце сидит и наслаждается природой мое античное несчастье.

– Поправь меня – ты собрался кого-то откопать? – спросила я, будто продолжая прерванный разговор.

На меня насмешливо глянула лукавая древность.

– Это ты из-за лопаты? Я спросил на всякий случай: вдруг тебе понадобится оружие…

– Убью умом, – отмахнулась я, продирая глаза. – Слушай, почему именно Смоленское и почему именно кладбище? Или твой жезл все равно потянет к могилкам?

– Непременно, – пожимая плечами, отозвался Аид, – особенно если возле могилок вдруг буду я. Думаю, если бы мы побыли подольше на том, сельском… воры бы явились туда. Просто не осознавая, что их тянет. Они в любом случае будут где-то поблизости: он их заставит. Пока ты спала, кирие, мы с твоим другом просмотрели последние новости. Странные ограбления. Странные происшествия в центре. Последнее – вскрытие какого-то захоронения. Думаю, жезл все равно тянет своих хозяев к тому, что связано с его стихией. И с каждым часом шансов для них все меньше.

– И ты, значит, решил ловить на живца, – подытожила я. – Изобразишь приманку для собственного артефакта? Ладно, почему Смоленское?

– Ты сама сказала: храм… ваша святая. Кирие, я все еще трус и не полезу без защиты в место, где свое берут мои прежние силы.

– Так что ж ты на Александро-Невское не полез, – фыркнула я.

– Рядом лавра. Монастырь. В такое место жезл точно никого не потащит. А это кладбище… пока ты спала, мы с твоим другом…

– …знакомым!

– …поискали немного информации. Думаю, можно рискнуть. Думаю, жезл приведет воров туда.

– Почему?

– Там совершалось зло, – сказал он, как о чем-то простом и обыденном.

Нужно ли было говорить, что все идеи Клима о том, как мы этот жезл будем у воров отбирать, как от воров отбиваться и вообще – как мы будем себя вести, если на нас выскочит еще какое-нибудь порождение подземного мира… в общем, все идеи сводились к:

– Кирие, ты уже доказала, что ты мастер импровизации. И вообще, когда это подвиги во имя веры совершались с планом?!

После этого осталось вздохнуть и вспомнить слова смерти в салатовых кедах. О том, что на самом деле смерти нет. Только это как-то и утешало в создавшейся ситуации.

Ситуацию осложнял еще Алик. Сначала он долго и нудно напрашивался с нами. При этом всячески убеждал, что он дико полезный, и вообще, гид по местным кладбищам, а уж по артефактам он вообще спец – спасибо играм!

Получив от ворот поворот, Алик отволок меня за рукав в сторонку и возмущенно заблестел очками.

– Ты во что вообще влезла? – вопросил он с несколько комичной суровостью. – Что это за тип и что у тебя с ним?

Положительно, я ошибалась. Алика посетила не фея. Его посетил индейский дух с боевым тяжким томагавком.

Столько слов этот индивидуум мне в универе за все четыре года не сказал. Ну, то есть, все наше общение органичненько сводилось к информации об учебе, «дай шпору», «помоги с конспектом» и «сметай за меня лабу по программированию». Ох, что-то Клим паскудно на людей действует. На меня в том числе.

– Долгая история, – сказала я, глядя Алику в переносицу и придумывая, как оттянуть момент, когда придется излагать полноценную версию вранья, с поворотами сюжета, достойными русских сериалов. – Ну, я тебе потом… расскажу, да. А пока я пошла. И, это… не корми там песика, он наказан.

Прямо скажем, для уходящей на духовный подвиг напутствие получилось не очень.

Комментарий к Подвиги в орнаменте пельменей

Легенда о сорока священниках действительно существует – как городская мистическая легенда Смоленского кладбища.

========== Невеселье на кладбище ==========

Так. Веселье кончился, пошел жесткач. Пойду поменяю шапку(

Вообще, кладбища у меня особых эмоций обычно не вызывали. Даже Питерские, с их старинностью, мудреными эпитафиями и способностью исторгать слезы умиления из студентов-архитекторов. Тем более, вроде как, нечего было бояться на православном… православном… вот же гадость, страшно-то как.

– Интересно, есть тут сторожа? – подумалось вслух.

Через оградку мы махнули после второго часа ночи. До этого изрядно насидевшись на лавочках в окрестностях и немножко поездив на такси за счет карманников. Такая наша медлительность объяснялась тем, что даже Клим не был настолько сумасшедшим, чтобы сигать на кладбищенскую территорию в полуночный час.

Сторожей как-то не было видно. И слышно. Сова вдалеке пыталась претендовать на зловещесть, но вместо этого претендовала на кукушку. Белая ночь подсвечивала окрестности печальным синеватым сумеречным светом, и от Смоленки наползал туман – бледно и не по-майски серебрился у надгробий. Вполне может быть, вся жуть неслась как раз от этого тумана. Или, может, от теней, которые вили свой причудливый хоровод на земле вслед за нами.

Или от осознания громаднейшей ошибки: наверное, так чувствует себя солдат, вызывая огонь на себя. Огонь вызвал, «Катюши» вдарили, вот только противника как-то вокруг не наблюдается.

– Сомневаюсь, – тихо откликнулся Клим, – что здесь сегодня вообще хоть кто-то есть.

Ему предстояло быть опровергнутым довольно скоро. Пока же мы брели, углубляясь на ту территорию, которая была еще не облагорожена, а потому выглядела чем дальше, тем зловещей. И оставалось утешаться, что все же православные захороне…

Тут я посмотрела на даты на каком-то подозрительно советском обелиске. Вспомнила, что захоронения на Смоленском, кажется, велись и в тридцатые годы. Сопоставила с отношением к религии в оные тридцатые. Утешаться резко стало нечем.

– Что мы с ним сделаем… ну, если отберем у этих воров?

– Что ты с ним сделаешь, если мы говорим об этом, – он слегка пожал плечами, задумчиво петляя среди надгробий. – Я вряд ли смогу… даже дотронуться. Честно говоря, я отдал бы его какому-нибудь родственничку или уничтожил. Только вот как уничтожить то, что создано Циклопами? И кто поручится, что он не достанется тому, кто уже присвоил остальные артефакты… кто пытается взломать стенки котла?

О. Я-то до сего момента наивно полагала, что он считает причастными вообще всех олимпийцев. Такой большой античный заговор по спонтанному прорыву в реальный мир.

– Афина слишком мудра, – Клим, вроде бы, говорил себе под нос, но я слышала, – Афродите и Гефесту вряд ли есть дело. Гера… хм. Вряд ли и Посейдон тоже, и Деметра.

Ага, такими темпами у него все равно остаются… худшие, что ли. Послал же кто-то ко мне Гермеса лопать халву.

– И всегда есть вождь, всегда один, потому что предводитель может быть единственным…

Почему-то не хотелось набрасываться с дурацкими вопросами – кого это он считает подозреваемым.

И почему-то мне сначала не показалось странным, что Клим так целенаправленно продвигается по незнакомому кладбищу. Подальше от храма, на советскую половину.

Наверное, он мог чувствовать жезл так же, как тот мог чувствовать своего хозяина.

Парней было трое – худосочные, юркие, один с цыганскими, что ли, чертами. Бледные, как моли, и трясутся – как на подбор. Будто в лапах у вампиров побывали.

Жезл держал самый старший (моего возраста, а в меня двое таких поместятся).

Короткая (в локоть) черная штука с коваными песьими мордами выглядела зловеще. Поблескивала алыми бусинками гранатовых глаз. Интересно, она как – раздвигается в полноценный двузубец? Или превращается? Или…

– Это… ваше, вот, – заговорил паренек сбивчиво. – Мы извиняемся. Вы это заберите, ладно? Мы думали, – теперь он почему-то обращался ко мне, – просто чемодан взять, ничего такого. Мы не знали. Вы проклятие снимете, да? Мы… это, мы заплатим, вот.

Я покосилась на Клима, но тот, кажется, отправился в глухой аут. Он стоял, потирая лоб и шепча почти неслышно: «Что же не так, что же… православное кладбище, кресты, но что же…»

Очень может быть, присутствие жезла на него влияло как-то нехорошо.

– Проклятие? – переспросила я, покосившись на реликвию.

Паренек обреченно шмыгнул носом.

– Ограбления эти, – подал голос товарищ цыганской наружности, – лег спать, открываешь глаза —, а ты стоишь в Эрмитаже. И в руках фибула какая-то.

Надо же, он в курсе, что это такое.

– Тени ходят, – поддакнул третий. – Стонут за окнами. И… и на кладбище в себя приходишь все время. Заберите, пожалуйста.

Вежливые какие. Заберите это, ага. Чтобы я потом тоже смогла эрмитажи грабить.

Хотя уж деканат-то нашего универа я бы обнесла с чистой совестью… что за мысли, Кириенко?

Алые бусины следили. Завораживали. Предлагали что-то сладкое, но дрянное, поднимали из души неосознанную тягу: пойти, взять, рассмеяться, взмахнуть над головой, приказать что-то на чужом языке: «Некрос, аннодос ке эрхо…»*

Мой рот зажала узкая ладонь – еще до того, как я начала шептать.

– Тише, кирие. Тебе лучше его не брать, наверное.

– У-у? – возмутилась я, стараясь стащить с себя ладонь Клима. Вообще, предполагается, что это я его охраняю. И сильно сомневаюсь, что оставлять жезл в руках у воришек, которые вон уже все сильнее с лица выцветают – супер какая идея. – Шо, ты вожмешь ехго шам?

– А мне вообще лучше подальше держаться. У него слишком много власти. Неожиданно много власти для такого места. А это значит, что здесь что-то, что-то…

Сосны над головой прошумели насмешливо, перескрипнулись из тумана чьи-то зловредные хихикающие голоса.

Паренек, сжимающий жезл, забормотал еще что-то – и смолк. Второй смотрел пустыми глазами на свои руки, перепачканные чем-то липким… и пухом, что ли, еще? Меня вдруг продрало по коже морозцем: я вспомнила тех оболтусов, которых мне пришлось отоваривать лопатой. Они были под контролем, эти тоже вполне могут быть, а ведь им еще и жезл диктует волю… и они на кладбище были, может быть, раньше нас, и что они тут могли делать…

– Что они тут могли делать? – прошептала я, пятясь. Клим тоже отступал, я слышала его прерывистое дыхание за своей спиной. И почему-то чувствовала, куда уходит его взгляд – дальше, в майскую ночь, к высокому надгробию, с которого что-то капает, с которого разлетаются перья…

– Облегчать проход. Алтарь, кирие… жертва… они дали ему силу, они призвали…

– …призвали?

Ответа я не услышала: из тумана ударил густой, переливчатый радостный вопль. Животный, морозящий кровь и страшный.

– Керы! – простонал Клим, пошатнувшись, – ну, какая…

Дальше пошло уже на нехорошем греческом. Из которого я совершенно логично заключила, что надо бы нам делать ноги по привычному алгоритму, то есть, в сторону храма, или часовни, или что там первое попадется…

Что-то серое, лоскутное, мерзкое, шастнуло из тумана, обдало запахом гнили, ударило крылом по лицу, оцарапало плечо, Клим согнулся, вцепляясь пальцами в гранитный обелиск, прошептал: «Ты знаешь, что делать» – и я увидела, как тонкие пальцы моего знакомого крошат и комкают камень, будто это кекс.

И я поняла, что убежать не получится.

Вторая, третья, четвертая дрянь с визгливым хохотом пронеслись мимо, к паренькам, которые так и застыли с пустыми глазами, замелькали желтые глаза, слюнявые пасти, клыки, парни очнулись и завопили громче Кер, в унисон, отличным зубодробительным дискантом, кто-то из них, когда над ними уже смыкались крылья, завопил: «Брось его, брось!»

– Не… бросай… – прохрипел Клим, но воришка уже швырнул жезл на могильную землю.

И холмы вокруг нас содрогнулись. В нотки тумана настойчиво вплелась удушливая сладость, которая давила хуже, чем тление. Послышались скребущие, вкрадчивые звуки – царапание из-под земли…

Я метнулась за жезлом – плевать на себя, с этой дрянью что-то надо делать! – но меня отшвырнули хорошим ударом в бок. Керы выкидывались из тумана, будто его клочья, били крыльями, отбрасывали – и ныряли обратно, парнишки уже перестали визжать и только прикрывали головы от когтей, а вокруг нас шевелилось и оживало кладбище.

Мои удары античные твари выдерживали не очень-то: одной я залепила между глаз, второй свистнула сумочкой в челюсть – улетали в туман; но дыхание сбивалось от жути, к которой я вообще-то не привыкла, от алых бусинок глаз, следивших с земли. Я, наверное, что-то забыла, потому что все силы уходили на то, чтобы дышать, уворачиваться и отбиваться – и не смотреть на ползущую с могил землю.

Климу, в конечном счете, было гораздо хуже.

Он стоял на коленях. Гранит осыпался под его пальцами, и я была рада, что не вижу его лица, знала только: он на волоске, на лезвии ножа, потому что от каждой налетающей серой твари он дергался так, будто его било током…

Наверное, я все-таки загляделась и пропустила момент, когда в меня вцепились сзади, и голову мне запрокинули к небесам. Успела только взвизгнуть, уныло и пронзительно – а потом уже началось кино: мелькали картинки, которые словно вообще со мной не были связаны.

…слово на неизвестном мне языке, свистящее и властное, пальцы убираются с рук, с плеч, Керы замирают, оставляют парней…

… Клим выпрямляется с отстраненным, спокойным лицом, глаза горят страшнее бусин на жезле – на его жезле, на который он смотрит…

…шаг, размеренный и спокойный, с протянутой рукой, и тени ведут его в хороводе, кривляются и радуются…

… второй, взгляд на меня, пальцы начали дрожать…

…проклятая сладость петлей вокруг шеи, Клим оседает на землю – последняя попытка замедлить собственное продвижение, но рука тянется за жезлом, у которого слишком много власти, и потому кажется, что и жезл медленно продвигается навстречу руке…

…частокол теней, злорадный хохот Кер, взвизги бедных воришек, вокруг поднимаются в белую ночь те, кто был уложен в могилу без отпевания. Керы налетают и бьют крыльями, и стараются сделать так, чтобы я не смогла заговорить, нет, не заговорить, позвать, потому что иногда достаточно просто позвать, потому что никто из нас больше не один…

Следующей Кере я зарядила в живот с ноги. Набрала в легкие проклятой душистой сладости из тумана. И заорала во весь голос нелепое:

– По-мо-ги-и-и-и-ите!!!

Серые твари, похожие на огромные, старые тряпки техничек, зашелестели, забалаболили, захихикали: ждали, что я буду кричать другое. Но я закричала это, потому что все остальное вылетело от страха из головы.

И потому что больше ничего не нужно было.

Белая ночь вздохнула и просветлела, разметав клочья тумана. Ветер коснулся лица – с запахом иной сладости, нездешней, дымной и тонкой. Тихий отзвук многоголосого пения колыхнул ветви, успокоил кладбище словами – не на греческом языке. Взвизгнули Керы, с ужасом уставившись за мою спину.

Я не оглядывалась: было незачем. Наверное, откликнуться мог кто угодно. Но пришли – они. Чтобы сказать серым тварям и тому, кто стоял за ними, что здесь не их место.

Было – спокойно и просто, только почему-то горько.

Они и правда были похоронены здесь, совсем рядом с местом, где мы стояли, все сорок, в яме, над которой никогда не было обелиска и которая никогда не была отпетой. Рядом с другими, тоже неосвященными могилами. Только вот…

Мы, отправляясь сюда, не учли жертвоприношения и силы, которую получит хтонический жезл.

Тот, кто спланировал все это, ничего не знал о мучениках.

Разница мировоззрений.

Я встала, вытирая малость разбитый какой-то керой нос. Твари сначала пугливо укрывались за стволами и надгробиями, потом брызнули в разные стороны с воплями. Запинаясь о холмы взрыхленной земли, я добрела до жезла – он лежал, и глазенки его блестели глупо и испуганно. Прямо как у одного знакомого мне мопсика.

Пальцы Клима намертво были стиснуты в каких-то двух пядях от собственного оружия. Кажется, он плакал – я услышала приглушенное, судорожное рыдание.

Взяла проклятую цацку – жуткий артефакт. Холодная бронза кусала пальцы, нашептывала какие-то мерзости, но за плечами было тепло, и дрянной шепоток казался – чужеродным.